Богданов Александр Алексеевич - Рассказы и очерки

алаганы яз досок, натягивали на крышах брезент, прибивали вывески. Кирик рассматривал на вывесках картины: диких зверей, женщину с рыбьим хвостом, плавающую в воде, индейцев, размалеванных синими и желтыми красками. Близ одного балагана ему попались чудные черные люди в полосатых платьях. "Должно быть, арапы! - подумал он;- Вот хорошо бы показать все это: Даше с Варюшкой".

   И еще понравились ему качели с лодочками для катающихся и расписанная золотыми узорами вертящаяся карусель.

   Уже темнело, когда он возвращался на постоялый двор. С крыш домов на улицах падала капель, и было тепло... Кирик вспомнил, что завтра ему надо отправляться в Камаевку, и его охватила тревога... Продержится ли дорога еще один день? Хорошо, если бы ночью опять ударил сильный морозец... А что, если вдруг пойдет дождь?..

   Он посмотрел на небо. Оно было сплошь покрыто серой пеленой и накрывало землю, как овчина. И ветер с юго-запада обдавал сыростью...

   Кирику стало грустно...

   - Нет, не будет завтра мороза!..- решил он.

   Подбросив Карюхе остатки сена, взятого из дома, он вошел в грязное и людное помещение постоялого двора.

   Пахло луком, кислой капустой и редькой. На длинных скамьях за столом ужинали проезжающие мужики и о чем-то громко беседовали.

   Кирик незаметно сел в углу, развязал свой холщовый мешочек и стал жевать сухой хлеб... Но есть не хотелось. В голове бродили разные мысли...

   Он положил хлеб опять в мешок и стал слушать, о чем говорят.

   - Ты что, паренек, заскучал? - обратился к нему один из мужиков, хлебавших из общей миски щи.- Подсаживайся к нам, вместе поснедаем!..

   - Спасибо!..- ответил Кирик.

   - Чего спасибо? Подсаживайся, подкрепись малость!..- И, видя, что Кирик смущается, подтащил его к столу и сунул в руки ложку.

   - Далече едешь?- спросил другой мужик.

   - До Камаевки.

   - Плохая путь стала!- сказал первый мужик.- Кабысь за ночь дорога не рушилась.

   У Кирика тоскливо и болезненно сжалось сердце.

  

  

   С восходом солнца тучки в небе рассеялись. Яркие весенние лучи залили поля. И чем радостней ликовала вокруг природа от пробуждающейся всюду жизни тем тяжелее становилось на душе у Кирика. Он со страхом замечал, как за одну ночь резко изменилась дорога... Там, где на склонах холмов еще лежал рыхлый снежок, теперь чернела отогретая земля.

   - Сколько снегу съело за ночь...- думал он, подъезжая к Кривой балке.

   И он ласково шевелил вожжами, словно просил Карюху, чтоб она собрала все свои силы и выручила его из беды.

   Кривая балка тянулась на несколько верст от казенных лесов, где она разветвлялась на отроги. Летом это было самое веселое место во всей окрестности. По склонам балки рос густой малинник, и деревенские ребята ходили сюда за ягодами. А по опушке леса собирали крупную душистую клубнику. Кирик не раз бывал здесь.

   Теперь балка смотрела угрожающе. Ручейки с разных концов полей зловеще вливались в ее широкое русло. Кое-где вода проступала сквозь снег темными пятнами.

   Кирик остановил лошадь, привязал к саням веревочкой отцовский чапан на случай, если лошадь увязнет в овраге, чтобы ничего не потерять, потом сложил в сумку городские гостинцы, перевесил сумку через плечо и тронулся вперед...

   По разрыхленной дороге лошадь проваливалась. Кирик стоял в санях и все время дергал вожжами. Напряженно вытянувшись, он беспрерывно понукал лошадь. Он знал, что застрять на одном месте - это значит, все равно, что погибнуть. И когда Карюха, устало фыркая, останавливалась, он нагибался всем телом к передку саней и просительно, почти умоляюще, кричал:

   - Ну-ну, милая!.. Ну-ну!..

   Карюха точно понимала его: она напруживала грудь, с усилием вытягивала сани и быстрей месила ногами мокрый и вязкий снег.

   Когда таким образом они благополучно перебрались через балку, Кирик вылез из саней и благодарно потрепал Карюху:

   - Спасибо, милая...

   Он снял шапку и вытер катившийся с лица пот. Ему было жарко... Пришла в голову мысль о том, что делают мать и сестры... Наверное, они думают, что его уже нет в живых.

   Кирику стало страшно среди пустых и безлюдных полей.

   Перед Устиным долом он остановился опять. На самой середине дола дорога обрывалась. Обледеневший мост, по которому они вчера ехали, был сломан. Около него и дальше к противоположному берегу виднелись глубокие следы конских и человеческих ног. В колдобинах стояла и светилась - как оконца - просочившаяся вода. Походило на то, что кто-то долго-долго месил здесь снег.

   Кирик соображал... Проехать в этом месте было нельзя. Что же делать? Может быть, выпрячь лошадь из саней и переправиться верхом? Но куда деть сани?.. Нельзя же оставить их среди поля? И сани чужие, взяты у соседа... Разве можно допустить, чтоб они пропали?

   А верхом проехать можно. Если искупаешься раз-другой - не беда...

   Кирик огляделся и заметил уходящий в сторону от дороги свежий санный след. Счастливая догадка пришла ему на ум: "Не поехать ли в объезд дола?.." Очевидно, незадолго перед ним кто-то так и сделал. Вверху дол был мельче и шире!

   Кирик повернул лошадь в сторону и поехал по следу. В полуверсте от дороги след оканчивался и пропадал. Перед Кириком открылось целое озеро воды...

   "Надо свернуть здесь",- решил он, вспоминая в подробностях знакомую местность, и направил лошадь прямо в воду...

   Было мелко. Вода хлюпала под ногами Карюхи и с тихим журчанием ударялась в деревянные боковины саней, оставляя позади их небольшие кружащиеся воронки. На средине дол стал глубже. Сани поплыли, и течением их понесло книзу. Кирик круто повернул лошадь и начал править против течения, чтобы под углом прорезать дол. Таким образом, лошадь не могла быть сбита течением, хотя ей было трудней идти. Воды прибыло еще. Кирик выпрыгнул из саней. Ноги его скользили по обледеневшему дну. Он едва не упал и по колена в воде шел, придерживаясь за рогожный задок. Руками он поддерживался сам и поддерживал сани, направляя лошадь... Он уже перестал понукать Карюху и только с отчаянным усилием издавал напряженный крик:

   - Э-э-о!..

   Дальше воды опять было меньше... Горячо и часто дыша, Кирик выбрался на берег дола. Уставшая Карюха встряхивала головой.

   Кирик облегченно вздохнул.

   Недалеко виднелся опять санный след.

   Кирик стал спускаться к дороге. Влажный ветер охватывал его, мокрая одежда липла к телу.

   Чтоб согреться, он побежал рядом с лошадью, делая движения руками и телом.

  

  

   В селе кипела весенняя работа. Мужики налаживали бороны и сохи, гомонили на дворах и гумнах... Около изб по лужицам скакали ребятишки.

   Ехать на санях было тяжело. Полозья с трудом двигались по оттаявшей земле и навозу и местами утыкались в кочки.

   Ребятишки встретили Кирика радостными криками:

   - Глите-ка!.. Кирик приехал...

   Шумная гурьба побежала за ним.

   Когда Кирик остановился около своей избы, мать и сестры, завидя его в окно, вышли его встретить.

   Варюшка выскочила босая, запрыгала около саней и закричала:

   - Килюска велнулся!.. Какой он весь моклый!..

   Кирик отвязывал от саней отцовский чапан. Потом повернулся к Варюшке и ласково ответил:

   - А я тебе, Варюшка, гостинец привез.

   Аннсья любовно обняла его и прижала к груди.

   - И тебе, мамушка, подарок привез,- вдруг задрожавшим голосом сказал Кирик.

   И в первый раз после смерти отца по лицу его потекли обильные и непонятные слезы.

   Ласковое солнце горело вверху. Светлые слезы дрожала в глазах Кирика. И казалось, что нет на свете ни холода, ни тьмы, ни опасностей, а есть только одна радостная жизнь.

  

  

   После экзаменов, в учительской комнате Василий Мироныч рассказывал приехавшим из соседних сел учителям:

   - Удивительная судьба у этого мальчика Кирика. Зимой у него умер отец, и он остался единственным кормильцем в семье.. И надо отдать справедливость, работал прямо на редкость, не всякий мужик так способен работать. В мороз, в распутицу, в непогоду трудился не покладая рук... В раздополье только каким-то чудом спасся от смерти. Чуть не потонул в Устином овражке, простудился и неделю потом хворал. А теперь вот, смотрите,- выдержал экзамен... Да, богат талантами наш народ, и очень жаль, что они гибнут без развития.

  

  

  

   День 23 июня - накануне Ивана Купалы - народный праздник. С самого утра в деревне Линтуле все так весело и нарядно... Молодежь готовится к гулянью: сегодня ночью в лесу будут жечь смолу в бочке, солому, сосновые ветки, прыгать через костры ("кокко"), петь песни и гадать на корнях болотных финских цветов - орхидей.

   Вейне Толонен, мальчуган лет десяти, набрал и насушил целый мешочек этих корней... Какие интересные цветы!.. Листья у них изумрудной окраски, с черными крапинками, продолговатые и толстые - похожи на змеиную шкурку. На заостренном длинном стебле густо нанизаны белые и сиреневые чашечки-сережки. А корни ни дать ни взять - человеческая рука с пятью расставленными пальцами.

   Вейне давно бродит по селу, ко всему присматривается и прислушивается. Уютные крестьянские домики уже разукрашены зеленью. Над крышами развеваются флаги на длинных шестах. Из открытых окон школы доносятся звуки скрипки и стройное торжественное пение. Это учитель Паяри готовит к празднику новую песенку. Звонко и далеко слышны сильные молодые голоса.

   В песне говорится о том, что каждый должен любить свою родину. Нет страны в мире лучше родины. Нигде красивее не блестят на солнце серебряные озера. Нигде не поют голосистее птицы. И лес, и небо, и море, и скалы - все это на родине кажется лучше и краше!..

   Два хора поют в школе: один из деревни Линтуле, другой из деревни Пулине. Вечером, по старинному народному обычаю, оба эти хора будут петь перед многолюдной толпой. Финны называют такое пение состязанием хоров. И лучшим певцам и певицам, отличившимся на празднике, они выдают почетные награды.

   Вейне заходит внутрь школы. Черные шведские парты сдвинуты в одну сторону. На стенах висят картины и раскрашенные таблицы животных, насекомых и растений. Паяри, окруженный поющими, стоит посредине класса. В одной руке у него смычок, в другой - скрипка.

   Всюду так радостно и светло. Двойные широкие окна раскрыты. Солнце щедро сеет в них свои золотые лучи. Русая голова учителя Паяри вся в солнечном свете. Вейне с любовью всматривается в него.

   Вейне привязан к учителю,- особенно с тех пор как Паяри стал женихом его сестры Хильмы. Обручение состоялось весной. Вейне хорошо помнит его. Молодые финские девушки и парни (пойки) пели тогда обручальные песни, а Вейне сидел в далеком углу комнаты, слушал песни и думал о том, какой хороший человек Паяри. Он добр, умен, трудолюбив и всеми уважаем. Недавно он подарил Вейне коллекцию жучков. Каких видов, совсем неизвестных Вейне, тут только не было! И с розовыми подкрыльниками, и с черными черепаховыми панцирями, и с ветвистыми оленьими рогами... Спасибо доброму Паяри...

   Спевка заканчивается. Девушки и парни шумливо разбиваются на группы. Паяри в праздничном смокинге и бархатном жилете подходит к Вейне, ласково, ласково кладет руку на его плечо и говорит:

   - Как здоровье твоих родителей?..

   Вейне благодарно и радостно обращает к нему лицо с круглыми голубыми глазами.

   - Благодарю вас, господин Паяри... Здоровы...

   - Как чувствует себя старый Толонен?..

   Старый Толонен - дедушка Вейне. Это древний-древний старик. Дедушка постоянно прихварывает, кашляет и жалуется на грудь. В ясные солнечные дни он всегда выходит из дому погреться и подремать на открытом воздухе. Целыми часами безмолвно сидит он на скамеечке, всматриваясь слепыми глазами в даль, и только по привычке шевелит губами, точно курит трубку, которую давно уже оставил. Все охотливо заботятся о нем и искренне жалеют, что вот старый Толонен скоро, может быть, умрет.

   Вейне отуманивается. На его лице печаль,- он жалеет дедушку, которому в последние дни нездоровится.

   - Дедушка сильно прихварывает!..- отвечает он тихо.

   - Да, да!.. Слаб стал старик!..- сочувственно говорит Паяри.- Сколько ему лет?.. Ты не знаешь, Вейне? Кажется, около восьми десятков?

   - Семьдесят шесть лет, господин учитель! - с уверенностью и не без гордости отвечает Вейне.

   Оба некоторое время молчат. Паяри медлительно о чем-то размышляет и потом снова спрашивает:

   - Вейне!.. Почему твоя сестра Хильма не пришла на спевку?

   - Не знаю, господин учитель!

   Вейне хорошо знает, почему Хильма осталась дома, но только не хочет сказать учителю. Хильма удручена горем. Да не она одна, а все в семье Толонен удручены сегодня. Большое несчастье разразилось над ними: завтрашний день будут с торгов продавать за долг их новый, недавно выстроенный дом. И теперь старшие в семье только об этом сокрушенно и думают. Если будет продан дом, это значит, что они разорены и их ждет полная нищета.

   Так неожиданно пришло к ним несчастье.

   Был в Линтуле выходец из Швеции, богач Домбери. Он явился в деревню без одного пенни денег, но был очень жаден, изворотлив, хитер и быстро разбогател. Первое время он тайно занимался продажей разных недозволенных вещей, в том числе и водки, которою запрещено торговать в Финляндии. Потом, сделавшись богачом, он стал давать взаймы деньги бедным людям. Многие крестьяне были его должниками, и с каждым годом Домбери запутывал их все больше и больше в свои сети, отнимая за долг их дома и участки земли.

   Дошла очередь и до отца Вейне - Мыкко Толонен. У него сгорел дом, и понадобились деньги на постройку нового. Где их взять? И Микко обратился к богачу Домбери, занял у него в долг семьсот марок. Дом был выстроен и стоил больше трех тысяч марок. Через год наступил срок уплаты. Но случилось так, что одно несчастье за другим стали преследовать Микко. То хлеб не уродился, то лошади пали, то сено сгнило от дождей в лугах. И долг остался не выплаченным к назначенному времени. Микко просил Домбери об отсрочке, но жадный богач был неумолим и подал в суд.

   Суд постановил взыскать с Микко с издержками семьсот пятьдесят марок. Уже ленсман {Ленсман - один из старших полицейских чиновников.} приезжал из селения Райволы описать для продажи все имущество Толонен. А на двадцать четвертое июня были назначены торги.

   Вейне вспомнил это, опустил голову, и на глазах его показались слезы.

   Паяри заботливо склонился к нему и сказал:

   - Ах, вот что! Я слышал, Вейне, что у вас завтра назначены торги на дом... Ну, ничего, не грусти!.. Передай своим родителям, чтобы они не тревожились... Может быть, как-нибудь все и устроится!..

  

   Кухня в доме Толонен прибрана. Над плитой возведена кирпичная печь, выбеленная мелом и разрисованная красными и синими городками. Мать Вейне - Анна хлопочет около плиты, приготовляет обеденную закуску, жарит рыбу салаку. Вейне смотрит в книжку, но не читает, а слушает, что говорят старшие. Сестра Хильма пришивает голубые ленты к головному убору. Всем тяжело, тяжело и Хильме при мысли о завтрашнем дне, но молодость берет свое. Хильма готовится к празднику,- вечером все девушки будут на "кокке", и ей нельзя отстать от подружек.

   Отец Вейне - Микко Толонен угрюмо сидит за столом.

   Рыжий дворовый песик Регго поднял острую морду, лежит на полу и внимательно следит умными глазами за хозяевами.

   Мать Анна устанавливает на столе тарелки с сыром, маслом, печеной картошкой и круглыми плоскими лепешками - хлебцами.

   - Разорение!.. Верное разорение!..- стонет она.- Что мы будем делась, Микко? Не удастся ли тебе где-нибудь достать денег?

   Микко вздыхает.

   - Где же достать!.. Кто даст семьсот пятьдесят марок? Жизнь с каждым годом все дороже и дороже, а денег меньше.

   Старый Толонен сидит в углу на самодельном гнутом березовом стуле и беззвучно шевелит губами. Несмотря на летнее теплое время, он одет в вязаную шерстяную фуфайку с черной каймою по краям. Вокруг шеи подвязан бантом вязаный шерстяной же галстук.

   - В старину не было такой нужды в деньгах! В старину лишние деньги водились! - говорит он.- Наши деды в лесах клады зарывали... Вот около озера Хаукиярве {Хаукиярве - Щучье озеро.} зарыт не один клад.

   - Микко! Неужели же наш дом продадут? - с отчаянием продолжает Анна.- Куда же мы тогда денемся?.. Придет зима, куда денутся наши бедные детки? И кто станет жить в нашем доме?.. Неужели мы трудились, недосыпали ночей, недоедали - все это для богача Домбери?.. Не попросить ли нам о помощи нашего доброго учителя Паяри?

   Микко погружается в размышление и отвечает не сразу.

   - Во-первых, у Паяри такой суммы нет. Откуда могут быть деньги у учителя?.. А во-вторых, если бы и были просить его о вомощи неудобно. Мы еще не породнились с ним, и он может подумать, что мы заискиваем у него ради денег.

   Вейне хочется успокоить родителей и рассказать им, как сегодня днем Паяри обещал помочь. Но, старшие в его семье не любят, когда в их разговоры вмешиваются младшие, и потому он молчит.

   Анна горько качает головой.

   - Что же делать?.. Что делать!..

   Микко говорит:

   - Таков закон, Анна!

   Анна возмущается:

   - Какой же это закон, чтобы богатые разоряли бедняков! Это несправедливо!..

   Микко смотрит на жену серьезными строгими глазами.

   - Ничего не поделаешь, Анна! Нас заставят исполнить закон. Законы, сейчас пишем не мы, а защитники богатых людей. Вот подожди - придет время, мы напишем свои законы для тех, кто трудится!.. -

   На лесной опушке среди мелкого ельника выстроена площадка. В обычные дни здесь танцует и веселится под открытым небом молодежь.

   Теперь на площадке два хора с учителем Паяри исполняют лучшие песни. Вверху горит небо искорками звезд. Стройные песни уносятся ввысь и тают над землей.

   Паяри счастлив. Оба хора поют прекрасно, слушатели довольны ими, и праздник удается на славу. Паяри одет теперь уже не в смокинг, а в финский костюм. На нем светло-зеленая куртка и длинные до колен чулки. Молодежь вокруг него также одета в народные костюмы. Парни разгуливают в ярких безрукавках, надетых поверх рубах. На ногах у них длинные красные чулки и штаны телесного или желтого цвета.

   Хильма так хороша в своем костюме "айно". Вейне не может налюбоваться сестрой и оторвать от нее глаз. Серебристо-белый и голубой цвет так красиво идут к ее лицу и светлым льняным волосам. Голова ее украшена развевающимися лентами. Распущенные волосы волнистыми кудрями рассыпаны на плечах. Стан красиво перехвачен серебряным поясом. Несколько девушек одеты еще в костюм "яски" - желтые и красные полоски по черному.

   Хоры кончают петь. Их одобрительно приветствуют криками и хлопаньем в ладоши. Начинаются игры и гаданья. Вейне передает своей сестре мешочек с корешками орхидей. Пусть гадает она, узнает свою судьбу,- а ему самому гаданье не нужно: он еще мал!..

   Приходит хромой музыкант Паволайнен и начинает пиликать на скрипке. Молодежь весело танцует, прыгает и кружится.

   Устают танцевать. На помосте появляются седые старики - карельские бродячие певцы. В руках у них деревянные певучие "кантеле". Они ударяют дрожащими пальцами по металлическим струнам и приятными, певучими голосами рассказывают сказки из Калевалы о народном герое Вейнемейнене. Сильный и славный Вейнемейнен!..

   Толпа стихает и прислушивается к сказкам. Все затаили дыхание, и так тихо кругом, что слышно, как недалеко шумит лес верхушками деревьев да полощется в воздухе от ветра флаг. Большими буквами вышиты на флаге слова:

  

   Эти песни прежде пел мой отец,

   Обтесывая рукоятку топора...

  

   Вейне слушает музыку. Смотрит, как поднимается золотое пламя костра. Огненные красные языки извиваются и искры падают мотыльками на высохшую торфяную землю. Мелкорослые молодые ели озарены отблеском огня. Дальше - чернеют кусты можжевельника - густые и круглые. Сосны высятся розовыми стволами. Кривые березки резко выделяются на опушке.

   Старики при свете костра кажутся древними жрецами. Седые бороды их то поднимаются, то опускаются.

   Ветер срывается круче - флаги поворачиваются другой стороной, на которой написано:

  

   Этим песням учила меня мать,

   Вертя веретено...

  

   Вейне прислушивается к шуму леса и вспоминает слова деда:

   "Около озера Хаукиярве зарыт не один клад!" "Вот если бы поискать и найти их! - думает Вейне.- Тогда завтра уплатили бы долг богачу Домбери!... И никто не выгнал бы из дому!.."

   Неудержимое желание созревает неожиданно в его голове. Что, если пойти сейчас в лес и поискать клад? Ведь, говорят, что в купальную ночь открываются клады. Только надо найти цветок папоротника. Сорвать цветок и с ним отправиться в поиски!..

  

   Высокой стеной стоят деревья. Старый лес чем дальше, тем становится глуше. Он живет непонятной жизнью. Он шепчет глухо листьями и заманивает в свою глубокую чащу.

   Вейне острыми глазами всматривается в мрак. Репо около его ног виляет хвостом и настораживает уши.

   - Репо, смелей! - говорит Вейне.- Не бойся!.. Алло!

   Он делает несколько шагов вперед. И легкий страх охватывает его.

   Лес придвигается и обступает его вокруг с тихими шорохами. Ветер играет осинками. Какая-то птица, шарахается в сторону и тяжело трещит сухими сучьями.

   - Наверное, тетерев!..- решает Вейне.

   Он подзывает свистом собаку, чтобы ободрить себя и прогнать страх.

   - Репе, сюда!..

   Страх исчезает. Близость живого существа, а в особенности такого друга, как собака, придает ему больше смелости.

   Лес становится гуще... Тьма сливается в сплошное кольцо. Кое-где в кустах рассыпаны бриллиантовыми слезками ивановские светлячки.

   Огоньки эти пугают. Они мелькают перед Вейне; как глаза любопытных лесных гномиков, о которых он читал в сказках.

   Вейне спешит быстрее, путаясь ногами в сплетающихся кустах вереска.

   Успокаивает себя... Пустяки!.. Гномы - это только в сказках!

   За вереском начинается болотистая лизина. Туман стелется над ней белыми клубами. Ноги глубоко проваливаются в мягкий мох.

   Недалеко от озера Хаукиярве находится поляна, где растет много папоротников. Вейне знает ее. Летом он собирает здесь подосиновики - душистые грибы. У них красные головки, толстые крепкие ножки-коротышки.

   "Только бы найти мне цветок папоротника!..- думает он.- Тогда семьсот пятьдесят марок мы уплатили бы Домбери. Сколько это денег?.."

   Он делает усилие, чтоб представить себе. Вспоминает одну школьную задачу: крестьянин купил три коровы по двести марок каждая и за семьдесят пять марок тележку для осла. Сколько он израсходовал денег? Ответ: шестьсот семьдесят пять марок. А? семьсот пятьдесят марок еще больше!.. Это совсем большие деньги!.. О, если бы он нашел клад!.. Тогда он не только уплатил бы долг, но купил еще две лошади и несколько коров. Они с отцом устроили бы молочную ферму, отправляли на железную дорогу масло и сыр... Он был бы добрым; совсем непохожим на жадного Домбери. Кому из соседей понадобились бы деньги, он давал бы их охотно всем,- никого не обижал, не выгонял из дому...

   Что же такое светится впереди?.. Уж не цветок лч папоротника?.. Или, может быть, духи, охраняющие клад, хотят, чтоб он вернулся домой? Но нет... Он не вернется, а пойдет до конца!

   "Рассказы про духов выдуманы темными людьми" - так говорил учитель.

   Вейне раздвигает колючие щетки, оцарапывает себе руку и свистит:

   - Репо!.. Ее-ей, Репо!..

   Вот и поляна с папоротниками. Земля под ногами становится тверже. Ноги не проваливаются в мох.

   Вейне останавливается и всматривается в густые кусты с тонкими резными листочками. Репо ворчит и мурзится... В кустах папоротника что-то сопит. "Ежик!" - думает Вейне. В прошлом году он таким же образом нашел колючего маленького ежика и в картузе принес его домой.

   "Нет, не надо бояться! - решает Вейне.- Что дурное может случиться со мною, когда мы вместе с верным Репо?.."

   Он присаживается. Умный песик толчется около него.

   Вейне любовно обнимает песика, прижимается к нему и шепчет:

   - Репо!.. Мой дорогой дружок Репо!..

   Так долго сидит он, обнявши песика, в ожидании, когда зацветет огненный цветок, который принесет счастье его семье.

   Потом незаметно глаза его начинают сами собой слипаться от усталости, и он засыпает.

  

   Часы давно уже показывают двенадцать. Время, назначенное для торгов, наступило. Ленсман берет в руки мелко исписанный лист бумаги, где перечислено все имущество Толоненов.

   - Подождите, господин ленсман!..- говорит совершенно убитая горем Анна.-Подождите хотя до двух!..

   Вейне - тайно от отца - еще утром сказал ей, что учитель хочет им помочь... И теперь слабая надежда теплится в ее душе. Все время она беспокойно с ожиданием смотрит в окно, не идут ли Вейне с учителем.

   "Ах, скорее бы они пришли!"

   Комната полным-полна соседей. Все вздыхают и жалеют семью, но никто ничего не может сделать, потому что ни у кого нет такой суммы.

   Домбери, нарядно одетый, сидит рядом с ленсманом. Маленький птичий нос его остро поднят, и потому на лице хищное, злое выражение.

   - Не понимаю, чего ждать?.. - неприязненно говорит он соседу.- И откуда возьмутся деньги?.. Если их не было в двенадцать часов, то почему они родятся в два?..

   Никто из соседей не откликается на его слова. Крестьяне не любят Домбери за жадность к деньгам. Наоборот, все теперь придвигаются ближе к бедному, во честному и трудолюбивому Микко и стараются показать ему свое сочувствие.

   А Вейне уже подходит с учителем к дому. Оба запыхались и спешат, чтоб не опоздать. Паяри отмеривает крупные, ровные шаги. Вейне старается не отстать и торопливо почти бежит за ним. На ходу он рассказывает:

   - Верно или нет, господин учитель, что около озера Хаукиярве зарыты клады?.. Я сегодня всю ночь искал в лесу огненный цветок папоротника... Так мне хотелось найти клад, чтоб уплатить долг Домбери.

   Паяри с отеческой нежностью берет мальчика за руку.

   - Рассказы об огненных цветках - басни, мой милый! Возле озера Хаукиярве, может быть, и зарыты клады... Не знаю!.. Только их надо искать иначе, путем раскопок, а не с цветками, каких нет... Но лучше всего другие клады, которые мы все должны искать в своей жизни. Эти клады - любовь друг к другу и взаимопомощь трудящихся. Ничего, не тревожься, мой мальчик!..

   Вот и дом. Вейне отворяет учителю дверь. Анна встречает их криком радости. Паяри дружелюбно пожимает руку соседям и Микко.

   - Ну что?.. Не состоялись еще торги?..- тревожно спрашивает он.

   - Нет, еще не состоялись! - отвечает ленсман. Тогда Паяри лезет в боковой карман и вынимает потертый кожаный бумажник. Но в глазах его грустное, озабоченное выражение.

   - Добрый Микко!..- говорит он с сокрушением и вздыхает.- Вот здесь пятьсот марок... Больше, к сожалению, я не мог достать... Если вы не обидитесь, то будьте добры, возьмите их, пожалуйста...- Он обводит добрыми просительными глазами присутствующих и повторяет: - Только пятьсот марок!.. Где же мы возьмем остальные?..

   Все молчат и раздумывают...

   - Как вы думаете, друзья? - продолжает Паяри,- Может быть, у нас найдется небольшая сумма, чтобы помочь соседу, попавшему в такую беду?..

   - Двести пятьдесят марок - не такая уж большая сумма, если бы она была!..- говорит кузнец Карттунен, затягиваясь табаком из глиняной трубочки...- Надо поискать!.. Нельзя же, чтоб разорили человека!..

   - Конечно, надо поискать!..- вторит ему рыбак Хазе.

   На лице богача Домбери выступают красные пятна от досады.

   Кузнец Карттунен вынимает кошелек из оленьей кожи, туго перетянутый веревочкой.

   - Вот вам, господин Паяри, двадцать пять марок!.. Принимайте для почина!..

   - И от меня, господин Паяри, примите двадцать марок! - говорит еще другой.

   - А от меня возьмите пятьдесят марок!..- говорит Хазе.-Я хотел купить себе лодку, да уж, видно, обойдусь как-нибудь без лодки.

   Лица всех проясняются и светлеют... Шелестят бумажные деньги, и, кроме того, на столе вырастает горка серебра. Паяри считает.

   - Двести марок... Двести десять марок... Двести тридцать... Двести сорок восемь... Двести пятьдесят... Довольно, друзья мои! Надеюсь, этого хватит для доброго Микко? Пожалуйста, получите, господин ленсман!

   Радостные вздохи наполняют комнату. Только жадный Домбери, опустив голову, ни на кого не смотрит и шевелит короткими рыжими усами.

   Паяри подходит к Микко, поздравляет его. Оба обнимаются и целуются. Подходят другие соседи, тоже поздравляют, обнимаются и целуются.

   Но среди общей радости Паяри не забывает и маленького Вейне.

   Он с любовью кладет руку на его голову и говорит:

   - Вот видишь, Вейне! Вот тебе и клад! Вот это - настоящий клад, помощь в беде... Да здравствует добрый Микко! И да здравствует, вся наша трудовая семья!

  

   1914

  

  

   Доля Никиты была горькая, как полынь, зато нрав он имел мирный и добродушный. За всю жизнь мухи, кажись, не обидел... А выпьет - поет. Должно быть, веселостью да добротой от тяжелых мужицких дум спасался... И прозвали его на селе Никита Простота.

   Сегодня он особенно в благодушном настроении; поправлял у краснорядца Рогожина печку-голландку и получил три целковых. Провозился Никита два дня и зато получил вот такую уйму денег.

   Долго торговался, надоело... Зажал в левом углу губ собачью ножку с махоркой, пыхнул дымом, равнодушно прищурил глаза и брякнул, точно замок ключом запер:

   - Хошь - соглашайся, хошь - нет!.. Итак, почитай, задаром... У меня струмент небольшой, и домой уйти недолго... Ты ведь, сударик, за французские ситцы нажигаешь нашего брата,- ого!..

   Краснорядец поиграл на животе серебряной цепочкой, покряхтел и согласился.

   С работы Никита зашел к бобылке Анне. После трудов рабочему человеку нельзя не выпить, а у Анны был всегда запас хмельной бражки, которую она варила особенным, одной ей известным способом.

   И от бобылки Никита шел по селу совсем веселым. Плечи сами собой играли, а вместе с плечами и голова как будто подплясывала.

   Круторогий месяц разгуливал над избами, выставив один рог вверх, другой вниз. Никита прищурился на него, подмигнул и погрозил пальцем:

   - Ладно уж, гуляй, гу-у-ляй!.. А все-таки рабочему человеку после трудов следовает выпить!..

   Прошел вдоль сумеречных тихих изб.

   Теперь месяц лежал поперек неба, рогами кверху, как сломанная подковка. Никита удивился и умильно всплеснул разведенными руками.

   - Чу-удно!.. И чего ен перевернуться вздумал!.. Н-ну, и брага же у кумы Анны!.. Не брага, а прямо - яд... В глазах малиновые цветы... И черт знает, чего она в сусло кладет... Не иначе, как купоросу!

   Подыгрывая ногами в такт веселым мыслям, он затянул песню:

  

   Ка-ак во не-ена-асна-аю погоду!..

  

   Но дальше слова песни вылетели из памяти.

   Никита потопал ногами, силясь их вспомнить, но у него ничего не выходило, и он опять затянул первое, что взбрело в голову:

  

   Ка-ак во ненаснатэю по-го-ду...

   Купорос хмельной!..

  

   - Тьфу... Стой!.. Купорос!.. Какой купорос?..- остановил он сам себя. И затянул в третий раз:

  

   Ка-ак во нена-а-сна-аю по-го-ду...

   На забор вер-блюд ползет!..

  

   - Верблюд!.. Х-хаа... Право, верблюд!.. Вот это так Никита Степаныч!.. Здорово!..- Удивленно поймал он сам себя, словно впервые услышал это слово. Слово понравилось...

  

   Ве-ерблюд по-олзет!..

  

   Он еще раз с удовольствием повторил, прислушиваясь к собственному голосу, хриплому и нестройному.

   Сельская лавочка была еще отперта. Через застекленную дверь свет вырывался и падал большим прямоугольником. Никита допел про верблюда и остановился у крыльца.

   - Надоть зайти!.. Беспременно зайти!..- Он опустил правую руку в карман полушубка и пощупал кисет, в котором оставалось два целковых денег.

   - О-го!.. Позвякивают!.. Надо беспременно своей бабе гостинцу купить... Баба в дому - это, одним словом, ди-икий вепрь!.. Ежели ее не задобрить, то житья от нее не будет... Ей-богу!.. Бабу надо завсегда понять, чего она хочет!..-рассуждал он, ставя ногу на скользкую обледеневшую ступеньку.- Заругается!.. Скажет: почто выпил?.. Как же не выпить, когда такая брага?.. Однем словом - яд!..

   Грузно и с шумом он ввалился в лавочку. Хозяин Прохор Иваныч, в ватном картузе и коротком на овчинах пиджаке, был за прилавком.

   Никита поздоровался и сел на скамью.

   Молча вынул кисет с табаком, молча свернул кз газетной бумаги цигарку. Просопел:

   - Дай-ка-сь огоньку!..

   Прохор Иваныч не пошевельнулся, заложив руки в карманы.

   Смерил глазами Никиту, точно не слышал просьбы.

   - Ты за покупками, аль просто слонов продаешь?

   - Не слонов, а... верблюда!..- ответил Никита.- А тебе чего?..

   - А того!.. Ежели без нужды, так вас тут, шатающих, за день сто человек перебывает! Тому огоньку, да другому огоньку - за день два коробка спичек рассоришь... А ноне спички четыре копейки коробок...

   - Ладно, ладно бубнить!.. По нужде зашел!..- мирно согласился Никита, хлопнул рукой по карману. Широкая улыбка поплыла во весь рот - до наушников заячьей шапки.- С получки... гостинец бабе взять...

   Прохор Иваныч зажег спичку, и Никита пыхнул дымом. Поморщил с деловым видом брови и закинул ногу на ногу. Докурил, сплюнул на пол и стал шарить глазами по полкам.

   - Дай-ка-сь, брат, шпульку ниток!.. Черных!.. Самых лучши-их!..

   - Толстых, аль тонких?

   - Потолще, понадежней!.. Дай-ка-сь, брат, толстых!..

   Прохор Иваныч достал из картонного короба нитки.

   Вместе с нитками на полке лежали тесемки. Никита покосился на них и опять зачертил пальцем по направлению к полке.

   - Пожалуй, заодно давай уж и тесемку!.. Сколь за нее?

   - Восемь копеек.

   - Не заслужили... Будя, чать, и пятака!.. Ладно...- согласился Никита и полез в карман за деньгами.

   - Где бы, дьявол вас дери, накачиваетесь?..- спросил Прохор Иваныч, запирая шкатулку с деньгами.- Сегодня вот пятого такого проспиртованного провожаю

   - Слово такое кочетиное знаем!..- с удовольствием буркнул Никита и облизал усы.

   - Пьяниц, видно, и война не протрезвит!..

   - Што ж ты мне войной, как шилом, глаза колешь? - возразил Никита.- У меня, брат, тоже два племянника на позициях. Кровь проливают... А за что? Никто не знает. Три ихних девчонки кормлю... Война - она, брат, нас всех разорила...

   Вспомнив про племянниц, Никита прикинул в уме расходы и добавил:

   - Заверни-ка-сь еще два пакета махорки... да лишнего не дери!.. Потому гостинец пошлю на позиции.

  

  

   Сунув покупки в карман, он поправил на голове шапчонку и вышел на улицу.

   Ветер переменился и подул с севера. Морозило. Большие серые валенки Никиты, подшитые кожей, скрипели по сухому рассыпчатому снегу.

   Сделав несколько шагов, он выкинул вперед руки и сам с собою заговорил:

   - Война, брат,- она для народу разор... Эх, где-то мои племяши! Были бы живы! Ладно!.. А с девчонками справимся... Вернутся племяши - отблагодарят... А не захотят, ну и бог с ними!.. Я человек уважительный...

   Идти надо было через площадь, на которой находились церковные дома, храм, волостное правление и квартира урядника.

   Никита соображал:

   "Урядник?.. Вдруг да заметит урядник? А? Пожалуй, еще заарештует?.. Верно, што заарештует!.. Приказано, вишь, чтобы кого в пьяном виде, то в холодную... И последние деньги отберет... Што же я, в сам деле, што ли, пьян? Н-нет же!.. Аль кому зло исделал?.. Тоже нет. А што пью я - кому дело? Э-эх жизнь! По такой жизни как не выпить?"

   - Ну-ка, господи помоги,- може, и не заметит!..

   Он набрался храбрости, одернулся в полушубке, выпрямил молодцевато грудь и пошел вперед, стараясь делать ровные и твердые шаги. Но это удавалось плохо. То ли