Гусев-Оренбургский Сергей Иванович - В приходе

юмель-съ...

   - Я простеца... съ устатку!

   - Прошу-съ!

   Они выпили.

   Батюшка, прожевывая селедку и вспоминая давешнюю сцену, сказалъ, чтобы угодить хозяину.

   - Вел³е развращен³е въ народѣ пошло... какъ Господь терпитъ!

   - Именно-съ! - возбужденно подхватилъ Флегонтъ Кирилычъ:- истину изволили сказать-съ! Я такъ, батюшка, ваше благословен³е, полагаю-съ! - подсѣлъ онъ ближе къ столу и ткнулъ куда-то худымъпальцемъ въ пространство:- смотри въ статью... чтобы по статьѣ все выходило... не правда-ли-съ?

   - Конечно! - подтвердилъ батюшка, не понимая, о какой статьѣ рѣчь.

   - Согласно закона!

   Батюшка понялъ и горячо согласился:

   - Вотъ, вотъ! Закономъ общество устрояется... дабы не было колебан³я!

   - Законъ зачѣмъ данъ? - грозилъ пространству Флегоитъ Кирилычъ, будто пространство передъ нимъ полно было беззакон³я:- для прожит³я... и во всемъ продовольств³я-съ! Всякое пропитан³е отъ закона-съ... и согласно тому порядокъ! На все есть своя статья! Купить хочешь? - статья! - продать желаешь? - параграфъ-съ... и по силѣ примѣчан³е!

   - Предусмотрительно! - покрутилъ головой батюшка.

   Флегонтъ Кирилычъ рисовалъ въ пространствѣ дуги.

   - Каждому сослов³ю своя лин³я положена! - дѣлалъ онъ круглые глаза:- и ограждено... согласно интереса-съ! Военное сослов³е? Пожалуйте, военный кодексъ! Гражданское? Извольте-съ, уложен³е! Крестьянскому сослов³ю свой артикулъ-съ, духовному свой. И все предусмотрѣно... согласно, чтобы... Не правда-ли-съ, батюшка?

   - Премудро! - вздыхалъ батюшка:- и все с³е составляетъ сводъ! и все с³е земное благоусмотрѣн³е,- дабы усмирить въ человѣцѣхъ алчбу тѣлесную и страстей кипѣн³е, и направить всякъ шагъ человѣчь на стезю доброзрачную... Но есть такожде инъ законъ, законъ небесный, данный человѣкамъ во спасен³е душъ ихъ... яко лѣствица, возводящая на Небо!

   Батюшка слегка растрогался отъ собственныхъ словъ, представивъ лѣствицу, уводящую куда-то кверху, въ небо. Онъ поднялъ даже глаза къ потолку, но ничего тамъ не увидѣлъ, кромѣ чернаго крюка для лампы, слегка заржавѣвшаго.- "А вѣдь люстру купитъ когда-нибудь... дѣлецъ! Въ гору идетъ!" - подумалъ онъ и съ невольнымъ уважен³емъ перевелъ глаза на Флегонта Кирилыча.

   - Я мужиковъ за что ненавижу-съ? - ловилъ Флегонтъ Кирилычъ пространство всѣми пятью пальцами:- ненавижу ихъ за хамство-съ!

   - Ненависть - не христ³анское чувство,- мягко замѣтилъ батюшка.

   Флегонтъ Кирилычъ заморгалъ глазами и усы его запрыгали.

   - Батюшка! Ваше благословен³е... вникните-съ! Какъ и что... Мужикъ - воровская нац³я! Вы не смотрите, что онъ въ лапоткахъ ходитъ и смиренный... Знаю я его! Онъ свою думу думаетъ, какъ бы гдѣ что чужое присовокупить-съ... По какому случаю Зосима лѣсъ воруетъ... а?

   Флегонтъ Кирилычъ ударилъ ладонью по столу и оставилъ ее тутъ съ растопыренными пальцами.

   - Развѣ я позволю-съ? Конечно... оно... лѣсъ не мой! Но онъ нашъ помѣщикъ, онъ нашъ благодѣтель! Который человѣкъ, ежели съ умомъ, отъ него пропитан³е жизни своей имѣетъ-съ... и во всемъ благополуч³е! И теперича ѣду я по лѣсу... Тяпъ! Тяпъ!.. Какъ я долженъ поступить, всѣ его превосходительства благодѣян³я ежечасно чувствуя? Ага! Ты воровать? Ну, и поступай на воровскую лин³ю... Пожалуй, херувимъ, въ тюремное заведен³е!

   Батюшка смущенно прихлебывалъ чай, а Флегонтъ Кирилоть злобно жестикулировалъ руками, будто тутъ же наскоро сооружалъ тюрьму и заключалъ въ нее преступника.

   - Отъ нужды вѣдь! - сказалъ батюшка:- Зосима-то, какъ будто мужикъ... ничего себѣ!

   - Какъ-съ?! Развѣ нужда воровству оправдан³е?

   - Оно вѣрно... А все-таки...

   Батюшка вздохнулъ и опять посмотрѣлъ на ржавый крюкъ въ потолкѣ.

   - Жалко какъ-то...

   - Ужъ вотъ этого я отъ васъ, батюшка, не ожидалъ-съ! - развелъ Флегонтъ Кирилычъ руками и скосилъ голову на плечо:- Какъ будто это... не того маненько! А развѣ ихъ превосходительства не жаль? Кругомъ везутъ и тащутъ! Воръ на ворѣ кругомъ! Ихъ превосходительство даромъ ихъ на своей землѣ держатъ... изъ одного, можно сказать, благодѣян³я-съ... по старинной цѣнѣ! А развѣ теперь землѣ прежняя цѣна? Повсюду вздорожан³е-съ! По настоящему, ежели я собственникъ, и своей землѣ хозяинъ, могу я любую цѣну назначить... хочешь, плати, не хочешь, убирайся... безъ тебя найдется желающ³й, потому нынче она, земелька-то,- подороже денегъ будетъ... да-съ! Да и вообще оно, ежели разсудить... какой мужикъ хозяинъ!... Горку-то за Козьимъ Логомъ изволите знать... на курычанской-же землѣ?

   - Знаю...

   - Втуне горка пропадаетъ. А горка-то алебастровая! Тамъ такой заводище можно взбухать, ахнутъ всѣ! Известка-то нынѣ въ большой цѣнѣ... Дорога-съ! Желѣзная-съ! Городъ растетъ, постройки много,- известкѣ ходъ. А горка-то пропадаетъ... Нѣтъ-съ, мужика надо въ кулакѣ зажать, чтобы онъ пищалъ, вотъ тогда онъ хозяиномъ будетъ... А ихъ превосходительство, извѣстно, милостивцы-съ... Кого они не милуютъ, кого не ласкаютъ?

   Флегонтъ Кирилычъ понемногу умилялся.

   - Ежели вотъ мою-то жизнь поразсказать... историческое происшеств³е-съ! Истинно! И все отъ ихъ превосходительства! По гробъ жизни долженъ чувствовать... рабъ!

   - Вы вѣдь у нихъ на службѣ состояли, кажется?

   - Дворецкимъ! Персона-съ, батюшка! Золотое шитье, галуны... хе-хе! Генеральская одежда! До сихъ поръ храню... святыня! Съ ея превосходительствомъ при дворѣ бывали-съ... Какъ же! Вѣдь ихъ-то превосходительство по женской лин³и - князь.

   - Прирожденный?

   - Отъ Люрика! Да-съ... служилъ-съ! Съ графами и князьями обхожден³е имѣлъ... по благородному-съ! Ну, только у меня свое мечтан³е было... чтобы въ деревню... по хозяйственной части я всегда старатель былъ... и было у меня склонен³е... Господь сподобилъ, а ихъ превосходительство всякую помощь изволили оказать. Жалко было отпускать, но одобрили! И въ землѣ всякое пособ³е оказали... Какъ-же-съ! По гробъ жизни... Вы извольте-съ взглянуть на портретъ, батюшка! С³ятельная персона!

   Батюшка обернулся къ портрету.

   - Домовладыка! - сказалъ онъ:- мужчина видный... ликъ весьма пр³ятный!

   Флегонтъ Кирилычъ замѣтилъ пыль на рамѣ и сказалъ:

   - Лизета! Возьмика, матушка, тряпочку да потри у его превосходительства рамку, запылилась.

   И, когда шумя юбками, точно обернутая въ бумагу, Лизета лѣниво встала на диванъ, чтобы обтереть раму,- Флегонтъ Кирилычъ совсѣмъ размякъ и на лицѣ его появилось блаженное выражен³е.

   - Генеральская крестница! - подмигнулъ онъ батюшкѣ:- не правда ли, батюшка, ужъ совсѣмъ невѣста-съ?

   - Юница... великовозрастная! - невольно покосился батюшка на Лизетины подушки.

   - Лизетой ее ихъ превосходительство прозвали.- "Лизета! говорятъ:- хочешь за офицера замужъ?" - Хе, хе! Истинно, благородные люди-съ! А вотъ... Анфиски не люблю! - опять нахмурился онъ:- и въ кого не знай... въ мать, что-ли? Къ мужикамъ льнетъ! Вѣтрена дѣвчонка... не въ меня... въ мать! Мужичья кровь сказывается...

   Онъ пришелъ въ раздражен³е и сталъ опять ловить пальцами пространство.

   - Нашла пр³ятелей... мужиковъ! Отца мѣняетъ! Ужъ такъ жалѣю, что въ гимназ³ю отдавалъ... противно желан³я его превосходительства! Хотѣлось все, чтобы по благородному..

   - Долго была въ гимназ³и?

   - Со второго года пришлось взять,- по озорству характера, да уже успѣла испортиться дѣвчонка, отъ рукъ отбилась... Изъ городу-то, видите ли, не сразу взялъ, все хотѣлъ еще куда-нибудь отдать... ну, и набаловалась!

   - Въ монастырь собирается! - насмѣшливо проронила Лизета.

   - Это все ее чернички сбиваютъ! Н-ну, доберусь я до нихъ когда-нибудь!

   - Дѣти, дѣти! - вздохнулъ батюшка:- сколько съ ними заботъ, сколько огорчен³й... А вѣдь я вотъ о вашей-то Анфисочкѣ, Флегонтъ Кириловичъ,- и не зналъ, что есть у васъ такая. Бойкая дѣвочка! Сына моего, оказывается, знаетъ...

   - Вотъ какъ-съ!

   - Да! Валерьяна-то! И гдѣ могли познакомиться?

   - У Марѳы Ивановны Анфиса въ городѣ-то жила, у свояченицы Климова: можетъ тамъ?

   - А! Пожалуй...

   - А вы что-же-съ чаю, батюшка... еще пожалуйте!

   - Спасибо! Я уже сытъ.

   - Ну, водочки!

   - Это можно!

   Они выпили.

   Батюшка солидно отеръ бороду и, намѣтивъ себѣ на закуску давно привлекавш³й его вниман³е грибокъ,- поддѣлъ его на вилку и съ удовольств³емъ раздавилъ на зубахъ.

   - А что я слышалъ, Флегонтъ Кирилычъ,- сказалъ онъ, внезапно расположившись къ откровенности:- будто вы сами хотите тутъ... собственникомъ задѣлаться?

   - Какъ-съ это? - насторожился Флегонтъ Кирилычъ.

   - Ну... слухи ходятъ... что... до нѣкоторой степени... пр³обрѣтен³е произвести желаете... купить землицу здѣшнюю...

   Флегонтъ Кирилычъ подозрительно взглянулъ на батюшку и забарабанилъ пальцами по столу.

   - Какъ Богъ-съ... какъ Богъ-съ! - сухо забормоталъ онъ:- всѣ въ Его волѣ... всѣ... А слухамъ не извольте вѣрить... дѣламъ вѣрьте-съ... А слухи что... слухи... пустое!

   Онъ вдругъ замолчалъ и батюшкѣ стало неловко.

   - Ну, пойду! - поднялся онъ:- пока засвѣтло... Благодарю за угощенье.

   - Помилуйте-съ!

   - Заѣзжайте въ гости... И Лизеточка бы пр³ѣхала когда...

   - Мерси! - сказала Лизета лѣнивымъ голосомъ.

   Въ сѣнцахъ о. Викторимъ пр³остановился и таинственно сказалъ Флегонту Кирилычу:

   - Вы вотъ что, Флегонтъ Кириловичъ... Ужъ ежели у васъ что будетъ тамъ съ Зосимой... Ради Бога! Не ставьте меня въ свидѣтели! Хуже смерти мнѣ это! Отъ прихода отрывка... И не люблю! Пожалуйста!

   Флогонтъ Кирилычъ хотя и съ неохотой, но обѣщалъ и проводилъ батюшку на крыльцо, гдѣ его уже ожидала черничка съ приглашен³емъ:

   - Посѣтите нашу келейку, батюшка!

   - Можно, можно.

  

  

   Черничкина келья стояла на задворкахъ, за огородомъ, у лѣсной опушки. Она смотрѣла однимъ окномъ въ темную гущу лѣса,- двумя - на просторъ поляны. О. Викторинъ подумалъ, что въ этомъ уединен³и одинаково хорошо молиться и грѣшить.

   - Пустыня! - улыбнулся онъ Аннушкѣ.

   Аннушка скромно опустила глазки.

   - Воистину! Уединенно тутъ у насъ... отъ суеты м³рской далеко... отъ искушен³евъ!

   - А я слышалъ,- улыбнулся батюшка,- у васъ тутъ и градск³е иноки бываютъ, изъ Козьмо-демьянской обители... кой по сбору...

   Аннушка вспыхнула и еще скромнѣе поджала губы.

   - Посѣщаютъ-съ!

   Она бѣгомъ опередила батюшку и встрѣтила его у дверей съ калачомъ, сверху котораго стояла солонка. Въ своемъ красиво-сидящемъ шерстяномъ платьѣ и по-монастырски повязанномъ платочкѣ, она встала у двери, придала своему пухлому, лукавому личику благочестивое выражен³е и сказала, кланяясь;

   - Во имя Господне благословите, батюшка!

   - Что же, что же... Богъ благословитъ! - солидно говорилъ батюшка, благословляя согнувшуюся головку и кладя пухлую руку на калачъ для поцѣлуя:- во имя Отца... и Сына...

   - Аминь! - тоненькимъ голоскомъ отвѣчала Аннушка.

   Пока черничка хлопотала въ сѣняхъ съ самоваромъ, батюшка прошелъ въ комнату. Она была невелика, но уютна, въ ней пахло ладаномъ, рыгальнымъ масломъ и кипарисомъ ³ерусалимскихъ сундуковъ. Но полу разстилались домотканныя половички,- ярко-пестрыя; по гладко выструганнымъ стѣнамъ висѣли картины Афона и ²ерусалима лаврской печати, въ перемежку съ портретами духовныхъ особъ греческаго типа, въ клобукахъ и мант³яхъ; на особой полочкѣ прилаженъ былъ вырѣзанный изъ дерева и окрашенный въ черную краску, точно вымазанный ваксою инокъ. Передн³й уголъ заполняли иконы въ яркихъ фольговыхъ ризахъ, передъ которыми горѣла "неугасимая";- изображен³е старца Серафима, согнувшагося отъ старости и Симеона Верхотурскаго, худого и высокаго. Вслѣдъ за батюшкой вошли въ комнату еще двѣ чернички, запыхавш³яся и пунцовыя отъ быстраго бѣга,- одна,- Евгеньюшка,- высокая, дебелая,- съ выгнутыми черными бровями и открытымъ, спокойнымъ лицомъ, иногда озарявшимся тихою и задумчивой улыбкой,- другая,- Лукерьюшка,- пышка, вѣчно улыбающаяся невѣдомо чему,- своимъ ли мыслямъ или чужимъ словамъ. Онѣ попросили благословен³я и, называя другъ друга "сестрицами", хлопотливо начали собирать на столъ.- "Сестрица, гдѣ у Аннушки изюмъ-то?" - "Въ поставцѣ, сестрица!" Батюшка улыбался, слушая ихъ,- и когда его спросили;

   - Водочки закусите, батюшка?

   Онъ отвѣчалъ въ тонъ имъ, посмѣиваясь:

   - Закушу, сестрицы.

   Когда Аннушка внесла самоваръ, о. Викториъ пригласилъ черничекъ непремѣнно присѣсть къ столу и выпить съ нимъ за компан³ю чаю. Онѣ пили съ блюдечекъ, маленькими глоточками, какъ пьютъ въ монастыряхъ, и вели съ батюшкой благочестивые разговоры о путешеств³яхъ къ святымъ мѣстамъ, о жизни иноковъ въ глухихъ обителяхъ, сокрушались о близкой кончинѣ м³ра,- потому-что православному народу жить стало совсѣмъ тяжело. Онѣ представляли себѣ м³ръ, какъ огромное пространство, въ которомъ народъ мучается среди бѣдъ и напастей, а вокругъ него - пустыня съ врагами лютыми.

   Въ окна заглядывалъ вечеръ.

   О. Викторинъ совсѣмъ размякъ.

   Ему необыкновенно нравилась эта маленькая комната, напоминавшая келью, запахъ кипариса, и эти здоровыя, красивыя дѣвицы, совсѣмъ походивш³я на монашекъ. Онъ даже забылъ про чай и водку.

   - Дѣвочки... дѣвочки! - бормоталъ онъ,- а ну-те спойте канту, эту... какъ ее... чувствительную!

   Въ этотъ моментъ дверь съ шумомъ распахнулась и въ комнату ворвалась Анфиса. Лицо ея разгорѣлось отъ быстраго бѣга,- еще неоформившаяся грудь порывисто дышала, глаза блестѣли веселымъ задоромъ и тою смѣлостью, которая еще давеча смутила о. Викторина.

   - Споемъ, дѣвушки, про рай! - сказала она, заложивъ руки за спину и ставъ у притолки:- батюшкѣ понравится.

   - Кака востра! - разсмѣялся о. Викторпнъ, любуясь ею:- поди безъ спроса отъ отца прибѣжала, Анфиса Флегонтьевна? Жалуется онъ на тебя...

   - Боюсь я! - мотнула она небрежно головой.

   - Шустра!

   - Такой Богъ создалъ!

   - А къ родителю-то надо почтительнѣе относиться, дѣвушка, онъ тебѣ отъ Бога данъ! - нашелъ нужнымъ сдѣлать замѣчан³е о. Викторинъ, принявъ строг³й видъ. Но Анфиса состроила такую уморительную гримасу, что онъ разсмѣялся.

   - Ну-же, про рай! Евгеньюшка! Аннушка!- бросилась къ черничкамъ и начала ихъ тормошить Анфиса:- страсть хороша пѣсня, сестрицы... споемъ!

   И она присоединила свой тонк³й голосокъ къ пѣн³ю.

  

   Ужъ вы, голуби, вы сизые!

   - "Мы не голуби, мы не сизые...

   Мы ангели, мы архангели!

   - "Вы и гдѣ бывали? Вы чего видали?

   - "Ужъ мы видѣли чудо страшное,

   Преужасное!

   Какъ душа съ тѣломъ разставалася,

   Распрощалася!

   Прощай, тѣло, прощай, бѣло...

   Тебѣ, тѣло, въ сыру землю итить,

   А мнѣ, душѣ, на второй судъ итить...

   На второмъ судѣ огонь горитъ,

   Смола кипитъ, раскипается...

   Бѣсы съ крючьями распинаются...

   Они съ крючьями,

   Они съ копьями!

  

   Батюшкѣ это мѣсто особенно нравилось и онъ подпѣвалъ густымъ басомъ:

  

   Они съ крю-чья-ми...

   Они съ ко-пья-ми!

  

   Отъ удовольств³я у о. Викторина глаза стали масляные и сощурились, а руки сами собою протягивались въ воздухѣ и регентовали.

  

   А я, душа, мимо рая шла,

   Въ рай не зашла...

   У крынь зашла,

   У крынь - пески,

   Гдѣ ни хлѣба, ни воды,

   Ни зеленой травы...

   Какъ денной ангелъ приглашалъ душѣ:

   - "Что-же ты, моя душенька,

   Мимо рая шла, а въ рай не зашла?

   Какъ у насъ, моя душенька,

   Въ раю жить хорошо, а жить - некому!

   Тамъ цвѣты цвѣтутъ лазоревы,

   Растутъ древа купаресовы,

   Лежатъ луга непокошены,

   Стоятъ хлѣба непоубраны!

  

   Голоса черничекъ становились все печальнѣе и приняли совсѣмъ скорбный и рыдающ³й оттѣнокъ, когда онѣ дружнымъ хоромъ продолжали отъ лица души:

  

   - "Увы, увы, мой прекра-сный рай!..

  

   Вдругъ Анфиса оборвала пѣн³е, метнулась къ батюшкѣ, сѣла съ нимъ рядомъ и заглянула ему прямо въ лицо, такъ что батюшка невольно подался назадъ.

   - Батюшка! Возьмите меня... отдайте меня въ монастырь!

   Лицо ея поблѣднѣло и глаза утратили свой веселый блескъ...

   - Съ чего это ты вздумала, стрекоза! - удивился батюшка.

   Она всплеснула руками, прижала ихъ къ груди и вскричала со слезами;

   - Ахъ, скучно мнѣ здѣсь... скучно! Не могу я... Такое здѣсь все...

   - Какое?

   Она не могла объяснить и повторяла:

   - Такое... такое...

   Въ это время дверь отворилась и въ нее съ трудомъ пролѣзъ рослый, крупный мужикъ, съ большой, какъ жбанъ, головой и добродушнымъ лицомъ, къ которому точно привѣшена была широкая рыжая борода. Онъ съ шумомъ и хрипомъ помолился на образа, крестясь волосатыми, крупными, какъ медвѣжьи лапы руками.

   - Здорово, дѣвчата! Здравствуй, батюшка!

   - Откуда ты, Демьянъ? Я тебя не засталъ давеча дома.

   - Съ городу, вишь ты... пшеницу продавалъ... Ничего, цѣна добра! Отъ Флегонта нанямши, вишь ты...

   - Каки новости въ городѣ?

   Демьянъ вздохнулъ.

   - Ужъ каки тамъ новости намъ, хрестьянамъ... вишь ты! Однѣ намъ новости... Помирать вотъ надо!

   - Что такъ?

   - Ужъ такъ! Выдь-ка, батюшка, на улицу... Хрестьяне тебя видѣть желаютъ.

   - Зачѣмъ?

   - Вишь ты... дѣла тамъ!

   Поблагодаримъ черничекъ за угощенье, о. Викторинъ вышелъ къ мужикамъ.

   Солнце уже опускалось за деревья и обливало поля, крыши хатъ и дальн³я опушки лѣса багровымъ свѣтомъ, будто заревомъ громаднаго, но далекаго пожара. Этимъ же отблескомъ освѣщались и возбужденныя лица мужиковъ, стоявшихъ и сидѣвшихъ на землѣ возлѣ кельи Тутъ батюшка увидѣлъ Парамона, оттопыривавшаго свои рыж³е усы съ хмурымъ видомъ, и рослаго Якова, постоянно откидывающаго волосы со лба рѣзкимъ движеньемъ, точно онъ отгонялъ назойливую мысль. Сюда приплелся даже старый Вуколъ съ вѣчнымъ хрипомъ въ груди. Онъ сидѣлъ на землѣ, низко свѣсивъ голову и кашлялъ такъ, будто собиралъ кашель въ подолъ рубахи. При видѣ батюшки онъ всталъ съ помощью пѣвчаго и стоялъ, трясясь отъ кашля, и пристально смотря на батюшку потухшими глазами. Позади всѣхъ, подъ деревомъ, стоялъ Караваевъ, худой, какъ призракъ голода, и смотрѣлъ въ землю все время упорно и безучастно, такъ что нельзя было сказать, прислушивается онъ къ разговору или занятъ собственными мыслями.

   - А гдѣ же Софронычъ? - спросилъ батюшка:- сказывалъ онъ мнѣ давеча, что вернется къ вечеру.

   - Не вернется Софронычъ... - сказалъ Демьянъ:- проѣзжалъ я черезъ Воскресенское, сказывали: повздорилъ съ земскимъ Софронычъ... посадили, говорятъ...

   Мужики обступили батюшку.

   - Батюшка! Мы къ тебѣ съ просьбой! Теперича таки дѣла... вотъ Демьянъ сказыватъ.

   - Каки дѣла, старички?

   - Таки дѣла!

   Мужики уныло смотрѣли въ землю и разводили руками.

   - Бѣда подходить! Демьянъ! Сказывай батюшкѣ... про всѣ дѣла!

   Демьянъ тоже развелъ волосатыми руками.

   Его широкое лицо смущенно и напряженно улыбалось.

   - Вишь ты... сказываютъ въ городѣ... Цѣловальникъ тамъ есть изъ нашинскихъ, Павелъ Степанычъ,- въ казенной лавкѣ. Давно эти слухи у насъ ходили, вѣрнаго никто не зналъ, а теперь Павелъ-то Степанычъ божится... будто... Флегонтъ-то... вишь ты... проглотить насъ хочетъ!

   - Демьянъ! - поспѣшно прервалъ батюшка.

   Онъ указалъ глазами на Анфису, стоявшую въ дверяхъ кельи.

   Демьянъ на минуту расцвѣлъ.

   - Ничаво! - сказалъ онъ:- она на насъ не доношница!

   - Все же... Негодится дочери про отца слушать...

   Онъ обернулся къ дѣвочкѣ.

   - Анфиса... уйди!

   Она хмуро мотнула головой и осталась, но потомъ отошла къ опушкѣ и стала за деревьями, такъ что платье ея бѣлѣло въ лѣсныхъ сумеркахъ.

   - Ну,- сказалъ Демьянъ:- теперича... вотъ и говоритъ Павелъ Степанычъ-то, что раскидыватъ Флегонтъ сѣти... И безъ того тутъ гиблое мѣсто было, а теперь... что и дѣлать будемъ, не знай... Смотри, вотъ онъ лѣсъ-то кругомъ... э-вонъ... лѣсъ-то какой! И туда взгляни... И сюда... Эвонъ!

   Демьянъ широко бороздилъ по воздуху волосатой рукой, будто чертилъ магическ³е круги, изъ которыхъ нѣтъ выхода.

   - Чужой! - Стѣна кругомъ... Тюрьма! Своего-то лѣса у насъ прута нѣтъ! - а земли... вотъ вся она тутъ... земля-то... какъ на ладони! Сколько въ нее нашего поту легло... и родителевъ нашихъ... А что толку! Глянь, много ли ее...

   Батюшка невольно пробѣжалъ взглядомъ по полянѣ до дальнихъ лѣсныхъ опушекъ, обагренныхъ заревомъ заката, будто тамъ потъ, о которомъ говорилъ Демьянъ,- превратился въ кровь и осѣлъ на деревья.

   - Рендой насъ Турникетовъ не тѣснилъ,- продолжалъ Демьянъ,- что говорить! Какъ была цѣна въ прежн³е годы,- та же и теперь... малость такъ развѣ понадбавилось... Да и немного ее тутъ, земли-то,- прикупать приходилось. Въ прежни годы прикупали мы земли-то у Турникетова... Эвона, тамъ за лѣсомъ, вишь ты, тамъ, гдѣ колка березова,- поле было! И теперича вотъ въ ту сторону тоже участокъ ха-р-ош³й былъ! Присѣвали съ грѣхомъ! Тѣснилъ насъ управляющ³й съ той землей, цѣну бралъ безбожную,- нну,- а куда мужику податься! Рады были, что въ чужи руки ту землю не отдаютъ... енаральская воля была на то, чтобы намъ.. Плохо ли, хорошо ли, жили! А нонѣшн³й годъ Турникетовъ распалился на насъ... Порубки, вишь ты, много... Ну,- извѣстно, нельзя мужику безъ порубки! Штраховалъ насъ управляющ³й,- Германъ Иванычъ,- кои и на отсидкѣ побывали... а ничего, жить можно было! А какъ завелся у насъ Флегонтъ... и пошло! И пошло! Самъ, вишь ты, выслѣживаетъ, самъ енаралу доноситъ... Ну, и распалился енаралъ-то! Участокъ-то, тамъ, за березками,- продалъ вашинскому купцу... Климову. А поле, что тамъ за лѣсомъ,- искони-то наше поле... вишь ты... Флегонту. Чуешь, батюшка?

   - Ну? Дальше что же?

   - А теперича ходитъ слухъ, будто сманилъ Флегонтъ енарала-то по всей округѣ ему землю продать, съ лѣсомъ, со всякимъ угод³емъ... и будемъ мы, стало быть, Флегонтовы крѣпостные! Потому,- и наша земля къ нему отойдетъ...

   Демьянъ смолкъ.

   Батюшка погладилъ бороду въ раздумьи и помолчалъ.

   - Что же! - сказалъ онъ,- не вижу причины безпокойства. Дѣло хорошее! Флегонтъ Кирилычъ человѣкъ при капиталахъ... А вамъ не все ли равно, кому деньги платить?

   - Какъ это возможно! - встрепенулись и вразъ заговорили мужики:- что ты, батюшка, говоришь... неладно этакъ-то!

   У Парамона удивленно и обиженно заходили брови, а рослый Яковъ ожесточенно тряхнулъ волосами и плюнулъ куда-то въ сторону, будто плевалъ въ лицо лютому врагу.

   - Флегошка, прямо сказать, слопаетъ насъ! - сказалъ онъ. - И теперь мы батраки его! На себя ништо работаемъ? Изъ-за куска хлѣба,- изъ-за клочка земли идетъ къ нему народъ,- кто въ работники, кто въ пахари... и въ погонщики и въ возчики... за долги работаемъ и еще пуще должаемъ. Кабала!

   - Да онъ съ насъ, цѣну-то, батюшка, какую хочетъ слупитъ! - взмахнулъ руками Парамонъ:- его воля будетъ? Сживетъ насъ, прогонитъ насъ съ земли!

   - Однимъ лѣсомъ изведетъ! У него прута не срубишь! За хожалое по лѣсу штрафами дойметъ!

   - Зосиму-то видалъ? Чѣмъ кузнецъ ему поперекъ горла всталъ! Какъ песъ сторожитъ чужое...

   - Не чужое, свое ужъ, мотри-ка!

   Мужики пришли въ возбужден³е.

   - Мы не желаемъ, чтобы такъ... чтобы къ нему! Полонъ! Какъ возможно... Раззоритъ! За что Зосиму? Онъ всѣхъ такъ-то! Притѣснитель! Мы к Зосимы не дадимъ! Онъ старатель! Ослобонимъ его!

   - Сбѣжалъ Зосима-то! - сказалъ Демьянъ.

   - Н-ну? Ахъ ты...

   - Во-тъ... пр³я-тно!

   Демьянъ, уныло стоявш³й, расцвѣлъ и хитро мигнулъ мужикамъ по направлен³ю къ лѣсу, гдѣ въ густѣвшихъ сумеркахъ межъ ближнихъ деревьевъ все еще бѣлѣло платье Анфисы.

   - Анфиска, слышь... указала бабѣ-то...

   - Да ну?

   - Привела... бабу-то! А та замокъ сшибла... Флегонтъ-отъ воюетъ! Молчи только, робята!

   - До-бра дѣвушка!

   Мягк³й и добродушный смѣхъ поплылъ надъ огородами.

   - Батюшка! - сказалъ Демьянъ:- такъ не такъ, а мы до тебя! Рѣшили старики... вишь ты... Пойдемъ до батюшки, попросимъ, пусть похлопочетъ!

   - О чемъ, старики?

   - Съѣзди къ енаралу-то!

   Батюшка мгновенно пришелъ въ ужасъ и замахалъ руками.

   - Что вы... что вы, старики... Что вы!

   - Съѣзди! Мы подводу дадимъ... и все... какъ слѣдуетъ! Объясни ему! Ты - отецъ духовный... ты - свящельникъ... ты заступникъ намъ... больше у насъ хто... Тебя послушаетъ! Пущай не отдаетъ Флегонту... остервенится народъ! Нельзя намъ... вишь ты... понимаешь, како дѣло? Безъ того мы раззоренный народъ... отощали... обнищали... Мощи! Глянь, шкилетами ходятъ мужики-то! Ништо мы жители? Волки!

   Голосъ Демьяна становился все убѣдительнѣе.

   Онъ грустнымъ взглядомъ обвелъ поляну, лѣсъ, небо, будто ища выхода, защиты, поддержки и не находя ихъ.

   - Гибель пришла! Не выдержимъ! Куда дѣться намъ? Убѣди енарала-то! Мы было Зосиму снаряжали... Совсѣмъ дѣло на ладу было, да... вишь ты... прослышалъ, стало быть, Флегонтъ-то, и напалъ! Караулилъ... Да и староста-то у насъ, вишь ты, его руку держитъ... А потомъ старики такъ разговаривали:- кому, какъ не батюшкѣ, стало быть... Ежели бы и съ Зосимой-то, то вмѣстѣ...

   Батюшка въ смущен³и сѣлъ на завалинку. Онъ чувствовалъ легкое сердцеб³ен³е и поляна плыли у него передъ глазами.

   - Старики! Не дѣло вы задумали! Съ сильнымъ не борись, съ богатымъ не тягайся! Какъ возможно мнѣ въ этакое дѣло вступаться!

   - Отецъ! Ты - нашъ заступникъ!

   - Передъ Богомъ... молиться ежели! Молебств³е! О всемъ просить можно... что на потребу! Онъ Царь нкбесный! Онъ - все сдѣлаетъ! А съ людьми... съ людьми-то надо, знаешь, какъ... жить-то, то-есть? По разуму! Се что добро или что красно, но еже жити намъ, брат³е, вкупѣ! А я какъ же въ дѣла так³я вотрусь? Съ какого конца? Мое дѣло... небесное... А тутъ - земная канитель! Какъ вступлюсь? Что скажу? На меня и Флегонтъ Кирилычъ оскорбится, и генералъ обидится! Скажутъ, я васъ и подговаривалъ-то... Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Да мнѣ и домой пора, братцы... Пора... ночь! Пойду-ка я...

   Онъ поднялся съ завалинки.

   - А вамъ, старички, посовѣтую... смирненько надо! По хорошему! Всѣ люди, всѣ братья! Смирен³е - всѣ любятъ... И Царь Небесный и... всѣ люди именитые! Господь нашъ, ²исусъ Христосъ,- былъ агнецъ смиренный, возложивый на рамена свои пречестныя грѣхи всего м³ра... Съ Него примѣръ берите! Злостраждетъ ли кто изъ васъ? Терпи! Трудись во славу Бож³ю! Ѣшь хлѣбъ свой со смирен³емъ и вкушай воду съ кротост³ю! А Господь все разберетъ, кому и что, коемуждо по дѣломъ его... да, да! И Флегонтъ Кирилычъ не звѣрь, а человѣкъ... и человѣкъ благочестивый, разумный, дому хозяинъ прилежный! Не раззоритель! Примѣръ рачен³я съ него надо брать! И къ тому же онъ въ чести у помѣщика! Какъ можно! Какъ можно! А ежели бѣдность... с³е отъ Господа! Въ наказан³е намъ посылается и дабы не пристращались къ временному, но стремились къ небесному... Ибо, какъ поется въ церковномъ пѣснопѣн³и: "гдѣ есть м³рское пристраст³е, гдѣ есть злато и сребро, гдѣ есть рабовъ множество и молва,- вся персть, вся пепелъ, вся сѣнь!! Такъ-то! Прощайте, брат³е! Подумайте надъ словами моими и смиритесь! А ежели что... сами хлопочите... а меня увольте!

   Онъ поспѣшно пошелъ черезъ огородъ къ улицѣ.

   Мужики понуро молчали. Демьянъ еще разъ позвалъ неувѣренно:

   - Батюшка!

   Батюшка махнулъ рукой, спѣша къ улицѣ.

  

  

   Еще надъ полями густѣли сумерки, а въ лѣсу уже царила ночь. Ея прохладная тишина понемногу успокоила о. Викторина. Въ то время, какъ Саврасый нога за ногу плелся по лѣсной колеѣ, и все еще мысленно пережевывалъ прекрасный овесъ,- какимъ его угостили у Флегонта, о. Викторинъ отдавался безцѣльному блуждан³ю мысли, то размышляя о разговорѣ съ мужиками и хваля себя за благоразум³е,- то, при видѣ звѣздъ,- удивляясь Бож³ю велич³ю и непосредственно переходя затѣмъ къ соображен³ямъ о паден³и благочест³я въ народѣ, причемъ, представляя, какъ тотъ или другой прихожанинъ вынесъ хлѣба не по достатку своему, шепталъ:

   - Скупенекъ!

   Потомъ о, Викторинъ пустился въ сложныя вычислен³я, пр³общая собранную пшеницу къ общему количеству пшеницы, хранящейся въ двухъ его амбарахъ и умножая ее на базарную цѣну. Получалась въ аккуратъ цифра годовой затраты на воспитан³е сыновей...

   - Вотъ тутъ и поживи! Хоть бы Валерка вышелъ въ люди... Не жалко бы... А то... Вотъ Никаноръ,- дѣльный! И въ службѣ помогаетъ, когда на вакатахъ,- и во все вникаетъ. Я, говоритъ, сельскимъ священникомъ буду и долженъ все знать... Строгонекъ будетъ, правда... есть въ немъ это... въ мать! Да что жъ... не бѣда! Нужна строгость-то на мужиковъ... распустились! Вотъ и епископъ совѣтовалъ, чтобы проповѣдями покрѣпче донимать! А вѣдь я что жъ... гдѣ мнѣ возиться на старости лѣтъ... Проповѣди, да школы! Да строгости! Нѣтъ ужъ... Богъ съ ними... на покой пора! Только бы Никанора дождаться... Дѣльный, дѣльный попъ будетъ Никаноръ! А Валерка... Ахъ, Валерка, забота моя... Боюсь, что непутевый выйдетъ, въ Петьку. Тоже будетъ болтаться Богъ вѣсть гдѣ и какъ... Все не по немъ! Распоряжен³я начальства критикуетъ, не только духовнаго, но и свѣтскаго... Въ духовные идти и слышать не хочетъ... Въ университетъ... Ну, что жъ, пусть идетъ... не воспротивлюсь.... Думаетъ, слаще на свѣтской-то службѣ! Пусть вкуситъ!

   О. Викторинъ вздохнулъ и ему сочувственнымъ вздохомъ отозвался Саврасый.

   - Ты чего, старикъ, вздыхаешь? - слегка тронулъ Саврасаго возжей о. Викторинъ:- как³я у тебя заботы? Трогай-ка, старикъ, трогай... тебѣ до конюшни пора, а мнѣ до спальни!

   Саврасый сочувственно мотнулъ головой и затрусилъ, а о. Викторинъ, представивъ спальню и теплую постель, на которой ужъ, навѣрное, нѣжится попадья, возвышаясь горою подъ стеганымъ одѣяломъ,- захотѣлъ спать и сладко потянулся на мѣшкахъ, такъ туго набитыхъ, что ему неудобно было сидѣть. Ночь густѣла.

   Сквозь вѣтви деревъ виднѣлось черное небо, усѣянное звѣздами. Лѣсъ безмолвствовалъ и, казалось,- смотрѣлъ въ небо широко-открытымъ и неподвижнымъ окомъ, прислушиваясь къ тайнамъ, струившимся отъ звѣздъ на землю вмѣстѣ съ ихъ с³яньемъ. Тьма, какъ что-то живое, зрячее, но незримое, обнимала лѣсъ, таилась въ немъ,- вѣяла на дорогу безшумной прохладой и, выползая выше лѣса, казалось, поднимала къ звѣздамъ безформенныя руки, чтобы потушить ихъ одну за другой и столкнуть съ неба. Чтобы не уснуть, о. Викторинъ присматривался къ темнотѣ и ему чудилось, что тамъ, гдѣ она всего болѣе сгущалась, межъ стволовъ деревьевъ, потерявшихъ очертан³я,- что-то таилось, двигалось, то здѣсь, то тамъ выростало, шагало вровень съ деревьями безшумными шагами или, пригибаясь къ землѣ, ползло, выслѣживая. О. Викторина охватила смутная тревога. Она сообщилась ему отъ молчан³я просѣкъ, отъ треска вѣтви въ лѣсной чащѣ,- пр³обрѣтавшаго зловѣщ³й характеръ, отъ безпокойнаго трепетан³я звѣздъ, будто на нихъ вѣяло гигантское опахало. О. Викторинъ напряженно приглядывался къ темнотѣ, шепча про себя молитву. И вдругъ ему показалось, что деревья, по молчаливому уговору, подступаютъ къ дорогѣ, тѣснятся и поднимаютъ вѣтви, будто готовясь вразъ опустить ихъ и придавить его къ землѣ. О. Викторинъ встряхнулся.

   - Но, но, старикъ! - тронулъ онъ Саврасаго:- чего задумался!

   Но Саврасый остановился,- сталъ пятиться, вдругъ испуганно метнулся въ сторону и захрапѣлъ.

   У о. Викторина упало сердце.

   На дорогѣ кто-то стоялъ, высок³й, крупный, возвышаясь черной тѣнью.

   У о. Викторина пересохло въ горлѣ и онъ, лизнувъ губы, спросилъ прерывающимся голосомъ:

   - К...то это?!

   Тѣнь зашевелилась и пошла къ тарантасу.

   - Не бойсь, батюшка... это я! - произнесъ знакомый голосъ.

   О. Викторинъ узналъ кузнеца и страхи его разсѣялись.

   - Ты, Зосима?

   - Я!

   - Что ты полуношничаешь... по большимъ-то дорогамъ! Добрыхъ людей смущаешь!

   - Тебя караулилъ!

   - Зачѣмъ это?

   - Съ просьбой до тебя, отецъ!

   - Нашелъ время и мѣсто... Днемъ приди, честь честью, по хорошему! Чего воровскимъ-то манеромъ шептаться! Эй, Зосима! На кривой ты путь вступилъ. Зачѣмъ сбѣжалъ? Зачѣмъ начальство преслушаешь? Начальство, братъ, знаешь... Богомъ установлено! Шутка ли молотомъ воевать вздумалъ! Думаешь не отвѣтишь за значокъ-то старостинъ? Голова, голова!

   - Защити меня, отецъ! - сказалъ Зосима, кладя руку на облучокъ:- окромя тебя не къ кому!

   - Отъ чего защищать-то?

   - Съѣли меня... че-ерти!!

   - Не ругайся! Хоть чинъ-то духовный уважай...

   - Прости, батюшка... не въ мочь больше! Не могу. Мысли у меня... так³я мысли! Горитъ у меня... вотъ здѣсь!

   Онъ ткнулъ себя въ грудь.

   - Сосетъ!

   - Это въ тебѣ совѣсть, Зосима... Съ пути ты сбиваешься...

   - Не то! Эхъ... совѣсть! Песъ ли... Вотъ я... по совѣсти жилъ! Но мыслямъ своимъ... все, значитъ, какъ по правильности... по Божьи! А теперь вотъ... охота... такое что-нибудь... поднять вотъ кулакъ да ударить, чтобы мокро стало и сердце спокоилось! _л

   - Да ты что замышляешь? А?

   - А что? Эхъ... чижало! Вотъ въ народѣ разное толкуютъ... Вотъ, говорятъ, Кавкацъ... Какъ что не по совѣсти,- онъ на конь, да въ горы, да и пошелъ съ топоромъ гулять... потому, гдѣ это показано, чтобы не по совѣсти? Унтеръ у насъ прохож³й ночевалъ, съ Кавкацу, служилый человѣкъ... сказывалъ,- твердый тамъ народъ! Сурьезный! Чуть не по немъ,- изъ чинжалу палитъ! Не тронь! Эхъ, вотъ это... такъ! Это я...

   - Нехорош³я у тебя мысли, Зосима... дурныя мысли! Врагъ тобой овладѣваетъ! Послушай меня, отца духовнаго! Покорись! Вернись, откуда пришелъ!

   - Да вѣдь я никого не трогалъ...