Эрастов Г. - Отступление

ъ, послѣ долгихъ искан³й, я нашелъ свободную комнатку въ "кавказской столовой", посѣщаемой преимущественно солдатами, мелкими подрядчиками и всевозможными темными личностями кавказскаго типа. Эти господа, обвѣшанные оруж³емъ, съ воинственнымъ видомъ называли себя добровольцами, но, въ ожидан³и предстоящихъ подвиговъ, занимались перепродажей лошадей, сводничествомъ, мелкими поставками, содержали игорные притоны и исполняли как³я-то таинственныя поручен³я главнаго поставщика мяса въ арм³ю, знаменитаго авантюриста Громилова.

   Миновавъ шумные и переполненные народомъ гостинницы и рестораны, бросавш³е на темную улицу ярк³я полосы свѣта, я дошелъ до конца улицы и постучалъ въ запертыя двери столовой.

   Въ это время я услышалъ странные звуки: они раздавались со стороны китайскаго города и медленно приближались. Казалось, на десяткахъ барабановъ выколачивали мѣрную, неторопливую дробь. Это былъ сплошной, безпрерывный рокотъ, въ которомъ чуялось что-то мрачное и тревожное

   Словно шеств³е на казнь! - подумалъ я невольно, и мнѣ вдругъ стало жутко.

   Странный рокотъ медленно приближался, и вмѣстѣ съ нимъ стали выдѣляться новые, протяжные и неясные звуки.

   Хозяинъ столовой, старый грузинъ, открылъ дверь, выглянулъ на улицу и тоже сталъ прислушиваться.

   Я прошелъ немного впередъ и остановился.

   Изъ полумрака, въ которомъ какъ бы таялъ прозрачною дымкою лунный свѣтъ, медленно выдвигалось длинное, казавшееся безконечнымъ, шеств³е. Съ глухимъ рокотомъ катились десятки двуколокъ. Тащивш³е ихъ лошади и мулы едва передвигали ногя, а двуколки уныло и однообразно громыхали тяжелыми колесами по твердой дорогѣ. Темные силуэты неподвижныхъ возницъ казались безжизненными куклами. Гдѣ-то изъ темной глубины двуколки несся жалобный, высок³й вначалѣ и понижавш³йся къ концу, протяжный, постоянно повторявш³йся звукъ "а-а!!"

   Во главѣ шеств³я медленно двигался всадникъ на бѣлой лошади. Высокая, тонкая фигура, съ приподнятыми плечами, равномѣрно покачивалась взадъ и впередъ, протянутыя руки неподвижно покоились на гривѣ лошади. Голова всадника, забинтованная словно бѣлый шаръ, съ отверст³емъ для рта, наклонялась вмѣстѣ съ туловищемъ, и было что-то трагическое въ этомъ мѣрномъ покачиван³и и во всей этой высокой фигурѣ съ бѣлымъ шаромъ на плечахъ, казавшейся воплощен³емъ ужаса, страшнымъ предводителемъ медленнаго, неумолимо-рокочущаго шеств³я.

   Грохотъ смолкъ; шеств³е остановилось.

   Жалобный стонъ звучалъ теперь еще явственнѣе и какъ будто плылъ въ ночномъ воздухѣ.

   Я подошелъ къ одной изъ двуколокъ.

   Въ ней смутно обрисовывались втиснутыя въ нее сѣроватыя фигуры, и что-то бѣлѣло. Пахло кровью и чѣмъ-то острымъ и кислымъ.

   - Что это? Откуда? - спросилъ я у вознстцы.

   Тотъ медленно повернулся ко мнѣ и отвѣтилъ усталымъ, равнодушнымъ голосомъ:

   - Тиринченск³е.

   - Много?

   - Мно-ога: двуколокъ коло сотни.

   Помолчавъ, солдатъ самъ заговорилъ:

   - А что, вашброд³е... нѣтъ-ли табачку у вашей милости - смерть курить охота!

   Я далъ ему папиросъ. Онъ закурилъ и замѣтно пр³ободрился.

   - Во спасибо! А то просто... Господи! Пустое дѣло - десять сутокъ полземъ! Скрозь перявалы да кручи, чтобъ имъ... Кольки ихъ дорогой перемерло! И сейчасъ у меня одинъ, надо быть, померъ. Все воды просилъ,- пить ему, вишь, хотѣлось. А гдѣ ей взять, той воды, коли нѣту? А какъ къ Ляваяну стали подходить, не сталъ просить, притихъ совсѣмъ... не иначе - померъ. Хошь-бы до мѣста какого дойти! Сказывали, быдто до самаго Мукдина идти будемъ... Этакимъ манеромъ всѣ перемруть!

   Звякнули передн³я двуколки, шеств³е снова тронулось и зарокотало, и всадникъ съ бѣлымъ шаромъ на плечахъ опять мѣрно закачался взадъ и впередъ на бѣломъ конѣ.

   Долго, въ тяжеломъ раздумьѣ, смотрѣлъ я вслѣдъ удалявшемуся шеств³ю и прислушивался къ постепенно замиравшему рокоту, и еще долго чудилась мнѣ озаренная луннымъ свѣтомъ высокая черная фигура, съ бѣлымъ шаромъ вмѣсто головы, на бѣломъ, величаво-медленно выступавшемъ конѣ...

   Это были первыя, встрѣченныя мною жертвы, это было первое, пахнувшее на меня дыхан³е войны.

   Вдругъ ночная тишина всколыхнулась отъ рѣзкаго дребезжащаго звука.

   Со стороны стараго кладбища подъ Байтасы донесся зажигательный, задорный мотивъ мазурки изъ "Жизни за Царя".

   Я бросился домой и заперся въ своей конурѣ. Во мнѣ бушевала кровь, горѣло лицо, и въ груди становилось тѣсно и душно.

   Въ хозяйскомъ помѣщен³и позвякивала мѣдь, и отъ поры до времени пощелкивали счеты.

   Изъ-за тонкой досчатой перегородки слышался сдавленный шопотъ, полупьяный смѣхъ и визгъ женщины. Зазвенѣлъ опрокинутый стаканъ, скрипнула кровать...

   Долго не спалъ я въ эту ночь, сидѣлъ въ темнотѣ и сжигалъ папиросу за папиросой. Я испытывалъ новыя, невѣдомыя дотолѣ ощущен³я, въ головѣ бродили и вертѣлись никогда не приходивш³я мысли, и въ воображен³и мелькали новые образы.

   И не разъ мнѣ хотѣлось выбѣжать вонъ и крикнуть громко, во весь голосъ: "слушайте! Да что же это такое?!"

   И когда, задыхаясь отъ волнен³я, я вскочилъ и распахнулъ окно,- и въ фанзѣ, и на улицѣ было мертвенно тихо. Изрѣдка долетали только бархатистые перекаты трубы и серебристая трель корнетъ-а-пистона. Въ окно глядѣла молчаливая и влажная южная ночь, глядѣла загадочно и тревожно.

  

   Какъ мимолетная греза, промелькнула короткая весна юга, полная красокъ, аромата и нѣги.

   Настали лѣтн³е дни - ослѣпительно солнечные и знойные. Задулъ съ юга тайфунъ, и отъ его горячаго дыхан³я замирала жизнь и изнемогали люди. Громадная площадь, гдѣ раскинулась главная квартира, казалась пустыней, и по ней кружились, вздымаясь кверху и застилая солнце, цѣлыя тучи желтоватой пыли.

   Подходили воинск³е поѣзда, переполненные живымъ грузомъ. Солдаты вылѣзали изъ тѣсныхъ и душныхъ клѣтокъ, навьючивали на себя аммуниц³ю, мѣшки и сумки и затѣмъ куда-то уходили и исчезали въ желтомъ ураганѣ.

   Когда же наступалъ вечеръ, ласкавш³й свѣжестью и влагой, снова воскресала жизнь, закипала дѣятельность, и со всѣхъ сторонъ выползали люди. Въ походныхъ и полевыхъ канцеляр³яхъ и уг³равлен³яхъ, на телеграфѣ, на станц³и, въ ресторанахъ - повсюду зажигались огни, а на старомъ кладбищѣ вокругъ Байтасы снова гремѣлъ оркестръ.

   Прибыт³е раненыхъ изъ-подъ Тюренчена и разсказы участниковъ этого перваго сухопутнаго сражен³я какъ будто смутили нѣсколько обитателей главной квартиры. Кровь, изуродованные люди, нѣсколько труповъ служили иллюстрац³ей къ разсказамъ и произвели угнетающее впечатлѣн³е. Даже завсегдатаи "мертвецкаго стола" и толстой американки миссъ Ноодъ, водворившейся въ главной квартирѣ съ двумя "племянницами" - и тѣ, казалось, немного притихли. Но это не долго продолжалось. Скоро была найдена необходимая въ такихъ случаяхъ формула для перехода "къ очереднымъ дѣламъ". Всѣ согласились, что Тюренченск³й бой - катастрофа, несчастная случайность, отъ которой никто въ м³рѣ не обезпеченъ, и она еще ничего не доказываетъ. И такъ какъ эта "истина" никого ни къ чему не обязывала, то скоро жизнь въ главной квартирѣ потекла по прежнему руслу. Къ тому же среди прибывшихъ въ арм³ю почетныхъ гостей находилось одно очень высокопоставленное лицо съ соотвѣтствующею свитою, бывшее поводомъ для всевозможныхъ развлечен³й, которыя потомъ служили темою для досужихъ разговоровъ. Происходили гранд³озные кутежи, на которыхъ, дѣйствительно, "рѣкой лилось" шампанское, а участники этихъ попоекъ соперничали по части "вмѣстимости"... Устраивались орг³и, извѣстныя подъ именемъ "аѳинскихъ вечеровъ", съ участ³емъ американокъ и соотечественницъ, пр³ѣхавшихъ "искать счастья" подъ цѣломудреннымъ видомъ сестеръ милосерд³я... Иногда эти орг³и оканчивались не совсѣмъ "благополучно", и тогда ходили толки о пощечинахъ, о нелѣпыхъ выстрѣлахъ... Все это считалось въ порядкѣ вещей и никого особенно не интересовало.

   - Гдѣ же и пожить, чортъ возьми, какъ не на войнѣ! - восклицали мног³е и жили "во всю". Въ буфетахъ и кабакахъ были громадные запасы всевозможныхъ напитковъ; съ сѣвера прибылъ вагонъ со льдомъ. Ящики съ шампанскимъ доставлялись явно и тайно со всѣхъ сторонъ - въ боевыхъ транспортахъ, съ грузомъ Краснаго Креста, на паровозахъ... Какъ было не "жить во всю"? Деньги,- а ихъ было не мало у большинства и очень много у нѣкоторыхъ,- потеряли половину своей цѣнности... Онѣ легко доставались, такъ же легко тратились и переходили изъ рукъ въ руки, совершая большое путешеств³е, и, въ концѣ концовъ, попадали въ карманы жадныхъ грековъ, и заносились на текущ³е счета миссъ Ноодъ и ея "племянницъ" въ мѣстномъ отдѣлен³и китайскаго банка.

   Наконецъ, при главной квартирѣ находилось не мало иностранцевъ - французскихъ, нѣмецкихъ, англ³йскихъ и американскихъ офицеровъ, передъ которыми надо было показать въ натуральную величину всю "широкую русскую натуру".

   И ее показывали почти каждый день.

   Господа иностранцы пили очень мало въ такихъ случаяхъ и больше приглядывались и прислушивалясь... Но зато они такъ широко улыбались, такъ охотно и мило чокались, говорили так³я пр³ятныя слова, что широк³я русск³я натуры умилялись иногда до слезъ, и тогда произносились тосты "во славу русскаго оруж³я", патр³отическ³я рѣчи, чередовавш³яся съ напѣван³емъ гимновъ всѣхъ нац³ональностей, всѣ оказывались давними и искренними друзьями, а японцы - единственнымъ общимъ врагомъ, и никто уже не сомнѣвался, что этотъ дерзк³й врагъ будетъ разбитъ на голову и уничтоженъ.

   Такъ проходиля дни, и каждый день казался веселымъ праздникомъ. Только въ маленькихъ сѣрыхъ домикахъ, гдѣ помѣщались всѣ отдѣлы главной квартиры, гдѣ былъ главный двигатель огромнаго и сложнаго механизма дѣйствующей арм³и, мелькали серьезныя лица съ выражен³емъ скрытой тайны и всевѣдѣн³я, щелкали ремингтоны, изготовлявш³е донесен³я въ Росс³ю, и копошились десятки ворчливыхъ, откормленныхъ писарей среди великаго множества отношен³й, рапортовъ, циркуляровъ, запросовъ и прочихъ элементовъ бумажнаго производства. Этотъ громадный храмъ канцелярщины, казалось, былъ совершенно отрѣзанъ отъ окружающей живой дѣйствительности; въ немъ царили особые обычаи, своеобразные законы мышлен³я и логики, въ немъ съ явнымъ недовѣр³емъ и подозрѣн³емъ относились ко всякому пришельцу, который, перешагнувъ порогъ храма, сразу терялся, утрачивалъ даръ живого слова и ясность мысли, обезличивался и превращался въ невѣжду.

   Между тѣмъ съ юга приходили тревожныя вѣсти.

   Бой подъ Тюренченомъ упрочилъ положен³е непр³ятеля на рѣкѣ Ялу и открылъ ему путь для наступлен³я къ Ляояну.

   Однажды поѣздъ, отправивш³йся изъ Ляояна на югъ, вернулся обратно: сообщен³е съ Артуромъ было прервано, а спустя два дня пришло извѣст³е, что подъ Пуландяномъ японцы взорвали мостъ.

   Прошло недѣли двѣ, и новыя вѣсти всколыхнули главную квартиру: распространился слухъ, что непр³ятельская кавалер³я показалась уже подъ Вафандяномъ, и что у Киньчжоу идетъ бой.

   Желѣзнодорожная станц³я Ляояна съ утра до вечера была запружена военнымъ людомъ. Всѣ стекались сюда, чтобы узнать поскорѣе новости, подѣлиться мыслями и провѣрить слухи. Въ станц³онномъ буфетѣ засѣдали присяжные ораторы и авторитеты,- баронъ Габенъ и Налимовъ со своими пр³ятелями,- и обсуждали событ³я. Когда стало извѣстно, что Киньчжоуск³я позиц³и заняты японцами, а мы понесли больш³я потери, баронъ Габенъ успокаивалъ встревоженную молодежь.

   - Ахъ, Dummheiten! Пустяки! Повѣрьте мнѣ, господа! Во всѣхъ войнахъ мы, русск³е, всегда проигрывали вначалѣ. А потомъ - мы побѣждали! Такъ будетъ и теперь. И это очень хорошо. Сначала поражен³е, а подъ конецъ полная побѣда. Это произведетъ болѣе сильное впечатлѣн³е на Европу!

   - Пажалста, не нужно тогопиться и гогячиться!- резонерствовалъ въ то же время Налимовъ.- А, главное, не газсуждать! Вы, господа стгоевые офицегы, дѣлайте - что вамъ пгикажутъ. Думать - это не ваше дѣло! У насъ есть генегальный штабъ - пгедоставьте это ему! Онъ лучше васъ знаетъ, что и какъ и когда нужно дѣлать! Мы - офицегы генегальнаго штаба - голова, ву компгенэ? а вы наши гуки и ноги! Неспа? Вотъ и багонъ тоже говогитъ...

   Слушавш³е - въ большинствѣ случаевъ соглашались и подобострастно чокались съ полковникомъ и барономъ. Только изрѣдка какой-нибудь неказистый на видъ, отощалый и запыленный офицеръ, прибывш³й съ бивака, выразительно сплевывалъ, подымался съ мѣста и съ хмурымъ лицомъ отходилъ подальше.

   Кавалер³йское дѣло подъ Вафангоо сильно подняло общее настроен³е.

   Вмѣстѣ съ Агѣевымъ я забрелъ какъ-то на станц³ю и засталъ картину всеобщаго ликован³я. Всѣ столы были заняты, и участники дѣла, окруженные многочисленными слушателями, пили вино и съ с³яющими лицами разсказывали подробности.

   - Нашей команды охотникъ,- разсказывалъ бородатый поручикъ съ повязкой на лбу:- понимаете, сцѣпился съ японскимъ офицерикомъ! Въ это время его прикладомъ по плечу хватили, шашку выронилъ, зашатался и изъ сѣдла вонъ! А только и японца за собой потащилъ, уцѣпился одпой рукой прямо за глотку... Давай это они по землѣ кататься! Охотникъ-то обезоруженъ, винтовку давно потерялъ, а японецъ все изъ револьвера въ него пытается! Вдругъ, понимаете, охотникъ изловчился, схватилъ у япоши шашку, вытащилъ изъ ноженъ, да этой шашкой и давай чесать! Это, я вамъ доложу, номеръ былъ! Такъ и зачесалъ прямо въ бифштексъ! Да!

   Маленьк³й, бѣлокурый корнетъ съ самодовольнымъ видомъ показывалъ товарищамъ японск³й офицерск³й плащъ съ капюшономъ и фуражку съ галунами.

   - И какъ онъ это ловко выскользнулъ... и, чортъ его знаетъ, только одинъ плащъ въ рукахъ остался, а потомъ фуражку потерялъ!

   - Что-жъ ты ему пулю въ лопатки не всадилъ?

   - А чортъ съ нимъ! Главное, плащъ-то какой, господа! А? Превосходная матер³я!

   Изрядно выпивш³й, угрюмый капитанъ, съ разорваннымъ воротомъ грязной сѣрой рубахи, дико вращалъ глазами и постукивалъ кулакомъ по столу.

   - Добивать! Обязательно добивать! Не оставлять ни одного раненаго! Живучи, какъ дьяволы! Р-разъ я его рубанулъ здорово - свалился! Оглядываюсь - поднимается! Обернулся - р-разъ его по головѣ! Разсѣкъ всю рожу, самъ видѣлъ! Отбѣжалъ шаговъ шесть, вижу: сидитъ, сукинъ сынъ, и изъ кобуры револьверъ вынимаетъ! Я - опять назадъ! Съ лица у него кровь хлещетъ, а онъ давай на меня револьверъ наводить! Размахнулся это я, да изо всей мочи и воткнулъ ему въ брюхо шашку, по самую рукоять! Вонъ - темлякъ весь въ крови! Шипитъ, подлецъ! Тряхнулъ его шашкой раза два, ковырнулъ - тогда только бѣлки показалъ! И вѣдь этакая вотъ обезьяна, отъ земли не видать! Живучи, дьяволы!

   - Ну, что? Я говогилъ?! - торжественно ораторствовалъ Налимовъ, поднявъ кверху указательный палецъ.- Тепегъ мы будемъ иггать пегвуго скгипку! Как³е молодцы! А? Что? Понимаете! Одинъ казакъ, я забылъ его фамил³ю, насадилъ на свою пику четыгехъ японцевъ за одинъ газъ! А? каково? Мы покажемъ Евгопѣ, какъ надо воевать!

   Со станц³и Агѣевъ потащилъ меня на почту. Онъ ежедневно приходилъ справляться относительно писемъ. Я остался ждать его на улицѣ. Передъ почтой происходила настоящая толчея: десятка полтора китайцевъ спѣшно рыли землю для закладки фундамента подъ будущ³й домъ; пр³ѣзжали и отъѣзжали вѣстовые, казаки летучей полевой почты, нагруженные корреспонденц³ей; оживленно галдѣли худощавые, коричневые отъ солнца, дженерикши - эти "двуног³я животныя" на которыхъ такъ любятъ "кататься" пр³ѣзж³е европейцы. Нестроевые солдаты, прикомандированные къ почтѣ, развѣшивали на протянутыхъ веревкахъ выстиранное бѣлье. У самаго входа костлявая англичанка съ подведенными глазами, одѣтая по модной картинкѣ, съ брезгливымъ видомъ оглядывала запыленнаго съ головы до ногъ сапернаго офицера, который немилосердно коверкалъ нѣмецк³я и французск³я слова и на такомъ необычайномъ языкѣ пытался убѣдить англичанку пр³ѣхать на бивакъ саперовъ.

   - Ву компренэ? Эйне парти де плезиръ! Инсъ грюне! Оллъ райтъ? Ѣдемъ?

   За угломъ старый китаецъ, сидя на корточкахъ, неторопливо перемывалъ посуду и во все горло тянулъ однообразную меланхолическую пѣсню.

   Агѣевъ вышелъ съ письмомъ въ рукѣ, но на лицѣ было разочарован³е.

   - Вотъ нашелъ для васъ письмо, а мнѣ ничего нѣтъ! Странно!

   Письмо было безъ марки, на конвертѣ красовалась печать N-скаго восточно-сибирскаго полка. На четвертушкѣ полкового бланка было набросано крупнымъ небрежнымъ почеркомъ: "Дорогой Ника! Случайно узналъ, что ты въ Ляоянѣ. Бросай это Эльдорадо и пр³ѣзжай ко мнѣ на позиц³ю въ Гайджоо, если хочешь еще разъ увидать "Рафаэля съ Охты", нынѣ подпоручика! Нашъ полкъ первымъ пойдетъ въ дѣло. Прежде чѣмъ ухлопаютъ, успѣемъ съ тобой вспомнить старину. Пр³ѣзжай! Угощу тебя великолѣпнымъ морскимъ видомъ, а впрочемъ, найдется добрая чарка водки и кусокъ скверной колбасы. Жду! Твой Тима Сафоновъ".

   Тима Сафоновъ! Я невольно улыбнулся, и въ памяти воскресъ ярк³й и жизнерадостный обликъ: всегда оживленный "Рафаэль съ Охты", красивый брюнетъ съ растрепанной гривой вьющихся волосъ, съ хорошей, свѣтлой улыбкой, горяч³й, порывистый юноша, неудачникъ въ искусствѣ, славный товарищъ и безпечный забулдыга...

   Когда я сказалъ Агѣеву, что собираюсь уѣхать, онъ посмотрѣлъ на меня грустнымъ взглядомъ и тихо проговорилъ:

   - Ну, счастливаго пути! Конечно, и вамъ, и вашему школьному товарищу будетъ пр³ятно... А жаль все-таки... Я какъ-то привыкъ къ вамъ...

   Въ эту минуту мнѣ вдругъ стало искренне жаль этого тихаго, всегда грустнаго капитана, снѣдаемаго мучительнымъ предчувств³емъ, любящаго жизнь, свою молодую жену и дочь "съ золотистыми волосенками"...

   На слѣдующ³й день я отправился съ уходившимъ на югъ эшелономъ.

   Передъ отходомъ поѣзда со мною столкнулся одинъ изъ военныхъ корреспондентовъ.

   - Уѣзжаете? На югъ? Хорошо дѣлаете! Я бы самъ удралъ отсюда - не на югъ, а прямо къ чорту на кулички, на край свѣта!

   - Что это вы такъ? Цензура васъ доконала?

   - Цензура еще туда-сюда, а только просто стыдно за русскихъ людей становится! Помилуйте! Сегодня утромъ узнаю, что въ Харбинъ отправлены два офицера, которые умудрились продать изрядное количество пороху китайцамъ! И объ этой подлости знаютъ уже иностранцы, всѣ эти военные агенты и корреспонденты! Самъ отъ нихъ слышалъ и фамил³и офицеровъ, и вырученную сумму... Все вѣрно! Это такой позоръ, такой позоръ! А насъ, русскихъ корреспондентовъ, еще чуть не шп³онами считаютъ! Боятся пускать на позиц³и, подъ стеклянымъ колпакомъ держатъ! О ид³оты, ид³оты! Не могу! Долженъ пойти и выпить водки!

   Единственный классный вагонъ воинскаго поѣзда былъ занятъ начальникомъ эшелона, офицерами и желѣзнодорожными агентами. Здѣсь было нестерпимо душно. Едва только тронулся поѣздъ, какъ загремѣлъ сиплый басъ офицера, сидѣвшаго безъ мундира, въ разстегнутой ночной сорочкѣ. Распухшее, изрытое оспой лицо съ маленькими, свиными глазками, приплюснутый, широк³й носъ, низк³й лобъ, въ который треугольникомъ врѣзалась щетина жесткихъ волосъ, голая волосатая грудь и грязные и толстые, крючкообразные пальцы - все это вмѣстѣ составляло обликъ чего-то несуразнаго и грубо-животнаго.- Офицеръ обливался потомъ, пыхтѣлъ и пилъ теплую водку, распространявшую запахъ сивухи въ нагрѣтомъ и спертомъ воздухѣ. Ему помогалъ въ этомъ занят³и уже подвыпивш³й поручикъ въ затасканномъ, выцвѣтшемъ мундирѣ крѣпостного резеринаго батальона.

   - Плюньте! Слышите? Плюньте на этого вашего генерала и его протекц³ю! Поѣзжайте со мной! Я возьму васъ къ себѣ въ роту! И не будь я капитанъ Быковъ, если въ первомъ же дѣлѣ мы не расколошматимъ макаку!

   - Я... я на все готовъ... пошлите, куда угодно... къ японцамъ, хунхузамъ... ваше... здровье, каптанъ!..

   Я вышелъ на площадку.

   Двое солдатъ сидѣли, свѣсивъ ноги, и курили трубки.

   Югъ сказывался почти съ каждой верстой.

   Каменистыя высоты тѣснились все круче и круче и постепенно подступали къ полотну желѣзной дороги. Тамъ и сямъ мелькали деревушки, зеленыя ивовыя рощи надъ кладбищами, яркими пятнами выступали, словно узорчатые ковры, пестрыя полосы бѣлаго и краснаго мака, среди которыхъ часто синѣли согбенныя фигуры работавшихъ китайцевъ. Проплывали мимо обработанные кропотливымъ трудомъ, геометрически правильные, какъ на шахматной доскѣ, участки земли съ ярко-зеленой чумидзой, съ цѣлой сѣтью сверкавшихъ водою, какъ серебряныя нити, канавъ,- красивые, какъ игрушка.

   - И сторона! - презрительно замѣчалъ одинъ изъ солдатъ, вынимая изъ зубовъ трубку и сплевывая.

   - Извѣстно - китаёзы! - соглашался другой,- Никакой понят³и! На эту бы землю да нашу пахоту дать - вотъ!

   - Нда... Нашу пахоту - это дѣло! Куды имъ, косоглазымъ!

   - Сказано - аз³яты! Темный народъ!

   - Сво-олачь!..

   - Вчерась ефлейторъ одному косоглазому саданулъ - в-во! - осклабясь, заговорилъ снова солдатъ, послѣ нѣкотораго молчан³я.

   - Н-ну?! Здорова?

   - Хе-хе... Здо-орова! Загомонили робяты ханшину купить... ну китаезъ тутъ сичасъ, изъ рукава бутылку показываетъ. Ефлейторъ гритъ, "дотичена?" - кольки стоить, значитъ? Ну, тотъ эта на пальцахъ показываетъ: дескать, тридцать копескъ! Ладно! Ханшинъ взяли, ефлейторъ полѣзъ эта въ карманъ, быдто за деньгамъ, пошарилъ и кричитъ косоглазому: "чена пропадила есть". Тотъ давай эта орать. А тутъ - шасть! - капитанъ Быковъ! - что такое, гритъ, за безобраз³я? Китаёзъ ему толковать. Растолковалъ, сукинъ сынъ! - гдѣ ханшинъ?- кричитъ. Ну, робяты вынесли бутылку. Капитанъ ее отобралъ, да на косоглазаго-то и налѣзъ.

   - Н-ну?

   - Да! Какую ты имѣлъ, гритъ, праву солдатамъ ханшинъ продавать? Ефлейторъ Кузнеченковъ! Дай, гритъ, ему въ морду! Тотъ эта крякнулъ да и хлясть по зубамъ! Ажно треснуло! Тотъ какъ зареветъ! Два зуба выплевалъ, сукинъ сынъ! Что смѣху-то было...

   - Здорово! Такъ ханшинъ и отдали ему?

   - Зачѣмъ ему? Капитанъ себѣ взялъ, теперь въ вагонѣ распивать будетъ. Онъ у насъ дошлый.

   - Н-да-а!..

   Собесѣдники замолчали и снова принялись за трубки.

   - Вы куда же, кавалеры, ѣдете?

   Кавалеры окинули меня соннымъ взглядомъ и неохотно отвѣчали:

   - А хто ихъ знатъ! Сказывали, что на югъ!

   - Мы не строевой роты! - не безъ достоинства добавилъ одинъ изъ нихъ.

   Поѣздъ двигался медленно и цѣлыми часами стоялъ на станц³яхъ.

   Въ Айсяндзянѣ стало извѣстно, что японск³я суда обстрѣливали ваканунѣ Ляодунское побережье, къ западу отъ Гайджоо.

   Говорили, что на большой Ляоянской дорогѣ уже идетъ перестрѣлка съ развѣдочными отрядами непр³ятеля, который наступаетъ по Дагушанской и Фынхуанченской дорогамъ. Сообщалось, какъ достовѣрное извѣст³е, что русск³е этапы уже стали сниматься и и отходить къ центру.

   По всему было видно, что долг³й выжидательный пер³одъ и бездѣйств³е на сухопутномъ театрѣ войны приходятъ къ концу. Гроза надвигалась медленно, и въ воздухѣ чуялось ея приближен³е, и носилась смутная тревога.

   На другой день, часа за два до заката солнца, мы прибыли, наконецъ, въ Гайджоо.

   То, что я увидѣлъ здѣсь, рѣзко отличалось отъ знакомой картины Ляоянской жизни. Станц³я была почти пуста, на платформѣ встрѣчались только комендантъ, солдаты желѣзнодорожнаго батальона и постовые пограничной стражи, охранявш³е дорогу. Буфета здѣсь не было, и вся ставц³я имѣла угрюмо-дѣловитый видъ. По обѣимъ сторонамъ желѣзнодорожнаго полотна тянулись правильно расположенные биваки, среди которыхъ внушительно выдѣлялись разставленныя въ строгомъ порядкѣ оруд³я нолевой батареи. На самомъ краю биваковъ виднѣлись спѣшенные и выстроенные въ рядъ казаки съ обнаженными, сверкавшими въ воздухѣ шашками, упражнявш³еся въ боевыхъ пр³емахъ рубки. Не было видно ни оживленныхъ группъ офицеровъ, ни шатающихся безъ дѣла солдатъ.

   Со всѣхъ сторонъ тѣснились высоты, а у самой почти станц³и подымалась въ высь огромная конусообразная сопка, закрывавшая видъ на море, влажное и освѣжающее дыхан³е котораго смягчало духоту и палящ³й зной дня.

   Я спросилъ у коменданта, гдѣ стоитъ стрѣлковый полкъ.

   - А вотъ видите - фанза съ бѣлымъ флагомъ? Это и есть штабъ полка.

   Фанза была недалеко отъ станц³и, и я прошелъ къ ней, миновавъ молчаливый, какъ будто погрузивш³йся въ дремоту и безлюдный зарядный паркъ. Войдя во дворъ фанзы, я увидѣлъ вѣстового въ красной ситцевой рубахѣ съ засученными рукавами. Онъ былъ красенъ лицомъ, обливался потомъ и съ усерд³емъ стиралъ, повидимому, офицерскую сорочку. Черезъ дворъ была протянута веревка, и на ней, вздуваясь подъ вѣтромъ, развѣвалось разнокалиберное и разноцвѣтное выстиранное бѣлье. Изъ-за угла доносился лязгъ металлическихъ тарелокъ, плескъ воды и чей-то теноръ, выводивш³й вполголоса пѣсню:

  

   "Позднимъ, по-озднимъ вичиро-очкамъ

   Я каро-овъ домой гнала-а!.."

  

   - Мнѣ бы поручика Сафонова повидать.

   Вѣстовой обернулся, не оставляя стирки.

   - Сафонова? Не знаю я доподливно... Тямошкаа!- зычно закричалъ онъ, поворачивая щетинистую крѣпкую голову въ другую сторону.- А, Тимо-охъ!

   Пѣсня оборвалась.

   - Го-го! - откликнулся изъ-за угла теноръ.

   - Поручикъ Софоноу гдѣ? Тутъ къ нимъ пр³йшли.

   - Къ полковому пошли-и!

   - А вы заходьте у фанзу! Ихъ благород³е скоро воротются!

   Вѣстовой снова нагнулся надъ деревянной чашкой, въ которой стиралъ, а теноръ опять затянулъ за угломъ:

  

   "Я спуска-алась руч³е-ечкамъ,

   Са зиле-онава лужка-а!.."

  

   Въ фанзѣ я нашелъ двухъ офицеровъ. Одинъ - тонк³й и высок³й, почти безусый, съ добрыми близорукими глазами и съ очками на носу, сидѣлъ, скрючившись на походномъ "гинтерѣ" {Гинтеръ - складная кровать съ чемоданомъ.}, и старательно примѣрялъ заплату къ большой прорѣхѣ, красовавшейся на потертой курткѣ. Другой, коренастый крѣпышъ съ лихо закрученными усами, въ кожаныхъ шароварахъ и такой же курткѣ, расхаживалъ изъ угла въ уголъ и о чемъ-то съ жаромъ говорилъ.

   Я объяснилъ цѣль своего прихода и назвалъ себя.

   - Кранцъ...- сконфуженно отрекомендовался первый изъ офицеровъ.

   - Завадск³й! Очень пр³ятно. Садитесь вотъ сгода. Чаю хотите? А можетъ быть, "вудечки" позволите? - говорилъ другой,- безъ церемон³и!

   Отъ водки я отказался.

   - Терещукъ! Гони чаю! Живо! - крикнулъ Завадск³й въ открытую дверь фанзы.- А Сафоновъ говорилъ намъ, что вы пр³ѣдете! Онъ васъ ждалъ. Ну вотъ и "досконале"! Намъ веселѣе, а то просто осатанѣть можно! Вы не повѣрите! Просто у насъ как³я-то арестантск³я роты!

   - Вретъ онъ все. Вы его не слушайте,- добродушно улыбаясь, замѣтилъ Кранцъ и сталъ пришивать заплату.

   - Вотъ тоже - вретъ! Да вы посудите сами, развѣ это похоже на что-нибудь? - горячился Завадск³й и опять съ ожесточен³емъ заходилъ изъ угла въ уголъ, побрякивая выгнутой "турецкой" шашкой, сверкавшей роскошной серебряной отдѣлкой.- Помилуйте! Я прискакалъ сюда изъ-подъ самой Варшавы, съ другого краю свѣта, добровольцемъ, бросилъ семью, службу, а меня на веревочкѣ держатъ, какимъ-то чиновникомъ особыхъ поручен³й. Я сражаться пр³ѣхалъ, драться съ японцами, думалъ о развѣдкахъ, наѣздахъ, у меня одинъ конь чего стоитъ! А они, вообразите,- посылаютъ меня конвоировать быковъ да коровъ! Въ обозъ въ пастухи откомандировали! Развѣжъ это не свинство?

   - Хорошо, но вѣдь нужны же офицеры и въ обозѣ?

   - Нужны... обязательно, но пусть тогда и назначаютъ, кого слѣдуетъ! Мало у насъ такихъ пентюховъ, которые рады удрать изъ строя? Вонъ въ пятой ротѣ Онупр³енко! Ни одной ночи не спитъ, все молится, чтобы нашъ полкъ не послали въ дѣло. Ей-Богу! Вотъ этакую, съ позволен³я сказать, ну и назначайте въ скотогоны, въ обозъ! Нѣтъ, не я буду, если не попаду въ отрядъ Мадритова или Мищенки! Быть въ пастухахъ - не желаю!

   Скоро появился чай въ большомъ жестяномъ чайникѣ и сахаръ въ холщевомъ мѣшечкѣ.

   - Ничего, погодите, скоро и насъ двинутъ въ дѣло,- говорилъ подсѣвш³й къ столику Кранцъ, добродушно поглядывая поверхъ очковъ то на меня, то на Завадскаго.- Не сегодня-завтра японцы нагрянутъ!

   - Охъ, ужъ скорѣй бы они нагрянули! - вырвалось у Завадскаго. - Ну, скажите, что дѣлается въ Ляоянѣ?

   Не успѣлъ я отвѣтить, какъ послышались быстрые, твердые шаги, и раздался звонк³й, радостный окликъ:

   - Ника! Вотъ молодчина! Прикатилъ! Здорово, друже!

   Передо мною стоялъ Тима Сафоновъ, возмужавш³й, обросш³й бородой, но такой же подвижной и жизнерадостный, съ тѣмъ же искрящимся взглядомъ, съ той же славной улыбкой. На немъ была сильно затасканная походная форма съ почернѣвшими и измятыми погонами, дешевые сапоги солдатскаго образца, сплющенная и сдвинутая на затылокъ фуражка, изъ-подъ которой выбивались непокорныя пряди вьющихся волосъ. Потное, разгоряченное лицо и одежда были густо покрыты пылью.

   - Какой изъ тебя... бравый офицеръ вышелъ! - невольно вырвалось у меня.

   - Ну? Ха-ха-ха! - засмѣялся Тима, сверкнувъ зубами.- Офицеръ! Да, братъ! А помнишь, Ника, академ³ю? Нашу мансарду на 13-й лин³и у рыжей чухонки? Позорное изгнан³е за неплатежъ и переселен³е народовъ?

   - И твой этюдъ натурщика Алексѣя съ вывороченнымъ бокомъ!

   - Еще бы! За него меня Подозеровъ "сапожникомъ" обозвалъ. А я-то какъ огорченъ былъ, чуть не стрѣляться хотѣлъ! Да, братъ, было время... искусство, богемская жизнь, а теперь - ряды вздвой! Равнен³е направо! Смир-рна-а! Такъ-то, Ника, жизнь колесомъ идетъ!

   Напившись чаю, мы отправились на сопку.

   - Вотъ видишь ли,- говорилъ дорогой Сафоновъ:- маялся я все это время, служилъ около года, да все это не то! Объ искусствѣ и думать бросилъ. Гдѣ ужъ тамъ! Самъ понялъ, что не для меня эта штука писана. Таланта крупнаго нѣтъ, а быть горе-художникомъ и рисовать картинки для журналовъ и самолюб³е не позволяло, да и отъ другихъ хлѣба отнимать не годилось... Словомъ сказать - кисъ я и небо коптилъ. Куда ни глянешь, все какое-то нудное, вялое, всѣ словно подъ ярмомъ ходятъ и подневольную работу работаютъ. Сѣрая гладь какая-то, словно голое деревенское поле въ дождливую осень... Ну, попивать началъ, въ грязныхъ кабакахъ съ первымъ встрѣчнымъ "душу отводилъ..." громк³я слова говорилъ... вообще, какъ водится! И не знаю, чѣмъ бы кончилъ я свое шатанье, кабы не призывъ. Да! Ну, думаю, теперь поневолѣ за дѣло возьмусь... Взялся! Пробылъ вольноопредѣляющимся, сдалъ экзамены, словомъ, все, какъ слѣдуетъ,продѣлалъ и вышелъ офицеромъ. Да-съ! Законопатили меня въ паршивый уѣздный городишко въ Ковенской губерн³и, и началась, братъ, тутъ уже настоящая каторга! Водка да карты, дѣвки да карты, караульная служба и кутежи въ собран³и; словомъ, понялъ, что летъ я въ гробъ и сгн³ю въ этомъ гробу до полнаго истлѣн³я, какъ гн³ютъ и сгнили тысячи мнѣ подобныхъ! Возненавидѣлъ я всякаго свободнаго человѣка, всякаго не военнаго, "шпака"! Ненавидѣлъ, плевалъ на "шпаковъ" и втайнѣ завидовалъ имъ... А главное, понялъ я тогда то, чего прежде не понималъ, когда самъ "вольнымъ" былъ. Понялъ, что презираютъ военные "шпаковъ" часто не изъ тщеслав³я тамъ, что-ли, или дурацкаго самолюб³я и гордости, а ненавидятъ ихъ, какъ ненавидитъ арестантъ свободнаго, или зараженный, больной человѣкъ - здороваго! Мног³е не понимаютъ этого. Ну, а я понялъ, когда на себѣ эту штуку раскусилъ!

   Онъ смолкъ и остановился. Мы стояли у подошвы сопки.

   - А ну, Ника! - рѣзко измѣнившимся, по-прежнему звонкимъ, бодрымъ голосомъ воскликнулъ Тима:- скорымъ шагомъ маршъ! Въ аттаку! - и почти бѣгомъ сталъ взбираться на сопку.

   Подъемъ былъ довольно крутой, и я сразу же сильно отсталъ. Добравшись до середины скалы, я остановился перевести духъ и взглянулъ вверхъ. Тима, съ видомъ побѣдителя, махалъ мнѣ фуражкой, а вѣтеръ трепалъ во всѣ стороны его волосы.

   Видъ, открывш³йся съ вершины сопки, вознаградилъ меня за трудный подъемъ.

   Все утопало въ золотисто-румяномъ с³ян³и - и берегъ съ каменистыми выступами и обрывами, и синяя прозрачная даль съ зубчатыми грядами горъ. Солнце уходило и, уходя, оно прильнуло къ морю послѣдними лучами, и море, казалось, изнемогало подъ этой прощальною жгучею лаской,- оно слабо трепетало у берега, сверкая багрянцемъ, словно расплавленнымъ золотомъ, и какъ будто о чемъ-то томно и нѣжно шептало.

   Сильный вѣтеръ - могучее дыхан³е широкаго простора - несся съ моря, налеталъ на прибрежныя высоты, гдѣ предъ нимъ покорно гнулся кустарникъ, затѣмъ мчался дальше, кружился надъ бивакомъ, взметая пыль, и уносился въ ущелья горъ.

   - Что, братъ, хорошо? То-то же! А это вонъ видишь? - Тима указалъ на темные силуэты, смутно выступавш³е на горизонтѣ.

   - Японск³я суда?

   - Они самыя и есть, дорог³е гости! Ждемъ высадки! Вонъ на гребнѣ той горы, видишь, словно камни раскиданы? Это палатки N-скаго полка, а внизу драгуны... Да, тутъ, братъ, раздолье! Особенно - ночью хорошо... лунной ночью. Выйдешь это изъ фанзы и пойдешь по полотну туда, на югъ... Тишина - прямо святая! Горы эти самыя - словно декорац³я, со всѣхъ сторонъ къ тебѣ черныя тѣни ползутъ, смотришь - и видно тебѣ, и не видно въ то же время, все какъ будто дрожитъ въ полусвѣтѣ... Прислушиваешься, напрягаешь слухъ: тишина, и какъ бы что-то дѣлается въ этой тишинѣ. И начнетъ тебѣ мерещиться! Японск³й разъѣздъ покажется впереди... Около моста словно шмыгаютъ тѣни... Голоса чудятся, лошадиный храпъ... На ближнюю гору взглянешь - кажется тебѣ, что и тамъ шевелится что-то. Отъ холодка зазнобитъ, и жутко немного станетъ, и хорошо вмѣстѣ! Люблю я эти ночи здѣсь...

   Онъ замолкъ. Догорѣлъ закатъ, море потускнѣло, притихъ вѣтеръ - приближалась ночь. Гдѣ-то далеко-далеко, высоко надъ моремъ, зажглись красноватыя точки.

   - Знаешь, Ника,- заговорилъ снова Сафоновъ, и голосъ его теперь звучалъ тише, въ немъ слышалась вдумчивость и мягкость,- я вотъ радъ, что насъ судьба опять свела вмѣстѣ, я съ тобой мыслями могу подѣлиться. Знаешь, я только теперь, кажется, настоящимъ образомъ жить началъ. Право! Странная вещь эта война! И не только я, а и окружающ³е меня, кажется, вдругъ другими стали. Какъ будто мы всѣ до сихъ поръ загримпрованные ходили, а теперь взяли да и разгримпровались. Честное слово!

   - И что же, лучше или хуже получилось безъ этого грима?

   - Лучше, Ника, тысячу разъ лучше! Ну посмотри, посуди самъ! Жилъ я съ солдатомъ въ полку; кажется, достаточно приглядѣлся къ нему, до того, что иногда противно становилось; а теперь вижу, что я и вовсе его не зналъ. И теперь только разглядѣлъ я его путемъ и даже полюбилъ! Да и онъ, мнѣ кажется, сталъ иначе на меня смотрѣть. А почему? Потому что тамъ, дома, въ мирное время, всѣ мы,- и солдаты, и офицеры,- одинаково закабалены въ одну кабалу, нѣтъ въ насъ ничего живого и человѣческаго, всѣ мы - куклы, заведенныя одной пружиной, мы говоримъ только положенныя слова, все же свое, личное, хорошее, замуровано, погребено. И не заводи насъ эта пружина, мы были бы совершенно чужды и нѣмы другъ передъ другомъ. А тутъ, на войнѣ, на походѣ, мы вдругъ заговорили не по казенной указкѣ, а заговорили своимъ, живымъ человѣческимъ голосомъ, и тутъ только и стали узнавать другъ друга. И сколько хорошаго оказалось въ этой, еще недавно противной, тупой "сѣрой скотинѣ"! Боже мой, я часто теперь думаю: какъ, значитъ, забиты и загнаны были всѣ эти люди! И какъ вспомню, какъ самъ я "училъ" ихъ, или, вѣрнѣе, подгонялъ живыхъ людей подъ казенную мѣрку, убивалъ въ нихъ мысль, чувство и человѣческое достоинство, какъ вспомню всѣ эти взыскан³я и мордобит³я - и стыдно, и больно становится! И онъ же теперь тебя жалѣетъ и бережетъ на походѣ, о себѣ не думаетъ, словно старая нянька!

   - Скажи, Тима, а тебѣ не приходитъ въ голову, что тебя убьютъ?

   - Видишь-ли... сказать правду, я иногда думаю, что быть убитымъ какимъ-то японцемъ, до котораго мнѣ нѣтъ никакого дѣла, довольно глупая штука. Я, вообще, всей этой войны не понимаю и, собственно говоря, не знаю, кому она нужна, и во имя чего я долженъ подставлять лобъ подъ пулю. Но вѣдь я не одинъ, тутъ сотни тысячъ людей, которые также не знаютъ или не понимаютъ... ну, а разъ надо драться и умирать... разъ ужъ неизбѣжно, такъ нечего и разсуждать. Я даже больше тебѣ скажу: меня захватываетъ эта боевая обстановка, тревожная жизнь и ожидан³е боя. Вѣдь это одно только и скрашиваетъ теперь военную службу, это и есть настоящая жизнь!

   - А ты все-таки, Тима, какъ былъ, такъ и остался неисправимымъ поэтомъ!

   - Ну что-жъ... а ты развѣ изъ другой глины сдѣланъ? Одно только обидно: зачѣмъ судьба надѣляетъ человѣка впечатлительностью, чутьемъ, любовью къ прекрасному, а не даетъ средства выразить все это. Ну... да теперь все равно! Всѣ мы теперь сравнялись, всѣ умирать будемъ. А пока живемъ - будемъ жить! Пойдемъ, Ника! Тяпнемъ по рюмахѣ и поужинаемъ, чѣмъ Богъ послалъ!

   Ночь уже наступила, и на бивакѣ зажглись костры, когда мы спустились съ сопки.

   Подходя къ штабу полка, мы замѣтили особое оживлен³е среди палатокъ: по разнымъ направлен³ямъ двигались сѣроватые силуэты солдатъ, у костровъ толпились группы, со всѣхъ сторонъ доносился возбужденный говоръ, и гдѣ-то по близости выдѣлялся зычный фельдфебельск³й голосъ:- "Ахъ ты, распро... моржевые твои мозги! Я-жъ тебѣ, сукиному сыну, сто разъ наказывалъ! Какъ же ты завтра выступать будешь, расподлецъ ты... Подавай мнѣ морду! Морду-у!"

   - Эге! Что-то новое! Скорѣй, Ника! - крикнулъ Сафоновъ и бѣгомъ бросился въ фанзу.

   Тамъ уже были въ сборѣ почти всѣ офицеры полка.

   - Сафончикъ! Ур-ра! - кричалъ Завадск³й, дѣлая пируэты на одной ногѣ.- Завтра выступаемъ! На югъ! Ожидается бой! Къ чорту коровъ и обозы!..

   Близорук³й Кранцъ смѣющимся взглядомъ смотрѣлъ на меня поверхъ очковъ и, нервно потирая руки, говорилъ:

   - Ну вотъ видите, я былъ правъ! Сейчасъ полученъ приказъ выступать завтра въ пять часовъ утра въ Ванцзялинъ... походнымъ порядкомъ. Артиллер³я тоже идетъ. Будетъ дѣло! Непремѣнно будетъ!

   Всѣ говорили, двигались, жестикулировали, строили всевозможныя предположен³я. Полковой адьютантъ давалъ как³я-то указан³я по разложенной на столѣ картѣ.

   - Эхъ, чортъ возьми! Какая жалость, что мы безъ оркестра! И когда еще эти инструменты придутъ!- искренне сокрушался Сафоновъ. Онъ весь былъ охваченъ общимъ подъемомъ духа, воинственнымъ и радостнымъ настроен³емъ, и лицо его, подвижное и выразительное, со свѣтящимся взглядомъ, дышало задоромъ, молодостью и было въ эту минуту полно мужественной красоты.

   - Поручикъ! Пане Завадск³й! - жалобно взывалъ упитанный и обрюзгш³й подполковникъ Дубенко, командиръ второго батальона, напомнивш³й мнѣ одного изъ рѣпинскихъ "запорожцевъ",- ради Бога не забудьте о моихъ баранахъ! Завадск³й! Чортъ! Оглохъ...