Главная » Книги

Джером Джером Клапка - Наброски синим, зеленым и серым, Страница 8

Джером Джером Клапка - Наброски синим, зеленым и серым


1 2 3 4 5 6 7 8

она казалась давно заброшенной.
   Пришедшие при помощи топоров взломали дверь, а когда вошли, то нашли своего товарища застывшим в вечном сне на жестком деревянном полу. В головах ложа, с выражением материнской нежности на лице, как бы охраняя покой своего жениха, стояла Жаннета.
   Она была в той самой одежде, в которой восемнадцать лет тому назад покинула родительский дом, и к ее груди был приколот пучок сорванных ею цветов. Фигура девушки распространяла странное сияние, и люди при виде ее с ужасом отступили, готовые бежать: они думали, что видят призрак. Только самый отважный протянул руку и коснулся фигуры; она оказалась покрытой льдом, как толстым слоем прозрачного стекла.
   Восемнадцать лет покойный провел в обществе замороженного тела той, которую любил. Лед сохранил ее не только в полной целости, но не изменил и красивого молодого лица, живого румянца ее щек, блеска голубых глаз и пурпура мягко улыбающихся уст. Только на правом виске из-под роскошных золотистых волос виднелся комок запекшейся крови, казавшийся неуместным на этом чудном облике.
   Поэт замолк и взглянул на слушателей. Все тоже молчали, находясь под впечатлением услышанного рассказа.
   - Какой оригинальный способ сохранить свою любовь! - вскричала светская дама, первая прерывая молчание.
   - Почему же никто не знает этой поэмы? - спросил я, до тех пор молчавший.
   - Я не решился ее издать,- ответил поэт.- Только что хотел приготовить ее к печати, как двое из моих знакомых, из которых один вернулся из Швейцарии, а другой из Шотландии, пришли ко мне и сообщили, что хотят писать рассказы о людях, найденных прекрасно сохранившимися в ледниках десятки лет спустя после бесследного исчезновения. И как нарочно в то же время в газетах описывался случай о нахождении женского трупа, открывшегося при обвале снегов и совершенно неповрежденного под густым слоем облегавшего его льда. По разным данным ученые пришли к заключению, что этот труп пролежал во льдах по крайней мере триста лет. Если и без меня появилось в печати столько рассказов о "ледяных" людях, то я не решился преподнести публике еще и свой.
   - Странно,- произнес задумчиво философ,- как часто совпадают мысли людей, совсем не знающих друг друга. Сам я не раз узнавал, что какая-нибудь идея, которую я считал собственной и никому еще не известной, одновременно со мной пришла в голову другому лицу, живущему в другой части света. Мы иногда употребляем выражение "это витает в воздухе", но говорим это так, ради красного словца, не подозревая, что высказываем глубокую истину. Мысль вовсе не зарождается в нас, как это принято думать; нет, она нечто совсем от нас отдельное, и мы только улавливаем ее. Все открытия, изобретения и лучи истины, которыми мы так гордимся, вырабатываются совсем не нами. Они самостоятельно носятся в воздухе, и мы только более или менее случайно овладеваем ими. Будда и Христос, один на берегах Ганга, другой на берегах Иордана, оказались только, так сказать, аккумуляторами нравственных истин, необходимых человечеству. Десятки людей, оставшихся безвестными, почуяли существование Америки еще гораздо раньше Колумба, который только случайно получил возможность проверить основательность этого чутья. Паровые, швейные и пишущие машины, телеграф, телефон и все прочие изобретения нашей культуры всегда "витали в воздухе", но раньше не находили подходящей почвы для проявления себя. Напрасно говорят о силе человеческой мысли. Это понятие неверно. Мы только подхватываем то, что уже готовым просится нам в руки, а потом кричим, что это - плод нашей мысли. Это такое же самообольщение, как и множество других, какими полон наш человеческий мир.
   - Не могу согласиться с вами,- возразил поэт.- Если бы ваша аргументация была верна, то мы оказались бы лишь простыми автоматами, и тогда возникает вопрос: для чего же мы были созданы?
   - Этот вопрос всегда существовал и едва ли когда будет решен,- заметил философ.
   - Ах, как хорошо, когда происходят споры! - воскликнула ученая дама.- Терпеть не могу людей, которые во всем с вами соглашаются. У меня была подруга, постоянно твердившая, что думает совершенно одинаково со мной, и это меня всегда страшно раздражало.
   - А я, напротив, нахожу, что очень приятно иметь человека, который единодушен и единомыслен с вами,- заявила светская дама.- Моя двоюродная сестра вечно всем противоречила. Когда я была одета в красное, она ядовито спрашивала, отчего я не в зеленом; а когда я надевала зеленое, она говорила, что я напрасно вырядилась в него, потому что оно мне совсем не к лицу, между тем как в красном я "так мила". Когда я сообщила ей о своем обручении с Томом, она сказала, что очень жалеет, зачем я не приняла предложения Джорджа, с которым, наверное, была бы счастливее, нежели с Томом. Когда же у меня с Томом дело из-за какого-то пустяка, раздутого мною под влиянием слов кузины, расстроилось и я приняла предложение Джорджа, она стала жалеть "бедного" Тома, который будто бы без меня жить не может, и порицать Джорджа, вдруг оказавшегося в ее глазах негодным шалопаем. Не вышла я и за Джорджа, быть может, по той же причине. Третье же свое обручение я сохранила втайне от кузины и счастливо вышла замуж.
   - А сама-то ваша кузина вышла замуж? - полюбопытствовал я.
   - Да, и, представьте, тоже очень счастливо, хотя и я, в свою очередь, не советовала ей выходить за ее избранника,- получил я в ответ.
   Возвращаясь с этого вечера домой и переваривая все услышанное, я пришел опять-таки к тому же выводу: наша жизнь - не что иное, как сумма неразгаданных загадок.
  

XVII

ГОРОД НА ДНЕ МОРЯ

(Скандинавская легенда)

  
   По словам летописцев, этот низкий, овеваемый сильными ветрами берег когда-то распространялся дальше на восток, так что там, где теперь переливаются среди коварных песчаных отмелей волны Северного моря, ранее была суша. В то время там, между аббатством и морем, красовался богатый и славный семибашенный город, окруженный стенами в двенадцать камней толщиною, представлявшими надежную защиту от нападения врагов. Гулявшие по своему саду, на вершине утеса, монахи ясно могли видеть раскидывавшуюся у них под ногами сеть узких улиц, полных жизни, движения и красок, могли следить за погрузкою и выгрузкою многочисленных кораблей, со всех стран света прибывавших к пристани этого города; могли слышать смешанный разноязычный говор представителей всех человеческих племен, населяющих земной шар, могли услаждать свои взоры густым лесом корабельных мачт, высившихся над рядами украшенных причудливой резьбой дубовых остроконечных крыш, защищавших очаги местных богатых обывателей. Видны были монахам и массивные водопроводные сооружения, питавшие живительной влагой этот хлопотливый торговый город.
   И все более и более процветал этот город, пока не спустилась над ним одна темная ночь, в которую он согрешил перед Богом и людьми. Это было в те тревожные для саксонских побережников времена, когда почуявшие издали богатую добычу датские "водяные крысы" шныряли вокруг каждого речного устья; больше же всего они щерили свои белые острые зубы у восточного берега Англии, на самом виду часовых, стоявших на широких стенах того семибашенного города, который тогда красовался на суше, а теперь покоится на дне шумящего моря.
   Много происходило кровавых схваток и за стенами города и внутри их. Много стонов умирающих воинов, пронзительных воплей убиваемых женщин, жалобных криков истязуемых детей ударялось по пути к небу в железные ворота аббатства, заставляя трепещущих монахов вскакивать с жестких лож, чтобы помолиться за несущиеся мимо души.
   Но вот, наконец, для измученной страны настал мир. Саксонцы и датчане решили дружески сойтись между собою. Восточная часть Англии была велика и просторна; места было вполне достаточно и для некогда осевших здесь саксонцев, и для только что пришедших датчан. Вздохнули с облегчением обе стороны, измученные долгой борьбой и жаждавшие отдыха.
   Длиннобородые датчане, с напоенными кровью секирами за плечами, пришли и стали выбирать место для поселения. Дошел их предводитель, старый Гарфагер, со всеми своими людьми до ворот семибашенного города, который в те дни стоял между аббатством и морем. Увидев со стен подходивших датчан, горожане вышли к ним навстречу и, широко отворив городские ворота, приветливо сказали:
   - Мы были врагами, но теперь между нами мир. Входите и попируйте с нами до утра, а потом можете идти дальше своей дорогой.
   Но старый Гарфагер ответил:
   - Я человек прямой и прошу вас не истолковывать моих слов в худую сторону. Да, вы говорите правду: между нами наконец установился мир, и мы вам очень признательны за дружеский привет; но кровь еще свежа на наших секирах. Позвольте нам только остановиться лагерем здесь, за стенами вашего города, а потом, когда зарастут высокой травой те поля, на которых мы бились, когда наша молодежь позабудет о нашей бывшей вражде, мы с вами будем пировать, как люди, живущие бок о бок в одной и той же стране.
   Но горожане настойчиво продолжали приглашать к себе датчан, называя их своими добрыми соседями. Подоспевший сверху аббат, опасавшийся, как бы опять не вышло кровавого столкновения, также присоединил свой голос и сказал:
   - Входите в город, друзья мои. Пусть между всеми вами возникнет неразрывная дружеская связь, и Господь благословит страну, принадлежащую теперь саксонцам и датчанам нераздельно.
   Аббат видел, что горожане душевно желают полного доверия с датчанами, и знал, что люди, поделившие между собой хлеб и соль, связываются между собою крепкими узами.
   Склонив голову перед христианским аббатом, язычник Гарфагер смиренно проговорил:
   - Подними посох свой, святой отец, чтобы тень креста, которому поклоняется ваш народ, падала на наш путь, и тогда мы войдем в город и между нами будет мир, потому что хотя мы и молимся разным богам, но на алтарях должен куриться фимиам дружбы между людьми.
   Аббат поднял свой посох между солнцем и людьми Гарфагера, и под тенью креста, осенявшего этот посох, датчане вошли в семибашенный город; их было, вместе женщинами и детьми, более двух тысяч душ. Ворота города крепко замкнулись за ними.
   И вот те, которые еще так недавно свирепо бились лицом к лицу, теперь мирно сидели за дубовыми столами, и полные вина кубки переходили из рук в руки. Люди Гарфагера, чувствуя себя между друзьями, доверчиво разоружилась и, когда сон смежил их тяжелые от усталости веки, беззаботно предались сладкому покою.
   Вдруг среди ночной тишины по городу раздался громкий голос:
   "Зачем пришли эти люди в нашу страну? Разве камни мостовой нашего города не обагрены кровью наших жен и детей, убитых этими пришельцами? Разве водится, чтобы люди выпустили на свободу волка, ими же заманенного в ловушку лакомою пищею? Нападемте на них, пока они спят, отяжелевшие от нашего хлеба и вина, и истребим их всех до единого! Тогда не будут угрозою нам в будущем их дети!"
   И голос зла сделал свое дело: обитатели семибашенного города напали на доверчиво спавших среди них сотрапезников и перебили всех, не пощадив даже малых детей.
   После этого раздался голос старого Гарфагера перед воротами святой обители:
   "Я поверил вашему слову. Я делил с вами трапезу. Я верил вам и вашему Богу. Я прошел под тенью вашего креста в ваши двери. Вы изменнически пролили нашу кровь. Призываю вас к ответу перед Богом, которому вы поклоняетесь".
   Услышав эти грозные укоризны, аббат, стоявший на молитве, поднялся с колен и воскликнул, простирая руки к небу:
   "О Господи! Ты слышал голос безвинно убитого. За Тобою ответ".
   И поднялся великий шум с моря; оно всколыхнулось, точно готовилось затопить весь мир.
   - Это голос Бога, говорящий через воды. Он дает ответ,- молвил аббат испуганным монахам...
   И вдруг поднялась такая буря, какой не помнил никто из старожилов. Море выступило из берегов и обрушилось на семибашенный город, так что самая высокая из его башен стала маленькой, и понеслось дальше по суше. Люди семибашенного города пытались бежать от поглощающих бурных волн, но водяные массы нагоняли их и поглощали в свои бездны; из всех жителей не уцелело ни одного. И город, с его семью башнями, с толстыми стенами, со множеством густонаселенных улиц, с широкими набережными, с красивыми домами, с водопроводами и с богатыми торговыми складами, был погребен в волнах, яростно стремившихся к утесу, на котором стояло аббатство, намереваясь поглотить и его. Но аббат взмолился, чтобы воды были остановлены, и Господь услышал его молитву: море замерло у самого подножия утеса, увенчанного аббатством, и дальше не двинулось и по сей день.
   Верность этого предания седой старины подтверждается рыбаками, раскидывающими ныне свои сети между подводными рифами и отмелями у самой подошвы утеса. Они говорят, что по временам ясно видят на дне моря чудный город со множеством улиц и зданий.
   Хотя я и был на том месте, но подводного города не видел, потому что его, по словам рыбаков, можно видеть только тогда, когда дует легкий северный ветерок, сметающий с волн прикрывающую их рябую тень. Я этого ветра не дождался: он бывает очень редко.
   На обветрившемся, изрытом ливнями и подмытом волнами прибрежном утесе высятся груды развалин прежнего аббатства. С них теперь на том месте, где гордо высились семь башен, не видно ничего, кроме болот со сверкающими среди них бликами темной воды, и не слышно других звуков, кроме прибоя волн да крика прибрежных чаек.
   Ютящиеся по краям болота простые рыбаки могут подтвердить сомневающимся ту непреложную истину, что Господь долготерпелив, но страшен и беспощаден в своем гневе. Они, эти простые рыбаки, скажут вам, что в бурные ночи с моря доносятся громкие голоса, заклинающие давно умерших монахов подняться из своих забытых могил и помолиться за упокой грешных душ бывших обитателей семибашенного города. Монахи послушно выходят из недр земли, одетые в длинные белые одежды, как будто сотканные из светящегося тумана, и медленно обходят кругом поросших бурьяном и дроком развалин их бывшего аббатства. И их молитвенный хор возносится над бешеным ревом волн и свистом бури.
   Много уж веков умершие монахи молятся за души обитателей семибашенного города; много и еще будущих веков назначено им молиться, чтобы Господь простил эти страдающие души, пока, наконец, не будет стерт в прах рукою времени последний камень старого аббатства. Только тогда люди будут знать, что гнев Господень на грешных граждан семибашенного города утолился; только тогда и море снова отступит назад в свои прежние границы, и чудный город опять очутится на суше.
   Я знаю, многие скажут, что все это - простая легенда; что восстающие в бурные ночи из глубин моря туманные человеческие фигуры, с мольбою простирающие к грозному темному небу свои светящиеся руки,- не что иное, как игра фосфоресцирующих волн, а мелодичный хор монахов, покрывающий шум бури и гул моря,- лишь отзвуки ветра.
   Да, сказать можно все. Могут и слепые утверждать, что они видят. Но как слепы те, которые смотрят только телесными очами, не давая себе труда раскрыть свои духовные очи, даже часто и не подозревая у себя их существования! Что же касается меня, то я ясно видел процессию белых монахов и слышал их скорбное молитвенное пение, несущееся к небу,- пение, которым испрашивается прощение согрешившим душам. Сказано где-то, что когда совершается грех, в тот же миг рождается молитва, чтобы нестись по неизмеримости пространства и времени вслед за этим грехом для исходатайствования прощения тому, кто совершил его. Кто что ни говори, но весь земной шар окружен молитвенно сложенными руками живых и мертвых, и только эти руки являются тем непроницаемым щитом, от которого отскакивают стрелы Божьего гнева...
  

XVIII

ПЛАВУЧИЕ ДЕРЕВЬЯ

(Картинки из современной жизни)

  

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

   Мистер Треверс.
   Миссис Треверс.
   Марион (их дочь).
   Ден (джентльмен без положения).
  

Комната, выходящая в сад, из углов выступают тени, перед которыми медленно отступают бледнеющие сумерки. Миссис Треверс сидит в плетеном кресле. Мистер Треверс, с сигарой в зубах, сидит на другом конце комнаты. Марион стоит перед открытым окном.

  
   Мистер Треверс. Хорошенькое местечко разыскал тут Гарри.
   Миссис Треверс. Да, очень недурное. Будь я на месте Марион, я непременно оставила бы его за собой. Тут все удобства: дешевое катание по реке и самый дом можно вести попроще. Да и отвадить лишних гостей отсюда тоже очень легко. Помнишь, как Эмили избавилась от родни своего мужа и тех несносных американцев, которые стали было таскаться к ней в городе? Взяла да и уговорила мужа снять речную дачку в Горинге - и дело с концом. Эта дачка была у них настоящей клеткой - повернуться было негде. Зато какой хорошенькой она выглядела с той стороны реки, когда Эмили развесила занавесочки на окошечках и украсила двери снаружи зеленью. У нее там к завтраку всегда были холодные закуски с пикулями, и она называла это пикником. Кто у них бывал, очень хвалил; говорил, что все так просто и уютно.
   Мистер Треверс. Но, кажется, они недолго прожили там.
   Миссис Треверс (не обратив вниманья на это замечание, продолжает). Особое шампанское держали для гостей. Если я не ошибаюсь, Эмили платила за дюжину всего двадцать пять шиллингов, и все-таки его можно было пить; вполне было хорошо по цене. Тот старый индийский майор... как бишь его звали?... Ну, все равно! Дело в том, что этот самый майор говорил, что никогда не пивал такого превосходного шампанского. Он всегда выпивал по бокалу перед завтраком. Смешно было смотреть... Жаль, что я забыла, где Эмили брала это шампанское...
   Мистер Треверс. И отлично, что забыла. Нам совсем не к чему знать, где добывается такое отвратительное пойло. Марион выходит за человека богатого. Он найдет, чем прилично угостить, не выгадывая ни пенса.
   Миссис Треверс. Может быть. Но, по-моему, никогда не мешает показывать вид, что мы гораздо богаче, чем думают о нас люди. Для этого нужно только уметь отводить глаза, дешевое представлять дорогим. Иначе нельзя жить ни при каких средствах. Потом нужно держать как можно дальше от себя лиц, которые считают себя вправе навязываться насильно, хотя совсем не подходят для нашей компании... (К дочери.) Советую тебе, Марион, не очень сближаться с сестрами твоего жениха. Они очень миленькие девочки, и ты должна быть с ними любезной, но только не дружи с ними. Они ужасно старомодны, совсем не умеют одеваться... вообще, они могут уронить твой дом в глазах всех порядочных людей.
   Марион. Однако едва ли произведет на "порядочных" людей хорошее впечатление, если я буду ни с того ни с сего отваживать сестер моего мужа от своего дома.
   Миссис Треверс. Я не говорю "отваживать", а только советую тебе не слишком приближать их к себе. Нужно, чтобы они чувствовали разницу между собой и нами... Кстати, хотела спросить тебя: действительно Гарри так богат, как говорят? Хорошо бы узнать об этом, пока еще не поздно.
   Maрион. Не беспокойся, мама, об этом я сама позабочусь, не сделаю промаха.
   Мистер Треверс (вскакивая с места). Господи! вы так рассуждаете об этом деле, словно собираетесь устроить выгодную куплю и продажу. Даже слушать вас страшно!
   Миссис Треверс. Ах, пожалуйста, не сходи с ума, Джеймс! На все нужно смотреть прежде всего с практической точки зрения. Для вас, мужчин, супружество - дело одного чистого чувства,- это, впрочем, так и должно быть,- но женщине не следует забывать, что для нее замужество - вопрос жизни, вопрос всей ее будущности, ее положения в обществе...
   Марион. Да, папа, если я упущу этот случай продать себя подороже, то другого мне, пожалуй, уж и не представится.
   Мистер Треверс. Ну уж и девицы нынче! В мое время они думали и говорили больше о любви, а не о доходах женихов.
   Марион. Это было, должно быть, потому, что они тогда иначе воспитывались и не получали такого образования, какое получают теперь.
  

Входит Ден. Ему лет за сорок с лишком. Одет неказисто. Манжеты и воротничок потрепаны и помяты.

  
   Ден (оживленно). А вот и я!
   Миссис Треверс. А мы только что удивлялись, куда это вы все запропастились.
   Ден. Мы катались по реке, и меня послали за вами. Великолепный вечер. Луна только что всходит. На реке просто прелесть.
   Миссис Треверс. Но теперь там, должно быть, очень холодно.
   Мистер Треверс. О, это не важно. Можно одеться потеплее. Много лет прошло с тех пор, как мы с тобой не смотрели вместе на луну. Не мешает вспомнить старину. Пойдем, душечка.
   Миссис Треверс. Ах, Джеймс, каким ты был чувствительным, таким и остался!... Ну, пожалуй, пойдем. Дайте мне одеться.
  

Ден спешит подать ей жакет и шарф. Марион убегает и вскоре возвращается, неся пальто и шляпу отца. Последний, облачаясь при помощи дочери в пальто, смотрит ей в глаза.

  
   Мистер Треверс (дочери). Ты в самом деле любишь Гарри?
   Марион. Конечно, люблю... насколько стоит любви человек, имеющий пять тысяч дохода в год. А если у него окажется вдвое больше, то я и любить его буду вдвое сильнее. (Смеется.)
   Мистер Треверс. Так что ты довольна этой партией?
   Марион. Вполне довольна, папа.
  

Мистер Треверс качает седой головой и с сожалением смотрит на Дена, который с унылым видом стоит в стороне.

  
   Миссис Треверс. А ты разве не идешь с нами, Марион?
   Марион. Нет, мама... я устала.
  

Муж с женою выходят в сад. Ден и Марион остаются вдвоем.

  
   Ден. И вы решаетесь покинуть Гарри одного с двумя парами влюбленных?
   Mapион (со смехом). Пусть его посмотрит, как они смешны. Я терпеть не могу темноты... Она порождает глупые мысли... Выгоните ее отсюда. Сядьте вот сюда (садится сама перед фортепиано и указывает Дену на ближайший стул) и займите меня чем-нибудь веселым.
   Ден (покорно садясь на указанный стул). А что вы считаете веселым?
   Марион. Ах, неужели вы не знаете, чем можно занять молодую девушку? Ну, расскажите мне все новости, случившиеся за последнее время в нашем милом обществе. Расскажите, кто и с кем сбежал? Чья жена покинула мужа и детей ради какого-нибудь смазливого пшютика? Кто кого надул в делах или в игре? Какие еще новые филантропы обирают бедноту? Какой святой уличен в грехе? Кто и где вчера наскандалил? Кто кого поймал на мошенничестве? в каком именно? и что про это говорят?
   Ден. И это может вас веселить?!
   Марион (лениво перебирая клавишами). А разве не весело узнавать поближе своих друзей и знакомых? Не плакать же из-за этого?
   Ден (со вздохом). Ах, как бы я желал, чтобы вы были не так... рассудительны! Странное время: нынешние молодые девушки стали такими рассудительными. Это случилось после того, как перевелся подсолнечник. Он мне больше нравился. При нем было уютнее.
   Марион. Зато при нем было столько дураков и дур. (С насмешкой). Может быть, на ваше счастье они опять вернутся. Сорная трава не погибает; скосят одну - сейчас вырастает другая. Лично я предпочитаю умных, с ними веселее... Не ожидала я, что вы будете сегодня таким неприятным. (Она оставляет фортепиано, идет к кушетке бросается на нее и берет лежащую на ней книгу.)
   Ден. Знаю, что я сегодня неприятный. Я смотрел на ночь. Теперь она преследует меня и задает вопросы.
   Марион (насмешливо). Какие же? О чем же она может спрашивать вас?
   Ден. Мало ли какие... Она задает мне много вопросов, на которые у меня нет ответа. Например, почему я такое бесполезное дерево, носящееся по волнам времени? Почему все мои сверстники обогнали меня? Почему на меня, сорокалетнего, смотрят как на человека никуда не годного, хотя у меня есть и ум, и способности, и сила, и я сам знаю, что я не хуже других? Я мог бы быть издателем хороших книг; мог бы быть популярным политическим деятелем. Словом, везде, на каждом поприще, я мог бы быть полезен миру. А между тем я не что иное, как жалкий газетный репортер, получающий три с половиною пенса за строчку...
   Mapион. А не все ли равно, кто вы и что вы?
   Ден. Нет, не все равно! Разве все равно, чье знамя развевается над миром - трехцветное или звездное? Ведь люди проливают свою кровь, чтобы решить этот вопрос. Разве не все, казалось бы, равно одной звездой больше или меньше отмечено на наших небесных картах? А между тем мы слепнем над открытием лишней звездочки, стараясь проникнуть в глубь небес. Не все ли равно, проскользнет или нет когда-нибудь хоть один корабль сквозь полярные льды, усеянные нашими костями? А мы все-таки стремимся туда. Нет, стремиться вперед или топтаться на месте, участвовать в жизненной игре или смотреть на нее сложа руки - далеко не все равно. Хотя, в сущности, жизнь не что иное, как игра, имеющая для нас непонятный смысл, но в этой игре развиваются и крепнут мускулы души. Я бы желал принять в ней более деятельное участие.
   Марион. Так что же вам мешает?
   Ден. У меня нет партнера, а одному скучно: некому будет радоваться в случае моих успехов.
   Марион (после некоторого молчания). Поняла: вы лишились любимой женщины. На кого она походила?
   Ден. На вас, и в такой степени, что я жалею, зачем познакомился с вами. Вы слишком напоминаете мне ее и заставляете меня думать о себе; а теперь мне лучше бы не делать этого.
   Марион. Так эта женщина, которая походит на меня, могла бы составить то, что вы считаете счастьем?
   Ден (с новой горячностью). О, да еще как!
   Марион. Расскажите мне о ней: это интересно. Много у нее было недостатков?
   Ден. Достаточно, чтобы любить ее.
   Mapион. Но в ней было что-нибудь и хорошее?
   Ден. Да, столько, сколько нужно, чтобы быть именно женщиной.
   Mapион. А что именно?
   Ден. Многое. Долго объяснять.
  

Продолжительное молчание. Затем Марион вдруг встает, избегая взгляда Дена; последний, в свою очередь, старается не смотреть на нее.

  
   Марион. В какие, однако, серьезные разговоры мы ударились.
   Ден. Умные люди говорят, что беседа женщины с мужчиной с глазу на глаз всегда становится серьезной... в некоторых случаях.
   Марион (нерешительно, топчась на одном месте). Могу я предложить вам еще один вопрос?
   Ден (с живостью). Пожалуйста!
   Марион. Скажите мне откровенно: почувствовав опять влечение к женщине, решились бы вы, ради нее, если бы она пожелала, завоевать в обществе такое положение, которое было бы вполне достойно вас и заставило бы эту женщину гордиться вашей... дружбой и чувствовать, что и ее жизнь не пуста и не бездеятельна?
   Ден (со вздохом). Нет, уж поздно! Старая кляча может только издали смотреть, как состязается в беге молодежь. Правда, иногда, под воздействием стакана хорошего вина... например такого, какое имеется у вашего жениха, у меня пробуждаются прежние стремления занять одно из видных мест за пиршественным столом жизни, но на следующий же день... (Он внезапно умолкает и судорожно передергивает плечами.)
   Марион. Значит, и такая женщина уже не могла бы помочь вам осуществить ваши стремления?
   Ден. О нет, помогла бы, но только моему сердечному и душевному благополучию, а не перемене моего положения в свете... Дорогая моя, оставимте лучше этот разговор. Я знаю, что для вас исполнить желание человека, жаждущего чистой любви, так же трудно, как удовлетворить... ну, хотя бы прихоть ребенка, требующего, чтобы ему достали луну с неба.
   Марион (задумчиво). Да?.. А все-таки я рада, что хоть немножко похожа на нее... на ту, которая составляет ваш идеал. Рада и тому, что мы, наконец, вполне объяснились и поняли друг друга. Прощайте!
  

Она подает Дену руку, которую тот ненадолго удерживает в своей, и медленными шагами выходит из комнаты, роняя на пол, нечаянно или умышленно, цветок, бывший у нее на груди. Ден, оставшись один, поднимает этот цветок, с недоумевающим видом держит его в руке, потом вдруг бросает на пол и устремляет грустно-задумчивый взгляд в темное окно.

  
   Закончив эту последнюю главу, я должен дать небольшое необходимое объяснение. Читатели могут (и вполне основательно) недоумевать: к чему она написана, почему ей дано название "Плавучие деревья" и придана такая "театральная" форма? Да потому, дорогие читатели, чтобы еще раз показать, как смотрят многие современные представительницы прекрасного пола, особенно из молодых, на брак и как все мы, подобно плавучим деревьям, несемся по течению, не ведая куда и зачем. А что касается формы, то это - просто моя прихоть.
  

Другие авторы
  • Иоанн_Кронштадтский
  • Ирецкий Виктор Яковлевич
  • Кюхельбекер Вильгельм Карлович
  • Соколов Александр Алексеевич
  • Слепушкин Федор Никифорович
  • Воскресенский Григорий Александрович
  • Левитов Александр Иванович
  • Андреев Леонид Николаевич
  • Кржевский Борис Аполлонович
  • Вязигин Андрей Сергеевич
  • Другие произведения
  • Вельтман Александр Фомич - Стихотворения
  • Амосов Антон Александрович - Стихотворения
  • О.Генри - Закон и порядок
  • Салиас Евгений Андреевич - Аракчеевский подкидыш
  • Огарев Николай Платонович - Африка
  • Воровский Вацлав Вацлавович - Съезд писателей
  • Михайловский Николай Константинович - Еще об искусстве и гр. Толстом
  • Воровский Вацлав Вацлавович - Пропавшая скрипка
  • Держановский Владимир Владимирович - Музыка в Москве
  • Врангель Фердинанд Петрович - Донесение в Главное правление Российско-Американской компании
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (21.11.2012)
    Просмотров: 533 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа