Эрастов Г. - Отступление

.. Вы, говорятъ, выдумываете, это расточительность... А люди вонъ - голодные! А если придется еще все это бросить и оставить японцамъ? Для шампанскаго, вонъ, и средства, и вагоны, и ящики находятся! И люди есть для переноски! Да-да! А тутъ - расточительность! Нѣтъ, я уйду, уйду! Не могу я этого переносить!..

   Бивакъ затихалъ постепенно, одинъ за другимъ догорали и гасли костры, и скоро тысячи людей, устилавшихъ землю, погрузились въ глубок³й сонъ. Казалось, что вмѣстѣ съ людьми и окрестныя высоты, и небо отдыхали послѣ боевого дня.

   Гдѣ-то по близости бредилъ кто-то во снѣ и повторялъ команду: "прицѣлъ семьсотъ... первая съ колѣна..."

   Изъ-за высокой конусообразной сопки выглянулъ мѣсяцъ, и блѣдный лучъ скользнулъ по склону горы, пробрался въ долину, смутными силуэтами очертилъ тѣла спавшихъ и посеребрилъ обнаженную, опущенную на грудь, сѣдую голову "полковника"; онъ долго, неподвижно сидѣлъ на порогѣ маленькаго домика, и было трудно рѣшить - думалъ ли онъ глубокую, тихую думу, или молился.

  

   - Не понимаю! На кой чортъ насъ пригнали сюда? Любоваться боемъ, что-ли? Чего мы стоимъ? Тобольцы, Омцы, пятый, шестой - всѣ полки въ дѣлѣ! - кричалъ, размахивая руками, поручикъ Завадск³й, стоя передъ палаткой Сафонова, который возился съ жестянкой консервовъ.

   N-цы простояли весь день перваго ³юня верстахъ въ пятнадцати къ сѣверу, и только въ ночь на второе ихъ спѣшно диннули къ Вафангоо. Полкъ, цѣлый день слушавш³й ожесточенную канонаду, былъ уже охваченъ приподнятымъ настроен³емъ и, прибывъ въ Вафангоо, съ нетерпѣн³емъ ожидалъ приказан³я двинуться въ дѣло. Боевая горячка, носившаяся въ воздухѣ, взбудоражила и нижнихъ чиновъ, и офицеровъ. Люди безпокойно суетились, осматривали оруж³е, напряженно слѣдили за сверкавшими надъ сопками разрывами, возбужденно толковали, бранились и нетерпѣливо поглядывали въ ту сторону, гдѣ виднѣлся небольшой значокъ надъ палаткой полкового командира.

   Но приказан³е двинуться въ бой не приходило.

   Подполковникъ Дубенко, котораго съ самаго утра какъ будто лихорадило, успокоился и, покрикивая на деньщика и вѣстового, готовился основательно позавтракать. Около него собрались офицеры его батальона и подтрунивали надъ нимъ, стараясь шутками скрыть охватившее ихъ волнен³е.

   - Экая у васъ удивительная способность! И откуда только аппетитъ берется? Тутъ вонъ какая музыка, земля гудитъ, а вы... лукулловск³й пиръ закатываете!

   Дубенко плутовато-самодовольно улыбался и старательно разрывалъ жареный кусокъ баранины. Передъ нимъ стояли начатая бутылка водки, банка съ горчицей, флаконъ сои - предметы, съ которыми онъ никогда не разставался.

   - Вотъ, фендрики, учитесь у стариковъ присутств³ю духа! - съ тонкой ирон³ей замѣтилъ капитанъ Заленск³й, подмигнувъ однимъ глазомъ. Онъ подслушалъ утромъ разговоръ Дубенки съ полковымъ докторомъ Фиферомъ, которому Дубенко дрожащимъ голосомъ сообщалъ, что у него "молотьба и рѣзь въ животѣ нестерпимая". Фиферъ, маленьк³й, неряшливо одѣтый, всегда подвыпивш³й и насмѣшливо настроенный, слушалъ Дубенку съ неописуемымъ презрѣн³емъ на типичномъ еврейскомъ лицѣ, обросшемъ курчавой черной бородкой.

   - Ну, рѣзь... ну хорошо... ну молотьба... ага! Ну, кишки заворачиваетъ... ну и что изъ этого? Чего вы отъ меня хотите?.. Просто вы трусите! Испугались японцевъ! Смерти боитесь... Вся ваша болѣзнь!

   - Я думаю, ужъ не дезинтер³я ли это? Можетъ, лучше въ госпиталь... а?

   - Ну и ступайте къ полковому командиру, проситесь въ госпиталь... а я со своей стороны заявлю, что...

   - Да-да! Ужъ вы, голуба моя, тово...

   - ...Что никакой дезинтер³и у васъ нѣтъ, а просто у васъ отъ страху блохи дохнутъ... .

   Теперь Дубенко нѣсколько пр³ободрился. Онъ надѣялся, что N-цы останутся въ резервѣ до конца боя.

   - Ершент³й! - кричалъ онъ, какъ сварливая баба, на весь бивакъ гнусовымъ, женоподобнымъ голосомъ,- ты что же это? Заморить меня захотѣлъ? Господи, что это за стерва! Издѣвается надо мной, подлецъ! А, Ершент³й! Дашь ли ты мнѣ чесноку, наконецъ?!

   Передъ палаткой Сафонова прискакавш³й съ позиц³и адьютантъ наскоро закусывалъ и разсказывалъ съ набитымъ ртомъ послѣдн³я новости:

   - Генералъ Г. всю ночь шелъ... обходилъ японцевъ... съ запада... Намъ бы только удержаться, пока онъ... не подойдетъ и не ударитъ имъ во флангъ... Китайцы здорово сигнализируютъ японцамъ...

   - А много ихъ, японцевъ?

   - Чортъ ихъ знаетъ! Говорятъ, ночью здоровое подкрѣплен³е получили!.. Синьковъ убитъ...

   - Н-ну? Какъ?

   - Самъ видѣлъ! Черепахинъ раненъ и взятъ японцами... Выѣхалъ съ разъѣздомъ, въ рощѣ напоролся на японцевъ... Господа, нѣтъ ли покурить у кого? потерялъ кисетъ и трубку... Да, напоролся, но не узналъ, потому на нихъ сѣрыя рубахи были... Охотники ему говорятъ: "вашброд³е, это японцы"... а онъ: "дураки, говоритъ,- это наши, видишь, рубахи сѣрыя!" Тѣ дали ему проѣхать мимо, да сзади и шарахнули залпомъ. Черепахинъ свалился, еще одинъ охотникъ, остальные тягу дали! Раненый охотникъ все-таки выбрался ползкомъ, далъ знать нашей заставѣ... Выслали казаковъ, все перешарили - ни живой души, только въ томъ мѣстѣ, гдѣ Черепахинъ упалъ, земля взрыта, да темлякъ оторванный нашли... Видно, не давался онъ имъ... да!..

   Слушатели нахмурились.

   - Говорятъ, они раненыхъ добиваютъ! - угрюмо замѣтилъ Кранцъ, поправляя очки.- Это подло!

   - Да! Вчера Воронова съ своимъ отрядомъ ѣхала съ флагами Краснаго Креста, все, какъ слѣдуетъ, а они по нимъ три залпа дали! Тѣ едва ушли!..

   - Снимай палаткии! - пронеслось вдругъ по биваку.- Сейчасъ выступаемъ!

   Разговоры оборвались, офицеры бросили ѣду и торопливо отдавали послѣдн³я приказан³я.

   Дубенко, сразу поблѣднѣвш³й, говорилъ деньщику, подтягивая свои необъятныя шаровары:

   - Ты смотри, не пропади по глупости! Не растеряй ничего! Баранину и мою корзинку возьми въ обозъ и будь все время при обозѣ! А потомъ меня къ вечеру разыщи! Понялъ? Корзинку съ собой захвати!

   Пока нестроевые свертывали палатки и убирали незатѣйливый походный скарбъ офицеровъ,- стали выстраиваться роты и батальоны, и скоро весь полкъ сталъ въ ружье.

   - Смирна-а!

   Передъ фронтомъ появился командиръ въ сопровожден³и прибывшаго изъ штаба ординарца. Лицо командира, землисто-блѣдное, было мрачно и подергивалось судорогой. Онъ исподлобья смотрѣлъ на солдатъ, и въ этомъ взглядѣ свѣтилась тревога вмѣстѣ съ плохо скрываемой злобой.

   - Не сладко ему, поди, приходится! - проговорилъ Сафоновъ,- между двухъ-то огней!.. Обязательно рѣчь держать будетъ! Онъ вѣдь не можетъ безъ этого!

   Дѣйствительно, командиръ въ эту минуту осадилъ коня, провелъ рукой по "николаевскимъ" бакенбардамъ, сдѣлалъ театральный жестъ и сухимъ, деревяннымъ голосомъ началъ выкликать слова своей рѣчи, заглушаемой канонадой.

   - Ребята! Насталъ часъ... призываетъ... священный долгъ... родины... царя... Ребята!.. Надѣюсь... каждый солдатъ... присягѣ...

   Лица солдатъ были угрюмо серьезны; ихъ взгляды были устремлены не на привставшаго на стременахъ командира, а на грохотавш³я сопки, надъ которыми дымки разрывовъ уже стали сливаться въ бѣлоснѣжныя, кудрявыя облака. Долгая, напыщенная рѣчь, трескуч³я фразы безъ малѣйшей искры чувства, повидимому, не производили никакого впечатлѣн³я на солдатъ. Казалось, что въ эту минуту эти двѣ съ половиною тысячи людей были охвачены одною думою, однимъ смутнымъ предчувств³емъ.

   Командиръ кончилъ. Полкъ стоялъ въ угрюмомъ молчан³и.

   - Кру-гомъ!

   Сверкнувъ стальною щетиной, полкъ обернулся фронтомъ къ биваку. Отецъ Лаврент³й, въ старенькой эпитрахили, въ сѣрой, затасканной рясѣ, съ крестомъ въ рукахъ подошелъ къ фронту. Онъ былъ необычайно блѣденъ, зрачки свѣтлыхъ глазъ расширились, и грубо очерченныя губы дрожали. Онъ, видимо, хотѣлъ что-то сказать - кротко и довѣрчиво смотрѣвшимъ на него солдатамъ, но сильное волнен³е мѣшало ему.

   Скомандовали "на молитву", и коротко остриженныя, крѣпк³я головы обнажились.

   Голосъ священника дрожалъ и обрывался, солдаты вторили ему, и ихъ голоса сливались въ глухой гулъ.

   Когда молитва кончилась, отецъ Лаврент³й сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ. Командиръ и офицеры подошли ко кресту и снова заняли свои мѣста. Отецъ Лаврент³й обвелъ ряды солдатъ долгимъ прощальнымъ взглядомъ, поднялъ руку и осѣнилъ полкъ однимъ медленнымъ, плавнымъ крестнымъ знамен³емъ. Изъ переднихъ рядовъ стали выбѣгать солдаты, чтобы приложиться ко кресту, но въ это время раздалось звучное "смирна-а", волновавш³еся ряды сѣрыхъ рубахъ замерли на нѣсколько секундъ, вскинули ружья и, слегка колыхаясь, двинулись впередъ.

   Отецъ Лаврент³й продолжалъ осѣнять крестомъ удалявш³йся полкъ, пока послѣдн³й не скрылся въ облакѣ пыли. Затѣмъ онъ снялъ съ себя эпитрахиль, свернулъ ее и, тихо всхлипывая, побрелъ къ станщи.

   - Господи, прости меня и помилуй,- говорилъ онъ сквозь слезы:- вѣкъ цѣлый молиться надобно и денно, и нощно, чтобы умилостивить Господа за велик³й грѣхъ нашъ, за уб³ен³е человѣковъ! Слыхалъ я, что и японцы въ Бога вѣруютъ, и попы у нихъ тоже есть... Молиться и слезно каяться надобно...

   На станц³и суетились санитары и сестры милосерд³я, принимая раненыхъ, которые уже заняли половину станц³оннаго здан³я. Адьютанты и ординарцы съ донесен³ями въ безпокойствѣ ходили передъ спальнымъ вагономъ длиннаго поѣзда, занимаемаго командиромъ корпуса. Изрѣдка на площадкѣ и въ окнѣ вагона появлялась горничная, въ чистенькомъ фартукѣ, съ нарядной наколкой на головѣ, и съ таинственно-значительнымъ видомъ сообщала адьютантамъ, что "генералъ еще почиваютъ". Адьютанты выходили изъ себя, въ ожидан³и пробужден³я начальника отряда, и тревожно поглядывали на положительно клокотавш³я отъ ружейнаго огня и оруд³йнаго грома ближайш³я сопки.

   - Что же это такое? - возмущался одинъ изъ нихъ, размахивая спѣшнымъ донесен³емъ съ позиц³и,- это издѣвательство надъ людьми, надъ всѣмъ! У насъ больше часу не продержатся! Нужны либо подкрѣплен³я, либо отвести людей на другую позиц³ю! Чортъ знаетъ, что! Спать! Спать, когда тутъ дорога каждая минута!

   На крышѣ вагона появился кто-то изъ нестроевыхъ и сталъ поливать водою настилку, предохранявшую крышу генеральскаго вагона отъ накаливан³я. Изъ открытаго товарнаго вагона, гдѣ была устроена кухня, доносился частый стукъ и звонъ посуды: тамъ рубили котлеты, приготовляли соусы для генеральскаго завтрака.

   Заморенный, тощ³й, изнывающ³й отъ зноя казакъ заглянулъ въ кухню, спросилъ чего-то, обругалъ повара и направился къ плюгавому, черномазому греку, который на платформѣ раскупорилъ ящикъ съ напитками и табакомъ и поджидалъ случая нажить рубль на рубль.

   - Давай чего-либо напиться! Квасу, пива! - потребовалъ казакъ сиплымъ, сердитымъ голосомъ и запустилъ руку въ ящикъ.

   - Стой, стой! Казакъ! Деньги клади впередъ!

   - Что-о? Деньги? Да я тебя, сукина сына...

   Грекъ пугливо отскочилъ въ сторону, а казакъ вытащилъ одну изъ бутылокъ, отбилъ шашкой горлышко и сталъ жадно глотать содержимое. Напившись и осушивъ бутылку до дна, онъ вытеръ рукавомъ кативш³йся по лицу потъ, свирѣпо покосился на генеральск³й поѣздъ и, размахнувшись, запустилъ бутылкой въ одинъ изъ вагоновъ.

   - Сволочь проклятая! Чтобъ ты сдохъ въ своихъ вагонахъ!

   Ординарцы и адьютанты оглянулись на казака, но тотчасъ же сдѣлали видъ, что ничего не замѣтили, а казакъ погрозилъ кулакомъ въ пространство и, волоча ноги, поплелся къ поджидавшей его, такой же заморенной, лошади.

   Нѣсколько китайцевъ, глазѣвшихъ на поѣздъ въ концѣ платформы, вдругъ шарахнулись въ сторону, спугнутые грознымъ голосомъ: "Цуба! Вонъ! Шп³оны! Я вамъ задамъ!"

   Изъ-за угла выскочилъ, Богъ вѣсть откуда взявш³йся, "свѣтлѣйш³й* князь Тринкензейнъ.

   - И почему эту сволочь не гонятъ? Этихъ подлецовъ надо разстрѣливать! Я сегодня съ паровоза, когда ѣхалъ сюда, послалъ одной такой собакѣ двѣ пули подрядъ! - говорилъ князь, обмахиваясь бѣлоснѣжнымъ носовымъ платкомъ и распространяя вокругъ себя запахъ духовъ.

   Князь былъ одѣтъ въ новеньк³й, элегантный мундиръ казачьяго полка, къ которому причислился во время войны. Съ лѣвой стороны болталась роскошно отдѣланная серебромъ и золотомъ кавказская шашка. Изъ-за обшлага выглядывала пара свѣжихъ перчатокъ.

   - А вы давно здѣсь?

   - Съ самаго утра! Пр³ѣхалъ на паровозѣ съ барономъ Габеномъ... Чортъ возьми, я положительно задыхался! Вы не видали нашихъ казаковъ? Понимаете, какое безобраз³е: пропалъ мой казакъ съ лошадью... долженъ былъ ожидать меня на станц³и, а его нѣтъ! А теперь я не могу найти мою сотню! Вообще, надо сказать, что наши знаменитые казаки - порядочная дрянь!

   - А вы бы, князь, туда отправились! - съ самымъ невиннымъ выражен³емъ лица посовѣтовалъ пѣхотный адьютантъ, указывая на сопки. - Ваши казаки должны быть гдѣ-нибудь неподалеку!

   - Ну, это - покорвѣйше благодарю! Тамъ такой балъ идетъ!.. Нѣтъ, но какъ они жарятъ! Каковъ бой! Оглохнуть можно! Впрочемъ, я думаю, это все скоро кончится! Мы ихъ отбросимъ къ чорту!

   - Мы? - подчеркнулъ пѣхотный офицеръ.

   - Ну, конечно! - завѣрилъ князь, не понявъ намека.- Мнда! А знаете, хорошо бы теперь позавтракать! У меня нѣтъ ничего съ собой! Подлецъ-казакъ надулъ! И, главное, я ничего не знаю! Баронъ куда-то пропалъ... А вотъ мы сейчасъ узнаемъ! Поручикъ! Поручикъ! Сюда! - закричалъ свѣтлѣйш³й появившемуся на платформѣ офицеру. Запыленный, обливающ³йся потомъ стрѣлокъ, съ разстегнутымъ воротомъ сѣрой рубахи, подковылялъ, опираясь на шашку съ оборванной портупеей. Глаза, охваченные темными кругами, сверкали, какъ угольки, страдальчески и злобно; онъ безпокойно подергивалъ головою и что-то бормоталъ сухими, блѣдными губами. Кряхтя отъ боли, офицеръ опустился на платформу, гдѣ падала легкая тѣнь отъ вагоновъ, и осторожно выпрямилъ ногу.

   - А! Вы ранены? - спросилъ князь и, вынувъ испещренный монограммами портсигаръ, протянулъ его офицеру. Тотъ молчалъ, глядя въ землю, и какъ будто не замѣчалъ князя.

   - Должно быть, оглохъ отъ выстрѣловъ! - замѣтилъ "свѣтлѣйш³й" и громче повторилъ свой вопросъ.

   - Ну къ чему вы спрашиваете? - съ раздражен³емъ, сквозь зубы, отозвался стрѣлокъ. - Глупый вопросъ! Какой это не раненый офицеръ броситъ своихъ солдатъ и уйдетъ съ поля? Еще спрашиваютъ!..

   - Ахъ, пожалуйста, не волнуйтесь! Вамъ нужно спокойств³е,- наставительно отвѣтилъ князь.- Скажите, какъ наши дѣла?

   - Наши? - Стрѣлокъ ѣдко усмѣхнулся. - "Наши" дѣлаютъ свое дѣло и... ложатся... много, много полегло сегодня... да! А вотъ "ваши"...- Стрѣлокъ захлебнулся отъ охватившаго его волнен³я и заговорилъ порывисто, торопливо, какъ бы догоняя каждое слово:

   - Вы поймите только... поймите, какъ это назвать?! Еле добрался до станц³и... спасибо - китаецъ попался, подвелъ съ версту... Ногу ломитъ... царапина пустяковая, но кость ноетъ нестерпимо. Прилечь бы въ тѣни, передохнуть... Вижу,- поѣздъ стоитъ; вотъ, думаю, куда заберусь! Подошелъ вонъ къ тому вагону, заглянулъ, вижу: фигура въ бѣломъ фартукѣ, на головѣ колпакъ поварской... Что за чортъ?.. Ничего не понять, откуда с³е... А тотъ этакимъ басомъ внушительно: "нельзя, говоритъ, сюда!" Я ушамъ своимъ не повѣрилъ! Какъ, говорю, нельзя? Мнѣ, раневому офицеру, говорю, нельзя въ товарный вагонъ залѣзть, въ тѣни духъ перевести?!- "Никакъ нѣтъ,- говоритъ,- это поѣздъ его превосходительства командира корпуса! Самъ генералъ, говоритъ, приказали не пущать! Тутъ уже двоихъ выставили! Генералъ, говоритъ, очень гнѣвались!" Понимаете вы? "Выставили!" Раненыхъ... выставили! Это что-то ужасное, дикое... уму непостижимое!.. Въ одномъ вагонѣ, видѣлъ, корова стоитъ... генералу молоко требуется. Кухня, поваръ въ колпакѣ, жена, горничная... выставляютъ раненыхъ! Это... это... Кругомъ бойня, полосами ложатся люди, всѣ безъ головы, никакого толку, ни резервовъ, ни артиллер³и, а тутъ антрекоты, корова... куча офицеровъ безъ цѣли болтается...

   Въ это время въ окнѣ вагона мелькнуло багровое, одутловатое лицо барона Габена съ сигарой въ зубахъ.

   - Э-э! Баронъ! - замахалъ князь рукой и побѣжалъ къ вагону.

   - Боже мой! Что же это дѣлается?! - продолжалъ стрѣлокъ, качая головой.- Все, что вчера удалось занять, сегодня назадъ отдаемъ!.. У насъ батальонный убитъ, въ первой ротѣ командиръ раненъ въ голову, прапорщика гранатой разорвало, отъ роты человѣкъ восемьдесятъ уцѣлѣло! Когда отходили, четыре раза поворачивали фронтъ и назадъ въ штыки бросались... Да... а когда отдали сопку, и тѣ успѣли свою батарею поставить,- тогда только подкрѣплен³е явилось!

   Часамъ къ тремъ дня вся станц³я превратилась въ перевязочный пунктъ. Врачей не хватало, и большинство раненыхъ терпѣливо дожидалось очереди. Мног³е изъ нихъ не выдерживали, валились на землю, извивались и корчились отъ страдан³й, задыхались отъ зноя и оглашали воздухъ воплями. На платформѣ, около вагоновъ, въ самомъ здан³и вездѣ копошились на землѣ сѣрыя рубахи, окровавленныя головы, обнаженныя руки и ноги, уродливо вспухш³я, съ темными пятнами; мелькали смертельно-блѣдныя лица съ раздробленными челюстями, пробитыя груди, клокотавш³я кровью; и надъ всѣмъ этимъ въ раскаленномъ воздухѣ носился тяжелый запахъ свѣжей крови, и чувствовалась зловѣщая вонь разложен³я.

   Все чаще и чаще мелькали мимо станц³и уходивш³е на сѣверъ китайцы и китаянки, нагруженные убогимъ скарбомъ. Нѣсколько казаковъ гнали группу связанныхъ за косы стариковъ.

   Ихъ поймали въ то время, когда они пытались сигнализировать японцамъ насаженными на длинныя палки маленькими зеркалами, изображавшими подоб³е гел³ографа. Изрытыя морщинами, обожженныя солнцемъ лица китайцевъ были угрюмо-безстрастны, и только, когда кто нибудь изъ казаковъ подгонялъ ихъ ударами плети,- старики скалили зубы и злобно сверкали бѣлками косыхъ глазъ.

   На небольшомъ холмѣ, близъ станц³и, кучка нестроевыхъ и санитаровъ, съ отцомъ Лаврент³емъ во главѣ, хоронила убитыхъ въ огромной братской могилѣ, которая з³яла красною глиной, словно окровавленная пасть. Заупокойное пѣн³е смутнымъ и печальнымъ эхомъ долетало порою между оглушительными залпами артиллер³и.

   Въ сѣромъ домикѣ "питательнаго пункта" кипѣла лихорадочная работа. Профессоръ Б-нъ, сбросивъ съ себя тужурку, съ окровавленными руками, обливаясь потомъ, перевязывалъ раненыхъ, переполнившихъ маленьк³й домикъ. Было тяжело дышать отъ духоты и зловон³я.

   Сбивш³еся съ ногъ санитары съ трудомъ перетаскивали трупы при помощи двухъ пожилыхъ китайцевъ. Послѣдн³е проявляли необычайную нѣжность къ страдальцамъ, старались обращаться съ ними съ крайней осторожностью, и при малѣйшей своей неловкости на ихъ лицахъ сказывалось неподдѣльное огорчен³е.

   Одинъ изъ китайцевъ, взятый изъ ближайшей деревушки, утромъ этого дня потерялъ жену и сына: они были погребены подъ развалинами собственной фанзы, въ которую угодила шальная граната.

   Тѣмъ не менѣе, онъ продолжалъ неутомимо и проворно дѣлать свое дѣло: помогалъ санитарамъ, бѣгалъ за водой, подавалъ бинты и вату, и только изрѣдка, когда онъ выпрямлялъ спину и нѣсколько секундъ стоялъ безъ дѣла, на его лицѣ появлялось какое-то тупое, окаменѣлое отчаян³е.

   Вдругъ подъ окнами домика раздался оглушительный трескъ, а за нимъ - вопли людей и ревъ животныхъ. На мгновен³е всѣ остолбенѣли, затѣмъ бросились вонъ. Густой желтый дымъ наполнялъ небольшой дворъ домика, передъ которымъ образовалась широкая, довольно глубокая, воронка. Тутъ же, на взрытой снарядомъ землѣ, еще трепеталъ и вздрагивалъ въ лужѣ крови погонщикъ-китаецъ, а въ двухъ шагахъ отъ него лежалъ, уткнувшись лицомъ въ землю, широко раскинувъ руки солдатъ-санитаръ. Въ углу двора бѣсновались и рвались съ привязи обозные мулы, а горсть обезумѣвшихъ китайцевъ металась и дико вопила.

   На ближайшихъ высотахъ одинъ за другимъ сверкали огоньки, и грохотали выстрѣлы. Съ домикомъ поравнялась бѣжавшая куда-то команда полевого телеграфа.

   - Уходите! - кричали солдаты, указывая на сѣверъ.

   - Уходи, перестрѣляютъ!

   Надъ головой зашипѣли новые снаряды; они перелетали теперь долину, желѣзнодорожную насыпь и разрывались надъ небольшимъ поселкомъ, изъ котораго въ ужасѣ выбѣгали китайцы, бросая все, спасая только дѣтей. Изъ фанзы, гдѣ находились, въ ожидан³и братской могилы, трупы убитыхъ и умершихъ въ течен³е ночи, выбѣжали санитары и сестра милосерд³я съ бѣлымъ саваномъ въ рукахъ.

   Со всѣхъ сторонъ бѣжали люди, устремляясь къ станц³и.

   Тамъ происходило смятен³е.

   Толпа перепуганныхъ, взбудораженныхъ людей росла съ каждой минутой. Охваченные страхомъ и мыслью о собственномъ спасен³и, люди уже не обращали вниман³я на раненыхъ, тѣснили ихъ, сбивали съ ногъ, наступали на лежавшихъ на землѣ, безтолково метались и кричали.

   Внутри станц³оннаго здан³я врачи и санитары продолжали дѣлать свое дѣло, не думая, не подозрѣвая объ опасности, въ какомъ-то сверхъестественномъ увлечен³и. Ихъ блѣдныя лица съ прилипшими ко лбу волосами, невнятная, какъ бы спотыкающаяся рѣчь - говорили о страшной физической усталости; но въ напряженномъ выражен³и глазъ, въ ихъ сверкающихъ взглядахъ - свѣтился мощный духъ людей призван³я, дошедшихъ до высшаго подъема, до полнаго самозабвен³я.

   На платформѣ появился комендантъ станц³и; онъ бросился къ телеграфу, продиктовалъ депешу одурѣвшему отъ усталости и безсонныхъ ночей солдату-телеграфисту и ринулся въ волновавшуюся толпу.

   - Очищай мѣсто! Выноси раненыхъ! Здоровые, уходи вонъ!

   - Стойте! Господа! - ревѣлъ онъ надтреснутымъ голосомъ, размахивая руками въ дверяхъ перевязочнаго пункта.

   - Прорвали центръ! Прорвали центръ! Отступаемъ! Сейчасъ отходитъ послѣдн³й поѣздъ на сѣверъ! Скорѣй выноси раненыхъ! Въ вагоны!

   Врачи растерянно переглядывались. Конендантъ собирался что-то сказать, но въ эту минуту раздался взрывъ, зазвенѣли стекла, и съ потолка рухнула внизъ штукатурка и цѣлый потокъ мусора и пыли.

   - Уходи-и! Стрѣляютъ по станц³и!

   Не прошло и минуты, какъ охваченная паникой толпа, словно обезумѣвшее стадо, бросилась къ вагонамъ.

   Тщетно пытались врачи, санитары и сестры милосерд³я остановить этотъ живой потокъ, чтобы размѣстить раненыхъ. Здоровые пускали въ ходъ силу, работали плечомъ и кулакомъ, и только наведенный на нихъ револьверъ коменданта нѣсколько образумилъ ихъ. Раненыхъ несли, волокли и спѣшно нагружали въ вагоны, подталкивая, подбрасывая ихъ, какъ попало, нагромождая ихъ другъ на друга. Станц³онные служащ³е суетились надъ снят³емъ телеграфнаго аппарата, выносили зачѣмъ-то ручные фонари. Кто-то выскочилъ на платформу съ большими станц³онными часами въ рукахъ... Офицеры желѣзнодорожнаго батальона отдавали приказан³я, которыхъ никто не понималъ и не слушалъ. У станц³оннаго барьера стояла молодая сестра милосерд³я и истерически плакала. Какой-то интендантъ схватилъ ее за плечи и почти силой потащилъ къ вагонамъ. Маленьк³й саперный офицеръ испуганно озирался и приставалъ ко всѣмъ съ назойливымъ вопросомъ: "Гдѣ же нашъ инструментъ? Ради Бога, гдѣ нашъ инструментъ?" Плюгавый маркитантъ-грекъ, съ багровымъ отъ натуги лицомъ, взвалилъ на себя коробъ и отчаянно продирался къ одному изъ вагоновъ. Кто-то ударилъ его ногой въ животъ, грекъ полетѣлъ наземь, изъ короба посыпались бутылки, и почти въ одно мгновен³е надъ грекомъ образовалась свалка, замелькали кулаки, и раздались жалобные вопли.

   Дребезжащ³й ревъ паровозовъ тревожнымъ призывомъ врѣзался въ гулъ и грохотъ канонады.

   Новая толпа подхватила меня и увлекла за собою. Путейск³е служащ³е, инженеръ, офицеры желѣзнодорожнаго батальона бросились къ паровозамъ, которые продолжали ревѣть и шипѣть. Вдоль поѣзда бѣгали и кричали оставш³еся, для которыхъ не хватало мѣста. Нѣкоторые пытались взобраться на крыши вагоновъ, усѣянныя набросанными туда вещами и аммуниц³ей. Люди облѣпили вагонныя ступеньки, карабкались на буфера, на цѣпи, сталкивая другъ друга, цѣпляясь за что попало... Площадки и угольные тендеры обоихъ паровозовъ были набиты станц³оннымъ персоналомъ. Комендантъ станц³и подалъ сигналъ и вскочилъ на подножку паровоза. Громадный поѣздъ дрогнулъ, рванулся и медленно двинулся съ мѣста. Въ это время снаряды зарѣяли надъ самымъ поѣздомъ.

   У водокачки врѣзался въ землю и разорвался бризантный снарядъ, разметавъ нѣсколько тяжелыхъ бревенъ и груду кирпича. Кучка бѣжавшихъ солдатъ метнулась къ сѣрому домику и прижалась къ стѣнѣ, укрываясь отъ огня, но въ тотъ же мигъ надъ домикомъ сверкнулъ огонь, и съ него посыпались кирпичи и стекла. Излетная шрапнель разорвалась низко надъ землею, около полотна дороги, и свинцовый градъ скользнулъ по тендеру паровоза, гдѣ обезумѣвш³е люди давили другъ друга.

   Вдругъ всѣ почувствовали толчокъ: передн³й паровозъ отдѣлился отъ поѣзда и сталъ быстро удаляться.

   - Порвали цѣпи! Сто-ой! Назадъ! - кричали съ угольной кучи второго паровоза.

   - Механика сюда! Запасный крюкъ! Стой!

   Но оторвавш³йся или отцѣпленный паровозъ уходилъ полнымъ ходомъ. Кто-то изъ толпившихся на угольной кучѣ выхватилъ револьверъ и послалъ вслѣдъ уходившимъ нѣсколько пуль. Поѣздъ остановился, и большая часть его очутилась непосредственно подъ огнемъ непр³ятеля, который съ ожесточен³емъ стрѣлялъ по хорошо видимой цѣли, не обращая вниман³я на выброшенные изъ многихъ вагоновъ флаги Краснаго Креста. Поѣздъ огласился отчаянными криками и воплями, и къ нему, пользуясь неожиданной остановкой, бѣжали со всѣхъ сторонъ кучки людей, искавшихъ спасен³я. На паровозѣ происходила свалка. Пожилой механикъ, съ налившимся кровью лицомъ, вырвался изъ давки и спрыгнулъ на землю.

   - Я не могу! Я отказываюсь идти дальше! Мы порвемъ и растеряемъ весь поѣздъ! Одного паровоза мало! Я отказываюсь! Эта сволочь отцѣпилась и ушла! Подлецы!

   - Я тебѣ приказываю, веди! Становись на мѣсто!- изступленно ревѣлъ, тряся кулаками, смертельно-блѣдный отъ страха, маленьк³й, брюхатый инженеръ-путеецъ.

   - Самъ веди! - обрѣзалъ механикъ грубо:- я отвѣчать не стану!

   - Впередъ! Давай пару! Регуляторъ! Перестрѣляютъ весь поѣздъ! - кричали на площадкѣ.

   Показалось лицо ошалѣвшаго коменданта.

   - Нельзя идти! Путь загроможденъ! Надо очистить путь! - хрипѣлъ онъ, указывая впередъ.

   Саженяхъ въ ста черезъ полотно дороги безпорядочно проносилась вереница транспортовъ и обозныхъ двуколокъ, теряя и сбрасывая на пути всевозможныя вещи. Кто-то ухватился за рукоятку ревуна и далъ нѣсколько протяжныхъ свистковъ.

   Путейск³й инженеръ налѣзъ на перемазаннаго углемъ полуголаго китайца-кочегара, требуя, чтобы тотъ далъ ходъ паровозу. Китаецъ, оглушенный канонадой, напуганный, дико озирался, но продолжалъ отрицательно качать обвязанной грязнымъ лоскутомъ головой и указывалъ на механика. Тогда чьи-то здоровыя руки силой повернули его лицомъ къ регулятору, ударили по головѣ, и тогда только онъ взялся за рычаги, жалобно воя и всхлипывая. Кучка солдатъ и агентовъ забѣжала впередъ и стала торопливо расчищать путь. Изъ цилиндровъ со свистомъ и шипѣн³емъ вырвался паръ, и поѣздъ, наконецъ, двинулся.

   Онъ медленно уходилъ, провожаемый оруд³йными залпами, а за нимъ, по обѣимъ сторонамъ полотна, двигалась лава отступавшихъ.

   Вздымая цѣлыя тучи пыли, неслись съ грохотомъ и лязгомъ зарядные ящики, патронныя двуколки, лазаретныя ливейки, въ которыхъ тряслись и взлетали стонавш³е раненые, мчались вьючные обозы, китайск³я арбы транспортовъ, скакали разрозненныя кавалер³йск³я части, нестроевые офицеры, интендантск³е чиновники... По сторонамъ бѣжали пѣш³е, ковыляли раненые...

   Когда по близости разрывался снарядъ, взбѣшенныя животныя становились на дыбы, бросались въ сторону, давили пѣшихъ, опрокидывали повозки...

   Ужасомъ вѣяло отъ этого потока гонимыхъ паникой людей и животныхъ.

   Прочищая себѣ дорогу, люди яростно стегали нагайками, били шашками лошадей, наскакивали другъ на друга; болѣе сильный сбрасывалъ съ пути слабѣйшаго и мчался впередъ, оставляя послѣ себя кровавый слѣдъ, по которому проносились сотни другихъ бѣглецовъ.

   Кто-то обрубилъ постромки и ускакалъ... На внезапно остановивш³йся оруд³йный передокъ налетѣли задн³е ряды, произошла свалка, мелькнулъ какой-то безобразный окровавленный клубокъ и скрылся въ облакѣ желтой пыли.

   Канонада грозно грохотала вслѣдъ убѣгавшимъ, и на одной изъ ближайшихъ сопокъ скоро зарѣялъ большой бѣлый флагъ съ изображен³емъ яркокраснаго, лучистаго солнца...

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Небольшой походный фонарь тускло освѣщалъ намокшую отъ недавняго дождя палатку, въ которой лежалъ Тима Сафоновъ. Въ сосѣднихъ палаткахъ происходила возня, слѣва и справа слышались голоса:

   - Томпоновъ! Свѣжихъ томпоновъ! Перемѣните воду! А ты не ори и лежи смирно!

   - Ой, моченьки моей нѣту! Ваше благород³е, бросьте вы меня, ничего мнѣ не надо! Ой, не могу!

   - Ну голубчикъ, ну хорош³й, ну потерпи чуточку, сейчасъ конецъ будетъ,- ласково уговаривалъ женск³й голосъ.

   - Михѣевъ! Чего зѣваешь? Тутъ повернуться негдѣ! Выноси покойниковъ, живо!

   - Воды! - хрипѣлъ кто-то, задыхаясь,- ради Бога! Докторъ, сестра... Господи! Да что же это такое? Вѣдь я горю! Живой горю! Никто не хочетъ! Воды!

   - Сестра! Живо сбѣгайте за попомъ! Зовите попа!

   - Перестаньте! Ну какъ не стыдно, поручикъ! Полно ревѣть! И безъ руки люди живутъ!

   - Какой роты? Имя и фамил³я? Говори громче!- допрашивалъ спокойный басъ,- гдѣ первую перевязку сдѣлати?

   - Еще? Не могу принять! Дѣвайте, куда хотите!

   - Я не виноватъ, у меня нѣтъ мѣста!

   Голоса то затихали, то становились громче; порою раздавался крикъ и стонъ, слышался монотонный голосъ священника, читавшаго отходную...

   Сафоновъ заворочался и открылъ глаза.

   - Пить... воды...- проговорилъ онъ тихо.

   Утоливъ жажду, онъ приподнялся, пощупалъ перевязанную у плеча руку и покрутилъ головой.

   - Какъ это глупо вышло! Просто нелѣпо...

   - Что это глупо?

   - Да вотъ съ рукой. Я даже боя никакого не видѣлъ... въ огнѣ не былъ... только еще на позиц³ю шлй. Сперва скорымъ шагомъ... потомъ въ лощинѣ перебѣжку надо было сдѣлать... побѣжали... и вдругъ, почти у самой сопки - разъ!..- обожгло! Я и не понялъ ничего... японцевъ близко не было... и только когда стали наверхъ лѣзть, слышу кто-то кричитъ: "поручикъ Сафоновъ раненъ!" Тогда и кровь замѣтилъ.. Удивительно...

   - Это шрапнель...

   - Да, послѣ первой перевязки мнѣ докторъ сказалъ... Ужасно глупая штука! Ничего не знаешь, не видишь ни огня, ни японцевъ, и вдругъ - щелкъ! - и готово!. Главное, я не знаю, какъ нашъ полкъ? Что съ нимъ? А-а! Докторъ!

   Въ палатку пролѣзла коренастая фигура врача съ добродушно улыбавшимся, краснощекимъ лицомъ.

   - А-а! Прочухались, батенька? - обратился онъ къ Сафонову, вытирая фартукомъ руки. - Малость обалдѣли по первому разу? ну-ну, ничего! Пустяки! А и здорово же вы сыпанули, какъ мѣшокъ съ пескомъ! Впрочемъ, оно понятно! Крови у васъ порядочно выпустили...

   - Докторъ, скажите... я все-таки не могу сообразить...

   - Ну вотъ! Сейчасъ вамъ соображать надо!

   - Во-первыхъ, лежите смирно и не вертитесь! Вотъ такъ! Соображать нечего. Наклали намъ по загривку - и конченъ балъ! А васъ нашъ фельдшеръ подцѣпилъ, на линейку взялъ... Кабы не онъ, изъ васъ отбивная котлета получилась бы! Все эта паника проклятая надѣлала... Это вамъ наука впередъ: не падать въ обмороки, когда улепетывать приходится! Не дѣвица же вы, въ самомъ дѣлѣ.

   - Какъ я вамъ благодаренъ...

   - Очень мнѣ нужна ваша благодарность! Лучше лежите смирно и не разговаривайте! Поняли?..

   Докторъ присѣлъ на ящикъ съ медикаментами, снялъ фуражку и сталъ концомъ фартука вытирать вспотѣвш³й лобъ.

   - Фу, заморился! И наколотили же эти макаки народу - просто рукъ не хватаетъ!

   - А нашего полка много раненыхъ? - спросилъ Сафоновъ.

   - Молчите! Вашъ полкъ прикрывалъ отступлен³е и еще не прибылъ...

   - Докторъ... вы не знаете... нѣтъ ли тутъ моихъ товарищей-раненыхъ? Капитанъ Заленск³й... поручикъ Завадск³й... Кранцъ...

   - Да заткнитесь вы, наконецъ!.. Успѣете узнать о товарищахъ! Да... гм... успѣете! У меня,- въ раздумьѣ, послѣ недолгаго молчан³я заговорилъ докторъ,- у меня младш³й братъ въ первой артиллер³йской бригадѣ... юнецъ почти... круто имъ пришлось... Третья и четвертая батареи были прямо засыпаны снарядами! Изъ шестнадцати оруд³й тринадцать выбиты и брошены на мѣстѣ... Я вотъ тоже о немъ, о братѣ, ничего не знаю... На то война, батенька мой, чтобы люди умирали! Одного жалѣть не приходится! Да... А ежели разобраться хорошенько, такъ не тѣхъ жалѣть надо, что полегли, а тѣхъ, что живы остались! Тѣ сдѣлали свое дѣло и ушли на покой... для нихъ, батенька, уже нѣтъ ни японцевъ, ни войны, ни "царя и отечества"... А этимъ - много еще страдать предстоитъ!

   - Антонъ Антонычъ! Вы здѣсь?

   Въ палатку заглянуло блѣдное, изнеможенное лицо съ большими, лихорадочно блестѣвшими, глазами.

   - Сейчасъ одного полковника принесли... или ампутировать, или совсѣмъ бросить... безъ васъ тамъ ничего не выходитъ, я уже не могу больше...

   - Такъ я и зналъ... не хватаетъ рукъ... Ну, отдохните, что съ вами дѣлать! Вотъ познакомьтесь - докторъ Гольдинъ.

   Антонъ Антонычъ ушелъ, Гольдинъ сѣлъ на его мѣсто.

   - Да, я прямо заявляю: я больше уже не могу! Никакого толку! Десятки врачей сидятъ гдѣ-то въ Харбинѣ и еще, Богъ знаетъ, гдѣ, безъ дѣла, а тутъ... я никуда не гожусь!

   - Какъ это не годитесь? Почему?

   - Ну, потому что я акушеръ! Понимаете, акушеръ! Это моя спец³альность. Когда меня посылали сюда, въ Маньчжур³ю, я имъ доказывалъ, убѣждалъ, говорилъ, что я не гожусь для этого дѣла! Понимаете? Я не сумѣю, какъ слѣдуетъ, простой перевязки сдѣлать! Но развѣ же могли мнѣ повѣрить? Моя фамил³я Гольдинъ! Понимаете? Еврейская фамил³я! Этого уже довольно! Ей Богу, вы не повѣрите, какъ это тяжело! Лучше бы я взялъ винтовку и пошелъ бить япопцевъ! Честное слово! Вотъ еще есть докторъ Блюмъ.. Тоже еврей... совсѣмъ несчастный человѣкъ! Пятьдесятъ лѣтъ ему, лѣтъ пятнадцать просидѣлъ въ деревнѣ гдѣ-то, въ глуши, подъ Кишиневомъ, давно забылъ всю медицину... старой школы лекарь... Ну и вотъ его взяли тоже сюда... теперь не знаютъ, что и дѣлать съ нимъ! Понимаете - пьетъ! Страшно пьетъ! Днемъ ходитъ и самъ съ собой разговариваетъ, а то еще шашкой размахиваетъ и бѣгаетъ... понимаете, все ему собаки кажутся... Несчастье!

   Сафоновъ задремалъ. Гольдинъ опустилъ голову на руки и закрылъ глаза.

   Я вышелъ изъ палатки и среди мглистаго мрака сталъ пробираться въ ту сторону, гдѣ тускло мерцали станц³оввые фовари и пыхтѣлъ паровозъ.

   Ванцзялинъ, куда отошли войска послѣ боя, превратился въ громадный госпиталь. Повсюду лежали раненые,- на носилкахъ и просто на землѣ, въ станц³онномъ проходѣ, подъ навѣсомъ, подъ открытымъ небомъ. Мертвецы въ бѣлыхъ саванахъ длиннымъ рядомъ тянулись вдоль желѣзнодорожной насыпи и ждали, когда для нихъ будетъ вырыта братская могила. Среди раненыхъ сновали санитары, врачи, офицеры разныхъ частей, мелькали бѣлые платки сестеръ милосерд³я. Всѣ были как³е-то пришибленные, говорили сдержанно и тихо, и эта всеобщая робость и угнетенность страннымъ образомъ подчеркивали присутств³е мертвецовъ, которые, казалось, одни были здѣсь молчаливыми, но властными хозяевами.

   Солдатъ-телеграфистъ, выпучивъ покраснѣвш³е отъ безсонницы глаза, нервно работалъ на аппаратѣ, а вокругъ него толпились и напряженно ожидали извѣст³й и приказан³й комендантъ станц³и и штабные офицеры. На грязномъ полу спали, растянувшись, два пѣхотныхъ офицера.

   У телефона поручикъ желѣзнодорожнаго батальона переговаривался съ Ляояномъ:

   - Такъ точно... человѣкъ около восьмисотъ, говорятъ... Если не подобрать сегодня ночью, завтра японцы... Такъ точно... Сколько успѣемъ... не хватаетъ людей... Слушаю-съ!..

   - Господа! - обратился онъ ко всѣмъ,- командующ³й разрѣшилъ! Двадцать вагоновъ! Сейчасъ отправимся подъ Вафангоо! Тамъ сотни неподобранныхъ раненыхъ и убитыхъ! Ѣдемъ! Кто съ нами?

   Но желающихъ оказалось мало.

   - Смотрите, попадетесь вы прямо въ руки къ японцамъ! У нихъ охранен³е не чета нашему! - говорили офицеры.

   Прошло около часу, пока составили поѣздъ для "экспедиц³и". Передъ товарвыми вагонами стояли немногочисленные ея участники: три сестры милосерд³я, нѣсколько санитаровъ и два врача. Въ одномъ изъ нихъ я узналъ Гольдина.

   - И вы, докторъ?

   - А какъ же! Отпросился у старшаго! Тамъ я буду полезенъ... раненыхъ таскать... вы-жъ видите, людей совсѣмъ нѣтъ! Одни устали до смерти, друг³е просто не хотятъ... Это ужасно! Нѣтъ ни носилокъ,- всего три-четыре штуки,- ни фонарей... Едва достали двѣ бутылки краснаго вина для раненыхъ.

   Подбѣжалъ поручикъ съ краснымъ фонаремъ въ рукѣ.

   - Ѣдемъ! Я взялъ два факела на всяк³й случай... Полѣзайте, господа, въ вагоны!

   Мы съ Гольдинымъ вскочили на тормазъ передняго вагона. На паровозѣ, который былъ позади поѣзда, погасили всѣ фонари.

   Съ тихимъ звономъ толкнулись буфера, лязгнули цѣпи, и поѣздъ, осторожно крадучись, тронулся на югъ. Медленно проплыли мимо бѣлѣвш³е вдоль насыпи мертвецы, тускло освѣщенные шатры полевого лазарета, чьи-то коновязи съ догорающимъ костромъ, громыхнула стрѣлка съ сѣроватой фигурой часового, и поѣздъ очутился среди глубокаго мрака.

   Было что-то мрачное въ этомъ поѣздѣ, ползущемъ съ какой-то зловѣщей медлительностью, въ глухомъ гудѣн³и колесъ, въ погребальномъ звонѣ буферовъ, въ молчаливой тьмѣ вокругъ; а низко нависшее, затянутое тучами небо какъ бы придавило землю и дышало на нее мучительной, безысходной тоской.

   Что-то бѣлое замелькало у тормазной площадки.

   - Кто это? Кто?

   - Руку! Дайте скорѣе руку! - услышали мы взволнованный женск³й г