Гусев-Оренбургский Сергей Иванович - В приходе

  - Ну, Зосима, мнѣ пора, однако... Ночь вѣдь!

   - Ничего! Подъѣду я съ тобой, батюшка, до села... ужъ не погнѣвайся! Нужно мнѣ съ тобой пару словъ перемолвить.

   - Садись на козлы.

   Зосима вскочилъ на козлы и взялъ возжи. Когда Саврасый затрусилъ по дорогѣ, Зосима обернулся къ батюшкѣ и заговорилъ:

   - Ты вотъ, отецъ, про совѣсть говоришь. Хорошее это дѣло, по совѣсти... А развѣ Флегонтъ по совѣсти живетъ?

   - Флегонтъ человѣкъ... съ благочест³емъ! И ежели ему Господь невидимо посылаетъ...

   - Не то! Эхъ... не то все! Зачѣмъ ты покрываешь Флегонта? Не ждалъ я... отъ тебя! Ты старый человѣкъ... свящельникъ! Разсуди! Зачѣмъ же такъ-то... Ну, разсуди... ништо это по совѣсти? Онъ, Флегонтъ-то, съ бѣднаго человѣка штаны сниметъ - и правъ! Потому у него - мошна толста... А теперича тотъ человѣкъ, который безъ штановъ, во всемъ виноватъ! Земск³й на него кричитъ:- засужу! Становой зыкаетъ:- упеку! И ежели свой братъ мужикъ значокъ нацѣпитъ, туда же тянетъ:- взять его, посадить въ каталажку! Да ништо это по совѣсти? Прости, батюшка, такое слово: - у чорта больше совѣсти... отъ креста бѣжитъ! Молитву прочелъ, онъ и откачнулся!

   Зосима умолкъ, ссутулившись на козлахъ,- точно обезсилѣвъ отъ своихъ мыслей.

   - Обида... куда ни коснись! - заговорилъ онъ уныло, словно успѣвъ сдѣлать смотръ всѣмъ безконечнымъ обидамъ своей жизни:- и податься некуды! Сказывалъ намеднись баринъ проѣзж³й... умственный человѣкъ... быдто есть такая земля:- за стѣной живетъ!

   - Про Китай, что ли?

   - Хто знатъ... Быдто на тыщи верстъ стѣна... Каменна! Высота-а... И быдто народу тому тѣсно и скушно... И тѣсно ему, и скушно, и быдто ходитъ онъ вокругъ стѣны... а за стѣну нельзя!

   - Ну, это... не то! Это такъ, отъ себя, баринъ-то, либо ты врешь.

   - Нѣтъ, батюшка... Такъ оно и есть! Это ужъ вѣрно! Зачѣмъ барину врать... Онъ книгочетъ и въ разныхъ странахъ бывалъ. И... правильно это! Коснись нашей Курычанки... ништо мы не за стѣной живемъ? - коли разсудить по всей-то правильности! Тѣсно и скушно! Флегонтъ всѣхъ въ полонъ забралъ... все чужое! Лѣсъ ли... земля ли... Теперича... я дерево срубилъ! Мнѣ безъ дерева - пропадать... нужно мнѣ дерево! Нищ³й я человѣкъ, ничего у меня нѣтъ. Рукомесломъ только и кормлюсь. Нужно мнѣ дерево! Купить не на что... а нужно!

   - Попроси у управляющаго!

   - На-адо! Ништо у пса просятъ? Ужъ я два раза его милости штрафъ платилъ! Ишь ты! Ежевику баба въ барскомъ лѣсу собирала. Такъ вѣдь онъ что сдѣлалъ, управляющ³й-то? Верхомъ... чуть не смялъ! Наскакиваетъ! Матюкалъ ее, матюкалъ,- понимаешь... Не любитъ у меня этого баба... Зелена стоитъ! А онъ ей: сыпь, такая сякая, на дорогу! Чего подѣлаешь,- высыпала! Такъ онъ на лошади-то... скокъ... скокъ! Потопталъ ягоду! Ништо это правильно? Потомъ я ему рупь штрафу заплатилъ... взялъ... глазомъ не моргнулъ! Тоже съ грибами истор³я была... Я тебя, батюшка, спрошу: грибъ-отъ... отъ Бога али отъ человѣка?

   - Все отъ Бога, Зосима!

   - Анъ нѣтъ! Теперича, смастерилъ я подкову... чья она? Или, къ примѣру сказать,- соху смастерилъ, борону? Или засѣялъ я хлѣба и выросъ онъ? Чей онъ? То-то! А грибъ кто сѣялъ? Ежевику кто садилъ? Бо-огъ! Вотъ что... Про всѣхъ! Иди, рви... ѣшь! Теперича... и дерево!

   - Вотъ видишь, Зосима, какой у тебя духъ... вольномысленный! Не сносить тебѣ головы! Правду, стало быть, про тебя говорятъ, что ты съ разными тамъ... молоканами дружбу велъ!

   - А велъ! Что съ того? Хо-орош³е люди! Говорить нечего - народъ правильный! Живутъ по Божьи!

   - Я тебя за эти рѣчи причастья лишу, Зосима!

   - Пошто? Я по ихней вѣрѣ не живу! А, стало быть... друзья они! Да слово въ слово про нихъ и... Валерьянъ-отъ... сынъ твой! Хо-орош³й народъ!

   О. Викторинъ поникъ шляпой и промолчалъ.

   - Я такъ, батюшка, думаю,- говорилъ Зосима: - Коли солнце про всѣхъ свѣтитъ...

   - Замолчи-ка ты... Негоже мнѣ и слушать тебя!

   - Нѣтъ... зачѣмъ же! Все про всѣхъ дадено, чтобы всѣ, значитъ, люд³е... собча... по правильному закону! А крови не пей! Какъ ты можетъ кровь пить! Ежели, который человѣкъ, какъ на большой дорогѣ... съ дубьемъ, то, конечно, онъ все можетъ! Да развѣ это правильность? На то тебя и разбойникомъ зовутъ!

   - Ты это про кого?

   - Кого ни коснись!

   Зосима волновался.

   Онъ обращалъ къ батюшкѣ свое темное лицо съ длинной бородой и глаза его блестѣли въ ночной мглѣ.

   - Защити меня, батюшка! Не дай въ обиду!

   - Отъ чего я тебя защищу?.. И какъ?

   - Отъ Флегонта и отъ всѣхъ... Ты - священникъ! Ты около Бога живешь, и все знаешь, какъ по божьему надо!

   - Ни отъ чего я тебя, Зосима, защитить не могу... я не стану! Кругомъ ты самъ виноватый человѣкъ! На кого ты возсталъ, какъ демонъ нѣк³й? Подумай! Пораскинь умомъ своимъ! Начальство преслушаешь! Плохо ли оно, хорошо ли... а оно начальство! "Нѣсть власть, аще не отъ Бога,- говоритъ св. апостолъ: - и всяк³я власти отъ Бога учинены суть!" Почитать ихъ надо, а ежели что неправильно... земск³й есть, къ нему ступай! Становой есть! А идти-то тебѣ и нельзя! Ослушникъ ты... бѣглецъ! И чужого добра расхититель! Знаешь, поди,- заповѣдь-то "не пожелай... дома ближняго своего, ни села его, ни раба его!" А ты как³я рѣчи ведешь? Эй, Зосима! Прими совѣтъ духовнаго отца своего... Покорись!

   - Въ чемъ? - задумчиво произнесъ Зосима...

   - Вернись! Ступай къ Флегонту... человѣкъ онъ сильный... пади ему въ ноги, чтобы простилъ! И я попрошу!

   - Прошло время, отецъ! И обидно мнѣ, что ты... Я думалъ ты... нну! Будь я проклятъ, песъ-анафема, коли... Не смирюсь я! Пойду...

   - Куда пойдешь?

   - Въ городъ... Къ Турникетову... Пущай знаютъ! Къ губернатору пойду! За всѣхъ хрестьянъ... Пущай защиту окажутъ! Пущай намъ землю отдадутъ, а не Флегонту! Пущай... Зачѣмъ обижать? Пущай за плату! Мы готовы! Добришко послѣднее поразмотаемъ, въ батраки пойдемъ... а заплатимъ! Пущай подождетъ только... за все заплатимъ... по частямъ! Куда мы безъ земли... разсуди!

   - На хлопоты надо довѣренность имѣть!

   - Есть! Написали мужики... То и Флегонтъ наскочилъ на меня... Приговоръ! Печати нѣтъ... жаль! Не успѣлъ... все староста оттягивалъ. Н-ну теперь все одно... вертаться въ село никакъ невозможно!

   - И не пустятъ тебя никуда въ городъ-то!

   - Пу-стятъ! Какъ же человѣка не пустить, ежели онъ по правильности.

   Ночь сгустилась вокругъ путниковъ.

   Звѣзды въ небѣ разгорѣлись еще ярче и, казалось, смотрѣли во всѣ глаза на землю, наблюдая что-то таинственно-скрытое, видимое только сверху. По лѣсу шелъ неясный шопотъ, словно деревья составляли заговоръ и, временами,- на концахъ поля,- уже видимаго сквозь опушку,- какъ зарево отдаленныхъ взрывовъ, вспыхивали зарницы. И точно желая сказать священнику что-то такое тайное, что онъ хотѣлъ схоронить даже отъ воздуха и звѣздъ, Зосима нагнулся, близко придвинулъ къ о. Викторину лицо свое и зашепталъ:

   - Я сонъ видѣлъ, батюшка.

   - Какой еще? - также тихо спросилъ о. Викторинъ, поддаваясь вѣющей отовсюду таинственности.

   - Сонъ! И такой сонъ, что... быдто не сонъ... видѣн³е!

   - Ты скажешь. Всякому сны снятся... разные!

   - То - особенный! Сорокъ лѣтъ на свѣтѣ живу, не видалъ такого! Быдто небо и звѣзды... ночь! Иду я... И смотрю на звѣзды... и слезы... Плачу... И быдто... Вдругъ... пѣн³е! Понимаешь! Хорошо такъ поютъ, согласно... и далеко гдѣ-то... и близко... не знаю гдѣ! И въ сердце, знаешь, такъ ударило... Какъ молотомъ! И побѣгъ я! Бѣгу... и плачу... и скушно мнѣ... сердце рвется! И вотъ... городъ! И быдто народъ идетъ... идетъ, поетъ... Спѣшно такъ! И все идетъ... Вижу улицы, и стѣны как³я-то... не то церкви, не то... И - все народъ! И быдто сталъ я большой, выросъ... и все шагаю! И слышу кричатъ:- "Кузнецъ идетъ, кузнецъ идетъ! Ведите кузнеца сюда!" Вижу, зовутъ меня, машутъ мнѣ!- "Сюда, сюда!" И вижу - площадь... и наковальня! Молотъ мнѣ въ руки даютъ:- "Куй!" Глянулъ я... золотая подкова! Не повѣришь, батюшка? Какъ жаръ горитъ! И весело мнѣ стало... духъ занялся! Поднялъ я молотъ, ахнулъ, ударилъ...

   - Ну... что же?

   - И все ахнуло кругомъ... и земля... и небо!

   О. Викторинъ помолчалъ.

   - Глупый сонъ! - сказалъ онъ.

   - Нѣтъ, батюшка! - я его два раза видѣлъ! Я... знаю.

   Показалась опушка, дорога вышла въ поле. Зосима соскочилъ съ козелъ, остановивъ Саврасаго.

   - Прощай, батюшка! Благослови меня...

   - Ну... Богъ благословитъ... Во имя Отца... и Сына... Ты куда-жъ теперь... ночью-то? Вернись-ка, братъ, въ деревню... искренно совѣтую. Оставь свои... бредни! Покорись! Хуже будетъ... попадешь въ тюрьму, Зосима, за самовольныя дѣла! Ну... а вотъ что... Ты... слушай-ка, Зосима... ты тамъ никому ни слова, понимаешь? По настоящему-то я тебя представить долженъ, какъ бѣгуна... по начальству! Никому смотри... что видѣлись... какъ тати совѣщались! Смотри же.

   - Не бойсь, батюшка... не выдамъ!

   Зосима пошелъ къ лѣсу и скрылся съ тьмой.

   Батюшка тронулъ возжами и поѣхалъ дальше. Ему думалось, что въ самомъ дѣлѣ жить такъ нельзя, какъ живутъ курычанцы. На его глазахъ они совсѣмъ отощали! "Бьется народъ". И ища причины этому, онъ со вздохомъ подумалъ, что пало древлее благочест³е и Господь посылаетъ кары народу, какъ Чадолюбивый Отецъ блуднымъ дѣтямъ своимъ. Онъ даже подумалъ, что не плохо сказать проповѣдь на эту тему... Потомъ онъ вспомнилъ Зосимовъ сонъ и, среди жуткой тьмы осенней ночи, ему вдругъ представилось, что Зосима теперь шагаетъ по лѣсу,- большой, высок³й, выше лѣса,- съ чернымъ лицомъ и сверкающими глазами, съ молотомъ въ рукахъ... Шагаетъ верстовыми шагами...

   О. Викторинъ перекрестился, и погналъ лошадь.

  

  

   Наступила поздняя осень, съ дождями, съ туманами.

   Тяжелыя тучи ползли день и ночь по небу, какъ чьи-то безнадежныя думы; вѣтеръ ревѣлъ по обнаженнымъ лѣсамъ и пустыннымъ полямъ, по кривымъ и грязнымъ деревенскимъ улицамъ; съ наглой дерзостью онъ разворачивалъ крыши, хлопалъ ставнями и калитками, свистѣлъ и вылъ подъ застрѣхами, будто въ поискахъ лютаго врага. Земля похолодѣла, обнаженная и несчастная, политая дождемъ, какъ слезами...

   О, Викторинъ давно утратилъ свое благодушное настроен³е и съ каждымъ днемъ становился тревожнѣе.

   Что-то непонятное творилось на свѣтѣ!

   Сынъ Никаноръ написалъ ему, что пятый и шестой классъ закрыты, уроковъ нѣтъ и производится начальствомъ какое-то разслѣдован³е. Написалъ онъ, однако, такъ глухо, ничего не сообщая вѣрнаго, что о. Викторину не спалось по ночамъ и все думалось. Что тамъ? Что случилось? Какое происшеств³е? Говорятъ, епископъ каждый день пр³ѣзжаетъ въ семинар³ю. Увѣщеваетъ, что ли? Чего они натворили? О Валеркѣ ни слова... и самъ Валерка молчитъ... А тутъ по округѣ что-то неладно! Тревожное что-то въ воздухѣ! Про кузнеца какого-то легенда ходитъ, будто до Царя пошолъ отъ всего м³ра православнаго... ужъ не про Зосиму ли сказка? Не слышно что-то про него... А тутъ неспокойно гдѣ-то... не то въ Пѣтухахъ, не то въ Богдановкѣ...

   И пока попадья досбирывала по приходу шерсть, о. Викторинъ бродилъ по комнатамъ и хрустѣлъ пальцами:

   - Неудобь сказуемое что-то дѣется!

   Въ одно особенно хмурое утро попадья разбудила о. Викторина.

   - Отецъ... встанька! Урядникъ спрашиваетъ.

   О. Викторинъ вскочилъ и трясущимися руками сталъ шарить подрясникъ, стараясь уловить свои мысли, но онѣ разбѣгались, путались и точно стучались въ виски вмѣстѣ съ кровью, прилившей къ испуганной головѣ.

   Въ зальцѣ солидно откашливался урядникъ.

   О. Викторинъ все больше пугался.

   Но когда, одѣвшись и пригладивъ наскоро волосы, онъ вышелъ къ уряднику, тотъ такъ любезно поздоровался съ нимъ, что о. Викторинъ успокоился и про себя перекрестился.

   Урядникъ былъ бравый мужчина, выправленный на службѣ при городской полиц³и, съ громкой рѣчью, съ большой лысиной, съ закрученными кверху усами и припухшимъ лицомъ. У него были зорк³е глаза,- бѣгающ³е и высматривающ³е, съ немного нахальнымъ выражен³емъ. Онъ былъ въ формѣ.

   - А я на походѣ... къ вамъ завернулъ! - говорилъ онъ, проходя по приглашен³ю батюшки въ столовую, громко стуча по полу сапогами и оставляя слѣды,- не поѣдете ли въ городъ? Одному скучно... а повозка чудесная, турникетовская... изъ эконом³и отъ управляющаго взялъ.

   - А вы что?

   - Къ слѣдователю по особо важнымъ дѣламъ вызываютъ... насчетъ курычанскаго Зосимы...

   - Вотъ что... Зосимы... вотъ что...

   И батюшка притворился.

   - Это какой же Зосима?

   - Кузнецъ.

   - Ага! Что-то помчится... помнится... Да! Такъ вы вотъ какъ... Спасибо! Мнѣ, дѣйствительно, надо побывать въ городѣ...

   Черезъ часъ урядникъ и батюшка скакали въ городъ по полямъ, такимъ мрачнымъ, будто они враждебно хмурились. Батюшка разсказывалъ о сыновьяхъ о своемъ безпокойствѣ и вообще о тревогахъ м³ра сего. Урядникъ при видѣ каждаго верстового столба говорилъ:- "напоминан³е!" И вынимая изъ кулька бутылку, выпивалъ и угощалъ батюшку. Разговоръ урядникъ велъ главнымъ образомъ о политикѣ.

   - Мы,- говорилъ онъ, разумѣя всю Росс³ю (урядникъ любилъ отожествлять себя съ Росс³ей),- мы... скажемъ слово... и всѣ народы покорятся!

   Онъ давился колбасой, жосткой, какъ камень.

   - До единаго-съ! Скажемъ слово... и крѣпко! Что намъ Европа! Наплевать! Вы понимаете... у насъ пята. Наступимъ... и мокренько! Земельки тамъ маленьк³я, вся, напримѣръ, Англ³я въ любой нашей губерн³и умѣстится! Народъ жиблый... и къ тому же интриганы! А вѣдь у насъ Росс³я-то...

   - Колоссальная страна! - вздыхалъ батюшка.

   Урядникъ прищуренными глазами всматривался въ туманные и хмурые горизонты.

   - Я полагаю такъ, батюшка! - говорилъ онъ,- что когда-нибудь повсемѣстно Росс³я будетъ... всесвѣтно русск³й орёлъ!

   Батюшка съ сомнѣн³емъ крутилъ головой, но не рѣшался противорѣчить.

   - А скажите,- спрашивалъ онъ,- за что, собственно, этого самаго... Зосиму привлекаютъ?

   - Представьте! Говорятъ, къ губернатору ломился... Фигура! Ну, разумѣется, арестовали, оказался безъ паспорта, кромѣ того, по наведеннымъ справкамъ, выяснилось,- бѣжалъ со взломомъ, оказалъ сопротивлен³е, и вообще... рѣчи велъ!

   Урядникъ помолчалъ и коротко добавилъ:

   - М-мер-завецъ!!.

   Городъ былъ за семьдесятъ верстъ.

   Едва дождавшись утра, о. Викторинъ отправился въ семинар³ю и вызвалъ сыновей. Сначала къ нему вышелъ Никаноръ,- черноволосый красивый юноша, державш³йся солидно и самоувѣренно, съ чуть пробивавшимися усиками, которые онъ, очевидно, холилъ, съ холоднымъ выражен³емъ глазъ. О. Викторинъ засыпалъ его вопросами.- Ну какъ? Ну что?

   - Что было-то? разскажи...

   Никаноръ оттопырилъ губы и посмотрѣлъ себѣ на усы.

   - Ректоръ обыскъ сдѣлалъ, ну и... нашелъ либеральныя книжки... извѣстно что!

   О. Викторинъ сѣлъ на диванъ и ему показалось, что полъ поплылъ у него изъ-подъ ногъ, а потолокъ сталъ опускаться.

   - А Валерьянъ? - сказалъ онъ неувѣренно.

   Никаноръ помолчалъ.

   - Да вотъ онъ самъ.

   Съ лѣстницы сбѣгалъ, шагая черезъ двѣ ступеньки, неуклюж³й, очень худой семинаристъ, съ подслѣповатыми глазами, которыми черезъ очки онъ радостно смотрѣлъ на отца. Онъ горячо поцѣловалъ его и, не давая говорить, забросалъ вопросами о матери, о деревнѣ, о знакомыхъ крестьянахъ. - "Да ты постой!" - говорилъ батюшка. Но онъ не слушалъ. Наконецъ, о. Викторинъ настойчиво повторилъ:

   - Разсказывай скорѣй... что у васъ тутъ было!

   - А развѣ Никаноръ не разсказалъ?

   Валерьянъ обернулся къ брату.

   Тотъ стоялъ у окна и смотрѣлъ насупившись. Валерьянъ махнулъ рукой.

   - Не стоитъ, папаша, разсказывать...

   - Изъ-за книгъ опять?

   - Ну изъ-за книгъ... Ну что же? Не все же изъ фундаментальной библ³отеки читать! Жизнь-то по проповѣдямъ не узнаешь... Хотятъ, чтобы люди по ихнему жили... а люди не хотятъ... вотъ и все!

   - Смутьянъ ты, Валерка! Отца съ матерью совсѣмъ не жалѣешь... Подумалъ бы хоть о нихъ, если о себѣ не заботишься... Чѣмъ же дѣло-то кончилось?

   - Еще ничего неизвѣстно... Совѣтъ, должно быть, будетъ... Да мнѣ, собственно говоря, все равно...

   Когда о. Викторинъ вышелъ изъ семинар³и, ему пришла въ голову мысль сходить къ Туриикетову, благо - случай благопр³ятный. - "Когда еще въ городъ соберешься, а тутъ кстати". И у него даже спокойнѣе стало на сердцѣ при мысли, какъ хорошо будетъ, если генералъ уважитъ его просьбу,

   Турникетовск³й домъ стоялъ въ концѣ главной улицы города, выходившей на соборную площадь, противъ собора, рядомъ съ угрюмымъ, напоминавшимъ тюрьму, казначействомъ. Домъ былъ низокъ, но очень просторенъ, на двѣнадцать оконъ по фасаду. У крыльца стояла будка и часовой. О. Викторинъ уже шагнулъ на крыльцо, какъ дорогу ему угрожающе преградилъ солдатск³й штыкъ.

   - Я къ его превосходительству! - забормоталъ о. Викторинъ, отступая: - къ помѣщику нашему.

   Солдатъ молчалъ.

   О. Викторинъ смущенно отступилъ еще на шагъ, оглядѣлся по сторонамъ, разсмотрѣлъ, что тутъ входъ въ какое-то хранилище съ непонятной ему нѣмецкой надписью, и увидавъ другое крыльцо на противуположной сторонѣ дома, пошелъ туда и тамъ съ облегченнымъ вздохомъ прочелъ на золотой дощечкѣ: "генералъ-ма³оръ Левъ Федоровичъ Турникетовъ".

   Ему пришлось долго ждать въ темной передней, вздыхая и предаваясь размышлен³ямъ,- пока распахнулась дверь въ залу,- красивую, свѣтлую, уставленную цвѣтами, увѣшанную картинами, гдѣ по паркетному полу онъ шелъ на цыпочкахъ, чувствуя сердцеб³ен³е.

   Генералъ принялъ его въ кабинетѣ.

   Это былъ высок³й старикъ съ гордо посаженной головой, которую при разговорѣ онъ вздергивалъ еще выше, будто стоялъ передъ полкомъ и собирался крикнуть: "здорово, ребята!" Манеры у него были дворянск³я, мягк³я, вѣжливыя, хотя сквозь нихъ сквозила легкая брезгливость къ посѣтителю, которую о. Викторинъ чувствовалъ и смущался. Онъ не умѣлъ сѣсть и вспоминалъ, что забылъ причесаться.

   - Я, ваше превосходительство,- говорилъ онъ, багровѣя и чувствуя въ горлѣ перхоту: - вспоминая ваши... отеческ³я, можно сказать... да-а... касательно церковнаго благолѣп³я... и утварь, которую ея превосходительство...

   Генералъ щелкнулъ портсигаромъ.

   - Не угодно ли?

   О. Викторинъ не курилъ, по почтительно взялъ папиросу.

   - Относительно школы, вѣроятно, хлопочете? - говорилъ генералъ, закуривая:- слышалъ. Говорилъ мнѣ епископъ. Хлопочетъ старикъ! Онъ у васъ хлопотунъ, батюшка... вашъ епископъ!

   - Святитель зѣло рачительный... Домостроитель!

   - Только я не понимаю этого новаго вѣян³я! Вы меня простите, у меня на этотъ счетъ свое убѣжден³е. Къ чему мужику школы?

   Генералъ откинулся въ креслѣ и поднялъ голову, отчего углы губъ его брезгливо и презрительно оттянулись книзу.

   - Толкуютъ: просвѣщен³е, просвѣщен³е!

   Онъ раздраженно забарабанилъ пальцами по столу.

   - Западная Европа насквозь прогнила съ этимъ хваленымъ просвѣщен³емъ. Хотятъ и Росс³ю погубить. И погубятъ, помяните мое слово! Благо народа въ трудѣ. Народъ долженъ трудиться!

   Генералъ пустилъ струйку пр³ятно-пахнущаго дыма.

   - А обо всемъ, что нужно народу, есть кому позаботиться. У насъ есть начальство... есть духовенство, есть дворянство... позабытое дворянство, батюшка! И повѣрьте мнѣ...

   Онъ сдѣлалъ мягк³й жестъ, будто хотѣлъ въ конфиденц³альномъ порывѣ положить на колѣно батюшкѣ руку, украшенную опаловымъ перстнемъ:

   - Заботливое начальство гораздо нужнѣе народу, чѣмъ просвѣщен³е...

   О. Викторинъ изъ уважен³я къ генералу затянулся, но поперхнулся и потушилъ папиросу.

   - Я, ваше превосходительство,- началъ онъ несмѣло:- собственно, насчетъ лѣсу... давно мы съ дьякономъ думали... помня ваше отеческое отношен³е... Чтобы, если возможно... нѣсколько древесъ...

   - Для школы?

   - Нѣтъ-съ... для бани!

   Генералъ вопросительно поднялъ брови.

   - Мы съ дьякономъ... собственно, давно лишены... въ этомъ смыслѣ, такъ сказать, необходимаго... для омовен³я... Касательно соблюден³я чистоты... Приходится въ неудобномъ помѣщен³и... Грязно и холодно! А средствъ у церкви нѣтъ! Десятка два древесъ, ежели...

   О. Викторинъ чувствовалъ одышку, точно поднимался въ гору.

   Генералъ брезгливо пожался и всталъ.

   - Хорошо! - сказалъ онъ сухо: - я распоряжусь! Чѣмъ еще могу служить?

   Впрочемъ, простился онъ очень вѣжливо и даже проводилъ до прихожей.

   - Слышно, ваше превосходительство, что вы часть имѣн³я своего продаете? - осмѣлился спросить о. Викторинъ.

   Генералъ пожалъ плечами и улыбнулся, но ничего не сказалъ.- "Какъ это понять?" - подумалъ о. Викторинъ. Выйдя на улицу онъ вздохнулъ облегченно, словно послѣ долгаго восхожден³я на гору спустился опять въ долину.

   - Строгъ, но... благожелателенъ!

   Онъ поспѣшно направился къ базару, разсчитывая до вечера сдѣлать всѣ покупки. День былъ сумраченъ и угрюмъ. Облака непрерывно осѣдали мелкой пылью, промозглый туманъ одѣвалъ всѣ предметы, какъ безформеннымъ саваномъ. Мокрые дома бросали изломанныя отражен³я въ лужи жидкой слякоти, по которой рѣдк³е прохож³е брели, едва не утопая. М³ръ томился въ безконечной агон³и осени, точно злыя чары, побѣдивши яркое лѣто, съ его солнцемъ, тепломъ и ароматомъ цвѣтовъ, стремились задушить весь м³ръ туманной мглой такъ, чтобы онъ никогда не проснулся.

   О. Викторинъ такъ задумался о судьбѣ своего Валерки, не дававшей ему покоя, что почти столкнулся съ солдатами, тяжело бороздившими слякоть казенными сапогами.

   Онъ поднялъ глаза.

   Предъ нимъ подъ охраной солдатъ шелъ Зосима. Зосима сильно похудѣлъ, осунулся, черный дымный нагаръ немного сошелъ съ лица его и оно было блѣдно, онъ смотрѣлъ измученнымъ, только глаза его горѣли лихорадочнымъ блескомъ и въ нихъ свѣтилась работа упорной и настойчивой мысли.

   - Зосима! - окликнулъ о. Викторинъ.

   Зосима остановился; солдаты тоже пр³остановились при видѣ священника. У Зосимы прошла по лицу блѣдная улыбка. Батюшка не зналъ, что сказать ему. Онъ полѣзъ въ карманъ, досталъ просторный замшевый кошелекъ и взялъ изъ него двугривенный. Какой-то текстъ стучался ему въ голову: "узника посѣти"... Онъ хотѣлъ сунуть двугривенный Зосимѣ, но Зосима отвелъ его руку и пристально посмотрѣлъ ему въ глаза.

   - Что это ты... вздумалъ! Нешто я...

   Онъ тряхнулъ головой и пошелъ по улицѣ, отвернувшись отъ священника.