Северин Н. - Авантюристы

а порывистым движением растворила дверь и увидела круглый стол, убранный для ужина.

   Стол был уставлен холодными кушаньями, посреди которых красовались вазы с фруктами и цветами и горели восковые свечи в высоких позолоченных канделябрах.

   Государыня простояла несколько секунд неподвижно на пороге освещенной комнаты, а затем, не трогаясь с места, обернулась к углу, из которого с пристальным вниманием смотрел на нее старик, и закричала ему:

   - Это ты, умник, распорядился оставить для меня ужин? Поставил-таки на своем, упрямец! Разве я не приказывала все убрать, когда Иван Иванович прислал сказать, что так занят делами, что не может придти к нам ужинать! Что же это значит наконец! Я уж у себя во дворце не вольна делать, что хочу? Меня уж и слушаться не стоит? Сейчас все это убрать и свечи загасить! - продолжала она все еще запальчиво.

   Но Василий Иванович слишком хорошо знал свою госпожу, чтобы не видеть, что гнев ее притворный и что ей трудно удержаться от смеха. Молча поднялся он со своего ложа и босиком прошел в дверь, на пороге которой она продолжала стоять, подошел к столу и начал медленно задувать, одну за другой, свечи.

   - А когда все это уберут? - спросила государыня. - Вот теперь, по твоей милости, придется среди ночи людей будить!

   - Завтра уберут! Зачем, матушка, беспокоить? Завтра, чуть свет, все и уберут, пока твоя милость еще почивать будет. А ты меня, старого, уж извини, что я по глупости да по излишнему усердию приказал на всякий случай оставить тебе покушать, в чаянии, что, проснувшись ночью твоя милость изволит проголодаться, - ответил старик, с сожалением посматривая на кушанья под хрустальными колпаками и медля гасить последние две свечи в канделябре. - Из любимой твоей стерляди мусью повар заливное на славу состряпал; жаль было отдавать людишкам такое важное кушанье, не рушенное твоей милостью...

   - Из какой стерляди? - полюбопытствовала государыня входя в комнату.

   - Из садков нашего графа Алексея Григорьевича {Граф Алексей Григорьевич Разумовский (1709-1771 гг.) - простой казак по происхождению, сыгравший крупную роль в царствовании Елизаветы Петровны. Попав юношей ко двору в Петербург в качестве певчего, А. Г. привлек к себе внимание своей прекрасной внешностью и голосом. Быстрое возвышение и щедрые милости императрицы не вскружили головы А. Г., и даже впоследствии, вступив в тайный морганатический брак с императрицей, он старался не возвеличиваться.}. Он с нарочным из-под Москвы прислал твоей милости.

   - Что же ты мне раньше не доложил, что стерлядь привезли? - спросила царица, подходя еще ближе.

   - Приступа до тебя, матушка, весь день не было. Ну да хоть теперь-то покушай, уважь глупого старика-с...

   Вслед затем он поспешно придвинул стул, на который царица села, а потом, ловко сняв со стола длинное блюдо с янтарной стерлядью, поднес его государыне, которая стала с аппетитом кушать рыбу.

   Запив стерлядь глотком своего любимого токайского, она покушала холодной индейки, опять отхлебнула вина и перешла к десерту. С сияющим лицом и любовно поглядывая на нее влажными от умиления глазами, подавал ей старик вазу со спелыми персиками и сливами, нежный аромат которых, сливаясь с запахом роз и душистых специй, которыми были приправлены кушанья, располагал к покою и неге.

   - А розы-то завяли, - заметила со вздохом государыня, поднимаясь из-за стола и пригибаясь к вазе, чтобы понюхать цветы.

   - И все же дух от них приятный и усладительный, - сказал Василий Иванович и, заметив улыбку, тронувшую губы его госпожи, прибавил, не подозревая, может быть, тонкой лести, таившейся под его словами, - цветы, как постоят, всегда духовитее делаются, чем тогда, когда с куста срезаны.

   Совершенно в другом расположении духа вернулась государыня в свою спальню.

   - Не позвать ли Андреевну, матушка? - предложил старик, когда государыня села на кровать и протянула ему свои ножки, чтобы он снял с них туфли.

   - Нет, зачем ее беспокоить?.. Она ведь уже стара, Иваныч, - прибавила императрица, вытягиваясь под одеялом, - старее меня...

   - Что это ты, матушка, какую несуразность изволишь говорить! Да она не то, что тебя, а и меня на много лет старше! Вспомни-ка, какой она уже была большенькой, когда ее к твоей милости приставили? Ты еще в куклы играла, а она, слава тебе, Господи, уже совсем взрослой девкой считалась, - женихи за нее сватались.

   - Правда, она ведь еще в Ильинском, до приезда маркиза в Россию, к нам поступила.

   - Много задолго! - подхватил Василий Иванович. - И о Лестоке у нас еще тогда не было слышно.

   Государыня задумалась, но в ее глазах, устремленных на киот с образами, мягко сиявшими в свете лампады, не было ни тоски, ни отчаяния - в них отражалась улыбка, не сходившая с ее губ.

   И вдруг, вскидывая на своего старого слугу смеющийся взгляд, она спросила, помнить ли он то время, когда она каждую ночь выходила тайком высматривать, не едет ли лодочка с трепетно ожидаемым гостем?

   - Как было тогда жутко! Кругом шпионы Бирона! Какие ужасы нас ожидали, если бы им удалось накрыть нас! Помнишь ту ночь? - продолжала она с одушевлением, приподнимаясь на постели и указывая рукой на завешанное тяжелой драпировкой окно, за которым слышались еще раскаты свирепствовавшей весь день бури. - Как и сегодня, весь день было душно, и я не знала, куда деваться. А ночью разыгралась гроза. Как страшно гремел гром и сверкала молния! Как я боялась, что он не доедет, что лодку его захлестнет волной, что он погибнет! Мы все погибли бы вместе с ним! О, эта ночь! Каждый раз, когда гроза, я вспоминаю про нее! И с каждым годом, чем дальше уходит от меня прошлое, чем бы забыть, утешиться, тем ближе он ко мне! А уж с тех пор, как он умер, дня не проходит, чтобы про него не вспомнила, ночи не минует, чтобы он не привиделся мне во сне. Помнишь, как мы обрадовались ему, когда увидели, что он бежит к нам, весь мокрый, бледный, в страхе, что не застанет меня на берегу... И его восторг при виде меня! Он не ждал такого счастья... Он был уверен, что я в такую ночь из дворца не выйду, и пустился в путь на авось. Но, как вы меня не отговаривали, я вышла! И как я хорошо сделала, что не послушалась вас! Это было наше последнее свидание наедине... Потом мы уже виделись только при свидетелях, Ему так завидовали, так боялись, чтобы я не подняла его до себя, что даже, когда он вернулся зимой пешком, по льдинам, - помнишь, помнишь? - каждую минуту подвергаясь смерти, чтобы только скорее видеть меня, меня так стерегли, что я ни раза, ни раза не могла по душе поговорить с ним, сказать ему, что я к нему чувствую, открыть ему душу! Он так и уехал, с растерзанным сердцем, упрекая меня в жестокости, в холодности, в неблагодарности. Я думала себе: "Придет время, все узнает. Все поймет и простит меня!". И вот время шло, год за годом, день за днем, и того, что я всей душой жаждала, не случилось, и отошел он в вечность, не узнавши, чем он был для меня, - прибавила она печально и смолкла, снова устремив мечтательный взгляд на образа.

   А старик смотрел на нее с восторженным умилением, спрашивая себя:

   "Почему люди так слепы, что не видят, как прекрасна царица! Как сверкают ее чудные глаза! Как очаровательна улыбка! Как она величественна в царственном наряде и как обаятельно действует на душу ее ласковая простота! Можно ли сравнивать ее, дочь великого Петра, с той, к которой все, один за другим, перекидываются, точно чуя, что близко то время, когда все - почести, деньги, слава - будет от той исходить, а не от этой!".

   Гроза окончательно стихла, вой ветра смолк, и крупные капли дождя заколотили в стекла.

   Государыня вздохнула свободнее и откинулась на подушки.

   - А чем это Марфа так озабочена? - спросила она, обращая на старика ласковый взгляд. - Который день мрачнее ночи ходит и на вопросы отвечать не хочет.

   - Да все у нее с родственниками неприятности, матушка. Известное дело, чего ждать от родни, окромя дерзостей да докуки? Супруга сенатора ей намедни так сгрубила, что она даже и по большим праздникам запретила ей на глаза показываться.

   - Из-за чего это? - равнодушно спросила государыня, которую видимо клонило ко сну.

   - Все из-за этой девчонки, Фаины.

   Государыня встрепенулась.

   - Из-за Фаины? Замуж верно хотят отдавать ее? - с живостью спросила она. - Но я ведь, помнится, приказала оставить ее в покое и не неволить за немилого выходить! Как смеют мучить ее, когда мы ее под свою протекцию взяли? И почему я не вижу ее больше у тетки? Что там у них еще вышло? Говори сейчас! Я все хочу знать!

   - Мне что же от тебя скрывать? я скажу, я все скажу! Мать за ослушание ее в деревню хочет отправить, а Андреевна в монастырь за Москву ее снаряжает, к родне, что там игуменьей; вот у них из-за этого свара и поднялась. Андреевна-то наша, - сама чай, матушка, знаешь, - как упряма, а Чарушина не из податливых, вот и грызутся, как собаки из-за кости: ни та, ни другая уступить не хочет. Та кричит: "Я - ей мать!", - а наша свое твердит: "Без меня вам бы в люди не вылезти!".

   - Но за что же несчастную девку в заключение заточать? Чем она провинилась?

   - Замуж не хочет, вот за что. Ведь за нею еще три сестренки в невесты тянутся, ей уж восемнадцатый год пошел, как же родителям не заботиться о ее пристройстве? Ну, а тут на ее счастье хороший жених подвертывается, богатый, Скурыгиным свояк и по себе фамилии не плохой, да и не дурак к тому же, протекции Алексея Кирилловича удостоился.

   - Но она в другого влюблена, - заметила государыня, припоминая сцену, разыгравшуюся в комнатах ее любимой камер-фрейлины три месяца тому назад. - И я приказала этого, ее милого, Углова, разыскать в чужих краях и сказать ему, чтобы без страха возвращался назад. Никакого ему взыскания за самовольное бегство не будет. И то дело, что было на него поднято, я приказала приостановить.

   - Так-то так, матушка, а все же по той челобитной, что на него подана, следствие уже начали производить, когда новый приказ от твоей милости вышел...

   - И что же?

   - Ну, значит, сенатору Чарушину все известно.

   - Да что такое все-то? Говори прямо! Я эту историю совсем забыла. Помниться только, что проходимец какой-то в Париже всучил де Бретейлю челобитную на офицера нашей гвардии, будто он незаконно владеет наследством после родителей, а на чем кляуза эта основана, совсем запамятовала. Многие меня тогда просили за него, за этого Углова: Барский, дядя его Таратин и сама Марфа, а потом я ее племянницу у нее встретила и узнала, что девица эта в Углова влюблена и что родители уже ладили ее за него замуж выдать, когда на него обрушилась напасть. Так она меня разжалобила своим горьким девичьим горем, эта Марфина племянница, что я под протекцию свою ее взяла и приказала следствие приостановить до возвращения Углова из чужих краев. И вот с тех пор никто мне про это дело не докладывает. И Бретейль про него ни слова. Ну, да ему не подобает нас из-за пустяков беспокоить, когда ни в чем важном наше желание во Франции не принимают в соображение.

   - Челобитная положена под сукно, когда следствие уже началось, и, значит, Чарушиным все известно, - повторил старик.

   - А ты опять свое! Да в чем челобитная-то? - с раздражением прервала его государыня.

   - С начала, что ли, рассказывать?

   - Понятно с начала. Конец-то я и сама знаю.

   - Так вот как дело было: при Дугласе оно началось... Проявилась у нас в Москве некая итальянка, Леонора Паулуччи...

   - Эту я помню. Ее ко мне в Ильинское привозили, пела она изрядно и собою была так красива, что все наши щегольки тогда в нее влюблялись, - Апраксин, Барятинский...

   - А корнет Углов так в нее втюрился, что, не долго думая, законным браком с нею обвенчался, подхватил Иваныч.

   - Вспоминаю теперь. Но куда же она потом делась?

   - Маркиза тогда к нам из Франции прислали, а с ним Каравакшу. Ну, им эта авантюра девицы Паулуччи с нашим офицером пришлась не по вкусу, и они спровадили ее восвояси.

   - Вот как! Что же муж-то ее?

   - Он тоже испугался, и, чтобы след замести, женился на Ревякиной, и от них этот самый молодчик родился, на которого тебе челобитная подана.

   - Так, так, все теперь вспомнила!

   - Понимаешь, значит, теперь, почему Чарушиным нет никакой лести отдавать дочь за Углова? Ведь так выходит, что он от незаконного сожительства произошел.

   - Правда, от незаконного сожительства, - раздумчиво повторила государыня. - Ну, утро вечера мудренее, завтра я об этом с Михаилом Ларионовичем потолкую, а теперь пора и спать. Спасибо тебе, старый, что тоску мою развеял, - прибавила она, протягивая руку своему преданному слуге, а когда он прижался к ней губами, она приподнялась и поцеловала его в лысину.

  

   На следующий день, выслушав канцлера, который принес ей к подписи ответы на полученные накануне донесения из армии и из Парижа, государыня спросила:

   - Нет ли вестей о поручике Углове?

   - До сих пор на след его не удалось напасть, ваше величество. Борисовский уверяет, что он либо умер, либо куда-нибудь далеко заехал, может, в Америку уплыл. В Париже его нет.

   - Ну, скажи твоему Борисовскому, что он - дурак и что окромя Парижа Углову быть негде, - с досадой возразила царица. - А что ты про его дело скажешь?

   - Лежит без движения с тех пор, как вашему величеству угодно было приостановить следствие.

   - А какое твое мнение об этом деле? - спросила помолчав государыня.

   - Вашему величеству угодно знать мое приватное мнение?

   - Разумеется, приватное.

   - Претензия девицы Паулуччи не безосновательна, ваше величество. О бракосочетании ее матери, Леоноры Паулуччи, с корнетом Угловым существует запись в церкви Воскресения на Волынском дворе.

   - При царице Анне это было?

   - При царице Анне, государыня.

   - А никто не помнит, как к этой авантюре царица отнеслась?

   - От царицы дело это удалось скрыть. Маркиз тогда к нам прибыл; он дугласовским затеям не очень-то потакал. Приказал Каравакше особу эту выпроводить из России, а Углов, почитая дело это навеки прекращенным, женился на Ревякиной.

   - Что это была за женщина? Я только помню, что она была красива и отменно пела, мне тогда было не до нее. Потом я как-то спрашивала, куда она делась, но никто мне на это не сумел ответить. Как она к нам попала?

   - Надо полагать, что она состояла на службе у кардинала Флери и послана была к нам с тайными поручениями. Покойный маркиз этого не скрывал.

   - Авантюрка, значит, вроде Каравакши.

   Канцлер усмехнулся.

   - Да, ваше величество, вроде Каравакши.

   - Но как же этот брак мог состояться? Как могли дозволить русскому дворянину, офицеру гвардии, жениться на какой-то безродной девке, да еще чужеземке вдобавок? - запальчиво воскликнула государыня, срываясь с места и принимаясь прохаживаться по комнате. - Его родители были живы в то время?

   - Живы. Но отец его жил безвыездно с женой в деревне, по той причине, что, будучи тяжело ранен в грудь на войне, должен был выйти в отставку.

   - И они дозволили сыну сделать такой мезальянс?

   - Он без их дозволения на это дерзнул.

   - Негодяй! А попа, который их венчал, какое постигло наказание?

   - Поп, как стали до него добираться, с перепугу в дальний монастырь бежал и там в монахи постригся, а тут вскоре, по распоряжению маркиза, Каравакша и самое ту особу увезла. Дело это и присохло до поры до времени. Со второй женой Углов прожил недолго - лет шесть-семь, не больше. Оба в один и тот же год умерли, и остался у них один только сын.

   - А про ту авантюрку с тех пор ни слуха, ни духа? - отрывисто спросила государыня.

   - Из челобитной видно, что она родила дочь вскоре по приезде во Францию и, поручив ее брату, поступила в монастырь, где недавно и скончалась в пострижении. Дело против Углова поднято после ее смерти, братом ее...

   - Такой же верно проходимец, как и она?

   - Аббат Паулуччи состоит секретарем при графе де Бодуаре, приятеле герцога де Шаузеля, - произнес несколько торжественно канцлер.

   Императрица поняла намек и слегка вспыхнула.

   - Ты говоришь, что следствие уже началось, когда я приказала приостановить его? И много уже успели узнать? - спросила она.

   - Узнали по церковным книгам, что действительно, как сказано в челобитной, корнет Углов, в сентябре 1738 г., обвенчался с девицей итальянского происхождения, Леонорой Паулуччи, в церкви Воскресения на Волынском дворе. А о рождении дочери в июне 1739 года удостоверяется нотариальным свидетельством, которое приложено к челобитной. Все это по форме.

   Государыня не возражала, но ей видимо неприятно было услышанное сообщение, и она молча прошлась несколько раз по комнате, в то время как канцлер, не трогаясь с места, почтительно выжидал продолжения прерванного разговора.

   - Как объяснили вы мое распоряжение относительно этого дела барону Бретейлю? - спросила она, останавливаясь перед своим собеседником и, как всегда, когда была недовольна, переходя с "ты" на "вы".

   - Как ваше величество изволили приказать: я сказал ему, что вашему величеству не угодно было назначить это дело к слушанию не в очередь и что производства следствия в скором времени ожидать нельзя.

   - И он удовлетворился этим ответом?

   Канцлер промолчал.

   - Он вам с тех пор не упоминал про него? - с возрастающим раздражением спросила царица.

   - Не дальше, как вчера, просил он меня откровенно сказать ему: можно ли надеяться, чтобы этому делу был когда-нибудь дан надлежащий ход?

   - И что же вы ответили ему?

   - Что мне это неизвестно.

   - Вы могли бы при этом дать ему понять, что с его стороны довольно негоже беспокоить меня таким вздором! Чем больше думаешь про это дело, тем больше убеждаешься, что было бы страшной несправедливостью лишать имени и состояния нашего дворянина, офицера, из-за того только, что его отец сделал глупость! - продолжала с одушевлением государыня. - Ты только сообрази, Михаил Ларионович! Чем он, бедный, виноват? Чем виновата его мать, что негодяй дерзнул сочетаться с нею браком, имея уже жену и ребенка? Ведь все это совершилось конечно обманным, воровским образом! Он без сомнения обманул и Ревякиных. Не отдали бы они дочери за двоеженца! И за это преступление хотят теперь сделать ответчиком ни в чем неповинного человека, честного офицера! Как хочешь, а я это допустить не могу! Я такого греха и несправедливости на душу не возьму! Ни за что не возьму! Пусть без меня... когда меня не будет, судят это дело иначе, а я не могу! Не могу, да и все тут! - повторила она с возрастающим волнением.

   Лицо ее пылало, глаза сверкали. Душевное смятение выразилось и на бесстрастном лице канцлера.

   - Матушка-государыня, да как твоей милости будет угодно, так и будет! - воскликнул он, забывая свою обычную сдержанность. - Не из-за чего твоей милости и тревожиться.

   - Сам не понимаешь, что говоришь, Михаил Ларионович. Я по справедливости хочу, понимаешь? Я хочу, чтобы все вы согласились со мной, что это - не пустой каприз с моей стороны, а что я вправе защитить своего подданного от беды, - вот что я хочу!

   - Матушка-государыня, капризы твои всегда на пользу отечества оборачиваются. Я и сам про этого молодого человека с наилучшей стороны наслышан, мне и самому его жаль.

   - Вот видишь!

   - Я и сам так думаю, что ничем он невиноват в преступлении отца и что карать его за чужой грех как будто и зазорно. А только как нам с Францией-то быть? Вот о чем надо пораскинуть умом. Ведь и французы говорят же, что и мы, только с другого конца, чем виновата де девица Паулуччи, что ее мать была обманута русским офицером и что по его милости она должна была скоротать жизнь в заточении? Чем виновата ее дочь, что ее незаконнорожденной считают и что тот, кто произвел ее на свет, не дал ей ни имени, ни состояния? Призрел ее дядя; умрет он - она очутиться без пристанища и без средств к существованию. Вот что мне вчера объяснял де Бретейль. Великодушие и справедливость вашего величества так всему миру известно, что барон пребывает в полном убеждении, что ваше величество изволит в дело это вникнуть, не как русская царица только, а также как монархиня великого государства, дорожащая доброй славой не в одном своем отечестве, но также и в чужих землях, - прибавил он с возрастающей смелостью, замечая впечатление, которое его слова производили на слушательницу.

   - Но что же нам с Угловым делать? Он тоже несчастен и с отчаяния уже много наделал глупостей, и тоже ни в чем невиноват. Ведь посягают не на одно его состояние, а также и на имя. Другое имение взамен того, что у него хотят отобрать, я могу ему дать, а как же с именем-то быть? с дворянством? Та девка-чужеземка замуж может выйти и - все равно - имя отца на чужое променяет... Нет! Не ворошите вы до поры до времени этого дела! Дайте мне сообразить, обдумать! Не могу я с легким сердцем осудить на гибель невинного человека, не испробовав всех средств спасти его! Де Бретейль - такой неприятный человек! Совсем на француза непохож. И к тому же до нашего сведения дошло, что его "там" отменно ласкают, мне, значит, от него ничего хорошего не ждать. Я с ним говорить не хочу; уж ты сам ему как-нибудь объясни, как мне неприятна кляуза, которую они против Углова затеяли... а я ни о чем просить его не желаю, пойми это, мне легче прямо обратиться к самому королю...

   - Позволю себе напомнить, вашему величеству, что и аббат Паулуччи находится при особе, очень близкой к королю и что, если мы просьбы его не уважим, он жалобой королю может нас предупредить...

   - Неужто тебе, кроме неприятностей, мне нечего сказать, Михаил Ларионович! - прервала его со слезами в голосе государыня.

   Канцлер смутился, и слова, готовые сорваться с его языка, остались невысказанными. А собирался он напомнить царице, что напрасно она принимает такое горячее участие в судьбе Углова, напрасно рискует из-за него неприятностями с представителем французского правительства. Ничего не сделал он до сих пор, чтобы очиститься от подозрения в измене ее величеству. Это подозрение тяготеет на нем до сих пор, и расследованием этого дела ревностнее прежнего занимаются в Тайной канцелярии. Левошка все эти три месяца сидел в остроге и на очных ставках с кучером Барского должен был сознаться, что его барин уезжал куда-то с князем за час до выезда за границу. Ждали только новых улик, чтобы арестовать князя Барского. Вот о чем обещал канцлер довести в то утро до сведения государыни, когда вдруг участие, которое она проявила к Углову, заставило воздержаться от исполнения этого намерения. Чем более вслушивался он в ее возражения, чем больше всматривался в выражение ее лица, искажавшегося раздражением при малейшем намеке об этом человеке, тем более убеждался, что тут какая-то тайна, что есть кто-то такой, кто влияет на нее в пользу Углова. Мысленно решив разузнать все это, он поспешил успокоить государыню уверением, что постарается убедить барона де Бретейля вооружиться терпением.

   - Постараюсь объяснить ему, что пока Углова в России нет, нам невозможно поднимать против него дело. Очень может быть, что это заставит барона принять со своей стороны меры, чтобы разыскать его, - сказал канцлер.

   - Да, да, ему именно на это и надо намекнуть! - воскликнула царица.

   Отчаяние влюбленной девочки она с каждой минутой принимала к сердцу все ближе и ближе. Как Фаина успокоила ее тогда свом чистосердечным признанием! Как ей утешительно было сознавать, чго Углов всем рискнул не для того, чтобы услужить великой княгине, а чтобы преследовать личного врага, ставшего между ним и счастьем. Тронуло государыню также и доверие девушки, и отважность, с которой она позволила себе прервать ее беседу с теткой, чтобы вступиться за своего милого. Да, эта девочка умеет любить, жаль было бы дать ей погибнуть. А она - из тех, которые не примиряются со злой долей: она и в ненависти, как в любви, на все пойдет, если её выведут из терпения. Надо заняться ее судьбой, пусть хоть это молодое, чистое существо искренне поплачет о своей государыне, когда ее не будет, пусть она вступиться за нее, когда будут поносить ее память! Время терять нельзя, она уже без того слишком долго забывала про Фаину.

   Государыня позвала своего любимого камердинера, как только канцлер вышел из кабинета.

   - Сейчас садись в карету и поезжай в дом сенатора Чарушина, - приказала она ему, - скажи сенатору и супруге его, что государыня прислала за их старшей дочерью Фаиной, чтобы немедленно отпустили ее с тобой во дворец. Тебя ведь там знают?

   - Как, матушка, меня там не знать! Кто же меня в городе, по твоей милости, не знает? - возразил с гордостью старик.

   - Значит, с тобой ее не посмеют не отпустить. Поезжай скорее! Да смотри у меня, чтобы Марфа не догадалась, куда и зачем я тебе посылаю!

   - Об этом, матушка, не беспокойся, не в первый раз мне твой секретные поручения исполнять.

   - И прямо ее, через фрейлинский подъезд, в маленькую уборную, рядом со спальней, проведи и тотчас же мне доложи... Ну, поезжай же скорее! Поезжай! - нетерпеливо закричала императрица вслед поспешно удалявшемуся старику.

  

   Государыня вовремя вспомнила про свою протеже.

   Когда ее посланец приехал к Чарушиным, то нашел весь дом в переполохе по случаю отъезда старшей барышни, которую провожали в дальнюю деревню с верными слугами и приживалкой из мелкопоместных дворян, пользовавшейся неограниченным доверием госпожи Чарушиной. Можно себе представить, в какое недоумение и смущение повергло всех известие о желании императрицы видеть Фаину!

   Приказав мужу скорее переодеться и надеть парик, Анна Ивановна, скрыла свое волнение под напускным спокойствием, вышла в зал навстречу почетному гостю, пригласив его в гостиную и заискивающей улыбкой спросила: чем они обязаны высокой чести, которой удостаивает их государыня?

   - Этого вы у меня, сударыня, и не спрашивайте, ничего не знаю, кроме того, что должен, не мешкая ни минуты, привезти во дворец вашу старшую дочку, - ответил Василий Иванович очень учтиво, но тем не менее сенаторша поняла, что настаивать не стоит.

   "Этот упрямый старикашка - такая же придворная штука, как и наша Марфа Андреевна: как ни пытай его, лишнего не скажет", - решила про себя Анна Ивановна и, скрепя сердце, заговорила о другом.

   - А вы, сударь, кстати изволили пожаловать; опоздай ваша милость часика на два, за нашей Фаинушкой пришлось бы в погоню верхового посылать. Мы ее в деревню снаряжаем. Петербургский воздух вредно влияет на ее здоровье, совсем извелась она за эту зиму, а нам с Василием Андреевичем на беду нынешнее лето в деревню невозможно ехать, ну, вот мы и решили ее с доброй нашей знакомой отправить...

   - Я попросил бы вашу милость распорядиться, чтобы ваша барышня меня не задерживала, - прервал ее гость, - как я уже имел честь докладывать вам, государыня изволила приказать немедленно привезти ее во дворец.

   - Да уж не знаю, право, сударь, как и быть! Мы в дальний путь ее собрали, наряды ее все уложены...

   - Наряжать ее не для чего, пусть едет в чем есть, государыня не взыщет...

   - Извините меня, сударь, но вы изволите требовать невозможного, - надменно выпрямляясь, возразила Анна Андреевна. - Я хоть и не удостоилась быть принятой ко двору, но правила благопристойности мне хорошо известны, и ни за что не позволю я себе послать мою дочь в домашнем платье к государыне императрице. Удостойте нас честью минутку здесь повременить; сейчас распоряжусь, чтобы Фаинушка вас долго не задерживала.

   С этими словами сенаторша величественно поднялась с места и неторопливо вышла из комнаты, притворив за собою дверь, чтобы гость не видел, как поспешно побежала в комнату дочерей, где застала их в горячей беседе с горничными девками и девчонками о причине приезда Царского посланца.

   - Где Фаина? - спросила она.

   - У себя наверху...

   - Зовите ее сюда скорее!

   Несколько девчонок кинулись исполнять приказание.

   - А вы все марш отсюда! - обратилась Анна Ивановна к меньшим дочерям, которые поспешили скрыться. - Позвать Игнашку, чтобы мигом причесал барышню а линосанс! И в белое платье ее одеть, с кружевным фишю! - приказала она горничным, выглядывавшим в щелку двери.

   Между тем из другой двери входила виновница переполоха, которой ничего еще не было известно. Ей только сказали, что маменька дожидается ее в детской, и она не задумываясь сбежала вниз.

   - За тобой императрица прислала. Что это значит? Говори сейчас! Для чего ты государыне понадобилась? - накинулась на нее мать, хватая ее за руку и обдавая грозным взглядом. - Просила верно тетку на нас царице насплетничать? От тебя станется! Волком смотришь с тех пор, как дурь на себя напустила! Всякого злого подвоха от тебя можно ждать! Хуже злейшего врага с родителями поступаешь, негодница!

   - Я ничего не знаю, маменька! - чуть слышно проговорила побледневшими губами девушка.

   Сердце у нее так билось, точно выскочить хотело из груди, а в уме кружились мысли одна неожиданнее другой. Государыня за нею прислала. Неужели вспомнила наконец свое обещание взять ее под свою защиту? Может быть, что-нибудь недоброе про "него" узналось, и ей прикажут разлюбить его, забыть про него...

   А мать между тем, не спуская с нее пытливого, подозрительного взгляда, продолжала:

   - Не знаешь? Ну, мы это увидим! Увидим! Ступай одеваться! поговорим, когда вернешься!.. Долго там тебя не продержат. Да помни, что никто, слышишь ли, никто, даже сама императрица не может отнять у нас над тобою власть!.. Ты - нам дочь, и сам Господь Бог не может сделать, чтобы этого не было, помни это! - прибавила Анна Ивановна, возвышая голос.

   - Я знаю, маменька, - прошептала бледнея Фаина.

   - Хорошо, ступай! И не забудь хорошенько нарумяниться, на тебе лица нет! И без того тетка Марфа по всему городу трубит, что мы тебя истязуем. Наверно она и государыне на нас нажаловалась, и мы через тебя, негодяйку, в опалу попадем... Ну, ступай, ступай, некогда мне с тобой разговаривать!

   Вытолкав в дверь трепетавшую от волнения и страха девушку, сенаторша прошла в буфетную распорядиться угощением гостя, которого тем временем занимал, как умел, разговорами сенатор.

   Отказаться от угощения значило бы смертельно оскорбить хозяев, и Василий Иванович слишком хорошо знал это, чтобы не выпить стакана вина, налитого сенатором и поднесенного сенаторшей, но от закуски отказался и позволил себе напомнить приказание государыни - немедленно явиться назад с девицей Чарушиной.

   - Сейчас, сударь, сейчас, дайте ей от испуга и радости хоть немножко опомниться, - возразила Анна Андреевна. - Дочери у меня в невинности воспитаны и о придворном этикете понятия не имеют. Как сказала я ей, что государыня за нею прислала, совсем девка одурела, расплакалась, застыдилась, насилу я ее успокоила.

   - Напрасно она робеет, - заметил Чулков, - добрее да ласковее нашей царицы разве только ангелы не небесах, а на земле равной ей нет.

   - Знаем мы это, сударь, и детям нашим внушаем сызмальства любовь и преданность всему царскому дому... Так ли я говорю, друг мой, Алексей Андреевич? - обратилась сенаторша к мужу, и он поспешил промычать что-то в подтверждение ее слов. - Я даже говорю, что если бы приближенные матушки государыни имели хоть сотую долю ее доброжелательности к людям, царство небесное наступило бы на земле, - продолжала между тем Анна Ивановна, крепко державшаяся мудрого правила, что никогда не следует упускать удобный случай словом и делом повредить врагу. - К сожалению самые близкие к ней особы этого не понимают. Я не на ваш счет это говорю, сударь, - добродетель ваша достаточно по всему государству нашему известна; я веду речь про нашу родственницу Марфу Андреевну...

   - Марфе Андреевне неизвестно про желание государыни повидать вашу дочку, сударыня, и я буду вас покорнейше просить продержать от нее это до поры до времени в секрете, - поспешил гость прервать щекотливые излияния сенаторши. - Ведь почтеннейшая ваша родственница, насколько мне известно, так занята при императрице, что не имеет времени часто навещать вас!

   - Никогда она, сударь мой, визитой своей нас не удостаивает, никогда! - с видом оскорбленного достоинства заявила Анна Ивановна. - Вот он - ей брат родной, - прибавила она, указывая на мужа, - а я и при нем скажу, что, кроме обиды, ничего я себе не вижу от его сестрицы, императрицыной любимицы!

   - Ну, полно, полно, душенька, - пролепетал вне себя от конфуза сенатор.

   - Редко посылает Господь любовь и согласие промеж родственников, - поспешил прийти к нему на помощь гость. - Вот я про себя скажу, из всех моих родственников один только племянник меня радует... Но вот и барышня наша, - с живостью прервал он неприятный разговор и поднялся навстречу Фаине, которая, переступив порог гостиной, остановилась, чтобы сделать ему почтительный реверанс.

   Она была так мила в нарядном платье, с опущенными глазами и высоко поднимавшейся от волнения грудью, под белой прозрачной косынкой, что старик не мог удержаться от улыбки.

   - Являюсь, сударыня, по воле вашей государыни императрицы, как бы в роли вашего похитителя, и судьба моя столь завидна, что я на сегодняшний день никому не уступлю ее, - любезно проговорил он, подавая руку смущенной девушке, чтобы вести ее в прихожую. Затем, не выпуская из своей руки похолодевших, дрожащих пальчиков, он прибавил, обращаясь к ее родителям: - Желаю вам счастливо оставаться, сударыня, и вам, сударь; надеюсь, что вскоре красавица наша обрадует вас счастливой вестью от ее императорского величества, нашей всемилостивейшей государыни!

   Сенатор с сенаторшей в сопровождении всей дворни простояли на крыльце до тех пор, пока царская карета не скрылась у них из глаз. Тогда только Анна Ивановна вернулась в зал, где остановилась, чтобы сказать следовавшему за нею мужу, что она знает, для чего государыня послала за Фаиной.

   - Жениха ей верно нашла. Но, если даже жених этот принадлежит к самой знати и богаче самого покойного Бирона, я своими правами над дочерью не поступлюсь и заставлю моего зятя, будь он граф-разграф, князь-разкнязь, должное уважение мне оказывать.

  

   Весь день в доме сенатора Чарушина напрасно прождали Фаину, а вечером явился камер-лакей из дворца с известием, что государыне благоугодно оставить девицу Чарушину у себя во дворце и чтобы с ним прислали вещи по списку, переданному ему этой девицей. Ни письма от Фаины с просьбой дозволить ей исполнить приказание государыни, пожелавшей оставить ее при себе, ни устного поручения к ее родителям от государыни не было. Даже Марфа Андреевна не наказывала им ничего сказать.

   Велик был гнев сенаторши, но ослушаться приказания императрицы нельзя было и думать, и она приказала выдать камер-лакею вещи, вытребованные дочерью: немного белья и кое-какие безделки из ее маленькой комнатки, на антресолях, к которым она с детства привыкла.

   А камер-лакей между тем, проведенный в буфетную догадливым дворецким, которому казалось неприличным заставлять дожидаться в прихожей посланца из дворца, как слугу простых господ, рассказывал собравшейся вокруг него дворне, как милостиво обошлась с их барышней государыня.

   - Изволили приказать для нее ту комнату приготовить, что рядом с их уборной, и сами позаботились туда пройти, чтобы взглянуть, все ли там расставлено, как следует. Без сомнения, вашу барышню скоро фрейлиной сделают.

   - Наверное милость эту для племянницы сестрица нашего барина, Марфа Андреевна, выпросила, - заметила ключница.

   Камер-лакей усмехнулся.

   - Марфе Андреевне до сих пор неизвестно, что племянница ейная находится во дворце. Василий Иванович весь день заботился о том, чтобы эта новость раньше времени до старшей камер-фрейлины не дошла. Государыня верно сама желает ей про то сообщить.

   Все это после отъезда посланца было донесено барыне, и мысль, что сестра Марфа к авантюре, постигшей Фаину, непричастна, так утешила сенаторшу, что и ей теперь, как и мужу, стало казаться, что им оказана большая честь и что через Фаину всю их семью ждет перемена судьбы к лучшему.

   Однако все ошибались, что Марфа Андреевна ничего не знает о переселении Фаины во дворец. Недаром держала она при себе таких преданных и хорошо выдрессированных слуг, как Шарманчик и Венера. Ей в надлежащее время про все было обстоятельно доложено, но у нее были причины притворяться ничего не знающей. Как и в чем не бывало, пришла она в обычное время укладывать свою госпожу в постель. Фаины между фрейлинами и прислужницами не было, но царица так часто оглядывалась на дверь в уборную и при этом казалась такой взволнованной, что Марфе Андреевне нетрудно было догадаться, где находится ее племянница.

   - Ты что же это опять нездорова, что во весь день ни раза не проведала нас? - спросила государыня, оставшись с Чарушиной наедине.

   - И без меня при твоем царском величестве всякого народа нетолченая труба, - брюзгливо ответила Чарушина.

   - Много ли, мало ли, а мне именно с тобой про одно дело надо потолковать. У нас много новостей сегодня приключилось, Андреевна.

   - Слыхала я!

   - Что ты слыхала? - с живостью спросила царица.

   - Курьеры с депешами из чужих краев прискакали, весь город уже успела новость эта облететь. Поди, чай, Франция все юлит, твое царское величество тревожит?

   - Вовсе нет, из Франции хорошие вести, - возразила государыня, мельком взглядывая на дверь в уборную.

   - Ну, так верно опять перед твоею милостью великую княгиню гнилыми словами обнесли. Я всех этих сплетниц приказала бы помелом из дворца вымести, чтобы следов от них не осталось! Смутьяны проклятые, сумы переметные! - проворчала сквозь зубы Марфа Андреевна.

   - Да нет же, вовсе не то! - воскликнула со смехом государыня.

   - Ну, значит, наши на войне осрамились?! Ничего другого придумать не могу.

   - Какой ты вздор выдумываешь! - запальчиво перебила ее государыня. - Из действующей армии отличные вести. Каркаешь, как ворона; того и гляди, беду накличешь, старая дура!

   - А кто виноват? Все твое императорское величество! Вздумала старухе загадки загадывать! Я и с молода-то отгадчицей не была, а уж теперь даже по лицу Михаила Ларионовича, когда он к тебе с докладом шествует, не могу распознать, с хорошими или с дурными он вестями...

   - А, помнишь, прежде-то?

   - Прежде - дело другое. Что было прежде, то прошло. На Михаила Ларионовича, что ли, хочешь мне жаловаться? Уж этот, кажись, - верный тебе слуга...

   - Не то! Ни в жизнь тебе, я вижу, не отгадать. Поди сюда, Фаина! - крикнула государыня, повертываясь к двери, на пороге которой появилась девушка. - Я взяла ее к себе совсем, вот что! - решительным тоном заявила она, забавляясь деланным изумлением, выразившимся на лице ее старой подруги.

   - Так вот оно что! Вот что от меня целый день таили! - проворчала Чарушина, притворяясь недовольной.

   - Ну, да, именно это, - весело воскликнула государыня. - И пожалуйста, не ворчать у меня и не злиться! Я давно желаю иметь при себе девицу, которая умела бы играть на арфе и пела французские романсы, а про нее мне еще Каравакша говорила, что она этому обучена...

   - Ну, при Каравакше много-ль она еще знала! Вот теперь дело другое, - вставила Чарушина, все еще угрюмо и сердито глядя на племянницу.

   - А также такую, которой я могла бы давать некоторые письма переписывать, у которой был бы красивый почерк, - продолжала государыня.

   - И на этом она, можно сказать, собаку съела. Не люблю я моей невестушки, а что она дочерей не хуже графа Романа {Роман Илларионович Воронцов (1707-1783 гг.) - сенатор и генерал-аншеф при Петре III Федоровиче был отцом Елизаветы Воронцовой, фаворитки императора.} воспитывает, это у нее отнять нельзя: что правда, то правда. Переписывала ты отцу бумаги? - отрывисто обратилась Марфа Андреевна к племяннице.

   - Переписывала, тетенька.

   - Ну, вот я и что говорю, что в чем другом, в писании она твоему: величеству угодить может.

   - Значит, и ты рада, что я ее взяла?

   - Заранее радоваться не умею; пусть поживет да себя на деле покажет, тогда увидим, держать ее или назад отослать. В деревне-то все равно успеет нажиться, если не сумеет твоему царскому величеству угодить.

   - Ну, я очень рада, что против того ничего не имеешь, чтобы она была при мне, - весело заявила государыня. - А не говорила я тебе это раньше, чтобы воркотни твоей да советов наперекор моему желанию не слышать. Ведь все равно я тебя не послушалась бы и поставила бы на своем. Ты знаешь, что я всегда на своем ставлю? - прибавила она.

   - Как не знать!

   - Так вот что еще: дай ты ей ручку тв