Ремезов Митрофан Нилович - Ничьи деньги

промочило. Всю ночь не спалъ.

   На Ожерельевѣ лица не было; красный загаръ уступалъ мѣсто какимъ-то темно-желтымъ пятнамъ; мутные глаза смотрѣли тускло; все лицо, вся фигура обличали усталость и слабость.

   - Гмъ- Знобиловъ помолчалъ немного, точно собираясь съ духомъ.

   - Вольно было пять верстъ тащиться, верхомъ, подъ такимъ ливнемъ. A я ночевалъ, сейчасъ только отъ нихъ... всѣ ночевали. Вотъ и нынче пробыли... онъ замялся.

   - Ты, Мванъ Николаевичъ, чего мямлишь? Ну, что тамъ такое? Нетерпѣливо, нервно заговорилъ Ожерельевъ. Говори что-ли, и такъ знаю.

   - Что знаешь?

   - Ну, ожидаю, догадываюсь. Не тяни ты, ради Бога. Кончено?

   - Да^; что кончено-то? Чего ты волнуешься?

   - Что, что!.. Тьфу! Точно бабу меня подготовляетъ. Дала слово? да?

   - Что же изъ этого? Ну, дала слово, сегодня поздравляли. Ты-то чего кипятишься?

   - И не думаю. Я вчера зналъ, то-есть, предвидѣлъ.

   Онъ провелъ рукой по лицу и по волосамъ.

   - Ну, кончено, такъ кончено. Ожерельевъ открылъ окно, вдохнулъ струю влажнаго вечерняго воздуха и позвонилъ. Въ комнату вошелъ старый солдатъ, разсыльный.

   - Кузьма Ивановичъ, одолжите воды, холодной, со льдомъ.

   - И безо льду холодна будетъ, Антонъ Васильевичъ, сейчасъ изъ родника принесъ, страсть холодная.

   - Впрочемъ и то надо сказать, Богъ все къ лучшему дѣлаетъ, наставительно замѣтилъ Знобиловъ, когда старикъ вышелъ .

   - Да, Панглосъ говорилъ то же.

   - Кто это Панглосъ?

   - Учитель Кандида. Слыхалъ?

   - Нѣтъ, не знаю. Не здѣшн³е?

   - Это въ повѣсти Волтера, улыбаясь пояснилъ Ожерельевъ.

   - A ну, чертъ ихъ возьми и съ Вольтеромъ, досадливо сказалъ Знобиловъ. Ты мнѣ своихъ Волтеровъ не подпускай.... Постой-ка, ты какъ назвалъ? Кандидъ, ничего. У меня Задорная на дняхъ конька ожеребила, познышъ - каналья, пригульной, такъ пригульнымъ и хотѣлъ назвать, Кандидъ лучше. Пусть такъ и будетъ. Дай клочекъ бумаги записать, а то забуду. Кандидъ.

   Знобилонъ записалъ, прочелъ раза два по запискѣ, аккуратно сложилъ ее, и спряталъ въ жилетный карманъ.

   - Знаешь, Иванъ Николаевичъ, я тебѣ очень благодаренъ за то, что ты заѣхалъ сказать. Лучше отъ тебя узнать, чѣмъ отъ кого-нибудь.... А уже навѣрное пожалуютъ посмотрѣть, какой, молъ изъ него видъ будетъ.

   - Это вѣрно. Я потому и заѣхалъ одинъ, предупредить. Навязывался Ярминъ со мной, я его спровадилъ. A все-таки жаль, дѣвка она славная, немножко кисейная, плакса, съ тетенькой привыкла вздыхать да нюнить; - а ничего добрая, съ тобой пожалуй бы выправилась. Впрочемъ, кто ее знаетъ. Тебѣ она нравилась, а мнѣ та, Наташа, больше по душѣ, и покрасивѣе, и пошустрѣй будетъ, съ огонькомъ. Съ Женичкой самъ, того гляди, прокиснешь.

   - Такъ ты бы предпочелъ Наталью Петровну? Женился бы на ней?

   - Я-то? Я, братъ, свою Агафью Самойловну ни на какую принцессу не промѣняю, что Ганьку, что Толпѣгу; давай мнѣ цѣлый конный заводъ - не отдамъ. Что годъ - то конь, да как³е кони-то. Я говорилъ тебѣ, на дняхъ пр³ѣзжалъ ко мнѣ графъ Крейнъ. Сѣделкинъ привозилъ, такъ онъ за трехъ-лѣтка, Бубенъ, знаешь, отъ Толпѣги и Тамбурина, Таборова сына, давалъ по первому слову три тысячи. Я говорю, вы, с³ятельный, пожалуйтѣ на лѣто на бѣгъ и изготовьте двѣ трешницы, тогда разговаривать будемъ. A сейчасъ конекъ у ней, такъ ужъ я тебѣ скажу, отъ Тамбурина, же, не умретъ Таборъ! Если показать Бѣлянину, такъ съ нимъ просто истерика сдѣлается.

   Знобиловъ увлекся своимъ конькомъ, <своими и чужими конями и пустился въ пустился въ нескончаемые подробности о красотахъ и достоинствахъ Толпѣги, Задорной, Пр³ятной, Кролика, Лебедя и Табора, помянулъ, почти забытой памяти, Закраса, Визапура и Стебалу и засидѣлся до позднихъ сумерекъ.

   - Эхъ, заболтался однако. Прощай, давно домой пора. Двѣ проѣздки пропустилъ. Пр³ѣзжай завтра, Ярминъ будегь, еще одинъ артистъ обѣщался пр³ѣхать; посмотримъ матокъ, къ десятой на бегъ готовлю.

   Ожерельевъ обѣщалъ пр³ѣхать; пр³ятели разстались.

   Проводивши гостя, Антонъ Васильевичъ вышелъ на балконъ, вытащилъ изъ закрытой его части кожаный тюфякъ и легъ на него безъ подушки, закинувъ, подъ голову руку. Слѣва надъ горизонтомъ догоралъ молодой золотистый мѣсяцъ, тихо утопая къ тонкихъ струяхъ надземнаго пара; въ темнѣющей выси одна за другой зажигались звѣзды; на западѣ еще пылала заря, нехотя уступая, мѣсто безлунной весенней ночи; воздухъ свѣжѣлъ и легкой дрожью охватывалъ тѣло. Ни мѣсяца, ни звѣздъ, ни зари не видалъ молодой человѣкъ, не чувствовалъ свѣжести ночи, не замѣтилъ, что въ кабинетѣ зажгли огонь, и полоса свѣта, изъ отворенной двери, легла къ его ногамъ, не слыхалъ какъ зашелестѣло женское платье. Онъ ни о чѣмъ не думалъ, ничего не сознавалъ, даже Жени была не при чѣмъ въ этомъ состоян³и Ожерельева; онъ просто разхварывался. На балконѣ показалась женская фигура. Въ домѣ всѣ уже знали о помолвкѣ Жени; кучеръ Знобилина объявилъ о ней въ кухнѣ; съ быстротой телеграфа вѣсть перенеслась въ дѣвичью, въ комнату матери Антона Васильевича. Старушка Ожерельева тоже была нездорова и нѣсколько дней не вставала съ постели.

   - Антонъ Васильевичъ, окликнула вошедшая, вы спите?

   - А, это вы, Катя. Нѣтъ, не сплю.

   - Что же эта вы безъ подушки....

   Катя на минуту скрылась за дверью, вернулась съ подушкой, опустилась на колѣни у матраца, заботливо подняля на руку голову Антона Васильевича, подсунула подъ нее подушку и молча, наклонившись, заглянула ему въ лицо.

   - Вамъ не хорошо тутъ, сыро. Принести одѣяло или пледъ? спросила она.

   - Нѣтъ, мнѣ не холодно. Спасибо, Катя!

   - Да у васъ жаръ; вы больны, встревожилась она и поднялась.

   - Я принесу пледъ.

   Она скоро вернулась съ пледомъ, опять стала на колѣни и укутала Ожерельева.

   - Вы еще ночью захворали, когда вернулись весь мокрый. Я слышала, что вы всю ночь не спали, ходили по кабинету.

   - Спасибо, Катя, милая! Мамѣ не говори, что я боленъ, скажи просто, что уснулъ, не раздѣваясь, и потому не зашелъ къ ней проститься.

   - Антонъ Васильевичъ! Катя, не поднимаясь съ колѣнъблизко нагнулась къ Ожерельеву и засматривала въ его глаза. Антонъ Васильевичъ, стоитъ ли страдан³й женщина, которая васъ не любитъ, не можетъ любить, не можетъ понимать, которая васъ, васъ! промѣняла на малеваннаго, картиннаго гусарика?

   - Оставь это, Катя! Ты сама ничего не понимаешь,- ты еще дѣвчонка.

   - Да, конечно, дѣвчонка, грустно повторила она, откидываясь назадъ и невольнымъ движен³емъ садясь на край матраца.

   - Я только годомъ старше ея.... та барышня, я дѣвчонка...

   - Катя, не обижайся, я это такъ сказалъ. Ты милая, хорошая дѣвушка.

   Ожерельевъ взялъ Катю за руку и притянулъ къ себѣ. При неясномъ свѣтѣ зари, охваченный лихорадочнымъ жаромъ, близк³й къ бреду, онъ, въ первый разъ, кажется, замѣтилъ, что около него сидитъ уже не дѣвочка-сиротка, взятая когда-тo на воспитан³е его матерью послѣ смерти ея отца, вдоваго дьячка, опившагося на святой недѣлѣ, а взрослая дѣвушка, въ полномъ расцвѣтѣ силы, красоты и молодости; въ первый разъ увидѣлъ онъ ея темно-голубые глаза, вспыхивающ³е и искрящ³еся опаснымъ блескомъ; всю ее онъ увидѣлъ не такой, какою она казалась ему до сихъ поръ замѣтилъ, что ея рука вздрагиваетъ въ его рукѣ, что неровно поднимается и опускается ея грудь подъ тонкой русской рубашкой. Онъ выпустилъ ея руку и отодвинулся отъ Кати. Она молча отвернулась, закрыла лицо руками и припала имъ къ колѣнамъ. Послышался тяжелый вздохъ, похож³й на стонъ.

   - Катя, что съ тобой?

   - Ничего, Антонъ Васильевичъ, тяжело, тошно!

   Она встала и неровными шагами направилась съ двери, видно было, какъ вздрагивали ея плечи.

   "Неужели, неужели? промелькнуло въ головѣ молодаго человѣка. Воспитанница матери.... сиротка.... Ганьку ни на какихъ принцессъ не промѣняю.... Катя - Катька... тьфу! гадость, подло, подло!... Мнѣ никогда въ голову не приходило... а какъ она хороша! она лучше ихъ всѣхъ, лучше ее! фу, подлость какая!" Почти вслухъ произнесъ онъ.

  

  

   Легкое въ началѣ недомоганье старушки Ожерельевой превратилось черезъ нѣсколько дней въ сильнѣйшее воспален³е легкихъ и свело ее въ могилу. Въ залѣ, у гроба матери встрѣтился Антонъ Васильевичъ съ Жени и ея женихомъ въ первый разъ послѣ ихъ помолвки. и, подавленный своимъ горемъ, не почувствовалъ ровно ничего; ему не до нихъ было, не до радостей и счастья. Онъ сильно любилъ свою милую старушку, ея утрата поглотила всѣ его душевныя силы, заслонила собой весь м³ръ. Такъ же дружески, какъ прежде, пожалъ Антонъ Васильевичъ руки Жени и Наташи, поцѣловалъ руку Анны Васильевны, вѣжливо и спокойно поздоровался съ Трипольцевым, повидимому, внимательно слушалъ слова сочувств³я, болѣе или менѣе, казенныя утѣшен³я, держалъ себя прилично, но почти ничего не слыхалъ, ничего мы видалъ. На похоронахъ, въ сороковой день опять принималъ ихъ всѣхъ, и ни разу ни одно воспоминан³е былаго не вспыхнуло въ его душѣ, ни на минуту не потревожило его скорби; точно ничего никогда и не было.

   А въ домѣ Дороховыхъ кроили и шили приданое. Женихъ былъ милъ, любезенъ, обворожителенъ... Жени чуть, не молилась на своего Владим³ра. Тѣни сомнѣн³я въ ея будущемъ счаст³и, возникавш³я въ умѣ Анны Михайловны, разсѣявались, когда она видѣла, какъ подергивались влагой его глаза при чтен³и подобныхъ проповѣди писемъ покойнаго генерала. M-me Ларошъ находила его chevalier accompli; прислуга, дворня, всѣ были въ восторгѣ отъ красавца жениха. Одна Наташа держала себя съ вамъ сдержанно и холодно, не смотря на всѣ его заискиван³я; одна она въ интимныхъ бесѣдахъ съ m-me Ларошъ рѣзко высказывала, что въ немъ все - фальшь и притворство, что если онъ chevalier, то chevalier d'industrie, изъ-за чего у нихъ нерѣдко доходило до серьёзныхъ размолвокъ.

   Разъ Наташа встрѣтилась въ саду съ Ожерельевымъ; это было въ его второй визитъ Дороховымъ послѣ смерти матери.

   - Антонъ Васильевичъ, заговорила она, поздоровавшись съ нимъ, - вы вѣдь никогда не лжете.

   - Не могу похвалиться, отвѣчалъ онъ, улыбаясь,- стараюсь по возможности избѣгать лжи и, все-таки, лгу и очень часто.

   - Нѣтъ, послушайте, я хотѣла говорить съ вами совсѣмъ à coeur ouvert. Вы мнѣ всю правду скажете?

   - Не знаю, Наталья Нетрарна, предислов³е страшно. Вамъ бы напрямикъ начать, я, можетъ быть, проговорился бы, а теперь, пожалуй, поопасусь.

   - Скажите мнѣ всю правду, Антонъ Васильевичъ, прошу васъ, какого вы мнѣн³я о Трипольцевѣ? Я измучилась.

   Ожерельевъ смутился.

   - Антонъ Васильевичъ, ради Бога скажите! Я хочу, очень хочу знать ваше мнѣн³е о немъ. Я помогу вамъ. Слушайте! Я о немъ нехорошаго мнѣн³я, по моему, онъ дрянной человѣкъ, все притворяется: Жени не любитъ, играетъ съ ней комед³ю, съ mamam тоже и со всѣми.... и всѣ ему вѣрятъ, всѣ восхищаются имъ, одна я... я знаю, что онъ меня ненавидитъ, а, между тѣмъ, такъ и разсыпается передо мной.... Онъ никого не любитъ и лжетъ, лжетъ. Maman на меня сердится, Жени дуется, а я не могу осилить себя. M-me Laroche, Богъ знаетъ, даже что сказала мнѣ изъ-за него.... Скажите, Антонъ Васильевичъ, не права я, ошибаюсь?

   - Мнѣ очень трудно отвѣчать вамъ, Наталья Петровна, я его совсѣмъ не знаю, едва знакомъ съ нимъ.

   - Не то совсѣмъ Вы не потому не хотите отвѣтить прямо. Вѣдь такъ, по другой причинѣ?

   - Можетъ быть, есть и другая причина, но я, все-таки, его совсѣмъ не знаю и на этомъ очень настаиваю.

   - Вы просто не хотите говорить дурно о счастливомъ соперникѣ. Это chevalerrsque, конечно. Да, я угадала? Слѣдовательно, я права, онъ и вамъ кажется гадкимъ? Приставала Наташа.

   - Послушайте, я вамъ разскажу сцену ихъ помолвки, un morceau de drame ou de haute comedie plutôt, и она передала ему извѣстную сцену въ кабинетѣ.

   Ожерельева покоробило. Наташа зорко слѣдившая за его лицомъ, замѣтила это.

   - Всѣ были заняты своими собственными впечатлѣн³ями и чувствами, растрогались, хныкали, рюмили; я не легко поддалась чувствительности и зорко слѣдила за нимъ. Когда онъ поцѣловалъ Жени и поднялъ голову, я ясно видѣла его гадкую улыбочку,его фальшивые глаза. Въ нихъ такъ и свѣтилось: "теперь не уйдешь отъ меня!" Хорошъ?

   - Мерзавецъ! - сорвалось съ языка у Ожерельева.

   - Да, да. Вы тоже думаете, что я. Антонъ Васильевичъ, надо спасти Жени. Нельзя отдавать ее такому человѣку. Давайте спасемъ ее,- вѣдь вы ее любите!

   Ожерельевъ остановился передъ неожиданностью этого восклицан³я. Быстрыя, какъ молн³я, мысли проносились въ его головѣ, въ ней происходила провѣрка пережитаго за два послѣдн³е мѣсяца. Какъ въ вихрѣ, промелькнули катанье въ яликѣ при закатѣ солнца, крытая терраса съ чайнымъ столомъ, живо изображенная Наташей картина помолвки, полу-сознан³е, полу-бредъ на балконѣ, восторженно-счастливое лицо Жени, имя Ганьки, Агафьи Самойловны, слова Знобилова: "съ ней самъ прокиснешь". Между всѣмъ этимъ, надо всемъ темно-голубые глаза, роскошная русая коса съ черной лентой, падающая изъ-подъ чернаго платка... Влажные кар³е глаза меркли и исчезали передъ блестящимъ взоромъ этихъ большихъ, какъ лѣтнее небо, манящихъ глазъ. Антонъ Васильевичъ снялъ шляпу и молча раза два провелъ рукой по своимъ короткимъ рыжимъ волосамъ.

   - Поздно, Наталья Петровна! Поздно для нея и для меня, проговорилъ онъ задумчиво.

   - Вы ее не любите! Вы уже разлюбили! Неужели всѣ вы так³е, даже лучш³е?

   - Я не лучше другихъ,- всѣ равны, всѣ гадки. Не любите никогда, Наталья Петровна. Любовь.... я вамъ скажу, что такое любовь, когда вы будете замужемъ.

   - Но, послушайте, ради того, что вы любили ее.... Онъ погубить Жени.

   - Поздно, поздно, говорю вамъ. Она не любитъ его,- и этому не вѣрю, не могу вѣрить,- она влюблена въ него, и ничего нельзя сдѣлать; мало того, ничего не должно дѣлать, не слѣдуетъ закидывать въ ея душу даже искры сомнѣн³я въ немъ. Пусть она возьметъ свою долю счаст³я, хотя бы въ иллюз³и, хотя бы купленнаго цѣною ошибки, а потомъ будь, что будетъ. Не намъ распоряжаться судьбой человѣка. Отнять счаст³е, отравить его иногда въ нашихъ рукахъ, а дать его, замѣнить чѣмъ-либо равностоющимъ не въ нашей власти. Согласны вы со мной? Можете вы мнѣ дать счаст³е?

   - Вамъ? - Наташа пристально взглянула ему въ лицо. - Нѣтъ! Я васъ слишкомъ люблю и уважаю для того, чтобы... обманывать. Вы меня не знаете, а я знаю себя. Я такъ возбуждена сейчасъ.... я собой не владѣю и рада, что вы тутъ, именно вы, не другой. Вамъ, Ожерельеву, одному въ м³рѣ, разъ въ жизни я скажу,- я хуже всѣхъ мущинъ, я замужъ пойду за богатство, за знатность; мужа, какой бы онъ не былъ, я любить не могу и не буду. Если бы я влюбилась, я разлюблю человѣка въ ту минуту, когда онъ сдѣлается моимъ женихомъ.... мнѣ сдѣлается противна его глупая, мерзкая рожа, я возненавижу его! Поняли вы меня?

   Наташа круто повернула въ сторону и скрылась за изгибомъ боковой дорожки.

   Пока Наташа такъ волновалась въ саду участ³ю Жени, въ домѣ шла рѣчь о ея собственной участи. Въ такъ называемой турецкой диванной, прохладной, полутемной комнатѣ, убранной на восточный ладъ, ея родная мать, Лид³я Аркад³евна Самурова, за день пр³ѣхавшая изъ Петербурга, лежала на низкой оттоманкѣ, покуривая похитосу и прихлебывая полузамороженный морсъ. Ей было лѣтъ подъ пятьдесятъ, но на видъ едва-ли кто рѣшился бы дать ей болѣе тридцати. Въ черныхъ волосахъ, прикрытыхъ моложавымъ шиньономъ не серебрилось ни одного сѣдаго волоска изъ-подъ густыхъ черныхъ бровей блестѣли темные глаза, полные огня и жизни; морщинъ почти не было замѣтно на румяномъ лицѣ; бѣлыя, холеныя руки были молоды; стройная тал³я, прекрасный бюстъ облиты моднымъ, гладкимъ лифомъ. Вся она имѣла видъ молодой женщины, и трудно было сказать, какую роль играли косметики въ этой моложавости, такъ искусно, такъ умѣло пользовалась ими Лид³я Аркад³евна.

   - Ваше превосходительство,- чуть слышно проговорила горничная, осторожно раздвигая портьеру,- господинъ Ярминъ проситъ позволен³я видѣть васъ.

   - А, пожалуй.- Лид³я Аркад³евна быстрымъ взглядомъ окинула свою юбку, поправила какую-то складку, подушку подъ локтемъ, приподнялась чуть-чуть и договорила: - Пусть войдетъ, проси!

   Горничная пропустила впередъ Аристарха Прокофьевича и скрылась.

   - M-r Ярминъ, садитесь. Очень рада, что вы зашли ко мнѣ; я дѣлаю послѣобѣденную siesta и, признаться, начинала дремать въ этой прохладѣ.

   - Я помѣшалъ вамъ.

   - И прекрасно сдѣлали, Мнѣ послѣобѣденный совъ вреденъ. Хотите курить? Только, pardon, не вашу трубку. Вонъ на столикѣ папиросы и огонь. Кстати, дайте и мнѣ огня, моя пахитоса потухла.

   Ярминъ подалъ огонь и самъ непривычной рукой взялъ папиросу, глубоко засадивши ее между пальцами и выворачивая ладонь, какъ французск³е солдаты отдаютъ честь. Въ три дня, которые Самурова пробыла въ домѣ Анны Михайловны, она каждый день видѣла Ярмина и успѣла присмотрѣться къ нему.

   - Вы-съ меня извините, Лид³я Аркад³евна, если я васъ обезпокоилъ, только мнѣ нужно было переговорить съ вами наединѣ.

   - Секретъ? спросила она, любезно улыбаясь,

   - Да-съ, секретъ и даже большой. Ярминъ запнулся и завертѣлся на мѣстѣ такъ, что подъ нимъ затрещалъ стулъ. Позвольте васъ спросить, вы здѣсь долго изволите прогостить?

   - Ну это не большой секретъ, разсмѣялась Самурова, Пребуду еще дня три - четыре. Мнѣ давъ коротк³й отпускъ.

   - Вы на службѣ-съ?

   - Конечно, на службѣ. Самурова окончательно расхохоталась.- На свѣтской службѣ, самой взыскательной, гдѣ начальниковъ тысячи, а подчиненныхъ одинъ только мужъ.

   Ярминъ понялъ, что сморозилъ и сконфузился.

   - Вы меня извините-съ. Я человѣкъ простой, не свѣтск³й. Извините-съ и позвольте еще спросить васъ, а Наталья Петровна?

   - Наташа? То-есть что же вы хотите о ней спросить?

   - Здѣсь останутся?

   - Нѣтъ, я увожу ее съ собой. Дѣвочка подрастаетъ, скоро пора и ей знакомиться съ свѣтомъ.

   - Да-съ, это точно, пора, съ разстановкой выговорилъ Ярминъ.

   - А что, Лид³я Аркад³евна, такъ ли это необходимо?

   - Что?

   - Знакомиться съ этимъ свѣтомъ.

   - Я полагаю. Не здѣсь же на вѣкъ похоронить мою дѣвочку?

   - Зачѣмъ же хоронить; въ свое время и свѣтъ...

   - Когда же?

   - Вотъ-съ замужъ... пискливый голосъ Ярмина дрогнулъ и оборвался.

   Самурова начинала догадываться въ чемъ дѣло, и внутренно помирала со смѣху. Ярминъ тоже смекнулъ, что_:все уже ясно, и храбро пошелъ на приступъ.

   - Лид³я Аркад³евна, я, конечно, не свѣтск³й человѣкъ, но вамъ извѣстно мое состоян³е, съ нимъ можно въ какомъ угодно свѣтѣ... Наталья Петровна, какъ мнѣ кажется... можетъ быть, если вы ее спросите... однимъ словомъ... Ярминъ запутался и не зналъ, чѣмъ кончить.

   "Неужели Наташа могла подать поводъ этому,этому эскимосу, дикобразу"...

   - Наташа такъ молода еще, что ей рано о замужствѣ, m-r Ярминъ, слишкомъ рано; она почти ребенокъ.

   - Помилуйте-съ, что за рано, что за ребенокъ Наталья Петровеа! наивно удивился Аристархъ Прокофьевичъ.

   - Конечно, едва шестнадцать лѣтъ, пояснила Самурова.

   - Ахъ, что это вы, как³е же шестнадцать. Наталья Петровна почти на годъ, старше Евген³и Александровны.

   - M-r Ярминъ, какъ бы тамъ ни было, я считаю Natalie слишкомъ молодой даже для того, чтобы намекать ей о возможности замужства. Пусть подростетъ, свѣтъ посмотрить, и тогда это уже будетъ ея дѣло. Надѣюсь, во всякомъ случаѣ, что вы навѣстите насъ, когда будете въ Петербургѣ, заключила Лид³я Аркад³евна, давая знать, что кончена ауд³енц³я, начинавшая ей наскучать.

   Аристархъ Прокофьевичъ раскланялся и вышелъ, неудомѣвая, что это такое: чистый отказъ или отсрочка?

   "На отказъ смахиваетъ, очень смахиваетъ, думалось Ярмину, а, впрочемъ, кто ее знаетъ. Наташа, ничего, попросту, кажется, не прочь. У меня двадцать двѣ тысячи десятинъ, не маково зерно, деньгура есть. Рлжна имъ еще нужно! Сами-то въ свѣтѣ своемъ этомъ какъ как³е бѣсы вертятся, въ долахъ, какъ въ репьяхъ, не знаютъ, будетъ ли завтра на что булку купить, а туда же! Попузырятся, попузырятся, обойдутся. Свѣтская гольтепа тоже до безприданницъ не очень лакома. Подождемъ, съѣздимъ и въ Питеръ"...

   "Дикобразъ, настоящ³й дикобразъ! продолжала Самурова, когда драпировка опустилась за Ярминымъ. Однако, что онъ мололъ про Наташу"? Лид³я Аркад³евна позвонила.

   - Позови Natalie! приказала она вошедшей горничной.

   - Поздравляю, ma chère, съ побѣдой. Я считала тебя деревенской дѣвочкой - скромницей, а ты побѣды уже начала одерживать, весело смѣясь встрѣтила Лид³я Аркад³евна Наташу.

   - И блестящ³я, maman? также спросила Наташа, грац³озно усаживаясь около матери на оттоманку.

   - Еще бы, очень! Ярминъ былъ сейчасъ здѣсь и... почти сдѣлалъ тебѣ предложен³е.

   - Что же вы отвѣтили; maman? Неторопливо выговорила Наташа.

   - A ты какъ думаешь, что?

   - Что я молода, о замужствѣ мнѣ думать рано. Такъ?

   Самурова довольнымъ взглядомъ окинула красавицу дочь и, не измѣняя позы, ласково потрепала ее по рукѣ.

   - Одно скажу, Анна Михайловна ген³альная женщина! Въ одно время воспитывала двухъ дѣвочекъ, воспитала двѣ противуположности и сдѣлала именно такъ, какъ нужно. Но шутки въ сторону; вотъ въ чемъ дѣло, Natalie,- здѣсь шалить можно было, позволяю даже еще пять дней, границъ мнѣ тебѣ нечего указывать, знаешь сама. A затѣмъ конецъ, полнѣйш³й конецъ! Я должна тебя предупредить, что у тебя уже есть женихъ; въ течен³е этого года ты выйдешь замужъ непремѣнно.

   - Даже если онъ мнѣ не понравится, или я ему?

   - Этого даже быть не можетъ.

   - Могу я узнать, maman, кто этотъ счастливецъ?

   - Счастливецъ - князь; это я могу тебѣ сказать и только. У васъ бываетъ тринадцать князей отъ 20 до 50 лѣтняго возраста.

   - Чертова дюжина!

   - Фи, Natalie, quelle expression!

   - Pardon, maman, не буду. Скажи мнѣ еще, моему князю 50?

   - Нѣтъ моложе.

   - Жаль, я бы предпочла... Впрочемъ не обо мнѣ дѣло. Я шла къ тебѣ, когда меня позвали. Мама, милая, нельзя ли чего-нибудь сдѣлать для бѣдняжки Жени?

   - Для Жени? Да что же ей нужно? Что такое?

   - Ахъ, maman, ее надо спасти отъ этого жениха. Онъ такой, такой нехорош³й человѣкъ.

   - Чѣмъ это, chère amie? Что ты за пустяки болтаешь!

   - Maman, онъ гадк³й, онъ не любитъ Жени, притворяется, обманываетъ всѣхъ, лжетъ ужасно!

   - Aхъ, дитя! деревенская дѣвочка! Я его отлично знаю et un peu youte sa famillie. То, что ты ему ставишь въ укоръ, я скажу тебѣ, entre nous, составляетъ его единственное достоинство, единственное достоян³е; - отними у него умѣнье всѣхъ обманывать и его наглость, онъ погибъ, ему останется тогда идти на улицу и таскать изъ кармановъ. Ты еще не понимаешь жизни и кипятишься изъ-за пустяковъ. Неужели ты мечтаешь тоже о бракѣ по любви, съ романомъ?

   - Я совсѣмъ другое дѣло, maman. А Жени, бѣдненькая! Неужели нельзя ничего сдѣлать? Нельзя помочь?

   - Поздно, Natalie, и не должно.

   - Боже мой, тоже и онъ сказалъ!

   - Кто, онъ? чъ чуть замѣтной тревогой спросила мать.

   Наташа покраснѣла,

   - Ожерельевъ. Ты его не видала еще. Успокойся - неопасенъ.

   - А, здѣшнихъ мѣстъ фениксъ, презрительно проговорила Лид³я Аркад³евна. Слышала. Неопасенъ, и прекрасно.

   - Неопасенъ, повторила Наташа и скрыла отъ матери легк³й вздохъ, Богъ знаетъ, съ чего сдавивш³й ея молодую грудь.

  

  

   Все общество сидѣло на балконѣ и на минуту примолкло, занявшись уничтожен³емъ огромнаго арбуза. Говорилъ одинъ Трипольцевъ, только что вернувш³йся изъ города въ самомъ веселомъ расположен³и духа.

   - Сегодня мнѣ очень удачный день. Во-первыхъ, въ вагонѣ я совершенно нечаянно встрѣтилъ стараго кавказскаго пр³ятеля. Вы его навѣрное знаете, Лид³я Аркад³евна, Шурочку Крыльцова; помните, вслѣдств³е очень комической истор³и несчастной любви онъ долженъ былъ уѣхать на Кавказъ, лѣтъ семь тому назадъ. Вспоминаете? - Бабо, Кити, Адель,- пояснилъ онъ

   Самурова вспомнила истор³ю насмѣшившую весь Петербургъ и улыбнулась.

   - Онъ, смѣшенъ и не ген³й, конечно, но au fond милѣйш³й человѣкъ. Я едва узналъ его. Представьте - полковникъ, изъ Ташкента ѣдетъ. Il fera son chemin, не тамъ, разумѣется, не въ Петербургѣ, а на окраинахъ. Второе еще лучше; я получилъ письмо отъ maman,- всѣмъ ses respects et révérences les plus profonds, mille baisers pour vous, Genie. Maman извѣщаетъ меня, что, наконецъ, нашъ процессъ поступаетъ въ государственный совѣтъ. Тутъ уже не можетъ быть сомнѣн³я въ успѣхѣ, и мы вернемъ свое. Это было бы очень кстати къ нашей свадьбѣ. Только, я вамъ скажу, ce que couttent messieurs les аблакатъ! C'est un tonneau de Danaides.

   - Это-съ на счетъ австр³йскаго помѣстья? вставилъ свое словцо Ярминъ, отламывая кусокъ арбуза и откусывая отъ него прямо изъ рукъ.

   - Да-съ, австр³йскаго, недружелюбно отвѣтилъ Трипольцевъ и, слегка прищурившись, посмотрѣлъ на Ярмина черезъ^: столъ.

   - Я слыхалъ, продолжалъ онъ, взглядывая на Жени и Наташу, что арбузы и блины дѣлаются вкуснѣе, когда ихъ ѣдятъ руками и не рѣжутъ, а рвутъ.

   - А сами не пробовали? пискнулъ Ярминъ. Его маленьк³е глазки сверкнули и съузились.- Попробуйте-съ! A вкусны ли арбузы въ вашемъ австр³йскомъ помѣстьи, позвольте узнать, и и чѣмъ ихъ тамъ кушаютъ?

   Уже нѣсколько дней, какъ между Ярминымъ и Трипольцевымъ, произошло что-то неладное, и молодой гусаръ подпускалъ Аристарху Прокофьевичу разныя шпильки. Тотъ долго отмалчивался, хотѣлъ было отдѣлаться шуточками, наконецъ, не выдержалъ, обозлился и на каждую шпильку Трипольцева отвѣчалъ какимъ-нибудь замѣчан³емъ объ австр³йскомъ помѣстьи.

   - Кажется, вамъ, г. Ярминъ, спать не даетъ мое помѣстье, окрещенное вами почему-то назван³емъ австр³йскаго, и я долженъ васъ предупредить....

   - Владим³ръ!... испуганно прошептала Жени.

   - Владим³ръ Андреевичъ, съ особенной, едва оттѣненной, интонац³ей обратилась къ Трипольцеву Лид³я Аркад³евна, скажите, ваша maman теперь, въ Петербургѣ? Я, быть можетъ, еще застану ее тамъ. Очень рада была бы ее видѣть, il-y-a des siècles....

   - A знаете, Аристархъ Прокоф³евичъ, говорила Наташа, ломая куски арбуза и кладя ихъ руками въ ротъ,- вы правы, что кушаете арбузы руками они, дѣйствительно, кажутся вкуснѣе. Отчего бы это? Антонъ Васильевичѣ, вы наше inciclopedie, объясните отчего?

   - Очень можетъ быть, что прикосновен³е стали къ нѣжной ткани арбуза имѣетъ вл³ян³е на его вкусъ, отвѣчалъ улыбаясь Ожерельевъ.

   - Въ самомъ дѣлѣ. Евграфъ, дайте серебряный ножъ, фруктовый, приказала Наташа слугѣ,- Мы будемъ опыты дѣлать.

   - Да-съ, Антонъ Васильевичъ указалъ настоящую причину, говорилъ Ярминъ.- Видите, стальной ножикъ темнѣетъ, стало быть, что-нибудь да дѣлается съ нимъ...

   - Окисляется, подсказала Наташа.

   - Да-съ, окисляется. Слѣдовало бы ввести за правило рѣзать арбузы, вотъ какъ вы хотите, серебряными ножами....

   Готовый разразиться скандалъ былъ предотвращенъ. Жени взяла подъ руку^: жениха и сошла съ нимъ въ садъ. Наташа, Ожерельевъ и Ярминъ возились съ опытами надъ арбузомъ. Лид³я Аркадьевна заговорила съ Знобиловымъ о лошадяхъ и восхитила его своими познан³ями въ дѣлѣ, казавшемся ему недоступнымъ женскому уму. Ей оказались короткими знакомцами и Таборъ, и Кроликъ она слыхала про Толпѣгу, выразила желан³е посмотрѣть ее, Тамбурина и ихъ потомство, и обѣщалась осенью непремѣнно пр³ѣхать къ Знобилову полюбоваться его заводомъ.

   Все обошлось, какъ нельзя лучше. Одна Анна Михайловна жмурилась, крѣпко стиснувъ старческ³я губы; на ея лицѣ не исчезла морщинка тревоги и страдан³я; мрачныя сомнѣн³я не покидали ея нѣжно-любящей души. Долго крѣпилась старуха, наконецъ, не выдержала на этотъ разъ и рѣшилась поговорить съ Самуровой, съ ней подумать и посовѣтоваться, не потому, чтобы невѣстка пользовалась особеннымъ ея расположен³емъ; Анна Михайловна даже мало знала ее, но считала за очень умную, очень свѣтскую и ловкую женщину. Улучивши свободную минуту, она вызвала Лид³ю Аркадьевну въ свой кабинетъ.

   - Chère Lydie, я къ вамъ съ просьбой; помогите мнѣ!

   - Ахъ, Анна Михайловна, какъ вы можете просить меня; я вся, всегда къ вашимъ услугамъ. Располагайте мной всегда, всегда!

   - Милая моя, скажите мнѣ, что вы думаете о Трипольцевѣ?

   - Mais.... c'est ш³ homme trés comme-il-faut, хорошей фамил³и, связи прекрасныя....

   - Ахъ, не то, не то совсѣмъ!

   - Состоян³е, кажется, нѣсколько разстроено; да у кого же оно и не разстроено теперь. Но онъ молодъ, связи....

   - Не то, chère Lydie, я хотѣла спросить васъ. Какого вы мнѣн³я о немъ, какъ о человѣкѣ, о его нравственныхъ качествахъ, о его душѣ?

   Самурова удивленно взглянула на свою собесѣдницу.

   - Я его мало знаю, Анна Михайловна. Знаю его въ обществѣ; тамъ онъ, вамъ всѣ; ничего дурнаго о немъ ни отъ кого не слыхала, принятъ вездѣ.... Вотъ и все, что я знаю.

   - 4идщ Аркадьевна, Lydie, вы меня не понимаете! Видите, я живу въ глуши, давно-давно отстала отъ свѣта, отвыкла отъ людей, разучилась распознавать ихъ.... Я вамъ скажу, пока онъ не былъ женихомъ Жени, онъ мнѣ казался прекраснѣйшимъ человѣкомъ; съ тѣхъ поръ, какъ сталъ женихомъ, я не знаю, что со мной сдѣлалось.... меня мучаетъ сомнѣн³е. Я не знаю, хорошо ли я сдѣлала, допустивши ихъ сближен³е, допуская этотъ бракъ. Вся душа изныла, и нѣтъ ей покоя! Вы, Lydie, свѣтская женщина, вы опытнѣе меня, наконецъ, вы посторонн³й, человѣкъ, скажите, какимъ вы его находите. Хорош³й онъ, или нѣтъ?

   - Вы мнѣ задаете такой вопросъ, Анна Михайловна.... Право я не знаю, какъ отвѣтить на него.

   - Прошу, умоляю васъ, всю правду скажите мнѣ, чуть не плакала Дорохова.

   - Милая моя, Анна Михайловна, я никогда не позволила бы себѣ сказать вамъ неправду, или скрыть отъ васъ мое мнѣн³е, но.... я ничего не могу сказать, мнѣ нечего отвѣчать вамъ, я сама ничего ре знаю. Мнѣ онъ кажется....

   Анна Михайловна замерла отъ ожидан³я.

   - Кажется.... mais un homme tout-à-fait comme-il-faut, договорила Самурова и сама невольно улыбнулась, во время, однакоже, спохватившись придать своей улыбкѣ возможно грустнѣйшее выражен³е.

   - Вотъ таковы мы, свѣтск³е люди, прибавила она печальнымъ голосомъ.

   Анна Михайловна тяжело вздохнула и безпомощно опустила сѣдую голову, полную гнетущихъ думъ.

   - Но все-таки, Lydie, вѣдь какое-нибудь впечатлѣн³е производитъ же онъ на васъ. Поставимъ такъ вопросъ, чтобы вы сказали, если бы онъ сватался не къ Жени, а къ Наташѣ?

   "Живо подала бы ему карету!..." Подумала, но не сказала Самурова.

   - Право не знаю, отвѣчала она вслухъ. О замужствѣ Natalie я еще не думала; при томъ, конечно, Трипольцевъ не настолько блестящая парт³я, чтобы за него отдать дочь les yeux fermés, въ особенности Natalie.... У Жени свое прекрасное состоян³е; моя, вы знаете.... наши дѣла, Анна Михайловна.

   - Однако же онъ надѣется выиграть процессъ объ очень большомъ имѣн³и, гдѣ-то на Волыни, на австр³йской границѣ.

   "Et des châteaux en Espague par-dessus le marché", промелькнуло въ головѣ Самуровой.

   - Да, конечно. Только этотъ процессъ, какъ я слышала, далеко.... не такъ близокъ къ юнцу, какъ думаютъ Трипольцевы.

   Въ гостиной раздались голоса Наташи, M-me Ларошъ и пр³ѣхавшихъ князей Вадловскихъ.

   - Lydie, еще одно слово, тихо проговорила старуха. - Вы думаете, Жени будетъ счастлива съ нимъ?

   - Ахъ, Анна Михайловна, они любятъ другъ друга, и по совѣсти говорю вамъ, я не вижу, почему бы ей не быть счастливой. Онъ человѣкъ очень.... порядочный, закончила Самурова. Сказать "хорош³й", почему-то языкъ не повернулся.

   Анна Михайловна отерла глаза и пошла въ гостинную.

   "Au bout du compte, je crois, qu'il est trop tard", прошептала про себя Лид³я Аркадьевна, провожая глазами Дорохову.

   - Я зналъ, я сердцемъ чувствовалъ, что встрѣтилъ въ васъ, Жени, моего ангела хранителя, горячо говорилъ Трипольцевъ, углубляясь въ чащу сада съ своей невѣстой.- Теперь я это чувствую всѣмъ существомъ своимъ, сознаю умомъ. Тогда это было безотчетно,- такъ дитя бѣжитъ къ тому, кто его приласкаетъ, защититъ,- теперь это убѣжден³е. Вы посланы мнѣ провидѣн³емъ, чтобы исправить меня, сдѣлать лучше, сдержать во мнѣ дурные инстинкты, выработанные нашей жизн³ю. Вы это доказали, вы сейчасъ сдѣлали это.

   - Владим³ръ, что я сдѣлала? Могу ли я....

   - Вы, вы все можете сдѣлать со мной, изъ меня. Одного вашего слова, моего имени, чуть слышно произнесеннаго вашими чистыми устами, довольно было, чтобы избавить меня и этого.... дикаго человѣка отъ.... Богъ знаетъ, отъ чего. Онъ дикъ и, по правдѣ сказать, очень гадокъ. Ему мое имѣн³е на Волыни дѣйствительно не даетъ покоя - вы, быть можетъ, сами замѣтили это. Я вамъ покажу изнанку всей этой истор³и, не красивой; но вѣдь намъ, невѣста моя, жизнь дѣлить придется, все мое - ваше, мои тайны и секреты - ваши. Иначе я не понимаю жизни съ любимой женщиной. Какъ ни грязно, а я долженъ показать вамъ, что называется, le dessous des cartes этой игры. Ярминъ разбогатѣлъ тамъ, по сосѣдству, на Волыни, у него есть какой-то клочекъ; смѣтившй, что наше дѣло близится къ концу, онъ началъ приставать, чтобы я продалъ ему процессъ, мое право на имѣн³е, конечно, за безцѣнокъ. Разумѣется, я отказался. Этотъ господинъ добылъ гдѣ-то, перекупилъ вексель моей матери, началъ имъ пугать.

   - Фи, какой онъ не хорош³й! Я не ожидала...

   - Жени, Жени, свѣтъ прекрасенъ, люди гадки! Я предложилъ ему перевести долгъ на меня; онъ не согласился, И вотъ съ той минуты на каждомъ шагу старается мнѣ напомнить о долгѣ матери разными намеками на мое имѣн³е. Если бы не вы, мой добрый ген³й, ангелъ мой, я не знаю, чѣмъ бы это сегодня могло кончиться.

   Трипольцевъ обхватилъ рукой тал³ю дѣвушки, привлекъ ее къ себѣ и хотѣлъ поцѣловать. Жени сдѣлала усил³е, чтобы вырваться изъ его объят³й и низко нагнула голову, скрываясь отъ поцѣлуевъ.

   - Не надо, Владим³ръ, не надо этого.... пустите меня!

   Она вырвалась отъ него взволнованная, красная до ушей, съ слезинками на глазахъ.

   - Жени, почему не надо? Я люблю тебя, Жени моя! Вѣдь цѣлуешь же ты меня тамъ при людяхъ.

   - Нѣтъ, нѣтъ, не надо, Владим³ръ, не должно!... Тамъ при всѣхъ.... здѣсь не должно. Не требуй.... не требуйте этого отъ меня, Владим³ръ. Я не могу.... иначе я не буду оставаться съ вами одна.

   Послѣдн³я слова были сказаны такъ твердо, такимъ тономъ, что Трипольцевъ удивленно посмотрѣлъ на свою невѣсту. Онъ въ первый разъ слышалъ ея голосъ, звучащ³й такими полными нотами. A она стояла передъ нимъ, не поднимая глазъ, съ пылающимъ лицомъ, трепетная, боязливая.

   "Тетушкины жантильности" проговорилъ онъ про себя.

   - Я люблю тебя, моя Жени, и твое слово законъ, Ты говоришь не должно, слѣдовательно, это такъ. Я вѣрю и покоряюсь.

   Взглядъ, полный чистой нѣжности и безпредѣльной любви былъ ему отвѣтомъ.

  

  

   - Скажите на милость, что такое происходитъ между вами и Трипольцевымъ? спрашивалъ Знобиловъ Ярмина, когда они выѣзжали вмѣстѣ за ворота Дороховской усадьбы.

   - Ничего-съ. Г. Трипольцеву деньги нужны, хотѣлъ у меня занять, а я-съ не ростовщивъ, въ займы не даю-съ. Пр³ятеля выручить могу,- понуждись вамъ, Антону Васильевичу, сдѣлайте милость, очень радъ буду служить. A незнакомымъ, или такимъ, какъ г. Трипольцевъ, не дамъ,- не ростовщикъ. Ну, онъ и осерчалъ, началъ меня допекать своимъ остроум³емъ.

   - А вы его австр³йскимъ наслѣдствомъ. Да что это за австр³йское помѣстье? Вы знаете, жили тамъ, кажется.

   - Какъ же не знать-съ. Нѣтъ ничего ровно.

   - А какъ же процессъ-то, существуетъ же онъ? Неужели, онъ и процессъ выдумалъ?

   - Нѣтъ-съ, процессъ есть; только все дѣло давнымъ - давно брошено, выѣденнаго яйца не стоитъ. Обѣ стороны отступились. Это его отецъ затѣялъ съ однимъ паномъ, просто зря; капризъ одинъ былъ. Тотъ тоже, полякъ гоноровитый, не захотѣлъ уступить. Денегъ они просудили вволю. A съ тѣхъ поръ, какъ старики померли, и дѣло н