Аверченко Аркадий Тимофеевич - Кипящий котел

ко и облегченно вздохнул и помчался в кафе.

   Уверенно подошел к одному занятому столику.

   - Сгущенное молоко есть?

   - Сколько надо?

   - А почем?

   - Оптом две тысячи.

   - Пятьсот коробок.

   - Ладно. Завтра утром на склад.

   Свез Петя пятьсот коробок домой, сунул их под кровать, лег на кровать - и начался для него месяц самой сладкой жизни: дни и ночи лежал он на кровати, этот умный Петя, и чувствовал он, что в это самое время под ним совершается таинственный и чудный процесс постепенного, но верного обогащения его сгущенным швейцарским молоком, - не исследованный еще новыми экономистами процесс набухания и развития.

   И ровно через месяц слез Петя с кровати, пошел в кафе и, усевшись за столик, громогласно сказал:

   - Есть пятьсот банок сгущенного молока. Продаю. Налетели, как саранча.

   - Почем?

   - А сколько дадите?

   - По четыре!

   - По шесть дайте.

   - По пять!!

   - Сделано.

   Получил Петя два с половиной миллиона, расплатился с добросердечной хозяйкой, пошел на Нахимовский, стал на то же место и принялся ловить своих заимодавцев:

   - Афанасий Иванович! Сколько лет, сколько зим. Что это я вас не видел давно? Там за мной должок... Вот, получите.

   - Ну, что за глупости. Стоит ли беспокоиться. Я, признаться, и забыл. Спасибо. Ну, что поделываете?

   - Так, кой-чего. Александр Абрамович! Одну минутку. Здравствуйте! Там за мной должок.

   - Ну, какой вздор. Спасибо. Что это за деньги, хе-хе. Одни слезы.

   - Ну, все-таки!

   До вечера простоял у магазина Ичаджика и Кефели честный Петя, а на другой день купил на оставшийся миллион спичек и папирос, сунул их под кровать, сам лег на кровать, и так далее.................................

   .................................................................

   Если вы, читатель, ходите по Нахимовскому, а живя в Севастополе, вы не можете избежать этого, - вы должны заметить большой магазин, заваленный товарами, а над огромным окном - золоченая вывеска:

   "Торговый дом "Петр Козырьков". Мануфактура и табачные изделия. Опт".

  

   Зал ресторана. Пустынно. Только за одним из столиков сидят муж и жена, за другим столиком, поодаль от мужа и жены, - элегантный молодой господин.

   У стены уныло, как осенняя муха, дремлет лакей.

   Вот и вся рельефная карта, вот и вся диспозиция той местности, где должна произойти битва житейская.

   Начинается тем, что муж бросает целый дождь сердитых взглядов то на жену, то на молодого человека.

   Взгляды делаются все ревнивее, все яростнее.

   Наконец муж не выдерживает, вскакивает, надевает нервно перчатки и, скрестив руки, подходит к элегантному господину:

   - Милостивый государь!!

   - Милостивый государь? - хладнокровно приподнимает одну бровь молодой господин.

   - Я заметил, что вы смотрели на мою жену!

   - Согласитесь сами, что я не могу вывинтить свои глаза и спрятать в карман. Надо же их куда-нибудь девать.

   - Да! Но вы смотрели на нее особенным взглядом.

   - Почем вы знаете - может быть, у меня все взгляды особенные.

   - Вы на нее смотрели любовным взглядом!!

   - Вы должны гордиться, что ваша жена может внушить такое серьезное чувство.

   - Ах, так вы же еще и издеваетесь? В таком случае - вот вам!

   Муж стаскивает перчатку и бешено бросает ее в лицо молодому господину.

   - Что это значит?

   - Я бросил вам перчатку! Вызываю вас к барьеру!

   - О, сделайте одолжение! Я подымаю брошенную вами перчатку и принимаю ее.

   - То есть как принимаете? Вы должны мне ее вернуть!

   - Ничего подобного! Дуэльный кодекс Дурасова гласит...

   - Плевать я хотел на дурасовский кодекс, когда мои перчатки стоят 28 тысяч!!

   - Вот эти перчатки?! Полноте!

   - Вы считаете меня лжецом?

   - Я вас не считаю лжецом, но вас просто ограбили. Содрали с вас. Я вам дюжину пар таких перчаток могу достать за 200 тысяч.

   - Ей-Богу? А гросс можете?

   - Пожалуйста! Какие номера?

   - Я вам сейчас запишу. Одну минутку.

   Оба начинают записывать в записные книжки. Жена, наблюдавшая с волнением начало этой сцены, вдруг начинает рыдать.

   - Что такое? - оборачивается муж. - В чем дело? Постой, мы сейчас кончим.

   - Ты сейчас кончишь?! О слизняк, для которого дюжина перчаток дороже чести жены. Я долго колебалась и сомневалась в твоем ничтожестве... Но теперь - увы! Сомненья нет. Ни одной минуты я не могу быть под одной крышей с такой торгово-промышленной слякотью, с такой куртажной мразью! Я ухожу от тебя.

   - Опомнись, Катя, милая...

   - Прочь с моего пути! Давай мне миллион, и я ухожу от тебя навсегда!

   - Какой миллион! За что?

   - Нужно же мне жить чем-нибудь?

   - Прости, но я взял за тобой в приданое всего 12 тысяч...

   - Да! Восемь лет тому назад! Когда наш золотой десятирублевик стоил 10 рублей. (Обращаясь к молодому человеку.) Эй, вы! Сколько бы теперь это стоило? Те 12 тысяч! Ну, скорее!

   Молодой человек с готовностью выхватывает записную книжку.

   - Сию минуту-с! Высчитаю.

   Муж и жена усаживаются за разные столики, с нетерпением ждут конца вычисления.

   - Ну что же вы? (нервничает жена)

   - Скоро?

   - Вот! По золотому курсу, это 183 миллиона 752 тысячи.

   Жена энергично:

   - Видишь, грабитель? Отдавай мне мои 183 миллиона!

   - Постой... Ведь мы же их проживали вместе. Знаешь что? Возьми семьсот тысяч.

   - Миллион!

   Муж, вынимая из кармана деньги:

   - Эх! Всюду убытки.

   Жена идет к выходу, потом возвращается.

   - Да! Я позабыла: давай еще шестьсот тысяч.

   - За что?

   - Как за что? Ведь я от тебя завтра утром переезжаю!

   - Ну, так что?

   - Значит, освобождаю свою комнату. Ты ее сейчас же сдашь - я тебя знаю - и сдерешь за нее тысяч сто в месяц! Вот и давай мне за первый год половину.

   Муж, хватаясь за голову:

   - А я тебя так любил... Человек, счет! Официант подбегает с бумажкой в руке.

   - Что-о? - кричит муж, просматривая счет. - За бутылку этого гнусного вина вы дерете 15 тысяч?!

   - Помилуйте, господин... Себе в покупке стоит 12 тысяч.

   - Вот эта дрянь? Да я вам по девяти с половиной сколько угодно достану!

   - Годится! Два ящика можете? Франко ресторан?

   Оба садятся за столик, записывают сделку. В это время оставленный всеми молодой господин бочком подбирается к даме, шепчет что-то...

   - Франко ваша квартира? - улыбаясь, спрашивает дама.

   - Франко любая моя комната.

   Оба смеются, он берет ее под руку. Уходят. Муж, аккуратно записав в книжку новую сделку, поднимает голову:

   - Человек! А где же жена?

   - Она ушла с тем молодым человеком.

   - О, Боже! - со стоном вскрикивает муж, опуская голову на руки. - Какой ужас!

   Тихо рыдает.

   Растроганный лакей, склонившись над ним, ласково гладит его по плечу:

   - Вы очень страдаете, господин?

   - Еще бы! Гросс перчаток, дюжина по двести, - и я не успел записать его адреса!

  

  

   Матросы одного океанского судна поймали акулу... Вытащили ее крюком на палубу и распластали.

   - А интересно, братцы, что у нее в желудке, - сказал судовой врач.

   Бравый матрос одним ударом ножа вспорол акулий желудок, бесстрашно сунул туда руку и вытащил... человеческий череп и записную книжку в прочном коленкоровом переплете, только чуть-чуть разъеденную едким желудочным соком.

   - Глянь, ребята, - сказал юнга. - Обезьяний череп.

   - Ничего подобного, - возразил доктор. - Судя по форме - это череп первобытного дикаря. Первая ступень развития.

   - Не думаю, чтоб "первая ступень", - засмеялся младший офицер. - Не думаю, чтобы первобытный дикарь, ибо при черепе есть записная книжка. Несомненно, обладатель черепа и книжки - одно и то же лицо. А ну, поглядим... Ба! написано по-русски. Значит, компатриот! Угораздило беднягу. Послушайте-ка!

   "Сыя записная книжка принадлежит члену "Профсог-реба" Веденею Дрыкину.

   Воскресенье. Ужас, ужас и еще раз ужас. Наша старая рыбачья шхуна "Амфитрита" пошла ко дну ко всем чертям. Спасся только начальник и мы, шестеро... Плывем в лодке, куда - неведомо! Хорошо еще, что начальник захватил компас и карту... Говорит, что берег в 80 милях и если хорошо грести, то в шесть дней догребем до берега. Навались, ребята!

   Понедельник. Гребем. Подсчитывали рационы. Если по два сухаря и куску солонины в день, то на 5 - 6 дней хватит. Гребем день и ночь.

   Вторник. Гребли, гребли, вдруг встает товарищ Алеша Гайкин и говорит этот Алеша Гайкин.

   - А что, - говорит, - товарищи, ведь тяжелая штука эта гребля.

   - Очень, - говорим, - тяжелая.

   - Это, - говорит, - труд, а всякий труд должен быть организован! Поэтому, - говорит, - предлагаю немедленно основать профессиональный союз гребцов для защиты наших пролетарских гребцовских интересов!

   Начальнику это не особо чтобы понравилось:

   - Что вы, - говорит, - ребята! Какие там союзы? Гребите себе, и конец! Доберемся до берега - тогда что хотите делайте.

   - Нет, - говорит Алеша, - это ты врешь! Тогда уже поздно будет, на берегу-то. Мы должны организоваться сейчас. Выбирай, товарищи, председателя!

   Вот оно что значит: сознательный! Сразу сказал - что к чему! Мозговитая башка.

   Побросали мы весла - стали выбирать. Ну, понятное дело, - Алешу и выбрали.

   - В таком разе, - кричит Алеша (радостный такой),

   - раз вы меня выбрали, то требую восьмичасового рабочего дня, и никаких гвоздей!

   А начальник - смех на него смотреть - прямо что только не плачет.

   - Да с ума вы, - говорит, - посходили! Где же это,

   - кричит, - видано, чтобы публика чуть ко дну не идет, а сама восьмичасового дня требует?! Да я сам, своими руками буду хоть 15 часов грести... Одумайтесь, ребята.

   - Думали, - говорит Алеша, - достаточно... И раз у нас проснулось классовое самосознание, то никаких наших разговоров не должно быть. Правильно, товарищи? Голосуйте вставанием...

   Проголосовали вставанием - чуть лодку не опрокинули.

   А меня секретарем выбрали. Вот-то здорово! И сам не ожидал.

   Среда. Решили грести так: четыре часа до обеда, четыре - после обеда. А так как обед был не особо чтобы какой, то Алеша потребовал увеличения пайка под угрозою забастовки.

   Прямо плакал наш буржуй-начальник:

   - Для вас же, чертей, берегу рационы... Ведь с голоду подохнете.

   - Это, - говорит Алеша, - все трефовый разговор... А раз что пролетариат работает - он должен и сносно питаться. Иначе минимум производительности!

   Четверг. Вынул нынче Алеша из кармана книжечку-календарчик, глянул в него да как крикнет - таково радостно:

   - Братцы-товарищи! А ведь нынче престольный праздник! Никто не имеет такого права, чтобы заставить нас у праздник работать. Бросай весла!

   Ай и голова же! Прямо сил нет.

   Пятница. Нынче у нас первый день забастовки. Вся штука вышла из-за того, что Алеша предъявил начальнику от имени профсоюза требование о больничной кассе и обеспечении на случай потери трудоспособности.

   Получили отказ - забастовали.

   Алеша называет это "конфликт с предпринимателем".

   Вот мозух! Где-нибудь в Англии или еще где министром был бы, а у нас так, зря околачивается.

   Суббота. Забастовка протекает нормально.

   До берега 68 миль.

   Рационы - только на завтра. Если потом начальник перестанет кормить - поломаем весла.

   Алеша так это и называет: "Порча орудий производства".

   Появились акулы.

   Этой сволочи еще чего надо?

   Воскресенье. Рационы прикончили. Надо же питаться трудящему человеку.

   Акулы прямо с ума спятили. Шныряют около лодки день и ночь - никакого им 8-часового рабочего дня нет!

   Алеша чивой-то притих, а море, наоборот, разыгрывается. С запада желтая туча ползет, стерва, прямо как живая...

   Акулы прямо чуть не через борт прыгают... Алеша даже одну кулаком по морде хватил.

   Воскресенье (вечер). Буря. Алеша чего-то плачет.

   - Простите, - говорит, - братцы, меня окаянного... Через меня все подох...

   До чего сволочевый вал - чуть лодку не перевернул!

   Акулы...........................................

   Братцы, что ж это так.............................

   От последней буквы записи тянулся длинный нервный карандашный хвост - будто кто-то помешал секретарю профсоюза дописать слово.

   Дальше шли чистые листки.

   - Какая странная история, - прошептал доктор, швыряя череп через борт. - И ужаснее всего, что никто от этого не выиграл!..

   Офицер возразил:

   - Как никто? А акулы?

  

   Мне нужно было заказать себе костюм. Я пришел к портному и спросил:

   - Вы портной?

   - Видите ли, - отвечал он. - Короче говоря, я действительный член профессионального союза "Игла".

   - Костюм мне сшить можете?

   - М-м-м... Пожалуй. Только ведь это очень трудная штука - сшить костюм. Вы не думайте, что это так себе, пустяк.

   - Я знаю. Если бы это было "так себе", я сшил бы сам. Сколько возьмете с моим матерьялом?

   - Триста тысяч.

   - Виноват, я даю и подкладку.

   - А то как же. И пуговицы за ваш счет, и нитки. А иначе, согласитесь сами... Давайте задаток. Сто.

   Я дал задаток и выжидательно остановился перед ним.

   - Чего ж вы стоите? Ступайте домой. Как-нибудь на днях заверните.

   - Виноват... А мерку?

   - Можно и мерку. Впрочем, это не важно - рост у нас один. На какой-нибудь вершок вы выше и худее.

   Вернувшись домой, я спросил у соседа: - Сколько зарабатывает теперь ремесленник или рабочий?

   - А черт его знает. Тысяч триста, я думаю.

   - Не может быть! С меня сейчас за шитье одного костюма взяли триста тысяч!!

   - А может быть, он будет шить ваш костюм целый месяц.

   - Как месяц?! Раньше в два дня шили!

   - Кто?!

   - Портные.

   - А теперь кто шьет?

   - Действительный член профессионального союза "Игла".

   - Ну, вот видите.

   - А может, и этот, тово... В два дня... А?

   - Тогда нужно предположить, что за 24 рабочих дня в месяц он зарабатывает три миллиона шестьсот тысяч.

   - Это неслыханно!

   - Вот видите.

   Через неделю я пошел к портному на примерку. Он сказал:

   - Не готово к примерке.

   Я беспомощно обвел глазами комнату, и вдруг мой взгляд упал на тоненькую тетрадку, валявшуюся на краю огромного стола. На обложке было написано:

   "Дневник действ, члена проф. союза "Игла" Еремея Обкарналова"...

   - Хоть стакан воды дайте, - кротко попросил я.

   Он пошел за водой, а я украл тетрадку, сунул ее в карман и тихо вышел.

   Дома прочитал. Записываю без сокращений и изменений.

   2-го числа. Принимал сегодня заказ. Пока снимал мерку, торговался с заказчиком, глядишь - и день прошел.

   3-го числа. Рассматривал материю. Какой хороший материал носят проклятые капиталисты, а? Пока пил чай, обедал, то, се - ан уж и вечер. Прямо ничего не поспеваешь делать. Засяду с завтрашнего дня!..

   4-го числа. Праздник. Не работал. Отдыхал.

   5-го числа. Ходил за нитками и пуговицами. Прихожу к магазину, а он закрыт. Вот черти - все бы им обедать. Вернулся домой, пил чай, пошел опять, а магазин совсем и закрылся. До чего народ дармоед пошел. Когда они и торгуют - не понимаю.

   6-го числа. Воскресенье. Отдыхал.

   7-го числа. Хоть голова и трещит, но работа - первое дело.

   Кроил штаны. Выкроил одну штанину - так разломило спину, что разогнуться не могу. Когда же наконец эта наглая эксплуатация нашего каторжного труда прекратится?

   8-го числа. Престольный праздник. Слава Богу, хоть денечек отдохнем.

   9-го числа. Опять ходил за пуговицами. Три магазина обошел, пока нашел, что нужно. Так и проваландался. А здорово, черти, делают шашлык в погребе "Майская роза"! Только куда я задевал пуговицы? Неужто в "Майской розе" оставил? Пойтить, узнать.

   70-го числа. Ну да - там. Как это я, ей-Богу...

   77-го числа. Штаны почти совсем выкроил. Разломило спину. Пьют, пьют нашу кровь, и когда это кончится - неизвестно.

   72-го числа. Скроить жилетку, что ли?

   75-го числа. Воскресенье. Разгибал спину.

   74-го числа. Кроил жилетку. Ножницы совсем тупые. Снести поточить, что ли ча?

   75-го числа. И где это я мог забыть? Неужто опять в "Майской розе"?

   76-го числа. Так и есть.

   77-го числа. Табельный день.

   75-го числа. Собрание профессионального союза "Игла". Когда же это я за пиджак примусь?

   79-го числа. Очень большой праздник.

   20-го числа. Воскресенье.

   27-го числа. Заказчик ругался, как какая-то собака. Побыл бы в моей шкуре! В биоскопе - картина "Зачем ты, безумная, губишь того, кто увлекся тобой". Пойтить после работы, что ли...

   22-го числа. Принимал заказ от какого-то Аверченки. Очень подозрительная личность. Чуть ли не собирался торговаться. Наглеет публика, сил нет. "Мерку, говорит, сними". Смех один. Будто с покойника.

   23-го 24-го 25-го 26-го Кройка брюк, полпиджака, "Майская роза", пуговицы в лавке, в биоскопе "И сердцем, как куклой, играя, вы сердце, как куклу, разбили". Прямо чуть не плакал.

   На этом дневник обрывался.

   Было время, когда рабочие и ремесленники с оружием боролись за введение 8-часового рабочего дня.

   Я думаю, если бы мы, буржуи, ввели теперь для рабочих и ремесленников восьмичасовой рабочий день, они оказали бы нам вооруженное сопротивление.

  

   Так как не сегодня-завтра это придет, то не будем, подобно страусу, зарывать голову в песок...

   Давайте взглянем этому страшному "ЗАВТРА" прямо в его смеющуюся, строящую гримасы харю.

   У сапожника Сысоя Закорюкина ("Мужская и дамская обувь, заказы и починка") сегодня бал...

   Особняк его залит огнями, из окон на улицу доносятся звуки струнного оркестра, а мордастый швейцар вальяжно прохаживается у подъезда, щеголяя красной с желтым ливреей (родовые цвета Сысоя Закорюкина) и помахивая на потеху собравшимся мальчишкам увесистой булавой.

   Наверху же, у входа в зал, как это и полагается, хозяин и хозяйка дома, Сысой и Анисья, встречают именитых гостей.

   Увидев приближающегося гостя, Сысой привычным элегантным жестом вытирает руку о шевиотовые штаны и подает ребром, лихо рубанув ею воздух.

   - Проходите, проходите, - приветливо говорит он. - Нечего тут топтаться.

   Анисья стирает концом шейного платка пот с пылающего лба и сияюще подмигивает гостям:

   - Мой-то, а? Каки кренделя выкомаривает! А?

   Гости все прибывают и прибывают - один гость именитее другого: портной Птахин, слесарь Огуречный, владелец лимонадной будки Гундосов, яичная торговка Голендуха Паскудина - не та, что умерла Макридой-миллионершей, а ее сестра, Голендуха, еще один портной - Обкарналов - все самая изысканная финансовая аристократия.

   Среди гостей носятся даже слухи, что обещал прибыть портовый грузчик Вавило Рыклов - аристократ из аристократов, денди из денди.

   Его историографы и мемуаристы утверждали даже, что он в "двадцать одно" не моргнув глазом ставит на карту по полтораста, двести тысяч и выпивает в день по 3 бутылки мартелевского коньяку.

   Наконец все гости съехались.

   Оркестр грянул "Алеша, ша", и пары закружились.

   Хозяйка дома сидела у стены с солидным владельцем лимонадной будки и вела солидный, но увлекательный разговор.

   - Набавил я на стакан воды двести - и что же вы думаете? - пьют, черти. Никто даже слово не скажет. Сосет, анафема, по два, по три стакана. Прямо ты его хоть с кашей ешь!

   В голосе Гундосова слышалось почтительное удивление.

   - Народ, диствительно, - покачала солидно головой хозяйка. - Прямо будем говорить - озверел! Приходит заказчик: "Сколько за сапоги?" - "Четыреста тысяч!" - "За пару?" Мой-то прищурился да как ляпнет: "Где там за пару!" За штуку. Пара - восемьсот". И ведь заказывают!

   - Дела! Музыку откуда достали?

   - Один тут профессор консерватории обтяпал! Головастый, а иногда по роялю жарнет так, что чертям тошно.

   - Известно, с голоду чего не сделаешь. У меня вот тоже бывший атташе посольства заказы принимает - прямо на улице подобрал я его, - так ведь до чего лих с заказчиком говорить, прямо уму непостижимо! Такого ему Оскара Уайльда вотрет...

   - Стаканчик мороженого!

   - И очень даже. Здорово закручено. Сами крутили?

   - Зачем сами. У нас тут бывший профессор химии принанят для этого дела. Рикиминдовали, что будто по какому-то анабиозу собаку съел. Вот мы его для мороженого и приспособили. Нехай себе крутит. Вообще, знаете, теперь вся энтилигенция на службе у капитала. Хотели мы даже концертик нынче соорудить, Собинова с Аверченкой договаривали, да ломучие они какие-то, Бог с ними. Пойдите вы, говорят, к этому самому... и слово то забыла, нехорошее слово. Одначе танцами дирижирует у нас балетмейстер киевского Оперного театра, а стол украшал художничек тут один - он еще в 16 году от Академии поездку в Италию получил. Известно, жрать всякому хотца...

   Под утро бал у Сысоя Закорюкина ("Мужская и дамская обувь, заказы и починка") кончился.

   Усталая, но довольная разъезжалась по домам новая аристократия.

   И у подъезда долго еще можно было слышать зычные выкрики швейцара - бывшего оперного баса, творца партии Мефистофеля в "Фаусте":

   - Кучер, барон Менгден! Давай карету Гундосина.

   - Шофер Голендухи Паскудиной, князь Белопольский! Заводи мотор!

   - Куда запропастился, черт его дери, граф Тройский?!

   И из предутренней мглы слышался сонный голос:

   - Граф Тройский поехал в чайную, а потом лошадей поить!..

   Раньше на старом добром стяге было написано: "Сим победиши!"

   Теперь вместо Сима пришла пора другого Ноева сына...

   На русском стяге красуется по новому правописанию: "Хам победиши!"

  

   По всему угрюмому зимнему побережью звенит один и тот же надрывный крик:

   - Дайте комнату! Но нет комнаты...

   "И висела ночь без исхода"...

   На последней странице газеты в правой ее стороне толпой собираются бледные призраки безысходно ищущих, и еле-еле слышишь в сутолоке жизни их бескрасочный шелест:

   - Дайте же комнату...

   Впрочем, не все публикации вялы и бескрасочны... В последнее время жизнь научила ищущих придавать своим стонам яркую, пышную, красочную оболочку:

   "3000 руб. тому, кто укажет комнату, безразлично где".

   "Дайте комнату! Буду отапливать своими дровами всю квартиру".

   "За комнату буду готовить и себе и хозяевам обед из своего провианта, а также научу любой музыке".

   Есть и сложные объявления:

   "Ищу комнату. Если с отдельным ходом - отдам хозяйке свои новые лаковые открытые туфли и японские ширмы. Если же отдельный ход и центр города - прибавлю еще перламутровый бинокль и право брать продукты в кооперативе "Одно удовольствие". Тут же продается беличья шубка, крытая рипсом".

   А вот расчет на психологию:

   "Указавшему комнату уплачу 1000 руб. франками".

   Человек, так сказать:

   "Берет на валюту".

   А вот публикация, прямо умилительная своей наивностью, беспочвенностью и полной бесцельностью:

   "Ищу комнату для одинокой. С предложениями (?!) обращаться на имя М. С".

   Разве во время воя тропической бури можно услышать жужжание комара?

   Таких же результатов достиг бы лондонский Дрюри-Ленский театр, если бы анонс о своем спектакле вывесил на верхушке пальмы в центре африканской пустыни Калахари.

   Бедная наивная "одинокая".

   Тогда уж понятнее эти две строки:

   "Если вы порядочные люди, дайте комнату одинокому!"

   Тут хоть вопль слышится, какой-то шум производит человек: авось, кто-нибудь и преклонит свое ухо.

   Один мой приятель, человек очень серьезный, не мальчишка, не вертопрах, - вертелся, вертелся без квартиры, мучился, мучился, изучал, изучал быт и психологию газетных публикаций о комнатах, да, вдумавшись хорошенько во все это дело, - и бухнул в газете объявление:

   "Согласен жениться на хозяйской дочери за комнату. Возраст безразличен, цена безразлична, все безразлично, кроме комнаты! Адресуйте предложения руки и сердца и комнаты - туда-то!"

   Большого ума человек был мой приятель: в тот же день к нему явился пожилой господин.

   - Я по поводу своей дочери.

   - И комнаты, конечно? - осторожно добавил мой приятель.

   - Ну, само собой разумеется. Одно без другого не будет.

   - А-а. Очень приятно. Хорошенькая?

   - Ничего себе, росту небольшого, но зубки...

   - К черту зубки! я о комнате спрашиваю: комната хорошенькая?

   - Ничего себе. А дочь, можете представить, такая способная: кончила за четыре класса...

   - Светлая?..

   - М...м... Как вам сказать? Скорее, каштановая.

   - Обои, что ли?

   - Нет, одна. У меня единственная.

   - Обои, вы говорите, каштановые или что?!

   - Волосы.

   - Чьи?!

   - Дочкины.

   - А чтоб вас! Я вас о серьезном спрашиваю, а вы мне о пустяках.

   - Ах, вы о комнате? Да ничего... светловатая. Она у меня все перебирала, не хотела выходить, вот и доперебиралась! Досиделась до того, что рада и втемную...

   - Как втемную? Чего втемную! Вы же говорите: светловатая.

   - Я говорю о замужестве. Засиживаться долго нельзя.

   - Что? Ну, до часу-то можно. Пока горит электричество?

   - При чем тут электричество?

   - Если гости придут.

   - Моя дочь не такая.

   Мой приятель задумчиво пожевал губами и спросил:

   - Теплая?

   - То есть температура? Нормальная, что вы! 36,5.

   - Ах ты, Господи! Да на дочке вашей я все равно женюсь; чего вы мне ее расхваливаете. Вы лучше о комнате расскажите.

   - Виноват, я все-таки хотел бы, чтоб все вышло вроде как по любви... Все-таки я отец.

   - А я квартирант. Это почище будет! Кстати, самовар будете давать?

   - Полный гарнитур! Рубашек кружевных 6, панталон...

   - Бросьте, папаша! Пойдем лучше посмотрим... - Она еще не одета.

   - Комнату, папаша, комнату!

   Комната оказалась премиленькой, чего нельзя было сказать о невесте, но приятель мой чувствовал себя на седьмом небе:

   - Ведь я три месяца спал на трех мыльных ящиках да неделю под прилавком обувного магазина! Наконец нашел тихую пристань!

   Но... Когда молодые вернулись из церкви и уселись за брачный стол вкупе с полдюжиной родственников, молодая жена нежно поцеловала мужа где-то между ухом и затылком и сказала:

   - Ну, Гришенька, справим мы медовый месяц - нам на это и недельки довольно - да и отправимся на поиски...

   - Чего?

   - Квартиры. Не можем же мы вдвоем, да еще с прислугой, жить в одной комнате!..

   Прокурор плакал навзрыд и заявил, что он не обвинять, а защищать будет убийцу.

   Присяжные собрали в его пользу тысячу рублей, а окружной суд вынес приговор: "Признать убийство совершенным в целях самозащиты и умоисступления. Подсудимого оправдать".

   - А с тюрьмой как же? - огорченно спросил оправданный Гриша.

   - Вы свободны. Больше в тюрьму не вернетесь.

   - Жаль. Может быть, в сумасшедший дом посадили?

   - Нельзя. Вы нормальны.

   - Ну, в контрразведку.

   - Вы свободны!!!

   - Значит, опять на мыльные ящики? Ну и суд у нас в России!

  

   Один Молодой Человек влюбился в одну девушку. Он встретился с нею у одних знакомых, познакомился и - влюбился.

   Дело известное.

   А девушка тоже в него влюбилась.

   Такие совпадения иногда случаются.

   Они пошли в кинематограф, потом в оперу. И влюблялись друг в друга все больше и больше по мере посещения кинематографа, оперы, цирка и театра миниатюр.

   Молодому Человеку пришла в голову оригинальная мысль: объясниться с девушкой и предложить ей руку и сердце.

   Этот Молодой Человек был проворный малый и знал, что первое дело при предложении руки и сердца - стать на колени. Тогда уж никакая девушка не отвертится.

   Но где проделать этот гимнастический акт?

   В опере? В цирке? В театре миниатюр светло и людно. Всюду такие сборы, что яблоку упасть некуда, не то что Молодому Человеку - на колени.

   В кинематографе? Там, наоборот, темно, но и это плохо. Девушка может подумать, что он уронил шапку и ползает в темноте на коленях, отыскивая ее. В таких делах минутное недоразумение - и все погибло.

   Мелькала у Молодого Человека мысль пригласить девушку к себе, но она была застенчива и никогда бы не пошла на эту авантюру.

   И вдруг Молодого Человека осенило:

   - Пойду к ней!

   - Можно вас навестить, Марья Петровна? - однажды осведомился сладким голосом.

   - Мм... пожалуйста. Но у меня тесно.

   Молодой Человек парировал это соображение оригинальной мыслью.

   - В тесноте, да не в обиде.

   - Ну, что ж... приходите.

   - Ей-Богу, приду! Посидим, помечтаем. Вы мне поиграете.

   - На чем?!

   - Разве у вас нет инструмента?

   - Есть. Для открывания сардинок.

   - Да, - печально согласился Молодой Человек. - На этом не сыграешь. Ну, все равно приду.

   Молодой Человек надавил пальцем пустой кружочек, оставшийся от бывшего звонка, стукнул ногой в дверь и кашлянул - одним словом, проделал все, что делают люди в наш век пара и электричества, чтобы им открыли дверь.

   - Что вам угодно? - спросил его сонным голосом неизвестный господин.

   - Дома Марья Петровна?

   - Которая? Их в квартире четыре штуки.

   - В комнате номер три.

   - В комнате номер три их две.

   - Мне ту, что рыженькая. В сером пальто ходит.

   - Дома. А вы чего ходите в такое время, когда люди спят?

   - Помилуйте, - изумился Молодой Человек. - Всего 7 часов вечера.

   - Ничего не доказывает. У нас три очереди на сон. Всегда кто-нибудь да спит. Идите уж.

   Столь приветливо приглашенный, Молодой Человек вошел в указанную комнату - и остолбенел: глазам его представилось очень большое общество из мужчин и дам, а в углу, на чемоданчике, - мечта его юных дней.

   - Что это? - робко спросил он, переступая через человека, лежащего посередине пола на шубе и укрытого шубою же. - У вас суарэ? Вы, может быть, именинница? Недобрая! Неужели скрыли?

   - Какое там суаре! Это жильцы.

   - А где же ваша комната?

   - Вот она.

   - А они чего тут?

   - Они тут живут.

   - В вашей комнате?

   - Трудно и разобрать - кто в чьей: они ли в моей, я ли - в их. Садитесь на пол.

   Молодой Человек опустился на пол и ревниво спросил:

   - Где же вы спите?

   - На этих чемоданах.

   - Но... тут же мужчины?

   - Они отворачиваются.

  &nb