Киплинг Джозеф Редьярд - Индийские рассказы

; 

  - Там, где я ворчу, вы легли бы, "Пони", но, как я уже говорил, я не люблю хвастаться. Однако если желаете видеть действительную быстроту доставки груза, вам следует взглянуть на меня, когда я тащу за собой по Аллеганам тридцать семь вагонов с рудой. Тут-то мне приходится показать себя. Хотя я и говорю сам про себя, но я никогда не терял ни одного груза. Да, не терял, сэр. Одно дело уметь тащить за собой вагоны, другое - рассудительность и осторожность. В моем деле нужно уменье рассуждать.

  

  - Ах! Но не парализует ли вас сознание вашей страшной ответственности? - спросил из угла чей-то любопытный, хриплый голос.

  

  - Кто это? - шепнул '007 локомотиву из Джерсея.

  

  - "Компаунд" на испытании. Он ходил служебным в продолжение полугода, когда не был еще в депо. Он экономен (я лично считаю это подлым) в угле, но наверстывает на ремонте. Гм! Я полагаю, вы нашли Бостон несколько уединенным после сезона в Нью-Йорке, сударыня? Я чувствую себя всего лучше, когда бываю одна.

  

  Голос "Компаунда" слышался словно из дымовой коробки.

  

  - Верно, - шепотом сказал непочтительный "Пони". - Здесь никто за нею не ухаживает.

  

  - Но при моем строении и темпераменте - моя работа сосредоточена в Бостоне - я нахожу вашу "outrecuidance". [Дерзость.]

  

  - Это еще что такое? - спросил "Могул". - Цилиндр, что ли, какой? Для меня хороши и простые.

  

  - Может быть, следовало сказать "faroucherie", [Дикость.] - прошипел "Компаунд".

  

  - Я не желаю иметь дело с машинами, у которых колеса из папье-маше, - настаивал "Могул".

  

  "Компаунд" снисходительно вздохнул и не сказал ничего больше.

  

  - Придают им всевозможные формы, не так ли? - сказал "Пони". - Таковы все Массачузеты. Они трогаются, а затем останавливаются на полпути, как вкопанные, и сваливают всю вину на то, что с ними обращаются не так, как следует. Между прочим, "Команч" рассказывал мне, что у него в пятницу раскалились втулки. Потому-то и потребовался вспомогательный поезд.

  

  - Если бы я слышал это, стоя в мастерских, с вынутым для починки котлом, и то понял бы, что это одно из тех ложных известий, которые обыкновенно сообщает "Команч". Просто ему прицепили лишний вагон; он упал на подъеме и завизжал. Вот что произошло с ним в действительности. Пришлось послать ему на подмогу N 127. Так он и выдумал, что у него загорелись колеса. Перед тем он говорил, что упал в канаву! Смотрел прямо на меня при свете фонаря и рассказывал мне так хладнокровно, словно резервуар с холодной водой. Расспросите-ка N 127 об этом случае с "Команчем". Он сошел с рельсов, и N 127 (он был как бешеный от того, что его вызвали в десять часов вечера) взял его и примчал в Бостон в семнадцать минут. Все остальное - чистая ложь. Вот что такое "Команч"!

  

  Тут '007 попался, как кур в ощип, спросив, как это раскаляются втулки у колес.

  

  - Пусть выкрасят мой колокол в небесно-голубой цвет! - сказал "Пони". - Пусть сделают из меня крошечный локомотив с обшивкой из твердого дерева вокруг колес. Пусть меня сломают и наделают из меня пятицентовых механических игрушек! Вот восьмиколесный "американец", не знающий, что такое разогревание втулок! Может быть, вы никогда не слыхали и об автоматическом тормозе? Не знаете, зачем возите домкраты? Вы слишком невинны, чтобы оставить вас одного с вашим собственным тендером. Эх вы, глупая платформа!

  

  Прежде чем кто-нибудь мог ответить, раздался рев вырвавшегося пара, и у '007 чуть было вся краска не пошла пузырями от огорчения.

  

  - Разогревание втулок, - начал "Компаунд", выбирая слова, словно это были горячие уголья, - есть наказание за поспешность, происходящую от неопытности.

  

  - Это то, что случается, если лететь во весь опор, - сказал пригородный "Джерсей". - Много лет этого уже не бывало со мной. Болезни этой вообще не подвержены локомотивы малой тяги.

  

  - У нас на "Пенсильвании" никогда этого не бывает, - сказал "Питтсбург". - Этой болезнью заражаются в Нью-Йорке, как и нервной прострацией.

  

  - Ах, ступайте к себе на паром, - сказал "Могул". - Вы думаете, что если можете подыматься по худшим дорогам, чем те, которые встречаются на нашем пути, так вы и аллеганский ангел. Ну, а я скажу вам, что вы... Вот мои люди. Я не могу оставаться здесь. Может быть, увижу вас позже.

  

  Он величественно двинулся к поворотной платформе и поплыл, словно корабль по каналу, пока не дошел до своего пути.

  

  - Что же касается вас, зеленый, вертящийся кофейник (к N 007), - ступайте-ка, научитесь чему-нибудь, прежде чем иметь дело с теми, кто проходил в неделю более миль, чем вы проедете в год. Итак, вперед!

  

  - Пусть лопнут у меня трубы, если это показывает вежливое отношение к новому члену нашего братства, - сказал "Пони". - Ничто не дало повода к такому обращению с вами. Но о манерах забыли при постройке "Могула". Поддерживайте свой огонь, юноша, и выпускайте свой собственный пар. Полагаю, что нас сейчас потребуют.

  

  В депо люди вели оживленный разговор. Один из них, в грязной фуфайке, говорил, что у него нет лишних локомотивов. Другой, с клочком измятой бумаги в руке, говорил, что начальник приказал ему сказать тому человеку, который говорил с ним, что он (этот другой человек) должен замолчать. Тогда другой человек стал размахивать руками и пожелал узнать, не думают ли, что он держит локомотивы в кармане. Потом появился человек в черной одежде аббата, только без воротника, весь в поту, так как стоял жаркий августовский день, и сказал, что то, о чем он говорил, двинулось; под руководством этих трех людей пошли и другие локомотивы - сначала "Компаунд", потом "Питтсбург" и, наконец, '007.

  

  В глубине своей топки '007 таил надежду, что, как только испытание будет закончено, его выведут с пением и приветственными восклицаниями под управлением смелого, благородного машиниста, который погладит его по спине, прослезится над ним и назовет его своим арабским конем (мальчики в мастерской, в которой его строили, читали удивительные рассказы из железнодорожной жизни, и '007 ожидал, что все произойдет по писаному). Но машинист сказал только:

  

  - Что за странный инжектор приделал Юстис к этой штуке! - И потом, сердито переводя рукоять, крикнул: - Неужели я должен ездить на этой машине!

  

  Человек без воротника отер пот и ответил, что при настоящем состоянии парка, груза и еще чего-то придется пока работать на передаточных путях. '007 храбро пустился в путь, вложив всю свою душу в передний фонарь и испытывая такое нервное состояние, что звук его собственного колокола чуть было не заставил его сойти с рельсов. Фонари раскачивались и приплясывали внизу и вверху, впереди и позади него; а со всех сторон по шести путям, то спускавшимся, то подымавшимся с лязгом и визгом, неслись вагоны - такое количество вагонов, которое и не снилось '007. Тут были вагоны с минеральными маслами, сеном; вагоны, полные мычащих животных, вагоны с рудой и с картофелем, с торчащими посередине дымогарными трубами; вагоны-холодильники, откуда ледяная вода стекала на полотно дороги; фруктовые и молочные вагоны с вентиляцией; открытые вагоны с платформами, наполненными материалом для продажи; открытые вагоны, нагруженные сельскохозяйственными машинами, красными, зелеными, сверкавшими, точно позолоченные, при свете электричества; открытые вагоны с высокими кучами сильно пахнущих кож, с грудами свежих досок, издававших приятный смолистый запах; вагоны с булыжником; вагоны, скрипящие под тяжестью медных, железных деталей в тридцать тонн и ящиков с заклепками для какого-нибудь нового моста; и сотни, сотни вагонов, нагруженных, запертых и помеченных мелом. Люди - разгоряченные и сердитые - пробирались между тысячами колес к буферу '007, когда он останавливался на мгновение; люди сидели на его передке, когда он шел вперед, и на тендере, когда возвращался; целые полки людей бегали по крышам вагонов, которые он тянул, завинчивали тормоза, размахивали руками и кричали странные вещи.

  

  Его то подвигали вперед на один фут, то быстро отталкивали назад на четверть мили (причем его задние движущие колеса сильно стучали и трещали); толкали на переводные стрелки (а эти стрелки очень, очень коротки, грубы и неудобны), направляли то к одному, то к другому вагону и, не давая ему ни малейшего понятия о грузе, который он вез, снова отправляли в путь. Когда он был на полном ходу, от него вдруг отцепляли три-четыре вагона; '007 делал скачок вперед и сейчас же, икая, удерживался тормозом. Тогда он ждал несколько минут, смотря на быстро мелькавшие фонари, оглушенный шумом колоколов, ослепленный видом скользящих мимо вагонов, причем ручка его регулятора, задыхаясь, делала сорок оборотов в минуту; оси передних колес ложились боком на его каукэчер, словно язык усталой собаки, а сам он весь покрывался золой.

  

  - Не так-то легко работать с тендером, имеющим прямую спинку, - сказал его маленький друг по депо, идя рысью мимо него. - Но вы отлично справляетесь. Видели вы начальника депо? Это величайший человек на свете, запомните это. Когда мы окончим работу? Ну, малютка, все время будет так, и днем, и ночью. Видите вон тот поезд, что двигается по четвертому... нет, по пятому пути отсюда? Это смешанный груз, который надо будет рассортировать по надлежащим поездам. Для этого-то мы и готовили вагоны.

  

  Тут он сильно подтолкнул один из вагонов, шедший на запад, и отскочил назад, сильно фыркнув от удивления, потому что вагон оказался старым другом.

  

  - Черт побери, да ведь это "Бездомная Кэт"! Ну, Кэт, разве вас никак нельзя отправить назад к вашим друзьям? Ведь на вас найдется сорок охотников на вашей дороге. Кто владеет вами теперь?

  

  - Желала бы сама знать это, - прохныкала Кэт. - Я принадлежу компании в Топеке, но была в Ваннипеге; была и в Ньюпорт-Ньюз; ездила и вдоль всей старой Атлантики, и в Вест-Пойнт; была я и в Буффало. Может быть, подымусь и до Хаверстроу. Я только десять месяцев, как выехала из дома, но очень скучаю по нему, сильно скучаю.

  

  - Попробуйте Чикаго, Кэти, - сказал маленький локомотив, когда поношенный старый вагон стал, покачиваясь, медленно спускаться по полотну. - Я хочу быть в Канзасе, когда зацветут подсолнечники.

  

  - Депо наполнены "Бездомными Кэт" и "Бродячими Вилли", - объяснил локомотив '007-му. - Я знал один старый вагон, который ходил безостановочно семнадцать месяцев; а один из наших ходил пятнадцать, пока нам удалось узнать, где он находится. Не знаю, как это устраивают наши люди. Вероятно, меняются. Во всяком случае, свое дело я сделал. Он теперь на пути в Канзас, via Чикаго; но я готов поставить в заклад все содержимое моего котла, что его задержат там столько времени, сколько будет угодно товарополучателю, а осенью пришлют к нам с пшеницей.

  

  Как раз в эту минуту прошел локомотив "Питтсбург" во главе двенадцати вагонов.

  

  - Я иду домой, - гордо сказал он.

  

  - Не дотащить тебе всех двенадцати.

  

  - Раздели-ка их пополам! - крикнул "Пони".

  

  Но к последним шести приставили '007, и он чуть не лопнул от удивления, когда заметил, что толкает вагоны к громадному парому. Он никогда еще не видал глубокой воды и задрожал, когда очутился на расстоянии шести дюймов от черного, блестящего залива.

  

  После этого его поспешно отправили в багажное отделение, где он увидел начальника депо, невысокого человека в рубашке, штанах и туфлях, смотревшего на море платформ, на толпу кричащих рабочих и на эскадроны пятившихся, поворачивавшихся, покрытых потом лошадей, из-под копыт которых вылетали искры.

  

  - Это корабельный груз, нагружаемый на платформы, - с благоговением сказал маленький локомотив. - Но ему это все равно. Пусть их ругаются. Он - царь, король, хозяин! Он говорит: "пожалуйте", и все становятся на колени и начинают молиться ему. Надо поднять три-четыре груза, пока он сможет обратить внимание на них. Когда он протягивает руку вот так, значит, случится что-нибудь важное.

  

  Ряд нагруженных вагонов скользнул вниз по полотну, и ряд пустых занял их место. Тюки, плетеные корзины, ящики, кувшины, сосуды с жидкостями, бочонки и узлы полетели из кладовой, словно вагоны были магнитом, а они железными опилками.

  

  - Ки-йя! - крикнул маленький "Пони". - Ну разве это не чудесно?

  

  Рабочий с багровым лицом пробрался сквозь толпу к начальнику и стал размахивать кулаком под самым его носом. Тот даже не поднял глаз от груды лежавших перед ним багажных квитанций. Он слегка согнул палец, и молодой человек в красной рубашке, беззаботно стоявший позади него, ударил рабочего в левое ухо так, что тот, дрожа, со стоном упал на тюк сена.

  

  - Одиннадцать, семь, девяносто семь, четырнадцать чего-то, три еще чего-то, девятнадцать, тринадцать; один, один, четыре; семнадцать, должно быть, двадцать один; и десять, отправляемых на запад. Все верно, кроме двух последних. Выпустить пары на станции. Так, хорошо. Дернуть эту веревку.

  

  Говоривший кроткими голубыми глазами смотрел на кричавших рабочих, на воду, залитую лунным светом, и тихонько напевал сквозь губы:

  

  

  Все светлое, прекрасное.

  

  Что дышит и живет,

  

  Все мудрое, чудесное,

  

  Господь все создает.

  

  

  '007 вывел вагоны и передал их локомотиву на линии. Никогда в жизни не чувствовал он себя таким слабым.

  

  - Интересно, не правда ли? - сказал "Пони", пыхтя на соседнем пути. - Если бы этот человек попал под наши колеса, то от него осталось бы только красное пятно, а мы и не знали бы, что сделали, - потом, наверху, где пар гудит, так ужасно спокойно...

  

  - Я знаю, - сказал '007. - Я чувствую, как будто потерял свой жар и холодею. Он, действительно, величайший человек на земле...

  

  Они были на далеком северном конце двора, под башней, от которой расходились пути в четыре стороны. Бостонский "Компаунд" должен был тянуть приведенные '007 вагоны до какой-то отдаленной северной станции по неважному полотну и громко сожалел о девяностошестифунтовых рельсах дорог А и Б.

  

  - Вы молоды, вы молоды, - кашляя, говорил он. - Вы не даете себе отчета в лежащей на вас ответственности.

  

  - Нет, отдаем, - резко сказал "Пони", - но не изнываем под ее тяжестью. - Потом он выпустил пар сбоку, словно выплюнул: - Тащит она груз ценностью не более пятнадцати тысяч долларов, а рассуждает так, как будто он стоит сто тысяч. Извините, сударыня. Вот ваш путь... Ну так и есть, попала не туда, куда следует.

  

  "Компаунд" полз по пути, тянувшемуся вдоль длинного откоса, испуская страшные стоны на каждой стрелке и двигаясь, словно корова в метель. В депо наступила короткая пауза после того, как исчезли задние огни поезда; стрелки громко замкнулись, и все, казалось, остановилось в ожидании.

  

  - Теперь я покажу вам кое-что интересное, - сказал "Пони". - Когда "Пурпуровый Император" приходит не вовремя, то, кажется, готова поколебаться сама конституция. Первый удар двенадцати...

  

  "Бум!" - пробили часы на большой башне, и '007 услышал вдали полный, вибрирующий звук: иа-а, иа-а-а. Фонарь с рефлектором заблестел на горизонте, словно звезда, перешел в ослепительный блеск, а тихая песенка сменилась оглушающей музыкой. Вызывающее восклицание: "Иа-ах, иа-ах!", которым заканчивалась песня, раздалось в полутора милях за депо; но '007 мельком увидел великолепный шестиколесный курьерский локомотив, который вез раззолоченного "Пурпурового Императора", экспресс миллионеров, шедший на юг, оставляя за собой мили с быстротой, с которой человек состругивает щепки с мягкой доски. Промелькнуло только пятно эмали каштанового цвета, полоса белого электрического света, лившегося из окон вагонов, и сверкнули никелированные перила на задней платформе.

  

  - О-о-о! - сказал '007.

  

  - Семьдесят пять миль в час. Ванны, как я слышал, парикмахерская, библиотека и все остальное. Да, сэр; семьдесят пять в час! Но в депо он будет разговаривать с вами совершенно так же демократично, как я. А я... чтобы черт побрал устройство моих колес!.. Я слетел бы с рельсов, если бы шел половинным его ходом. Он хозяин нашего парка. Чистится у нас. Я представлю вас ему как-нибудь на днях. С ним стоит познакомиться. Немногие могут петь такую песню, как он.

  

  '007 был слишком взволнован и не ответил. Он не слышал бешеных звонков телефона в башке, не слышал, как кто-то крикнул его машинисту:

  

  - Готов пар?

  

  - Достаточно для того, чтобы уйти за сто миль отсюда! - сказал машинист, который терпеть не мог подъездных путей.

  

  - Ну, так пускайте! Поезд большой скорости опрокинулся в сорока милях отсюда. Пострадавших нет, но оба пути заняты. К счастью, здесь есть запасной поезд и краны для поднятия тяжестей. Рабочие будут здесь через минуту. Поторопитесь.

  

  - Но я с удовольствием сбросил бы с себя весь этот груз, - сказал "Пони", когда '007 с шумом отодвинулся к угрюмому на вид и грязному вагону, наполненному инструментами; за ним шли платформы с разными приспособлениями.

  

  - Всякому своя судьба; но вам посчастливилось, малютка. Старайтесь не шуметь. Ваш колесный ход удобен для этого пути, а изгибы тут ничтожные. Ах да! "Команч" говорил, что тут, на участке, есть одно место, где вас может тряхнуть немного. В пятнадцати с половиною милях за подъемом, у переезда Джэксон. Вы узнаете его по дому фермера, ветряной мельнице и пяти кленам во дворе. Мельница находится на западе от кленов. А посреди этого участка есть восьмидесятифутовый железный мост без предохранительных перил. Увидимся позже. Желаю счастья.

  

  '007 не успел опомниться, как уже летел по полотну в безмолвный, темный мир. Тут его одолели ночные страхи. Он вспомнил все, что слышал об обвалах, о грудах камней, смытых дождем, о вырванных ветром деревьях, заблудившемся скоте; припомнил все, что говорил "бостонский компаунд" о лежащей на них ответственности, и еще многое, кроме того, что выдумывал уже сам. Сильно дрожащим голосом свистнул он в первый раз на переезде (целое событие в жизни локомотива); вид взбесившейся лошади и человека с бледным лицом в кабриолете, менее чем в ярде справа, не способствовал успокоению нервов. Он был уверен, что соскочит с рельсов; чувствовал, как ролики его колес подымались по рельсам на каждом изгибе; думал, что при первом же подъеме свалится так же, как свалился "Команч". Он спустился к переезду Джэксон, увидел ветряную мельницу к западу от кленов, почувствовал, как прыгали под ним плохо проложенные шпалы, и крупные капли пота проступили по всему его котлу. При каждом сильном толчке он думал, что сломалась ось; а по восьмидесятифутовому мосту он пробрался, словно преследуемая кем-нибудь кошка по верху забора. Потом мокрый лист прилип к стеклу его переднего фонаря и бросал мимолетную тень на полотно; '007 подумал, что это какое-нибудь пляшущее животное; наверно, мягкое, а все мягкое, попадающее под локомотив, пугает его так же, как и слона. Но сидевшие сзади люди казались спокойными. Они беззаботно перелезали с парового колпака на тендер; шутили с машинистом, который услышал их шаги среди угля, и напевали.

  

  - А ведь Юстис знал, что делал, когда строил эту игрушку. Она - молодчина. К тому же новая.

  

  - Да, новая!.. Это не краска. Это...

  

  Жгучая боль пронзила заднее правое движущее колесо '007 - острая, нестерпимая боль.

  

  - Вот оно, - сказал он, - это и есть разогревание втулки. Теперь я знаю, что это значит. Я думаю, развалюсь на куски. И в первую же мою поездку!

  

  - Не слишком ли разгорячен котел? - осмелился сказать кочегар.

  

  - Продержится, сколько нужно. Мы почти на месте. Знаете, молодцы, ступайте-ка лучше в свой вагон, - сказал машинист, положив руку на ручку рычага. - Я видел, как сбрасывало людей...

  

  Рабочие убежали со смехом. Им вовсе не хотелось быть сброшенными на полотно. Машинист чуть не вывихнул себе руки, и '007 почувствовал, что колеса его словно приросли к рельсам.

  

  - Вот оно! - сказал '007, громко вскрикнув, и скользнул, словно на полозьях. Одно мгновение ему показалось, что он соскочил с рельсов.

  

  - Это, должно быть, автоматический тормоз, о котором говорил "Пони", - задыхаясь, проговорил он, как только немного пришел в себя. - Разогреванье!.. Автоматический тормоз... И то, и другое больно; но зато теперь я могу поговорить об этом в депо.

  

  Пройдя несколько футов, он остановился, шипя, разгоряченный. Машинист стоял на коленях среди его колес, но он не называл '007-го своим "арабским конем", не плакал над ним, как это делают машинисты в газетах. Он только ругал '007, вытаскивая целые ярды обуглившегося хлопка из-под осей и выражая надежду поймать в один прекрасный день идиота, который положил их туда. Никто его не слушал, потому что Эванс, машинист "Могула", с легким ушибом головы и очень рассерженный, показывал при свете фонаря изувеченный труп чахлой свиньи.

  

  - Даже не свинья приличных размеров, - говорил он. - Просто поросенок.

  

  - Это самые опасные животные, - сказал один из рабочих. - Попадаются под машину и опрокидывают ее с полотна, не правда ли?

  

  - Не правда ли? - прогремел Эванс, рыжий валлиец. - Вы говорите так, как будто свиньи каждый Божий день опрокидывают меня. Я вовсе не в дружбе со всеми полуголодными поросятами нью-йоркского штата. Вовсе нет. Да, это он!.. И взгляните, что он наделал!

  

  Немало работы задал им заблудившийся поросенок. Груз скорого поезда, по-видимому, разлетелся во все стороны, потому что "Могул" приподнялся на рельсах и отбежал по диагонали на расстояние нескольких сот футов справа налево, увезя с собой те вагоны, которые согласились последовать за ним. Некоторые не сделали этого. Они сломали свои колеса и легли, а задние вагоны скакали через них. В этой игре они вспахали и уничтожили большую часть полотна. Сам ""Могул"" въехал в поле и стал там на колени; фантастические зеленые венки обвились вокруг его рукояток; остов покрылся толстыми комками земли, на которых раскачивались, словно пьяные, колосья; огонь его был потушен грязью (это сделал Эванс, как только пришел в себя), а сломанный фонарь был наполовину наполнен полусгоревшими мотыльками. Тендер выбросил на него уголья, и он имел неприличный вид буйвола, пытавшегося забрести в склад угля.

  

  Повсюду валялись различные предметы, вылетевшие из сломанных вагонов: пишущие и швейные машины, партия заграничной серебряной упряжи, французские дамские платья и перчатки, солидная медная кровать, ящик с телескопами и микроскопами, два гроба, ящик с чудесными конфетами, молочные продукты в сосудах с золотыми этикетками, масло и яйца, превратившиеся в яичницу, сломанный ящик с дорогими игрушками и несколько сотен других предметов роскоши. Неизвестно откуда появившиеся бродяги великодушно предложили свои услуги поездному персоналу. Рабочие у тормоза, вооруженные шкворнями, расхаживали взад и вперед с одной стороны, а благостный кондуктор и машинист, заложив руки в карманы, ходили с другой. Какой-то длиннобородый человек вышел из дома, стоявшего позади поля, и сказал Эвансу, что, если бы этот случай произошел несколько позже, весь его хлеб сгорел бы, и обвинял Эванса в небрежности. Потом он убежал, так как Эванс бросился на него, громко крича:

  

  - Это сделала его свинья - его свинья сделала это! Пустите, я убью его! Дайте мне убить его!

  

  Тут рабочие рассмеялись; а фермер высунул голову из окна и сказал, что Эванс не джентльмен.

  

  '007 держал себя очень скромно. Он никогда не видал крушения, и оно испугало его. Рабочие хотя и смеялись, но работали усердно, и '007 забыл свой ужас, сменившийся изумлением при их обращении с товарным могульским поездом. Они вскопали землю вокруг него лопатами; подвели шпалы к его колесам и домкраты под его корпус; они обвили его цепями и щекотали ломами. К потерпевшим крушение вагонам прицепили '007 и давали ему задний ход до тех пор, пока вагоны не очищали путь. До рассвета тридцать или сорок человек были заняты укладкой и забиванием шпал, клепкой рельсов. Когда наступило утро, все вагоны, которые были в состоянии двигаться, ушли с помощью другого локомотива; путь был очищен для движения, а '007 протащил старого "Могула" по небольшому пространству шпал, дюйм за дюймом до тех пор, пока валики его колес не стали снова ударять по рельсам и он с шумом стал на свое место. Дух "Могула" был угнетен, и бодрое настроение пропало.

  

  - Это не была даже свинья, - печально повторял он, - а только поросенок; и именно вам пришлось помогать мне!

  

  - Но как это случилось? - сгорая от любопытства, спросил '007.

  

  - Случилось! Как случилось! Я прямо наехал на него, минуя последний изгиб, - думал, что это хорек. Да, он был такой маленький. Он даже не взвизгнул, как вдруг я почувствовал, что приподымаюсь (он скатился как раз под передок), и я никак не мог попасть на рельсы. Потом я почувствовал, как он, весь в грязи, бросился под мой левый цилиндр и - о, паровые котлы! - я съехал с рельсов. Я чувствовал, как ободья моих колес стучали по шпалам, а затем я очутился в хлебах; тендер вытряхивал уголь через мой колпак, а старик Эванс лежал неподвижно в крови, передо мной. Трясся ли я? Во мне нет ни одной стойки, ни одного болта, ни одной заклепки, которые не соскочили бы со своего места.

  

  - Гм! - сказал '007. - Сколько, полагаете, вы весите?

  

  - Без этих комьев грязи во мне сто тысяч фунтов.

  

  - А в поросенке?

  

  - Восемьдесят. Говорят, будто сто. Стоит он около четырех с половиной долларов. Ну, не ужасно ли? Право, можно впасть в нервную прострацию... Разве это не потрясающе? Я только что обогнул этот изгиб...

  

  И "Могул" снова повторил весь рассказ, потому что был очень сильно потрясен.

  

  - Ну, я думаю, это обычное явление, - успокаивающе сказал '007... - а... а упасть в поле, я думаю, мягко.

  

  - Будь это шестидесятифутовый мост и свались я в глубокую воду, взорвись я и убей обоих людей, как это сделают другие, я не огорчался бы; но чтобы меня опрокинул поросенок в хлеба и вы помогали бы мне, а старый пахарь в ночной рубашке ругал меня, как больную клячу!.. О, это ужасно! Не зовите меня "Могулом"! Я швейная машина.

  

  '007 с остывшей топкой и сильно увеличившейся опытностью медленно притащил могульский товарный поезд в депо.

  

  - Эй, старик! Целую ночь был в пути? - сказал неугомонный "Пони", только что вернувшийся со службы. - Ну, скажу вам, это видно сразу. Ценное, хрупкое, таков, вы говорили, ваш груз! Отправляйтесь-ка в мастерские, да снимите с себя ваши лавры. Там вас починят.

  

  - Оставьте его в покое, "Пони", - строго сказал '007, которого поставили на поворотную платформу, - или я...

  

  - Не знал, что старина ваш задушевный друг, малютка. В последний раз, что я видел его, он не был очень вежлив с вами.

  

  - Я знаю; но с тех пор я видел крушение, и краска чуть было не сошла с меня. Я никогда - пока у меня хватит пара - не буду насмехаться над новичками, не знающими дела и старающимися изучить его. Не буду я насмехаться и над старым "Могулом", хотя и нашел его увенчанным колосьями. Весь переполох произвел маленький поросенок - не свинья, а только поросенок, "Пони", - не более куска антрацита. Я видел его. Я полагаю, всякий может быть опрокинут.

  

  - Значит, уже поняли это? Ну, хорошее начало.

  

  Слова эти произнес "Пурпуровый Император", который стоял, ожидая чистки, чтобы назавтра отправиться в путь.

  

  - Позвольте мне познакомить вас, джентльмены, - сказал "Пони". - Это наш "Пурпуровый Император", малютка, которым вы восхищались и, могу сказать, которому завидовали сегодня ночью. Это новый брат, уважаемый сэр, перед которым еще много миль пути, но, как товарищ, я отвечаю за него.

  

  - Счастлив встретиться с вами, - сказал "Пурпуровый Император", окидывая взором полное локомотивов депо. - Полагаю, что здесь нас достаточно для того, чтобы составить митинг. Гм! Властью, которою я облечен, как Глава Дороги, объявляю '007 пользующимся всеми правами и признанным Братом Соединенного Братства Локомотивов и, как такового, могущим пользоваться всеми привилегиями мастерской, стрелок, полотна, водохранилища и депо, насколько простирается моя юрисдикция, как имеющего степень главного бегуна; до меня дошли хорошо известные и лестные отзывы о том, что этот брат наш покрыл сорок одну милю в тридцать девять с половиною минут, спеша на подвиг милосердия, на помощь несчастным. Когда придет время, я сам сообщу вам нашу песню и наш сигнал, сигнал, по которому вас можно будет различить в самую темную ночь. Займите свое место среди локомотивов, новый брат!

  

  

  

  В настоящее время, в самую темную ночь, как и говорил "Пурпуровый Император", если стоять на мосту на багажном дворе в 2 ч 30 м пополуночи, и смотреть на расходящиеся в четыре стороны пути в то время, как "Белый Мотылек", взяв излишек от "Пурпурового Императора", летит к югу со своими семью вагонами цвета "крэм", можно расслышать вдали звуки, похожие на низкие ноты виолончели:

  

  

  Стучи, скрипи, визжи - Иа-ах, Иа-ах, Иа-ах,

  

  Ein, zwei, drei, Mutter - Иа-ах, Иа-ах, Иа-ах

  

  Все выше катится,

  

  И весь народ сумятится.

  

  Стучит, скрипит, визжит - Иа-ах, Иа-ах, Иа-ах.

  

  

  Это '007 покрывает свои сто пятьдесят шесть миль в двести двадцать одну минуту, выстукивая свою песню-сигнал, сообщенный ему "Пурпуровым Императором".

  

  

  

  

  Старший офицер с "Бреслау" пригласил меня пообедать на корабль, прежде чем он пойдет в Соутгэмптон за пассажирами. "Бреслау" стоял за Лондонским мостом. Решетки передних люков были открыты для приема груза, и вся палуба была завалена якорями, болтами, винтами и цепями. Блек Мак-Фи был занят последним осмотром своих излюбленных машин, а Мак-Фи известен как самый аккуратный из корабельных механиков. Если случайно он заметил тараканью ножку на одном из своих золотников в паровике, весь корабль узнает об этом, и половина команды отряжается для чистки.

  

  После обеда, который проходил в маленьком уголке пустого салона и на котором присутствовали старший офицер, Мак-Фи и я, Мак-Фи снова спустился в машинное отделение, чтобы присутствовать при чистке медных частей машины. Мы же со старшим офицером поднялись на мостик и курили, наблюдая погрузку, пока я не решил, что мне пора домой. В промежутках между разговором мне казалось, что я слышу из машинного отделения какие-то дикие завывания, к которым присоединялся голос Мак-Фи, певшего о доме и домашних радостях.

  

  - У Мак-Фи сегодня гость - корабельный мастер из Гринока, у которого он был в ученье, - сказал мне старший офицер. - Но я не решился пригласить его пообедать с нами, потому что он...

  

  - Да, я вижу, или, вернее сказать, я слышу, - отвечал я.

  

  Мы поговорили еще минут пять, но тут Мак-Фи поднялся к нам под руку со своим другом.

  

  - Позвольте мне познакомить вас с этим джентльменом, - сказал он. - Он большой поклонник ваших произведений, - я только что говорил ему о них и о вас.

  

  Мак-Фи никогда не умел сказать ни одного приличного комплимента. Друг же его внезапно уселся на валявшийся на палубе якорь, подтверждая, что Мак-Фи говорит истинную правду. Лично он был убежден, что весы славы Шекспира сильно покачнулись единственно благодаря мне, и когда старший офицер собрался было возражать ему, он заявил ему, что рано или поздно поколотит старшего офицера, - "как по накладной". - Если бы вы только знали, - сказал он, покачивая головой, - как я рыдал на своей одинокой лавке за чтением "Ярмарки тщеславия", как я горько всхлипывал над нею, в полном очаровании!..

  

  Он пролил несколько слезинок в доказательство правдивости своих слов, а старший офицер засмеялся. Мак-Фи поправил своему другу шляпу, надвинутую несколько набок на самую бровь.

  

  - Это сейчас испарится, - сказал Мак-Фи. - Это просто запах в машинном отделении так действует на него.

  

  - Мне кажется, что и мне пора испариться, - шепнул я старшему офицеру. - Динги [Нечто в роде парома или большой лодки в Ост-Индии.] готова?

  

  Динги была на нижней палубе, и старший офицер отправился искать какого-нибудь человека, чтобы отвезти меня на берег. Он вернулся с заспанным ласкаром, [Ласкар - матрос-индус.] хорошо знавшим реку.

  

  - Вы уже отправляетесь? - сказал человек, сидевший на якоре. - Мак-Фи, помогите мне пройти на шкафут. Здесь столько концов, как у кошки о девяти хвостах. Батюшки мои, какое бесчисленное множество динги!

  

  - Вы бы лучше взяли его с собой! - сказал старший офицер. - Мухаммед Джэн, помоги сначала пьяному сахибу, а потом проведи трезвого сахиба к следующему спуску.

  

  Я уже опустил одну ногу на корму динги, но в это время волна прилива приподняла ее вверх, и человек, оттолкнув назад ласкара, стремительно бросился ко мне, отвязал кабельтов, и динги медленно поплыла вдоль борта "Бреслау" носом вперед.

  

  - У нас здесь не будет иноземных народов, - сказал человек. - Я тридцать лет знаю Темзу.

  

  Мне некогда было возражать ему. Нас несло к корме корабля, а я хорошо знал, что ее пропеллер наполовину выступал из воды среди перепутавшихся бакенов, низко спущенных клюзов и ошвартовавшихся судов, о которые бились волны.

  

  - Что мне делать? - крикнул я старшему офицеру.

  

  - Найдите поскорее бот речной полиции и ради Бога постарайтесь как-нибудь отплыть подальше. Гребите веслом. Руль снят и...

  

  Дальнейшего я не слышал. Динги скользнула вперед, толкнулась о бакен, завертелась на месте и затанцевала, пока я брался за весла. Человек уселся на корме, подперев подбородок руками и посмеиваясь.

  

  - Гребите же, разбойник, - сказал я, - помогите мне вывести динги на середину реки!..

  

  - Я пользуюсь редким случаем созерцать лицо гения. Не мешайте мне думать. Здесь были "Маленькая Барнаби Доррит" и "Тайна холодного друида". [Перепутанные и искаженные заглавия романов Диккенса: "Крошка Доррит", "Тайна Эдвина Друда", "Холодный дом" и т. д.] Я приехал сюда на пароходе, который назывался просто: "Друид", - скверное суденышко. Все это теперь проплывает мимо меня. Все это плывет назад. Дружище, вы гребете, как гений.

  

  Мы натолкнулись на второй бакен, и нас отнесло к корме норвежской баржи, груженной лесом, - я увидел большие четырехугольные отверстия по обеим сторонам водореза. Затем мы нырнули в пространство между рядами барж и поплыли вдоль них, с трудом протискиваясь вперед. Утешительно было думать, что после каждого толчка динги снова приходила в равновесие, но положение наше сильно осложнилось, когда она стала протекать. Человек поднял голову, всмотрелся в густой мрак, окружавший нас, и присвистнул.

  

  - Вон там я вижу линейный пароход, он идет против течения. Держитесь к нему правой стороной и идите прямо на свет, - сказал он.

  

  - Разве я могу где-нибудь и чего-нибудь держаться в этом мраке? Вы сидите на веслах. Гребите же, дружище, если не хотите потонуть.

  

  Он взялся за весла и нежно проговорил:

  

  - Пьяному человеку ничего не сделается. Оттого-то я и хотел ехать с вами. Не годится вам, старина, быть одному в лодке...

  

  Он направил динги к большому кораблю и обогнул его, и следующие десять минут я наслаждался - решительно наслаждался - зрелищем первоклассной гребли. Мы протискивались среди судов торгового флота Великобритании, как хорек протискивается в кроличью норку; мы - т. е., вернее, он - весело приветствовали каждое судно, к которому мы приближались, и люди перевешивались через борт и ругали нас. Когда мы выбрались, наконец, в сравнительно спокойное место, он передал мне весла и сказал:

  

  - Если вы будете грести так, как пишете, то я буду уважать вас за все ваши пороки. Вот Лондонский мост. Проезжайте под ним.

  

  Мы въехали в темную арку и выбрались с другой стороны ее, подгоняемые течением, которое пело победную песнь. У меня осталось только желание вернуться домой до утра, а в остальном я совершенно примирился с этой прогулкой. На небе мерцали две или три звезды, и, держась посередине реки, мы были вне всякой серьезной опасности.

  

  Человек громко запел:

  

  

  Самый красивый клипер, какой только можно найти

  

  Йо-хо! Охо!

  

  Был "Маргарет Ивенс", черный, линейный клипер

  

  Сто лет тому назад.

  

  

  - Напечатайте это в ваше