Джером Джером Клапка - Энтони Джон

   Дж. К. Джером

   Джером Дж. К. Трое в лодке, не считая собаки; Трое на четырех колесах; Дневник одного паломничества; Наброски для повести; Они и я; Энтони Джон: Повести; На сцене и за кулисами; Первая книжка праздных мыслей праздного человека; Вторая книжка праздных мыслей праздного человека; Третья книжка праздных мыслей праздного человека; Наброски синим, серым и зеленым; Ангел, Автор и другие; Разговоры за чайным столом: Рассказы / Пер. с англ.

   М.: Престиж Бук, 2010.

   OCR Бычков М. Н.

  

   Энтони Джон Стронгсарм - не смешивать с его отцом, которого звали Джон Энтони - родился в глухой улице Мидлсбро приблизительно за сорок пять лет до того момента, когда было начато настоящее повествование. Первые полминуты своей жизни он лежал на вытянутой руке миссис Плумберри, не двигался и не дышал. Очень молодой врач нервничал, потому что он впервые принимал роды самостоятельно и не знал, за кем смотреть - за ребенком или за матерью, и бессознательно отдал предпочтение второй. Он угадывал, что в бедных кварталах Мидлсбро детей было очень много и что они обычно не являются такими уж желанными. Мать, женщина с толстыми щеками и тонкими губами, лежала с закрытыми глазами, конвульсивно теребя руками простыню. Доктор наклонился над нею, нерешительно вертя в руках шприц.

   Тут он услышал позади себя два громких шлепка и после второго - рев, правда, слабый, но ясно выражавший негодование. Доктор повернул голову. Ребенок энергично двигал ножонками.

   - Вы всегда так поступаете? - спросил он.

   Он был с самого начала рад, когда узнал, что миссис Плумберри будет помогать ему, так как он знал ее как опытную акушерку.

   - Это им помогает,- объяснила мистрис Плумберри,- я думаю, они не любят шлепки и хотят об этом заявить, а перед тем как завыть, они должны набрать воздуху в легкие.

   Она была женой фермера из пригорода и занималась практикой только в зимние месяцы. Остальное время, по ее словам, посвящала свиньям и курам. Она любила всяких животных.

   - Это инстинкт борьбы за существование,- предположил доктор.- Курьезно, как рано он начинает проявляться.

   - Если он вообще проявляется,- добавила миссис Плумберри, продолжая свою работу.

   - Разве он не всегда проявляется? - удивился молодой доктор.

   - Нет, не всегда,- ответила миссис Плумберри,- некоторые спокойно лежат и ждут смерти. В прошлом марте я потеряла четырех щенят из помета в одиннадцать штук. Эти четверо лежали утром, когда я пришла, и как будто вовсе не интересовались своей судьбой, остальные их задавили.

   Ребенок теперь удобно лежал на широкой руке миссис Плумберри, сложив ручки и мирно дыша. Доктор посмотрел на него и улыбнулся.

   - Кажется, теперь он начал хорошо дышать,- сказал он.

   Миссис Плумберри подняла веко ребенка большим и указательным пальцами и снова опустила его. Ребенок ответил сильным пинком ноги.

   - У него замашки энергичного человека; надо надеяться, что он таким и останется. Не будет ли лучше положить его к матери, так через полчаса?

   Женщина с закрытыми глазами вероятно, услыхала, что говорили, и попробовала поднять руки. Доктор опять наклонился над нею.

   - Я думаю, это будет возможно,- ответил он,- делайте, как вы найдете нужным. Я вернусь через час или около этого.

   Доктор начал надевать свое широкое пальто. Он посмотрел на женщину, лежавшую в кровати, на бедную комнату и на грязную улицу за окном.

   - Я иногда удивляюсь, почему женщины не бастуют в этом отношении. Чего они ждут хорошего?

   Эта мысль неоднократно приходила и в голову миссис Плумберри, так что она не была поражена настолько, насколько следовало бы.

   - Каждая женщина,- сказала она,- ждет, что именно ее отпрыск влезет на спину другим.

   - Возможно,- согласился молодой доктор. Он тихо закрыл за собою дверь. Миссис Плумберри подождала, покуда женщина на кровати открыла большие глаза, и положила ей тогда в руки ребенка.

   - Помогите ему, если он долго не будет брать грудь,- посоветовала миссис Плумберри, оправляя простыню.

   Ребенок что-то проворчал и принялся за работу.

   - Я так хотела, чтобы у меня был мальчик,- прошептала женщина,- он мог бы помогать в мастерской.

   Она покрепче прижала ребенка к своей бледной груди и снова прошептала:

   - Я бы хотела, чтобы он был сильным: слабому так трудно жить.

   За всю свою практику миссис Плумберри не видала, чтобы ребенка было так трудно отнять от груди. Если бы он имел дело только со своей матерью, трудно было бы сказать, чем бы это кончилось. Но миссис Плумберри всегда интересовалась своим делом не только с материальной стороны и привыкла помогать роженицам до тех пор, покуда была еще нужна. Сама миссис Плумберри сознавалась, что ей пришлось приложить силы, но когда ребенок почувствовал, что имеет дело с кем-то более сильным, чем он сам, он внезапно уступил и перенес всю свою энергию на соску,- характерно, что и в будущей своей жизни Энтони вел себя совершенно так же. Характерно и то, что, чувствуя себя побежденным, он не питал вражды к победителю.

   - Ты умеешь проигрывать ставку,- сказала миссис Плумберри, когда ребенок, не протестуя, принял резиновую соску, вложенную ему в рот, и улыбнулся.- Это значит, что ты будешь уметь и побеждать, так всегда бывает.

   Она наклонилась и поцеловала его, а поцелуй был для миссис Плумберри довольно необычным признаком волнения.

   Природа, вероятно, допустила ошибку, когда позволила, чтобы Энтони, сын узкогрудого отца и плоскогрудой матери, сделался таким сильным и здоровым. Он никогда не плакал, если что-нибудь было не по нему (все и во всех случаях должно было делаться по его желанию) - зато он орал громким и высоким голосом. Днем было легко успокоить его, он мог сколько угодно барахтаться, смеяться и поколачивать ручонками всякую щеку, до которой только мог достать. Но ночью с ним было трудно справиться. Отец постоянно разражался проклятиями. Разве можно было работать днем, если каждую ночь приходилось не спать? Остальные по крайней мере только ревели. Это не мешает мужчине спать. ("Остальные" были две девочки. Первая умерла, когда ей минуло три года, вторая прожила всего несколько месяцев.)

   - Это потому, что он очень сильный,- объяснила мать,- это полезно для легких.

   - А для моего больного сердца это полезно? - проворчал муж.- Ты совсем не думаешь обо мне. Теперь все для него.

   Женщина не ответила. Она знала, что это правда. Он был хорошим человеком, работящим, непьющим и по-своему добрым. Ее родные вместе с ней думали всегда, что она поступила правильно, выйдя за него замуж. Она была раньше прислугой и не могла мечтать о чем-то исключительном. Семья Стронгсарм когда-то была состоятельной, ходили слухи, что некоторые члены семьи хорошо жили в колониях, муж и жена постоянно питали надежду, что какой-нибудь отдаленный родственник умрет вдалеке и оставит им свое состояние. Но в остальном будущее не обещало ничего иного, как тяжелую борьбу за выживание. Он был механиком и имел свою мастерскую. В Мидлсбро нашлось бы много работы, но Джон Стронгсарм принадлежал к числу тех неудачников, которые никак не могут устроиться. Он изобрел кое-какие мелочи, некоторые из его изобретений обогатили, но не его, а других.

   - Если бы только я мог доказать свои права. Если бы только существовала справедливость на свете. Если бы меня не ограбили и не надули...

   Маленький Энтони Джон, как только стал понимать, привык к таким фразам, которые постоянно повторялись резким голосом и обыкновенно заканчивались кашлем. Отец при этом подымал руки, как будто призывая кого-то, кого он, должно быть, видел сквозь потолок темной, неопрятной мастерской, где все вещи, казалось, имели свое место на полу, и где отец постоянно искал что-то и не находил.

   Он был большим, добрым ребенком. Если бы у него был достаток, его могла бы полюбить любая женщина, она бы прощала ему его беспомощность. Но беднякам не нужна слабость, они ее не прощают. Ребенок инстинктивно понимал, что мать презирала этого мечтателя, вечно чего-то боявшегося, но, если он со своими вопросами и просьбами обращался к матери, то любил больше отца. Запущенная мастерская с огромным горном была его детской. Он страшно веселился, когда отец, отложив в сторону инструмент, через минуту никак не мог его найти. Ребенок некоторое время следил за отцом, как тот кидался из стороны в сторону и повсюду рыскал, ища потерянное, потом соскакивал со своего сиденья и вручал отцу нужный предмет. Скоро отец стал обращаться к нему за помощью.

   - Не помнишь ли ты случайно, куда я положил вчера небольшое железное колесико, вот такое? - спрашивал он.

   Джон, взрослый мужчина, никак не мог начать своей работы без колесика, но минуту спустя Энтони, ребенок, уже держал в руках потерянный предмет. Однажды Джон должен был отлучиться на целый день. Когда он вечером зашел в мастерскую, он был несказанно изумлен. Верстак был вычищен, и над ним в полном порядке были размещены все инструменты. Он еще не успел прийти в себя от изумления, как дверь бесшумно отворилась, и в ней появилась смеющаяся рожица. У Джона выступили на глазах слезы, стыдясь их, он тщетно начал искать носовой платок. Ребенок сунул ему в руки кусок чистой материи и засмеялся.

   В продолжение многих лет ребенок не подозревал, что свет состоит не только из грязных улиц и вонючих дворов. Существовала еще площадь, которую называли рыночной, здесь мужчины бранились и божились, женщины торговались и спорили, телята мычали, свиньи хрюкали. А дальше виднелся пустырь с утоптанной травой, за которым высокие трубы выплевывали дым. Но иногда, в те дни, когда по утрам отец больше обыкновенного проклинал судьбу и вздымал руки к потолку мастерской, мать исчезала на несколько часов и возвращалась с вкусными вещами, завернутыми в коричневую бумагу. А по вечерам отец и мать восхваляли и превозносили кого-то, кто находился очень далеко.

   Ребенок был в недоумении, кто бы мог быть этот далекий кто-то. Он удивлялся, зачем отец искал справедливости у того, кто жил по ту сторону потолка мастерской, существо, обитавшее там, было, очевидно, глухо, как камень, между тем мать никогда не возвращалась с пустыми руками оттуда, куда ходила одна.

   Однажды вечером Энтони услыхал где-то поблизости звуки пения и тамбурина, он открыл дверь мастерской и выглянул. Около полудюжины мужчин и женщин окружали кого-то, кто произносил речь.

   Говорила женщина, и говорила она о ком-то, кого звали Бог. Он жил где-то далеко и высоко. И все хорошее исходило от него. Она еще говорила о том, насколько он велик и всемогущ, и как все должны бояться его и любить. Но Энтони вспомнил, что он оставил за собой открытой дверь мастерской и кинулся обратно. Немного позже люди прошли мимо мастерской, и Энтони слыхал, как они пели и призывали восхвалять Бога, от которого идут все блага. Тамбурин заглушил конец песни.

   Значит, мать ходила к Богу. Когда она возвращалась, нагруженная вкусными вещами, разве она не говорила, что ей приходится ходить далеко и подыматься высоко? На следующий год она возьмет его с собою, когда ноги у него окрепнут. Он ничего не сказал ей о своем открытии.

   Миссис Плумберри делила детей на две категории: на детей, которые разговаривали и не слушались, и на детей, которые слушались и держали свои мысли про себя. Но однажды, когда мать взяла свою единственную шляпу и надела ее перед зеркалом, засиженным мухами, он пошел за нею. Она обернулась. Он спустил с колен свои чулки, показывая пару сильных ног. Хотя он был еще ребенком, он никогда не произносил лишних слов. Он только сказал: "Пощупай".

   Мать вспомнила свое обещание. Как раз был хороший день, насколько можно было судить об этом сквозь городской дым. Она послала его одеться в лучшее платье, и потом они пошли вместе. Она была поражена, насколько на мальчика подействовала прогулка. Такого она не ожидала.

   Путь был, несомненно, далекий, но ребенок как будто не замечал этого. Они оставили за собою дым и копоть города. Медленно поднялись в гору посреди чудной местности. Женщина изредка говорила о чем-то, но ребенок не слыхал ее. В конце пути они оказались перед изгородью, которая была открыта, и очутились в саду.

   И внезапно они оказались перед "ним". Мать маленького Энтони была очень взволнована. Она о чем-то говорила, заикаясь и повторяя одни и те же слова. Она сорвала фуражку с головы сына и вертела ее зачем-то в руках. "Он" оказался пожилым джентльменом, одетым довольно просто. У него были бакенбарды и густые усы, и он ходил, опираясь на трость. Он погладил Энтони по голове и дал ему шиллинг. Он называл мать Энтони "Нелли" и выразил надежду, что ее муж вскоре найдет себе работу. Затем он сказал, что она знает дорогу, снял кепи и исчез.

   Ребенок остался ждать в большой и чистой комнате. Женщины в белых платках на голове ходили взад и вперед, и одна из них принесла ему молока и великолепных вещей для еды, а немного позже вернулась мать, неся более объемистый пакет, нежели всегда, и он пошел за ней. Только тогда, когда они вышли за изгородь, ребенок прервал молчание.

   - Он выглядит не очень знаменито,- сказал он.

   - Кто? - спросила мать.

   - Бог.

   Мать даже уронила сверток, хорошо, что он упал на мягкую землю.

   - Что за глупости в голове у этого ребенка! - воскликнула она.- При чем тут Бог?

   - Разве мы не от него получаем все эти прекрасные вещи?

   Он указал пальцем на сверток. Мать подняла сверток:

   - Кто тебе об этом говорил?

   - Я это слыхал,- сказал ребенок,- тут одна женщина говорила, что все хорошее от Бога. Разве это не так?

   Мать взяла его за руку, и они пошли рядом. Некоторое время она молчала.

   - Это был не Бог,- сказала она в конце концов,- это был сэр Уильям Кумбер. Я здесь раньше служила.

   Она снова замолчала. Сверток казался тяжелым.

   - Впрочем, действительно, до некоторой степени это нам Бог посылает,- объяснила она,- он делает сэра Уильяма добрым и щедрым.

   Ребенок через некоторое время спросил:

   - Но это ведь его вещи, не правда ли? Они ведь принадлежат сэру Уильяму.

   - Да, но их дал ему Бог.

   - Почему же Бог не дал их нам? - спросил мальчик.- Он нас, значит, не любит?

   - Ну, я не знаю,- ответила женщина,- не задавай так много вопросов.

   Обратный путь показался значительно более длинным. Мальчик не протестовал, когда его послали спать раньше обычного. Ему снилось, будто бы он ходил взад и вперед по большой комнате и искал Бога. Все казалось, что вот он увидит Его вдали, но каждый раз как он приближался к Нему, Бог превращался в сэра Уильяма Кумбера, который гладил его по голове и давал шиллинг.

  

   Был у Энтони дядя, была и тетя. Джозеф Ньют с улицы Муренд-лайн в Мидлсбро был единственным оставшимся в живых братом мистера Стронгсарма. Он женился на женщине, которая была старше его. Она служила в баре, но была степенной девушкой, а после свадьбы сделалась чрезвычайно набожной.

   Особенно хвастаться такими родственниками было, правда, нечего. Мистер Ньют был любителем собак, он говорил про себя, что он атеист, его друзья не знали точно, стал ли он атеистом по убеждению или из любви к охоте. Молодые священники обычно начинали свою карьеру в Мидлсбро попытками обратить его в веру, но никому это еще не удалось. Его жена давно уже считала мужа обреченным на муки ада. Единственное, о чем она заботилась,- это о том, чтобы предоставить ему в жизни удобства и покой, поскольку это было возможно. С точки зрения Энтони Джона, неминуемая и страшная судьба, ожидавшая его дядю, вызывала к нему несомненный интерес и придавала ему даже некоторую важность: ни в каком другом отношении мистер Ньют не мог представлять интереса. Мальчик слыхал о существовании ада. Очень неприятное место, куда отправляются дурные люди после смерти. Но дядя, с его вечно мигающими глазами и громким смехом, никак не производил впечатление дурного человека.

   - Что, дядя очень-очень злой человек? - спросил Энтони однажды свою тетку.

   - Нет, он совсем не злой,- ответила тетка решительным тоном,- он лучше девяти человек из десяти, которые мне встречались.

   - Так почему же он пойдет в ад?

   - Он не должен был бы пойти, если бы сам этого не хотел,- ответила тетка.- Если бы он только мог поверить, он был бы спасен.

   - Поверить чему? - спросил Энтони Джон.

   - О, у меня нет времени толковать с тобой об этом,- ответила тетка: она воевала с плитой.- Поверить в то, что ему говорят.

   - А кто ему говорит?

   - Все,- объяснила тетка.- Я сама ему говорила, покуда не устала. Не задавай так много вопросов. Ты сделаешься таким же дурным, как он.

   Ему было очень грустно думать о том, что дядя пойдет в ад. Почему бы ему не поверить в то, во что все верят, что бы это ни было?

   Через несколько дней, вечером, тетка ушла в церковь. Дядя сидел у камина и курил трубку, перед ним сидел старый пес Симон и смотрел на него влюбленными глазами. Был прекрасный случай поговорить по душам.

   Энтони вложил свою ручонку в огромную дядину лапу.

   - Почему бы тебе не поверить? - спросил он.

   Дядя повернул к нему свои маленькие мигающие глазки.

   - Поверить во что? - спросил он в ответ.

   - Во что все верят,- ответил мальчик.

   Дядя покачал головой.

   - Ты бы им не верил,- сказал он,- они сами верят не больше, чем верю я. Они это только говорят, потому что думают за это что-нибудь получить.

   Дядя наклонился за кочергой и помешал огонь.

   - Если бы они верили во все то, о чем говорят,- продолжал он,- наш мир имел бы совершенно другой вид. Я им всегда объяснял это, и вот именно на это-то они никогда не умели ответить и никогда и не сумеют ответить.

   Он положил кочергу на место и снова повернулся к мальчику.

   - Ты все это в свое время услышишь, мой милый,- сказал он.- "Люби ближнего, как самого себя", "делай другим то, что бы ты хотел, чтобы другие тебе делали", "продай все свое достояние и отдай его нищим" - вот что им говорит Бог. А ты видел когда-либо, чтобы они это делали?

   Мальчик рассмеялся веселым, звучным смехом.

   - Знаешь, старый Симон гораздо разумнее их.- Он погладил и потрепал косматую голову, лежавшую на его колене.- Он знает, что было бы нехорошо смотреть на меня, как будто он меня любит, и потом не сделать того, что я ему скажу.

   Он набил свою трубку и закурил ее.

   - Я готов был бы поверить, если бы увидел, что они действительно верят,- добавил он.

   Энтони Джон любил посещать низенький домик в Мурэнд-лайн. Его мать очень опасалась последствий этих посещений, но миссис Плумберри смотрела на дело иначе, она говорила, что тот, кто громче всех кричит, не всегда еще самый опасный человек.

   - У мальчика лошадиные мозги,- говорила миссис Плумберри,- и если Эмили Ньют не знает ничего о небе и о том, как туда попасть, то это вообще не заслуживает разговора, насколько я понимаю. Из них двоих он, пожалуй, менее способен сделать что-нибудь дурное, хотя не сделает и много хорошего.

   Собаки были главным развлечением для Энтони Джона. Ему никогда не позволяли играть на улице с соседскими детьми. Впервые он узнал, что такое игра, в конце дядиного сада, где стоял снятый с колес старый железнодорожный вагон. Дядя как-то взял племянника туда с собою. Там жил прежде всего старый Симон, крепкая и сильная овчарка. Остальные появлялись и исчезали, но старого Симона дядя не продавал. Следующий по старшинству обитатель вагона был мохнатый ретривер, сука, она была главной помощницей старого Симона, всегда готовая вступиться, когда нужно было пресечь драку. Замечательно, как обе собаки тонко чувствовали момент, когда игра превращалась в грызню. Но тогда уже нельзя было терять ни минуты. Бесс была всегда готова, но она никогда не вмешивалась, покуда Симон не издаст совершенно особого лая, который должен был показать, что он в ней нуждается. Он привык не звать ее, если мог справиться один.

   - Никогда не приглашай женщину принять участие в драке, которую можешь завершить сам,- сказал хозяин.- Женщина никогда не знает, когда ей остановиться.

   В тот день, когда Энтони Джон впервые посетил Бесс, она была в добром расположении духа и радушно принимала посетителей. Ее четыре щенка как раз вступили в тот возраст, когда можно начать бороться друг с другом. Мать была непомерно горда, и ей очень хотелось похвастаться своими детьми. Они скопом набросились на Энтони Джона. Дядя уголками глаз наблюдал за ним. Но мальчик только рассмеялся и начал теребить щенков; это были терьеры самого разнообразного вида; их выращивали как умных и сильных псов, а не как премированных красавцев, их покупали главным образом владельцы небольших ферм, которыми они были нужны как сторожа и как истребители крыс, при этом предпочиталась сила, но не происхождение. Специальностью своей мистер Ньют считал бульдогов, для которых у него была и специальная клиентура в лице окрестных горняков. Бульдоги жили в обособленном углу вагона, и раз или два раза в неделю мистер Ньют бросал им одну на всех мясистую кость, после чего, облокотившись на ограду собачьего помещения, внимательно следил за собаками. Та собака, которая чаще других схватывала кость, оставляя остальных голодными, была предметом его особых забот. Дядя ласкал и гладил эту собаку, припасал для нее самые лакомые куски.

   Собаки скоро привыкли к мальчику и встречали его радостным лаем. Он охотно ходил вместе с ними на четвереньках и валялся в соломе. Было так приятно чувствовать на себе мягкие собачьи лапы и ощущать прикосновение к рукам и к лицу холодных носов. Устраивались замечательные поединки: собаки пытались таскать мальчика за волосы и грызть его ноги, а он хватал их за пушистые уши и всей пятерней зарывался в мягкую шерсть. Сколько смеха, лая, рычанья было в такие минуты!

   Жизнь в старом, низком вагоне была прекрасна, можно было дать волю своим ногам и своим легким, и никому это не казалось странным.

   Но иногда, без всякого повода, веселая игра грозила превратиться в серьезную драку. Укусы делались болезненнее, и в обычном собачьем рычании слышалась угроза. Мальчик вскакивал с диким криком, сжимал кулаки, и вся компания была готова начать драку. Тогда старый Симон моментально оказывался тут как тут. Он никогда не рассуждал. Косматая голова двигалась с такой быстротой, что никто не знал, где она очутится в следующую секунду. Симон быстро создавал внушительное расстояние между собою и кольцом окружавших его разъяренных морд, но, правду сказать, никто не отваживался нарушать создавшийся паритет сил. Часто мальчик был недоволен вмешательством старого Симона и охотно бросился бы сам на ту собаку, которую ему хотелось одолеть, но он мог хитрить сколько угодно,- огромный пес, справиться с которым было невозможно, ни за что не хотел пропускать мальчика. Пять минут спустя все были снова друзьями и зализывали друг другу раны. Старый Симон лежал где-нибудь поблизости и делал вид, что спит.

   Выдался плохой год. Целый ряд мелких предприятий должен был остановиться. К тому же началась забастовка среди горняков, и нищета постепенно увеличивалась в округе. Миссис Ньют воспользовалась этим и приобрела по случаю надгробный камень. Он был заказан одним рабочим для могилы его матери, но, когда началась забастовка, монументщик потребовал платы за проданный в рассрочку камень и, так как текущий взнос не поступил, камень остался у мастера. К несчастью, на камне уже была высечена надпись: "памяти Милдред", а имя Милдред было не особенно распространено в Мидлсбро.

   Случайно оказалось, что было как раз имя миссис Ньют, хотя она обычно пользовалась своим вторым именем - Эмили. Прослышав об истории с памятником, миссис Ньют вызвала монументщика и, умело использовав его затруднительное положение, купила памятник приблизительно за треть стоимости. Она велела добавить свою фамилию и оставила только место для даты смерти. Памятник был довольно внушительный, и миссис Ньют им очень гордилась. Она часто ходила любоваться на него в мастерскую и однажды взяла с собою Энтони.

   - Как печален мир,- призналась она Энтони Джону, стоявшему в умилении перед памятником, на котором теперь был высечен стих, говоривший о том, что Милдред Эмили Ньют отправилась из мира юдоли в царство бесконечной радости.

   - Ты не можешь себе представить, как мне было бы горько покинуть этот мир,- прибавила она.

   Потом ее заботой стала могила. Ей очень нравилось одно место, под плакучей ивой. Оно принадлежало булочнику, который купил его, узнав от доктора, что у него больное сердце. Но теперь, когда началась безработица среди текстильщиков и забастовка у горняков, он нуждался в средствах, миссис Ньют очень надеялась, что предложение небольшой суммы наличными склонит булочника продать место.

   Зима обещала много горя беднякам Мидлсбро. Стачка углекопов только что закончилась, как начались волнения на сталелитейных заводах. Где-то, на другой стороне земного шара, случился неурожай. Хлеб рос в цене с каждым днем, и на улицах можно было встретить много угрюмых и вытянувшихся физиономий.

   Дядя отправился куда-то для того, чтобы продать терьера. Тетка сидела у плиты и вязала. Маленький Энтони зашел, чтобы погреться перед тем, как идти домой. В железнодорожном вагоне, где было много питомцев, было холодно. Он сидел, обняв колени руками.

   - Почему Бог не прекратит ее? - спросил он внезапно. Его познания несколько расширились с того дня, когда он подумал, что сэр Уильям Кумбер был Богом.

   - Прекратит что? - спросила тетка, продолжая свою работу.

   - Забастовку. Почему он не приведет все в порядок. Значит, он не может?

   - Конечно, он может,- объяснила тетка,- если он захочет.

   - А почему же он не хочет? Разве он не хочет, чтобы все были счастливы?

   Оказалось, что Бог и хотел бы, но для этого имелись препятствия. Мужчины и женщины дурны, дурны от рождения, все дело в этом.

   - Но почему же мы родились дурными? - настаивал мальчик.- Разве нас создал не Бог?

   - Ну, конечно, Бог. Бог создал все на свете.

   - Почему же он нас не сделал добрыми?

   Оказалось, что он нас сделал добрыми. Адам и Ева были вначале добрыми. Если бы только они остались добрыми, если бы не ослушались Господа Бога, съев запрещенный плод, все бы мы были до сего дня добрыми и счастливыми.

   - Он был первым мужчиной, не правда ли? Адам-то? - спросил мальчик.

   - Да, Бог создал его из праха и увидел, что он добрый.

   - А когда это было? - спросил он.

   Тетка точно не помнила.

   - Давно.

   - Лет сто назад?

   - Нет, раньше. Тысячи и тысячи лет тому назад.

   - Почему бы Адаму не извиниться? Бог бы его простил.

   - Поздно,- объяснила тетка,- он уже совершил проступок.

   - А зачем же он съел, если был добрый и Бог сказал ему, чтобы он не ел?

   Ему объяснили, что дьявол смутил Адама или, вернее,- Еву. Впрочем, это безразлично, раз дело касается потомков того и другого.

   - Но почему Бог допустил, чтобы дьявол смущал его, или ее, это все равно? Разве Бог не все может? Почему он не убил дьявола?

   Миссис Пьют смущенно посмотрела на свое вязание. Разговаривая с Энтони Джоном, она забыла считать петли. Кроме того, Энтони Джону было пора идти домой. Мать наверное уже беспокоится. Хотя миссис Пьют не любила делать визиты, она направилась через два дня к матери Энтони. Случайно туда зашла и миссис Плумберри, чтобы посплетничать и выпить чашку чая. Тетка высказала уверенность в том, что Энтони сейчас очень нужен отцу в мастерской.

   Вечером мать заявила ему, что они с отцом решили, что ему пора узнать все то, что полагается знать о Боге, о душе. Она высказала это не в таких именно словах, но смысл был такой. В следующее воскресенье он пойдет в церковь, там имеются джентльмены и леди, которые все это хорошо знают, даже лучше тетки, они ответят на все его вопросы и ему все станет совершенно ясно.

   В воскресной школе все встретили его приветливо и радушно. Тетка успела подготовить почву, и все приветствовали его как благодарный материал. Особенно понравился Энтони молодой человек с аскетическим лицом и длинными черными волосами, которые он привычно поглаживал рукою. Была там и полная молодая женщина с замечательно добрыми глазами, которые внезапно останавливались на нем и ласкали его, даже во время пения гимна. Но особой пользы они ему не принесли.

   Мальчика уверяли, что Бог нас очень любит и желает, чтобы мы были добры и счастливы. Но все-таки ему не объяснили, почему Бог проглядел дьявола. Бог, оказывается, не сказал Адаму ни одного слова по поводу искусителя, ни разу даже не предупредил его. Энтони Джону казалось, что змей так же обманул Бога, как и Адама с Евой. Также ему казалось, что нечестно возлагать всю ответственность за непредвиденную катастрофу на Адама и Еву, так же нечестно и то, что он, Энтони Джон, появившийся на свет много тысяч лет позже и не имевший, по-видимому, никакого отношения ко всему этому делу, должен нести ответственность за чужой проступок.

   Нельзя сказать, чтобы он был очень обижен за себя, но было сознание, что это нечестно.

   Когда мать впервые отпустила его одного на улицу, то предупредила, что там полно злых мальчишек, которые могут вытащить у него деньги, вследствие этого предупреждения Энтони зорко следил за всеми встречными мальчиками и, когда заметил двух мальчиков, у которых могли быть дурные намерения, то принял меры предосторожности и некоторое время шел в непосредственной близости от полисмена. Он думал, что и Адам поступил бы таким же образом. Ему рассказали, что потом Бог очень скорбел за нас и исправил все, допустив, чтобы его единственный сын умер, искупляя людские грехи. Это была прекрасная история, которую ему поведали об Иисусе, Сыне Божием. Он очень удивился, кому могла прийти в голову такая мысль, и решил, что, вероятно, об этом впервые подумал маленький мальчик Иисус и что он убедил Бога разрешить ему сделать это. По крайней мере Энтони не сомневался в том, что он сам именно так и поступил бы. Если бы он смотрел с неба на бедное человечество там внизу, ему бы сделалось так больно за него.

   Но чем больше он об этом думал, тем труднее ему было понять, почему Бог, вместо того чтобы только прогнать дьявола с неба, не покончил с ним навсегда. Он мог бы быть тогда спокоен.

   Вначале учителя поощряли его вопросы, но позже переменили свои взгляды и сказали ему, что он лучше поймет все это, когда вырастет большой, пока же он не должен об этом думать, а должен только слушаться и верить.

  

   Мистер Стронгсарм лежал больной. Ему всегда так везло. Целые недели он обивал себе пятки, бродя по мастерской и проклиная судьбу, которая не посылала ему заказов. И вот судьба - неисправимая шутница - постучала в двери мастерской десять дней тому назад с заказом, который обеспечивал ему работу на целый месяц, а через неделю та же судьба уложила его в постель с плевритом. Ему сказали, что если он будет спокойно лежать, а не воздевать руки, роняя по десять раз в день одеяло на пол, то скоро поправится. Но что было хорошего в таких разговорах? Что из этого могло выйти? Если бы заказ был выполнен, то пошли бы другие заказы, а это поставило бы его на ноги. Теперь же заказ будет передан другому. Миссис Стронгсарм теперь чаще ходила в большой дом и возвращалась оттуда с оранжерейным виноградом. Миссис Ньют пришла как-то с целой корзиной. Они с мужем и хотели бы сделать больше, но времена были тяжелые. Даже верующим приходилось нелегко. Миссис Ньют призывала смириться.

   Было четвертое утро после того, как слег мистер Стронгсарм. Энтони, надев для тепла отцовский пиджак, тщетно старался разжечь кухонный очаг, покуда мать хлопотала в спальне. Ему как раз удалось разжечь пламя, небольшой огонек заплясал на дровах и начал рисовать фантастические тени на выбеленной стене кухни. Оглядевшись, мальчик увидал очертания скорченного домового с тоненькой головой. Энтони помахал руками, домовой ответил тем же, но гигантским жестом. Из очага, который теперь был за спиной, раздался хруст, наверное, именно так должен смеяться нечистый. Мальчик, подняв полы длинного отцовского пиджака, начал плясать, и длинные ноги домового заходили, как бешеные. Вдруг открылась дверь, и в ней остановилась самая странная фигура, которую только можно себе представить. Незнакомец был малого роста, с кривыми ногами и длинной бородой. На голове у него была остроконечная шапка, а через плечи была перекинута веревка, приделанная к палке. Без всякого сомнения, это был король гномов. Он сбросил с плеч веревку и вытянул руки. Мальчик бросился к нему. Как тот плясал! Его небольшие кривые ножки мелькали, как молнии, и его руки казались такими сильными, что он мог бы подбрасывать Энтони одной рукой и ловить другою. Маленький огонек в очаге тянулся все выше и выше, как будто хотел получше рассмотреть плясуна. Голос нечистого затрещал еще сильнее, и тени на стене так встрепенулись, что вдруг упали на пол.

   Мать крикнула из другой комнаты, вскипел ли чайник, в это время огонек потух.

   Голос замолк. Тени побежали вверх, к трубе, и свет ворвался в дверь.

   Энтони ничего не ответил матери. Он стоял и протирал глаза. Подумалось, что давно пора быть в постели. Король гномов крикнул в соседнюю комнату, что чайник закипит через пять минут. Миссис Стронгсарм, услышав незнакомый голос, вышла в кухню. Она нашла своего сына все еще протирающим себе глаза. Король гномов сложат аккуратно на решетке очага тщательно подобранные поленья и дул на них, оживляя огонь. Он держал одну руку перед своей огромной бородой, чтобы защитить ту от пламени. Видимо, король гномов хорошо знал миссис Стронгсарм и пожал ей руку. Она посмотрела на него, словно где-то когда-то видела, или как будто слыхала о нем прежде. Ей казалось, что она рада видеть его, но не знала, почему. Вначале она немного испугалась. Но испуг прошел, когда чай вскипел. Энтони с изумлением смотрел на мать. Она была одной из тех неугомонных женщин, которые не могут оставаться без движения, хотя бы на минуту. Но теперь ее что-то околдовало. Она спокойно стояла со сложенными руками и молчала. Держала себя как гостья. Чай приготовил король гномов, он же нарезал хлеб и намазал масло. Казалось, что он знал, где что лежит. Пламя в очаге разгорелось. Обычно оно не хотело слушаться, а сегодня нашло, с кем говорить. Он пошел впереди миссис Стронгсарм в комнату больного, а она следовала за ним, как во сне.

   Энтони взобрался на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей в комнаты, и начал слушать. Король гномов разговаривал с отцом. У него был страшно низкий голос. Именно такой голос и должен быть у существа, живущего под землей. В сравнении с его басом голоса отца и матери звучали как хор терьеров, когда старый Симон задавал тон.

   И вдруг свершилось чудо. Мать засмеялась! Мальчик не мог вспомнить, чтобы когда-либо раньше слышал ее смех. Чувствуя, что творится что-то странное, он пошел обратно в кухню и вымылся под краном.

   Король гномов прожил с ними три недели. Каждое утро они с Энтони отправлялись в мастерскую. Горн разжигался вчерашними углями. Действительно, король гномов, должно быть, чувствовал себя уютно рядом с горном и наковальней. Но тем не менее Энтони всегда удивлялся его ловкости и силе. Огромные лапы, которые иногда гнули металл без помощи инструмента, чтобы сделать работу чище или не тратить попусту время, были способны посадить на место самый маленький винтик и установить на ширину волоса самый тонкий прибор. На деле он ни разу не обмолвился о том, что он король гномов. Но мальчик знал это достоверно, и лишь поднятый волосатый палец или едва заметный знак, поданный смеющимся голубым глазом, предупреждал Энтони о том, что не следует выдавать родителям своей тайны.

   Король гномов никуда не выходил. Если он не работал в мастерской, то занимался чем-нибудь дома. Действительно, если подумать, что не бывает женщин-гномов, необходимо ведь, чтобы гномы умели выполнять и женскую работу. Миссис Стронгсарм оставалось только кормить своего мужа, но даже в этом он заменял ее, когда та уходила на рынок, а по вечерам за разговорами помогал ей штопать. Казалось, что нет такой вещи, которой не смогли бы сделать эти большие руки.

   Никто не знал о его появлении. Мать в первое же утро отвела Энтони в сторонку и попросила никому ничего не говорить. Впрочем, он и так бы не сказал, даже если бы она и не просила: выдай он тайну, и король гномов никогда уже не выйдет из-под земли. Лишь спустя много дней после его ухода миссис Стронгсарм рассказала о нем миссис Плумберри, да и то под великим секретом.

   Миссис Плумберри, всегда стремящаяся помочь в беде, однажды сама с ним встретилась. Народ называл его Бродячим Петром. Миссис Плумберри поразило то, что он навестил семью Стронгсарм. Он редко появлялся в городах, но наверное слышал о несчастье. У него были какие-то тайные пути узнавать, где он нужен. Люди часто слыхали его громкий свист, особенно к вечеру, когда снег густым слоем укутывал горы. Он брал в свои большие руки больных ягнят, и те переставали стонать. И, когда в каком-нибудь отдаленном домике лежал больной мужчина или ребенок и неоткуда было ожидать помощи, добрые женщины вспоминали рассказы о нем, выходили на большую дорогу и долго вглядывались в темноту заплаканными глазами. И тогда - так говорили в народе - неизменно раздавался звук отдаленных шагов. Из темноты выплывал облик Бродячего Петра. Он оставался, покуда в нем была нужда, лечил и ухаживал или заменял больного в его работе. Он не брал никакого вознаграждения, кроме крова и пищи. При уходе он просил дать ему дневной запас пищи и клал его в свою котомку; от иных он принимал старую одежду или обувь. Никто не знал, где он живет, но если кто-нибудь заблудился в болотах, застигнутый темнотой, ему стоило только громко позвать. Бродячий Петр являлся и выводил заблудшего на дорогу.

   Говорили в народе о старом скряге, который жил где-то между скал, совершенно одинокий, если не считать такой же дикой и ворчливой, как он, собаки. Народ боялся и ненавидел его. Говорили, что у него дурной глаз и, когда корова околевала, рожая, или когда свинья поедала своих поросят, говорили, что виноват старый Майкл, старый Ник, как его называли.

   Однажды ночью старый Майкл споткнулся и упал в глубокую расщелину. Он лежал на дне со сломанной ногой в луже крови, которая текла из раны на голове. Его крики возвращались скалами обратно, и единственная его надежда была на собаку. Он знал, что собака побежала звать на помощь, так как они заботились друг о друге. Но что могло сделать животное? Собака была так же хорошо знакома всем, как он сам, и все ее совершенно так же ненавидели. Ее бы отогнали камнями от любой двери. Никто бы не последовал за ней, чтобы помочь ему. Он послал еще одно проклятье, и глаза его закрылись.

   Когда он их раскрыл, Бродячий Петр поднимал его своими сильными руками. Пес потратил свой голос не на соседей, его лай никого не разбудил. Его услышал Бродячий Петр.

   Была девушка, которая "свернула с пути", как говорили в этом крае, ее прогнали с места. Не зная, куда ей деться, она вернулась домой, хотя знала, как будет встречена, так как ее отец был жестокий человек и очень гордился своим добрым именем. Она уже одолела большую часть долгого пути, и короткий зимний день начал темнеть, когда она дошла до фермы. Как она и опасалась, отец закрыл дверь перед ее носом, и девушка пошла обратно, думая, что ей придется умереть в лесу.

   Отец, выгнав ее из дома, за ночь, однако, поборол себя и, когда забрезжило утро, зажег фонарь и отправился искать дочь. Но она исчезла.

   Когда через несколько недель она вернулась с ребенком на руках, то рассказала странную повесть. Якобы встретила какого-то чудного человека с золотыми волосами и золотой бородой, у него были добрые глаза. Он взял ее на руки, как будто она была ребенком, прижал ее к своей теплой груди и принес в какое-то обиталище между скал. Здесь он опустил ее на постель из сухого мха, и здесь родился ребенок. Она не знала, что находилась там больше месяца, ей казалось, что прошло очень мало дней. Все, что она знала, это то, что ей было очень хорошо и она ни в чем не нуждалась. Однажды он сказал ей, что все теперь обстоит хорошо и для нее, и для ребенка, и что отец ждет ее. А ночью он снова взял ее, вместе с ребенком, на руки, и утром она очутилась на опушке леса, откуда увидела ферму. И навстречу через поля к ней шел отец. Позже, когда Энтони был уже большим мальчиком, он встретил ее как-то в лесу. Ее сын уехал за море и долгое время не писал. Но она была уверена, что ему хорошо живется. Черты ее лица оставались добрыми, только волосы побелели. Про нее говорили, что она не совсем нормальна. Она каждый день совершала большую прогулку по отдаленным фермам. Дети любили ее, а она рассказывала им волшебные сказки.

   Вероятно, это она рассказала Энтони о Бродячем Петре. Он вспоминал, как сидел, поджав ноги, на скамейке и слушал, а Петр, когда не работал молотком и напильником, рассказывал о птицах и зверях, о различных интересных вещах, о жизни глубоких морей и дальних стран, о многом хорошем и о многом дурном, что случалось в прежние годы.

   Бродячий Петр рассказал Энтони и о святом Ольде. Давным-давно, когда на месте Мидлсбро еще были леса и пастбища, извилистая речка Уиндбек, которая сейчас течет черным и грязным потоком по глухим туннелям между черными стенами, била серебристым ручейком, пробивавшим себе путь через с