Главная » Книги

Толстой Алексей Николаевич - Простая душа

Толстой Алексей Николаевич - Простая душа


стой
  
  
  
   ПРОСТАЯ ДУША
  
  
  
  
   1
  Катю, портниху, не знали? Очень хорошая была портниха и брала недорого. А уж наговорит, бывало, во время примерки, пока с булавками во рту ползает по полу, - прикладывает, одергивает, - узнаете все, что случилось захватывающего на Малой Молчановке. А если начнете бранить, - отчего обещала и не принесла платье, - заморгает глазами:
  - Верю, верю, мадам, вы совершенно вправе сердиться.
  Вывески у Кати не было, жила на Малой Молчановке, в низку, на углу, против Николы на Курьих Ножках, когда войдете в ворота, - направо ее дверь.
  Катя весь день сидела у окошка, откусывала нитки, встряхивала кудрями, - кудри свои, не подвитые. Помощница, веснушчатая девочка, наметывала платье на манекене. В комнате две клетки с птицами, картонки, свертки повсюду, перед зеркальцем бумажные розы и карточки на стене.
  Госпожа Бондарева, докторша, всегда - пойдет гулять - остановится у окошка, разговаривает:
  - Катя, опять вы меня обманули, не принесли платья. Вы, Катя, бессовестная.
  - Извиняюсь, мадам, здравствуйте. Я вас вполне понимаю, что вы окончательно вправе сердиться.
  Катя небольшого роста, в шелковых чулках, в башмачках с большими бантами, в синей юбке, до того короткой и легкой, что - бежит по улице с картонками, все на нее косятся! премиленькая фигурка. И всегда, выходя со двора, накидывала синюю же душегрейку с мехом, - будь хоть июль месяц, - пекло: мех Кате к глазам.
  А глаза очень были недурны: ясные, иногда чуть-чуть припухшие, не то от слез, не то от бессонной ночи.
  Но судить ее никто не смел. Катя была девушка холостая, одинокая, сама на себя работала, а если и влюблена была постоянно, в особенности по осени и в осенний сезон, то, может быть, и сама не рада была своему такому характеру и делала это совсем не для того, чтобы досаждать заказчицам.
  
  
  
  
   2
  Давно это было - летом. Работала Катя домашней портнихой у докторши Бондаревой в Серебряном Бору, на даче "Ландыш".
  С утра вертит машинку, улыбается полотняным строчкам, пожимает плечиками, потом облокотится и глядит в окно. Ах! Воспоминания!
  За окном жара, стонут куры, скрипит гамак, маются между сосен барышни, сестры Бондаревы. За кустами, за забором - дзынь, дзынь - прошел кавалерист. Труба заиграла в Фанагорийском полку. Ах! Воспоминания!
  Быстро, быстро крутит Катя машинку. Зовут обедать. Она садится к столу аккуратно, - руки сложила, губы поджала, - все, как полагается девушке с самолюбием. Бондарев извиняется перед ней, что в подтяжках, пьет водку, отдуваяеь, глядит в суп. Барышни томятся, не хотят кушать, мальчишки Бондаревы, недоступные никакому воспитанию, крошат хлеб, щиплются под столом, от докторши пахнет Валерьяном, одна Катя сидит в мечте. На вопрос: "Еще, Катя, супу?" - вздрагивает.
  - Мерси. Аппетиту нет.
  Какая там еда! В шесть часов Катя складывает шитье, отряхивает юбку от ниток и бежит на террасу, зовет Капитолину, горничную, - она в полном подчинении у Кати и тоже в мечте.
  - Капитолина, идите брать урок танцев.
  Капитолина появляется из-за погробицы, на ходу вытирает руки, бросает фартук в акацию. Катя говорит:
  - Станьте в позицию. Па-де-катр. Слушайте музыку: "Мамаша, купите мне пушку, я буду стрелять" (так подпевали юнкера на балах). Легче, легче, Капитолина. Воздушней. Не так, не так. Боже мой!
  Отстраняет Капитолину и, подобрав юбку, летает по балкону.
  - И-ах! И-ах! И-ах!
  А вечером, не загаснет еще заря, не высыпят еще звезды над высокими соснами, над Ходынским полем, - уж несутся издалека звуки вальса. Ту... ту... ту... - трубят фанагорийцы в медные трубы на берегу Москвы-реки, на кругу, за лесом.
  Катя в газовом шарфе, а с ней Капитолина бегут на круг, - по дороге появляется из темноты высокий юнкер, расставляет ноги, подхватывает под руку бегущую девушку.
  - Прошу на вальс.
  Ну, как не закружиться голове? И возвращаются Катя с Капитолиной на рассвете, когда догорели в листьях фонарики, затихли шаги, упала роса на траву, на листья.
  Перелезут через плетень. Ложатся в постель. Катя закинет руки, глядит в бревенчатый потолок.
  - Капитолина, Капитолина, никто не может понять моих чувств.
  В то лето фанагорийцы ушли на войну. Утром рано заиграли трубы в лагерях, и барышни, швейки, горничные, кто в туфлях на босу ногу, кто в накинутой на рубашку шали, простоволосые, иные заплаканные, и все - печальные, собрались на поле.
  Медленно, длинной пылящей колонной уходили фанагорийцы. На спинах до самого затылка навьючен скарб, штыки торчат щетиной, топают тяжелые сапоги, лица строгие, разве крикнет с края кто помоложе: "Эй вы, голубки, прощайте!"
  Верхом на смирной кобыле - командир, усатый с подусниками, сидит бодро, глаз не видно из-под бровей. У стремени его шагает командирша, загорелая женщина с мальчиком на руках.
  Вдруг высокий голос запел: "Взвейтесь, соколы, орлами", - и густая, тысячеголосая грудь подхватила песню. Заплакали женщины, побежали дети вслед. И колонна потонула вдали, в пыли.
  Ушли - и назад не вернулся ни один.
  Катя стояла у дороги, и слезы текли у нее из глаз.
  - Капа, Капа, жить неохота, - повторяла Катя и медленно вместе с женщинами и детьми вернулась в опустевший Серебряный Бор.
  Заколачивали дачи. Поутру солнце всходило бледное, осеннее. И птицы пели по-иному. Катя купила географическую карту и воткнула булавку в то место, где кровь проливает знакомый юнкер.
  А потом булавочка затерялась, карту засидели мухи. Чуть-чуть не полюбила было с горя близорукого какого-то студента, но сама его бросила. Хотела пойти в милосердные сестры и раздумала, - побоялась своего характера.
  В домах, где прежде шила, везде горе. Какое уж шитье! Тогда-то Катя переехала на Малую Молчановку, взяла в ученицы веснушчатую девочку Саньку и в комнате над окном повесила двух птиц - снегиря и перепела: один пел поутру хорошо, другой к вечеру - скуку развевали.
  Грустное житье. Улицы пустые. На женщинах траур. Галантерейные приказчики стали злые, как собаки. Дороговизна. Проходит зима и лето. Года проходят. И все еще воюют, поделить не могут чего-то. А народу, народу бьют!
  Троих Катя проводила на вокзал за это время. Невеселая была любовь ни с одним, больше от жалости бегала видаться, а ночью не спала, вздыхала, бранила Саньку, чтобы не сопела, не будила птиц.
  Проводит, поскучает, потом прочтет в газетах: убит на поле славы.
  Шьет у окна Катя, мелькает иголкой и думает: "Где это поле славы, где столько народу побито? Посидела бы у этого поля, поплакала".
  
  
  
  
   3
  Однажды Катя пришла великим постом к доктарнга Бондаревой и только набрала в рот булавок, приготовилась разговаривать, - в прихожей зазвонил телефон, я сам Бондарев визгливым голосом спрашивает, чуть не лает в трубку:
  - Что? Быть этого не может! Невероятно! Батенька мой, поздравляю!
  Вбежал в комнату, красный, бороду захватил и в рот сует.
  - Ну, Катя, - говорит, - поздравляю, Катерина Николаевна. Теперь вы свободная гражданка, позвольте пожать руку.
  Потом кинулся к себе в кабинет, двери настежь и видно - на электрическом кресле сидит пациент, и Бондарев водит по нему железными щетками, не столько водит, сколько в лицо сует, - пускает искры, кричит:
  - Дожили, батенька мой, до красного денечка! : На другой день побежала Катя на Красную площадь глядеть, как пушки возят, как сдаются в Кремле запасные солдаты, как по Никольской ведут приставов без шапок, с порванными погонами, как вешают красный флаг на Минина, как на кучу талого снега влезла барышня в сбитой шляпке и с саблей и все повторяет тонким голосом: "Товарищи, товарищи..." А что "товарищи", - за шумом не было слышно.
  Забилось у Кати сердце от всего этого, точно лед растаял. И влюбилась она в университете на митинге в студента. Он стоял у колонны, глядел исподлобья, личико бледное, суровое, а глаза - как у женщины, палец заложил за мундир, причесан на пробор, чистенький весь и на Катю решительно не обратил никакого внимания.
  Катя на другой день опять в университет побежала, - его нет. Обегала за две недели все митинги. Досада ее брала - самолюбие, а едва заметит студенческую фуражку, - сердце в колени валится. Заказчицам на все упреки отвечала: "Вы совершенно вправе, мадам, сердиться".
  Наконец на Тверском бульваре, видит, сидит он. Газету от себя отстранил, думает. Катя села на ту же скамью и дух едва переводит...
  - Извините, - говорит, - что я к вам обращаюсь, я ваше лицо на митинге видела, давно хотела спросить...
  Покраснела, хоть плачь: что хотела спросить - сама не знает, как дура...
  - Так уж я и подумала, - встречу, спрошу, какие мне книжки почитать. Говорят, теперь всем приказано книжки читать, а какие - не сказывают. Так я к вам, извините...
  Он спросил, кто она, как зовут, спрятал газету в карман.
  - Приходите ко мне на Бронную. - Простился вежливо и пошел.
  Шил он в комнате одиноко. У стола на полочке - книги, за ширмой - чистая кровать. На рукомойни-. ке - душистое мыло. Светло, опрятно. Звали его Сергей Сергеевичем.
  Катя в первый же день рассказала ему свою жизнь, плакала. Сергей Сергеевич предложил читать вслух историю французской революции. Бывало, сядет в кресле, наденет очки, перевернет страницу и посмотрит строго. Катя сидит напротив. Так бы и умерла около него. За чтением разговаривали:
  - Катя, вам нравится Марат?
  - Что вы, такой кровожадный...
  - А что вы думаете, Катя, о современных событиях?
  - Так что же, Сергей Сергеевич, думать-то, - свободу дали. Теперь все стали сознательные. Я вот давно вас спросить собираюсь - за какой список подавать? Намедни ко мне в мастерскую заходил один, все повторял: "Гражданка, мы в ваших руках..." - за него, что ли? Ах, теперь только и жить..,
  - Нет, Катя, из нас мало кто останется в живых...
  - Ох!
  - У меня, Катя, предчувствия очень тяжелые..,
  - О-ох!
  В то время над Москвой стояла ясная луна. В ее свете по сырым бульварам бродили парами солдаты с дамами, грызли подсолнухи, целовались. Из темных подвалов выходили швейцары томиться на свет. Подвальные жители высовывались в окошки над тротуарами, глядели вверх неподвижно. По всему городу цвели липы.
  Сергей Сергеевич сидел на окошке. Он был в кителе и качал ногой, затем поднял и опустил плечи.
  - Какая глупая ночь, Катюша, - сказал он. - Оказывается, и во время революции светит луна2 пахнут липы,
  Катя стояла близко около него и подумала: "Неужели начинается чудный роман?"
  И прошептала:
  - Прекрасный запах.
  Тогда Сергей Сергеевич опустил руку, и Катя заметила, что рука его ползет и вдруг коснулась ее локтя. Катя негромко вздохнула. Он спросил усмехаясь:
  - Вы на луну смотрите? ; - Не знаю.
  - Вы сегодня странная. (Она смолчала, сердце начало колотиться.) Вы любите музыку?
  Действительно, внизу играли на рояле, - томилась от луны и революции еще чья-то душа.
  Катя не ответила. Он спрыгнул с окна и стал рядом, так же как и она, - облокотился. Внизу лежали, поблескивающие с одной стороны от лунного света и темные с другой, крыши - множество крыш.
  Сергей Сергеевич осторожно повернулся к Кате. И она повернулась, взглянула в глаза без улыбки, раскрыла губы.
  Тогда между их лицами зазвенел комар, появился золотистой точкой. Сергей Сергеевич усмехнулся и поцеловал Катю в рот. Она, не отрываясь, подняла руки, обхватила ими его шею и закрыла глаза.
  После этой ночи Сергей Сергеевич перестал читать историю французской революции. Его пальцы теперь были в чернилах. Однажды он, покраснев до пота на лбу, прочел ей стихотворение:
  И вот любовь рукою смуглой Опять стучится в дверь мою.
  Но все это неожиданно кончилось, оборвалось. Из Рязани пришла телеграмма. Сергей Сергеевич уехал, не успел даже проститься, оставил только записочку: "Случилось страшное несчастье. Прощай. Нежно целую тебя, Катя. Спасибо, милая, за дружбу. Наш дом и все, все сожжено. Что с мамой и сестрами, - не внаю".
  У Кати остались только листочки со стихами, она носила их под рубашкой. Мурлыкала целый день, сидя за работой, "Пускай могила меня накажет" - и вела себя очень строго... Это была любовь, как в книжке, и если бы не дороги материи, сшила бы себе траур, -так было грустно ей на душе и сладко.
  
  
  
  
   4
  А жить становилось все страшней. Начались безобразия по ночам. Ограбили мадам Кошке на Малой Молчановке, - забрались десять человек в масках, самого Кошке связали, избили, мадам от страха впала в столбняк, ее раздели дочиста. Потом ночью у подъезда ограбили председателя домового комитета, проломили голову. Что ни ночь, то на Малой Молчановке -шалости и грабежи.
  Катя догадывалась, чьих рук это дело, но пока молчала. К ней повадился шляться под окошко Петька (отец его держал обойную мастерскую), хвастался, показывал золотые часы. Приходил в сумерки с гармоникой, садился с улицы на подоконник, играл "дву-сцеп", - никак отвязаться было нельзя.
  Потом стал предлагать подарки. Хвалился засыпать деньгами. Катя отказывалась, гнала его с окошка.
  В осеннюю ветреную ночь Катя увидела сон, будто входит к ней Сергей Сергеевич, держится рукой за лоб. Сел на стул, наклонился, белый как полотно, и кровь у него сочится между пальцами.
  Катя закричала, перепугала Саньку и так начала плакать, будто душа в слезах уходила.
  - Саня, Санечка, тоска смертная. Жить плохо. Поди, дай мне водицы. Никого на свете нет у меня, Санька, - и стучала о стакан зубами, - закопают меня на кладбище, один ветер меня пожалеет.
  На другой день чуть свет проснулась она от частой далекой стрельбы. Санька бегала за угол, вернулась такая, что все веснушки проступили.
  - На Воздвиженке всех режут, девушка, - и полезла головой под подушку.
  Катя пошла на Арбат. Там стоял народ кучками на углах, слушали, посмеивались, никто ничего не знал.
  Стреляли пушки. Тукали часто, гулко пулеметы. Пролетали пульки с пением. Прогремел грузовик, полный солдат и ружей, за ним побежал студент и влез. Ждали каких-то казаков.
  Худая старуха, вздохнув, сказала Кате:
  - Большаки под колокольню подкоп ведут. Тысячи народу перебили.
  К вечеру появились патрули и разогнали праздный народ по домам.
  Катя не зажигала огня, сидела впотьмах и слушала. Прошли медленно двое за окном, один проговорил: "Застали на чердаке и прикололи, а интеллигентный был человек". Мелькнула искорка, и неподалеку хлестнуло, как кнутом. Вдруг зачавкало железом, проезжал извозчик. Грубый голос крикнул: "Кто едет?" Стук подков сразу замолк. Катя ждала - убыот или нет. Но подковы опять зазвякали. Катя сидела, покачиваясь, и задремала понемногу.
  Легкий стук в окно разбудил ее.
  Санька зашептала:
  - Девушка, лезут к нам, боюся.
  Катя соскочила с постели, подбежала к окну. За ним стоял смутной тенью человек, солдат, с ружьем, один. Он опять постучал осторожно. Катя раскрыла форточку.
  - Что вам нужно? Спать не даете. Уходите от окна...
  - Катя, - сказал солдат насмешливо и повторил ласковее: - Катюша.
  Катя до того испугалась этого голоса, так трястись начали коленки - вцепилась в занавеску.
  - Сергей Сергеевич, миленький, вы ли? Он проговорил все так же тихо:
  - Нет ли чаю горячего? Мы очень прозябли. Здравствуй, Катюша.
  От стены отделились еще двое. Стали рядом, оперлись на ружья.
  - Вот бы чайку теперь. Спасибо сказали бы.
  Катя в кухне собрала чай. Осторожно, скрипнув калиткой, прошли все трое, в серых шинелях, в тяжелых грязных сапогах, сели к столу, ружья поставили между колен, повесили картузы на штыки, стали дуть в блюдечки, покрякивать. У всех троих повыше локтя черная нашивка - углом.
  Сергея Сергеевича узнать было нельзя - раздался в плечах, обветрил, оброс кустиками, только лоб остался прежний, белый, чистый. Катя даже сесть около него не смела, - взглядывала украдкой.
  И не успела налить по второму стакану, - послышался с улицы свист. Они вскочили, поправили пояса, сумки и вышли.
  В сенях Сергей Сергеевич обернулся, взял Катю за плечи, взглянул в лицо строго и, не целуя, прижал к себе. Никогда Катя не могла забыть запаха солдатской его шинели, ремней, табаку. Не сдержалась, заплакала. Он сказал: "Ну, ну, перестань", поправил картуз, перекинул винтовку и вышел.
  Катя прождала весь следующий день. К вечеру пришел юнкер с запиской от Сергея Сергеевича, попросил кипятку, хлеба и папирос, и, сколько ни отговаривал Катю, она собрала все, что было съестного, и побежала к Никитским воротам.
  Далеко вокруг, озаряя кривые переулки, пылал огромный гагаринский дом. Грохотали залпы. Со всех чердаков, из окон, из-за деревьев выскакивали длинные огненные иглы выстрелов. Иногда темная фигура перебегала от дерева к дереву. На песке бульвара, красном от зарева, поблескивающем корками льда, валялись, как мешки с поклажей, пять-шесть убитых. Катю не хотели пускать, она отвечала:
  - Найду и найду его, хоть убивайте меня. Прика-вал чаю принести, и принесу. Пустите.
  Спотыкаясь, скользя по ледяному бульвару, Катя добралась до канавы, вырытой поперек проезда. В ней лежали люди в шинелях. Стреляли из канавы, и с Никитской, и с переулка - отовсюду.
  Катя стояла за деревом, глядела на страшный дом. Там в окнах закручивалось пламя и появлялись какие-то люди, точно хотели броситься вниз. Одна фигура застряла в окне, растопырив руки.
  Катя охнула, закричала: - Сергей Сергеевич, где вы?
  Ее не захотели слушать, прогнали, и вдогонку хриплый голос из канавы крикнул:
  - Не туда идешь, дура, он - около Чичкина лежит.
  Сергей Сергеевич лежал около лавки Чичкина, у самой стены. Шинель на нем коробилась, как неживая, пыльная. Голова закинута навзничь, рот приоткрыт, из темени по асфальту растекалась темная лужа.
  Катя присела около него и долго, долго глядела в лицо. Оно было не то - любимое, - не его лицо. Прах оскаленный. Потом она взяла чайник и пошла обратно. Сняла с плеч, накинула на голову платок, опустила его на глаза.
  Ведером на седьмые сутки Москва погрузилась в желтоватый туман. Затихли выстрелы. Провыл последний снаряд из тумана. И кончилось сражение.
  Утром Катя вышла купить молока. На перекрестке стоял бородатый решительный мужчина в шляпе, рослый, с черными от пороха руками, - выдавал пропуска. Госпожа Бондарева, - за эту неделю сморщилась, как гриб, - подошла к Кате, шепнула:
  - Смотрите, милая моя, какой стоит с бородищей, - как же нам жить-то теперь?..
  1919
  Толстой А. Н.
  Т53 Повести и рассказы. М., "Худож. лит.", 1977
  509 с.
  В настоящее издание входят избранные повести и рассказы А. Н. Толстого, относящиеся к разным периодам его творчества (1913 - 1944); "Приключения Растегина", "Детство Никиты", "Повесть смутного времени", "Гадюка" и др.
  70301-037
  Т-----7-77
  028(01)-77 Р2

Другие авторы
  • Митрополит_Антоний
  • Дефо Даниель
  • Ромберг Ф.
  • Златовратский Николай Николаевич
  • Лейкин Николай Александрович
  • Аблесимов Александр Онисимович
  • Свиньин Павел Петрович
  • Муханов Петр Александрович
  • Бородин Николай Андреевич
  • Невахович Михаил Львович
  • Другие произведения
  • Кони Анатолий Федорович - Страничка из жизни Пушкина
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Наши, списанные с натуры русскими
  • По Эдгар Аллан - Гоп-Фрог
  • Губер Петр Константинович - П. К. Губер: биографическая справка
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Домовой, или Любовь старого подьячего. Сочинение Александра П-л-ва
  • Достоевский Федор Михайлович - Как опасно предаваться честолюбивым снам
  • Аверченко Аркадий Тимофеевич - На Севастопольском берегу
  • Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Неизвестные материалы о плавании Н.Н. Миклухо-Маклая в Новую Гвинею на корвете "Скобелев" в 1883 году
  • Морозов Николай Александрович - Христос
  • Бухов Аркадий Сергеевич - Запутанный случай
  • Категория: Книги | Добавил: Ash (12.11.2012)
    Просмотров: 741 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа