Чарская Лидия Алексеевна - Дели-акыз

div align="justify">   - Ну, вот еще! Я слышала, Павле говорил, что все благополучно там. Как пойдут ужинать наши, мы и прошмыгнем обе в сад. Рагим нас в десять часов на том берегу с лошадьми ждать будет. Видишь, какой любезный Абдул-Махмет, с каким нас почетом приглашает к себе в гости. А и весело же будет, Селта! И бека-Гаида поближе поглядим, так ли он хорош да богат, как о нем говорят.

   - Только бы не был в обиде на нас за Валькино угощение, - вставила татарочка.

   - Ха-ха-ха! Как он его жидкими красками тогда облил! Ха-ха-ха! - заливалась звонким хохотом Глаша.

   Вот уже несколько дней Глаша находит возможность видеться с младшим сыном Абдул-Махмета и приносит Селтонет вести от его отца, Рагим ухитряется проникать в джаваховский сад и криком иволги вызывать Глашу. В дальнем углу сада, у самого обрыва, стоит зеленая сакля, теперь давно уже нежилая, пустая. Здесь она сидит подолгу с Рагимом, и говорят, говорят о Селтонет, которую Абдул-Махмет во что бы то ни стало хочет посватать своему кунаку, беку-Гаиду. Рагим расписывает Глаше про богатство и могущество бека-Гаида, а та передает с его слов Селтонет.

   Селтонет раз навсегда решила выйти замуж за бедного офицера, Селима. Но посмотреть вблизи на богатого князя ей хотелось все-таки очень сильно. Хотелось этого и Глаше. И обе девушки ждали с нетерпением дня, когда Абдул-Махмет пригласит их на праздник к себе, в летнюю усадьбу.

   По вечерам Даня садится играть, и это лучшее время в "Гнезде Джаваха". Каждый, покончив с дневными заботами, предается отдыху. Приезжает из лагеря Селим, иногда и князь Андро. Читают получаемые открытка и письма от Нины и Гемы с дороги. Делятся впечатлениями дня.

   В эти часы Глаша всегда со взрослыми. Она вся сворачивается в клубок у ног Дани и слушает её игру. Поэтому всех удивляет сегодня то обстоятельство, что Глаши нет в кунацкой. Нет и Селты. Между тем Маруся и Маро уже давно накрыли на стол и подали ужин.

   - Где Селтонет? Где Глаша? - встревожено спрашивает Людмила Александровна.

   Маруся усмехается.

   - Оставьте их, тетя Люда. Я сейчас видела их в нашей "детской". Ха-ха! Селта, верно, что-то задумала, верно, хочет блеснуть нынче во всей своей красе. Надела праздничный бешмет, новые шальвары и обвесилась всеми своими украшениями, какие только у ней есть. Должно быть, это в честь тебя, Селим!

   Юноша вспыхивает и потупляет глаза. Он счастлив и ни минуты не сомневается в том, что именно ради него Селта побежала переодеваться. Теперь их любовь уже ни для кого не тайна. "Друг", уезжая заграницу, благословила их при всех, и все обитатели "Гнезда" поздравили их, как жениха и невесту.

   Ах, если б знал бедняга Селим, как далека была сейчас от мыслей о нем его обожаемая Селта!

   В "детской" возня делается все тише и тише.

   - Ну, вот и все! Теперь ты настоящая княгиня, Селтонет! - с восхищением оглядывая стоящую перед зеркалом татарку, говорит Глаша.

   Селтонет самодовольно улыбается. Действительно, княгиня! У кого из здешних девушек найдется такая поступь, такая величавая осанка? Вот бы пойти в кунацкую, блеснуть там за ужином, ослепить их там всех, включая сюда же и признанную всеми красавицу Даню! Да нельзя, Глаша торопит, надо идти туда...

   - Девочки! Что вы там замешкались? Ступайте ужинать! - слышится внизу лестницы голос тети Люды, и ступени лестницы, ведущей в детскую, скрипят под её легкими торопливыми шагами.

   - Все пропало! - шепчет испуганно Глаша, и так крепко стискивает пальцы своей старшей подруги, что та едва ее вскрикивает от боли. - Все пропало!

   Селтонет смущена не менее Глаши.

   Но вот лицо девочки краснеет, глаза загораются каким-то странным огоньком, она делает порывистое движение и шепчет:

   - Слушай, ты открой и скажи, что примеряла костюм. А спросят, где я, - скажи не знаешь... А как уйдет тетя Люда, незаметно сойди вниз, я буду ждать тебя у камня. Ты знаешь где...

   - Куда ты, куда?

   Но испуганный вопрос замирает на губах Селтонет. Одним скачком Глаша очутилась на подоконнике и протянула вперед худенькие руки. Под самым окошком растет молодой каштан. Его ветви упруги и гибки...

   - Дели-акыз! Безумная! Что ты делаешь?

   Но уже поздно. Глаша уже повисла в воздухе... Ветки затрещали, и девочка, беспомощно распластавшись, полетела прямо вниз, в гущу розовых и кизилевых кустов.

   Две-три колючки шиповника впились ей в руку, ногу и плечо.

   Но Глаша не издала ни звука и, потирая ушибленные и исколотые места, направилась, прихрамывая, к условленному месту. Отсюда, с большого камня, была видна вся галерейка, с выходящими в нее из кунацкой окнами, ярко освещенными в этот поздний час.

   Вдруг за спиной девочки раздался отрывистый затаенный шепот.

   - Тсс... Сердце мое, ты?

   - Фу ты, как испугала! Как незаметно подкралась, Селта! Ну, что тетя Люда? Ничего не заметила? Нет?

   - В комнату не заходила, стучала только у двери. Я сказала ей, что не хотим ужинать, что голова болит у меня, а ты уже спишь. Напрасно ты прыгала, бирюзовая, из второго этажа. Обошлось бы и так. Болит нога?

   - Э, вздор, заживет...

   - Смотри, смотри! - вдруг хватая Глашу за руку, шепчет Селтонет. - Там за рекою огонь на башне!..

   - Ну, так что же? Огню и надо быть. Значит, Рагим уже там. Ждут нас. Живее же, Селточка, живее бежим туда!

   Сердце прыгает даже у Глаши, когда она и Селтонет, раздвинув розовый куст, попадают в неглубокую яму. Отсюда начинаются ступени, а дальше подземный ход.

   - Ля иллях иль Алла, Магомет Рассуль Алла! Астафиор Алла! - шепчет набожно молитву татарка.

   Глаша энергично шагает впереди, освещая путь маленьким электрическим Фонариком, предупредительно захваченным с собой.

   - Где же змеи? Где летучие мыши? Где жабы? Куда попрятались они? Говорили, что их целая масса в этом проходе...

   - Что ты? Что ты? Молчи, бирюзовая, - испуганно лепечет Селтонет. - Алла Афды (со мною Бог). Храни нас, Аллах!

   - Ха-ха-ха! И трусиха же ты, Селта!

   Глаша смеется, но смех её звучит не весело, а как-то глухо и дико под землей. Как сыро и холодно в этом длинном подземном коридоре. Девушки идут одна за другой, держась одной рукой за стенки подземелья. Фонарик в руке Глаши достаточно ярко освещает дорогу.

   - Ай, я наступила на змею! - в ужасе взвизгивает Селтонет и вся дрожит, схватившись рукою за платье идущей впереди её Глаши.

   Девочка останавливается.

   - Змея? А ты не врешь? Вот было бы прекрасно убить змею мимоходом, - соображает Глаша и тотчас же бросает укор своей спутнице.

   - Ну, ты не на змею, а на какой-то корень наступила.

   Идут дальше. Шире и шире делается подземный коридор. Откуда-то блеснул чуть заметный, колеблющийся свет. Дохнуло свежим воздухом.

   - Сюда, сюда! - крепко схватила свою спутницу за руку Глаша и почти втащила ее в какое-то углубление, которым кончался коридор.

   - Наконец-то! - вскричал Рагим, бросаясь навстречу девушкам. - Заставили ждать. Бек-Гаид и другие давно уже собрались. Музыка играет.

   - А кони есть? На конях живо доскачем! - радостно волнуется Глаша.

   - Вот сказала! Да разве у Рагима не голова на плечах, а пустая тыква? И кони есть, и бурки принесли.

   - Эго хорошо, - нерешительно вмешалась Селтонет.

   - Садитесь скорее! Скорее! - торопил Рагим девушек.

   Те не заставили себя долго просить. Веселое настроение охватило Глашу, когда ее быстро подхватили чьи-то сильные руки и посадили в седло. За нею примостился Рагим. На другую лошадь подсадили Селтонет. Вместе с нею сел на ту же лошадь и один из слуг татар. На третью сел другой слуга.

   Тронулись. Лошади бойко помчались вперед, звонко постукивая подковами о дорожные камни. Глаша неудержимо болтала с Рагимом, Селтонет думала свою думу. Никто из девушек не смотрел, куда они едут.

   Но вдруг Глаша смолкла и встревожено задышала. При бледном свете месяца, вынырнувшего из-за облаков, она оглянулась вокруг и не узнала дороги, которая должна была быть ей хорошо знакома.

   - Куда мы едем, Рагим? Куда мы едем? Говори скорее!

   Вместо ответа за её спиной началась возня, и через миг тяжелая бурка была накинута на плечи и голову девочки. Ее крепко обхватили, ей стало как в тисках, Противно пахнущая шерсть бурки плотно прилегала к её лицу, зажимая ей рот, мешая дыханию. Она не могла уже ни крикнуть, ни пошевельнуться.

   Селтонет, услыхавшая возню, быстро обернулась к своему спутнику, на которого до сих пор даже не взглянула, и громкий крик вырвался у неё из груди.

   - Бек-Гаид!

   - Ошибаешься, красавица, не Бек-Гаид, а просто - горец Бекир. В лапы Бекира попалась ты, и если княжна Джаваха Бек-Израил заартачится насчет выкупа, то не погневись, красавица, не видеть тебе больше Гори и Карталинских долин.

   И шепнув это в лицо онемевшей, помертвевшей от испуга Селтонет, всадник сорвал с себя бурку и плотно закутал ею с головой трепещущую от страха девушку...

  

  

   Абдул-Махмет доканчивал уже третий кувшин бузы, сидя на мягкой циновке посреди кунацкой, а те, кого он так нетерпеливо ждал, все еще не давали вести о себе. Безобразная старая татарка, с крючковатым носом и узким злым ртом, подала ему чашку с хинколом (похлебка с клецками и чесноком).

   - Нет еще их? - коротко бросил ей муж.

   Старая Зюльма сердито фыркнула что-то под нос и направилась к двери.

   - Ты чего ворчишь, старая ворона? - прикрикнул Абдул-Махмет.

   - Не дело затеял ты, ага! Аллах видит - не дело, - зашептала она быстро-быстро, впиваясь глазами в своего мужа и хозяина, - Черные дьяволы внушили тебе эти мысли. Слава Аллаху, не нищие мы, не байгуши какие-нибудь, чтобы заняться таким делом. В Гори тебя знают, и в Тифлисе на майдане каждый последний торгаш тебя знает. Сам господин полицеймейстер руку подает. А он большой саиб (начальник) Разве хорошо? Сидел бы лучше спокойно, в виноградниках своих работал бы. Нет, попутал дьявол, и захотел ты подражать простому байгушу. Узнают в Гори, что почтенный ага девушку выкрал, так проезду тебе не дадут. А ежели уличат, так и с полицией дело придется иметь, в Мхетском замке (Тифлисская тюрьма.) отсидеть, чего доброго... А может еще худшее что-нибудь случится...

   Старуха сыпала словами, как горохом. Но толстый ага почти не слушал ее. Несколько дней тому назад он поучал свою старшую жену Зюльму (кроме Зюльмы, матери Рагима и его двух братьев, у Махмета были еще две жены помоложе, Аминат и Фатима) и сказал ей:

   - Нина Джаваха Бек-Израил больно оскорбила меня. Душа моя требует мести. Отплатить надо! Взять у неё, что подороже в джаваховском доме и продать получше, повыгоднее! Красавица Селтонет - лучший птенец "Гнезда". Вот хитростью и раздобудем ее сюда и потом за дорогой выкуп отдадим обратно. А не захочет княжна деньгами вернуть Селтонет, девушку продадим какому-нибудь беку в жены, либо в Турцию...

   Когда Абдул-Махмет приходил в качестве свата в дом Джаваха, он лгал. Между его кунаками никогда не было богатого и знатного бека-Гаида. Бек-Гаид жил где-то далеко, был, правда, богатым и важным князем, но с Абдул-Махметом никакого дела не имел и красивую, статную Селтонет в жены себе не сватал. Зато самому Абдулу приглянулась Селтонет.

   Он увидел случайно ее в доме Джаваха, пленился её черными глазками и решил во что бы то ни стало добыть ее себе в жены.

   От своего сына Рагима, товарища игр Глаши, он узнал о тщеславии Селтонет и решил воспользоваться этой слабостью девушки. Чтобы привести в исполнение свой замысел, он отыскал двух соучастников. Разбойники Бекир и Седир оказались вполне пригодными для этой цели. Один мог разыграть с успехом роль именитого князя и своим осанистым видом заставить принять себя за князя, а другой - разыгрывать роль слуги. Старой и завистливой Зюльме, своей старшей жене, имевшей неограниченную власть в доме, Абдул-Махмет не сказал правды, не сказал, что хочет взять себе четвертую жену, а заявил, что решил увести Селтонет с целью получить выкуп или продать богатому мусульманину, как это часто случается на Востоке. Теперь старик ждал результата посылки своих сообщников к "Джаваховскому Гнезду" и страшно волновался.

   "Почему не возвращаются так долго?" - ежеминутно задавал он себе мысленно вопрос, но никак не мог найти ответ на него. Наконец, не будучи в состоянии усидеть дольше на месте, старик поднялся с циновки и вышел на двор.

   Прохладная ночь дохнула Абдул-Махмету в лицо своим свежим, студеным дыханьем. Месяц выплыл из-за облака и кругом стало светло. Старик окинул взором свои владения. Эго была небольшая усадьба близ быстрой горной речонки, бурно прыгающей по каменистому дну. Таких горных речонок много в Закавказье. Их родоначальником считается Терек, мечущийся и рвущийся среди гор.

   Усадьба представляёт собою как бы небольшую крепостцу. Она обнесена высокою стеною, расположена невдалеке от горного перевала и так хорошо укрыта мохнатыми шапками лесистых утесов, что совершенно незаметна для случайного путника. Словом, тут скрыть Селтонет великолепно, здесь ее искать не станут, здесь ее не отыщут.

   Абдул-Махмет стоит среди двора и с каждой минутой волнуется все больше, все сильнее. Их все еще нет! Он выходит за ворота и долго смотрит на дорогу.

   Вдруг тонкий напряженный слух татарина улавливает далекий топот лошадиных копыт. Топот понемногу становится все яснее и яснее. Сердце старика трепещет от радостного волнения, Нет сомнения, что возвращаются Рагим с Седиром и Бекиром, а они, по всей вероятности, везут девушку.

   Три всадника подскакали в упор к воротам горной усадьбы. Двое из них держали что-то закутанное в бурки, третий, Рагим, был один на лошади. Мальчик быстро соскочил с седла и почтительно подошел к отцу.

   - Все сделано, как ты приказал, отец! Девушка здесь. Но пришлось взять с собою и её маленькую подругу. Ту, маленькую русскую, знаешь? Оставить девчонку - значило бы дать, знать всему Гори о том, что увезена Селтонет. Если я поступил глупо, брани меня, отец.

   - Ты поступил, как мудрейший из алимов (ученик), - произнес Абдул-Махмет, обнимая сына. - А теперь ступай есть и отдыхать. Да зайди к матери, ее напугала твоя продолжительная отлучка.

   Мальчик удалился, а старик дал знак Бекиру и Седиру отвести девушек в кунацкую, и сам поспешил туда же.

   Когда бурка спала с головы Селтонет и Глаши, обе они зажмурились в первое мгновение от света, ударившего им в глаза. На столе горела одна только керосиновая лампа, но после продолжительной темноты и это освещение показалось им слишком ярким и ослепительным.

   - Добро пожаловать, дорогие гостьи! - сладким голосом с медовой улыбкой произнес Абдул-Махмет, перебегая взглядом с Селтонет на Глашу.

   Лица обеих девушек были белы, как бумага, и обе они едва держались от усталости на ногах. Но темь не менее Селтонет собралась духом и произнесла:

   - Что это значит, ага? Твой сын и твои слуги схватили нас, как разбойники и вместо того, чтобы доставить в твои виноградники на праздник, куда ты приглашал нас, примчали сюда, в это незнакомое место. Если это - глупая проделка, шутка, которую ты придумал, чтобы испугать нас, то будет шутить, довольно!

   Дай нам возможность уехать сейчас же домой, в Гори, где - нас уже хватились и ищут, по всей вероятности, повсюду, - продолжала как бешенная Селтонет. - Если же ты задумал что-нибудь недоброе, Абдул-Махмет, то берегись, ага! Наш "друг" Нина Бек-Израил никогда не простит тебе этого и разыщет нас, хоть...

   И черные глаза Селтонет угрожающе взглянули в лицо хозяина усадьбы.

   - Да, она разыщет нас, - неожиданно подтвердила и Глаша, испуганная не менее своей спутницы всем происшедшим.

   - Ха-ха-ха! - рассмеялся Абдул-Махмет противным, торжествующим, тоненьким смехом, - вы, кажется, хотите грозить мне, глупые, вздорные девчонки, мне, Абдул-Махмету, доживающему на свете пятый десяток лет? Разве Абдул-Махмет не знает, что княжна Нина далеко и, пока она вернется домой, ты, черноокая гурия и ты, белобрысая девчонка, будете спрятаны мною в таком укромном местечке, где вас не только ваша княжна Джаваха, а и сам саиб-наместник не найдет!

   - Что ж ты хочешь делать с нами? - испуганно и трепетно сорвалось с губ Селты.

   Абдул-Махмет стал серьезен. Он выпрямился, приподнял плечи и с силой ударил кулаком по столу.

   - Согласись выйти за меня, девушка! Ты уже давно мне полюбилась. Ты должна быть моей женой. Согласись же!

   Селтонет онемела от ужаса и не могла сказать ни слова в ответ безумному старику.

   Глаша схватилась за голову и тоже замерла в отчаянии.

   Она только сейчас поняла, какую опасную историю затеяла. И у неё сердце стало рваться на части при мысли, что она - единственная виновница происшедшего, что она одна вызвала гибель Селтонет и, может быть, и свою.

   - Верни нас домой! Верни нас домой сейчас же! Слышишь? Слышишь? - вдруг крикнула Глаша на всю саклю и рванулась вперед как ошпаренная кошка.

   В первую секунду у всех присутствующих в сакле зазвенело в ушах и закружилась голова от этого бешеного крика. Сам Абдул-Махмет опешил, растерялся. Но вот первый миг смущения минул, и багровый румянец гнева залил густою краскою жирные щеки татарина. Он с силой рванул девочку, оттолкнул ее и бросил на пол.

   - Дели-акыз!.. Возьмите ее!.. Отнесите ее к Зюльме и дайте ей... - приказал он, обращаясь к Бекиру и Седиру, все еще находившимся здесь, в кунацкой,

   Бекир приблизился к Глаше, огорошенной толчком, поднял ее легко, как перышко, и понес из кунацкой через двор на женскую половину. Седир, по знаку Абдул-Махмета, вышел следом за ним.

   Теперь Абдул-Махмет и Селта остались наедине.

   - Гурия, небесная гурия, - медовым голосом начал он тихо и сладко, - или ты не знаешь, как богат и уважаем всеми Абдул-Махмет? Сколько у него всякого добра накоплено! Какие у него виноградники и табуны! Как бойко идет его торговля! Выйди за меня замуж, выйди! Богатою станешь госпожой и знатной! От всех уважение и почет тебе будет. А уж как беречь тебя, Селтонет, да баловать буду.Ветру на тебя не нам подуть, пылинке сесть не позволю, звездочка сердца моего, солнце мыслей моих!

   Девушка подняла измученное лицо на татарина.

   - Довольно! - энергично заговорила она, - довольно болтать глупости, ага! Раз и навсегда тебе отвечаю. Отпусти лучше добром. Все равно отыщут нас и худо тебе будет тогда, ага! А замуж за тебя никогда не выйду.

   - Худо Абдул-Махмету? - захихикал старик, - эй, опомнись, красавица! Не надо стращать Абдула. Лучше подчиниться воле Аллаха и моей! Такую свадьбу сыграем, какой сам султан турецкий не игрывал. Зурны будут, саази будут, чиунгури... Певцов позову со всего Кавказа, велю им красоточку Селтонет славить... А домой не просись. Все равно не пущу, не пущу никогда, клянусь пророком!

   - Не пустишь?

   Глаза Селтонет вспыхнули и засверкали, лицо побледнело еще больше прежнего. Она оглянулась на дверь. У входа никого не было. А за тяжелым ковром, висевшим над порогом, была желанная свобода и спасенье. Абдул-Махмет стар и недостаточно поворотлив по виду, чтобы догнать ее, молодую и быструю как лань... Дольше ждать нечего... Путь свободен... Только бы убежать отсюда... Пробраться в Гори, а там вместе с джаваховскими храбрецами, Селимом и Сандро, с князем Андро вернуться сюда, освободить Глашу. Скорей бежать, скорей...

   И, повинуясь этой, мгновенно блеснувшей в её голове мысли, Селтонет рванулась вперед, туда, где, как ей показалось, она будет спасена. Но в тот же миг дико и испуганно вскрикнула, схваченная за руку чей-то цепкой, грубой рукой. Словно из-под земли выросла перед нею фигура одного из сообщников Абдула.

   - Куда, красавица? Ах, ну, да побегай, коли есть охота, по двору. Побегай. Ворота заперты, никуда не уйдешь...

   И с громким хохотом он выпустил руку девушки из своих цепких пальцев. Селтонет зашаталась. Девушке показалось, что небо опрокинулось на землю, что... И с криком отчаяния и бессилия упала вдруг лишившаяся чувств Селтонет...

  

  

  

   С первого же вечера плена Глашу разъединили с Селтой и заперли ее в полутемную тесную каморку, где была только одна тахта. Селта тоже где-то близко; иногда даже доносится её печальный голос, но переговариваться не удается.

   Каждое утро, когда золотые лучи солнца едва проникают в "тюрьму" Глаши, у дверей щелкает снаружи задвижка, и безобразная Зюльма приносит чашку с дымящимся хинколом, кусок жареной баранины и несколько чуреков. Это завтрак и обед Глаши, к которому она почти не притрагивается. Перед наступлением сумерек ей приносится такая же порция, составляющая ужин. Кувшин с водою стоит тут целый день. Мыться Глашу водит на двор та же Зюльма. Она почти не говорит по-русски, и её крючковатый нос, беззубый рот и злые черные глаза внушают маленькой пленнице какой-то суеверный ужас.

   Несколько раз Глаша пробовала расспрашивать старуху, зачем их держат здесь, когда выпустят, и что вообще намерены сделать с ними. Но та в ответ только пригрозила ей коричневым крючковатым пальцем, сердито мотала головою и, бормоча что-то себе под нос, уходила из каморки.

   Изредка вместо старой Зюльмы, приходили к Глаше младшие жены Абдул-Махмета - толстая, пухлая Аминет с сонными, равнодушными глазами, или живая, бойкая, хорошенькая Фатима. Посещения последней казались пленнице праздничными часами. Случалось, однако, что в каморку являлись обе вместе.

   В одно из таких посещений Глаша схватила за руку Фатиму и стала просить ее рассказать, где и что делает Селтонет, не плачет ли она, не горюет ли?

   Просьба переходила в мольбу.

   Молоденькая татарка сочувственно даже выслушала девочку и уже приготовилась было, очевидно, ответить на вопросы Глаши, но сонная на вид Аминат вдруг словно проснулась, строго взглянула на свою спутницу и что-то резко сказала ей по-татарски. Фатима побледнела и сразу умолкала. И только через несколько минут обратилась к Глаше на ломанном русском языке:

   - Аминат говорит - нельзя... Нельзя ничего открывать до времени... Ага-Абдул не велел... Сказать так - ага на Фатиму гневаться станет... А Зюльма прибьет Фатиму... Нельзя говорить... Молчать надо. Ждать надо... Аллах велит... Пророк велит... Абдул-Махмет, господин наш велит...

   И, думая, что она сказала нечто из ряда вон выходящее по остроумию, Фатима звонко засмеялась и легкой поступью выскочила из каморки. За нею поплелась тяжеловесная Аминат. Снова захлопнулась дверь за ними, снова щелкнула задвижка снаружи, и снова маленькая узница осталась одна со своими тщетными мечтами о свободе.

  

  

   Чтобы рассеять хоть на минуту свою тоску и тревогу, Селтонет изредка затягивала свою любимую песенку. Голос несчастной девушки доносился до "тюрьмы" Глаши, благодаря чему последняя по крайней мере знала, что Селтонет тут где-то. Это несколько подбадривало девочку.

   Слабая надежда теплилась у неё в сердце.

   "Пока Селта здесь, ничто не поздно, - решила мысленно девочка, - и надо только придумать, как скрыться, как убежать отсюда".

   И вот однажды утром Глаша, прислонившись к стенке своей тюрьмы, и не отдавая себе отчета в том, что собирается сделать, закричала громко, что было сил:

   - Селтонет! Ты здееь? Ты слышишь меня?

   - Кто меня спрашивает? - глухо прозвучал через минуту голос Селтонет за стеною.

   - Это я, я - Глаша... Ты меня слышишь? Да?

   В тот же миг быстрые, тяжелые шаги раздались за дверью, которая моментально распахнулась настежь, и на пороге её показался Абдул-Махмет.

   - Что ты орешь, дели-акыз? Я тебя заставлю сейчас замолчать...

   - Послушай, - как бы спокойно остановила Глаша татарина, - как ты хочешь, чтобы я не кричала, не беспокоилась о Селтонет? Я люблю Селту, как родную сестру, и должна узнать как её здоровье. Она, ведь, у нас слабая, хворая. При хорошем уходе она чувствовала себя недурно. Но теперь, взаперти, без света и воздуха... Кто знает...

   Хитрая девочка отлично знала, что говорила... Ей хотелось напугать Абдул-Махмета, дабы заставить его отменить все строгости. Она и не подозревала даже, какое прекрасное действие произвели на него её слова, как хорошо и метко попали они в цель.

   Абдул-Махмет искренно испугался за участь Селтонет.

   Не в его целях было видеть Селтонет худой, измученной и бледной.

   - А что если, действительно, пускать каждый день ее гулять в саду у фонтана? - как бы вслух произнес татарин.

   - Тогда ты увидишь, как она снова расцветет и повеселеет на воле, - подхватила Глаша.

   - А ежели убежит?

   - Ну вот тоже! Убежит! Куда ей убежать? Неужели ты сам этого не видишь? Куда нам убежать отсюда? Кругом горы, леса... И горная усадьба твоя обнесена высоким забором. Да и стража у тебя надежная...

   - Это верно... Это ты правду говоришь... Наградил тебя Аллах малою толикою рассудка, дели-акыз. Убежать отсюда вам обеим труднее, нежели горному джайрану сделаться ручным. Будь по-твоему. Будем отпускать Селтонет к фонтану. Мои жены станут следить за ней, неотступно следовать за нею по пятам. О каждом шаге её мне будет известно.

   - И я буду следить, ага-Абдул, за нею... И я буду следить... - неожиданно оживилась Глаша.

   Маленькие глазки Абдул Махмета хитро прищурились.

   - А знаешь сказку про козла и дыни? - бросил он лукавым тоном девочке.

   - Нет, не знаю...

   - А вот какая эта сказка. Пустили козла в огород караулить дыни. И на утро на грядах не осталось ни одной дыни.

   - Так что же, съем я, как дыню, что ли Селту? - усмехнулась Глаша.

   - Не съешь, а исчезнет чего доброго Селтонет с таким сторожем... Да и не с руки будет старому Абдулу отпускать тебя заодно с нею, дели-акыз. У дели-акыз уши слишком много слышат, а язык болтает не в меру, да и глаза, что у твоего горного орленка, все видят, и вправо и влево, и взад и вперед. Нет, видит Аллах и Пророк его, что надежнее будет ежели дели-акыз до времени посидит взаперти.

   - Что?..

   Глашу будто топором по голове ударили. Ей захотелось сейчас завизжать, закричать, затопать ногами и забить кулаками о стены, как эго она делала в детстве; но она вовремя вспомнила, что такими маневрами она не достигнет ничего. И, сделав опять невероятное усилие над собою, она почтительно и насколько могла кротко проговорила, обращаясь к Абдул-Махмету:

   - Твоя воля, ага. Ты - наш хозяин. Мы твои пленницы. Ты прав: Гори далеко, а княжна Нина еще дальше, и никто не догадается придти сюда вызволить нас. Судьба наша в твоих руках. Положимся на твою доброту, на твою совесть.

   И в знак своего смирения, она низко опустила голову и скрестила, по-восточному обычаю, руки на груди.

   Абдул Махмет захихикал, потирая руки.

   - Ладно, ладно, пой соловьем, дели-акыз. Не так уж глуп ага Абдул, чтобы пойти на хитрую приманку глупой девчонки. Селтонет будет пользоваться насколько возможно свободой, а ты сиди... Ты хитрее ее будешь; ты и из нашей горной щели умудришься сбежать. Знаю я тебя, лукавая дели-акыз.

   Молнии блеснули в зрачках Глаши.

   - Послушай, ага... Послушай... Я не могу жить без Селты... Она мне, как родная сестра, - залепетала девочка, хватаясь за край бешмета Абдул Махмета. - И если ты не хочешь выпускать меня с нею вместе на прогулку в сад, то хоть разреши издали мне любоваться ею. Хоть в окошко на нее смотреть, ага, хоть в окошко! Умоляю тебя! Слышишь!

   Абдул-Махмет задумался на минуту. Взглянул на Глашу, потом перевел взгляд на крошечное оконце под самым потолком, выходящее в сад, и подумал:

   "Девчонка велика, окошко мало. Тут разве пролезет черный заяц, да и то не без труда".

   И, хмуря свои и без того нависшие брови, татарин сурово бросил в сторону Глаши:

   - Ладно, в окно можешь глядеть. Пришлю с Зюльмой табурет повыше, чтобы ты, взбираясь на табурет, могла доставать до оконца.

   Кивнув затем головой, Абдул вышел.

  

  

  

   Новая жизнь началась для Глаши с той минуты, как черноглазая Фатима втащила в её горницу высокий табурет-треножник и приставила его к стене, в которой высоко под кровлею было окно.

   - Вот, радость очей моих, подарок от повелителя! - проговорила Фатима, забавно коверкая на свой лад русские слова.

   И, впрямь, подарок!

   Взбираясь с тахты на комод, а оттуда на табурет, Глаша теперь ежедневно с рассветом устраивается на своем возвышении и целыми часами глядит в окошко.

   Небольшой сад, с фонтаном посередине, с кустами диких азалий, роз, с редкими чинарами, почти лишенный тени, прилегает к женской половине дома. Целое утро и весь день сад пустует с этой стороны. Только изредка к фонтану с кувшином на плече подходит служанка Абдул-Махмета и, еще реже, его две младшие жены. Толстая Аминат ленивой походкой плетется к фонтану, наполняет до краев свой кувшин и так же медленно возвращается к дому. Резво, как козочка, впереди неё бежит Фатима. Ожерелья и запястья её звенят. Серьги и монеты на шее сверкают, и не менее их сверкают черные, горящие глазки Фатимы. Глаша не может не заметить, что наряд младшей жены Абдул-Махмета ярче, богаче и наряднее, чем наряды старой Зюльмы и тяжеловесной толстухи Аминат. Фатима, по всему видно, любимица их общего повелителя-мужа.

   Только к вечеру оживает сад и двор усадьбы. Здесь, на самодельной тахте, выложенной из душистого сена и покрытой ковром, устраивается приходящий наслаждаться прохладой Абдул-Махмет. Старая Зюльма выносит к фонтану поднос с лакомствами и кувшины с бузою. Мальчик слуга подает ему все принадлежности для курения кальяна. Абдул-Махмет с наслаждением затягивается из трубки, курит, пьет игристую бузу и закусывает восточными лакомствами с подноса. А на ковре, разостланном посреди площадки, разбитой вокруг фонтана, пляшет Фатима, сверкая своими горящими глазками и своим ожерельем на тонкой смуглой шейке. Она пляшет под звуки чиангури и непрерывный звон саази. В саази ударяет старуха Зюльма, а толстая Аминат перебирает пухлыми пальцами струны чиангури. Так длится вплоть до самого ужина, до тех пор, пока Абдул-Махмет не сделает знак женщинам. Сразу же тогда обрывается музыка и пляска, и старуха и молодые татарки чуть ли не бегом несутся к дому готовить ужин своему повелителю.

   Три дня уже прошло после беседы Глаши с Абдул-Махметом, а Селтонет она еще не видала ни разу в саду. Очевидно, ее водят гулять ночью, или по ту сторону дома, куда из "тюрьмы" Глаши нет окошка. Но удивительно то, что обычная песня за стеной замолкла, как будто никто там большее не живет.

   - Селтонет! Если ты еще тут, откликнись! - крикнула как-то Глаша и отчаянно постучала в стенку кулаками. Но, увы! Вместо голоса Селтонет послышался грозный крик старухи Зюльмы, разразившейся со двора какими-то татарскими ругательствами и красноречиво потрясавшей кулаками по направлению Глашиного окна... И к довершению всего, принесшая обед Фатима объявила от имени хозяина, что если девочка еще раз попробует кричать, то табурет у окна немедленно будет вынесен из её горницы.

   Пришлось поневоле покориться им и терпеливо ждать своей участи.

   - Вот тебе хинкол, звезда души моей... Вот чуреки, вот кусок самого вкусного, самого молодого барашка с приправой из чеснока и изюма... Кушай, луч сердца моего, кушай, цветок Грузии и карталинских долин! Поешь досыта, толстая будешь... как Аминат будешь... Ха-ха-ха! - и, произнеся последнюю фразу, Фатима звонко смеется.

   Она только что принесла ужин Глаше; пока Глаша нехотя глотает горячую похлебку, закусывая ее куском пшеничного чурека, Фатима смотрит на нее веселыми, бойкими, любопытными глазками. Глаше кажется в эти минуты, что Фатима сочувствует ей, её одиночеству и жалеет ее.

   - Какая ты хорошенькая, Фатима! - говорит Глаша, чтобы еще больше задобрить младшую жену Абдул-Махмета. - Такая хорошенькая, просто прелесть!

   Фатима с удовольствием принимает этот комплимент и охорашивается перед Глашей. А та продолжает:

   - Я думаю, Зюльма и Аминат со злости и зависти лопаются, видя твою красоту! Лучше тебя трудно кого-нибудь найти в этом ущелье!

   Фатима смеется счастливым смехом в ответ на эти слова. Она любит лесть, любит, чтобы ею занимались, чтобы ее хвалили и распространялись о её красоте.

   - Завидуют они, завидуют Фатиме, очень даже! - не без гордости, лукаво прищурив глаза, говорит она Глаше. Сам Абдул-Махмет отличает Фатиму, подарки дарит, бешметы дарит из шелка... Из атласа... С золотом... И кольца с алмазами, и персидскую бирюзу, и серьги, и браслеты... Вот гляди, гляди! - И она чуть ли не под самый нос Глаше сует свои руки, свои пальцы, сплошь унизанные перстнями и браслетами.

   Счастливая мысль осеняет голову Глаши. Девочка что-то соображает и обращается к Фатиме:

   - Да, бедняжка, Фатима, как мне жаль тебя, как жаль!

   - Жаль?.. - удивляется татарка.

   - Ужасно жаль! Ведь скоро Абдул-Махмет отберет у тебя все эти вещи и подарит новой, четвертой жене.

   - Как? Что говорит русская девочка? Какой жене? Какие вещи? - заволновалась Фатима, широко раскрыв глаза.

   В свою очередь и Глаша делает большие глаза.

   - Как! ты еще ничего не знаешь? Неужели ты не слышала до сих пор?

   - Что слышала? Ничего не слышала Фатима! - отрицательно качает головой татарка.

   - Ну, ну! Неужели не слышала, что ага Махмет женится на Селте?

   - Что-о-о? Что говорит русская? Не может быть!

   - Что-о-о? Вот тебе и что-о-о! - передразнивает ее Глаша. - Разве сама не видишь, что недаром ага держит Селтонет до сих пор здесь, недаром сам никуда не выезжает отсюда, недаром с такой любовью смотрит все на Селтонет?

   Как раскаленные стрелы впиваются в сердце татарки слова Глаши. Как! Она, Фатима, до сих пор самая любимая жена аги, отойдет на второй план, когда эта кабардинка войдет в их семью? Теперь не на нее, Фатиму, а на кабардинку будут сыпаться подарки повелителя? И не ей, а другой красавицей будут громко восторгаться здесь, в поместье, все окружающие из желания подольститься ж аге? Нет, нет, не должно это быть! Не должно и не может!

   Глаша замечает настроение татарки.

   - Фатима, - нежным точно воркующим голосом говорит она снова, - если бы ты знала, как мне жаль тебя! Жаль, от души, милая Фатима, прошли твои красные деньки, закатилось твое солнышко-счастье. Но, конечно, ты не можешь роптать на Абдул-Махмета: не наделил тебя Аллах такой красотой, как Селтонет, трудно тебе с ней сравниться...

   - Замолчи! Замолчи! - закричала вдруг татарка не своим голосом, словно кто-то вонзил ей кинжал в грудь. Она вся позеленела, слезы показались у неё на глазах.

   Видя, что дело идет на лад, Глаша приободрилась и еще более ласковым, вкрадчивым голосом, чем прежде, зашептала на ухо татарке.

   - Послушай, Фатима... Успокойся.Еще не все пропало, не все потеряно... Можно устроить так, чтобы ничего этого не случилось...

   - Не случилось? Русская говорит, что можно устроить, чтобы не случилось?

   - Ну да конечно... Можно... Но необходимо для этого переговорить с самой Селтонет.

   - Зачем?

   - Ах ты, Господи, какая ты странная! Ну для того, чтобы узнать, захочет ли Селта бежать отсюда?..

   - Бежать?

   - Конечно, Селте и мне надо бежать отсюда, и ты, разумеется, поможешь нам в этом, если не хочешь, чтобы Селтонет стала самой любимой женою Магомета.

   Опять! Снова искорки гнева загораются в глазах татарки. Снова горькая улыбка искажает её милое лицо.

   - Нет... Нет! Она не будет самой любимой! - бросает она глухо и бьет маленькой туфелькой об пол.

   - Ну, а если ты так этого не хочешь, то помоги бежать нам отсюда, мне и Селте. Но прежде всего надо устроит, чтобы я могла повидаться с нею. Где она гуляет? Почему её нет у фонтана?

   - Мы выводим ее, я и Аминат или Зюльма, а то Рагим, по ту сторону дома. Так приказывает ага.

   - Рагим? Да разве он здесь?

   - Он два дня тому назад прискакал из Гори.

   - Ты не знаешь зачем он ездил туда?

   Фатима молчит с минуту. Какая-то внутренняя борьба отражается на её лице. Наконец, она с несвойственной ей решимостыо заявляет:

   - Этого Фатима тебе не скажет! Фатима дала клятву молчать...

   - Постой... постой, Фатима... Два дня тому назад Рагим вернулся? А когда же он уехал?

   - А уехал вместе с Бекиром и Ахметкой на другой же день, как доставили вас сюда...

   - После того, как старая Зюльма стащила с меня мое платье и дала мне вот это? - и Глаша со злостью указывает своей собеседнице на старенькие шальвары и такой же кафтан с чужого плеча, которые мешком сидят на её миниатюрной фигурке.

   - Да, это платье Рагима... А Селтонет дали мое... - подтверждает татарка.

   - Но зачем? Зачем?

   - Ваши наряды Рагим повез в Гори...

   - Но... Зачем?..

   - Молчи... Не спрашивай... Ничего ее услышишь больше!

   Глаше остается только повиноваться: чтобы не раздражать татарку, необходимо теперь не спрашивать ни о чем. Но повторить свой совет Глаша считает не лишним и тут же подходит вплотную к Фатиме:

   - Милочка, подумай обо всем, что я сказала, право, подумай... Чем делить любовь и подарки Махмета с новой хозяйкой, не лучше ли избавиться от неё?.. Лучше отпусти ее на все четыре стороны. И Аллах вознаградит тебя за это! Ты же такая набожная, Фатима! А пока что, устрой мне встречу с Селтой... И... и... и...

   Фатима не дала договорить Глаше и махнула рукою... Но по её взгляду, брошенному на Глашу, последняя поняла, что её дело на половину выиграно и что она приобрела союзницу в лице Фатимы.

  

  

   Опять потянулись длинные, бесконечно длинные часы одиночества...

   Опять целый следующий день Глаша провела у окна на табурете.

   Обед и ужин на сей раз принесла толстая Аминат.

   - А где же Фатима? - живо заинтересовалась девочка. Но толстуха в ответ только подняла сонные глаза.

   - Не понимай по-русски! - протянула она через минуту себе под нос и поспешила удалиться, захватив с собой пустую посуду.

   С отчаяньем в сердце, с печальными мыслями о Гори, о "Джаваховском Гнезде" и его обитателях, легла в эту ночь на свою тахту Глаша. Никогда еще не казались ей такими дорогими и близкими товарищи и товарки по "Гнезду", Что-то поделывают они теперь? Что думают о ней? А Нина с Гемой? Наверное, они обе уже узнали об исчезновении Глаши и Селты. Что предприняла тетя Люда? На что решился Валь? О, что за мука эта неизвестность! Что за адская пытка ничего не знать!

   Поздно уснула в ту ночь Глаша, уснула тяжелым, тягостным сном. Д