Кипен Александр Абрамович - Бирючий остров

iv align="justify">   Шагахъ въ десяти отъ добычи баркасъ вдругъ задержался на веслахъ, и въ воздухѣ съ рѣзкимъ, свистящимъ шумомъ пролетѣлъ багоръ. Видно было, какъ онъ царапнулъ воду и ударился во что-то живое. Оно бѣшено завозилось подъ водой, зажигая въ ней большое мутное пламя. Раздался частый яростный плескъ, и во всѣ стороны полетѣли дымящ³яся брызги. Егорка опустилъ весла и, поспѣшно, шлепая босыми ногами, перепрыгнулъ на корму. Схвативъ веревку, онъ началъ медленно подтягивать баркасъ. Въ это время Лобовъ ударилъ вторымъ багромъ. Снова на одно мгновенье забурлила вода, потомъ вдругъ погасла и стало совсѣмъ тихо. Съ топоромъ наготовѣ, Егорка стоялъ на кормѣ на колѣняхъ, держась одной рукой за банку, и ждалъ команды. Лобовъ собралъ веревку и схватилъ багоръ. Осторожно и тяжело ворочая имъ, онъ ждалъ удобнаго момента, чтобы снять рыбу.

   - Готовь топоръ, Егорка! Бей по головѣ сразу... гляди, не копайся...

   Сильный ударъ въ корму прервалъ Лобова и сбилъ его съ ногъ. Баркасъ безпомощно повернулся и ткнулся бортомъ во что-то живое, судорожно вздрагивавшее подъ водою. Егорка не удержался на кормѣ и, уронивъ топоръ, полетѣлъ въ воду.

   Вынырнувъ, онъ схватился за бортъ, но съ противоположной стороны рыба снова ударила со страшной силой, и Егорку такъ больно толкнуло въ грудь, что у него захватило дыханье.

   - Ого-го-го-о-о!..- прокатилось вдругъ надъ водою, и гдѣ-то недалеко раздался протяжный, призывный свистъ.

   Егорка испуганно уцѣпился за бортъ и уже взлѣзъ на него животомъ, сильно накреняя баркасъ, когда опять надъ моремъ пронесся долг³й зловѣщ³й свистъ. Лобовъ на одно мгновенье увидѣлъ передъ собою обезумѣвшее отъ страха, съежившееся лицо Егорки. Потомъ послышался мелк³й, торопливый плескъ и громкое, тяжелое фырканье. Оставляя въ водѣ больш³я разорванныя облака дымящагося свѣта, Егорка поспѣшно отплывалъ къ берегу.

   Лобовъ растерялся. Мгновенно пронеслись въ его сознан³и обрывки какихъ-то неясныхъ мыслей, и снова съ невѣроятной быстротой началъ махать маякъ зловѣще протянутыми руками, бѣлой, красной, бѣлой...

   - Егорка, сукинъ сынъ! Ворочайся назадъ, анаѳема! - закричалъ онъ испуганнымъ, надтреснутымъ голосомъ.

   Потомъ онъ схватилъ багоръ и, не соблюдая больше никакой осторожности, снова подтянулся къ добычѣ. Тогда началась страшная возня, точно два разъяренныхъ звѣря вступили въ бой. Бѣлуга судорожно сокращала свое громадное тѣло, била хвостомъ по водѣ и баркасу, который скрипѣлъ отъ сильныхъ ударовъ и раскачавшись прыгалъ въ водѣ, какъ раненый звѣрь, большой и неуклюж³й. Лобовъ, приросш³й ко дну баркаса широко разставленными ногами, напрягалъ всѣ силы, чтобы не выпустить изъ рукъ багра. Вокругъ него кипѣло море и, какъ зажженная сѣра, синеватымъ свѣтомъ дымилась водяная пѣна. Вдругъ что-то пронеслось надъ моремъ далекимъ, жалобнымъ стономъ, и жуткая, холодная дрожь змѣей проползла по тѣлу Лобова.

   - О-ой... то-ону-у! - донесся издалека странно одинок³й и слабый, надрывающ³йся голосъ Егорки.

   Мысли Лобова завертѣлись въ безумномъ, слѣпомъ ужасѣ. Онъ выпустилъ багоръ и, прыгая черезъ банки, бросился на носъ баркаса, безсвязно бормоча что-то и нелѣпо размахивая руками.

   Маякъ вращался на мѣстѣ, объятый огромнымъ краснымъ заревомъ, и его длинныя руки уже не были видны... Снова острый, оглушительный свистъ просверлилъ воздухъ, и вслѣдъ за нимъ грянулъ выстрѣлъ. Что-то ахнуло, гулко отдалось въ морѣ и разсыпалось далеко по водѣ мелкой, хохочущей дробью. И стало тихо, тихо... Только въ воздухѣ гудѣло что-то протяжно и непрерывно... Потомъ послышался быстрый свистящ³й шелестъ. Казалось, огромная птица, странно шумя крыльями, неслась надъ водой низко, низко и приближалась съ глухимъ, угрожающимъ шипѣн³емъ... Недалеко мелькнула громадная черная тѣнь, потомъ вынырнулъ желтый свѣтъ фонаря и сразу погасъ, какъ будто упалъ въ бездну.

   - О-ой... О-о-ой!.. - снова донеслось издалека и стихло.

   Дрожа всѣмъ тѣломъ, Лобовъ поспѣшно сбросилъ съ себя порты и рубаху и кинулся въ воду. "Сонька" сильно накренилась подъ его ногами и одиноко закачалась на мѣстѣ.

   Сгорбившись и разводя въ водѣ руками, онъ безшумно проплылъ мимо вѣхъ, оставляя за собой мутно-бѣлый, скоро потухавш³й слѣдъ. Въ густой черной тьмѣ, совсѣмъ близко впереди него, снова мелькнулъ фонарь, послышались голоса людей, плескъ веселъ и громкая брань Демки...

   Лобовъ глубоко передохнулъ и съ головой погрузился въ воду... Когда онъ вынырнулъ, заводская шаланда была уже позади него и быстро неслась къ покинутому имъ баркасу.

  

  

   Егорку долго и безуспѣшно искали баграми и неводомъ. Только на второй день тѣло его прибило къ берегу у Кирилловской слободы, и тамъ оно пролежало всю ночь.

   На разсвѣтѣ туда пошли забродчики и застали на берегу множество босоногихъ дѣтей съ испуганными, серьезными лицами, сидѣвшихъ на пескѣ, тѣсно прижавшись другъ къ другу. Они изрѣдка переглядывались между собою и перешептывались о чемъ-то быстрымъ, тревожнымъ шопотомъ. Недалеко на пескѣ лежало что-то большое и неподвижное, покрытое изодранной мочальной рогожей. Изъ-подъ нея торчали окостенѣвш³я ноги съ судорожно скрюченными пальцами, съ желтой шершавой кожей на подошвахъ и пяткахъ. Тутъ же, отойдя въ сторону, сельск³й десятск³й, стороживш³й тѣло, съ равнодушнымъ видомъ курилъ цыгарку. Онъ молча поздоровался съ забродчиками, не поворачивая головы, какъ будто куда-то всматриваясь.

   - Ночью прибило?- глухо спросилъ Фролъ Степанычъ.

   - Вчерась съ вечера... Должно, слабосильный былъ?.. мальчонка-то?

   - Крѣпк³й былъ... про это что говорить!.. Испужался дюже...

   - На силу-то онъ на свою понадѣялся...

   - Должно, такое ему положен³е, чтобы на водѣ помереть...

   - Сичасъ приставъ съ дохтуромъ будутъ...

   - Потрошить, что-ли? - жесткимъ, озлобленнымъ топомъ спросилъ кто-то изъ забродчиковъ, но не получивъ отвѣта, махнулъ рукой и отошелъ въ сторону.

   - Тутъ ночью дѣвка прибѣгла... страсть за имъ убивалась... Должно, сестра али сроственница...

   - Нѣту у его ни отца, ни матери... сирота онъ...

   - Должно, Варя была...- грустно проговорилъ Грузновъ и, перекрестившись, подошелъ къ утопленнику.

   Онъ низко наклонился надъ нимъ и осторожно отвернулъ рогожку. Забродчики сразу узнали востроносое лицо Егорки. Мокрыя космы волосъ спутались надъ его похолодѣвшимъ лбомъ, прозрачно-блѣднымъ, лоснившимся, какъ старый, отполированный мраморъ. На скулахъ синѣли небольш³е кровоподтеки, а изъ-подъ опущенныхъ вѣкъ узкими черточками сверкали остеклянѣвш³е бѣлки глазъ. Раскрытый ротъ съ посинѣвшими губами и маленьк³й, заостривш³йся носъ придавали лицу утопленника странное, недоумѣвающее выражен³е. Точно онъ собирался и не успѣлъ сказать что-то очень важное и серьезное.

   - Нибезпримѣнно заводъ ему подпалить надо! - неожиданно вспомнилось Фролу Степанычу и отдалось въ немъ глубокой, ѣдкой горестью. Онъ бережно завернулъ рогожку и отошелъ, стараясь скрыть слезы, вдругъ выступивш³я изъ его старческихъ глазъ.

   - Боже мой, Господи!.. Ни за что пропалъ мальчикъ!.. - безсвязно шепталъ онъ, отворачиваясь отъ побѣжавшихъ за нимъ гурьбою слободскихъ ребятишекъ, ст испугомъ и любопытствомъ глядѣвшихъ, какъ плакалъ старый, суровый забродчикъ.

  

  

   Егорку похоронили поздно вечеромъ, на краю села, за церковной оградой. И въ гробу онъ былъ такой же недоумѣвающ³й, поглощенный невысказанной важной заботой. Лобовъ шелъ за гробомъ подавленный, полный суевѣрныхъ предчувств³й и острой, безотчетной жалости. Что-то слѣпило глаза и давило грудь громадной непосильной тяжестью. Подвижныя черты Егоркина лица, успокоенныя смертью, отчетливо врѣзались въ его память и возникали передъ нимъ съ поразительной ясностью. Ему казалось, что покойникъ все слышитъ и только притворяется, и сейчасъ встанетъ изъ гроба съ жалобнымъ, дѣтскимъ плачемъ и причитаньемъ.

   Въ застывшемъ воздухѣ сердито гудѣлъ густой басъ священника, и стройнымъ, старательнымъ хоромъ, полные кроткой сосредоточенной вѣры и примирен³я, пѣли забродчики:

   - Святый Боже, свя-тый крѣпк³й, свя-тый безсмертный, поми-луй насъ!..

   Когда отпѣван³е кончилось, Лобовъ подошелъ къ могилѣ и бросилъ на гробъ горсть глыбистой тяжелой земли. Потомъ сразу замелькали заступы, глухо застучала земля и удушливой, желто-сѣрой пылью поднялся оттуда сухой могильный прахъ. У Лобова сжалось въ груди, а потомъ вдругъ стало легко и пусто, словно отъ него оторвалось что-то. Онъ стоялъ неподвижно надъ могилой и мутными, безсмысленными глазами глядѣлъ, какъ ставили надъ Егоркой низк³й сосновый кресть.

   - Не видалъ Варьку?- неожиданно услышалъ онъ сзади себя и, обернувшись, увидѣлъ осунувшееся, разстроенное лицо Грузнова.

   - Варьку? - переспросилъ онъ, точно разбуженный отъ тяжелаго сна:- гдѣ-жъ она, Варька?..

   Страшно торопясь и путаясь, какъ будто обрадовавшись внезапно нахлынувшимъ новымъ, постороннимъ мыслямъ, Гришка забормоталъ что-то безсвязное и сбивчивое.

   - Вчерась приходила до меня Варя... принесла снѣдать... а у меня хворь... недужно мнѣ... Ласковая, ласковая... жалостливая... Гдѣ-жъ она? Ахъ ты, Боже мой!.. а? Гдѣ-жъ она, Варя-то?.. Ребята, гдѣ-жъ дѣвка?.. Варьку кто видалъ?..

   Никто изъ забродчиковъ не видѣлъ Варьку съ самаго утра и не зналъ, куда она дѣлась.

  

  

   Съ кладбища забродчики повернули къ большому шляху и, мимо слободы, пошли на косу. Было уже очень поздно, надъ степью стояла громадная полупрозрачная темнота и она неслышно колыхалась въ застывшемъ, дремотномъ воздухѣ. Забродчики шли медленной, молчаливой толпой, поглощенные тихой, покорною думой.

   - Гляди, ребята, никакъ, гроза собирается...- раздался чей-то странно одинок³й голосъ. И вдругъ что-то дрогнуло въ задремавшей степи и пронеслось мимо. Тогда всѣ столпились среди дороги, словно обрадовавшись нарушенному тягостному молчан³ю. Съ оживившимися лицами, споря и размахивая руками, забродчики стали вглядываться туда, гдѣ вспыхивали въ темнотѣ частыя, широк³я зарницы. Онѣ охватывали небо красивымъ розовымъ отблескомъ и медленно гасли, отгоняя отъ себя быстрыя, пугливыя тѣни. Зарницы вспыхивали все чаще и чаще, и скоро слились въ одно огромное зарево, клубившееся пухлымъ багрово-краснымъ облакомъ.

   Оно разгоралось и потухало, и вновь загоралось еще съ большей яростью, обдавая затихшую степь широкимъ, безпокойнымъ дыханьемъ.

   - Горитъ гдѣ-то... кажись, за Ефремовкой...

   - Не-е... куды хватилъ!.. Нешто Ефремовка тамъ?..

   - Пастухи курай подпалили!.. Сразу видать, что курай горитъ...

   Зарево разгоралось все ярче и ярче. Широк³я, темныя полосы побѣжали по степи, догоняя другъ друга, и точно таяли, исчезая во мракѣ. Потомъ далеко, далеко послышался странный прерывистый шумъ. Онъ росъ и приближался, и, наконецъ, отчетливо затопоталъ совсѣмъ близко, звучнымъ содрогающимся эхомъ отдаваясь въ степномъ просторѣ. Неожиданно изъ темноты вынырнула высокая черная фигура верхового на короткой храпящей лошади и, разогнавъ стоявшихъ на дорогѣ забродчиковъ, проскакала мимо.

   - Эй... дядя!.. Откедова?..

   - Съ Мазаевской эконом³и!..- донесся протяжный, надорванный голосъ.

   Потомъ все стихло и насторожилось, какъ будто ожидая чего-то страшнаго и неотвратимаго. Забродчики заторопились. Сбитой, безпокойной толпой они пошли впередъ, споря и перебивая другъ друга, не сводя глазъ съ горизонта, залитаго то разроставшимся, то мгновенно тускнѣвшимъ, багровымъ пламенемъ... И вдругъ всѣ сразу заговорили быстрыми, взволнованными голосами.

   - Братцы, на острову пожаръ!..

   - На заводѣ!.. Шестериковъ горитъ!..

   Свернувъ съ дороги и натыкаясь одинъ на другого, забродчики бѣжали но жнивамъ и пашнямъ туда, гдѣ виднѣлась уже изба Фрола Степаныча, ярко освѣщенная отблескомъ разметавшагося надъ моремъ пожара.

  

  

   На косѣ было свѣтло, какъ передъ закатомъ.

   Среди густо потемнѣвшихъ травъ, тяжелымъ червоннымъ золотомъ отливали очеретяныя кровли куреней; отчетливо чернѣли профили шаландъ и баркасовъ на берегу, залитомъ мутно-желтымъ мигающимъ свѣтомъ. Сильно пахло дымомъ и гарью. Совсѣмъ близко вырѣзывался ослѣпительно бѣлый маякъ на почернѣвшей, какъ смола, слившейся поверхности неба и моря. Недалеко вправо, тамъ, гдѣ стоялъ заводъ Шестерикова, неистово бушевало громадное пламя. Что-то взрывалось и рушилось тамъ, бѣшено металось и билось, падало и поднималось снова, упорное и ожесточенное... Далеко вокругъ лопались и расползались больш³я, быстро вспухавш³я облака дыма, отсвѣчивавш³я то потускнѣвшею красною мѣдью, то нѣжнымъ пурпурнымъ румянцемъ.

   Внизу сверкала узкая, словно раскаленная добѣла, полоса воды, подъ которой огромное зарево пожара опрокидывалось внизъ; оно разгоралось тамъ, среди густой черноты, съ бѣшеной яростью и гнало отъ себѣ почти къ самому берегу вздувавш³яся фантастическ³я облака, вспыхивавш³я яркимъ багрянымъ отблескомъ.

   Сбившись въ безпорядкѣ подлѣ избы Грузнова, забродчики безсмысленно галдѣли, какъ будто стараясь перекричать другъ друга, и голоса ихъ, какъ испуганныя, сонныя птицы, метались подъ чернымъ, низко осѣвшимъ небомъ.

   Грузновъ и Гришка безуспѣшно искали Варьку по всюду.

   - Варя!.. Боже мой... Варенька моя родная...- вы испугѣ бормоталъ Фролъ Степанычъ, остановившись среди двора и растерянно разводя руками. Что-то безпомощное и слабое было теперь въ его сгорбленной неподвижной фигурѣ, отчетливо темнѣвшей въ освѣщенномъ вокругъ мутно-желтомъ, безжизненномъ воздухѣ. Онъ чувствовалъ, какъ на него неслось что-то огромное и страшное, заслоняя собой кровавое зрѣлище пожара и угнетая своей невыносимой тяжестью...

   - Гриша...- сказалъ онъ, наконецъ, поспѣшнымъ, взволнованнымъ шопотомъ. - Стой, Гриша... Нѣту ея тутъ!.. Варя... тамъ она... на заводѣ!..

   Лобовъ, вытаращивъ глаза, дико озирался вокругъ, точно стараясь что-то припомнить. У него сильно стучало въ вискахъ и сдавливало горло. Вдругъ, встрепенувшись и грубо оттолкнувъ отъ себя Фрола Степаныча, онъ выбѣжалъ со двора на дорогу и закричалъ что-то непонятное столпившимся надъ кручей забродчикамъ. Потомъ, спотыкаясь и неуклюже размахивая руками, побѣжалъ по косѣ къ заводу и скоро исчезъ изъ виду.

   Забродчики долго еще слышали, какъ онъ звалъ Варьку и кричалъ что-то отчаяннымъ, надрывающимся голосомъ.

  

  

   Въ самомъ хвостѣ косы, притаившись за старой, развалившейся шаландой, Варька сидѣла въ травѣ, недалеко отъ дороги.

   Къ Бирючему острову было совсѣмъ близко. Къ ней доносился яростный трескъ огня и зловѣщ³й не³³рерывный гулъ. Заводск³я постройки были охвачены раскалившимся добѣла пламенемъ, которое обжигало глаза ровнымъ ярко-краснымъ отсвѣтомъ перебѣгало по лицу и фигурѣ Варьки.

   - Вотъ я это... я... я...- однообразно и монотонно всплывало въ ея сознан³и.

   Варька вздрагивала и озиралась съ болѣзненной, смущенной усмѣшкой. Она машинально срывала вокругъ себя мясистые стебли солончака и, съ растущимъ напряжен³емъ, всматривалась туда, гдѣ бушевалъ пожаръ, обдавая ее горячимъ, ожесточеннымъ дыхан³емъ.

   Было невыносимо жарко и душно; ныло въ груди, точно тамъ тяжелымъ комомъ запеклась кровь. Въ сознан³и быстро проносилась все та же единственная мысль, ясная, упорная и неукротимая:

   - Я это!.. вотъ я!.. я!..

   Эти слова неслись неудержимо быстро, бились въ вискахъ и сливались въ тяжелый, угрожающ³й гулъ... Навстрѣчу ему спѣшилъ издалека какой-то отрывистый звонъ, гулъ и звонъ...

   Она не слышала, какъ мимо пробѣжалъ Лобовъ. Потомъ все какъ будто стихло... И потомъ опять гулъ... звонъ... Варька вскочила и, выйдя на дорогу, стала прислушиваться...

   Далеко въ слободѣ настойчиво и часто гудѣлъ набатъ.