Мамин-Сибиряк Д. Н. - Пир горой

p;  - Всякий по-своему счастлив, Агния.

   - Не прикидывайся, смиренница. Все знаю...

   Агния Ефимовна, действительно, все знала, что делается у Аннушки, и рассказывала мужу. Яков Трофимыч хохотал до слез, когда жена так смешно все представляла. Он убедился, что она, действительно, возненавидела Капитона и готова устроить ему всякую пакость.

   - Ах, если бы можно было его разорить! - со вздохом повторяла Агния Ефимовна. - Будет, порадовался. Надо и честь знать... Ничего бы, кажется, не пожалела!

   - И Аннушки не жаль?

   - Чего ее жалеть-то... Все равно, Капитон ее не любит.

   - Ну, это ихнее дело... Промежду мужем и женой один бог судья.

   А дела Капитона шли все лучше и лучше. Из тайги шли хорошие вести. Золото лилось рекой... Егор Иваныч повел дело сильной рукой, и промыслы давали страшный дивиденд. В первый же год на долю Густомесова и Мелкозерова досталось тысяч по шестидесяти. Так, за здорово живешь, сыпались деньги. На долю Капитона доставалось меньше, но он проживал втрое больше, чем получал от Егора Иваныча. Скоро дошли слухи, что и другие, уехавшие в тайгу по следам Егора Иваныча, тоже получили свою долю, открывая новое золото. Сосногорск вообще переживал самое тревожное время, как охваченный лихорадкой человек. Наступал какой-то золотой век, причем Егор Иваныч являлся чуть не колдуном, разворожившим похороненные в тайге сокровища.

   Осенью Капитон уехал в Сибирь, а Анна Егоровна осталась. Теперь она начала часто бывать у Густомесовых, с которыми ее связывали общие скитские воспоминания. Она чувствовала, что Яков Трофимыч ее любит, как родную дочь, и инстинктивно льнула к этому родному огоньку.

  

  

  

   Скоро для Агнии Ефимовны исчезла и последняя тень затворничества. Новые сибирские дела требовали усиленной работы, а Яков Трофимыч никому не доверял и ничего слышать не хотел о помощнике. Между тем нужно было и счета подвести, и съездить в банк, и достать какую-нибудь справку. Агния Ефимовна вдруг оказалась великим дельцом. Она быстро освоилась со всей этой деловой механикой и сделалась необходимой сотрудницей мужа. Труднее всего было Якову Трофимычу выпускать жену хлопотать по делам одну, поэтому он уговаривал Анну Егоровну выезжать вместе.

   - Тебе-то я верю, Аннушка, - повторял слепец. - А женушка, того гляди, сбрендит... Знаю я ее превосходно.

   Агния Ефимовна не обижалась этой опекой и везде таскала за собой Анну Егоровну. Сделавшись необходимой, она быстро вкралась в полное доверие к мужу. Теперь уже он советовался с ней, как поступить в разных затруднительных случаях.

   - Ты у меня золото, Агнюшка, - говорил слепой. - Ежели бы я совсем мог довериться тебе... Знаю, все знаю, какая ты есть.

   Познакомившись со всеми делами мужа, Агния Ефимовна составила довольно сложный план мести Капитону. Часто по ночам она уже видела его разоренным, униженным, жалким и впредь торжествовала победу. Да, он будет в ее руках и будет ждать одного ее ласкового взгляда. Иногда, проверяя присылаемые Егором Иванычем приисковые счета, она очень ловко подчеркивала растраты Капитона, разнесенные по разным статьям.

   - Так, так, женушка, - соглашался Яков Трофимыч. - Этак-то Капитон и совсем разорит нас... Вот он как распыхался.

   - И совсем он не нужен нам, - говорила Агния Ефимовна. - Только зря деньги травим...

   - Что поделаешь, Агнюшка! Вся статья в Егоре Иваныче... Для него и терпим Капитошку. А промежду прочим посмотрим...

   Эти подготовительные беседы делали свое дело. Яков Трофимыч мало-помалу озлоблялся. С другой стороны, он был так доволен, что жена сама подводит ненавистного Капитона. Оставалось обработать Лаврентия Тарасыча, и Агния Ефимовна действовала здесь с особенной осторожностью, чтобы характерный старик не догадался, по чьей дудке будет он плясать. Когда при Мелкозерове Яков Трофимыч начинал травить Капитона, она непременно вставляла какое-нибудь словечко за него.

   - Молод еще Капитон Титыч. Остепенится...

   Густомесов был в восторге от такой политики.

   - Старик-то, старик-то в каких дураках, Агнюшка... Ха-ха!.. Ты его ловко взнуздываешь, а он-то думает, что все сам... Ловко!

   - Нельзя по-другому-то... Никого не слушает Лаврентий Тарасыч, а бабу где же послушает. Еще наоборот сделает...

   - Вот, вот... Ты нахваливай ему Капитошку-то. Ох, и согрешил я с тобой, Агнюшка!..

   Так прошла зима, а когда по последнему пути вернулся из тайги Капитон, все уже было готово. Он приехал вместе с Егором Иванычем и, конечно, ничего не подозревал.

   - Ужо к нам приедет, так ты с ним поласковее, - учил жену Густомесов. - А я будто не слышу... Хе-хе!..

   - Не учи, Яков Трофимыч.

   - Ах, эти бабы! Вот разбери-ка ее, что у ней на уме. А Капитошка-то прост, всему поверит. Потеха!.. Уж ты постарайся, Агнюшка, чтобы комар носу не подточил.

   Действительно, Капитон приехал к Густомесовым вместе с женой и был принят, как дорогой гость. Агния Ефимовна встретила его спокойной улыбкой. Дальше все шло, как по писаному. Яков Трофимыч был необыкновенно весел и только ухмылялся, слушая, как жена разговаривает с Капитоном. Потом старик не выдержал и принялся отчитывать гостя. Капитон выслушал попреки молча, молча повернулся и молча пошел в переднюю, не простившись с гостеприимным хозяином. Анна Егоровна страшно перепугалась и бросилась уговаривать Якова Трофимыча.

   - Голубчик, Яков Трофимыч, что же это такое?..

   - Люблю тебя, Аннушка, а Капитошку в порошок изотру...

   Агния Ефимовна воспользовалась этим моментом и догнала Капитона уже в передней. Здесь она прямо бросилась к нему на шею, обняла и, глядя в глаза, шептала:

   - Милый, милый... как я тебя люблю!.. И ненавижу и люблю...

   Капитон от неожиданности ничего не мог выговорить. Он чувствовал ее горячее дыхание, чувствовал, как две тонких руки обвили его шею, и не мог шевельнуться.

   - Агния Ефимовна... - шептал он, набирая воздуха.

   - Какая я тебе Агния Ефимовна? Нет здесь Агнии Ефимовны, а есть только безумная женщина... Ну, взгляни ласково, сокол ясный!..

   Она и плакала, и смеялась, и припадала к нему головой.

   - Сколько я ждала... сколько мучилась... Та разве это понимает? Девчонка она несмысленая... Ты будешь мой, мой, мой... Утоплюсь, руки на себя наложу, а будешь мой. Милый, миленький, родной!..

   Этот безумный бред обжег Капитона огнем, и он даже пошатнулся на месте, как пьяный, а потом сильной рукой обнял обезумевшую женщину. Она только закрыла глаза и вся распустилась, точно подкошенная. Эта немая сцена была прервана послышавшимися шагами Анны Егоровны. Агния отскочила, посмотрела кругом безумными глазами и захохотала, как русалка.

   - Это мой слепыш меня ревнует... - объяснила она Анне Егоровне. - Понимаешь? Съел он меня... А ты думаешь, взаправду он говорил про Капитона? Ничего, все уладим...

   Капитон только опустил глаза и молча простился с сумасшедшей хозяйкой. Агния Ефимовна бросилась к окну и смотрела, как Капитон усаживал жену в экипаж, - она ждала, что он оглянется на окно. Но он не оглянулся... Она, когда тронулся экипаж, погрозила вслед уезжавшим кулаком и опять захохотала.

   - Ловко, Агнюшка! - хвалил слепой и тоже смеялся. - Как я его ошарашил... Турманом вылетел. Носи, не потеряй... Что он тебе говорил?

   - Да ничего... Трясется весь, как осиновый лист, и сказать ничего не может. Даже жаль...

   - Больно сердит, а на сердитых воду возят. Жаль только Аннушку...

   - Ее-то чего жалеть? У ней сейчас отец богатый...

   - Отец-то отцом, а муж-то, видно, милее... Как она меня тут улещала помириться с Капитоном. Даже расплакалась... Конечно, слаба ваша женская часть...

   Все это было только началом устроенной Агнией Ефимовной облавы на Капитона. Следующим номером явилась крупная размолвка с дядей Лаврентием Тарасычем, который, не говоря худого слова, прямо выгнал племянника в шею. Положение Капитона получилось критическое, и он сразу обозлился на всех и кончил тем, что уже сам разругался с Егором Иванычем и даже выгнал его из своего дома.

   Последнее случилось благодаря бестактности Егора Иваныча. Старик, узнав о размолвке зятя с Густомесовым и Лаврентием Тарасычем, начал его уговаривать помириться.

   - Нехорошо, Капитон... Ты помоложе, мог бы и стерпеть. Не чужие люди... Может, тебе же добра желают.

   - А тебе какое дело до меня? - грубо ответил Капитон.

   - Как какое? Ведь моя дочь-то... Да ты никак очумел!..

   - Была твоя, а теперь моя...

   - Капитон, не форси!.. Капитон, утиши свой характер...

   - Да ты что ко мне пристал-то, старый черт?..

   Тут уж Егор Иваныч обиделся и обругал зятя, а Капитон взял его за плечо и вывел в переднюю.

   Очутившись на улице, Егор Иваныч опомнился и только тут понял, какую он глупость сделал. Не надо было трогать Капитона, когда он всердцах, а выждать, когда утихомирится, и потом усовестить. Огневой мужик, одним словом... Дальше старик понял, что теперь все обрушится на ни в чем не повинную Аннушку. И дочь жаль, и покоряться на старости лет не приходится. Капитон тоже не понесет повинную голову. Одним словом, как ни кинь - одинаково скверно. Старик даже всплакнул про себя. Очень уж горько ему показалось свое старое одиночество.

   Крепился он целых три дня и наконец не вытерпел, отправился к Густомесовым и упросил Агнию Ефимовну съездить за Аннушкой.

   - Да он меня еще убьет, Капитон-то, - отнекивалась она. - Право, уж я не знаю, Егор Иваныч...

   - Ничего, не убьет, - уговаривал жену Густомесов. - Нас он, действительно, искрошит в крошки, а тебя не посмеет тронуть...

   Агния Ефимовна еще ни разу не бывала в доме у Капитона и ехала туда в большом смущении. Тяжело переступать порог, за которым милый, хороший живет с другой. Аннушка ужасно обрадовалась гостье, она все эти дни проплакала.

   - Я за тобой приехала...

   - Ох, не отпустит он меня. Грозится всех убить... зверь зверем ходит.

   - Ну, страшен сон, да милостив бог... Дай-ка я сама с ним переговорю.

   Капитон встретил гостью довольно сурово, но она не смутилась, а прямо подошла к нему и заговорила:

   - Ну, ударь... ну, убей!.. Ах, ты, Аника-воин!

   - Зачем пришла-то?

   - А как в сказке говорится: прилетела сорока-белобока и говорит: "Не кручинься, удал-добрый молодец, не печалуйся, а все будет по-нашему"...

   Разговор с Капитоном продолжался довольно долго, так что Аннушке надоело ждать.

   - Едва уговорила... - объяснила Агния Ефимовна, вернувшись в комнату Аннушки. - До смерти уморилась с твоим-то идолом. И меня пообещал убить в другой раз... Ну, едем.

   Аннушка от души пожалела добрую приятельницу и долго целовала ее за услугу и заступу, а Агния Ефимовна закрывала глаза и отворачивала от нее лицо.

  

  

  

   Рассвирепевший Капитон сразу оборвал всякие отношения с дядей, с тестем и Густомесовым, заперся у себя в доме и кутил напропалую. Деньги у него еще оставались.

   - Это я им открыл золото, а они меня в шею! - орал он пьяный. - Я им покажу... И всех зарежу. Да... А золота сколько угодно найдем.

   Набрались у Капитона в доме такие же пьяные благоприя-тели из чиновников и купцов, - и пошел дым коромыслом. Анна Егоровна со страху по целым дням запиралась у себя в комнате и могла только плакать. Впрочем, один раз она попробовала уговорить мужа, но он так ее оттолкнул от себя, что несчастная женщина полетела на пол.

   - Отстань, постылая...

   Это последнее слово было тяжелее побоев. Оно окончательно убило несчастную женщину. Постылая жена... Ведь это хуже смерти. Она припомнила, как Агния называла своего мужа постылым, и понимала, что это значит. Перед ней точно самый свет закрывался. А ведь она привыкла к мужу и начинала его любить так хорошо, как любят скромные женщины. И вдруг ничего нет... В девятнадцать лет постылая, а что же дальше-то будет? Анна Егоровна в каком-то ужасе закрывала глаза и старалась совсем не думать об этом будущем. Вон отец уговаривает терпеть и не перечить мужу, а легко это делать?.. С другой стороны, Анна Егоровна была на стороне мужа, потому что все напрасно его обижали - и Густомесов и Лаврентий Тарасыч. Она не могла только понять, за что все так разом поднялись на него.

   Тосковавший Егор Иваныч теперь частенько завертывал к Густомесовым отвести душу. Посылать Агнию Ефимовну за дочерью он стеснялся, а ждал, когда это сделает сам Яков Трофимыч.

   - Вот так устроил Аннушке приданое... - сетовал старик, качая седой головой и вздыхая. - Где у меня глаза были, когда выдавал дочь замуж? Копил-копил да черта и купил... Ох, тошнехонько, Яков Трофимыч!..

   - Сам виноват... Благодари бога, что жив ушел от милого зятюшки.

   - Да я не о себе... Что я, мое-то все прожито, а вот как будет милая доченька жить со своим разбойником.

   - А ты пойди да прощения у него попроси, что спустил тебя с лестницы.

   - Ох, не говори: голова с плеч. А она-то, безответная, у меня его же, разбойника, выправляет...

   - Уж бабы завсегда так. Одна им всем цена...

   Назлобствовавшись, Густомесов начинал жалеть и посылал жену за Аннушкой. Агния Ефимовна обыкновенно и слышать об этом не хотела и соглашалась только после усиленных просьб.

   - Видеть его не могу... - уверяла она. - Только уж для тебя, Егор Иваныч, неприятность себе сделаю.

   Егор Иваныч упрашивал ее со слезами на глазах, и Агния Ефимовна отправлялась. Анна Егоровна приезжала, как всегда, спокойная и серьезная, точно ничего особенного не случилось, и никогда не жаловалась отцу на мужа. Но отцовское сердце чуяло, что дело неладно, и болело вдвойне. От дочери Егор Иваныч узнал, что Капитон составляет какую-то новую компанию и едет в тайгу один. Теперь старику опостылели и эта проклятая тайга, и это проклятое сибирское золото, из-за которого он загубил любимую дочь. Жила бы она тихо и мирно, вышла бы замуж за какого-нибудь скромного человека, а он, Егор Иваныч, на старости лет радовался бы. А тут вон что вышло... И не удумаешь, как быть. Если идти и покориться Капитону - еще хуже будет, потому неукротимый у него характер.

   Агния Ефимовна торжествовала молча и молча только улыбалась про себя, когда слышала разговоры о новой компании. Какой дурак даст денег Капитону... А между тем он, действительно, отправлялся в тайгу на разведки, а деньги ему дала она, Агния Ефимовна. Когда она предложила ему эти деньги, Капитон с удивлением посмотрел на нее.

   - Откуда у тебя деньги-то, Агния?

   - А мои собственные, милый-хороший... За что я терпела-то свою муку-мученическую столько лет? Все равно, муж помрет и откажет мне все... Своими-то деньгами всякий может распорядиться.

   В первое время Капитону зазорным казалось пользоваться этими бабьими деньгами, да еще крадеными, а потом он как-то разом на все махнул рукой. Он быстро поддался неукротимой энергии Агнии Ефимовны и только говорил:

   - Убить тебя мало, Агния. Никакого в тебе страха нет.

   Добывать деньги у мужа было делом нелегким, и Агния Ефимовна вела дело с дьявольской хитростью, пользуясь полным доверием мужа. На первый раз она вынула лежавшие на хранении деньги в банке. Яков Трофимыч считал свои капиталы на ощупь, и она, вместо сохранной расписки из банка, подсовывала ему простую бумагу. На первый раз она позаимствовала всего тридцать тысяч и надеялась их пополнить потом, когда Капитон найдет таежное дело. Муж все равно ничего не узнает, потому что никому, кроме нее, не доверяет. А денег осталось еще больше двухсот тысяч...

   Так и пошло. Перед отъездом в тайгу Капитон проговорил:

   - Ну, Агния, смела ты, а только добром все это не кончится... Быть нам с тобой на одной веревочке.

   - Пустяки: двум смертям не бывать, а одной не миновать.

   Агния Ефимовна только улыбалась. Что такое деньги? Только бы он, ясный сокол, посмотрел ласково, приголубил, обнял... Она была готова на все за одно ласковое слово. Жизнь в ней кипела. Капитон невольно поддавался ее обаянию и тоже готов был на все.

   - А ты будешь вспоминать обо мне там, в тайге? - ластилась к нему Агния Ефимовна. - Жену вспомнишь, а меня позабудешь...

   Вместо ответа Капитон только сжимал ее в своих могучих объятиях и поднимал на воздух, как перышко.

   - Милый, любишь?..

   - И люблю и ненавижу...

   - Вот как я тебя... Не забывай. Пришли весточку. А в случае чего, за деньгами дело не встанет.

   Совестно было Капитону прощаться с обманутой молодой женой, но он слишком далеко зашел - возврата не было. Он рассчитывал на одно, что отработает выкраденные у Густомесова деньги и тогда будет чист. Ведь и деньги-то эти он же им дал, ежели разобрать правильно. Одним словом, начиналась та преступная логика, когда человек оправдывает себя во всем. Важен первый шаг, а там преступление покатится с горы комом снега.

   Капитон уехал, а Егор Иваныч разнемогся и остался дома. Теперь уже могли вести таежные дела и без него, благо все было устроено, налажено и предусмотрено. Старик был счастлив, что мог запросто видаться с дочерью, которая приезжала его проведывать каждый день. Хорошая была эта Аннушка, покорливая, серьезная - вся вылитая мать. Цены бы ей не было, если бы другой муж попался. Ну, да тут говорить нечего: от своей судьбы никто не уйдет... Егор Иваныч только вздыхал.

   Много хороших вечеров скоротали отец с дочерью. Теперь Егор Иваныч мог с ней говорить, как с вполне взрослым человеком, и каждый раз убеждался только в одном, какую хорошую дочь вырастил. Раз, в минуту откровенности, он проговорил:

   - Ах, Аннушка, Аннушка... Загубил я тебя. Польстился на богатство, а теперь через мое-то золото твои слезы льются.

   - Ничего, тятенька, как-нибудь перетерплю... Опомнится Капитон Титыч.

   - Опомнится? Горбатого-то, милушка, одна могила исправит...

   Аннушка залилась слезами, спрятала свое лицо на отцовской груди и прошептала:

   - Люблю я его, тятенька... К сердцу он пришелся.

   - Ну, а он как? Любит?..

   - Сначала-то очень любил, а теперь... я сама виновата, что не умела угодить.

   - Постой, постой... г-м... Нет, тут что-то дело неладно. Да...

   Здесь в первый раз у старика мелькнуло в голове подозрение на Агнию, но он смолчал и ничего не сказал дочери. Зачем ее тревожить напрасно?.. Никогда не любил старик увертливой и ловкой Агнии Ефимовны, а теперь, перебирая события последнего времени, не мог не заметить, что дело не чисто. Что-то уж весела Агния Ефимовна и на глазах у всех ластится к слепому мужу. Раньше-то не так было... Опытный старик достаточно видел на своем веку и инстинктом почуял потаенную ложь. Да, что-то тут кроется... И Капитон неспроста переменился к жене.

   "Колдунья какая-то, - думал старик. - Ну, нет, погоди, матушка... Мы еще посмотрим, чья возьмет".

   Между прочим, Егор Иваныч припомнил переговоры о новой компании, которую составил Капитон. Тоже дело не чисто, потому что негде им, прохвостам, было взять денег.

   Немного поправившись, Егор Иваныч отправился к Густомесову. Агнии Ефимовны как раз не случилось дома.

   - В банк уехала, - объяснил слепой.

   - Так, так...

   - Она ведь у меня по всем статьям. Лучше меня дела все помнит...

   - Так, как. Что же, дело хорошее... Да, хорошее. А ты все-таки того, Яков Трофимыч, не очень-то доверяйся. Великий соблазн идет от денег... Вот как-нибудь вечерком посчитали бы вместе твои капиталы...

   - Ну, нет, спасибо. Считай у себя зубы во рту...

   Слепой обиделся и по пути припомнил, как подсыпался к нему Лаврентий Тарасыч вот с такими же жалостливыми речами, а потом взял да и объегорил в лучшем виде. И этот туда же... Нет, шалишь, хотя и пораньше родился.

   Они расстались довольно холодно. Егор Иваныч тоже обиделся за недоверие. На лестнице он встретил Агнию Ефимовну.

   - Здравствуй, хозяюшка... Все хлопочешь?

   - Умаялась, Егор Иваныч. Дела-то большие, а бабий ум короче воробьиного носа...

   Агния Ефимовна сразу поняла, с чем приходил Егор Иваныч, и только улыбнулась. Немного опоздал старичок...

  

  

  

   Важен первый шаг, а остальное приходит само собой. Устроивши первый подлог, дальше Агния Ефимовна пошла вперед уже с легким сердцем. В самом деле, не все ли равно, отвечать за тридцать тысяч или за триста? И что значат деньги, когда душа огнем горит? Агния Ефимовна окончательно завладела мужем, и он теперь верил только ей одной. Для своих целей ей нужно было заручиться таким же доверием Анны Егоровны, и она добилась этого. Дело в том, что в своих письмах к жене Капитон Титыч постоянно напоминал, чтобы она во всем слушалась Агнии Ефимовны. Анна Егоровна была рада хотя этим угодить мужу и постоянно защищала Агнию Ефимовну перед отцом.

   - Чужая душа - потемки, тятенька, а, по-моему, Агния Ефимовна - хорошая женщина. Трудно ей, бедной... С зрячим-то мужем горя не расхлебаешь, а тут изволь нянчиться с слепышом. Другая давно бы сбежала...

   - Было бы куда бежать...

   - Нет, ты ее не любишь, тятенька, и поэтому так говоришь.

   - Ох, не люблю, Аннушка! Грешный человек, не верю ей... Вон она мужа-то как обошла. Я как-то заговорил с ним стороной про нее, так он вот как на дыбы поднялся... Съесть готов.

   - Кому же и верить, как не жене?

   - Глядя по тому, какая жена. А промежду прочим, не нашего ума дело: не наш воз, не наша и песенка. Что-то вот только около тебя, Аннушка, она уж очень обихаживает... Боюсь я.

   - В скиту-то вместе сидели, ну и дружим. Натерпелась она там довольно... И не расскажешь всего... И теперь еще, как вспомнит, так и зальется слезами горькими Агния-то Ефимовна.

   А Агния Ефимовна делала свое дело, не покладаючи рук. Она уже получила тайным путем от Капитона два письма. Дело у него не ладилось, и он просил все новых и новых денег. Счастье точно отступило от Капитона, когда он сошелся с Агнией Ефимовной. Все пошло через пень-колоду. А тут же рядом другие все богатели не по дням, а по часам. И все получали свою часть... Лаврентий Тарасыч и Густомесов загребали деньги лопатой, а из-за их спины урвали свою долю и остальные, как Рябинины и Огибенины. В каких-нибудь два года уездный глухой городок сделался неузнаваемым, точно его залила золотая волна. Везде строились большие дома, справлялись богатые свадьбы, веселье катилось широкой рекой. Около больших людей наживалась и вся остальная мелкота. Страшное богатство хлынуло на всех, и все говорили только о таежном золоте.

   Чужое веселье не давало спать только Агнии Ефимовне. Она ненавидела больше всех старика Лаврентия Тарасыча, памятуя его отношения, и повела свою бабью политику. Нашелся у нее и помощник, какой-то выгнанный приказный Кульков, писавший прошения по кабакам. Разыскала его Агния Ефимовна, призрела, одела, обула и начала сама учиться приказным кляузам. Пьяница Кульков знал все и в ее умелых руках сделался кладом.

   - Ах, если бы утопить Лаврентия Тарасыча! - вздыхала Агния Ефимовна, слушая деловые речи дошлого приказного человека. - Ничего бы, кажется, не пожалела... Дом тебе куплю, Кульков, ежели обмозгуешь.

   - Утопить-то такого осетра трудненько, а напакостить можно в лучшем виде. Первое дело, надо его поссорить с Яковом Трофимычем...

   - А как их поссоришь? Уж очень верит Яков-то Трофимыч Лаврентию Тарасычу... Старые дружки. Еще в степи фальшивые бумажки вместе ордынцам сбывали. Водой их не разольешь...

   - В большом-то все умны, а мы их на маленьком подцепим, благодетельница. Москва от копеечной свечки сгорела...

   И научил приказная строка уму-разуму. Все счета по промыслам были на руках у Агнии Ефимовны. Кульков разыскал в них одну графу, где был показан какой-то лишний расход на шарников. С этого и началось. Агния Ефимовна вперед подтравила мужа, а когда приехал Лаврентий Тарасыч, вся история и разыгралась, как по писаному.

   - Да что ты пристал ко мне с шарниками? - вспылил Мелкозеров. - Не стану я тебя обманывать...

   - Да это все равно, Лаврентий Тарасыч, а денежки счет любят.

   - Отвяжись, смола!.. Плевать я хочу на твоих шарников...

   - Тебе плевать, а мне платить...

   - Да ты за кого меня-то считаешь, Яков Трофимыч?

   Тут уж вспылил Густомесов и отрезал:

   - За благодетеля я тебя считаю, Лаврентий Тарасыч... Али забыл, как тогда пожалел меня и за здорово живешь получаешь теперь с промыслов любую половину. Да еще на шарниках нагреть хочешь...

   И этот покор стерпел бы Мелкозеров - было дело, - не помяни Густомесов о шарниках. Лаврентий Тарасыч вскипел огнем, ударил кулаком по столу и заявил:

   - Коли твои такие разговоры со мной, так я тебя и знать не хочу, слепого черта. Да еще тебе же нос утру...

   Когда на шум прибежала Агния Ефимовна и принялась уговаривать вздоривших стариков, взбесившийся Мелкозеров оборвал ее:

   - А ты чего тут свой бабий хвост подвернула? Брысь под лавку...

   Густомесов вскочил, затрясся и крикнул:

   - Вон, Лаврушка!.. Знаю я тебя, заворуя... и сам тебе еще почище нос-то утру. Вон из моего дома...

   Эта сцена послужила началом громадного процесса, тянувшегося целых двадцать лет и стоившего тяжущимся несколько миллионов. Стороны ничего не жалели, чтобы утопить друг друга, а около этого дела кормилась целая орда приказных. Кульков знал, как "отшить" "ндравного" толстосума, и заварил кашу. Агния Ефимовна торжествовала, избавившись так легко от последнего человека, который мог ей быть опасным. Она сама повела процесс и настраивала мужа. Яков Трофимыч мог только дивиться, откуда она все знает, - ни дать ни взять тот же приказный.

   Когда Капитон вернулся из тайги по последнему пути, все дело было уже сделано. Он приехал невеселый, ночь-ночью. Да и нечему было веселиться: целых восемьдесят тысяч закопал Капитон в тайге, а заработал из-за хлеба на воду. Зато Агния Ефимовна еще никогда не была так весела.

   - Все будет по-нашему, милый, хороший!.. Отдохни лето, а осенью я тебя отпущу.

   Заговорила, уластила Агния Ефимовна друга милого, и Капитон махнул на все рукой. Двум смертям не бывать, одной не миновать... Совестно было ему перед безответной женой, вот как совестно, а тут чужая жена за душу тянет, Пробовал Капитон сопротивляться, но из этого ничего не вышло.

   - Ты только у меня пикни! - грозилась Агния Ефимовна. - Сейчас все на свежую воду выведу и вместе с тобой в Сибирь пойду...

   - Ах, змея, змея... - удивлялся Капитон.

   Подался даже Егор Иваныч, когда заварилось дело Густомесова и Мелкозерова. Агния Ефимовна сама пошла по судам и все вызнала. Старик только дивился, откуда что берется у бабы. Очень уж ловкая бабенка оказалась, такая ловкая, что и не видно было в Сосногорске. Всех обошла, везде у ней была своя рука.

   - Ну, баба, - дивился старик. - Ей и книги в руки... Заперла она дух нашему Лаврентию Тарасычу. Вот как заперла...

   Теперь уж Агния Ефимовна шла и ехала, куда хотела, и везде ей был почет и первое место. Широко развернулась умная баба, на все руки была ходок, только своего сердца не могла утешить. Очень уж любила она Капитона, который только не ел из ее рук.

   - Не тебе бы такую бабу любить, - говорила она, ласкаясь к Капитону. - Прост ты у меня, да еще делить тебя приходится с женой...

   - Ну, ты это оставь... Анна тут ни при чем.

   Агния Ефимовна теперь ревновала Капитона к жене и не могла никак совладать с собой. Все-таки она его жена, - из песни слова не выкинешь. Она следила за ними и мучилась, когда Капитон начинал жалеть жену. Агния Ефимовна возненавидела теперь несчастную женщину и поэтому была с ней особенно ласкова. Капитону делалось страшно, когда он видел их вместе. Он начинал бояться Агнии Ефимовны, как лошадь боится хорошего кучера. А она назло ставила его постоянно в такие положения, что вот-вот все раскроется и он пропадет ни за грош. Теперь Агния Ефимовна назначала ему свидания у себя в доме и целовала на глазах у мужа. Ей нужна была опасность, нужно было, чтобы Капитон боялся, нужно, чтобы постылый муж нес кару за свое недавнее тиранство...

   Мало этого, Агния Ефимовна являлась к Капитону, как к себе домой, и всем распоряжалась, как настоящая хозяйка. Даже прислуга не смела ничего сделать без ее приказа. Анна Егоровна все это видела, мучилась про себя, плакала, но никому и ничего не говорила. Раз только она сказала Агнии Ефимовне:

   - Побойся ты бога, Агния, если людей не стыдишься...

   - Какая ты глупая, Аннушка, - засмеялась Агния. - Было бы за что ответ держать да бога бояться... Вон и то говорят, что я любовница твоего мужа. А кто осудил, с того и грех взыщется...

   Анна Егоровна сама не знала, есть что-нибудь у Капитона с Агнией или это ей кажется. Очень уж смело держала себя Агния. С нечистой-то совестью от добрых людей бегают, а она всем в глаза смотрит. Капитон был какой-то странный, и Анна Егоровна видела только одно, что он тоже побаивается Агнии. Хорошо было уж то, что Капитон не обижал жены и с глазу на глаз обходился с ней ласково.

   - Тошно мне, Аннушка, - говорил он перед отъездом в тайгу. - Только и отдыхаю на промыслах.

   Капитон был рад, когда лето прошло и он мог уехать из Сосногорска в тайгу.

   - Смотри, мил-сердечный друг, не забывай меня, - наказывала Агния Ефимовна на прощание.

   - Ох, не забуду, Агния... Надела ты мне веревку на шею.

   - Своя жена веревка-то, а чужая на утеху молодецкую... Ах, ты, удал-добрый молодец, что крылья-то опустил?

  

  

  

   Процесс Густомесова с Мелкозеровым точно послужил примером для других. Огибенины и Рябинины, работавшие вместе, тоже перессорились и тоже начали судиться. Спорные промысла оставались без дела, а нажитые в тайге капиталы пошли на тяжбы. В то же время коренные сибиряки не дремали и по готовым следам напали на таежное дело и, с своей стороны, подняли споры против сосногорских золотопромышленников. От Иркутска до Петербурга все суды были завалены этими делами. В тайгу посылались специальные комиссии для исследования дела на месте и только сильнее запутывали кипевшую войну.

   Но самым громким процессом оставался все-таки густомесовский. Лаврентий Тарасыч рвал и метал, чтобы утереть нос противнику, и расстроил свои личные дела по заводам. Сильный был человек, но все средства были в делах, и приходилось рвать живым мясом деньги из разных статей. Вообще, выходило очень скверно. Раза два Мелкозеров подсылал Егора Иваныча для переговоров с Густомесовым, но тот возвращался ни с чем.

   - Приступу к нему нет, - объяснял старик. - В том роде, когда человек осатанеет...

   - Ничего ты не умеешь сделать как следует, - сердился Лаврентий Тарасыч, топая ногой. - Сам поеду и все устрою...

   - Кабы хуже не вышло, Лаврентий Тарасыч, потому как там эта самая змея... Все от нее.

   - Ты меня учить?!

   Егор Иваныч только пожал плечами. Мелкозеров, действительно, отправился сам к Густомесову и этим уже сделал шаг к примирению. Ведь сколько лет дружили, хлеб-соль водили, а тут из-за каких-то шарников подняли смуту... Мелкозеров ехал с самыми миролюбивыми намерениями, которые разбились сейчас же, как только он вошел в густомесовский дом. Его встретила Агния Ефимовна и довольно дерзко спросила:

   - Вам кого нужно, Лаврентий Тарасыч?

   - Как кого? - вскипел старик. - Чей дом, к тому и приехал...

   - Дом мой...

   Мелкозеров надел шапку, молча повернулся, плюнул и вышел. Только напрасно себя срамил. Надо было слушать Егора-то Иваныча... Агния Ефимовна торжествовала свою самую большую победу, рассказывая мужу, как она встретила гордого толстосума.

   - Ловко ты его обзатылила! - восторгался Яков Трофимыч. - Плюнул, говоришь? Ха-ха... Не поглянулось. Отваливай в палевом, приходи в голубом...

   - Это он раньше засылки делал через Егора Иваныча, а теперь сам расскочился...

   - То-то озлился, бедный! Ловко... Все хвалился нос утереть мне, а тут самому утерли.

   - Еще не то будет, дай срок...

   - Верно, Агнюшка. Ничего не пожалею, чтобы извести его...

   Эти успехи уже перестали радовать Агнию Ефимовну. Что она ни делала, а главное все-таки оставалось: слепой муж держал ее, как железная цепь, а Капитон принадлежал другой. Много передумала Агния Ефимовна, и так и этак раскидывая умом, а выходило одно. Ну, в лучшей случае, муж умрет - Аннушка останется. Аннушка умрет - муж останется. А когда оба они умрут, пожалуй, и не дождешься. Потом Агния Ефимовна заметила печальную вещь, именно, что за последние два года сильно состарилась. Пока сидела в неволе - все было хорошо, а теперь подкралась старость, как вор... И никуда не уйдешь, ничего не поделаешь. А тут еще, как назло, Анна Егоровна похорошела. Здоровая такая стала, белая, молодая, одним словом, кровь с молоком. Приедет Капитон из тайги и променяет чужую жену на свою.

   Агния Ефимовна решилась на последнее средство. Она вызвала Капитона из тайги и заявила ему, что они вместе поедут хлопотать по делу с Лаврентием Тарасычем в Петербург.

   - Этого Яков Трофимыч хочет, - объяснила она, глядя вопросительно на милого друга. - Вот поговори с ним сам...

   Капитон ожидал всего, но только не этого. Он ушам своим не верил. Густомесов принял его одного, велел запереть все двери и повел серьезные речи.

   - Сердился я на тебя, Капитон, а теперь надоело... Не стоит. А лучше ты сослужи мне службу, съезди с Агнюшей в Петербург. Ловкая она у меня, оборотистая, а все-таки куда одна баба повернется... Только одно тебе скажу: не очень-то она тебя любит. Так уж ты того, как-нибудь сократи свой карахтер. Не всякое лыко в строку... Да и не молода она сейчас-то, так тебе и покориться в самую пору.

   Агния Ефимовна повела дело так, что муж должен был упрашивать ее ехать с Капитоном. Она для приличия поломалась и согласилась только с тем условием, если поедет вместе Аннушка. Это был второй акт комедии. Анна Егоровна отказалась от поездки наотрез, с настойчивостью, удивившей даже Агнию Ефимовну, точно это была совсем другая женщина.

   - Поезжайте лучше одни, - уговаривала она мужа. - А мне что-то нездоровится, да и отец тоже все что-то припадает...

   Эта поездка была отчаянным ходом со стороны Агнии Ефимовны. Она своими руками разрушала работу нескольких лет и шла вперед очертя голову. Единственная мысль овладела ею безраздельно... Пожить с Капитоном хоть один месяц, как живут другие. А там пусть будет, что будет... Старость была на носу, и терять времени не приходилось.

   - Теперь ты мой, мой... весь мой! - шептала Агния Ефимовна, когда они выезжали из Сосногорска с Капитоном на почтовых. - Час - да мой...

   Капитон угрюмо молчал, предчувствуя что-то недоброе. Он вообще заметно охладел и тяготился этой связью, опутавшей его по рукам и по ногам. Когда Агния прижималась к нему головой или плечом, он испытывал неприятное чувство, точно его начинало что-то давить.

   - Любишь меня? Ведь любишь? - шептала Агния, напрасно стараясь заглянуть ему в глаза. - А я знаю, о чем ты думаешь... Ты о жене скучаешь.

  

   Вместо себя при Якове Трофимыче, уезжая, Агния Ефимовна оставила Кулькова. Как это случилось - проболтался ли Кульков спьяна, или выдал свою благодетельницу сознательно, или проснулась в нем совесть, - но не прошло двух недель после отъезда, как вся история устроенных Агнией Ефимовной хищений раскрылась во всей полноте. Говорили, что Кульков куплен был Лаврентием Тарасычем, что его запугал Егор Иваныч; но это все равно, - он после своего предательства прожил только один месяц, и в его скоропостижной смерти обвиняли Агнию Ефимовну, хотя она и была в Петербурге.

   В одно прекрасное утро Густомесов послал за Егором Иванычем. Когда старик приехал, Густомесов принял его келейно и заявил свои сомнения относительно сохранности своих капиталов. Осторожный Егор Иваныч пригласил еще третье достоверное лицо и только тогда приступил к проверке густомесовских капиталов. Оказалось, что наличность представляла скромную цифру в сорок тысяч, а четырехсот тысяч недоставало. Вместо банковых билетов оказалась простая белая бумага, которую Яков Трофимыч берег в железном несгораемом шкафу. Но этого было мало. У Агнии Ефимовны была от мужа полная доверенность, и по этой доверенности она набрала денег направо и налево, где только могла набрать. Кто же мог не поверить Густомесову? В общем, сумма растраты простиралась до миллиона, а Густомесов оказался чуть не нищим. Удар был настолько велик и неожидан, что Яков Трофимыч повторял только одно:

   - Не понимаю... Ничего не понимаю. Это Капитон грабил меня. Это его дело...

   Возникло новое громкое дело. Капитон и Агния Ефимовна были возвращены в Сосногорск этапным порядком и заключены в тюрьму. По старым порядкам суд тянулся несколько лет, и обвиняемые все время сидели в тюрьме. Агния Ефимовна от начала до конца выдержала характер и не признала за собой никакой вины: знать не знаю, ведать не ведаю. Как с ней ни бились, но довести до сознания не могли, а старый уголовный суд держался именно на признании самого обвиняемого. Мало этого, - она запутала в деле много других, которых обвиняла, главным образом, во взяточничестве, вымогательствах и сообщничестве. Дело разрасталось все больше, так что даже сами судьи были не рады ему. Капитон не сдавался года три, а потом махнул на все рукой и принес повинную. Когда это передали Агнии Ефимовне, она со спокойной улыбкой заметила:

   - Кто повинился, с того и взыскивайте...

   Восемь лет тянулось дело, пока Агния Ефимовна предстала пред судьями. Но и тут вышел казус: Густомесов скоропостижно умер накануне. Некому было обвинять, и громадное дело рухнуло само собой. Присутствовавший на заседании Егор Иваныч думал свою горькую думу: не открой он таежного дела, ничего бы не было, а главное, не загубил бы он дочери...

   - Да, хорошее приданое я тебе приготовил, Аннушка...

   Оправданные судом Капитон и Агния Ефимовна сейчас же уехали в Сибирь, и об них не было ни слуху ни духу.

   Первый вал бешеного сибирского золота пролетел, и в Сосногорске наступило тяжелое похмелье после пира горой.