Лесков Николай Семенович - Оскорбленная Нетэта

v align="justify">   Я без ума от ее красивой походки, ее суровость мила мне... Как она пьет, и каждый глоток бежит в ее горле!.. Что за дивные пальцы у ней на руках и какой гибкий голос! Как воздымается грудь у нее и что говорят ее брови! Я хочу умереть от этой женщины, рожденной для моего мученья!

  

   (Без сомнения, между любовниками происходит не одна встреча, не одно объяснение. По крайней мере один раз пылкий любовник заявляет настойчиво свои права любящего, но встре­чает отпор в целомудрии чистой женщины.)

  

   - Так вот это кто, бесстыдный и наглый, кто каждую ночь к притолкам двери моей воровски прикрепляет цветы!

   - Да, это я... я этот вор и могу быть хуже, чем вором! Я готов унижать себя всячески перед тобою, я не смущусь на коленях средь бела дня ползти к твоему порогу, лежать у него простершись в пыли или биться до смерти головою о твою дверь!..

   -Ты краснеешь... Тебе, может быть, жарко? Ты, может быть, позволишь мне навевать на тебя прохладу твоим вее­ром.

   Обнимает, она его бьет по лицу и царапает щеку.

   - О, ты подняла руки... ты меня бьешь и цара­паешь. Этим ты на пожар приносишь огонь, и не я виноват, что твое платье пришло в беспорядок и скользит с плеч тво­их ниже... Я пользуюсь тем, что открыто теперь взорам моим.

   И он взял ее за плечи так, что она вся откинулась назад от боли, и, поцеловав ее много раз кряду, бросил ее на по­мосте.

   На плечах ее были знаки всех пальцев, и там, где приходилися ногти, выступала кровь.

  

   (Убедясь, что все тщетно, Деций прибегает к последней мере. Зная религиозность Нетэты, он подкупает жреца храма Изиды Хрема с тем, чтобы тот подстроил ему обладание Не­тэтой ценою золота. Прекрасную патрицианку надо только убедить, чтобы она согласилась провести ночь в храме Изиды, может быть, отдав себя неземным ласкам бога Анубиса. Хрем исполняет обещание и внушает Сатурнину и Нетэте, что именно Нетэта избранница бога. Наивно верующая, целомуд­ренная женщина покорно принимает волю неба и добровольно подчиняется всему ритуалу, какой должен предшествовать разделению ею ложа небожителя. Быт жрецов, храм, народные поверья, картина приготовлений с самого привода ее коварным жрецом к святилищу Изиды воскресает из сохранившихся от­рывков.)

  

   На широких и довольно грязных ступенях закрытого всхода сидели нагие мальчики и предлагали входящим жен­щинам покрытые воском гадательные таблички, которые получали для продажи от жрецов храма и платили денеж­ный взнос за право продавать таблички у входа. Женщины, купившие табличку, писали на ней вопрос, на который же­лали получить ответ от прорицающего оракула, и, положив на дощечке свою мету, подавали ее храмовому служителю, который уносил ее в святилище, где табличку принимал жрец, имевший непосредственный доступ к богине. И таб­личка целую ночь оставалась у "святейшей матери", а на другой день служители возвращали их приносительницам, из которых каждая узнавала свою табличку по заметке, ко­торая была ею сделана.

   Нетэта купила себе табличку и, получив с нею вместе от продавца рыбий зубок, вставленный в тростинку, написала на воске - не вопрос, а одну свою метку, и в ответ получила стихи:

  

   Пусть не дерзает никто уходить из-под власти Амура

   Или пусть знает, что он - богу живет вопреки.

  

   Поклонение египетской богине Изиде было очень рас­пространено в Риме. Несмотря на то, что при Тиверии пра­вительство не одобряло этого культа, женщины всех сосло­вий наполняли капище "Великой Матери" и именовали ее "исцелительницей" и "всеблагопомощной". Жрецы ее каза­лись очень простодушными, но были очень коварны: они распускали под рукою слух о чудесах и имели преданных и подкупных людей, которые разглашали о их благодеяниях, всегда умалчивая о их сборах, которые во много раз превос­ходили раздачи. Жрецы других капищ негодовали на Изидино капище, но должны были молчать, так как и у них дела шли по тому же самому плану, хотя не с таким совер­шенным успехом. Успех этот приписывали старшему жрецу "всеблагопомощной".

   Жрец сказал (Нетэте), что она, как избранница бога, должна теперь соблюсти себя в сугубой чистоте, неприкос­новенно от мужа: он повелел ей сказать об избранье своему Сатурнину и три вечера брать ароматные ванны и прово­дить ночь одной в своей спальне с размышлением о сыне великой богини, а дни затем проводить в храме у трона Изиды... И она так и жила, соблюдая тело свое в неприкосновенной чистоте, а мыслью воспламеняйся к богу. И так прошло два дня, и когда она ушла на третий утром, то уже не должна была в этот день возвратиться, ибо в ночь, следо­вавшую за этим днем, ей надлежало принять в свои объятия бога Анубиса.

   И она ушла в этот день так же, как и в два первые дня рано утром, приняв ароматную ванну, и провела весь день одна в уютном покое за статуей святейшей богини, в непре­станном ожидании бога, но Анубис не приходил до вечера, и Нетэта должна была остаться в храме и видела здесь пер­вые сумерки, и ужасалась, и стыдилась своей слишком лег­кой льняной одежды.

  

   (Не без трепета и не без смутного непреодолимого беспо­койства выходит Нетэта в роковой день из дома.)

  

   ...Вот она готова покинуть свою тихую спальню и до­машних пенатов и выступает на опасный путь. "Зачем ты исторгаешь отсюда меня, лучезарный Анубис? До сих пор я ничего не боялась, а теперь я в смятении - сердце мое ноет, дух занимается, млеют руки, истома в плечах и гнутся коле­ни... Я хочу вся укрыться, потому что боюсь Зефира и Эвра, Борея и Нота... И все это из-за тебя. Из-за тебя мне должно бояться, потому что мне страшно... потому что... я боюсь... ты мне сделаешь вред..."

   Она оглядывается на дом.

   Поздно оглядываться на землю, когда отвязан канат и волны помчали корабль в открытое море...

  

   (И вот она наконец у святилища таинственной богини.)

  

   Хрем поднялся на ступени к истукану Изиды и, взяв систр¹ у ее ног, воззвал к женщинам, державшим в руках свои приношения:

   - Благочестивые женщины! В воле святейшей богини есть то, чтобы сегодня и завтра алтарей ее не касалась жена, которой минувшей ночью были даны от Венеры восторги... Сложите свои приношения там, на руки благочестивого брата Фаона, и пусть только та подойдет к алтарю святей­шей, которая провела ночь одиноко!

  

   ¹ Систр - род медных кастаньет, употреблявшихся в Египте при культовом служении в честь богини Изиды.

  

   Все отошли к Фаону, а осталась с дарами на руках только одна Нетэта...

   Он ее осенил воскрылиями своей широкой одежды и, потрясая над ее склоненной головою мелодический систр, похвалил ее целомудрие и сказал ей, чтобы она хранила себя в чистоте и вторую заветную ночь и дал ей небольшое изображение Изиды, лежавшее долго у ног великой статуи, и завещал не касаться его иначе как чистой рукою, в одной только льняной одежде и с помышлением о боге Анубисе в сердце.

   - Он тебя, дочь моя, за все наградит.

  

   (В присутствии ее старый Хрем возносит за нее моленья богине.)

  

   - Прими, о богиня, сей ладан и мирру и устрой, о, свя­тая, да примет из смертных чистейшую - сын твой, Анубис, в свои божественные объятия. Дай ей силу снести его божественное приближение к ней, и да не опалит ее огонь его избрания... О, Анубис, услышь!.. Покройся желтой одеждой блаженства и нисходи, она уже готова... Она тебя ждет в легкой льняной тунике... и стынет от страха... Не утомляй ее больше... Сходи к ней с высот, она жаждет огня и сама запылает, как пышущий камень алтарный.

   Он входит; она молится, Хрем отходит. Благовонья тре­щат - туман и головокруженье. Она чувствует, что она пья­на...

   А когда стало темно, завеса ее дверей всколыхалась, и она думала, что это Анубис, и в страхе упала на колени и закрыла руками лицо. Но это был Хрем, который принес ей питье в глиняном жбане, и, когда она напилась, он покрыл ее своею широкой одеждой и потряс над ее головою мед­ный систр, издавший при этом потрясении приятные и отуманивающие звуки. Затем она не заметила, как Хрем удалился, и пришла в себя, казалось ей, очень не скоро и в чьих-то объятиях.

  

   (От центральной и весьма ответственной сцены схождения бога на ложе женщины уцелел только малый отрывок, где Деций умоляет красавицу Нетэту помедлить с уходом с наступле­нием утра.)

  

   ...И Анубис ей прошептал:

   - Смертная! К мужу ты должна возвратиться!..

   - О, не говори мне!.. Я знаю! - отвечала громко и с, негодованием Нетэта.

   - Но ты должна мне сделать одно.

   - Все, что ты хочешь!

   - Поцелуев таких, какими меня целовала, не расточай Сатурнину!

   - О!

   - Обещай мне!.. И помни!.. Я ведь сольюся со тьмою и буду следить за тобой!

   - Ты будешь возле меня?

   - Да, и если... ты его так поцелуешь, я тогда закричу: "Это мой поцелуй!"

   - Ты меня губишь: я нарочно могу это сделать, чтобы услыхать близ себя голос твой... Что?.. Ты смущен... Не сму­щайся же!.. Нет... Я и в шутку так шутить не хочу и... бери же скорей от меня все мои силы и вынь из меня весь огонь поцелуев!

   Тут опять на темных крылах опустился над нею сон мол­чаливый.

   И не боялась овца безответная хищного волка... Встала впотьмах и, боязни исполнена, щупает путь босыми нога­ми, а обнаженные руки меж тем простирает в пространство, и вдруг снова в объятиях, и снова объемлет сама, и шепчет в перерывах лобзаний:

   - Помедли!.. Останься со мною, пока взглянет Аврора!.. Я не могу тебя отпустить... Я тебя видеть желаю и... если за это я должна заплатить моей жизнью, то возьми мою жизнь, как ты взял мой стыд и... то, что я до объятий твоих называ­ла любовию к мужу!..

  

   (Женщина ушла счастливая, в сладком незнании, из храма, от объятий Анубиса. Что вскрыло перед нею тайну ее позора? Сам возлюбленный, очевидно, продолжавший искать ее вновь с повышенною страстной тоской. В одну из встреч с нею он выда­ет ей тайну, повторив несколько ее слов из ночной беседы с мни­мым Анубисом.)

  

   - О велемощная Изида! Молюсь тебе и твоему высоко­чтимому сыну, сладчайшему Анубису! Помоги мне, бо­гиня, в моих предприятиях! Смягчи сердце моей новой повелительницы! Сделай так, чтобы она мне позво­лила любить ее.

   И когда я это сказал и упал ниц перед изваянием богини Изиды, она движением головы сделала знак, что молитвы мои ею услышаны и жена Сатурнина будет любить меня.

   - Никогда! - закричала Нетэта.

   - Будет любить и теперь уже любит меня! - повторил Деций Мунд.

   - Ты - нахальный безумец!

   - Ах, нет, я не безумец, хотя, по правде сказать, кто не сошел бы с ума, услыхавши из уст милой Нетэты в конце с нею проведенной ночи: "Не уходи... Зачем тебе стыдно вме­сте со мною встретить Аврору?"

   - Что?.. Что говоришь ты! - вскричала, смутившись, Нетэта.

   - О, Аврора! Аврора!.. Пусть твоя колесница опроки­нется в густом тумане!.. О, тише, медленней, тише идите, кони ночи!..

   - Что это?.. Что? - отступила от него в ужасе Нетэта, а он становился все наглее и дерзче и наступал на нее, дерзко глядя ей в глаза и повторяя:

   - О, светлый Анубис!.. Анубис!.. Ты бог!.. Я верю... Я знаю!.. Я всем существом моим ощущаю твое божество, но для чего так бессовестны твои поцелуи!

   Этого больше не могла снесть Нетэта и, закрыв уши ру­ками, вскричала:

   - Измена! Измена!.. Ты был в засаде!.. Подлый, пре­зренный, дрянной человек! Ты таился во тьме, как шакал, и считал поцелуи, которых тебе самому не пришлось полу­чить...

   - Оставь, оставь это! - остановил ее с насмешкой Мунд. - Я получил все, что хотел, и притом с хорошей ус­тупкой!

   - О, я убита!..

  

   (Чистая патрицианка действительно убита и потрясена. Она сама не своя, она не находит нигде покоя, готова наложить на себя руки. Она не может скрыть ничего от своего мужа, и сама сообщает ему о своем безысходном позоре, и тот в своей сухой беспощадности готов отвергнуть ее и удручает ее педантическими упреками.)

  

   - Кто хочет иметь верную жену, тот прежде всего дол­жен позаботиться, чтобы она не была красива. Я боялся вся­кого на тебя устремленного глаза, и, когда кто-нибудь на тебя прилежно смотрел, я плевал себе за пазуху, чтобы взгляд этот не был причиною страданий для моего сердца. Когда ты была больна, я тебя спас для себя силою своих обетов пречистой. Я обходил твою постель на коленях и в ладонях своих сожигал за тебя ароматные смолы. Я молился о тебе и ходил десять дней в распоясанной тунике, чтобы ты осталась жива для меня... И вот для кого ты осталась моими мольбами!..

  

   (Сатурнин, очевидно, доводит жалобу до цезаря. Деций Мунд схвачен и заключен в темницу. Его ждет казнь. Но не легче и тем, кто живет в доме Сатурнина. Может быть, впер­вые теперь Нетэта видит, что в отношении к ней мужа было больше эгоизма и самолюбивого довольства, чем истинной люб­ви. Если не истинная любовь, то истинная страсть была там, когда она была в чужих объятиях, и она уже примиреннее готова взглянуть даже на своего оскорбителя.)

  

   ...Нетэта все слушала мужа в раздумье, уронив голову на одну руку, а другой шевеля волосами головы Сатурнина, а когда он окончил свои жалобы, она вдруг схватила обе свои руки и громко вскричала:

   - О, боги! о, боги!.. Если вы есть и если небо не пусто!..

   - Нетэта!.. Ты богохульствуешь! - остановил жену Са­турнин.

   - Да, я говорю то, что я думаю, - отвечала Нетэта. - Ты плевал себе на грудь за тунику, чтобы у тебя не украли люб­ви моей. Ты молился за меня и жег ладонь и еще что-то делал, все для того, чтобы я служила для твоих радостей... И если бы я не была обманута Децием Мундом, если бы бес­стыдно целовал меня ночью в храме не он, а Анубис, то как бы было всем хорошо через меня!

   - Да!

   - И тебе, и моему отцу, и матери, и достопочтенному Хрему!

   - Ах, да...

   - Да... О, будьте все вы далеки от моего сердца, и знай­те, что все вы мне даже противней того, кто все это сделал... потому что для него одного я сама по себе всего дороже...

  

   (На дальнейшем протяжении повести у Нетэты является наперсница. Кто-то утешает ее - надо думать, Поливия, сес­тра начальника казней, сочувствующая Децию Мунду в его страсти, - дает ей советы не бежать чувства, сжалиться и свидеться с несчастным влюбленным, осужденным за нее на казнь, но и эти советы не воскрешают Нетэты.

   Видимо, сама растроганная, Поливия шепчет ей.)

  

   - Зачем ты так печально бродишь по скучному берегу? Для чего ты одна и одежда твоя до того в беспорядке, что даже и простая белая повязка не сдерживает твоих распу­щенных волос? Зачем ты так вздыхаешь и слезами портишь свои превосходные глазки? Камень и железо в груди у того, кто, это видя, может сносить без страданья.

   Нетэта три раза хотела убежать, и три раза ее остановила Поливия, и она отвечала:

   - О, для чего тело мое не сожгли, когда я была чистой девушкой? Зачем меня отдали замуж? Зачем я верила богам, у которых нет рук, чтобы защитить свои храмы? Зачем я живу после того, что со мной было, за что я отвержена му­жем и медлю расстаться с презренною жизнью, когда толпа указывает пальцем на мой позор!

   -Ты хочешь умертвить себя?

   - О, да!

   - И для чего?

   - Чтоб погасить тот стыд, которым отмечено мое лицо!

  

   (От намеков и обиняков Поливия переходит к прямым угово­рам повидаться с Децием - все равно его ждет казнь, о встрече никто не узнает, а он, отдавший за нее жизнь, - не стоит ли этой последней ласки! Нетэта колеблется.)

  

   Нетэта была смущена после разговора с Поливией, и в этот же вечер, когда возвратился домой Сатурнин, она име­ла более тяжкий для нее разговор с ним.

   Грубый и малопонятливый Сатурнин, после дней смя­тения, пришел, утешенный, и объявил Нетэте, что Деций Мунд через день будет сожжен, а он, Сатурнин, получил теперь полную уверенность в том, что Нетэта находилась под влиянием злого очарования и сама нисколько не уча­ствовала в том, что над нею случилось при коварстве бес­стыдного Хрема, которого за это повесят на кресте. Но те­перь зато дух Сатурнина облегчен разрешением другого жреца, с которым он, Сатурнин, долго молился и принес в храме чистой Дианы жертву богам. И сейчас еще сожжет благовонья домашним пенатам и потом, когда все это сде­лает, он войдет к Нетэте с веткою мира и возвратит ей все права его жены, какими она владела до этой поры. И при этом он прошептал ей, что если она после этого будет мате­рью, то дитя ее будет считать за дитя Анубиса-бога.

   Нетэта, выслушав это, стояла как бы окаменелая и была неподвижна. И когда Сатурнин пошел переменить свои одежды и сжечь богам ладан, то внутри в душе Нетэты в эти мгновения произошел очень большой перелом.

  

   (Все глубже и глубже уходит Нетэта в анализ своих чувств к мужу и тому, другому, обжегшему ее пламенем своей страс­ти.)

  

  

   ...Нетэта, выданная замуж в возрасте детском, не знала любовных влечений к своему суровому мужу и хранила к своим супружеским обетам ненарушимую верность потому, что имела гордый нрав, не позволявший ей унижать себя до лжи и притворства и до разделения любви своей между дво­ими. Но случай с ней, бывший в храме Изиды, где она с чистотою своей девственной веры была предана беспощадному пылу страстных объятий бога Анубиса, познакомил ее с ощущениями, которые были ей до сей поры чужды. И душа ее, искавшая отмщения обиды, когда теряла это на­строение, не знала, к чему устремляться: все в ее жизни ста­ло не тем, чем было прежде. Ее не только не огорчал гнев ее родителей, Пакувия и Атис, но и самая скорбь мужа ее Сатурнина. И негодование и ужас целого Рима, стремив­шегося разрушить алтари Изиды и избить Хрема и других жрецов, казались Нетэте чем-то чрезвычайно малым и едва стоящим какого-нибудь внимания. Не все ли равно, было или не было это позорное дело? Мало ли их происходит и будет происходить на свете, пока он стоит, и живущие в нем люди будут жадно перебивать друг у друга все, что кому из них захочется, - не разбирая, какою это им придется це­ною!..

   И к собственному своему унижению, которое она пере­несла и рассказами о котором возбудила негодование цеза­ря и целого Рима, Нетэта теперь относилась так, что это могло бы быть вменено в вину ее целомудрию: это ее уже не гневило и не угнетало и не побуждало к мщению, а только томило, как стыд, заставлявший ее скрываться и избегать встреч и разговоров. Но всего более... ей было жаль этого человека... этого злодея... несчастного, которого сожгут за нее живого.

   Она не знает до сих пор, можно ли его простить, но она не раз уже думала о том, что виною его погибели будет она и что если он страшно оскорбил ее целомудрие и отнял у нее удовольствие уважать свою чистоту, то она отнимает у него без сравнения большую ценность - самую жизнь, без кото­рой уже нельзя сделаться лучшим. И Нетэта находила, что и Поливия, и Ферора, над которыми произошли такие же беды в храме всеблагопомощной Изиды, поступили лучше, чем она, тем, что снесли в себе свое оскорбление и не вызва­ли гнева цезаря и общего негодования...

   Конечно, может быть, если бы не молчали Поливия и Ферора и другие женщины, с которыми случилось то же... то, может быть, зло это давно было бы пресечено и Нетэте не пришлось бы страдать, как она нынче страдает, но тем не менее, если бы все это ей пришлось пережить наново - она не бежала бы по улицам Рима, не рвала бы на себе одежд и волос, не царапала бы ногтями свои плечи и щеки и не вы­маливала бы у цезаря мщения, которое не возвратит уже ей утраченный покой в доме, а только прибавит ей муку на муку оттого, что Деций Мунд будет замучен... Поэтому сло­ва Поливии о том, что можно извинить его преступление жестокостью его страсти и можно о нем пожалеть, нашли отзыв в сердце Нетэты, а отсюда уже становился открытым путь к дальнейшему состраданию, доходившему до готов­ности уронить каплю милосердия на пылающий костер, который должен задушить своим дымом дыхание Деция и испепелить огнем его тело...

   И вот теперь это все опять пронеслось, как прошумев­шая буря, перед Нетэтою и представило ей супружеские ласки Сатурнина такими, какими они до сей поры ей ни­когда не казались... В них она уже не видела радостного воз­вращения ей прав жены и словно не верила в благословение богов, которым Сатурнин пошел сжечь щепоть благовон­ной смолы. Но ее охватывал страх, и в ушах ее раздавался запрет: "Смотри... или я в темноте закричу: это мои... это мои поцелуи!.."

  

   (Потрясенная Нетэта бежит из мужнего дома, сама еще не зная куда.)

  

   ...Теперь она яснее всего сознавала, что самое тягостное в эту минуту было бы исполнение долга супруги, а самое желательное - избежать свидания с Сатурнином, если он пожелает возвратиться в запертую спальню. Чтобы избе­жать возможных последствий этого свидания, которые вдруг представились ей несносными и превосходящими возможность всякого над собою насилия, Нетэта, не заду­мываясь вдаль, бросилась к открытому окну и вышла из него на двор, где в одной из ниш стены догорала еще позабытая лампада, и огонь ее, вздрагивая от набегавшего ве­терка, осветил ей выходную дверь на улицу. Дверь эта была полуоткрыта, потому что рабы, посланные за Исменой, по­спешая исполнить как можно скорее данное им поручение, опережая один другого и друг на друга надеясь, позабыли запереть эту дверь. А когда возвратились с Исменой, то хотя и увидали свою оплошность, однако никому о ней не сказа­ли и при известии о пропаже их госпожи еще тверже реши­лись никому не говорить о том, что оставляли отпертою дверь.

   Нетэта же именно пользовалась этой оплошностью слуг Сатурнина и вышла на улицу через открытую дверь, и это не было ею предумышлено, а случилось так, как бы волею рока, под силою которого она себя чувствовала и который будто руководил ею на самом деле.

   Едва она вышла, не зная сама, куда направить хочет свои шаги, как к ней устремились из темноты две фигуры мужчин, искавших сообщества уличных встречниц, и стали хватать ее за одежды и приглашать ее идти с ними под пор­тики храмов, и Нетэта узнала по голосу обоих людей, кото­рые ей заступили дорогу. Это были Лелий-поэт и сенатор Помпедий, а за ними еще выступал двусмысленный Зет, и, чтобы скрыться от них, Нетэта быстро вырвалась из их рук и бросилась бежать в первую встречную улицу и бежала, по­ворачивая из одного переулка в другой, лишь бы скорее скрыться с глаз их, что ей и удалось. Но зато она и сама теперь не знала, в какой части Рима она находится и какою дорогою ей надлежало идти, чтобы возвратиться в дом мужа. Кроме того, она нисколько не думала о том, чтобы спешить возвращением домой, и в своей роковой растерян­ности и мечтательности шла до тех пор, пока почувствовала сильное утомление и пожелала отдохнуть.

   По рассеянности и волнению, которые оба имели свое место в потрясенной душе Нетэты, она не узнавала места, в каком находилась, и нимало об этом не тревожилась, а села под дерево и задремала, и тотчас же увидела, что под другим деревом, которое представилось ей невдалеке, стал весь обвитый молочным туманом бог Пан, и он стал к ней приближаться и обнял ее и успокоил в своих объятиях, в которых ей было и стыдно, и приятно. И Нетэта проспала здесь поддеревом, пока взошло солнце, и когда она просну­лась, то увидала себя на прекрасном поле, покрытом соч­ною травою и немногими, очень красивыми деревьями. Она легко узнала теперь то дерево, под которым видела Пана, берегшего ее в своих объятиях во время ее сна и наво­дившего на нее приятные сновидения своею игрой на цев­нице.

   Нетэта была укреплена этим сном и смущена им, так как бог Пан был отцом многих сатиров, и ей было досадно, для чего так с той поры, как она сделалась предметом иска­ний Деция Мунда, ее со всех сторон наяву и во сне окружа­ют соблазны, и мир человеческий весь показался ей испол­ненным бесстыдства, от которого она хотела бы скрыться. А как она была в таком состоянии, что не давала себе ясного отчета в том, что ей представлялось, и подчинялась первому влечению, которое ее охватывало и получало господство над ее мыслями, то она встала из-под дерева, где спала, во­ображая себя в объятиях Пана, и, пройдя среди стад, пас­шихся теперь на лужайке, пошла берегом Тибра и все шла, не давая себе отчета, куда идет, и пришла в полдень к незна­комому пыльному гроту, где и села в темном углу, чтобы укрыться от полдневного жара.

   Тут она пробыла в полузабытьи довольно долгое время, и все опять была не в сознании того, что хочет сделать и что с ней происходит, и опять видела в знойном воздухе Пана, который, улыбаясь, дремал под стеною пыльных развалин и свирель уронил на косматые ляжки. В этот раз Пан приви­делся Нетэте перед тем, как она пробуждалась, и тотчас же исчез при ее пробуждении, а в это же время она услыхала, что в другой стороне грота, противоположной той, откуда она вошла, раздавались людские голоса и удары мотыг и секир, посему следовало догадаться, что там шла какая-то спешная работа.

   Не желая выходить снова на ту же местность, где сторо­жил ее неотступно преследовавший ее Пан, Нетэта пред­почла выйти из грота через ту сторону, откуда слышались стуки инструментов и голоса рабочих. Она встала и пошла на эти звуки и шла довольно долго в совершенной темноте, причем ей не раз казалось, что работа происходит то с боков коридора, которым она проходила, то сверху над ее голо­вою, и даже своды трещали, и сыпались плесень и пыль. Наконец в глаза Нетэте мелькнул свет, она приблизилась к выходу и увидала, что множество рабочих разрушают ос­татки какого-то большого здания, и тут она узнала мест­ность и поняла, что разрушенное здание, от которого уце­лел только один угол портика, есть именно тот самый храм богини Изиды, где совершено поругательство над бедной Нетэтой.

   По повелению Тиверия он был разрушен неимоверно скоро - всего в восемь дней, - и теперь от него оставался один только угол портика, к колоннаде которого прямо вел тот проход, которым дошла сюда Нетэта, и, идучи далее, она поднялась этим же ходом на верх просторного фриза и тут увидала опять много людей, трудившихся над какою-то непонятною для нее работою, и опять сошла вниз, никем не замеченная, и тут неожиданно встретила Поливию.

   Это уже был вечер, и Поливия вышла, чтобы подышать вечерней прохладой. Она была грустна и задумчива и уди­вилась, увидав Нетэту, о которой уже знала, что она скры­лась из дома мужа.

   Поливия обратила внимание на внешность ее убора, который был в беспорядке, и на замученный вид и ска­зала ей:

   -Так как мы возле дома, где я живу, и тебе нет надобно­сти попадаться всем на глаза, то войди ко мне, отдохни и подумаем вместе, что тебе предпринять далее.

   Рассеянная Нетэта последовала за Поливией и всту­пила за нею в дом, не зная, что это был дом брата Поливии, роскошного Фурния, который, прожив четыре наследства, служил теперь начальником всех тюрем и распоряжался устройством казней. По этой должности своей Фурний те­перь был занят приготовлением казней для виновных в оскорблении Нетэты. Под надзором Фурния происходило спешное разрушение капища Изиды, и он же должен был приготовить сложную операцию казни, которую предна­чертано было совершить таким образом, что место, где стоял храм Изиды, должно быть расчищено и от всего зда­ния на время будет оставлено только несколько колонн с куском фриза. Посреди площади, на которой стоял храм, должен лежать сброшенный с подставы кумир богини Изи­ды, а кругом его надлежит поставить восемь деревянных крестов для жрецов Хрема, Кадема, Балласа, Фундания и Фуфиция, для Пеона-прислужника, для Менекрата, возжи­гателя курений, и для старой Иды. А наверху, в фризе ко­лоннады, должен быть сложен костер, на котором будет сожжен Деций Мунд. И когда будут распяты жрецы и служи­тели храма и старая Ида, тогда у всех на виду загорится высоко на фризе костер, посреди которого у столба будет прикован Деций Мунд. И когда все казненные будут тер­заться при назначенных им орудиях казни, тогда потащат канатом к берегу Тибра старую Иду и сбросят ее в воду, а потом подшибут колонны, на которых до времени дер­жится фриз, и этот остаток храма Изиды обрушится и сме­шается с остатком виновных. Все это вместе, без раз­бора, тоже будет брошено в воду и снесется волнами Тибра в море.

   Поливия рассказала Нетэте об этих приготовлениях, думая, что ей будет приятно узнать, как строго будет отомще­но поругание ее супружеской чести, но Нетэта выслушала это сообщение равнодушно и потом сказала, что она себя не понимает, потому что ранее, когда она только что узнала о совершенном над нею обмане, она испытывала ненасыт­ную жажду мщения, и потому так настоятельно требовала кары виновным у цезаря. Но с тех пор, как она знает, что они все погибнут, она находит в своем сердце к ним даже сожаление.

   Поливия же ей ответила удивлением и спросила:

   - Ты не видала ли Грецины или Юлии или других пус­томелей из родных или из приятелей Друза?

   И тут рассказала, что Грецина и Юлия наслушались ка­ких-то чужеземных пустяков от присланных из Палестины бродяг¹, у которых нет гордости своими предками и нет же­лания мстить за себя, а напротив, они не почитают за стыд снести обиду и даже спешат сделать добро тем, кто им дела­ет зло.

  

   ¹ То есть христиан.

  

   - Я не знаю никого из этой семьи, - отвечала Нетэта, - но я чувствую, что, если бы кого-нибудь из них встретила, я бы их полюбила и...

   - Может быть, сама сделалась бы точно такою же, как они? - перебила Поливия.

   - Может быть, - отвечала Нетэта, - но, во всяком слу­чае, я не пошла бы просить цезаря о том, чтобы моя обида стоила жизни людям, для которых брат твой готовит кресты и костры, и теперь я чувствую, что я должна идти к цезарю и просить для них пощады.

  

   И сказав это, она быстро повернулась и ушла от Поливии так скоро, что та не могла ее удержать. Но вскоре Нетэ­та возвратилась, и Поливии показалось, что в это недолгое время, пока она была в отлучке, с нею произошла очень большая и страшная перемена. И до той поры сильно воз­бужденная и измученная беспрестанною сменою душевных волнений, она теперь воротилась еще более расстроенною, и хотя падала от усталости, но обнаруживала огромную энергию и волю.

   Она объяснила Поливии, что ее не допустили к импера­тору и что все даже смеялись над ее намерением изменить приговор, исполнение которого назначено на завтра, и те­перь этого зрелища ждет целый Рим.

   - Это так и должно быть! - сказала Поливия.

   - А я думаю именно, что это так не должно быть! Я ненавижу себя за то, что все это наделала, и если бы это было можно, я сама умерла бы вместо этих людей, которых будут распинать на крестах или сожигать на костре.

   - Вот именно, я думаю, вместо того, кто будет гореть на костре? - пошутила Поливия.

   - Да, это ты не ошиблась. Те, другие, жалки, но они делали дурное дело за деньги, и потому мне их меньше жал­ко, но Деций Мунд несчастливец... Он сделал все, отума­ненный страстью, которой не должен был дать в себе разго­реться, но он ведь римлянин - где ему было взять стыдливого целомудрия?.. Моя красота погубила его, и я ее нена­вижу и никогда не буду ею радоваться, потому что всегда буду помнить, как тяжко страдает за нее человек, который знает, что завтра его сожгут за меня.

   А Поливия отвечала Нетэте, что она напрасно думает, будто Деций Мунд очень страдает в ожидании завтрашней казни.

   - Напротив, - сказала она, - он счастлив!

   -Ты говоришь невозможное! - отвечала Нетэта.

   - Нет, я говорю именно то, что и есть. Деций Мунд ведь здесь, в этом доме, и я брала ключ от его помещенья у брата и входила к нему после того, как ему объявили решенье...

   - Ну, и что же с ним было?

   - Он улыбнулся и сказал очень ласково: "Что ни приду­маете - это все будет мало за то, что я сделал, и я хотел бы еще раз гореть, если бы мог, задыхаясь в дыму, крикнуть Нетэте: "Я любил тебя, Нетэта!""

   Нетэта ощутила на себе странное впечатление от этих слов и, окинув Поливию взглядом, исполненным страда­ния, простонала:

   - Это жестоко!.. Зачем ты мне это сказала!

   И когда Поливия захотела узнать, почему эти слова про­извели на Нетэту такое впечатление, она сказала ей:

   - Боги слишком немилосердны ко мне, потому что я сама не в состоянии определить моих чувств! - И вслед за тем рассказала, что она не рада тому, что должно бы ее радо­вать, и мало теперь сокрушается о том, что должно быть для нее всегдашним сокрушением.

   - Словом, - сказала ей Поливия, - твой гнев за оскор­бление, которое нанес тебе Деций Мунд, утихает, и ты не радуешься его казни, которою он должен пострадать за твою честь?

   - Я позабыла уже о себе и ужасаюсь того, что определе­но сделать над этим несчастным!

   Поливия обняла ее и сказала ей:

   - Вот ты теперь больше женщина, чем римлянка, и за то ты можешь получить такую радость, какая недоступна жестокому сердцу.

   - Ах, я рада бы сделать все и даже готова пожертвовать собою, чтобы только спасти его от жестоких мучений.

   Поливия же ей отвечала, что освободить Деция Мунда от назначенной ему казни уже никто не может, так как эта решил император и весь Рим ожидает зрелища, но что от Нетэты зависит облегчить Мунду муки казни и, может быть, даже сделать ему их отрадными.

   Нетэта захотела знать, как это может быть. Поливия ска­зала, что Деций Мунд не обнаруживает никакого страха пе­ред ожидающей его казнью, но выражает сожаление только о том, что умрет, оставляя гнев на себя в сердце Нетэты.

   - Если ты можешь сказать ему правду, то передай ему, что я его прощаю! - проговорила Нетэта.

   А Поливия ей отвечала, что она, надеясь на добросердечие Нетэты, уже говорила об этом Децию, но он ей не поверил.

   - Почему же?

   - Потому, - отвечала Поливия, - что он считает себя слишком много перед тобою виноватым и жизнь свою по­читает слишком ничтожною ценою за твой гнев...

   - Несчастный! - прошептала Нетэта и, подумав нема­ло, добавила: - Если бы я могла его видеть, я бы сама ему сказала, что в моем сердце нет к нему гнева.

   - О, тебе бы самой он, конечно, поверил! - отвечала Поливия. - И я на твоем месте не отказала бы ему в этом утешенье.

   - Но где же я могу сказать ему это слово?

   -Тебе это стоит захотеть. Деций Мунд ведь заключен в том самом доме, где живем мы - я и брат мой, промотав­шийся Фурний, от которого зависят тюрьмы и казни, пала­чи и вся тюремная стража. Брат был близко знаком с Децием Мундом в прошедшее время, когда проживал свои бо­гатства, и теперь он сожалеет Мунда и, как может, облегчает для него жизнь в заключенье. Осужденный свободно приходит в наше помещение и гуляет в нашем саду, связанный одним честным словом, которое взял с него Фурний. Брат целый день сегодня имел много хлопот, и вечером он хочет дать себе отдых - поиграть в кости и побеседовать с друзья­ми, и потом, конечно, у них будет долгий ужин. К этому ужину, признаться, зван был и Мунд, но он отказался. Он сказал им, что не расположен веселиться перед смертью, и брат посмеялся над ним, что он, может быть, хочет "побыть с Юпитером", а Деций, чтобы отвязаться от этих разговоров, молча пожал руку Фурния и после сказал мне тихо, со вздохом: "Пойми хоть ты меня, добрая Поливия, что я нуждаюсь не в забвенье и не в Юпитере, а в том, чтобы по­быть в душе моей с..."

   - Не договаривай! - перебила, отстраняя ее от себя, Нетэта.

   -Ты догадалась, о ком он хочет думать?

   - Оставь!.. Оставь это!.. Я догадалась!..

   - Это ты... Нетэта!

   Нетэта взялась за сердце и сказала:

   -Ты таки договорила!.. Ну, и что же дальше?

   - Дальше?

   Поливия обняла Нетэту и стала говорить ей на ухо, что брат ее, Фурний, и его беспечные гости теперь уже начина­ют сбираться и будут пировать, пока упьются, и настанет время их разносить по домам. А Деций, который отказался от пира, теперь, конечно, находится один в саду. Он так сказал Поливии, что в эту последнюю ночь не станет то­миться под кровлей, а проведет ее в уединении на дерновой скамье, под большим старым дубом, чтобы окинуть быстро летящей памятью все свою протекшую жизнь, которую он отдает за свою любовь к Нетэте.

   - И вот, - заключила Поливия, - зайди ко мне, и из моей комнаты ты можешь его видеть... А если желаешь ока­зать ему еще более участия, то можешь сойти к нему туда и сказать ему утешительное слово, после которого ему будет не страшно взойти на ожидающий его костер.

   Говорили же они все это на ходу, подвигаясь шаг за ша­гом к дому, где жила Поливия со своим братом и где был теперь Деций, для которого наступила последняя ночь пе­ред определенной ему мучительной казнью.

  

   Нетэта, выслушав приглашение Поливии, ничего ей не отвечала, но тихо следовала за нею, не освобождая себя от руки, которою Поливия обнимала ее стан, а другою рукою держала в ладони ее похолодевшую руку.

   Так они обе подошли к дому, и Поливия переступила заветный порог, а Нетэта остановилась и в молчании бросила на нее взгляд, полный мучительной тоски и неведения, на что ей решиться.

   Поливия освободила ее руку и сказала:

   - Я тебя не склоняю на злое... Но если ты хочешь ока­зать милосердие тому, кто завтра должен сгореть...

   Нетэта затрепетала и твердо вошла за Поливией. И пос­ле этого произошло нечто такое, на что, кажется, отнюдь не рассчитывала сострадательная и кроткая Поливия, которая была тронута страданиями Деция Мунда и ввела Нетэту в дом свой в такой надежде, что она облегчит нравственное мучение Деция, высказав ему прощение и примирение. Но на деле случилось иначе. Находившаяся в крайнем воз­буждении Нетэта, как только вошла в дом Поливии, каза­лась как бы потерянной и горестно говорила: "Я погибла, погибла!" А потом, когда Поливия стала ее ободрять и подвела ее к окну, из которого было видно большое старое дере­во, а под ним стоял в задумчивости Деций Мунд, то Нетэта задрожала и начала жалостно плакать, причитая:

   - Не жестоки ли боги к несчастной!.. Для чего опять вижу Пана!..

   И как при этом Нетэта дрожала и все существо ее выра­жало страшное потрясение, заставившее Поливию встрево­житься за ее рассудок, то она сказала ей:

   - Это вовсе не Пан, а Деций Мунд, который, к не счас­тью, должен доказать, что он смертен. Не падай духом и не плачь, а поди к нему и скажи, что ты прощаешь ему свою обиду, и скорбь его будет облегчена, и он умрет спокойно, не обнаружив страха.

   И когда Поливия это сказала, к ней подошел один из доверенных рабов ее брата и стал испрашивать у нее распо­ряжений для подаваемого ужина, а Поливия отвечала ему, что она тотчас придет, когда ее зовут, и подала Нетэте ключ, сказав, что этим ключом она может отпереть дверь, выходя­щую в сад, и снова запереть ее после свидания с Децием и удалиться, оставя ключ на столе в покое Поливии.

   Затем Поливия вышла, а Нетэта колебалась, идти ли ей или не идти, чтобы сказать свое прощение Децию Мунду, и наконец сделала то, что было для нее всего опаснее, то есть взяла ключ и вышла.