Гамсун Кнут - Мечтатель

злобным смехом. Жена бросила своё шитьё и встала. Он никогда не оставлял её в покое, а отравлял её существование своей глупостью. И опять началась одна из тех бессмысленных и бесполезных ссор, которые повторялись вот уже четыре года с некоторыми промежутками. Пастор пришёл, чтобы смиренно попросить свою жену отложить покупку башМакков, но чувствовал, что он более не в состоянии исполнить своего намерения, досада разбирала его. И действительно, с тех пор, как уехала йомфру ван Лоос и его жена сама принялась за хозяйство, всё шло в доме пастора как-то по-дурацки.

   - И вообще ты могла бы несколько осмотрительнее хозяйничать в кухне, - сказал он.

   - Осмотрительнее? Мне кажется, я и без того хозяйничаю очень осмотрительно. Разве дело идёт хуже, чем прежде?

   - Вчера я нашёл помойное ведро, полное кушаний.

   - Ты бы лучше не совал всюду своего носа, тогда дело шло бы лучше.

   - На днях я видел в нём целую кучу молочной каши, оставшейся от обеда.

   - Да, служанки так ужасно много её съели, что я не могла больше подать её к столу.

   - Я нашёл также большой остаток рисовой каши.

   - Да, молоко свернулось. В этом я уже нисколько не виновата.

   - А третьего дня в помойном ведре лежало крупное очищенное яйцо.

   Жена промолчала. Но она, конечно, сумела бы оправдаться и в этом.

   - В сущности, наши обстоятельства не особенно блестящи, - сказал пастор, - и ты знаешь, что мы покупаем яйца. А на днях кошке дали яичное пирожное.

   - Оно осталось от обеда. Однако знаешь, ты не совсем в своём уме, скажу я тебе. Тебе бы следовало обратиться к доктору.

   - Я сам видел, как ты держала кошку на руках и подносила ей молочник, а служанки смотрят на это и, конечно, смеются над тобой.

   - Нисколько они не смеются, а вот ты, кажется, совсем сошёл с ума.

   В конце концов, пастор ушёл в свою комнату, и жена могла успокоиться.

   Утром за завтраком никто бы не подумал, что жена страдала и была огорчена. Всё горе слетело с неё, и она, слава Богу, казалось, совершенно забыла ссору. Её весёлый, переменчивый нрав помогал ей легко забывать все неприятности. Пастор опять был растроган. Неужели и он не мог принудить себя молчать при этих хозяйственных неурядицах? Новая йомфру, которая должна была приехать, была уже, вероятно, на дороге к северу.

   - К сожалению, у тебя теперь не будет башМакков, - сказал он.

   - Нет, нет, - только ответила она.

   - Я принуждён возвратить пожертвование, полученное от Эноха: он украл эти деньги.

   - Что ты говоришь!

   - Да, представь себе! Это он произвёл взлом у Макка. Вчера он сознался ленсману.

   И пастор рассказал всё.

   - В таком случае это сделал не Роландсен.

   - Ах, этот бродяга, шалопай!.. Но с башМакками тебе теперь придётся подождать.

   - О, что за беда.

   Она всегда была такова - добрым ребёнком, готовым на великие жертвы! И никогда пастор не слыхал, чтобы она пожаловалась на свою бедность.

   - Право, хорошо, если бы ты могла надеть эти башМакки, - сказал он, умилившись сердцем.

   Жена от души рассмеялась.

   - Да, а ты мои, ха, ха, ха! - Она толкнула его тарелку так, что она упала и разбилась; холодная котлета, лежащая на ней, упала.

   - Подожди, я сейчас принесу тебе другую тарелку, - сказала жена и выбежала.

   "Ни слова сожаления об убытке!" - подумал пастор, ни малейшей мысли об этом. А тарелка ведь стоит денег.

   - Ты ведь не станешь есть этой котлеты? - воскликнула жена, когда вернулась.

   - А что же с ней делать?

   - Ну, право, можно отдать её кошке.

   - Но у меня не такие хорошие средства, как у тебя, - сказал он, опять омрачившись, и между ними снова возгорелась бы настоящая ссора, если бы жена не промолчала. Но радостное настроение обоих, во всяком случае, было испорчено.

   На следующий день узнали о новом большом событии: Роландсен пропал. Узнав о находке в лесу и признании Эноха, он сказал, сильно рассерженный: "Как досадно! Слишком рано, по крайней мере, на целый месяц". Берре слышал эти слова.

   Позже вечером нельзя было найти Роландсена ни в доме, ни на дворе. А лодка раздувальщика мехов, которая лежала на берегу у двора, исчезла со всем, что в ней было, с вёслами и рыболовными принадлежностями.

   В Розенгарде Макк тотчас же получил известие о том, кто был настоящим вором, но к удивлению, он не торопился ехать и производить следствие. Может быть, старый Макк имел на это свои причины. Телеграфист Роландсен уже содрал с него вознаграждение, а теперь он должен был вторично уплатить его, а это ему было неудобно. Он был настоящим Макком и, конечно, не мог поступить мелочно в таком вопросе чести, но в настоящую минуту он находился в затруднительных обстоятельствах. Многочисленные дела, которые вёл Макк, требовали больших расходов, а наличные деньги уже не текли рекой. Его большой запас сельдей находился у агента в Бергене, но цены стояли низкие, и он не продавал его. Он с нетерпением ожидал окончания летних дней, когда вся рыбная ловля кончится, и цены поднимутся. Кроме того, в России была война, земледелие в этой обширной стране было в упадке, и среди населения будет большой спрос на сельдь.

   В продолжение нескольких недель Макк избегал навещать фабрику. Он ведь обещал жене пастора пекарню, а что он ей теперь ответит? Фундамент был уже сложен, работы по планировке готовы, но дом не строился. Опять начали поговаривать о том, что Макку трудно справиться с пекарней. Эти слухи привели к тому, что пекарь ленсмана снова запил. Он был уверен, что нельзя выстроить пекарню в одну неделю, следовательно, у него было ещё время и погулять. Пастору донесли об этом, и он лично обратился к пекарю, но казалось, это нисколько не помогло, так как пекарь чувствовал себя очень уверенным.

   Действительно, пастору, этому работнику во имя Божие, было много дела; хотя он и не щадил себя, но работа всё накоплялась. К тому же у него не было помощника и притом самого ревностного, Эноха. Спустя несколько дней после его падения, явился Левион и был очень склонен опять занять прежнее место.

   - Теперь пастор видит, что никто так не годится в помощники, как я.

   - На тебе лежит подозрение в поджоге леса.

   - Это выдумали мошенники и воры, - ответил Левион.

   - Хорошо, но всё-таки ты не будешь помощником.

   - А кто же будет им?

   - Никто. Я обойдусь и без помощника.

   Итак, пастор был твёрд, стоек и непоколебим. И именно теперь у него было основание относиться к себе самому без милосердия. Настоящая нужда дома и многочисленные неудачи по службе были способны деморализировать его и довести до падения. По временам у него появлялись весьма преступные мысли. Например, что за важность, если он примирится с Левионом, и тот ему будет за это несколько благодарен? Макк из Розенгарда предложил свою помощь нуждающимся; ну, хорошо, он самый бедный человек в приходе, разве не может он обратиться к Макку во имя нуждающегося семейства и сам воспользоваться этой помощью? Тогда у его жены будут башМакки, да и ему самому были нужны разные разности, кое-какие книги философские и другие, а то он совсем издыхал в своих повседневных трудах и ничего не делал для своего развития.

   А Роландсен, этот шельма с острым язычком, с большим успехом внушил его жене, что сами люди сделали Бога тем, что Он есть. При случае он ещё припомнит ему это и заткнёт ему рот.

   Наконец, явился Макк, как всегда величественный и полный достоинства. Его дочь Элиза была с ним. Из вежливости он, прежде всего, вошёл к пастору; он нисколько не хотел уклониться от своего обещания. Жена спросила про пекарню. Макк сожалел, что не мог раньше приступить к делу, но это имело веские основания. Пекарню нельзя было строить в этом году, потому что фундамент, должен был осесть. Жена пастора разочарованно вскрикнула. А пастор почувствовал некоторое облегчение.

   - Ко мне пришли специалисты и сообщили мне об этом, - сказал Макк, - и я принуждён покориться. К весне фундамент может осесть на несколько дюймов.

   - А как это отразится на здании?

   - Да, как это отразится на здании? - сказал пастор.

   Впрочем, Макк совсем не был в подавленном настроении. Летнее время прошло, ловля сельдей была совершенно закончена, а телеграмма от агента извещала его, что цены быстро поднимаются. Макк не мог устоять и не сообщить этого пастору. Со своей стороны, пастор мог рассказать ему, где находится Роландсен - он жил как дикарь на острове, лежавшем в море далеко на запад. К пастору приходил рыбак с женой и сообщил ему об этом.

   Макк немедленно послал лодку за Роландсеном.

  

   Признание Эноха застало Роландсена врасплох; теперь он был свободен, но у него не было четырёхсот талеров для уплаты Макку. Тогда он взял лодку раздувальщика мехов с удочками и со всеми принадлежностями и, выбрав тёмную ночь, уплыл. Он направился к островам; туда надо было проехать мили полторы по открытому морю. Он плыл целую ночь и к утру нашёл себе подходящий островок; к нему он и пристал. Вокруг него носились всевозможные птицы.

   Роландсен проголодался: он хотел сейчас же набрать с десяток яиц морских чаек, но оказалось, что из яиц уже вывелись птенцы. Тогда он принялся за рыбу, это было удачнее. Так жил он, изо дня в день питаясь рыбой, распевая песни, скучал и царил на острове... В дождливую погоду он находил себе приют под такой восхитительной скалой, которой не было равной! Ночью он спал на зелёной луговине, и солнце никогда не заходило. Прошло две недели, прошло три недели; от такого жалкого образа жизни он ужасно отощал, но выражение его глаз становилось всё более твёрдым и решительным, и он не хотел сдаваться. Он только боялся, что кто-нибудь приедет и помешает ему. Несколько ночей тому назад к острову причалила лодка, в ней сидели мужчина и женщина, они отправлялись за пухом. Они намеривались было пристать к островку, но Роландсен этого не допустил. Он ещё издали завидел их и пришёл в бешенство; он стал проделывать всякие странные штуки, фехтуя маленьким якорем раздувальщика мехов, что плывшие в лодке в испуге поспешили удалиться. Тогда Роландсен внутренне рассмеялся; и со своим тощим лицом он сильно смахивал на страшного беса.

   Однажды утром птицы закричали громче обыкновенного и разбудили Роландсена, когда была ещё почти ночь.

   Он видит плывущую лодку, она уже совсем близко. Роландсену было очень досадно, что он замешкался; вот лодка уже приближается, а её появление для него теперь совершенно некстати - она уже пристала прежде чем Роландсен успел окончательно прикинуться беснующимся, в противном случае он непременно предпринял бы что-нибудь и забросал бы плывущих камнями.

   Между тем на берег вышло двое служащих на фабрике Макка, отец с сыном. Старик поздоровался.

   - Я совсем не доволен твоим появлением и хочу что-нибудь с тобой сделать, - отвечал Роландсен.

   - Что же именно? - спросил приехавший и посмотрел на сына с некоторым опасением.

   - Само собой разумеется, я задушу тебя. Как тебе нравятся мои слова?

   - Мы приехали к вам по поручению самого Макка.

   - Конечно, ты от самого Макка, я знаю чего он хочет.

   Но тогда в разговор вмешался сын, который объявил, что раздувальщик мехов хочет получить обратно лодку и удочки. Роландсен воскликнул с горечью:

   - Как? Да этот человек сошёл с ума! А у меня то что же тогда останется? Я живу на пустынном острове, мне нужна лодка, чтобы добираться до людей, когда мне вздумается, а без удочек я не могу ловить рыбы, необходимой для пропитания. Кланяйся ему от меня и скажи ему это.

   - А, кроме того, новый телеграфист просил передать вам, что он получил на ваше имя важные телеграммы.

   Роландсен так и привскочил:

   - Что? Уже.

   Он кое о чём расспросил приехавших, получил нужные ответы и последовал за ними уже без всякого возражения. Сын поплыл в лодке раздувальщика мехов, а Роландсен сел со стариком. На носу стояла корзина, она пробудила в душе Роландсена надежду, что в ней хранится провизия. Он хотел спросить: "Нет ли у тебя чего поесть?". Но он поборол в себе это желание, которое было бы несовместимо с его достоинством, и старался отвлечь свои мысли, говоря о другом.

   - Почему же Макк узнал, что я здесь?

   - Это стало известным. Раз ночью вас увидел один мужчина, приехавший сюда с женщиной. Они очень перепугались.

   - А что им было нужно здесь! Представь себе, я нашёл около острова моё место для рыбной ловли, а теперь я должен уехать!

   - Сколько же времени вы предполагали прожить здесь?

   - Это тебя не касается, - коротко отвечал Роландсен. Он взглянул на корзину, но его гордость не допускала его высказать свои чувства.

   - Какая необыкновенно непривлекательная корзина, - однако, заметил он. - В неё не следовало бы ничего класть. Что в ней может быть?

   - Если бы у меня было всё то мясо, сало, масло и сыр, которые перебывали в этой корзине, то я был бы сыт несколько лет, - отвечал старик.

   Роландсен откашлянулся и плюнул в море.

   - Когда получились телеграммы? - спросил он.

   - Да уж несколько дней тому назад.

   Посреди дороги лодки съехались, отец с сыном намеревались подкрепиться пищей, находящейся в корзине. Роландсен смотрел по сторонам. Старик сказал:

   - У нас здесь есть немножко провианту, если вы только не побрезгуете, - и Роландсену предложили всю корзину.

   Он отстранил её движением руки и произнёс:

   - Я здорово наелся с полчаса тому назад. Но впрочем, ты не подозреваешь, до чего аппетитна эта булочка. Нет, спасибо! Я только посмотрю на неё, да понюхаю.

   И Роландсен продолжал болтать и смотреть по сторонам.

   - Да, в сущности, у нас на севере прекрасно питаются. Я убеждён, что не найдётся ни одного бедняка, у которого не было бы дома мясного окорока. И, кроме того, ещё сала. В этой жизни есть, конечно, что-то животное!

   Роландсен с неудовольствием завозился на носу.

   - Ты спрашиваешь, сколько времени я там намеревался пробыть? Само собой разумеется, что я хотел прожить на острове до жатвы и посмотреть на падающие звёзды. Я большой любитель подобных явлений, я люблю наблюдать, как целые миры разлетаются вдребезги.

   - Я этого не понимаю.

   - Ну да, целый мир. Когда одна звезда быстрым натиском сталкивает с неба другую.

   Они всё продолжали есть и Роландсен воскликнул:

   - Вы - точно свиньи! Просто изумительно, какое количество пищи вы запихиваете в ваши рты!

   - Теперь мы кончили, - покорно сказал старик.

   Лодки опять разъехались, и мужчины сели за вёсла. Роландсен улёгся на спине на дне лодки, чтобы поспать.

   Они прибыли домой после полудня, и Роландсен тотчас же отправился на станцию получать телеграммы. Они заключали в себе весьма радостные известия, касающиеся его открытия; в Гамбурге ему обещали очень высокую цену за патент, а бюро другой торговой фирмы предлагало ещё большее вознаграждение. И прежде чем позаботиться о том, чтобы утолить свой голод, Роландсен бросился в лес. Там он долгое время пробыл в совершенном одиночестве. Удивительный он был человек и волнение превратило его в мальчика, в ребёнка со сложенными как на молитву руками.

  

   Он направился в контору Макка. Роландсен шёл туда, как человек с восстановленной честью, как настоящий лев. Семья Макка придёт в большое волнение, когда увидит его; может быть, Элиза даже поздравит его, и её искренняя дружелюбность будет ему приятна.

   Но он ошибся. Он встретил Элизу около фабрики: она разговаривала со своим братом и едва ответила на его поклон, до такой степени мало внимания обратила она на его появление. Они продолжали свою беседу. Роландсен не стал их беспокоить и не спросил, где ему найти Макка, а прошёл прямо в контору и постучал в дверь. Она была заперта. Он сошёл вниз и сказал:

   - Ваш отец посылал за мной; где мне найти его?

   Говорившие не торопились отвечать ему. Когда они кончили, Фридрих сказал:

   - Отец там, наверху, около шлюзов.

   "Они могли бы мне сейчас же сказать об этом, как только я пришёл", - подумал Роландсен.

   Они относились к нему с полным равнодушием, они заставили его зря пройтись к конторе и не предупредили его.

   - Не можете ли вы послать за ним? - спросил Роландсен.

   Фридрих отвечал с расстановкой:

   - Если отец пошёл на шлюзы, значит, у него там дела.

   Роландсен вытаращил глаза от изумления и посмотрел на обоих.

   - Придите опять попозже, - сказал Фридрих.

   Роландсен согласился на это и сказал:

   - Да, да.

   Затем он ушёл. Но вскоре он стал кусать губы и раздумывать. Вдруг он повернулся и сказал безо всякого предисловия:

   - Но я пришёл сюда исключительно для того, чтобы видеть вашего отца, никого другого. Понимаешь?

   - Придите опять попозже, - сказал Фридрих.

   - А если я приду вторично, то это будет для того, чтобы сказать вам, что в третий раз я уже не приду.

   Фридрих пожал плечами.

   - Вон идёт отец, - сказала Элиза.

   Старый Макк приближался. Он нахмурился, обменялся несколькими краткими словами и пошёл в контору впереди Роландсена. От него так и веяло суровостью.

   - В прошлый раз я предложил вам стул, теперь я этого не сделаю, - произнёс он.

   - Нет, нет, - пробормотал Роландсен, вовсе ещё не принимая к сердцу его гнева. Но старый Макк не находил никакого удовольствия в жестокости. Этот человек провинился перед ним и был в его власти, но Макк слишком сознавал своё превосходство, чтобы воспользоваться им. Он сказал:

   - Вы, конечно, слыхали о том, что здесь произошло?

   Роландсен отвечал:

   - Я отсутствовал, здесь могло произойти очень многое, о чём знаете вы, но не я.

   - Так я вам расскажу, - сказал Макк. И он, точно маленький бог, держал в своих руках судьбу этого человека.

   - Действительно ли вы сожгли моё свидетельство о страховании жизни? - спросил он.

   - Ну,- начал Роландсен, - если вы хотите меня допрашивать...

   - Вот оно, - сказал Макк и разложил перед ним документ. - Деньги тоже нашлись. Всё это было завёрнуто в носовой платок, не принадлежащий вам.

   Роландсен не возражал. Макк продолжал:

   - Это был платок Эноха.

   Роландсену хотелось смеяться над всей этой торжественностью, и он шутливо сказал:

   - Вот вы увидите, что Энох и окажется вором.

   Макку не понравилась его шутка, это была вовсе не милая шутка.

   - Вы заставили меня разыграть дурака и вытянули у меня четыреста талеров.

   Роландсен стоял перед ним со своими драгоценными телеграммами в карманах и никак не хотел принимать всего этого всерьёз.

   - Разберёмтесь немножко в этом, - сказал он. - В прошлый раз я простил вас, теперь я этого не сделаю, - резко обратился к нему Макк.

   - Я могу выплатить вам ваши деньги.

   Макк возмутился:

   - Мне важны совсем не деньги. Вы - обманщик. Согласны вы с этим?

   - Позволите ли вы мне объяснить вам кое-что?

   - Нет.

   - Однако, это уж слишком неразумно, - сказал Роландсен, улыбаясь. - Чего же вы собственно от меня хотите?

   - Я хочу арестовать вас, - сказал Макк.

   В это время вошёл Фридрих и занял своё место у конторки. Он слышал последние слова и видел, что отец рассержен, что случалось очень редко.

   Вытаскивая из кармана телеграммы, Роландсен сказал:

   - Не примите ли вы денег?

   - Нет, - сказал старый Макк. - Можете передать их на суде.

   Роландсен продолжал стоять, теперь он уже не был похож на льва. Как ни как, он попал в скверную историю, и его могли притянуть к суду. Прекрасно! Он всё стоял на месте, а Макк вопросительно посмотрел на него, точно удивляясь, что он ещё не ушёл.

   - Я жду, чтобы меня арестовали, - отвечал ему на это Роландсен.

   - Здесь? Нет, вы можете идти домой и приготовиться, - сказал Макк, несколько опешив.

   - Спасибо. Мне нужно отослать несколько телеграмм.

   При этих словах Макк смягчился; ведь не людоедом же он был на самом деле.

   - Вы вполне можете располагать и сегодняшним, и завтрашним днём, - сказал он.

   Роландсен поклонился и вышел. Там, снаружи, стояла Элиза Макк; он прошёл мимо, не поклонившись. Что пропало, то пропало, теперь уж ничего не поделаешь. Она потихоньку окликнула его. Поражённый и изумлённый, он остановился и уставился на неё.

   - Я хотела только сказать, что... это уже не так опасно...

   Он ровно ничего не понял, как не понял и того, что теперь она отдаётся ему.

   - Я получил разрешение пойти домой и послать несколько телеграмм, - сказал он.

   Она подошла к нему, её грудь волновалась, она оглянулась по сторонам, точно не чувствуя себя в безопасности.

   - Вероятно, отец был очень строг, но это, конечно, пройдёт.

   Роландсен рассердился.

   Разве у него самого нет никаких прав?

   - Ваш отец может поступать, как ему заблагорассудится, - сказал Роландсен.

   Пусть так. Она продолжала тяжело дышать.

   - Почему вы на меня так смотрите? Неужели вы меня не узнаёте? - спросила она.

   Снисходительность! Одна снисходительность и больше ничего! Он отвечал:

   - Люди узнают друг друга или не узнают, судя по тому, как те хотят этого.

   Молчание.

   Наконец, Элиза сказала:

   - Но всё-таки вы же должны сознаться, что ваш поступок... Ну, впрочем, тем хуже вам самим.

   - И прекрасно. Пусть будет хуже мне самому. Я только отнюдь не желаю, чтобы всякий вмешивался в это дело. Ваш отец может меня арестовать.

   Она отошла от него, не говоря ни слова.

   Он ждал два дня, он ждал три дня, но никто не приходил за ним в дом раздувальщика мехов. Его нервы были страшно натянуты. Он составил свои телеграммы и хотел отослать их в ту минуту, когда его задержат. Он решил согласиться на самое высокое вознаграждение за своё открытие и продать патент. Между тем он не терял времени даром. Он вошёл в переговоры с различными заграничными фирмами о покупке водопада, который находился перед фабрикой Макка, о страховании транспорта. Всё это было на его руках.

   Но Макк не любил преследовать своих ближних. Теперь его предприятия снова наладились, а при удаче он предпочитал быть бесконечно милостивым. Он получил от одного агента из Бергена телеграмму, извещавшую его о продаже сельди в России. Деньги для Макка готовы. Итак, Макк снова был на высоте своего величия.

   Прошла целая неделя, не внёсшая в жизнь никакой перемены; тогда Роландсен решился опять пойти в контору Макка. Он измучился от ожидания и неизвестности и хотел, чтобы дело, наконец, решилось.

   - Я жду уже целую неделю, а вы меня не арестовываете, - сказал он.

   - Молодой человек, я несколько поразмыслил об этом деле, - снисходительно отвечал Макк.

   - Старый человек, вы должны тотчас же приступить к этому делу! - сказал Роландсен энергично. - Вы воображаете, что можете целую вечность заставлять меня ждать и любоваться вашей милостью; но я знаю, что сделаю. Я сам объявлю о себе.

   - Сегодня я, во всяком случае, ожидал услышать от вас другие речи.

   - А вот я вам сейчас покажу, каких речей вам следует от меня ожидать, - воскликнул Роландсен преувеличенно высокомерно и бросил Макку под нос свои телеграммы.

   Нос Роландсена казался ещё больше, чем прежде, потому что всё лицо его похудело. Макк стал пробегать телеграммы.

   - Вот как, вы сделались изобретателем! - сказал он.

   Но по мере того, как он читал, его глаза всё более прищуривались, и он всматривался внимательнее.

   - Рыбий клей? - сказал он под конец и стал перечитывать телеграммы.

   - По-видимому, всё это много обещает? - сказал он, посмотрев на Роландсена. - Вам, в самом деле, предлагают эту большую сумму за изобретение вашего клея?

   - Да.

   - В таком случае поздравляю вас. Но раз вы стали таким значительным человеком, то вам тем более не следует быть невежливым со стариком.

   - Конечно, вы правы. Но я очень измочалился от напряжённого ожидания. Вы обещались меня арестовать, и ничего из этого не вышло.

   - Я вам скажу, почему это так случилось: в это дело вмешались. Я намеревался исполнить своё обещание.

   - Кто же вмешался?

   - Да сами знаете, женщина. У меня есть дочь. Элиза сказала: нет.

   - Очень удивительно, - заметил Роландсен.

   Макк опять стал просматривать телеграммы.

   - Великолепно. А не можете ли вы немножечко посвятить меня в ваше изобретение?

   И Роландсен кое-что порассказал ему.

   - Так что мы являемся некоторым образом конкурентами, - сказал старый Макк.

   - Не только некоторым образом, но в тот момент, когда я отошлю свой ответ, мы сделаемся ими самым реальным образом.

   - Вот как? - сказал изумлённый Макк. - То есть, что вы под этим подразумеваете? Разве вы хотите предпринять фабрикацию?

   - Да. Перед вашим водопадом есть другой водопад и гораздо больший. Для него не нужно никакого шлюза.

   - Он принадлежит Левиону.

   - Я его купил.

   Макк нахмурился и задумался.

   - Так пусть между нами будет конкуренция, - сказал он.

   Роландсен отвечал:

   - Тогда вы проиграете.

   Но эти речи всё более и более сердили могущественного барина, он не привык к подобным разговорам и не мог их дольше переносить.

   - Вы так изумительно быстро забываете, что вы ещё в моей власти, - сказал он.

   - Только обвините меня. А потом придёт мой черёд.

   - Ах, что вы хотите делать?

   Роландсен отвечал:

   - Я вас разорю.

   Вошёл Фридрих. Он сейчас же понял, что тут начались крупные разговоры, и только изумлялся, что отец не прогонит этого уволенного телеграфиста с большим носом.

   Роландсен произнёс громко:

   - Я делаю вам следующее предложение: мы можем использовать изобретение, вступив в компанию. Вы дадите вашу фабрику, а я буду ей заведовать. Для решения этого вопроса даю вам срок в двадцать четыре часа!

   И Роландсен вышел, оставив свои телеграммы.

  

   Приближалась осень, в лесу завывал ветер, море стало жёлтым и холодным, небо усеялось звёздами. Но Овэ Роландсену уже не было времени смотреть на падающие звёзды, хотя он был всё тем же любителем явлений природы. За последнее время на фабрике Макка работало много народу; в одном месте разрушали часть здания, в другом пристраивали, всеми этими работами заведовал Роландсен. Он перешагнул через все неприятности и достиг хорошего положения.

   - Собственно, я в глубине души всё время дорожил этим человеком,- сказал старый Макк.

   - А я нет, - гордо отвечала Элиза. - Он сделался таким нахалом. Как будто бы он нас спас.

   - Ну, это уж далеко не так.

   - Поклонившись он не ждёт ответа на поклон, а проходит мимо.

   - Он очень занят.

   - Он втёрся в нашу семью, - говорит Элиза побледневшими губами. - Где бы мы ни были, он непременно там же. Но если он хоть что-нибудь воображает относительно меня, то глубоко ошибается.

   Элиза ухала в город.

   Всё шло своим чередом, и в ней как будто не нуждались. С того момента, как Роландсен вступил в товарищество с Макком, он дал себе обещание делать своё дело и не тратить времени на мечтания. Этим можно увлекаться летом, а потом надо перестать. Но есть люди, которые мечтают всю жизнь и не могут перемениться. Такова, например, йомфру ван Лоос; она жила в Бергене... Роландсен получил от неё письмо; она писала ему, что уважает его, как самое себя, так как он не запятнал себя воровством, а разыграл лишь комедию. И если ещё не поздно, она берёт назад свои слова относительно разрыва.

   В октябре приехала домой Элиза Макк. Говорили, что она помолвлена, и что у них гостит её жених Генрих Бурнус Хенриксен, капитан берегового парохода. В большой зале Розенгарда был назначен бал; была приглашена немецкая труппа музыкантов, которая возвращалась домой из Финмарка; они должны были играть на флейтах и трубах. На бал было приглашено всё село, Роландсен, как и другие и дочь кистера Ольга, будущая жена Фридриха. Но пасторской чете не удалось попасть на бал, у них произошли перемены. Был назначен новый пастор, которого и ожидали со дня на день, а добрейшего пастора, лишь временно исполнявшего свою должность, посылали в другое место, далее на север, где приход был без пастыря. Он, пожалуй, был не прочь пахать и засевать новую землю, в этой местности его работа не всегда увенчивалась успехом. Впрочем, он добился одного важного результата: он заставил сестру Левиона вспомнить, кто был тот единственный человек, который был обязан на ней жениться. Это был сельский столяр, домохозяин, с немалым количеством шиллингов под подушкой. Душою пастора овладело чувство некоторого удовлетворения, когда он благословлял их перед алтарём. Неусыпные работы всё-таки несколько изменяют нравы.

   "Слава тебе, Господи, постепенно это всё пойдёт на лад", - думал пастор. В его хозяйстве снова водворился некоторый порядок; приехала новая дельная экономка средних лет, и он хотел взять её с собой на новое место; таким образом, всё устраивалось к лучшему. Пастор был человек строгий, но, по-видимому, никто не был на него в претензии. Там, за пасторской усадьбой, на пристани, собралось много народу. Пастор уезжал; что касается Роландсена, он не преминул воспользоваться этим случаем, дабы выказать свою вежливость. Лодка Макка уже ожидала его с тремя гребцами, но он не хотел садиться в неё, пока пасторская чета не отчалит благополучно от берега. И пастор должен был поблагодарить его за любезность, несмотря на всё происшедшее. И как некогда помощнику Левиону было позволено перенести на берег жену пастора, так и теперь он сделал это. Может быть, и для него наступят лучшие дни, пастор обещал сделать всё от него зависящее, чтобы он опять получил должность помощника.

   Всё устраивалось к лучшему.

   - Мы могли бы ехать вместе, если бы вам не нужно было на север, а мне на юг, - сказал Роландсен.

   - Да, - отвечал пастор.

   - Но не будем забывать, милейший Роландсен, что, куда бы мы ни ехали, на север или на юг, мы всё-таки, в конце концов, встретимся в одном и том же месте!

   Пастор до самого конца не изменял своему знамени. Его жена сидела на носу в своих оборванных башМакках, они были зачинены, но имели от этого ещё более жалкий вид. Но фру отнюдь не была огорчена, напротив, её глаза блестели: она радовалась переезду на новое место, ей хотелось посмотреть, каково там живётся. Она только с сожалением вспоминала о большом булыжнике, которого пастор не дозволил уложить в сундук, хотя камень был такой хорошенький.

   Итак, они отчалили. Провожающие махали шляпами, фуражками, носовыми платками.

   С лодки и с берега слышались прощальные приветы.

   И Роландсен сел в лодку. Сегодня же вечером он должен был быть в Розенгарде, где праздновалась двойная помолвка, и он не хотел упустить случая оказать любезность.

   Так как в лодке Макка на мачте не было флага, то Роландсен добыл великолепный вымпел десятивёсельного судна, красный с белым, и велел поднять перед отплытием.

   К вечеру они приехали. Сейчас же было заметно, что в этом большом торговом местечке был праздник; окна многих этажей дома были освещены, а суда на море все завешены флагами, хотя было совсем темно. Роландсен сказал гребцам:

   - Отправляйтесь на берег и присылайте на ваше место трёх других гребцов около полуночи: я опять поеду на фабрику.

   Роландсен был сейчас же встречен Фридрихом, находившимся в прекрасном настроении. Он очень надеялся получить место штурмана на береговом пароходе, жениться и стать самостоятельным. Старый Макк был тоже доволен; он надел орден, которым наградил его король, во время своего проезда по Финмарку.

   Ни Элизы, ни капитана Хенриксена не было видно: они, вероятно, любезничали друг с другом где-нибудь в уголке. Роландсен выпил несколько стаканов, что его успокоило и ободрило. Он подсел к старому Макку и завёл с ним речь о различных предприятиях: они открыл красящее вещество, которое, как казалось, не имело существенного значения, но, на самом деле, должно было сделаться главным продуктом; ему нужны были машины и аппараты для дистилляции. В это время подошла Элиза. Она открыто посмотрела в лицо Роландсену, громко приветствовала его и кивнула головой. Он встал и поклонился, но она прошла мимо.

   - Она сегодня вечером совсем захлопоталась, - сказал старый Макк.

   - Так что к началу рыбной ловли на Лофотенах надо быть уже готовым, - продолжал Роландсен, снова садясь.

   То-то, как мало всё это его волновало!

   - Затем я полагаю, что мы можем нанять небольшой пароход, которым будет заведовать Фридрих.

   - Может быть, Фридрих получит теперь другое место. Но мы обсудим это подробнее, ведь у нас много времени до завтра.

   - Я уезжаю сегодня же ночью.

   - Да что вы! Бог с вами, - воскликнул Макк.

   Роландсен поднялся и сказал коротко:

   - Около полуночи.

   Вот каким он был решительным и непреклонным.

   - А я был уверен, что вы переночуете, благодаря такому случаю. Смею сказать, что это достаточная причина.

   Они встали и пошли, смешались с другими посетителями, разговаривали то с тем, то с другим. Когда Роландсен встретил капитана Хенриксена, они выпили, как добрые знакомые, хотя раньше ни разу не видались. Капитан был человек добродушный, немного толстенький.

   Заиграла музыка, столы были накрыты в трёх комнатах, Роландсен быстро проскользнул и уселся на местечко, где не было никаких почётных гостей. Обходя столы, старый Макк нашёл его там и сказал:

   - Как, вы здесь? Вот как? А я хотел, было...

   Роландсен отвечал:

   - Тысячу раз благодарю. Но мы можем и здесь послушать вашу речь.

   Макк отрицательно покачал головой.

   - Нет, я не буду говорить.

   Он удалился с задумчивым видом; казалось, что-то произошло.

   Обед шёл своим чередом, пили много, в комнате стоял громкий шум. Во время кофе Роландсен присел написать телеграмму. Она предназначалась в Берген, йомфру ван Лоос.

   "Не поздно. Приезжай на север при первой возможности. Твой Овэ".

   Ну, что же, и это хорошо! Всё прекрасно! Восхитительно! Он сам отнёс телеграмму на станцию и видел, как её послали. Затем он снова возвратился. Около столов стало гораздо оживлённее, сидевшие переменили свои места, Элиза подошла к нему и протянула ему руку. Она извинилась, что раньше прошла мимо.

   - Если бы вы только знали, как вы хороши сегодня вечером, - сказал он самоуверенно и любезно.

   - Вам так кажется?

   - Да мне так и всегда казалось. Вы ведь знаете, что я ваш старый поклонник. Помните, как я в прошлом году самым ясным образом делал вам предложение!

   Этот тон, по-видимому, не понравился ей, и она отошла от него. Но немного спустя, он опять встретился с нею. Фридрих открыл танцы со своей невестой, бал начался, и никто не обращал внимания на них.

   Элиза сказала:

   - Да, вот что! Вам кланяется ваша хорошая знакомая, йомфру ван Лоос.

   - Неужели?

   - Она слышала, что я выхожу замуж, и хочет быть у меня экономкой. Она очень дельная. Да, да вы, впрочем, знаете её лучше меня.

   - Она, действительно, очень дельная, верно. Но она не может быть вашей экономкой.

   - Нет?

   - Так как я сегодня вечером телеграфировал ей, что для неё есть другое место. Она моя невеста.

   Гордая Элиза, поражённая, взглянула на него.

   - Я думала, что между вами всё кончено, - сказала она.

   - Да знаете ли, старая любовь... Между нами и был когда-то разрыв, но...

   - Да, да, - сказала она потом.

   - Уверяю вас, вы никогда не были так очаровательны, как сегодня вечером, - сказал он с необычайной любезностью. - И это платье... этот тёмно-красный бархат...

   Этими словами он тоже остался весьма доволен. Кто мог подозревать, что под ними кроется беспокойство?

   - Должно быть, вы не слишком были влюблены в неё, - сказала она.

   Он с изумлением заметил, что её глаза влажны, а её затуманенный голос поразил его и выражение его лица переменилось.

   - Где же теперь ваше великое спокойствие? - воскликнула она, смеясь.

   - Вы похитили его, - пробормотал он.

   Тогда она вдруг погладила его по руке, один единый раз, и отошла. Она быстро прошла всю комнату, никого не видя, ничего не слыша, торопясь уйти. На дороге ей попался брат, он окликнул её, она обернула к нему своё смеющееся лицо, а из глаз капали слёзы; она побежала к себе в комнату вверх по лестнице.