Киплинг Джозеф Редьярд - Старая Англия

gn="justify">  

  - Конечно, она тебе не верила, раз была урожденная Вайтгифт. Во всяком случае, хорошо жилось фаризиям в Марше, пока отец королевы Бес не ввел там реформацию.

  

  - Ее одобрил акт парламента? - спросил Хобден.

  

  - Конечно. В нашей старой Англии ничто не делается без парламентского акта, без приказа, без обнародования требований. Отец королевы Бес получил этот акт от парламента, и пошла кутерьма. Одни стали на одну сторону; другие - на другую и принялись жечь друг друга. Кто брал верх, тот и жег побежденных. Это испугало фаризий, потому что мир между людьми для них пища и питье, а злоба и ненависть - яд.

  

  - Вот то же и с пчелами, - заметил Пчелиный Мальчик. - Пчелки не остаются в доме, где есть ненависть.

  

  - Истина, - согласился Том. - Реформация испугала фаризий, как жнец, который идет вдоль последней полосы пшеницы, пугает кроликов. Жители лугов, лесов и вод собрались в Марш со всех сторон и стали говорить: "Благородные или низкие, все мы должны улететь из этих мест, потому что веселая Англия погибла, и нам в ней так же нет места, как и изображениям святых".

  

  - И все они соглашались с этим? - спросил Хобден.

  

  - Все, кроме одного древнего существа, по имени Робин. Ты слыхал о нем. Ну, чего смеешься? - спросил Том Дена. - Все это дело с фаризиями не пошло впрок Робину; уж очень он привык жить подле людей. Да и не хотелось ему бросать свою старую Англию; поэтому остальные послали его к людям просить у них помощи. Только ведь существа из крови и плоти прежде всего думают о своих делах, и Робин ничего не добился. Люди оставались глухи, они принимали его голос за отзвуки прибоя.

  

  - А чего вы... чего хотели феи и волш... то есть фаризии? - спросила Уна.

  

  - Ну, конечно, лодки. На своих крылышках они так же не могли бы перелететь через пролив, как и слабые бабочки. Им хотелось добыть лодку и моряков, которые переправили бы их во Францию, где люди еще не перестали молиться перед изображениями святых. Они не переносили жестокого звона кентерберийских колоколов, которые звонили для того, чтобы снова сожгли несчастных мужчин и женщин; они не могли видеть, как королевские гордые горцы разъезжали по всей стране, приказывая срывать с церковных стен и со стен домов изображения святых. А между тем им не удавалось получить лодку с моряками и переплыть во Францию. Люди в то время занимались своими делами. Марш кишел фаризиями, древними существами; они собирались туда со всех концов Англии, стараясь всеми средствами воздействовать на сознание людей и сказать о своих печалях... Не знаю, слыхали ли вы, что фаризии похожи на цыплят?

  

  - Моя жена говаривала это, - заметил Хобден, сложив на коленях свои коричневые руки.

  

  - Это верно. Собери слишком много цыплят вместе - и земля будет отравлена; у них появится типун, и они перемрут. Точно так же, когда столпятся фаризии в одном месте, они, правда, не умрут, но люди, бродящие между ними, занедужат и затоскуют. Фаризии этого не хотят, люди об этом ничего не знают, но я говорю правду. Так, по крайней мере, я слыхал. И все эти существа были испуганы, взволнованы: старались, чтобы люди услышали их мольбы, а потому жители низин чувствовали тяжесть. Над Маршем как бы нависла гроза. В сумерках в церквах вспыхивали болотные огни, стада скота внезапно рассеивались, хотя ни один человек не пугал животных; бараны жались друг к другу, хотя никто не сгонял их вместе; лошади убегали, маленькие зеленые огни чаще прежнего мерцали на откосах рвов; чаще прежнего также вокруг домов слышался топот невидимых ножек; и день и ночь, ночь и день каждому чудилось, что около него что-то ползает, кто-то его манит, но неизвестно кто. Холодный пот бежал по телу людей. Ни мужчина, ни девушка, ни женщина, ни ребенок не мог успокоиться в течение всех недель, пока в Марше кишели фаризии. И люди решили, что это предвестие бедствий для их низин; что, вероятно, море нахлынет на Димчерчскую стену и зальет их или придет чума. Существа из плоти и крови старались прочитать зловещие признаки на волнах моря или в клубах облаков, вглядывались в даль и в высокое небо. Но никто не думал посмотреть вниз, подле себя.

  

  Ну-с, в Димчерче, около стены, жила одна бедная вдова; не было у нее мужа, не было никакого имущества, а потому у нее оставалось много времени на то, чтобы чувствовать и ощущать. Вот она и угадала, что к ее порогу пришли такие тяжелые беды, каких она еще никогда не переживала. У вдовы было два сына - один слепой от рождения, другой немой после падения в детстве со стены. В то время, о котором я говорю, они, уже взрослые, не получали заработка, и она работала, чтобы прокормить их: держала пчел и отвечала на вопросы.

  

  - На какие вопросы? - спросил Ден.

  

  - Например, где можно найти потерянную вещь; что надевать на шею скрюченного ребенка; как помирить поссорившихся влюбленных. И она почувствовала тяжесть, нависшую над низинами Марша, как угри ощущают приближение грома. Это была мудрая женщина.

  

  - Моя жена тоже тонко чувствовала перемену погоды, - заметил Хобден. - Я видал, как перед грозой из-под щетки с ее волос летел дождь искр, точно с наковальни. Ну а на вопросы она не отвечала.

  

  - Та вдова была искательница, а ищущие иногда находят. Раз ночью лежала она в постели. Ей было жарко, и она чувствовала боль в теле. Вдруг пришла к ней сонная греза, постучалась в ее окно и позвала:

  

  - Вдова Вайтгифт, вдова Вайтгифт!

  

  Сперва, судя по мельканию крыльев и шороху, она подумала, что налетели синицы, но потом поднялась с постели, оделась и открыла дверь воздуху Марша. В ту же минуту Вайтгифт почувствовала, что ее окружает какое-то волнение, сильное, как лихорадка и озноб, услышала также ропот и крикнула: "Что это? О, что это?"

  

  Что-то запищало, точно лягушки в канавах; потом послышался как бы стук стеблей тростника; наконец, большая прибойная волна стала колотиться о стену, и ее рев помешал вдове слышать.

  

  Три раза спрашивала она и три раза ропот моря заглушал ответ. Однако вдова выбрала спокойную минуту и опять закричала:

  

  - Что случилось в Марше? Что давило мне сердце и волновало меня прошлый месяц?

  

  В ту же секунду маленькая рука дернула ее за подол платья, и, почувствовав это, вдова наклонилась.

  

  Том Шосмис раскрыл свой огромный кулак, посмотрел себе на ладонь и улыбнулся.

  

  - Не затопит ли море Марша? - спросила Вайтгифт. Она была истая дочь своих низин.

  

  - Нет, - ответил тонкий голосок. - Относительно этого будь спокойна.

  

  - Не чума ли подходит? - спросила опять Вайтгифт. Только таких бедствий и ждала она.

  

  - Нет, относительно этого спи спокойно, - сказал ей Робин.

  

  Вдова повернулась было, собираясь уйти в дом, но раздались такие пронзительные и огорченные голоса, что Вайтгифт остановилась и снова спросила:

  

  - Если никакая беда не грозит родной мне плоти и крови, что я могу сделать?

  

  Тогда маленькие существа окружили ее и стали просить у нее лодку, чтобы переправиться в ней во Францию и навеки остаться там.

  

  - На стене есть лодка, - ответила вдова, - но я не в силах столкнуть ее в море; не могу и переправить вас через пролив.

  

  - Дай нам на время своих сыновей, - зазвучали голоса, - позволь им управлять лодкой, о, мать, о, мать!

  

  - Один из них немой, а другой слепой, - ответила она, - и тем дороже для меня оба, а вы погубите их в бурном море. - Голоса дошли до нее, и она поняла, что ее просят также и дети. Этого она не могла вынести и потому сказала: "Если вы уговорите моих сыновей, я не стану останавливать их. Большего от матери нельзя ждать".

  

  Тут зеленые огоньки замелькали и затанцевали перед ней, и у нее голова закружилась; тысячи маленьких ног затопали вокруг; до вдовы донесся звон жестоких колоколов и рокот волн, яростно бивших о большую стену. Тем временем древние существа заставили сновидение разбудить сыновей вдовы; и вот Вайтгифт увидела, как они оба вышли из дома и, не сказав ей ни слова, миновали ее. Она закусила губы и, заливаясь слезами, пошла за ними к старой лодке на стене. Немой и слепой спустили шлюпку в море!

  

  Молодые люди установили мачту, натянули парус, и слепой сказал вдове: "Мама, мы ждем, чтобы ты позволила нам и благословила перевезти их на тот берег".

  

  Шосмис закинул голову и полузакрыл глаза.

  

  - Ах, - продолжал он, - вдова Вайтгифт была хорошая, отважная женщина. Она стояла, крутила пальцами концы своих длинных волос и дрожала, как тополь. Фаризии заставили молчать своих детей и ждали тихо-тихо. Только на нее и надеялись они; без ее позволения и благословения они не могли отплыть, ведь она была мать. Да, она дрожала, как осина. Наконец сквозь зубы сказала: "Отправляйтесь. Я позволяю вам и благословляю вас".

  

  Тогда я увидел... тогда, говорят, ей пришлось идти домой, точно против течения бурного потока; дело в том, что фаризии неслись мимо нее. Они летели по берегу к лодке, все, все, стараясь убежать из жестокой старой Англии. Вы могли бы слышать, как звенело серебро; маленькие тюки падали в лодку; крошечные мечи звенели о щиты; невидимые пальчики царапали доски, когда два сына вдовы отталкивали шлюпку. Она оседала все ниже и ниже, но вдова видела только своих сыновей, которые наклонялись к рулю. Парус надулся, они отплыли, и шлюпка погрузилась глубоко, как барк в Рае, и скоро исчезла в прибрежном тумане. Вдова же Вайтгифт опустилась на землю и плакала до рассвета.

  

  - А я и не знал, что она была там совсем одна, - заметил Хобден.

  

  - Да, вспоминаю; с ней остался тот, кого звали Робин... говорят. Но она так горевала, что не хотела слушать его увещеваний.

  

  - Ах, ей следовало раньше сторговаться с маленькими существами. Я всегда говорил это моей жене! - с жаром произнес Хобден.

  

  - Она послала своих сыновей из чистой любви; она ощущала тяжесть, нависшую над Маршем, и просто хотела рассеять ее. - Том мягко засмеялся. - Она достигла этого. Да, да. Взволнованные мужчины, капризные девушки, страдавшие женщины, плакавшие дети - все почувствовали перемену в воздухе, как только улетели фаризии. Люди вышли из домов свежие, веселые, блестящие, точно улитки после дождя. А вдова Вайтгифт сидела и плакала на стене. Ей следовало верить нам... следовало верить, что ее сыновья вернуться. Но она страшно беспокоилась, и вот через три дня лодка вернулась.

  

  - И конечно, оба ее сына совсем поправились? - спросила Уна.

  

  - Не-ет. Это было бы противоестественно. Они вернулись к ней такими же, какими она отослала их. Слепой ничего не видел, немой, конечно, не мог сказать, что он видел. Вероятно, поэтому-то фаризии и выбрали их.

  

  - Но что обещал ты... что обещал Робин вдове? - спросил Ден.

  

  - Что он обещал?.. - Том притворился, будто вспоминает. - Ведь твоя жена, Ральф, была урожденная Вайтгифт? Она тебе об этом не говорила?

  

  - Когда родился вот он, - Хобден указал на своего сына, - она наболтала мне целый короб всякого вздора. Сказала, будто один из них всегда будет видеть больше остальных людей.

  

  - Это обо мне, обо мне! - закричал Пчелиный Мальчик, да так неожиданно, что все засмеялись.

  

  - Теперь вспомнил, - заметил Том, ударив себя по колену. - Робин обещал, что, пока кровь Вайтгифтов не иссякнет, в каждом поколении ее потомков всегда будет один особенный: его не устрашит беда; ни одна девушка не заставит его вздыхать; ночи не станут пугать; страх не доведет до несчастья; бедствие - до греха и он не будет одурачен женщиной.

  

  - Ну, разве я не такой? - спросил Пчелиный Мальчик, сидевший в серебряном четырехугольнике лунного света, проникавшего через открытую дверь сарая.

  

  - Именно это сказала она, когда мы впервые заметили, что он не походит на остальных. Но откуда ты знаешь? - спросил Хобден.

  

  - Ага! Под моей шапкой кроме волос есть еще многое, - со смехом ответил Том и потянулся. - Когда я провожу домой вот этих юнцов, мы поговорим о старине, Ральф. Хорошо? Да, кстати, где вы живете? - спросил он Дена. - А вы как думаете, мисс, ваш папа даст мне выпить за то, что я отведу вас домой?

  

  Ден и Уна так захохотали, что им пришлось выбежать из сарая. Том поймал их; на одно свое плечо посадил Уну, на другое Дена и зашагал по лугу, на котором их увидели пасшиеся коровы и в лунном свете обдали своим молочным дыханием.

  

  - Ах, Пек, Пек, я сразу узнала тебя, как только ты заговорил о соли. Как же ты мог сделать это? - спросила Уна.

  

  - Что сделать? - спросил Том, перелезая через изгородь возле дуба.

  

  - Притвориться Томом Шосмисом, - договорил за сестру Ден и вместе с Уной наклонился, чтобы спастись от ветвей двух молодых тисов, росших около мостика через ручей. Том почти бежал.

  

  - Это мое имя, мастер Ден, - ответил Том, быстро двигаясь по безмолвной, блестящей дороге туда, где подле куста терновника сидел кролик на самом краю площадки для крокета. - Вот вы и дома, - сказал он, свернув во дворик, и спустил детей на землю в ту самую минуту, когда кухарка Елена вышла и стала осыпать его вопросами.

  

  - Я помог им вернуться из сушильни, - объяснил он ей. - Нет, я здешний уроженец, а не чужой. Я знал эти места раньше, чем родилась ваша матушка. И скажу вам, мисс, спасибо за пиво; в сушильне всегда пересыхает горло.

  

  Елена ушла за пивом; дети вбежали в дом, снова зачарованные листьями дуба, тиса и терновника.