Джером Джером Клапка - На сцене и за кулисами

о шиллингов. Весь гардероб остается в залоге у сердитых хозяек, где они прожили целую неделю, а пока он не будет выкуплен, нельзя получить другого ангажемента, потому что ни один антрепренер не принимает без костюмов. Приходится закладывать решительно все, что принимают в заклад, даже обручальные кольца, и возвращаться домой с печальными лицами и пустыми карманами.

   Кровь останавливается в жилах, когда вспоминаешь те несчастья, которые причиняют бедным актерам эти мошенники и негодяи. Я знал мужчин и женщин, принужденных возвращаться домой пешком по "шпалам" и ночующих где попало, под открытым небом, а в дождливую и холодную погоду где-нибудь в сараях. Я знал актеров и актрис, продающих последнюю рубаху, чтобы приобрести свежие костюмы. Мне пришлось быть свидетелем, как одного молодого актера бросили без гроша денег в Глазго. С ним была молодая, болезненная жена на последних месяцах беременности. Продав все, что было возможно, у него хватило лишь столько денег, чтобы поехать в Лондон на простой барке, отправляющейся туда, кажется, с каменным углем. Это было в середине января, погода стояла отчаянная; вследствие сильного ветра и качки барка переплывала канал целую неделю и, наконец, благополучно прибыла в Лондон. Но больная женщина не вынесла такой тяжелой дороги и тотчас же, по приезде домой, скончалась в страшных мучениях.

   Есть антрепренеры, которые не желают подвергать свою особу всем неудобствам бегства и надувают актеров другим, более благородным способом; они выплачивают каждому члену труппы по одному шиллингу и уверяют, что больше не могут содержать театр, так как совсем обанкротились. На возражения и жалобы актеров они стараются их утешить, что сами они (антрепренеры) потеряли на этой операции гораздо больше.

   Что же касается этих людей, то на самом деле они ничего не теряют, потому что им нечего терять. Все это люди безденежные, которые спекулируют и выезжают на спинах бедных актеров, причем весь риск прямо ложится на труппу, а все барыши переходят в карман антрепренера.

   Еще хуже, когда антрепренер предлагает актерам образовать товарищество "на паях". Все сводится к тому, что, если предприятие прогорает, актеры мало того что ничего не получают, но теряют еще свои деньги; в противном же случае, когда дела театра идут успешно, они тоже ничего не получают, потому что антрепренер забирает все деньги и удирает. Можно сказать без преувеличения, что актеры из всех имеющих отношение к сцене - самые последние люди. На них, безусловно, обращают внимание меньше всех.

   Если бы кто-нибудь из моих приятелей захотел сделаться антрепренером, то, желая удержать его от ненужных расходов, я дал бы ему следующие практические советы: плати человеку, расклеивающему афиши, потому что, в противном случае, он их вовсе не наклеит или наклеит вверх ногами; плати за объявления и публикации, или их не поместят; плати плотникам и декораторам, если не хочешь остаться в день представления без декорации; плати ростовщикам, а то они сами взыщут с тебя деньги; плати газовому обществу, а то в середине представления во всем театре будет отключен газ; плати арендную плату, а то в один прекрасный день очутишься на улице. Аккуратно плати статистам, потому что они страшно подведут тебя и уйдут к другому в самый последний момент. Ради Бога, ни минуты не задерживай денег поденщице, а то она житья тебе не даст. Затем, если не хочешь в понедельник получить повестку из мирового суда, выплати жалованье рассыльному мальчику все до копейки в субботу вечером. Вот люди, которым необходимо платить деньги аккуратно. Если ты хоть на йоту отступишь от этого правила, то через несколько дней тебе придется закрывать лавочку. Остальным можешь никому не платить. Конечно, если у тебя останется несколько лишних шиллингов, раздели между актерами и актрисами, хотя это не обязательно. Актеры все равно будут одинаково хорошо работать, заплачено им или нет.

   Есть еще один человек, которому не надо платить,- это автор пьес. Платить ему подчас бывает даже опасно. Он так не привык к этому, что от неожиданности с ним может случиться апоплексический удар.

   Правда, вся труппа будет приставать к тебе, ругаться, может быть, даже драться, но ты не обращай на это внимания, и тогда все они скоро от тебя отстанут. Что касается актеров и актрис, то им и в голову никогда не приходит принимать какие-нибудь репрессивные меры. На человека же, который бы посмел им посоветовать что-либо подобное, они посмотрели бы как на субъекта с опасными революционными идеями, который рано или поздно завлечет их в рискованную историю. Совершенно бесполезно и даже опасно актеру защищать свои права. Я помню, как один из таких неопытных новичков подал в суд на антрепренера, который не хотел ему отдать семь фунтов стерлингов. Истратив на судебные издержки десять фунтов, он, наконец, выиграл дело: судья приговорил антрепренера выплачивать актеру по десяти шиллингов в месяц. Такая история быстро стала известна всему театральному миру, и ни один антрепренер не хотел принять этого несчастного актера к себе в труппу.

   - Что ожидает сцену, если подобные истории будут повторяться чаще? - говорили они.

   Не молчали и газеты. Они тоже обвинили актера и удивлялись, как он (актер) мог вынести сор из избы и разворачивать перед публикой грязное белье.

   Все эти сделанные мною замечания относятся к прежнему, старому времени. Многое переменилось с тех пор, как я покинул сцену, что сердечно меня радует.

  

   В начале декабря кончался сезон нашего лондонского театра, так что в конце ноября мы аккуратно проглядывали каждый номер театрального журнала, ища там интересующие нас объявления. Перед Рождеством нетрудно найти ангажемент и поступить в какую-нибудь труппу; везде печатаются объявления и публикации, что требуются "полезные актеры", "умные актеры", "талантливые актеры", "актеры для всякого амплуа" и "актеры для драматических ролей". Я написал письмо только по адресу одной публикации и сразу был принят; но такую удачу я приписываю исключительно тому, что приложил к письму свою фотографическую карточку.

   Наша труппа должна была давать представления в одном провинциальном городке на западе Англии; решено было открыть сезон с пантомимы. Я приехал туда за неделю до Рождества и здесь узнал, что всю неделю репетиций буду получать половинное жалованье, а потом по одной гинее в неделю, причем все путевые расходы дирекция принимала на свой счет.

   Мне повезло и на этот раз: мой антрепренер оказался самый благородный и честный господин, какого только можно было встретить среди людей этого звания. Нам никогда не приходилось просить денег, потому что их всегда выдавали очень аккуратно и полностью, безразлично - хорошо ли шло дело театра или плохо. Остальные театральные антрепренеры не любили его за честность и по злобе называли подозрительной личностью.

   Прежде чем покинуть Лондон, я решил пополнить свой гардероб. У меня и раньше был небольшой запас сапог, башмаков и панталон, но все это составляло только небольшую часть тех предметов, которые должны быть у каждого актера. Прежде всего надо было купить парики; цена каждого из них колебалась между семью шиллингами и двумя фунтами. Я выбрал семь или восемь - один "белый напудренный", "рыжего Джорджа", "с роскошными кудрями" (почему он носит такое красивое название, я и сам не знаю), "комический", "лысый", и еще один для всяких неопределенных ролей.

   Затем, в воскресенье утром, я перерыл чуть ли не все существующие костюмы в Петикоат-Лейн. Это известное место, где продаются театральные костюмы. Там я приобрел за пять шиллингов полный матросский костюм и лакейскую ливрею за шестнадцать пенсов. Здесь же продавалось большое количество старомодных фраков, вышитых жилетов, штиблет, блуз, коротких панталон, шляп, сюртуков и шпаг - все за весьма умеренную цену.

   Мои сестры также сшили мне несколько изящных костюмов (к этому времени они уже примирились с моей "безумной фантазией" и даже отчасти были довольны, что в их семье есть артист). За остальными необходимыми вещами я обратился к настоящему костюмеру. Все это вместе с простыми принадлежностями моего гардероба, вместе с книгами, с ящиком, где помещались все принадлежности для "гримировки", чернильный дорожный прибор и проч. и проч., составило порядочное количество вещей, число которых со временем должно было все увеличиваться и увеличиваться; поэтому я решил купить дорожную корзину, куда бы все можно было уложить.

   Нашел я очень большую корзину, она сохраняется у меня до сих пор и стоит в прачечной под лестницей.

   Как я ни старался и что ни делал, никак не мог от нее отделаться.

   Переезжая на другую квартиру, я пробовал оставлять ее, но всякий раз, спустя некоторое время, мой старый хозяин присылал ее ко мне; обыкновенно ее привозили на ломовом извозчике два мужика, воображая, что возвращают мне драгоценный клад. Когда же они видели, что я отношусь к их стараниям совершенно равнодушно, разочаровывались и уходили домой несолоно хлебавши. Я старался всячески заманить к себе в дом уличных мальчишек и обещал дать им полкроны, если они избавят меня от этой несносной корзины. Но такие предложения почему-то всегда пугали их; они убегали домой, рассказывали про это своим отцам и матерям, а те, в свою очередь, распространяли про меня всякие нелепые слухи, будто я задумал совершить преступление. Я хотел воспользоваться темной ночью и подкинуть ее кому-нибудь из соседей, но это легко было говорить, а трудно сделать с такой махиной, как моя корзина.

   Укладывать в нее вещи всегда приходилось внизу, в передней, потому что ее нельзя было пронести ни по одной лестнице. Стояла она всегда у парадных дверей, которые, вследствие этого, отворялись только на шесть дюймов, чтобы пропустить людей. Невозможно припомнить, сколько людей разбило себе носы из-за этой несносной корзины. Хозяин дома, возвращаясь домой поздно ночью, наткнулся на нее, стукнулся головой о дверь и, воображая, что на него напали воры и разбойники, стал кричать "караул!" и звать на помощь полицию. На нее же всякий раз натыкалась горничная, возвращаясь из погреба с пивом. И так как всегда при этом на корзину проливалось пиво, то скоро все вещи в ней так им пропитались, что от них несло, как из пивной.

   Как только дело касалось корзины, со всех сторон сыпались такие ругательства, что прямо самому становилось неловко. Носильщики и извозчики хватали ее с ожесточением и так ругались всю дорогу, что кровь останавливалась в жилах. Все хозяйки встречали меня сначала ласково и приветливо, но, как только я привозил с вокзала корзину, сразу переменялись в лице и становились злы и раздражительны. Не было ни одного человека, который бы хорошо отозвался о моей корзине; все ненавидели и ругали ее площадными словами. Сначала я опасался, что в один прекрасный день все враги ее вооружатся и сотрут ее с лица земли; но нет, она пережила и перенесла все пытки, колотушки и осталась цела и невредима, так что я пришел к заключению, что, по всей вероятности, мне придется быть в ней похороненным.

   Верный старый друг корзина! Сколько лет прошло с тех пор, как мы отправились с тобою из Лондона в тот знаменательный день 17 декабря, сколько возни и хлопот с тобою было, сколько я натерпелся из-за тебя неприятностей с кучерами! Зачем ты покинула меня в Бристоле? Зачем?!.

   Но с какой стати я заговорил таким высокопарным, возвышенным слогом? Во-первых, это очень трудно, и я целых полчаса просидел, бессмысленно глядя на лампу, изгрыз все перо и все-таки ничего не придумал, а между тем передо мною лежит еще не исправленная корректура, которою душит меня типография. Вот и сейчас на лестнице сидит мальчишка из типографии и ждет ее. Могли бы они, по крайней мере, присылать мальчишек, которые не умеют так громко свистеть.

   Желая поделиться с читателями воспоминаниями о своих гастролях, воспользуюсь некоторыми из большой пачки писем, которые я писал из провинции своему другу Джиму.

   "Дорогой Джим! Нам (мне и корзине) не повезло в дороге; я потерял ее в Бристоле, так что пришлось телеграфировать. Я чувствую, что эта корзина сделает меня на всю жизнь несчастным. Она имеет одно только преимущество: по ней сразу узнают, что я актер, и не просят на чай. Здесь я нашел очень сносное помещение. У меня очень большая и хорошая спальня, она же служит и гостиной; всего-навсего, вместе с прислугой и со столом, плачу четыре шиллинга в неделю. Хозяева все симпатичный народ, в доме у них чисто и опрятно, к тому же есть миленькая дочка.

   Я хотел написать тебе раньше, но все время был страшно занят. Каждый день бывает по две или по три репетиции, кроме того, мы помогаем красить декорации. Дела театра идут очень хорошо: каждое представление почти полный сбор, то есть больше пятнадцати фунтов. Вчера в ложе сидел сержант Парри и один известный лондонский актер, я забыл его фамилию. Мы (я говорю "мы", потому что нам приходится помогать во всем: так, двое из нас встают рано утром и отправляются расклеивать по городу афиши; у нас есть для этого человек, но он страдает запоем и в настоящее время запил). Теперь, кроме того, мы возимся со статистами и обучаем их балетным танцам.

   Если бы ты видел, как они танцуют; их можно слышать за целую милю, весь театр сотрясается, когда они начинают танцевать.

   Статистов для театра и для балета мы набираем из рыбацкой деревни, расположенной недалеко от города; конечно, все они в первый раз выступают на сцене; на первое время балет состоит из восьми человек, но потом мы думаем его значительно уменьшить. Кроме того, мы обучаем двенадцать детей для майского танца. Приятно смотреть на них.

   Они получают за вечер всего только три пенса, но испытывают удовольствие и веселятся на целых три шиллинга. Между ними есть одна девочка с ангельским личиком - откровенно говоря, я никогда не видел ангелов и предполагаю, что не увижу до самой смерти, но почему-то мне кажется, что у нее именно такое лицо, как у ангелов. В семь часов вечера она уже совершенно одета и с этих пор до самого выхода на сцену, то есть до десяти часов, не перестает петь и плясать. Когда же ей приходится танцевать на сцене майский танец, она стоит, широко открыв рот, и хохочет, сама не зная над чем. В общем, она так волнуется, что всегда все путает и танцует не с тем мальчиком, с которым надо, а с другим и, что страннее всего, всегда с одним и тем же.

   Но этот мальчик еще слишком мал и потому не сознает своего счастья. По окончании танца маленькие мальчики должны целовать девочек. Надо видеть, как эти маленькие красавицы отворачиваются в сторону и отталкивают своих маленьких ухажеров. Мальчики ведут себя очень застенчиво, а девочки - очень развязно и нисколько не стесняются. В этом-то и заключается превосходство женщин над мужчинами!

   Все костюмы для пантомимы выписаны из Лондона и потому очень изящны, хотя немножко дороги. Идет пьеса "Уайтингтон и его кошка", собственное сочинение нашего антрепренера; она почти вся состоит из пения и танцев, говорят там очень мало, но и оно представляет собой сплошную глупость.

   Мне приходится петь там два раза, кроме того, я пою еще один раз в другой пьесе. По моему мнению, петь совсем не трудно, но меня изводит оркестр. Я чувствую себя гораздо свободнее, когда нет музыки. Кроме того, в этой пантомиме много куплетов, составленных на злобу дня. Таким образом, как ты видишь, мы строго следуем совету мистера Пиквика и стараемся, как можем, подлаживаться под вкусы публики, а уж та веселится от души. Ты себе представить не можешь, с каким энтузиазмом был встречен вчера куплет, сочиненный по поводу новых фонарей, поставленных на главной улице города.

   Наш комик учит меня танцевать и заставляет упражняться чуть ли не по целым дням. Признаться тебе, это ужасно тяжелая работа, но теперь я почти уже постиг премудрость танца "хорнпайп". Я лично очень доволен, что умею его танцевать, потому что ничем нельзя так растормошить сонную провинциальную публику и привести в восторг, как этой удалой пляской.

   Сам антрепренер очень угрюмый человек, но режиссер славный малый: он обращается с нами - актерами - весьма вежливо и с большим уважением, как будто бы мы были театральными плотниками; деньги платят аккуратно.

   Наш премьер никогда не является на спектакли, и потому его роль совсем вычеркнута; нельзя сказать, чтобы пьеса от этого выиграла.

   В начале пьесы я играю роль ленивого чиновника (это напоминает мне те дни, когда я действительно служил на гражданской службе), а потом первого министра в Титтату; на переодевание и перегримировку у меня всего только три минуты времени. Роль первого министра можно сыграть остроумно и смешно, но роль чиновника не требует никаких артистических способностей. Я притворяюсь спящим, в это время подходит ко мне клоун, который играет роль второго чиновника, и хватает меня кулаком по голове; тогда я просыпаюсь и, в свою очередь, наношу ему кулаком удар по голове, он бросается и начинает меня колотить, сначала он застигает меня врасплох, потом я застигаю врасплох его; неожиданность, с которой мы нападаем друг на друга, сильно бьет публику по нервам; после этого между нами завязывается отчаянная драка, в которой принимает участие и кот. Вчера, во время этой сцены, я расшиб себе голову (хорошо, что не другую часть тела) и сломал стул во время борьбы. Публике это очень понравилось; она потребовала повторения этой сцены, но я не пожелал разбивать себе вторично голову.

   Хорошо, что здесь нет моих лондонских знакомых и приятелей. Не думай, что играть на сцене - значит все время объясняться в любви в пышных костюмах или драться на дуэли настоящими рапирами.

   В следующую субботу, кроме пантомимы, будет поставлена еще драма. Представь себе меня в роли почтенного отца, благословляющего на брак нашего режиссера и премьершу, которым в сложности больше восьмидесяти лет. Я не вру, мне дали такую роль.

   В сочельник перед Рождеством все мы обедали с антрепренером в гостинице и очень весело провели время; разошлись по домам в четыре часа утра.

   На обеде я узнал, что каждому из нас дают бенефис. Я очень обрадовался, узнав об этом, но другие, наоборот, как будто опечалились. Наш первый любовник рассказал мне, что прошлый его бенефис обошелся ему в тридцать шиллингов. Я думаю, что лучше, в таком случае, отказаться от бенефиса. Дело в том, что бенефициант все издержки платит из своего кармана, а получает только половину прибыли. Единственно, что меня привлекает, так это свободный выбор пьесы и роли в ней. Конечно, я попробую выступить в роли Ромео.

   Я отведал, что значит иметь успех в театре, и теперь сам не рад. Представь себе, меня узнали на улице; за мной бежала целая толпа мальчишек. Они, очевидно, ожидали, что я остановлюсь где-нибудь на углу улицы и запою.

   Мужская уборная помещается у нас где-то на антресолях; проникнуть туда можно только по приставной лестнице. Вчера кто-то выкинул штуку: убрал ее, так что бедный комик, игравший в пьесе, никак не мог спуститься оттуда. Мы этого не знали; вдруг выходит на сцену Лоре Гемберлен и говорит:

   - А вот и принц.

   Но принц не является. Тогда Лоре Гемберлен вторично повторяет:

   - А вот и принц.

   Публика начала хохотать.

   Тогда вдруг сверху раздался неистовый крик:

   - Да замолчишь ли ты, старый дурак? Где лестница?

   Однако и мне пора замолчать; уже половина восьмого, а в восемь начало спектакля. Отвечай скорее, милый друг; пиши, что нового. Видел ли ты с тех пор красавицу?.."

   Впрочем, остальная часть письма не имеет совершенно никакого отношения к театру.

  

   Я думал, что на все лето останусь у того же антрепренера, и в душе радовался, что подобралась такая хорошая компания. Но неопределенность актерского положения может конкурировать с неизвестностью выигрыша на скачках. Наша труппа как-то расстроилась и разбрелась во все стороны, и я, спустя два месяца после того как покинул Лондон, очутился в противоположной части государства уже в обществе совершенно другой труппы актеров.

   Хотя мне недолго пришлось играть в первом провинциальном театре, тем не менее я составил себе совершенно ясное представление о провинциальных театрах вообще. Вот что я писал во втором письме к своему другу, через две недели, когда сняли со сцены пантомиму и стали ставить настоящие пьесы:

   "Пантомима уже снята со сцены. Мне лично она не нравилась, хотя она имела то большое преимущество, что, пока она шла, не было никаких занятий и репетиций; мы были целый день свободны и могли веселиться и веселились напропалую. Теперь же нельзя ни кататься на коньках, ни устраивать поездок за город, прогулок, ни даже прочесть за один день роман. Каждый день идут две, а то и три новые пьесы. Большинство актеров знают все пьесы наизусть, как дважды два четыре, но для меня все это совсем ново. Ты себе представить не можешь, как это неудобно: не знаешь сегодня, что будешь играть завтра. Каждый вечер на дверях театра красуется новая программа; хорошо, если ты успеешь первый захватить у режиссера книгу, чтобы списать свою роль; в противном случае, если тебя кто-нибудь предупредит, изволь ждать до следующего утра и в какие-нибудь восемь часов переписать и выучить иногда довольно большую роль.

   Очень часто за кулисами происходит чуть ли не драка из-за ролей. Комик не хочет играть роли стариков. Это совершенно не его амплуа и его приглашали не для того, чтобы играть каких-то стариков. Благородный отец пожимает плечами и удивляется, откуда режиссер взял, что он станет играть роли вторых стариков. Никогда в жизни его никто так не оскорблял. Он играл в свое время с такими знаменитыми актерами, как Кин Макрели, Фелпс и Матье, и никто из них не предлагал ему таких ролей. Первый любовник заявляет, что на своем веку он видел много странностей, но первый раз видит, чтобы роли jeune premier'a отдавали второму любовнику. Этот последний - что он здесь ни при чем, что он сам не хотел играть эту роль, но что ему насильно навязал ее режиссер. Первый любовник соглашается, что вина здесь не его, а что во всем виноват дурак-режиссер. С этим соглашаются все актеры.

   Обыкновенно в таких случаях это кончается тем, что спорную роль дают мне, так как я был ангажирован антрепренером для всяких амплуа. Режиссер утешает меня и уверяет, что это лучше для меня, так как я имею возможность отличиться и проявить свои артистические способности. Но я не согласен с режиссером, ибо благодаря этому единственно, что я имею возможность сделать, так это не спать всю ночь. Неужели они думают, что можно сделать из роли что-нибудь оригинальное и осмысленное, если дадут ее накануне спектакля? Да за это время нельзя даже понять самый смысл слов. Странные люди эти провинциальные режиссеры: они не позволяют, чтобы вы создавали свой собственный характер, они требуют, чтобы вы каждую роль играли по одному и тому же шаблону. Они утверждают, что провинциальная публика не любит и не понимает оригинальных вещей. Ты не поверишь, что сделалось с нашим антрепренером. Бывало, к нему не подступишь. Важности миллион двести тысяч; при виде его можно было подумать, что это сам начальник станции. А теперь куда давалась спесь; он похож на гуттаперчевый шар, из которого выпустили воздух, а все потому, что приехала его жена.

   Теперь число семейных увеличилось; до сих пор у нас было только три женатых актера. Жена нашего комика, играющая роли субреток, очень красивая женщина (почему это у красивых жен мужья всегда уроды?). Вчера я играл с нею, и нам пришлось два или три раза поцеловаться. Я ничего не имею против того, чтобы это повторялось чаще; она гримируется очень мало, а других актрис как поцелуешь, целый рот набьется пудры, белил и румян.

   В субботу меня первый раз вызывали; театр был полон. Конечно, я очень обрадовался, но потом, когда пришлось выходить второй раз, я порядочно-таки струхнул. А что, если я ошибся и вызывали вовсе не меня, подумал я. Но занавес подняли, я раскланялся, и раздался новый взрыв аплодисментов. Я играл комическую роль Жака в "Медовом месяце". Говорят, что я лучше исполняю комические роли, но мне это совсем не нравится. Я во сто раз предпочел бы блистать и отличаться в какой-нибудь классической трагедии. Я не люблю шутовства; по-моему, гораздо почетнее заставлять публику плакать, чем смеяться.

   К тому же я положительно не могу играть в фарсах, потому что не бываю в силах удержаться от смеха, когда слышу, что публика хохочет. Конечно, со временем я мог бы отучиться от этой дурной привычки, но совладать с собою сразу невозможно; я мог бы еще удержаться от смеха, если бы публика не смеялась, но раз она захохотала - я пропал. И не только мои собственные шутки заставляют меня смеяться. Что бы ни произошло на сцене смешного или курьезного, я хохочу от всей души.

   Вчера я играл роль Франка в комедии-шутке "Майор в сапогах". Майор вышел на сцену в очень смешном костюме, и это так меня смешило, что я едва справился со своей ролью. Конечно, если бы одна и та же пьеса шла несколько раз, то к ней можно было бы привыкнуть, но если каждый вечер идет какая-нибудь новая смешная пьеса, то нет ничего удивительного, что хохочешь как сумасшедший.

   Один господин со времени открытия театра не пропустил ни одного представления. Одна и та же пантомима шла в течение целого месяца, и он аккуратно приходил на каждое. Мне и то она надоела хуже горькой редьки, а как он мог высиживать каждый вечер с начала до конца - для меня прямо непонятно.

   Вообще, в театр ходит очень мало публики, но зато те, которые посещают его, посещают аккуратно.

   Впрочем, удивляться нечего, потому что единственное развлечение в городе наш театр. На днях привезли показывать очень толстую женщину но никто не стал смотреть ее, потому что в городе и без нее довольно своих толстух".

  

   Прежде чем отправиться к своему новому антрепренеру в какую-то глухую провинцию, я заехал на один день в Лондон и зашел посмотреть, что делается в моем старом театре. Состав труппы был совершенно новый, остались только те же плотники и статисты. Милый Джим нисколько не изменился.

   - Ба,- сказал он, увидев меня,- должно быть, вы сильно влюбились в это место, что не можете с ним расстаться. Какой черт вас принес сюда?

   Я объяснил ему, что, конечно, сильное желание повидать его заставило меня заглянуть в эту трущобу. Тут же я нашел и безумного Мака. Здесь ставили пантомиму, и Мак играл демона с картонной головой. Я узнал от него, что его страшно обижают и поступают с ним несправедливо. Оказывается, публике очень нравится сцена, когда два демона, Мак и его брат, дерутся с шутом; их постоянно вызывают, аплодируют, а режиссер не позволяет им выходить и благодарить публику за внимание.

   - Это все от зависти,- шепнул мне Мак, когда мы входили в ресторан (для актера положительно непонятно, как можно, встретив человека, который не лишен глотательной способности, не предложить ему выпить рюмку виски),- зависть и больше ничего. Я начинаю приобретать популярность, и вот они боятся, что я стану им поперек дороги.

   Бедняга еще больше помешался; только что я подумал об этом, как он огорошил меня вопросом:

   - Скажите по правде, я сумасшедший?

   Ужасно бывает неловко, когда сумасшедший задает вам такие вопросы. Что отвечать в таких случаях? Не успел я сообразить, что ответить, как он продолжал:

   - Многие говорят, что я сумасшедший; я слышал это собственными ушами. Даже если бы это было правдой, то и тогда некрасиво с их стороны бросать в лицо джентльмену подобные упреки, но это неправда - я не сумасшедший. Скажите откровенно, что, по-вашему, я сумасшедший?

   Застигнутый врасплох, я ухватился за виски и сделал несколько глотков, запивая водой, стараясь таким образом оттянуть время и сообразить, что ответить.

   - По моему мнению, вы немного эксцентричны, но...

   - Вот-вот,- перебил он меня взволнованно,- эксцентричен, согласен, а они называют меня сумасшедшим. Но, уверяю вас, это недолго будет продолжаться - они скоро узнают мое настоящее имя. Тогда они перестанут называть меня сумасшедшим. Сумасшедший! Ну не дураки ли они после этого, когда не могут отличить здравого человека от сумасшедшего?

   Я докажу этим дуракам, идиотам, болванам, кто из нас сумасшедший. "От сумасшествия до гениальности всего только один шаг". Кто сказал это, тот был гений, а они, наверно, назовут его сумасшедшим. Уверяю вас, что все они дураки, ужасные дураки. Как же их назвать после этого, если они не могут отличить гения от сумасшедшего?

   Хорошо, что в это время никого не было в ресторане, а то бы его страстная речь привлекла всеобщее внимание. Он хотел было декламировать мне отрывки из своей любимой роли - Ромео, но я удержал его, обещав прийти к нему вечером и прослушать всего Ромео.

   Когда мы собрались выходить, я сунул руку в карман, чтобы вынуть деньги и заплатить, но оказалось, что он опередил меня и уже положил деньги на конторку. Как я ни уговаривал его, он ни за что не хотел взять назад деньги на том основании, что три месяца тому назад я как-то угощал его. Получая несчастные шесть шиллингов в неделю, он был горд, как Крёз, имеющий шестьдесят тысяч годового дохода. Так он заплатил восемнадцать пенсов и расстался со мною, взяв с меня слово, что я приду к нему вечером.

   - Не взыщите,- сказал он на прощание,- квартира у меня не шикарная, но ведь трудно ожидать особенных удобств от холостого помещения. Для настоящего моего положения она годится.

   Хотя слушать сумасшедшего, как он будет декламировать всего Ромео, не очень-то веселое времяпрепровождение, тем не менее я не хотел разочаровывать бедного товарища и решил пойти к нему после театра, где я сидел и ощущал радостное сознание, что для моего увеселения на сцене люди волнуются и работают.

   После спектакля я пошел по данному мне Маком адресу. Квартира его помещалась где-то на задворках. Дверь была отворена настежь, несмотря на то что было уже за полночь. На лестнице лежал, свернувшись клубочком, ребенок, а в узком коридоре спала женщина. В темноте я наткнулся на нее, но она, очевидно, так к этому привыкла, что только подняла голову и сейчас же опять заснула. Мак предупредил меня, что живет на самом верху, поэтому я поднимался до тех пор, пока не кончилась лестница и идти было некуда. Тут я остановился и, увидев через замочную скважину свет, вошел в комнату. На сломанной кровати сидело какое-то фантастическое существо в ярком костюме, с длинными локонами, рассыпавшимися по плечам. Сначала я не мог понять, кто это такой, но потом сообразил, что это Мак приготовился к роли Ромео, и вошел в комнату.

   Я еще утром заметил, что Мак не такой, как всегда, но теперь, когда увидел его встревоженное лицо с грустным-грустным отпечатком и его большие, дико блуждающие, подведенные глаза, положительно испугался за него.

   Он протянул мне свою белую, сухую руку, но продолжал сидеть.

   - Простите меня,- сказал он тихим, слабым голосом.- Мне что-то не по себе. Я не могу продекламировать вам Ромео. Мне ужасно досадно, что я побеспокоил вас напрасно, но я надеюсь, что вы придете ко мне еще раз, когда мне будет получше.

   Я уложил его в кровать и укрыл валяющимся тут же старым тряпьем. Он полежал несколько минут, потом посмотрел на меня и сказал:

   - Я не забуду вас, Л., когда сделаюсь знаменитым и могущественным. Вы были так любезны со мною, несмотря на мою бедность, я никогда этого не забуду. Мне скоро представится удобный случай, очень скоро, и тогда...

   Он не окончил этой фразы и стал бормотать отрывки из своей роли, а через несколько минут заснул. Я осторожно вышел из комнаты и пошел за доктором. К счастью, мне удалось довольно скоро найти одного доктора, и вместе с ним я вернулся на чердак к Маку. Он продолжал спать; потом, рассчитавшись с доктором, я ушел домой, потому что на следующий день должен был выехать с ранним утренним поездом.

   С тех пор я не видал больше несчастного Мака. Люди, которые живут всю жизнь на шесть шиллингов в неделю, недолго собираются умирать, раз пришли к убеждению, что пора умирать; так и безумный Мак, два дня спустя после того как я был у него, нашел удобный случай и отошел в вечность.

  

   На Восточной железной дороге меня в первый раз заставили приплатить за багаж, и с тех пор я ненавижу эту линию железных дорог. Я не спорю, что моя корзина весила больше того количества фунтов, которое полагается провозить даром на один пассажирский билет, но актеры своими постоянными путешествиями приносят так много доходов железным дорогам, что правление железных дорог смело могло бы делать им льготы. Однако служащие на станции Бишопсгейт были неумолимы.

   Напрасно я старался уверить их, что моя корзина "легка, как перышко". Они поставили ее на какую-то шаткую, небольшую платформу, подвигали вправо и влево какую-то штучку на перекладине и потом подали мне какой-то дурацкий счет в 4 шиллинга и 4 пенса; я, конечно, отказался принять его и объяснил, что он мне совсем не нужен, и потому они могут его оставить себе на память, но все мои штуки и уловки не помогли, пришлось заплатить требуемую сумму.

   Наконец, в полдень я прибыл на место своего назначения, в небольшой торговый город. Такого мертвого и безлюдного места я в жизни своей никогда не видал.

   Вообще, все восточные города Англии не отличаются оживленностью и многолюдством, но этот превзошел всех своим полнейшим отсутствием жизни. На вокзале не видно было ни одной живой души. На дворе одиноко стоял кэб, запряженный хромой клячей, уныло опустившей голову и согнувшей передние ноги; кучера же нигде не было видно поблизости.

   Должно быть, отчаянный дождь, ливший в это время, смыл его с лица земли. Оставив вещи на вокзале, я отправился прямо в театр.

   Две или три зеленые афиши расклеены были на углах; я поинтересовался, что там напечатано, и прочел следующее: "Театр Рояль доводит до сведения публики, что на днях поставлен будет на сцене "Ричард III" и "Свидетель-идиот", в исполнении известного всему миру трагика (такого-то) из Друрилейнского театра. Просят не опаздывать". В театре я нашел всю труппу в сборе; очевидно, тоскливый, унылый вид города отразился и на ее настроении. Все они страдали насморком и поминутно чихали и сморкались, а у "известного всему миру трагика из Друрилейнского театра" раздуло щеку.

   Прорепетировав на скорую руку и как попало трагедию, мелодраму и фарс, которые должны были идти вечером (все роли были высланы мне по почте), я пошел искать себе квартиру, решив, что один я не так соскучусь, как в обществе этой милой компании.

   Признаться, искать квартиру, да еще в провинциальном городе, не особенно приятное занятие. Всегда приходится час или два блуждать по каким-то глухим улицам, заглядывать в окна, стучаться в двери и ждать добрых четверть часа, пока кому-нибудь заблагорассудится открыть вам двери. Вам кажется, что изо всех окон следят за вами и принимают за благородного просителя, которые обыкновенно ходят со свидетельствами о несостоятельности, или же за артельщика водопроводного общества, и потому презирают и ненавидят вас от души. Странное дело, почему это вы никогда не можете найти подходящей для вас комнаты раньше, чем не обойдете весь город и не устанете, как собака. Жалко, что нельзя всякое дело начинать с конца и делать его назад, тогда бы и поиски комнаты сразу увенчались успехом. Но так как поступать так невозможно, то волей-неволей приходится проходить одну и ту же рутину.

   Одни из квартирных хозяек спрашивают с вас двойную или тройную плату, тогда вы обещаете зайти еще раз посмотреть со своим приятелем и уходите. В другом месте вам заявляют, что комната уже занята или совсем не сдается. В третьем доме находятся такие умные женщины, которые предлагают вам спать на одной постели с другим жильцом, причем этот жилец оказывается маркером из соседнего трактира или любителем-фотографом. Есть и такие хозяйки, которые не пускают к себе холостых жильцов, или актеров, или людей, которые сидят весь день дома, так что нельзя проветривать комнаты, или приходят домой очень поздно.

   Иногда вас встречает неряшливо одетая, встрепанная женщина с целой кучей уцепившихся сзади за юбку ребятишек, которые испуганно смотрят на вас, по всей вероятности, принимая за лешего или домового, который пришел, чтобы взять их с собой; а то к вам выходит какой-то заспанный дурак, который скребет свой затылок всей пятерней и предлагает вам прийти в следующий раз, когда будет дома "сама хозяйка", потому что он без нее ничего не знает. Но хуже всего, когда женщина, с которой вы не сошлись в условиях, выходит на крыльцо и следит за вами, так что вы не решаетесь постучать в соседний дом.

   Отправляясь на поиски, я был приготовлен ко всем этим неприятностям, но ничего подобного со мной на этот раз не случилось, и притом по той простой причине, что в целом городе не было ни одной меблированной комнаты, которую бы сдавали внаем. Очевидно, жителям этого странного города никогда не приходила в голову мысль, что может найтись такой чудак, который захотел бы посетить их благословенный городок и поселиться у них. На главной улице были две гостиницы, но провинциальные актеры не могут позволять себе такую большую роскошь и останавливаться в гостинице; им по карману "меблированные комнаты" или "комнаты для одинокого". Обойдя все улицы и не встретив ни одного билетика, наклеенного на окнах, я зашел в булочную, чтобы узнать, не знают ли они какой-нибудь меблированной комнаты. Не знаю почему, но у меня сложилось такое представление, что в булочных должны все знать, что делается у них в околотке. На этот раз я ошибся в расчетах; я заходил в две булочные и в обеих только пожимали плечами и отвечали, что не знают, где сдаются меблированные комнаты. Я совсем было уже отчаялся, как вдруг мой устремленный на окна взор встретился с улыбающимся красивым личиком в дверях шляпного магазина. Один взор этой красавицы сразу вселил в мою душу надежду. Я, конечно, тоже в свою очередь улыбнулся и...

   - Не может ли мне обладательница прекрасных глаз указать, где здессдаются меблированные комнаты?

   Обладательница прекрасных глаз скорчила удивленное личико.

   - А разве Monsieur приезжий?

   Monsieur объяснил ей, что он приезжий актер. Madame взглянула еще благосклоннее, и улыбка ее сделалась еще приветливее.

   - Madame так любит театр. Здесь так давно не было ни одного театра. Ох! Она не была в театре с тех пор, как покинула Риджент-стрит - Риджент-стрит в милом Лондоне. A Monsieur знает Лондон? Какое там множество театров. А в Париже. Ах, Париж! Ах, какие театры в Париже! Но сюда не приезжает ни один театр. Здесь так скучно, так тихо! Ах, какой это глупый город! Все мы, англичане, такой скучный народ. Ее муж не разделяет с ней этого мнения; он такой скучный - все спит да спит и не любит веселья. Зато она, мадам, страшно любит веселиться. Ах, как здесь скучно.

   С этими словами Madame всплеснула своими красивыми беленькими ручками и так печально взглянула на Monsieur, что Monsieur почувствовал прилив жалости и страшное желание обнять за талию и привлечь к себе несчастную женщину. Но, к счастью, вовремя удержался и не привел в исполнение этого благородного, но рискованного стремления.

   Madame сказала, что непременно пойдет в театр сегодня же вечером, и пожелала узнать, что идет.

   Monsieur сообщил ей, что "такой-то известный всему миру трагик из Друрилейнского театра будет играть роль Ричарда III и Свидетеля-идиота". Она была приятно поражена и высказала предположение, что, должно быть, это комедия. Madame любит комедию. "Смеяться над тем, что смешно, и веселиться - не правда ли, как это приятно?"

   Затем Madame вспомнила, что Monsieur спрашивал ее про меблированные комнаты. При этом Madame состроила серьезное личико и приложила пальчик к губам, делая вид, что усиленно думает. "Да, здесь в городе живет мисс Кемп, она иногда пускает к себе жильцов. Но мисс Кемп очень строгая, она пускает только хороших людей. A Monsieur хороший?" Все это сопровождалось самой лукавой улыбкой. На это Monsieur заявляет, что достаточно пять минут поглядеть в эти прекрасные глаза, чтобы сразу сделаться святым. Мнение Monsieur вызывает добродушный смех и недоверие, тем не менее ему сообщают адрес мисс Кемп, и он отправляется туда, снабженный рекомендацией своей случайно приобретенной приятельницы-француженки.

   Мисс Кемп была старая дева. Она жила за церковью, в треугольном домике, который стоял посредине большого, поросшего зеленой травой двора. На вид она была очень пожилая женщина с живыми глазами и острым подбородком. Она осмотрела меня с ног до головы и выразила предположение, что я приехал в город искать работу.

   - Нет,- ответил я,- я приехал сюда играть. Я актер.

   - А! - протянула мисс Кемп. Затем строго спросила: - Вы женаты?

   Я отверг такое предположение с презрением.

   После этого хозяйка любезно пригласила меня войти в комнату, и мы скоро сделались друзьями. Я умею ладить со старухами. После молодых девушек я больше всего люблю старух.

   К тому же мисс Кемп была очень симпатичная женщина. Несмотря на то что она была старая дева, она относилась ко мне с такой материнской заботливостью, точно наседка к своим цыплятам. Я хотел было сейчас же отправиться на вокзал за корзиной и купить в лавке котлету, но такое мое намерение как будто испугало ее.

   - Что вы, что вы, мое дитя, бог с вами,- сказала она,- идите снимайте свои мокрые сапоги, я пошлю за вещами.

   Я с радостью исполнил желание хозяйки, снял пальто и сапоги и удобно уселся в кресле у камина, обернув ноги теплым пледом, между тем как мисс Кемп засуетилась с ложками и тарелками, накрывая на стол и приготовляя чай.

   К сожалению, мне только одну неделю пришлось пожить у мисс Кемп, потому что наша труппа переехала в другой город, но я долго еще не забуду эту милую маленькую старушку с суетливым характером и прекрасным, добрым сердцем. Я вижу, как сейчас, чистую комнату с простым камином, перед которым лежит, растянувшись на полу, и греется старый ленивый кот. Старомодная лампа бросает из-под абажура мягкий свет на стол, за которым, повернувшись лицом к камину, сидит в высоком кресле маленькая старушка с неизменным вязаньем и раскрытой Библией на коленях. Быть может, эту картину можно видеть, и дай Бог, чтобы она не изменилась еще многие годы.

   Одно из двух: или мне всегда везло на хороших хозяек, или же к этим несчастным женщинам относятся несправедливо и понапрасну нападают на них. Мне много пришлось иметь с ними дела, и, в общем, я пришел к убежденно, что они очень добрые, обязательные и совсем не алчные до денег. В особенности это можно сказать про провинциальных хозяек; что же касается лондонских, то они действительно не так симпатичны, как их провинциальные сестры, но все же непохожи на тех фурий и ведьм, какими их обыкновенно представляют. Конечно, они имеют свои недостатки.

   Например, здорово ругаются со своими горничными (но ведь и горничные такой народ, с которым нельзя не браниться), постоянно предлагают изжарить котлеты и говорят так много, что смело могли бы поспорить с любым членом ирландского парламента. Они пристают к вам со всеми своими заботами и не дают вам завтракать, пока вы их не выслушаете до конца. Они никогда не устают рассказывать вам историю про своего неблагодарного родственника, причем вытаскивают из комода целую пачку писем и заставляют все их перечитать. Затем они до смерти надоедают вам рассказами про одного благородного молодого человека, бывшего когда-то их жильцом. Этот молодой человек был, очевидно, до глубины души растроган добротой и заботливостью своей хозяйки и много-много раз повторял ей со слезами на глазах: "Ах, миссис та