Аверченко Аркадий Тимофеевич - Кипящий котел

   - ...Расскажу, чтобы дамы не услышали. После Донона поехали мы в "Аквашку", были: князь Дуду, Ирма, Вовочка и я. Ну, понятно, заморозили полдюжинки...

   - ...А я вам говорю, что Мережковский такой же богоискатель, как Розанов - богоборец!

   - ...В последнем номере "Сатирикона"...

   - ...Будьте любезны передать ром.

   - ...Вы спрашиваете, от чего вся Россия с ума сошла? От Вилли Ферреро!

   - Господа, кто вызывал таксомоторы? - два приехало.

   - Прямо не знаю, куда бы мне и дернуть летом... Венеция надоела, Египет опостылел... Поехать разве на Карпаты для шутки?..

   13-й век. Год 1920-й

   - Кушайте колбасу, граф!

   - Merci. Почем покупали?

   - Ого! Это, значит, такой кусочек рублей 7 стоит...

   - Я вам советую поехать в Сербию, хотя там неудобно и грязновато, но русских принимают довольно сносно. Даже в гостиницы пускают...

   - Что вы говорите?!

   - ...В кают-компании все стояли, прильнув друг к другу, сплошной массой, но я придумал штуку: привязал себя ремнями от чемодана к бугшприту и так довольно сносно провел ночь. Благо тепло!

   - Что это не видно моего кузена Гриши?

   - Разве вы не знаете? На прошлой неделе от сыпняка кончился.

   - Ах, вот что! То-то я смотрю... А булки почем покупали?

   - ...Представьте себе, купила я две свечки, а одна из них без фитиля.

   - Что же вы?

   - А я растопила стеарин в стакане, потом взяла шнурок от корсета и стала обмакивать в стакан: обмакну и вытащу. Стеарин застывает быстро. Так и получилось несколько маленьких свечечек.

   - ...Нет, простите! На чемодане спать удобно, только нужно знать - как. Другой осел будет пытаться спать на закрытом чемодане. А нужно так: все вещи из чемодана вынуть и завернуть в простыню; раскрытый чемодан поло жить крышками вверх, а сбоку, как продолжение, вынутые вещи; получается площадь в два аршина длины и в аршин ширины; впадина на ребре чемодана затыкается носками...

   - Баронесса, по вас что-то ползет...

   - Ах, это я с князем Сержем на грузовике каталась. Наверное, от него.

   - ...Лучшая мазь от этих гадов - тинктура сабадилли. Мне жених подарил на именины целый флакон.

   - Дуся! Дайте подушиться!

   - ...Из Харькова мы ехали 28 дней. Я - с эшелоном солдат. Сначала питались орехами, у меня было 2 фунта, а потом на станции Роскошной я выменяла у жены стрелочника свою кофточку на курицу. Солдаты сварили из нее суп в цветочном горшке, и мы ели. Я ела двойной ложечкой, для заварки чаю. Неудобно только, что вся жидкость в дырочки протекала прямо на платье. Ну, я потом платье в станционной бочке выстирала.

   - ...Не знаю, куда мне и поехать: англичане не пускают русских в Англию, французы не пускают в Париж, немцы...

   - Что это за масло у вас такое странное? Я уже второй бутерброд ем, ем и не могу разобрать...

   - Это не масло. Мазь от экземы для Шурочки. Вот дура тетка! Неужели она на стол поставила? Ну, ничего, тут еще немного осталось - хватит.

   - Вы читали "Портрет Дориана Грея"?

   - Не читал. А вы читали приказ о выселении всех, кто живет тут меньше двух лет?

   - ...Помню я, в толстовской "Смерти Ивана Ильича"...

   - Скажите, он тоже от сыпного?

   - А однажды я два дня спал на пишущей машине...

   - Какой системы?..

   - Если спирт и с бензином - это ничего, он годится... Надо только положить туда корицы, перечной мяты и лимонной корки. Наполовину отбивает запах.

   - Не знаю, куда и поехать: туда не пускают, сюда не пускают...

   Век - черт его знает какой... год 1923-й

   ...Собираюсь в Константинополь.

   - Как же вы поедете, если пароходов нет?!

   - А мы с Иваном Сергеичем собираемся вплавь. Пузыри подвяжем, пробки. Удочки берем с собой, рыбку по дороге будет ловить... Пропитаемся. Мы высчитали - не больше трех недель плавания.

   - Скажите, граф, вы читали "Письма Чехова"?

   - Простите, я только по-печатному. Писанное от руки плохо разбираю.

   - Слушайте, а как вы думаете, если мы поплывем с Иван Сергеичем на Батум - там англичане по шее не дадут?

   - Дадут. Они же запретили русским показываться в Англии.

   - ...Понимаете: купила я свечу, а она вдруг оказывается с фитилем! Чуть я себе зуб не сломала!..

   - Вы читали, баронесса, "Портрет Дориана Грея"?

   - Чаво?

   - Читали Оскара Уайльда?

   - Мы неграмотные.

   - ...И поймал он, можете представить, на себе насекомую. С кулак величиной и весом в полтора фунта.

   - Что же он?

   - Натурально, зарезал, ощипал и в борщ. Наваристая, каналья.

   - ...Сплю я, сплю, вдруг слышу, что-то меня кусает... высекаю я огонь и что же! - оказывается, Иван Николаич за ногу. Уже чуть не пол-икры отъел! Убил я его, повернулся на другой бок, снова заснул..................

  

  

   Существует такой афоризм: "Семья - это государство в миниатюре". И никогда этот афоризм не был так понятен и уместен, как в 1919 году.

   В семье Дромадеровых сегодня торжественный день: после долгих совещаний с женой и домочадцами глава семьи решил выпустить собственную монетную единицу.

   Долго толковал он с женой о монетном обращении, об эмиссионном праве, о золотом запасе, и наконец все эти государственные вопросы пришли к благополучному разрешению.

   Тезисы финансовой стороны дела были выработаны такие:

   I. Семья Дромадеровых для внешних сношений с другими семьями и учреждениями выпускает собственную монетную единицу.

   II. Ввиду отсутствия металлов монетная единица будет бумажная.

   Примечание: при изготовлении монеты надлежит принять все меры к тому, чтобы затруднить подделку монеты.

   III. Для того чтобы избежать перенасыщения рынка кредитными билетами семьи Дромадеровых, вводится эмиссионное право.

   IV. О золотом запасе. Выпущенные кредитные билеты семьи Дромадеровых обеспечиваются всем достоянием госуд..., т.е. семьи Дромадеровых, имеющей в своих кладовых два золотых массивных браслета, брошь, четыре кольца и двое золотых часов с золотой же массивной цепью.

   V. Министром финансов назначается жена Дромадерова; ей же предоставляется право разрешения эмиссий.

   Монетный двор был устроен на столе, в кабинете главы семьи.

   Материалом для изготовления кредиток послужили три сотни когда-то заказанных и испорченных визитных карточек, на которых по недосмотру типографщика было напечатано:

   "Николай Тетрович Дромадеров".

   Сын Володька оттискивал на оборотной стороне карточек гуттаперчевые цифры "3 р.", "5 р.", "10 р.", отец ставил сбоку подпись, а гимназистка Леночка внизу приписывала:

   - "Обеспечивается всем достоянием семьи Др.".

   - "За подделку кредитных билетов виновные преследуются по закону".

   - Морду буду бить, - свирепо пояснял отец семейства эту юридическую предпосылку. - Лучше бы ему, подлецу, и на свет не родиться. Ну-с, эмиссионное право на 2 тысчонки выполнили. Соня! Прячь в комод деньги и остаток материалов.

   - Папочка, - попросил Володька. - Можно мне выпустить свои полтинничные боны? Так, рублей на пятьдесят?

   - Еще чего! - рявкнул отец. - Я тебе покажу заводить государство в государстве!! Не сметь.

   - Ну, слава Богу, - вздохнула жена Соня. - Наконец-то у нас есть человеческие деньги. Коля, я возьму 29 рублей, схожу на рынок. А то у нас на кухне совсем сырья нет.

   - Сырья одного мало, - - возразил Дромадеров. - Его еще обработать надо. Потребуется топливо и рабочие руки.

   - Так я возьму еще сто рублей. Куплю дров и найму кухарку.

   - Только скорей, а то население голодает.

   На бирже новая монетная единица была встречена очень благожелательно.

   В зеленной лавке "дромадерки" фазу были приняты без споров сто за сто, а мясник даже предпочитал их керенкам, на которых были очень сомнительные водяные знаки.

   - Верные деньги, - говорил он. - Это не то что советская дрянь, обеспеченная, как говорится, блохой на аркане. Опять же скворцовки я приму, и воропьяновки я приму, потому - и Скворцов господин, и Воропьянов господин - очень даже солидные финансовые заборщики. Их даже в казначействе принимают. А волосаток мне и даром не надо, потому что - это уж все знают - господин Волосатов сущий жулик и свое эмиссионное право превысил раз в десять! А золотого запаса у него разве только коронка на зубе.

   На денежном рынке дромадерки заняли прочное положение: при котировке за них давали даже скворцовки с некоторым лажем, а волосатовки предлагали триста за сто дромадерок - и то не брали!

   Жена Соня расширяла два раза эмиссионное право, рынок искал дромадерок, как араб ищет воду в знойной пустыне, сам Дромадеров стал уже искоса с вожделением поглядывать на международный рынок, допытываясь у всех встречных, почем вексельный курс на Лондон и Париж, как вдруг...

   Но тут мы должны предоставить слово самому Дромадерову... Только он своим энергичным стилем может изобразить весь тот ужас, всю ту катастрофу, которая постигла так хорошо налаженный монетно-финансовый аппарат:

   - Сначала обратил я внимание, что у подлеца Володьки появились цветные карандаши, конфеты и даже серебряные часы-браслет... "Где взял, каналья?" - "Карандаши, говорит, товарищ подарил и конфеты тоже, а часы-браслет нашел"... Ну, нашел и нашел; ну, подарили и подарили... Ничего я себе такого не думал... Вдруг слышу, говорят, Володька на бильярде сто рублей проиграл... "Где деньги взял?" - "Часы, говорит, продал". - "Врешь! Они у тебя на руке!" - "Это я, говорит, другие нашел"... Подозрительно, а? Стал я приглядываться к дромадеркам, которые мне изредка в руки попадали, - глядь, а на двух вместо 'Тетрович" - "Петрович" напечатано.

   Я к Володьке... "Ты анафема? Признавайся!!" В слезы. Покраснел как рак... "Я, говорит, папочка, только расширил эмиссионное право"... Ну, показал я ему это расширение права... До сих пор рука опухшая!..

   - Чем же это все кончилось? - спрашивал сочувственный слушатель.

   - Крахом! - отвечал несчастный отец, проливая слезы. - Кончилось тем, что теперь волосатовки идут выше: за одну волосатовку четыре дромадерки... Каково? Все финансовое хозяйство разрушил, подлый мальчишка!

  

   Не так давно управляющий конторой той газеты, где я иногда писал фельетоны, отвел меня в сторону и сунул мне в руку целую пачку разноцветных бумажек разного фасона и формата.

   - Что это? - слегка удивился я.

   - Это вам.

   - Зачем?!

   - За то, что вы у нас пишете.

   - Да что же я с этим буду делать?

   - Берите. Такой у нас порядок.

   - Какие смешные бумажки...

   Чтобы не обижать симпатичного управляющего конторой, я сделал вид, что пачка этих странных обрезков раскрашенной бумаги, очень меня обрадовала, отошел в сторону и стал рассматривать бумажку за бумажкой.

   Были очень потрепанные, склеенные, но были и новенькие, от которых еще вкусно пахло типографской краской...

   Одни кусочки чрезвычайно напоминали мне ярлычки на спичечной коробке, другие - наклейку на лимонадной бутылке, третьи - наклейку на нарзановой бутылке, даже орел был нарисован, четвертые очень походили на крап игральных карт.

   Были и просто спокойные серые бумажки...

   А одна бумажка, размером побольше других, даже понравилась мне: очень красиво на ней была изображена яркая - желтая с черным - георгиевская лента.

   - Послушайте, - робко сказал я, приблизившись к управляющему, - нельзя ли мне обменять этот ярлычок от спичечной коробки на большую штучку с желтой ленточкой.

   - Можно, - усмехнулся управляющий. - Только я у вас возьму за одну с ленточкой 25 ярлычков.

   - Ловкий какой, - подумал я, отходя. - 25 ярлычков! Штуки три я бы еще дал, а 25... Ищи других дураков!

   Я отобрал самые красивые кусочки с картинками и ярлыки и сунул все это в карман, а узенькие маленькие ленточки были некрасивые - я их выбросил: улучил минуту, когда управляющий не смотрел на меня, и бросил в угол.

   А то заметит еще, обидится...

   Пришел я домой, вынул пачку подаренных мне бумажек и положил их в ящик письменного стола - в этом ящике у меня всякий дрязг валяется: кусочки обгорелого сургуча, приглашения на свадьбу с золотым обрезом и пуговицы от давно уже погибших брюк.

   А вчера слышу, маленький сынишка соседки так раскапризничался, что сил нет - работать мешает.

   Взял я часть полученной мною пачки, пошел к нему, стал его утешать:

   - Погляди-ка, какая цаца: если не будешь плакать, я тебе подарю.

   Подошла мать, посмотрела на нас, сказала небрежно:

   - Вы ему этих засаленных бумажек не давайте - еще заразится, не дай Бог... Дайте ему лучше эту, с черно-желтой ленточкой.

   - Пожалуйста. На тебе, Петя... Видишь, какая хорошая ленточка. И вот тебе еще две серенькие бумажечки с красными дядями. Видишь, какие хорошенькие мордочки в кружочке.

   Заинтересованное дитя сразу затихло. Вообще, детей можно купить всяким пустяком. Нужно только знать, как к ним подойти...

   Вчера писал для одного знакомого рекомендательное письмо...

   Он сидел тут же, ждал.

   В перо попала волосинка и повезла, замазывая все закругления букв.

   Я выругался, поискал глазами клочок бумажки, чтобы очистить перо, не нашел, выдвинул ящик стола, взял один ярлычок и стал обтирать перо.

   И тут я с удивлением заметил, что на лице моего знакомого отразился ужас.

   - Что вы делаете?! - крикнул он.

   - Разве не видите? Обтираю.

   - Чем? Да ведь это керенка!!

   - Ну? Я не знал, что оно так называется.

   - Да ведь это деньги!!!

   - Что вы говорите? - ахнул я, искренно огорченный. - Неужели на эту бумажку можно купить костюм?

   - Ну, положим, для костюма нужно таких штук пятьсот, шестьсот.

   - Вот видите! Где же мне столько набрать... А башмаки можно купить?

   - Штук двести нужно.

   - То-то и оно. А у меня их и пятидесяти штук не наберется. Тут, впрочем, еще есть такие, с красными портретиками...

   - Это украинки!..

   - Что вы говорите! А эти вот, розово-лиловенькие, пестренькие...

   - Ну да! Крымские двадцатипятирублевки. Только это фальшивые.

   - Плохо сделана, что ли?

   - М...м...да, если хотите. Ее у вас не примут.

   - Выбросить, что ли?

   - Придержите пока. Может быть, какой-нибудь дурак возьмет.

   - А я давеча мальчишке дал поиграть такими вот. Одна была с ленточкой. Черная с желтым.

   - И глупо сделали. Ведь вы на эти бумажечки можете чего-нибудь купить.

   - А чего?

   - Ну, я уж не знаю. Пойдите на базар и купите. "Врет, поди", - недоверчиво подумал я.

   Но решил попробовать.

   Как смешно!

   Оказывается, действительно, за эти обрезочки кое-что дают.

   Я пошел на базар, положил на прилавок одного ларька всю пачку и спросил:

   - Что дадите за это?

   Оказывается, дали:

   1. Целого гуся.

   2. Два десятка яиц.

   3. Фунт масла.

   Подумайте только: целый фунт масла!

   А и бумажек-то этих было не больше четверти фунта.

   Я схватил все завернутое мне - гуся, яйца и масло - и поспешно ушел, почти убежал, боясь, чтобы торговец не раздумал.

   Вдруг да вернет.

   Гусь оказался очень милым, сочным, да и из яиц добрая половина была свежая, съедобная.

   Эге-ге...

   Начинаю понимать смысл жизни...

   Давно собирался покушать жареного поросенка. Завтра же пойду к управляющему конторой, попрошу: не даст ли он мне еще с полфунтика бумажек.

   Узнал я также, что напрасно выбросил тогда узкие длинные ленточки: за четыре таких ленточки дают коробку спичек.

   Это, говорят, купон.

   А черт же его знал!

   Купон - не купон.

   По виду некрасивый.

  

   Эту историю рассказал мне один очень симпатичный человек.

   - Видите, - сказал он мне, показывая в театре на сидящего в ложе полного блондина. - Видите этого господина? Инженер Пятеркин. Замечательно светлая личность! Я очень хотел поступить к нему на службу и, представьте себе, - никак, ну никак не могу!

   - Что ж... не хочет он, что ли? - спросил я вяло, без любопытства, как спрашивают обыкновенно, предчувствуя впереди скучный безынтересный рассказ.

   - Он-то не хочет? Да он спит и видит, чтобы меня к себе заполучить!

   - Значит, вы не хотите?

   - Хочу! С руками и ногами готов пойти!

   - Понимаю! Значит, дело у вас еще не открылось?

   - На полном ходу дело!

   - Догадался: вакансий нет?

   - Есть! Как раз для меня!

   - Жалованье маленькое, что ли?

   - Еще вчера он предлагал мне 20 тысяч в месяц!

   - Да провалитесь вы! В чем же дело?! Он хочет, вы хотите, дело интересное, жалованье большое, а поступить не можете!

   И тут, отведя меня в уголок за дверью, он рассказал мне одну из самых диких историй наших диких дней.

   ...Этот Пятеркин обо мне очень много наслышан. Как-то встречает меня:

   - Поступайте ко мне на службу!

   - К вам-то? Да с удовольствием. А какое жалованье?

   - Три тысячи в месяц.

   - Пожалуй, подходит. Закончу дела на своей теперешней службе и через две недели к вам.

   Закончил я дела, собрался к инженеру Пятеркину, узнала жена, одобрила. Потом спрашивает:

   - А какое жалованье?

   - Три тысячи.

   - С ума ты сошел? Не хватит!

   - Постой... А я уже две недели тому назад покончил с ним.

   - То было две недели тому назад, а то теперь! Тогда масло стоило 30 рублей фунт, а теперь 45, тогда ботинки стоили тысячу рублей, а теперь полторы. И все так... Пойди, измени условия!

   Прихожу: рассказываю. Инженер Пятеркин, как я уже изволил вам докладывать, - светлая личность! Да, говорит, вы правы... За эти две недели жизнь поднялась в полтора раза. Хорошо. Будете вы у меня получать четыре с половиной тысячи!

   Радостный, побежал я к жене. До того бежал, что вспотел, пронизало меня ветром, пришел домой и слег.

   Инфлюэнца.

   Две недели провалялся. Встал, собираюсь к инженеру Пятеркину.

   А жена опять:

   - Постой! Как же ты будешь получать четыре с половиной тысячи, когда жизнь опять вздорожала на 35 процентов. Масло, что стоило 2 недели тому назад 45, - теперь 60, ботинки вместо полторы - две тысячи!

   Пошел я к этой светлой личности Пятеркину, рассказал.

   С одного слова все понял человек!

   - Верно, - говорит. - Ежели, - говорит, - по маслу равняться - цена вам шесть тысяч. Только подождите две недельки. Пока вы болели, я на ваше место взял на месяц временного человека. Дослужит он и уйдет. А вы на его место.

   Подождал я две недели, собираюсь идти к Пятеркину. Жена опять:

   - А какое жалованье?

   - Шесть тысяч.

   - Что ты, милый! Как же можно на шесть тысяч прожить, когда масло уже 120, ботинки - четыре тысячи...

   Прихожу к этой буквально замечательной личности Пятеркину - рассказываю...

   - Верно, - говорит. - Если уж начали мы по маслу равняться и по ботинкам - так и будем продолжать. Значит, полагается вам 9 тысяч. Контракт на 3 года, как у нас установлено...

   Тут меня и осенило.

   - Позвольте! - говорю. - Ежели за это время каждый месяц цены на все увеличиваются вдвое, то как же я могу застыть на одном и том же жалованье? Ведь этак я месяца через три умру с голода.

   До чего это была светлая личность - сказать даже не могу.

   - Верно, - кричит, - совершенно бесспорно! Тогда мы, если вы хотите, сделаем расчет прогрессивный. Два месяца тому назад сколько стоило масло?

   - 30 рублей.

   - Месяц тому назад?

   - 60.

   - Теперь?

   - Значит, 120.

   - Ботинки?

   - То же самое: тысяча - две тысячи - четыре тысячи...

   - Так, - говорит, - теперь, когда мы математически установили вздорожание жизни в месяц ровно вдвое... (ох и математик же был, шельма! Светлая голова! недаром инженер!)... то теперь мы, говорит, равняясь по маслу и ботинкам, исчислим математически и увеличение вашего жалованья... Этот месяц вы получите 9 тысяч, второй - 18, третий - 36, четвертый - 72, пятый - 134, шестой - 288, седьмой - 576, восьмой... ну, будем для ровно считать - миллион в месяц. На девятый месяц - 2 миллиона, десятый - четыре, одиннадцатый - 8, двенадцатый - 16 миллионов...

   Он погрузился в вычисления, потом оторвался, покрутил головой:

   - Гм... да! Выходит, что к концу второго года вы получите ежемесячно 64 миллиарда, а к середине третьего года свыше четырех биллионов в месяц.

   - Многовато, - задумчиво сказал я.

   - Да, дело, пожалуй, этого не выдержит.

   - И возиться с ними, с такой уймой деньжищ, тоже, знаете, затруднительно. Ведь эти четыре биллиона домой привезти - обоз нанимать придется!

   - И верно! А сколько миллиардов один обоз будет стоить? Да помещение для хранения нужно... Сухое, железобетонное! Да страховка от пожара, да сторожа, да счетчики...

   Говорю ж вам - светлая был голова инженер Пятеркин, все высчитал - даже сторожей не забыл!

   Сидим мы, молчим оба - грустные-прегрустные.

   - Что ж теперь делать? - спрашиваю. - Может, плюнуть пока на эти расчеты и поступить к вам тысяч на десять!.. А там видно будет.

   - А контракт на 3 года? Ведь по уставу нашего общества - мы без контракта не можем.

   Вздохнул я. Ушел.

   И так вот до сих пор хожу к нему. Поговорим, поговорим и разойдемся.

   И мне хочется служить, и ему страх как хочется, чтобы я поступил. И прошло уже с тех пор три недели. И масло уже 180, ботинки вчера жене купил - 7000, значит, наш расчет по маслу был верен, а поступить все не могу!..

   Сойдемся оба и чуть не плачем.....................

   Голова рассказчика уныло свисла на грудь.

   - А я, собственно, не понимаю, - заметил я, - почему вам было не подписать контракт на эти 4 биллиона? Получали бы вы 4 биллиончика в месяц, а ботинки стоили бы тогда биллиончика три...

   - Мы-то оба понимаем, но главное - перевозка! Да наем сухого железобетонного сарая, да сторожа, да счетчики, да кассиры... Инженер Пятеркин - светлейшая голова - он уже все вычислил!

   Да... Страшные, леденящие кровь драмы совершаются около нас каждый день, а мы проходим себе мимо, как дураки, и ничего не замечаем...

  

  

   На первом организационном собрании "Общества русских граждан, сорганизовавшихся для борьбы со спекуляцией" ("Обспек") инициатор организации Голендухин говорил:

   - Господа! Не только административными мерами нужно бороться со спекуляцией! На помощь власти должны прийти сами граждане, должна прийти общественность! Посмотрите на Англию (и все посмотрели на Англию) - там однажды торговцы повысили цену на масло - всего два пиастра на фунт - и что же! Вся Англия встала на ноги, как один человек, - масло совершенно перестали покупать, всеобщее возмущение достигло такой степени, что...

   - Простите... - поправил Охлопьев, - но в Англии пиастров нет. Там - пенни.

   - Это все равно. Я сказал для примера. Обратите внимание на Германию (и все обратили внимание на Германию) - там на рынке фунт радия стоит...

   - Я вас перебью, - сказал Охлопьев, - но радий на фунты не продается...

   - Я хотел сказать - на пиастры...

   - Пиастры - не мера веса...

   - Все равно! Я хочу сказать: если мы сейчас повернемся в сторону России (и все сразу повернулись в сторону России), то... Что мы видим?!

   - Ничего хорошего, - вздохнул Бабкин.

   - Именно, вы это замечательно сказали: ничего хорошего. У нас царит самая безудержная спекуляция, и нет ей ни меры, ни предела!.. И все молчат, будто воды в рот набрали! Почему мы молчим! Будем бороться, будем кричать, разоблачать, бойкотировать!!

   - Чего там разоблачать, - проворчал скептик Турпачев. - Сами хороши.

   - Что вы хотите этим сказать?

   - Я хочу сказать о нашем же сочлене Гадюкине.

   - Да, господа! Это наша язва, и мы ее должны вырвать с корнем. Я, господа, получил сведения, что наш сочлен Гадюкин, командированный нами за покупкой бумаги для воззваний, узнал, что на трех складах, которые он до того обошел, бумага стоила по 55 тысяч, а на четвертом складе с него спросили 41 тысячу... И он купил на этом складе 50 пудов и продал сейчас же в один из первых трех складов по 47 тысяч.

   - Вот-те и поборолся со спекуляцией, - вздохнул Охлопьев.

   - Ловко, - крякнул кто-то с некоторой даже как будто завистью.

   - Именно что не ловко, раз попался.

   - Внимание, господа! - продолжал Голендухин. - Я предлагаю пригвоздить поступок Гадюкина к позорным столбцам какой-нибудь видной влиятельной газеты, а самого его в нашей среде предать... этому самому...

   - Чему?

   - Ну, этому... Как его, остро... остра...

   - Остракизму? - подсказал Охлопьев.

   - Во-во! Самому острому кизму.

   - Чему?

   - Кизму. И самому острейшему.

   - Позвольте: что такое кизм?

   - Я хотел сказать - изгнание! Долой спекулянтов! Встал Охлопьев.

   - Господа! Конечно, мы должны бичевать спекулянтов, откуда бы они ни появлялись... Но вместе с тем мы должны и отдавать дань уважения тем коммерсантам, которые среди этого повального грабежа и разгильдяйства сохранили "душу живу". Я предлагаю послать приветствие оптовому торговцу Чунину, который, получив из-за границы большую партию сгущенного молока, продает его по 1100 р., в то время когда другие оптовики продают по 1500, и это при том условии, что сгущенное молоко еще подымется в цене!!

   - А где он живет? - задумчиво спросил Бабкин.

   - А вам зачем?

   - Да так, зашел бы... поблагодарить. Отдать ему дань восхищения...

   - Он живет: Соборная, 53, но дело не в этом... Встал с места Турпачев.

   - Предлагаю перерыв или вообще даже... Закрыть собрание...

   - Почему?

   - Да жарко... И вообще... Закрыть лучше. До завтра.

   - Да! - сказали Грибов, Абрамович и Назанский. - Мы присоединяемся. Закрыть.

   Большинством голосов постановили: закрыть.

   У ворот дома Соборная, 53 столкнулись трое: Абрамович, Бабкин и Грибов.

   - Вы чего тут?!

   - А вы?

   - Да хочу зайти просто... От имени общества принести благодарность Чунину, этому благородному пионеру, который на фоне всеобщего грабежа, сияя ярким светом...

   - Бросьте. Все равно опоздали!

   - Как... опоздал?

   - Свинья этот Голендухин. А еще председатель! Инициатор...

   - Неужели все скупил?

   - До последней баночки. А? По 1100. А я-то и пообедать не успел, и извозчика гнал.

   - Возмутительно!! В эти дни, когда общественность должна бороться... Где он сейчас?

   - Только что за угол завернул. Еще догоните. Из ворот вышел Турпачев.

   - Господа! Я предлагаю не оставлять безнаказанным этого возмутительного проступка представителя общественности, в то время когда наша Родина корчится в муках, когда уже брезжит слабый свет новой прекрасной России...

   - Слушайте, Турпачев... А он по 1300 не уступил бы?

   - Какое! Я по 1400 предлагал - смеется. Если мы, господа, обернем свои взоры к Англии...

   Но никто уже не оборачивал своих взоров к Англии. Стояли убитые.

  

   Мы уже стали забывать о тех трудностях, с которыми сопряжено добывание денег "до послезавтра".

   В свое время - до революции, которая поставила все вверх ногами, - это было самое трудное, требующее большой сноровки искусство.

   Подходил один знакомый к другому и, краснея и запинаясь и желая провалиться сквозь землю, тихим, умирающим голосом спрашивал:

   - Не можете ли вы одолжить мне пятьдесят рублей на две недели?

   - Знаете что? - находчиво возражал капиталист. - Я лучше одолжу вам два рубля на пятьдесят недель.

   Иногда ловили на ошеломляющей неожиданности.

   - Послушай, - запыхавшись, подлетал один к другому, - нет ли у тебя двугривенного с дырочкой?

   - Н-нет... - растерянно бормотал спрашиваемый. - В...вот - без дырочки есть.

   - Ну, черт с тобой, все равно, давай без дырочки!

   И, выхватив у сбитого с толку простака серебряный двугривенный, исчезал с ним.

   Были случаи и явно безнадежные:

   - Что это у вас?.. Новая сторублевка? Вы знаете, моя жена еще таких не видела. Дайте снесу покажу ей... Да вы не бойтесь - верну. Дня через три-четыре встретимся, и верну.

   А вот случай, чрезвычайно умилительный по своей беспочвенности:

   - Что это вы все в землю смотрите?

   - А? Полтинник ищу.

   - Обронили, что ли?

   - Я? Нет. Но я думаю, может, кто другой обронил. Ах, с каким трудом раньше давали взаймы.

   По свидетельству старинных летописцев (да позволено нам будет выразиться по-церковнославянски), это было "дело великого поту"...

   Должник приступал к этой несложной операции, будто к операции собственного аппендицита, дрожа, заикаясь и спотыкаясь, заимодавец - с наглостью и развязностью необычайной, неслыханной - третировал несчастного en canaille, задавая ему ряд глупых вопросов и одаривая его попутно ни к черту не годными советами:

   - А? Что? Да! Взаймы просите. Вы что же, думаете, что у меня денежный завод, что ли? Нужно жить экономнее, молодой человек, сообразуясь с вашими средствами! Если бы я еще сам печатал деньги - тогда другое дело!, а то ведь я их не печатаю - не правда ли? Чего вы там бормочете? А? Что? Ничего не понимаю!

   Фу, какое было гадкое чувство!

   А теперь у нас, в России, настал подлинный золотой век.

   - А, что? Просите 7 тысяч? Да какой же это счет - 7 тысяч? Не буду же я ради вас менять в лавочке десятитысячную?! Или берите целиком десятитысячную, или подите к черту.

   - Очень вам благодарен... Поверьте, что я на будущей неделе... сейчас же...

   - Ладно, ладно, не отнимайте времени пустяками...

   - Ей-Богу, я как только получу от папы деньги...

   - Да отстанете вы от меня или нет?.. Действительно, нашел о какой дряни разговаривать...

   - Поверьте, что никогда не забуду вашей... вашего...

   - А, чтоб ты провалился! Не перестанешь приставать - выхвачу обратно бумажку и порву на кусочки!

   - Однако... Такое одолжение... Так выручили... Сразу видно, что это старозаветный, допотопный должник.

   Новый возьмет и даже не почешется.

   А если вся требуемая сумма - тысяча или две, так он это сделает мимоходом, будто, летя по своим делам, на чужой сапог сплюнул.

   - Сколько стоят папиросы? Две тысячи? Сеня! Заплати, у меня нет мелких. Как-нибудь сочтемся, а не сочтемся - так тоже неважно!

   И Сеня платит, и Сеня смеется, распялив рот, не менее весело, чем жизнерадостный курильщик.

   Позвольте рассказать об операции, которую любой из читателей может проделать в любой день недели и которая тем не менее несет благосостояние на всю остальную жизнь...

   Один ушибленный жизнью молодой человек по имени Петя Козырьков, не имея ни гроша в кармане, лежал в своей убогой комнате на кровати и слушал через перегородку, как его честила квартирная хозяйка:

   - И черт его знает, что это за человек? Другие, как люди: спекулируют, хлопочут, торгуют, миллионы в месяц зарабатывают, а этот!.. И знакомства есть всякие, и все... а черт его знает, какой неудалый! Слушайте, вы! Еще месяц я вас держу и кормлю, потому я вашу покойную маму знала, а через месяц со всеми бебехами вон к чертям свинячим! Вот мое такое благородное, честное слово...

   А надо сказать, Петя не зря лежал: он дни и ночи обдумывал один проект.

   Теперь же, услышав ультиматум, дарующий ему совершенно точно один месяц обеспеченной пищей и кровом жизни, Петя взвился на дыбы, как молодой конь, и, неся в уме уже выкристаллизованное решение, помчался на Нахимовский проспект.

   Известно, что Нахимовский проспект это все равно что Невский проспект: нет такого человека, который два-три раза в день не прошелся бы по нему.

   И вот на этом свойстве Нахимовского построил Петя свою грандиозную задачу: встал у окна гастрономического магазина Ичаджика и Кефели, небрежно опершись о медный прут у витрины, и стал ждать...

   Ровно через три минуты прошел первый знакомый...

   - Афанасий Иванович! Сколько лет, сколько зим... Голубчик! У меня же к вам просьба: дайте десять тысяч. Не захватил с собой бумажника, а нужно свечей купить.

   - Да сделайте ваше такое одолжение... Пожалуйста. Что поделываете?..

   - Так, кой-чего. Спасибо. Встречу, отдам.

   - Ну, какие глупости. Будьте здоровы. Почин, говорят, дороже денег.

   Через полчаса у Пети было уже 70 тысяч, а через четыре часа 600.

   Это была, правда, скучная работа, но Петя для развлечения варьировал ее детали: то ему нужно было купить не свечей, а винограду для именинницы, то "ему предлагали приобрести очень миленькое колечко за триста тысяч" и не хватало десяти.

   Короче говоря, к шести часам вечера Петя встретил и задержал на минутку сто знакомых, что составляло по самой простой арифметике - миллион!

   Пересчитал Петя добычу, слад