Главная » Книги

Ильф Илья, Петров Евгений - Светлая личность, Страница 3

Ильф Илья, Петров Евгений - Светлая личность


1 2 3 4

="justify">   - Этот вопрос нужно заострить.
   Впрочем, по лицу Евсея он отлично видел, что вопрос и без того заострен до последней степени.
   На Пищеслав надвигалась туча, сыплющая гром и молнию.
  

Глава VI. Каин уволил Авеля

  
   С легкой руки Евсея Львовича Пищеслав переполнился слухами о новой деятельности Прозрачного.
   И уже на следующее утро Каин Александрович вызвал в кабинет брата своего Авеля Александровича и долго топал на него ногами.
   - Что с тобой, Каша? - удивленно спросил Авель Александрович, полулежа в кресле.
   - Прошу мне не тыкать при исполнении служебных обязанностей! - завизжал Каин Александрович.
   - Я тебя не понимаю. Этот тон...
   - Встать! Воленс-неволенс, а я вас уволенс. Можете идти, товарищ Доброгласов. Без выходного пособия.
   - Ты что, пьян? - грубо спросил Авель.
   Тогда Доброгласов-старший, полагая вполне возможным присутствие в кабинете Прозрачного, счел необходимым высказать Доброгласову-младшему свои мысли о протекционизме.
   - Я всегда проводил, - говорил он вздрагивающим голосом, - беспощадную борьбу с кумовством. Я опротестовываю однобокое решение примкамеры относительно всеми уважаемого управделами ПУМа товарища Иоаннопольского. Последний восстанавливается в должности, а вас, как принятого по протекции, я беспощадно снимаю с работы. Мы сидим здесь, товарищи, не для благоустройства родственников, а для благоустройства города. Вам здесь не место. Идите.
   Авель Александрович, растерянно тряся головой, вышел из кабинета, сдал главную книгу подоспевшему Евсею Львовичу и покинул отдел благоустройства, не получив даже за проработанные два часа.
   Иоаннопольский проводил поверженного в прах Авеля ласковым взглядом и удовлетворенно заметил:
   - Прозрачный начинает действовать. Начало хорошее. Что-то еще будет!
   При этих словах Пташников чуть не упал со стула. Глаза Лидии Федоровны заблистали от слез, а Костя выбежал из комнаты, выронив из кармана бутерброд, завернутый в пергаментную бумагу.
   Между тем Каин Александрович в бурном приступе служебной деятельности работал над искоренением кумовства в отделе.
   Сперва он написал в стенную газету "Рупор Благоустройства" заметку такого содержания:
  

Не все гладко

  
   "С кумовством в нашем учреждении не все обстоит благополучно. Эта гнилая язва протекционизма не может быть больше терпима. Пора уже взять под прицел семейство Доброгласовых, свивших себе под сенью Пищ-Ка-Ха уютное гнездышко, без ведома самого тов. К.А. Доброгласова, который, как только узнал о поступлении в отдел благоустройства А.А. Доброгласова, немедленно такового снял с работы без выдачи двухнедельной компенсации, памятуя об экономии государственных средств. Пора также ликвидировать имеющихся в Пищ-Ка-Ха двух сыночков тов. Доброгласова, втершихся на службу, безусловно, без ведома уважаемого нами всеми за беспорочную и длительную службу Каина Александровича".
  
   В этой заметке, в которой смертельно перепуганный Доброгласов ополчался на собственных своих сыновей, на плоть от плоти и кровь от крови, он недрогнувшей рукой поставил подпись: "Рабкор Ищи меня".
   Прокравшись к стенгазете, которая висела в темном, посещаемом только котами, углу коридора, Каин Александрович приклеил заметку синдетиконом к запыленному картону.
   Потом Доброгласов вернулся к себе и составил две бумаженции. В одной он доводил до сведения начальника Пищ-Ка-Ха о необходимости немедленного и строжайшего расследования по заметке "Не все гладко" рабкора "Ищи меня", помещенной в стенгазете "Рупор Благоустройства".
   Отослав бумажку по назначению, Каин Александрович написал приказ о немедленном выявлении и увольнении из отдела благоустройства каких бы то ни было родственников. Приказ он собственноручно наклеил на дверях своего кабинета.
   Через несколько минут оба Каиновича, подталкиваемые курьерами, уже спускались по учрежденской лестнице.
   Евсей Иоаннопольский, наблюдавший из окна исход Каиновичей из Пищ-Ка-Ха, хотел поделиться своей радостью с Пташниковым, но, к великому его удивлению, знахарь стоял на коленях посреди комнаты.
   - Что с вами? - закричал Евсей.
   - Я родственник, - ответил Пташников.
   - Чей?
   - Ее.
   И Пташников указал на Лидию Федоровну.
   - Кем же она вам приходится?
   - Женою.
   - Но ведь Лидия Федоровна девица. Помнится, так и в анкете написано.
   - Скрывали, - зарыдала Лидия Федоровна. - Жили на разных квартирах.
   - Сколько же времени вы женаты?
   - Двадцать лет. Пятый год скрываем.
   - И дети есть?
   - Есть. Мальчик один, вы его знаете.
   - Какой мальчик?
   - Костя. Вот он сидит. Первенец наш. Теперь здесь служит.
   - В таком случае, - сказал Евсей Львович, - вас всех надо изжить. Мне вас, конечно, жалко. Вместе работали все-таки. Ну что скажет Прозрачный, если я стану из дружеских чувств потакать своим знакомым? Сами понимаете.
   Нелегальное семейство, с такими усилиями скрывавшее свои нормальные человеческие отношения, семейство, жившее тремя домами и устраивавшее супружеские встречи в гостинице, семейство, оказавшееся на краю бездны, - молчало в неизмеримой печали. Пташниковы понимали величину и тяжесть своей вины. Они не просили и не ждали снисхождения.
   - Знаете что, - сказал Евсей Львович, - такой важный вопрос без Прозрачного я решить не могу. Сидите пока. Если вы уйдете, некому будет работать. А потом, - как решит Прозрачный, так и будет.
   Знахарь, жена его Лидия и сын их Костя не стали терять время попусту и с новым усердием принялись за работу.
   Дверь кабинета растворилась, и на пороге ее появился Каин Александрович, лишь недавно приклеивший заметку в стенгазету. Обеими руками он держал бронзовую чернильницу "Лицом к деревне". По лицу начальника зайчиком бегала болезненная улыбка.
   Он подошел к Косте, со вздохом поставил сторублевую ношу, а взамен ее взял пятикопеечную чернильницу-невыливайку.
   Евсей засуетился.
   - Ax, какая чернильница! - восторгался он. - Но зачем она Косте? Слушайте, Доброгласов, поставьте ее ко мне. Я ведь все-таки веду главную книгу.
   - Пожалуйста, Евсей Львович, мне все равно. Мешает она, знаете ли. Да-а!
   Каин Александрович прошелся по комнате и, беспокойно вылупив белые глаза, неожиданно заметил:
   - А не кажется ли вам, товарищи, что охрана труда у нас хромает? С вентиляцией все благополучно? Ну, работайте, работайте, не буду вам мешать. Да, кстати... Егор Карлович еще не приходил? Нет его? Отлично. Посадите, Евсей Львович, кого-нибудь на регистрацию, посетители ждать не должны. Ведь не посетители для учреждения, а учреждение для посетителя.
   Но посетителей в этот день не было, потому что пищеславские граждане занимались заметанием следов. Многие каялись в своих грехах публично.
   Призрак, олицетворяющий предельную добродетель, носился по городу, вызывая самые удивительные события.
   Чувство критики, дремавшее в сердцах граждан, проснулось.
   На общем собрании членов союза Нарпит работа месткома была признана неудовлетворительной. На секретаря месткома, не знавшего такого случая за всю свою долголетнюю профсоюзную практику, это подействовало ужасающим образом.
   Он, заготовивший уже хвалебную резолюцию, онемел на целых полчаса. А когда обрел дар речи, поднялся и заявил, что он, секретарь, в профработе ничего не смыслит, что деньги, ассигнованные на культработу, проиграл на лотерее в пользу беспризорных и что гендоговора никогда в своей жизни не прорабатывал, хотя таковой и должен обязательно прорабатываться на местах.
   Свою сильную образную речь секретарь кончил пламенным призывом никогда больше в местком его не выбирать.
   Экскурсия, посетившая музей благоустройства, вытащила оттуда трамвайный вагон N 2, снабженный мемориальной доской в честь тов. Обмишурина, и поставила его на рельсы. Трамвайный парк, получив музейное подкрепление, успешно справлялся с перевозками пассажиров.
   У дверей прокуратуры и уголовного розыска вились длинные очереди кающихся. Зато очереди у кооперативных магазинов убывали в полном соответствии с очередями у дверей закона.
   Две госпивные с зазорными названиями "Киевский Шик" и "Веселый Канарей" прекратили подачу пива и сосисок. Вместо этого подавались сидр с моченым горохом и пудинг из капусты.
   "Пищеславский Пахарь" поместил сенсационное письмо секретаря литгруппы ПАКС тов. Пекаря:
   "Многоуважаемый тов. редактор! Не откажите в любезности поместить на страницах вашей газеты нижеследующее: хотя организационный период литгруппы ПАКС давно закончился, но мы, несмотря на то что зарвавшиеся политиканы из "Чересседельника" нам уже не мешают, к творческой работе до сих пор не приступили и, вероятно, никогда не приступим.
   Дело в том, что все мы слишком любим организационные периоды, чтобы менять их на трудные, кропотливые, требующие больших знаний и даже некоторых способностей занятия творчеством.
   Что же касается единственного произведения, имеющегося в распоряжении нашей группы, якобы написанного мною романа "Асфальт", то ставлю вас в известность, что он полностью переписан мною с романа Гладкова "Цемент", почитать который дала мне московская знакомая, зубной техник, гражданка Меерович-Панченко.
   Бейте меня, а также топчите меня ногами.
   Секретарь литгруппы ПАКС Вавила Пекарь".
   Исповедь "Чересседельника" была помещена чуть пониже.
   Мелкие жулики каялись прямо на улицах сотнями. Вид у них был такой жалкий, что прохожие принимали их за нищих.
   Скульптор Шац, чувствуя страшную вину перед обществом за изготовление гвардейского памятника Тимирязеву, прибежал в допр и, самовольно захватив первую свободную камеру, поселился в ней. От администрации он не требовал ничего, кроме черствого хлеба и сырой воды. Время свое он коротал, биясь головой о стены тюрьмы. Но это было ему запрещено, так как удары расшатывали тюремные стены.
   Даже такой маленький человек, как госпапиросник с бывшей Соборной площади, и тот побоялся разоблачений Прозрачного и опустил на самого себя жалобу в горчичный ящик. Папиросник признавался в том, что из каждой спичечной коробки он вынимал по несколько спичек, из коих в течение некоторого времени составлялся спичечный фонд. Зажиленные таким образом спички папиросник открыто продавал, а вырученные от их продажи деньги обращал в свою личную пользу. Этим за пять лет работы он причинил Пищеславу убыток в сумме 2 рубля 16,5 копеек.
   На третий день после исчезновения Прозрачного у мадам Безлюдной родился сын. Но, несмотря на общую отныне для Пищеслава чистосердечность, мадам не могла объявить, кто отец ребенка, так как и сама этого не знала.
   Евсей Львович чувствовал себя полезным винтиком в новой городской машине и начал отвечать на поклоны Каина Александровича весьма небрежно. Доброгласов так испугался, что перестал ездить домой в автомобиле и стал скромно ходить пешком.
   - Тем лучше, - сказал Иоаннонольский, - оставим автомобиль для Прозрачного. Он, вероятно, скоро освободится и захочет служить. Шуточное дело! Столько работы у человека! Вы видели, какую партию жуликов провели вчера с завода труб и барабанов? Это целая панама!
   - А завод как же остался?
   - Завод закрыли, законсервировали на вечные времена. Нужно же быть сумасшедшим, чтобы работать на таких допотопных станках. Каждая труба стоила чертову уйму денег. О барабанах я уже не говорю!
   Пока Прозрачного не было, Евсей Львович пользовался автомобилем сам.
   В течение одной недели город совершенно преобразился. Так падающий снопами ливень преображает городской пейзаж. Грязные горячие крыши, по которым на брюхах проползают коты, становятся прохладными и показывают настоящие свои цвета: зеленый, красный или светло-голубой. Деревья, омытые теплой водой, трясут листьями, сбрасывают наземь толстые дождевые капли. Вдоль тротуарных обочин несутся волнистые ручьи.
   Все блестит и красуется. Город начинает новую жизнь. Из подворотен выходят спрятавшиеся от дождя прохожие, задирают головы в небо и, удовлетворенные его непорочной голубизной, с освеженны ми легкими разбегаются по своим делам.
   В Пищеславе никто больше не смел воровать, сквернословить и пьянствовать. Последний из смертных - мелкая сошка Филюрин - стал совестью города.
   Иной подымал руку, чтобы ударить жену, но, пораженный мыслью о Прозрачном, тянулся рукою за ненужным предметом.
   "Ну его к черту! - думал он. - Может быть, стоит тут рядом и все видит. Опозорит ведь на всю жизнь. Всем расскажет".
   На улицах и в общественных местах пищеславцы вели себя чинно, толкаясь, говорили "пардон" и даже, разъезжаясь со службы в трамвае, улыбались друг другу необыкновенно ласкательно.
   Исчезли частники. Исчезли удивительнейшие фирмы: "Лапидус и Ганичкин", торговый дом "Карп и сын", подозрительные товарищества "Продкож", "Кожпром" и "Торгкож". Исчезли столовые без подачи крепких напитков под приятными глазу вывесками: "Верден", "Дарданеллы" и "Ливорно". Всех их вытеснили серебристые кооперативные вывески с гербом "Пищетреста" - французская булка, покоящаяся на большом зубчатом колесе.
   Сам глава оптической фирмы "Тригер и Брак", известный проныра и тертый десятью прокурорами калач, гражданин Брак пришел в полнейшее отчаяние, чего с ним еще ни разу не случалось с 1920 года. Дела его шли плохо, а магазин собирались описать и продать с аукциона за долги.
   Единственным человеком, не заметившим происшедшей с Пищеславом метаморфозы, оставался Бабский. Он не покидал своей комнаты со дня визита к нему Филюрина. Длинное оранжевое пламя примуса взвивалось иногда к потолку, освещая заваленную мусором комнату. Городской изобретатель работал.
   К концу преобразившей город недели мальчишка-пионер, проходивший мимо Центрального объединенного клуба, громогласно заявил, что клуб, как ему уже давно кажется, ни к черту не годится и что строили его пребольшие дураки. Вокруг мальчика собралась огромная толпа. Все в один голос заявили, что клуб действительно нехорош. Разгоряченная толпа направилась в отдел благоустройства и потребовала немедленной перестройки клуба.
   В Пищ-Ка-Ха вняли голосу общественности и обещали приступить к выкорчевыванию лишних колонн. Внутренние большие и малые колонны предполагалось совершенно уничтожить и на освободившемся месте устроить обширные залы и комнаты для всех видов культработы.
   В день открытия работ к зданию с четырех сторон подошли отряды строителей и углубились в колонный мрак. Толпы любопытных окружали клуб, с удовольствием прислушиваясь к строительным стукам.
   Иоаннопольский и Доброгласов, с трудом прорезав толпу, подкатили на автомобиле к клубной паперти. Каин Александрович решил лично руководить работами по переделке здания. Евсея он взял с собой, потому что бухгалтер последнее время считал себя неразрывной частью автомобиля и не отрывался от него ни на минуту.
   Уже из клуба начали выкатываться аккуратно распиленные на части колонны, как вдруг задним рядам напиравшей на клуб толпы показалось, что на ступеньке здания кто-то взмахнул шапкой. В передних рядах послышались восклицания.
   - Что случилось? Что случилось? - пронеслось над толпой.
   Еще не все знали в чем дело, а уже площадь содрогалась от мощных криков.
   В дремучем лесу центральных объединенных колонн объявился Прозрачный.
  

Глава VII. "А я здесь!"

  
   Плохо пришлось бы Прозрачному, если бы его невидимое тело требовало пищи. Но есть ему не надо было, и семь дней, проведенных в лабиринте Центрального объединенного клуба, пошли ему даже на пользу. Он научился скучать и читать, что человеку без тела совершенно необходимо.
   Мучило его только то, что Доброгласов воспользуется прогулом и уволит его со службы.
   В последний день своего пребывания под гостеприимной сенью клубных колонн Прозрачный томился, скучая по свету, по человечьим лицам и голосам. Он сделал последнюю попытку выбраться из лабиринта. Всюду встречали его вздвоенные ряды колонн, поставленных так часто, что дневной свет не проникал дальше третьего их наружного ряда.
   Поэтому, заслышав первые удары лома по камню, Прозрачный стал призывать на помощь. Он бросился навстречу звукам, и скоро между колоннами забрезжил серенький свет.
   - Ay! - кричал Прозрачный, словно собирал грибы в лесу.
   Не получив ответа, невидимый закричал караул, и на этот крик, знакомый всем пищеславцам с детства, стеклись каменщики и десятники.
   А уже через две минуты десятник рысью выбежал на воздух и первый сообщил толпе о том, что Прозрачный наконец нашелся, что он жив и здоров и что сейчас прибудет сам.
   Перепрыгивая через поверженные колонны, Филюрин бросился за десятником. Он вынырнул на свет и увидел Евсея Львовича. За ним виднелось перепуганное лицо Каина Александровича. Дальше был океан шевелящихся голов, а еще дальше прямо по толпе скакал Тимирязев, и его чугунная полированная свекла сверкала на солнце.
   - Покажите, где вы! - крикнул Иоаннопольский. - Граждане! Прозрачный среди нас. Покажите нам, где вы, Егор Карлович!
   Прозрачный снял с головы десятника фуражку с молоточками и помахал ею в воздухе. Вид фуражки, которая сама по себе прыгала на расстоянии двух метров от земли, привел толпу в исступление.
   Филюрин, не поняв, что приветственные крики относятся к нему, растерялся и возложил фуражку на голову ее владельца. Это вызвало еще больший энтузиазм.
   Прозрачный заметил, что перед ним стоит сам Каин Александрович, отвешивая вежливые поклоны.
   - Товарищ Доброгласов, - сказал регистратор, - верьте слову, я тут ни при чем...
   - Как же ни при чем, - залебезил Каин Александрович, ориентируясь на голос Филюрина, - когда совершенно наоборот.
   - Эти возмутительные колонны заставили меня...
   - Нет, нет, колонн уже не будет. На этот счет не беспокойтесь.
   - Значит, вы признаете, что у меня были уважительные причины для неявки на службу?
   - Не беспокойтесь, не беспокойтесь! Работа не пострадала. На вашем месте уже сидит другой.
   - Как другой? - закричал Прозрачный. - Я буду жаловаться! Я до суда дойду!
   Но тут Евсей Львович, быстро смекнувший, что Прозрачный ничего не знает о своем могуществе, оттолкнул Доброгласова локтем и крикнул в толпу:
   - Пламенный привет товарищу Прозрачному от имени работников конторского учета!
   - Даешь Прозрачного! - закричала толпа.
   Филюрин не понимал ровным счетом ничего.
   "Ну и дубина же этот Прозрачный, - подумал Иоаннопольский, - сделали бы меня невидимым, я им бы такое показал!"
   И, обращаясь к Добрбгласову, крикнул:
   - Каин! Скажите, чтобы подавали машину! Товарищ Прозрачный устал от выявления недочетов и заедет ко мне отдохнуть.
   - Может быть, товарищ Прозрачный заехал бы ко мне отдохнуть? Жена будет так рада! - пролепетал Доброгласов.
   - Не говорите глупостей. Вы же одной ногой стоите на бирже труда! - зашипел Евсей Львович. - Хотели человека уволить за невидимость, а теперь обедать, обедать! Позовите поскорее машину!
   - Разве я хотел его уволить? - смутился Каин Александрович. - Не помню, ей-богу.
   - Ну хорошо, посмотрим еще, кто будет заведовать отделом благоустройства.
   Доброгласов слегка застонал и с усердием курьера-новичка бросился выполнять поручение.
   Но сесть в машину Иоаннопольский ему не разрешил.
   - Вы и пешком дойдете, - сказал бесцеремонный Евсей, - вам близко. А у меня с товарищем Прозрачным предвидится секретный разговор. Вы здесь, Егор Карлович?
   - Здесь, - раздался голос с кожаной стеганой подушки.
   - Возьмите мою шляпу и помахайте толпе, - посоветовал бухгалтер, - она это любит.
   Когда автомобиль под крики толпы выбрался с площади, Каин Александрович, задумчиво вертя в руках портфель, побрел домой.
   - Снимают! - сказал он жене, сбросив пиджак и оттягивая вперед подтяжки табачного цвета.
   - Я так и знала, - заявила жена, - после увольнения родных детей и брата я от тебя ничего путного уже и не жду.
   - Ты просто дура! - устало сказал Доброгласов.
   Он лег на красный плюшевый диван и уставился на цветную фотографию полуголой дамы, закинувшей руки на затылок. В углу фотографии было написано "Истома". И дамочка и подпись к ней были знакомы Доброгласову со дня женитьбы. Он созерцал фотографию, потому что так ему легче было обдумывать все обстоятельства несчастливо повернувшейся карьеры.
   Жена, однако, не отставала.
   - Каин! Почему ты уволил детей и Авеля? Ты этим буквально его убил!
   - А ты хотела бы, чтобы Авель меня убил? Не выгони я Авеля, этот дурак Прозрачный попер бы меня самого.
   - Но тебя ведь все равно снимают.
   Тут Доброгласов отвел глаза от фотографии и, видно, придя к какому-то решению, сказал:
   - Ну, это еще бабушка надвое сказала!
   - А ты получил отчисления от "Тригер и Брак" за поставку фонарей?
   - Аннета, ты пошлячка! Ну, как я мог взимать отчисления, когда Прозрачный всюду совал свой нос?
   - Чем же ты будешь кормить своих детей?
   - Волноваться не нужно. Что-нибудь выдумаем. Знаешь, Аннета, пока Прозрачный сидит у этого негодяя управделами ПУМа, я схожу к Бракам и попробую получить у них отчисления за фонари.
   Евсей Иоаннопольский окружил Прозрачного отеческими заботами. Сделать это было нетрудно, потому что ни в каких земных благах невидимый не нуждался.
   После длительной беседы с бухгалтером Филюрин узнал обо всем, что произошло в городе за время его отсутствия.
   - Они, Егор Карлович, теперь вас, как огня, боятся! - убеждал Евсей. - Какое счастье для города, что в нем живет и работает такой светлый ум. Мне даже страшно, что рядом со мною сидит такая личность.
   - Из этого нужно сделать соответствующие оргвыводы, - сказал Филюрин по привычке, но, вспомнив, что тела у него нет по-прежнему, печально затих.
   Однако Евсей Львович понял слова Прозрачного по-своему.
   - Конечно, нужно сделать соответствующие оргвыводы. Это блестящая идея. Нужно уволить Каина.
   - Кто же его уволит?
   - Ну, какой вы, простите меня, добродушный и замечательный человек. Вы его уволите, вы!
   - Регистратор не может уволить своего начальника.
   - Простой регистратор не может, а вот прозрачный регистратор может. Вы все эти мелкие дела передайте мне. Я все устрою. Зачем вам пачкаться в чепухе? У вас теперь есть более важные дела.
   - В самом деле, безобразия творятся! - сказал Прозрачный, припоминая прочитанные в клубном заточении отчеты.
   На другой день Иоаннопольский без доклада вошел в кабинет Доброгласова и сухо сказал:
   - Прозрачный говорит, что вам следовало бы написать заявление об увольнении. В случае отказа Прозрачному придется рассказать кое-кому о том, как вы сдавали подряд на домовые фонари.
   Каин Александрович настрочил заявление, даже не пикнув.
   Падение Доброгласова подняло акции Прозрачного еще выше. Слава его, прилежно раздуваемая Иоаннопольским, выросла до пределов возможного, и даже состоявшееся вскоре назначение Евсея Львовича на пост заведующего отделом благоустройства не смогло ее увеличить.
   Высокопоставленный регистратор службу бросил и коротал свои бесконечные досуги в игре на мандолине, посещении цирка и прогулках по городу. Скучал он по-прежнему, и развлекала его только шутка, которой научил его Евсей Львович, имевший на то особые виды. Шутка заключалась в том, что Филюрин регулярно заходил во все учреждения Пищеслава, пробирался в кабинеты ответственных работников и неожиданно вскрикивал:
   - А я здесь! А я здесь!
   Это всегда давало сильный эффект и поддерживало за Прозрачным репутацию неусыпного контролера над всем происходящим в городе. Самого же Филюрина чрезвычайно потешали испуганные лица и нервные судороги, охватывавшие занятых деловой работой людей.
   Гуляя, как Гарун-аль-Рашид, по городу, Прозрачный слышал много разговоров о себе. Его хвалили. Говорили, что с его помощью грозные некогда учреждения стали более доступными для посетителей, что работники прилавка на вопрос о крупе уже не отвечают - "вот еще, чего захотели", а нежно улыбаясь, отвешивают ее с пятиграммовым походом. Толковали о великой пользе, принесенной Прозрачным, и радовались тому, что Центральный объединенный клуб, обнесенный уже стенами, скоро станет отвечать культурным запросам пищеславцев.
   И в те дни, когда Филюрин слышал о себе такие речи, "Осенний сон", исполняемый им на мандолине, звучал еще упоительней, чем обычно.
   И скромный серенький регистратор начинал гордиться все больше и больше.
   Чувство это, разжигаемое Евсеем, принимало значительные размеры.
   Иоаннопольский, державшийся на посту заведующего отделом благоустройства только благодаря Прозрачному и сердечно ему за это признательный, прилагал все усилия к тому, чтобы сделать Филюрину приятное.
   Для начала Евсей раздобыл для Прозрачного большую комнату в доме N 16 по проспекту имени Лошади Пржевальского.
   В этой комнате жил старик пенсионер Гадинг, кончины которого с нетерпением ждали все жильцы дома. На получение комнаты рассчитывали и соответственно этому строили планы на будущее: дворник, все жильцы от мала до велика и их иногородние родственники, а также управдом, его друзья и друзья его друзей.
   Постегиваемый нетерпеливыми жильцами, старик Гадинг тихо скончался. Не успел еще гроб проплыть на кладбище, как комната оказалась запечатанной восемнадцатью сургучными печатями. На них были оттиски медных пятаков, монограмм и просто пальцев. Это были следы жильцов. Кроме того, висели еще официальные фунтовые печати ПУНИ.
   Ужасный поединок между жильцами и управдомом, друзьями управдома и родственниками, жильцов, и всех их порознь с ПУНИ прервался неожиданным въездом в комнату, служившую предметом стольких вожделений, Филюрина. С этого времени у Прозрачного появились первые враги.
   Эта услуга Евсея Львовича явилась первой.
   За нею последовало угодничество более пышное и обширное. Старался уже не только Евсей Львович. Нашлось множество бескорыстных почитателей филюринского гения.
   С большой помпой был отпразднован двухлетний юбилей служения Филюрина в отделе благоустройства. Торжественное заседание состоялось в помещении городского театра, и если бы не клопы, которые немилосердно кусали собравшихся, то все прошло бы совсем как в большом городе.
   Клопы были бичом городского театра. Спектакли приходилось давать при полном освещении зрительного зала, потому что в темноте мерзкие твари могли бы съесть зрителя вместе с контрамаркой.
   Зато банкет после заседания был великолепен.
   Юбиляру поднесли прекрасную мандолину с инкрустацией из перламутра и черного дерева и сборник нот русских песен, записанных по цифровой системе. Приветственные речи были горячи, и ораторы щедро рассыпали сравнения. Прозрачного сравнивали с могучим дубом, с ценным сосудом, содержащим в себе кипучую энергию, и с паровозом, который бодро шагает к намеченной цели.
   Под конец вечера юбиляр внял неотступным просьбам своих друзей и сыграл на новой мандолине все тот же вальс Джойса "Осенний сон". Никогда еще из-под медиатора не лились такие вдохновенные звуки.
   "Пищеславский Пахарь" поместил на своих терпеливых столбцах длиннейшее письмо, в котором Прозрачный, помянув должное число раз многоуважаемого редактора и редактируемую им газету, благодарил всех, почтивших его в день двухлетнего юбилея. Письмо было составлено Иоаннопольским. Поэтому наибольшая часть благодарностей пала на его долю.
   Иоаннопольского несло. Он вытребовал из допра поселившегося там скульптора Шаца.
   - Шац, - сказал ему правая рука Прозрачного, - нужен новый памятник.
   - Кому?
   - Прозрачному!
   - Нет, - ответил Шац, - я не могу больше делать памятников. Мне Тимирязев является по ночам, здоровается со мной за руку и говорит: "Шац, Шац, что вы со мной сделали?"
   - Шац, Шац, памятник нужен, - продолжал Евсей, - и вы его сделаете.
   - Это действительно так необходимо?
   - Этого требует благоустройство города.
   - Хорошо. Если благоустройство требует, я согласен. Но, предупреждаю вас, его не будет видно.
   - Почему?
   - Разве может быть видим памятник невидимому?
   Иоаннопольский призадумался, поскребывая многодумную лысину.
   - А все-таки вы представьте смету, - заключил он,
   - Против сметы я не возражаю, - заметил скульптор, - ее видно. Однако должен вас предупредить, что памятник встанет вам не дешево. Вам бронзу или гипс?
   - Бронзу! Обязательно бронзу!
   - Хорошо. Все будет сделано.
   В тот же вечер, когда произошел беспримерный разговор о постановке памятника невидимому человеку, из пищеславского допра по разгрузке вышел Петр Каллиетратович Иванопольский - подлинный управделами ПУМа, известный авантюрист и мошенник.
  

Глава VIII. Хищник выходит на свободу

  
   Оставим на время невидимого, купающегося в лучах своей славы. Оставим граждан города Пищеслава, воздающих робкую хвалу Прозрачному. Оставим и Евсея Львовича, сидящего в кабинете Доброгласова и вычерчивающего красными чернилами многословные резолюции на деловых бумагах.
   Обратимся к пружинам более тайным - к лицам, пребывающим теперь в ничтожестве, к людям, ропщущим и недовольным порядком вещей, возникшим в Пищеславе.
   Выйдя за ворота допра, Петр Каллистратович Иванопольский очутился на Сенной площади и зажмурился от режущего солнечного света.
   Так жмурится тигр, впервые выскочивший на песочную цирковую арену. Его слепит розовый прожекторный свет, раздражает шум и запах толпы. Пятясь назад, он шевелит жандармскими усищами и морщит морду. Ему очень хочется человечины, но он растерян и еще неясно понимает происходящее. Но дайте ему время. Он скоро свыкнется с новым положением, забегает по арене, обмахивая поджарый живот наэлектризованным своим хвостом, и перейдет к нападению - начнет угрожающе рычать и постарается зацепить лапой укротителя в традиционном костюме Буфалло Билля.
   Пробежав под стенами домов до памятника Тимирязеву, Петр Иванопольский в удивлении остановился. Центральный объединенный клуб был окружен лесами. Из раскрытых ворот постройки цепью выезжали телеги, груженные толстыми колоннами.
   Мимо Иванопольского прошел хороший его знакомый по давнишнему делу о дружеских векселях кредитного товарищества "Самопомощь".
   - Алло! - крикнул Иванопольский.
   Знакомый внимательно посмотрел в сторону Петра Каллистратовича, на секунду остановился, но, не ответив на поклон, важно проследовал дальше.
   - Хамло! - сказал Петр Каллистратович довольно громко.
   Затем он отправился в Пищетрест, чтобы повидаться с приятелем, с которым был связан узами взаимной протекции.
   Приятель встретил Иванопольского без радости. Иванопольскому показалось даже, что его испугались. Тем не менее он немедленно приступил к делу. - Ты, конечно, понимаешь, что мне до зарезу нужны деньги. Нужна служба...
   - Вижу, - холодно сказал приятель.
   - На первых порах я многого не требую. Рублей триста оклад и живое дело.
   - Вы что, собственно, товарищ, хотите поступить к нам на службу?
   - Ну, конечно же.
   - Тогда подайте заявление в общем порядке. Впрочем, должен вас предупредить, что свободных вакансий у нас нет, а если бы и открылись, то все равно без биржи труда мы принять не можем.
   Иванопольский сделал гримасу.
   - Что ты, Аркадий! Это же бюрократизм. В общем порядке, биржа труда...
   - Не мешайте мне работать, гражданин, - терпеливо сказал Аркадий.
   Иванопольский в гневе повернулся, но, еще прежде чем он ушел, в кабинете раздался возглас:
   - А я здесь!
   Петр Каллистратович увидел, как перекосилась физиономия Аркадия. Потом по лицу Иванопольского пронесся ветерок, сама собой раскрылась дверь и в общей канцелярии послышалось то же восклицание:
   - А я здесь! А я здесь!
   Служащие вскакивали с мест и бледнели. Со столов сыпались пресс-папье.
   Ничего решительно не поняв, Иванопольский плюнул, вышел на улицу и долго еще стоял перед фасадом Пищетреста, изумленно пяля глаза на его голубую вывеску с круглыми золотыми буквами.
   "Что случилось? - думал бывший управделами. - Что за кислота такая в городе?"
   Он толкнулся было в магазин фирмы "Лапидус и Ганичкин", но тут его ждала неожиданность. Железные шторы магазина были опущены. Первая стеклянная дверь была закрыта на ключ, а на второй двери Иванопольский увидел большую сургучную печать.
   Петра Каллистратовича взяла оторопь.
   И он стал бегать по городу, желая восстановить прежние связи и разыскать кончик нити того счастливого клубка, в сердцевине которого ему всегда удавалось найти прекрасную службу, возможность афер, командировочные, тантьемы, процентные вознаграждения, - словом, все то, что он для краткости называл живым делом.
   Но все его попытки кончались провалом. Одни его не узнавали, другие были непонятно и возмутительно официальны, а третьих и вовсе не было - они сидели там, откуда Петр Каллистратович только сегодня вышел.
   - Придется в другой город переезжать, - бормотал Иванопольский, - ну и дела!
   А какие такие дела происходят в городе, он себе еще не уяснил.
   - Побегу к Бракам! Если Браки пропали, тогда дело гиблое.
   Делами общества со смешанным капиталом "Тригер и Брак" ворочал один Николай Самойлович Брак, потому что Тригер запутался в валюте и давно был выслан в область, которая до приезда Тригера славилась только тем, что в ней находился полюс холода.
   Дом Браков был приятнейшим в Пищеславе. Его усердно посещали молодые люди с подстриженными по-боксерски волосами, в аккуратных костюмах, продернутых шелковой ниткой, в шерстяных жилетах, туфлях мастичного цвета и мягких шляпах.
   Именно здесь впервые в Пищеславе был станцован чарльстон и сыграна первая партия в пинг-понг. Семья Браков умела жить и веселиться по-заграничному. В передней с молодых людей горничная снимала пальто и брала на чай. После танцев проголодавшимся давали морс с печеньем, а браковские дочки развлекали их разговорами на зарубежные темы. Говорили преимущественно о разнице в ценах на вещи между Берлином и Пищеславом, клеймили монополию внешней торговли, из-за которой ходишь "голая, босая", и о новой заграничной моде - пудриться не пудрой, а тальком. Этому молодое поколение Браков придавало особо важное значение.
   Заграничная жизнь в доме Николая Самойловича достигла своего апогея в тот вечер, когда глава семейства принес домой вязочку бананов.
   Появление бананов в Пищеславе совпало с приездом в город выставки обезьян. Для поддержания жизни лучшего экспоната выставки - гориллы "Молли" - выставочная администрация выписывала бананы из-за границы. Горилла могла похвастаться тем, что, кроме нее, ни одна живая душа в Пищеславе не ест редкостных плодов.
   Но семейство Брак в стремлении своем к настоящей жизни не знало никакого удержу. Николая Самойлович, баловавший дочерей, не мог отказать им ни в чем.
   Выставочный сторож не устоял перед посулами Брака.
   На чайном столе Браков закрасовались бананы. Они были, правда, вырваны из пасти гориллы, но зато укрепили за семейством репутацию европейцев душою и телом.
   Со времени исчезновения Филюрина дом Браков затих. Молодые люди перестали ходить, чарльстон прекратился, а здоровье гориллы заметно улучшилось - она получала теперь свою порцию бананов полностью.
   Дела Брака пошатнулись. Оптический магазин был опечатан за неплатеж налогов. Знакомый фининспектор сознался в том, что был дружен с женою некоего налогоплательщика, за что его и сняли с работы. Государственные учреждения не давали больше выгодных подрядов.
   Николаи Самойлович ходил по квартире смутный и раздражительный.
   - Если так будет продолжаться еще неделю, - кричал он, - я пропал!
   В такую минуту пришел к нему Доброгласов.
   - Ну, как насчет "пыщи"? - зло спросил его Брак.
   "Пыщей" Николай Самойлович называл все, имеющее отношение к деньгам, карьере, поставкам и тому подобным приятным вещам. "Как насчет пыщи" значило: "Как вы зарабатываете? Нет ли какого-нибудь дельца? Что слышно в губсовнархозе? С кем вы теперь живете? Получена ли в губсоюзе мануфактура? Почем сегодня на черной бирже турецкие лиры?" Многое, почти все, обозначалось словом "пыща".
   Каин Александрович отлично знал универсальность этого слова и грустно ответил:
   - Плохо.
   - Душат? - спросил Брак.
   - Уже задушили, - ответил Каин Александрович. - С работы сняли. Того и гляди под суд попаду.
   - За что?
   - По вашему делу. Подряд на фонари.
   - Значит, выходит, что и я могу п

Другие авторы
  • Жиркевич Александр Владимирович
  • Минаков Егор Иванович
  • Чарская Лидия Алексеевна
  • Хвощинская Софья Дмитриевна
  • Голдобин Анатолий Владимирович
  • Цыганов Николай Григорьевич
  • Буданцев Сергей Федорович
  • Черемнов Александр Сергеевич
  • Морозова Ксения Алексеевна
  • Тургенев Иван Сергеевич
  • Другие произведения
  • Шекспир Вильям - Гамлет
  • Васильев Павел Николаевич - Сергей Поделков. "Ему дано восстать и победить..."
  • Розанов Василий Васильевич - Где скрыто зло старых экзаменов?
  • Ксанина Ксения Афанасьевна - К. А. Ксанина: краткая справка
  • Бласко-Ибаньес Висенте - Разсказы
  • Миллер Орест Федорович - Об отношениях русской литературы к Петру Великому
  • Амфитеатров Александр Валентинович - Курортный муж
  • Розанов Василий Васильевич - Ибсен и Пушкин - "Анджело" и "Бранд"
  • Ключевский Василий Осипович - Памяти И. H. Болтина
  • Крашевский Иосиф Игнатий - Гетманские грехи
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (21.11.2012)
    Просмотров: 313 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа