Толстой Алексей Николаевич - Детство Никиты

у и спрыгнул на одной ноге на пол.

  - Если быстро, быстро перебирать ногами - можно летать, - сказал он, внимательно поглядев в глаза Виктору.

  - Ну, это пустяки. У нас в классе многие летают. Мальчики оделись и пошли в столовую, где пахло горячим хлебом, сдобными лепешками, где от светло вычищенного самовара шел такой пар до потолка, что запотели окна. У стола сидели матушка, Аркадий Иванович и вчерашняя девочка, лет девяти, сестра Виктора, Лиля. Из соседней комнаты было слышно, как Анна Аполлосовна гудела басом: "Дайте мне полотенце".

  Лиля была одета в белое платье с голубой шелковой лентой, завязанной сзади в большой бант. В ее светлых и вьющихся волосах был второй бант, тоже голубой, в виде бабочки.

  Никита, подойдя к ней, покраснел и шаркнул ногой. Лиля повернулась на стуле, протянула руку и сказала очень серьезно:

  - Здравствуйте, мальчик.

  Когда она говорила это, верхняя губа ее поднялась. Никите показалось, что это не настоящая девочка, до того хорошенькая, в особенности глаза - синие и ярче ленты, а длинные ресницы - как шелковые. Лиля поздоровалась и, не обращая больше на Никиту внимания, взяла обеими руками большую чайную чашку и опустила туда лицо. Мальчики сели к столу рядом. Виктор, оказывается, пил чай как маленький, согнувшись над чашкой, - тянулся в нее длинными губами. Украдкой он подкладывал себе сахар до тех пор, пока в чашке стало густо, тогда томным голосом он попросил разбавить чай водичкой. Толкнув Никиту коленкой, он сказал шепотом:

  - Тебе нравится моя сестра? Никита не ответил и залился румянцем.

  - Ты с ней осторожнее, - прошептал Виктор, - девчонка постоянно матери жалуется.

  Лиля в это время окончила пить чай, сытзрла рот салфеточкой, не спеша слезла со стула и, подойдя к Александре Леонтьевне, проговорила вежливо и аккуратно:

  - Благодарю вас, тетя Саша.

  Потом пошла к окну, влезла с ногами в огромное коричневое кресло и, вытащив откуда-то из кармана коробочку с иголками и нитками, принялась шить. Никита видел теперь только большой бант ее в виде бабочки, два висящих локона и между ними двигающийся кончик чуть-чуть высунутого языка, - им Лиля помогает себе шить.

  У Никиты были растеряны все мысли. Он начал было показывать Виктору, как можно перепрыгнуть через спинку стула, но Лиля не повернула головы, а матушка сказала:

  - Дети, идите шуметь на двор.

  Мальчики оделись и вышли на двор. День был мягкий и мглистый. Красноватое солнце невысоко висело над длинными, похожими на снеговые поля, слоистыми облаками. В саду стояли покрытые инеем розоватые деревья. Неясные тени на снегу были пропитаны тем же теплым светом. Было необыкновенно тихо, только у черного крыльца две собаки, Шарок и Каток, стоя бак о бок и повернув головы, рычали друг на друга. Так они могли рычать, оскалясь и захлебываясь, очень долго, покуда проходящий рабочий не бросит в них рукавицей, тогда они, кашляя от злобы, вставали на дыбки и дрались так, что летела шерсть. Других собак они боялись, ненавидели нищих и по ночам, вместо того чтобы караулить дом, спали под каретником.

  - Что же мы будем делать? - спросил Виктор. Никита глядел на косматую недовольную ворону, летевшую от гумна на скотный двор. Ему не хотелось играть, и было, непонятно почему, грустно. Он предложил было пойти в гостиную на диван и почитать что-нибудь, но Виктор сказал:

  - Эх ты, я вижу, тебе с девчонками только играть,

  - Почему? - спросил Никита краснея.

  - Да уж потому, сам знаешь, почему.

  - Вот тоже пристал. Ничего я не знаю. Пойдем к колодцу.

  Мальчики пошли к колодцу, куда из отворенных ворот выходили на водопой коровы. Вдалеке Мишка Коряшонок хлопал, как из ружья, огромным дастушь-. им кнутом и вдруг закричал:

  - Баян, Баян, берегись, Никита!

  Никита оглянулся. Отделившись от стада, к мальчикам шел Баян, розово-серый длинный бык с широким кудрявым лбом и короткими рогами.

  "Му-у", - открывисто замычал Баян и ударил хвостом себя по боку.

  - Виктор, беги! - крикнул Никита и, схватив его ва руку, побежал к дому.

  Бык рысью тронулся за мальчиками. "Му-ууу!" Виктор оглянулся, закричал, упал в снег и закрыл голову руками. Баян был шагах в пяти. Тогда Никита остановился, стало вдруг горячо от злобы, сорвал шапку, подбежал к быку и шапкой стал бить его по морде:

  - Пошел, пошел!

  Бык стал, опустил рога. Сбоку подбегал Мишка Ко-ряшонок, щелкая кнутом. Тогда Баян замычал жалобно, повернулся и пошел назад к колодцу. У Никиты от волнения дрожали губы. Он надел шапку и обернулся. Виктор был уже около дома и оттуда махал ему рукой. Никита невольно доглядел на окно - третье слева от крыльца. В окне он увидел два синих удивленных глаза и над ними стоящий бабочкой голубой бант. Лиля, взобравшись на подоконник, глядела на Никиту и вдруг улыбнулась. Никита сейчас же отвернулся. Он больше не оглядывался на окошко. Ему стало весело, он крикнул:

  - Виктор, идем с гор кататься, скорее!

  Все время до обеда, катаясь с гор, хохоча и "бесясь", Никита краешком мыслей думал:

  "Когда буду возвращаться домой и пройду мимо окна, - оглянуться на окно или не оглядываться? Нет, пройду, не оглянусь".

  

  

  

   ЕЛОЧНАЯ КОРОБОЧКА

  За обедом Никита старался не глядеть на Лилю, хотя, если бы и старался, все равно из этого ничего бы не вышло, потому что между ним и девочкой сидела Анна Аполлосовна в красной бархатной душегрейке и, размахивая руками, разговаривала таким громким и густым голосом, что звенели стекляшки под лампой.

  - Нет и нет, Александра Леонтьевна, - гудела рна, - учи сына дома. В гимназии такие безобразные беспорядки, что взяла бы директора своими руками да и выгнала за дверь... Виктор, - вдруг воскликнула она, - нечего тебе слушать, что мать говорит про взрослых, ты должен уважать начальство. А возьми-ка ты, Александра Леонтьевна, наших учителей, - олухи царя небесного. Один глупее другого. А учитель географии? Как его фамилия, Виктор?

  - Синичкин.

  - А я тебе говорю, что не Синичкин, а Синявкин. Так этот учитель до того глуп, что однажды в прихожей, уходя из гостей, взял вместо шапки кошку, которая спала на сундуке, и надел ее на голову... Виктор, как ты держишь вилку и нож?.. Не чавкай... Придвинься ближе к столу... Так вот, Александра Леонтьевна, что бишь я хотела сказать тобе?.. Да: привезла я целый чемодан разной дребедени для елки... Завтра надо заставить детей клеить.

  - А по-моему, - сказала матушка, - надо начать клеить сегодня, иначе всего не успеем.

  - Ну, делайте как хотите. А я пойду письма писать. Спасибо, друг мой, за обед.

  Анна Аполлосовна вытерла салфеткой губы, с шумом отодвинула стул и пошла в спальню с намерением писать письма, но через минуту в спальне так страшно затрещали пружины кровати, точно на нее повалился слон.

  С большого стола в столовой убрали скатерть. Матушка принесла четыре пары ножниц и стала заваривать крахмал. Делалось это так: из углового шкафчика, где помещалась домашняя аптечка, матушка достала банку с крахмалом, насыпала его не больше чайной ложки в стакан, налила туда же ложки две холодной воды и начала размешивать, покуда из крахмала не получилась кашица. Тогда матушка налила в кашицу из самовара крутого кипятку, все время сильно мешая ложкой, крахмал стал прозрачный, как желе, - получился отличный клей.

  Мальчики принесли кожаный чемодан Анны Апол-лосовны и поставили на стол. Матушка раскрыла его и начала вынимать: листы золотой бумаги, гладкой и с тиснением, листы серебряной, синей, зеленой и оранжевой бумаги, бристольский картон, коробочки со свечками, с елочными подсвечниками, с золотыми рыбками и петушками, коробку с дутыми стеклянными шариками, которые нанизывались на нитку, и коробку с шариками, у которых сверху была серебряная петелька, - с четырех сторон они были вдавлены и другого цвета, затем коробку с хлопушками, пучки золотой и серебряной канители, фонарики с цветными слюдяными окошечками и большую звезду. С каждой новой коробкой дети стонали от восторга.

  - Там еще есть хорошие вещи, - сказала матушка, опуская руки в чемодан, - но их мы пока не будем разворачивать. А сейчас давайте клеить.

  Виктор взялся клеить цепи, Никита - фунтики для конфет, матушка резала бумагу и картон. Лиля спросила вежливым голосом:

  - Тетя Саша, вы позволите мне клеить коробочку?

  - Клей, милая, что хочешь.

  Дети начали работать молча, дыша носами, вытирая крахмальные руки об одежду. Матушка в это время рассказывала, как в давнишнее время елочных украшений не было и в помине и все приходилось делать самому. Были поэтому такие искусники, что клеили, - она сама это видела, - настоящий замок с башнями, с винтовыми лестницами и подъемными мостами. Перед замком было озеро из зеркала, окруженное мхом. По озеру плыли два лебедя, запряженные в золотую лодочку.

  Лиля, слушая, работала тихо и молча, только помогала себе языком в трудные минуты. Никита оставил фунтики и глядел на нее. Матушка в это время вышла. Виктор развешивал аршин десять разноцветных цепей на стульях.

  - Что вы клеите? - спросил Никита.

  Лиля, не поднимая головы, улыбнулась, вырезала из золотой бумаги звездочку и наклеила ее на синюю крышечку.

  - Вам для чего эта коробочка? - вполголоса спросил Никита.

  - Это коробочка для кукольных перчаток, - ответила Лиля серьезно, - вы мальчик, вы этого не поймете. - Она подняла голову и поглядела на Никиту синими строгими глазами.

  Он начал краснеть все гуще и жарче и наконец побагровел.

  - Какой вы красный, - сказала Лиля, - как свекла.

  И она опять склонилась над коробочкой. Лицо ее стало лукавым. Никита сидел, точно прилип к стулу. Он не знал, что теперь сказать, и он бы не мог ни за что уйти из комнаты. Девочка смеялась над ним, но он не обиделся и не рассердился, а только смотрел на нее. Вдруг Лиля, не поднимая глаз, спросила его другим голосом, так, точно теперь между ними была какая-то тайна и они об ней говорили:

  - Вам нравится эта коробочка? Никита ответил:

  - Да. Нравится.

  - Мне она тоже очень нравится, - проговорила она и покачала головой, отчего закачались у нее и бант и локоны. Она хотела еще что-то прибавить, но в это время подошел Виктор и, просунув голову между Ли-лей и Никитой, проговорил скороговоркой:

  - Какая коробочка, где коробочка?.. Ну, ерунда, обыкновенная коробочка. Я таких сколько угодно наделаю.

  - Виктор, я, честное слово, пожалуюсь маме, что ты мне мешаешь клеить, - проговорила Лиля дрожащим голосом. Взяла клей и бумагу и перенесла на другой конец стола.

  Виктор подмигнул Никите.

  - Я тебе говорил, с ней надо поосторожнее: ябеда. Поздно вечером Никита, лежа в темной комнате в

  постели, закрывшись с головой, спросил из-под одеяла глухим голосом:

  - Виктор, ты спишь?

  - Нет еще... Не знаю... А что?

  - Слушай, Виктор... Я должен тебе сказать страшную тайну... Виктор... Да ты не спи... Виктор, слушай...

  - Угум - фюю, - ответил Виктор.

  

   ТО, ЧТО БЫЛО ПРИВЕЗЕНО НА ОТДЕЛЬНОЙ ПОДВОДЕ

  Еще на рассвете, сквозь сон, Никита слышал, как по дому мешали в печах и хлопала в конце дверь, - это истопник вносил вязанки дров и кизяку.

  Никита проснулся от счастья. Утро было ясное и морозное.

  Окна замерзли густым слоем лапчатых листьев.

  Виктор еще спал. Никита бросил в него подушкой, но тот, замычав, потянул на голову одеяло. От счастья Никита поскорее вылез из постели, оделся, подумал - куда? - и побежал к Аркадию Ивановичу.

  Аркадий Иванович только еще проснулся и, лежа, читал все то же самое, тридцать раз им читанное, письмо. Увидев Никиту, он поднял ноги вместе с одеялом, ударил ими по кровати и закричал:

  - Необыкновенный случай! Встал раньше всех!

  - Аркадий Иванович, какой день сегодня хороший.

  - День, братец ты мой, замечательный.

  - Аркадий Иванович, я вот что хотел спросить, - Никита поковырял пальцем притолоку, - вам очень нравятся Бабкины?

  - Кто именно из Бабкиных? - Дети.

  - Так, так... А кто именно из детей желаешь ты, чтобы мне нравился?

  Аркадий Иванович говорил это хотя обыкновенным голосом, но чересчур поспешно. Он облокотился о подушку и глядел на Никиту без улыбки, это правда, но чересчур внимательно. Он тоже, очевидно, что-то знал. Никита вдруг отвернулся, выбежал из комнаты, подумал и пошел на двор.

  Над людской, над баней в овраге и дальше, за белым полем, надо всей деревней стояли столбами синие дымы. За ночь на деревьях еще гуще лег иней, и огромные осокори над прудом совсем свесили снежные ветви, отчетливо видные на сине-мерзлом небе. Снег сиял и хрустел. Щипало в носу, и слипались ресницы.

  У крыльца на слегка дымившейся куче золы Шарок и Каток рычали друг на друга. Увязая в снегу, прямиком через двор к Никите шел Мишка Коряшонок с дубинкой - собирался гонять котяши на льду. А на дороге в это время правее деревни появились воза. Один за другим они выползли из овражка и плелись, низкие и темные на снегу, вдоль нижнего пруда к плотине.

  Мишка Коряшонок, приставив большой палец рукавицы к носу, высморкался и сказал:

  - Наш обоз пришел из города, гостинцы привезли. Воза шли теперь по плотине, под огромным сводом снежных ветел, и уже был слышен хруст снега, визжание полозьев и дыхание лошадей.

  Первым въехал на двор во главе обоза, как всегда это бывало, старший рабочий Никифор на большой рыжей кобыле Весте. Никифор, коренастый старик, легко шел в мерзлых, обмотанных веревками валенках сбоку саней. Тулуп его был распахнут, поднятый бараний воротник, шапка, борода его и брови были в инее. Веста, потемневшая от пота, широко дышала боками и вся дымилась паром. На ходу Никифор обернулся и простуженным, крепким голосом крикнул задним возам:

  - Эй, заворачивай к амбарам. Слухай! Последний воз к дому.

  Всего в обозе было шестнадцать саней. Лошади шли бодро, сильно пахло конским потом, визжали полозья, хлопали кнуты, пар стоял над обозом.

  Когда последний воз покинул плотину и приблизился, Никита не сразу разобрал, что на нем лежит. Это было большое, странной формы, зеленое, с длинной красной полосой. У Никиты забилось сердце. На санях, с припряженными сзади вторыми салазками, лежала, скрипя и покачиваясь, двухвесельная крутоносая лодка. Сбоку лодки из саней торчали два зеленых весла и мачта с медной маковкой на конце.

  Так вот что был за подарок, обещанный в таинственном письме.

  

  

  

  

   ЕЛКА

  В гостиную втащили большую мерзлую елку. Пахом долго стучал и тесал топором, прилаживая крест. Дерево наконец подняли, и оно оказалось так высоко, что нежно-зеленая верхушечка согнулась под потолком.

  От ели веяло холодом, но понемногу слежавшиеся ветви ее оттаяли, поднялись, распушились, и по всему дому запахло хвоей. Дети принесли в гостиную вороха цепей и картонки с украшениями, подставили к елке стулья и стали ее убирать. Но скоро оказалось, что вещей мало. Пришлось опять сесть клеить фунтики, золотить орехи, привязывать к пряникам и крымским яблокам серебряные веревочки. За этой работой дети просидели весь вечер, покуда Лиля, опустив голову с измятым бантом на локоть, не заснула у стола.

  Настал сочельник. Елку убрали, опутали золотой паутиной, повесили цепи и вставили свечи в цветные защипочки. Когда все было готово, матушка сказала:

  - А теперь, дети, уходите, и до вечера в гостиную не заглядывать.

  В этот день обедали поздно и наспех, - дети ели только сладкое - шарлотку. В доме была суматоха. Мальчики слонялись по дому и ко всем приставали - скоро ли настанет вечер? Даже Аркадий Иванович, надевший черный долгополый сюртук и коробом стоявшую накрахмаленную рубашку, не знал, что ему делать, - ходил от окна к окну и посвистывал. Диля ушла к матери.

  Солнце страшно медленно ползло к земле, розовело, застилалось мглистыми облачками, длиннее становилась лиловая тень от колодца на снегу. Наконец матушка велела идти одеваться. Никита нашел у себя на постели синюю шелковую рубашку, вышитую елочкой по вороту, подолу и рукавам, витой поясок с кистями и бархатные шаровары. Никита оделся и побежал к матушке. Она пригладила ему гребнем волосы на пробор, взяла за плечи, внимательно поглядела в лицо и подвела к большому красного дерева трюмо.

  В зеркале Никита увидел нарядного и благонравного мальчика. Неужели это был он?

  - Ах, Никита, Никита, - проговорила матушка, целуя его в голову, - если бы ты всегда был таким мальчиком.

  Никита на цыпочках вышел в коридор и увидел важно идущую ему навстречу девочку в белом. На ней было пышное платье с кисейными юбочками, большой белый бант в волосах, и шесть пышных локонов с боков ее лица, тоже сейчас неузнаваемого, спускались на худенькие плечи. Подойдя, Лиля с гримаской оглядела Никиту.

  - Ты что думал - это привидение, - сказала она, - чего испугался? - и прошла в кабинет и села там с ногами на диван.

  Никита тоже вошел за ней и сел на диван, на другой его конец. В комнате горела печь, потрескивали дрова, рассыпались угольками. Красноватым мигающим светом были освещены спинки кожаных кресел, угол золотой рамы на стене, голова Пушкина между шкафами.

  Лиля сидела не двигаясь. Было чудесно, когда светом печи освещались ее щека и приподнятый носик. Появился Виктор в синем мундире со светлыми пуговицами и с галунным воротником, таким тесным, что трудно было разговаривать.

  Виктор сел в кресло и тоже замолчал. Рядом, в гостиной, было слышно, как матушка и Анна Аполло-совна разворачивали какие-то свертки, что-то ставили на пол и переговаривались вполголоса. Виктор подкрался было к замочной щелке, по с той стороны щелка была заложена бумажкой.

  Затем в коридоре хлопнула на блоке дверь, послышались голоса и много мелких шагов. Это пришли дети из деревни. Надо было бежать к ним, но Никита не мог пошевелиться. В окне на морозных узорах затеплился голубоватый свет. Лиля проговорила тоненьким голосом:

  - Звезда взошла.

  И в это время раскрылись двери в кабинет. Дети соскочили с дивана. В гостиной от пола до потолка сияла елка множеством, множеством свечей. Она стояла, как огненное дерево, переливаясь золотом, искрами, длинными лучами. Свет от нее шел густой, теплый, пахнущий хвоей, воском, мандаринами, медовыми пряниками.

  Дети стояли неподвижно, потрясенные. В гостиной раскрылись другие двери, и, теснясь к стенке, вошли деревенские мальчики и девочки. Все они были без валенок, в шерстяных чулках, в красных, розовых, желтых рубашках, в желтых, алых, белых платочках.

  Тогда матушка заиграла на рояле польку. Играя, обернула к елке улыбающееся лицо и запела:

  Журавлины долги ноги Не нашли пути-дороги...

  Никита протянул Лиле руку. Она дала ему руку и продолжала глядеть на свечи, в синих глазах ее, в каждом глазу горело по елочке. Дети стояли не двигаясь.

  Аркадий Иванович подбежал к толпе мальчиков и девочек, схватил за руки и галопом помчался с ними вокруг елки. Полы его сюртука развевались. Бегая, он прихватил еще двоих, потом Никиту, Лилю,

  Виктора, и наконец все дети закружились хороводом вокруг елки.

  Уж я золото хороню, хороню. Уж я серебро хороню, хороню... - запели деревенские.

  Никита сорвал с елки хлопушку и разорвал ее, в ней оказался колпак со звездой. Сейчас же захлопали хлопушки, запахло хлопушечным порохом, зашуршали колпаки из папиросной бумаги.

  Лиле достался бумажный фартук с карманчиками. Она надела его. Щеки ее разгорелись, как яблоки, губы были измазаны шоколадом. Она все время смеялась, посматривая на огромную куклу, сидящую под елкой на корзинке с кукольным приданым.

  Там же под елкой лежали бумажные пакеты с подарками для мальчиков и девочек, завернутые в разноцветные платки. Виктор получил полк солдат с пушками и палатками. Никита - кожаное настоящее седло, уздечку и хлыст.

  Теперь было слышно, как щелкали орехи, хрустела скорлупа под ногами, как дышали дети носами, развязывая пакеты с подарками.

  Матушка опять заиграла на рояле, вокруг елки пошел хоровод с песнями, но свечи уже догорали, и Аркадий Иванович, подпрыгивая, тушил их. Елка тускнела. Матушка закрыла рояль и велела всем идти в столовую пить чай.

  Но Аркадий Иванович и тут не успокоился - устроил цепь, и сам впереди, а за ним двадцать пять ребятишек, побежал обходом через коридор в столовую,

  В прихожей Лиля оторвалась от цепи и остановилась, переводя дыхание и глядя на Никиту смеющимися глазами. Они стояли около вешалки с шубами. Лиля спросила:

  - Ты чего смеешься?

  - Это ты смеешься, - ответил Никита.

  - А ты чего на меня смотришь?

  Никита покраснел, но пододвинулся ближе и, сам не понимая, как это вышло, нагнулся к Лиле и поцеловал ее. Она сейчас же ответила скороговоркой:

  - Ты хороший мальчик, я тебе этого не говорила, чтобы никто не узнал, но это секрет. - Повернулась и убежала в столовую.

  После чая Аркадий Иванович устроил игру в фанты, но дети устали, наелись и плохо соображали, что нужно делать. Наконец один совсем маленький мальчик, в рубашке горошком, задремал, свалился со стула и начал громко плакать.

  Матушка сказала, что елка кончена. Дети пошли в коридор, где вдоль стены лежали их валенки и полушубки. Оделись и вывалились из дома всей гурьбой на короз.

  Никита пошел провожать детей до плотины. Когда он один возвращался домой, в небе высоко, в радужном бледном круге, горела луна. Деревья на плотине и в саду стояли огромные и белые и, казалось, выросли, вытянулись под лунным светом. Направо уходила в неимоверную морозную мглу белая пустыня. Сбоку Никиты передвигала ногами длинная большеголовая тень.

  Никите казалось, что он идет во сне, в заколдованном царстве. Только в зачарованном царстве бывает так странно и так счастливо на душе.

  

  

  

   НЕУДАЧА ВИКТОРА

  Виктор подружился в эти дни с Мишкой Коряшон-ком и ходил с ним на нижний пруд зажигать "кошки". Одну "кошку" они запалили такую, что огонь вылетел изо льда выше человека. Затем на канаве, за прудом, они построили крепость - башню из снега и кругом нее стену с амбразурами и воротами. После этого Виктор написал кокчанским письмо.

  "Вы, кончанские, кузнецы косоглазые, мышь подковали, мы вас так отколотим, что будете помнить. Приходите, мы вас дожидаемся в крепости. Комендант, гимназист второго класса Виктор Бабкин".

  Письмо это прибили к палке, Мишка Коряшонок понес его на деревню и воткнул в сугроб у Артамоновой избы. Семка, Ленька и Артамошка-менылой, Алешка, Ванька Черные Уши и Петрушка, бобылев племянник, влезли на сугроб около палки и долго грозились кончапским, кидали на их сторону котяши и потом пошли с Мишкой Коряшонком и сели с ним в крепость.

  Виктор велел катать комья и шары. Все это разложили внутри крепости вдоль стен, воткнули на башне палку с пучком камыша и стали ждать.

  Пришел Никита, осмотрел укрепление, заложил руки в карманы:

  - Никто к вам не придет, крепость ваша никуда не годится, я с вами играть не буду, пойду домой.

  - С девчонкой связался, - крикнул ему Виктор со стены, - кавалер!

  Артамоновы сыновья громко засмеялись, Ванька Черные Уши засвистал в согнутый палец. Никита сказал:

  - Была бы охота, я бы вас всех раскидал с вашей крепостью, рук не стоит марать, - показал Виктору язык и пошел через пруд к дому.

  Вслед ему полетели комья снегу, - он даже не обернулся.

  В крепости ждали недолго: из-за занесенных ометов со стороны деревни показались кончанские. Они шли прямо на крепость, увязая по колено в снегу. Коа-чанских было человек пятнадцать.

  Виктор стал говорить, что наколотит дров из кои-чаиских, пошмыгивал покрасневшим от мороза носом. Глаза у него бегали. Кончанские подошли и расположились перед воротами крепости, иные сели на снег. Приплелся с ними и маленький мальчик в мамкином платке. Копчанских привел Степка Карнаушкин. Оглядев крепость, он подошел к самой стене и сказал:

  - Дайте нам этого мальчишку со светлыми пуговицами, мы ему уши снегом натрем...

  Виктор озабоченно шмыгнул. Мишка шепнул: "Кидай в него глыбой, кидай!" Виктор поднял ком снега, кинул и промахнулся. Карнаушкин отступил к своим. Кончанские вскочили и начали катать снег. Из крепости в них полетели комья. Артамоновы сыновья кидались очень ловко. Они сразу же сшибли с ног маленького мальчика в мамкином платке. Кончанские стали отвечать. Снежки полетели с обеих сторон тучей. На башне повалился шест со значком. Ванька Черные Уши упал со стены и сдался кончанским. Вдруг с Виктора сбили фуражку и другим комом ударили в лицо. Кончанские завыли, завизжали, засвистали, пошли на приступ...

  Стена была проломлена, защитники крепости побежали через камыши по льду пруда.

  

  

  ЧТО БЫЛО В ВАЗОЧКЕ НА СТЕННЫХ ЧАСАХ

  Никита сам не понимал, почему ему скучно играть с мальчишками. Он вернулся домой, разделся и, проходя через комнаты, услышал, как Лиля говорила:

  - Мамочка, дайте мне, пожалуйста, чистенькую тряпочку. У новой куклы, Валентины, разболелась нога, я беспокоюсь за ее здоровье.

  Никита остановился и снова, как во все дни, почувствовал счастье. Оно было так велико, что казалось, будто где-то внутри у него вертится, играет нежно и весело музыкальный ящичек.

  Никита пошел в кабинет, сел на диван, на то место, где позавчера сидела Лиля, и, прищурившись, глядел на расписанные морозом стекла. Нежные и причудливые узоры эти были как из зачарованного царства, - оттуда, где играл неслышно волшебный ящик. Это были ветви, листья, деревья, какие-то странные фигуры зверей и людей. Глядя на узоры, Никита почувствовал, как слова какие-то сами собой складываются, поют, и от этого, от этих удивительных слов и пения, волосам у него стало щекотно на макушке.

  Никита осторожно слез с дивана, отыскал на столе у отца четвертушку бумаги и большими буквами начал писать стихотворение:

  Уж ты пес, ты мой лес, Ты волшебный мой лес, Полный птиц, и зверей, И веселых дикарей... Я люблю тебя, лес... Так люблю тебя, лес...

  Но дальше про лес писать было трудно. Никита грыз ручку, глядел в потолок. Да и написанные слова были не те, что сами напевались только что, просились на волю.

  Никита перечел стихотворение. Оно все-таки ему нравилось. Он сложил бумажку в восемь раз, сунул ее в карман и пошел в столовую, где у окна шила Лиля. Рука его, державшая в кармане бумажку, вспотела, но он так и не решился показать стишок.

  В сумерки вернулся Виктор, посиневший от холода и с распухшим носом. Анна Аполлосовна всплеснула руками:

  - Опять нос ему разбили! С кем ты дрался? Отвечай мне сию минуту.

  - Ни с кем я не дрался, просто нос сам распух, -мрачно ответил Виктор, ушел к себе и лег на кровать.

  К нему явился Никита и стал у печки. В зеленоватом небе зажглись, точно от укола иголочкой, несколько звезд. Никита сказал:

  - Хочешь, я тебе один стишок прочту, про лес? Виктор дернул плечом, положил ноги на спинку кровати:

  - Ты этому Степке Карнаушкину так и скажи, - пусть он мне лучше не попадается.

  - Знаешь, - сказал Никита, - в этих стихах лес один описывается. Этот лес такой, что его нельзя увидать, но все про него знают... Если тебе грустно, прочти про этот лес, и все пройдет. Или, знаешь, бывает, во сне привидится что-то страшно хорошее, не поймешь что, но хорошее, - проснешься и никак не можешь вспомнить... Понимаешь?

  - Нет, не понимаю, - ответил Виктор, - и стихов твоих не хочу слушать.

  Никита вздохнул, постоял у печи и вышел. В большой прихожей, освещенной горящей печью, против печи, на сундуке, покрытом волчьим мехом, сидела Лиля и глядела, как пляшет огонь.

  Никита сел рядом с ней на сундук. В прихожей пахло печным теплом, шубами и сладковато-грустным запахом старинных вещей из ящиков огромного комода.

  - Давайте с вами разговаривать, - задумчиво проговорила Лиля, - расскажите мне что-нибудь интересное.

  - Хотите, я расскажу, какой я недавно сон видел? - Да, про сон расскажите, пожалуйста.

  Никита начал рассказывать сон про кота, про ожившие портреты и про то, как он летал и что видел, летая под потолком. Лиля внимательно слушала, держа на коленях куклу, у которой был сделан компресс.

  Когда он кончил рассказывать, она повернулась к нему, глаза ее были раскрыты от страха и любопытства. Она спросила шепотом:

  - Что же было в вазочке?

  - Не знаю.

  - Наверное, там было что-нибудь интересное.

  - Но ведь это я во сне видел.

  - Ах, все равно, - надо было посмотреть. Вы - мальчик, вы ничего не понимаете. Скажите, а такая вазочка у вас есть на самом деле?

  - Часы у нас есть на самом деле, а вазочку я не помню. Часы в кабинете у дедушки стоят, сломанные.

  - Пойдемте посмотрим.

  - Там темно.

  - Мы фонарик с елки возьмем. Принесите фонарик, ну, пожалуйста.

  Никита побежал в гостиную, снял с елки фонарик со слюдяными цветными окошечками, зажег его и вернулся в прихожую.

  Лиля накинула на себя большой пуховый платок. Дети, крадучись, вышли в коридор и прошмыгнули на летнюю половину. В темном высоком зале густым инеем были запушены окна, на них от лунного света лежали тени ветвей. Было холодновато, пахло гнилыми яблоками. Дубовые половинки дверей в соседнюю темную комнату были приотворены.

  - Часы там? - спросила Лиля.

  - Еще дальше, в третьей комнате.

  - Никита, вы ничего не боитесь?

  Никита потянул дверь, она жалобно заскрипела, и звук этот гулко раздался в пустых комнатах. Лиля схватила Никиту за руку. Фонарик задрожал, и красные и синие лучи его полетели по стенам.

  На цыпочках дети вошли в соседнюю комнату. Здесь лунный свет сквозь окна лежал голубоватыми квадратами на паркете. У стены стояли полосатые кресла, в углу - диван раскорякой. У Никиты закружилась голова, - точно такою он уже видел однажды эту комнату.

  - Они смотрят, - прошептала Лиля, показывая на два темных портрета на стене - на старичка и старушку.

  Дети перебежали комнату и открыли вторую дверь. Кабинет был залит ярким лунным светом. Поблескивали стеклянные дверцы шкафов и золото на переплетах. Над очагом, вся в свету, глядела на вошедших дама в амазонке, улыбаясь таинственно.

  - Кто это? - спросила Лиля, придвигаясь к Никите.

  Он ответил шепотом:

  - Это она.

  ЛЕЛЯ кивнула головой и вдруг, оглядываясь, вскрикнула:

  - Вазочка, смотрите же, Никита, вазочка!

  Действительно - в глубине кабинета, на верху старинных, красного дерева, часов с неподвижным диском маятника стояла между двух деревянных завитушек бронзовая вазочка со львиной мордой. Никита никогда ее почему-то не замечал, а сейчас узнал: это была вазочка из его сна.

  Он подставил стул к часам, вскочил на него, поднялся на цыпочки, засунул палец в вазочку и на дне ее ощупал пыль и что-то твердое.

  - Нашел! - воскликнул он, зажимая это в кулаке, и спрыгнул на пол.

  В это время из-за шкафа фыркнуло на него, - блеснули лиловые глаза, выскочил кот, Василий Васильевич, ловивший мышей в библиотеке.

  Лиля замахала руками, пустилась бежать, за ней побежал Никита, - точно чья-то рука касалась его волос, так было страшно. Перегоняя детей, по лунным квадратам неслышно пронесся Василий Васильевич, опустив хвост.

  Дети вбежали в прихожую, сели на сундук у огня, едва переводили дыхание со страха. У Лили горели щеки. Глядя Никите прямо в глаза, она сказала:

  - Ну?

  Тогда он разжал пальцы. На ладони его лежало тоненькое колечко с синеньким камешком. Лиля молча всплеснула руками.

  - Колечко!

  - Это волшебное, - сказал Никита.

  - Слушайте, что мы с ним будем делать?

  Никита, нахмурившись, взял ее руку и стал надевать ей колечко на указательный палец. Лиля сказала:

  - Нет, почему же мне, - посмотрела на камешек, улыбнулась, вздохнула и, обхватив Никиту за шею, поцеловала его.

  Никита так покраснел, что пришлось отойти от печки. Собрав все присутствие духа, он проговорил:

  - Это тоже вам, - вытащил из кармана смятую, сложенную в восемь раз бумажку, где были написаны стихи про лес, и подал ее Лиле.

  Она развернула, стала читать, шевеля губами, и потом сказала задумчиво:

  - Благодарю вас, Никита, эти стихи мне очень нравятся.

  

  

  

   ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР

  За вечерним чаем матушка несколько раз переглядывалась с Анной Аполлосовной и пожимала плечами. Аркадий Иванович с ничего не выражающим лицом сидел, уткнувшись в свой стакан, так, будто режьте его, - он все равно не скажет ни слова. Анна Аполло-совна, окончив пятую чашку со сливками и горячими сдобными лепешками, очистила от чашек, тарелок я крошек место перед собою, положила на скатерть большую руку, ладонью вниз, и сказала густым голосом:

  - Нет, и нет, и нет, мать моя, Александра Леонтьевна. Я сказала, - значит, ножом отрезано; хорошенького понемножку. Вот что, дети, - она повернулась и ткнула указательным пальцем Виктора в спину, чтобы он не горбился, - завтра понедельник, вы это, конечно, забыли. Кончайте пить чай и немедленно идите спать. Завтра чуть свет мы уезжаем.

  Виктор молча вытянул губы дальше своего носа. Лиля быстро опустила глаза и стала нагибаться над чашкой. У Никиты сразу застлало глаза, пошли лучи от язычка лампы. Он отвернулся и стал глядеть на Василия Васильевича.

  Кот сидел на чисто вымытом полу, выставил заднюю ногу пистолетом и вылизывал ее, щуря глаза. Коту было не скучно и не весело, торопиться некуда, - "завтра, - думал он, - у вас, у людей, - будни, начнете опять решать арифметические задачи и писать диктант, а я, кот, праздников не праздновал, стихов не писал, с девочкой не целовался, - мне и завтра будет хорошо".

  Виктор и Лиля кончили пить чай. Взглянув на густые, начавшие уже пошевеливаться брови матери, простились и вместе с Никитой пошли из столовой. Анна Аполлосовна крикнула вдогонку:

  - Виктор!

  - Что, мама? - Как ты идешь!

  - А что?

  - Ты идешь, как на резинке тащишься. Уходи бодро. Не колеси по комнате, дверь - вот она. Выпрямись... На что ты будешь годен в жизни, не понимаю!

  Дети ушли. В теплой и полутемной прихожей, где мальчикам нужно было поворачивать направо, Никита остановился перед Лилей и, покусывая губы, сказал:

  - Вы летом к нам приедете?

  - Это зависит от моей мамы, - тоненьким голосом ответила Лиля, не поднимая глаз.

  - Будете мне писать?

  - Да, я вам буду писать письма, Никита.

  - Ну, прощайте.

  - Прощайте, Никита.

  Лиля кивнула бантом, подала руку, кончики паль-" цев, и пошла к себе, не оборачиваясь: пряменькая, аккуратная. Ничего нельзя было понять, глядя ей вслед. "Очень, очень сдержанный характер", - как говорила про нее Анна Аполлосовна.

  Покуда Виктор ворчал, укладывая в корзинку книжки и игрушки, отклеивал и прятал в коробочку какие-то картиночки, лазил под стол, разыскивая перочинный ножик, - Никита не сказал ни слова; быстро разделся, закрылся с головой одеялом и притворился, что засыпает.

  Ему казалось, что всему на свете - конец, В опускающейся на глаза дремоте в последний раз появился, как тень на стене, огромный бант, которого он теперь не забудет во всю жизнь. Сквозь сон он слышал какие-то голоса, кто-то подходил к его постели, затем голоса отдалились. Он увидел теплые лапчатые листья, большие деревья, красноватую дорожку сквозь густую, легко расступающуюся перед ним заросль. Было удивительно сладко в этом красноватом от света, странном лесу, и хотелось плакать от чего-то небывало грустного. Вдруг голова краснокожего дикаря в золотых очках высунулась из лопухов. "А, ты все еще спишь",-крикнула она громовым голосом.

  Никита раскрыл глаза. На лицо его падал горячий утренний свет. Перед кроватью стоял Аркадий Иванович и похлопывал себя по кончику носа карандашом.

  - Вставай, вставай, разбойник.

  

  

  

  

  РАЗЛУКА

  В январе отец Никиты, Василий Никитьевич, прислал письмо.

  "...Я в отчаянии, что дело о наследстве задерживает меня еще надолго, милая Саша, - выясняется, что мне придется поехать в Москву хлопотать. Во всяком случае, великим постом я буду с вами..."

  Матушка сильно загрустила над письмом и вечером, показывая его Аркадию Ивановичу, говорила:

  - Бог с ним, с этим наследством, если из-за него столько неприятностей; всю зиму живем в разлуке. Вот мне даже кажется, что Никита уже начал забывать отца.

  Она отвернулась и стала глядеть в черное замерзшее окно. За ним была глухая ночь, такая морозная, что в саду трещали деревья и громко, так, что все вздрагивало, трескались балки на чердаке, а поутру на снегу находили мертвых воробьев. Матушка легонько вытерла глаза платком.

  - Да, разлука, разлука, - проговорил Аркадий Иванович и задумался, должно быть, о своей собственной разлуке, - его рука потянулась в карман за письмом.

  Никита в это время рисовал географическую карту Южной Америки, - сегодня с матушкой было долгое объяснение, она волновалась и доказывала ему, что за праздники он обленился и опустился, готовит из себя, очевидно, волостного писаря или телеграфиста на станции Безенчук. "Вечером вместо глупых картинок, - сказала она, - будешь у меня рисовать Южную Америку".

  Никита рисовал Америку и думал, - неужели оп забыл отца? Нет. На месте реки Амазонки, там, где скрестились долгота и широта, он видел краснощекое, с блестящими глазами и блестящими зубами, веселое лицо отца - темная борода на две стороны, громкий похохатывающий голос. Можно было часами глядеть ему в рот, помирая со смеха, когда он рассказывает. Матушка частенько упрекала его в беспечности и легкомыслии, но это происходило от его слишком живого характера. Вдруг, например, отцу придет мысль, что лягушки, которыми были полны все три усадебные пруда, пропадают даром, и он целыми вечерами говорит о том, как их нужно откармливать, выращивать, холить и в бочках отсылать в Париж. "Вот ты смеешься, - говорил он матушке, смеявшейся до слез над этими рассказами, - а вот увидишь, что я разбогатею на лягушках". Отец велел городить в пруду садки, варил месиво для прикорму и приносил пробных лягушек домой, покуда матушка не заявила, что либо она, либо лягушки, которых она боится до смерти, и что ей противно жить, когда этой гадости полон дом. Однажды отец поехал в город и прислал оттуда с обозом старые дубовые двери и оконные рамы и письмо: "Милая Саша, случайно мне удалось очень выгодно купить партию рам и дверей. Это тем более кстати, что, помнишь, ты мечтала построить павильон на тополевой горке. Я уже говорил с архитектором, он советует павильон строить зимний, чтобы жить в нем и зимой. Я заранее в восторге, ведь наш дом стоит в такой колдобине, что из окон - никакого виду". Матушка то