Сургучёв Илья Дмитриевич - Детство императора Николая Ii

ововал курить? - спросил Ники.

   Я почувствовал ошибку в слове "пробовать", но смолчал и ответил:

   - Пробововал.

   - Ну и что же?

   - Да ничего.

   - Мне страшно покурить хочется, - сказал Ники.

   - А вот сопри у отца папирос и покурим.

   Весь дворец знал, что турецкий султан прислал Александру несколько картонов папирос, но все они были заперты под замок. Пришлось посушить на солнце лопух и тонко нарезать его ниточками. Потом догадались набрать окурков в пепельнице, крошили их в газетную бумагу, сворачивали, но выходило плохо: один конец толстый, другой - тонкий. Но это уже было опасно. Нюхали друг друга изо рта, не пахнет ли табаком? И потом, по коломенскому рецепту, жевали сухой чай. Это отбивало запах. Но, если Император Николай Второй был исправным курильщиком, то в этом были и мои семена.

   Шалун он был большой и обаятельный, но на расправу - жидок. Я был влюблен в него, что называется, по-институтски: не было ничего, в чем бы я мог отказать ему. И когда Александр ловил нас в преступлениях, я всегда умолял его:

   - Ники - не виноват.

   - Ты не виноват? - спросил однажды Александр.

   - Я не виноват, - ответил Ники, прямо глядя в глаза.

   - Ах, ты не виноват? - рассердился Александр. - Так вот это тебе лично, а это - за Володю.

   - Почему за Володю? - со слезами спрашивал Ники, почесывая ниже спины.

   - Потому что Володя за других не прячется. Володя - мальчик, а ты - девчонка.

   - Я не девчонка, - заревел Ники. - Я мальчик.

   - Ну, ну, не реви, - ответил отец и, в утешение, дал нам по новенькому четвертаку.

   Вспоминаю, как, иногда, выезжая, например, в театр, родители заходили к нам прощаться. В те времена была мода на длинные шлейфы и Мария Феодоровна обязана была покатать нас всех на шлейфе и всегда начинала с меня. Я теперь понимаю, какая это была огромная деликатность - и как все вообще было невероятно деликатно в этой очаровательной и простой семье.

   И потому я горько плакал, когда прочитал, что Николай Второй записал в своем предсмертном дневнике:

   - "Кругом - трусость и измена".

   Но... этого нужно было ожидать.

  

   Мы малодушны, мы коварны,

   Бесстыдны, злы, неблагодарны;

   Мы сердцем хладные скопцы,

   Клеветники, рабы, глупцы...

  

   Первое издание: Париж, издательство "Возрождение", 1953.