ться, стал кричать, как попугай. Но, впрочем, нельзя же ему это серьезно поставить в вину. Тем более, что возглас был радостный и, так сказать, приветственный. Если бы он, что называется, "влопался", так скорее всего закричал бы "чорт возьми" и уж конечно без всякого ликования. Так думал муж, и дело сошло гладко.
Но шкап думал иначе.
Недельки через две после описанного случал муж, вернувшись домой, увидел, в бросившемся ему навстречу шкапу, свою жену, на этот раз стоящую посреди комнаты. В этой невинной позе стояла она не одна, ен обнимал какой-то неизвестный субъект и, если верить шкапу, целовал ее прямо в губы. Затем жена чуть-чуть повернула голову и в шкапу показались ее глаза, сначала обычного размера и обычной формы, но мало по малу они стали круглеть и вылезать наружу. Потом она отвернулась и, оттолкнув субъекта, сказала:
- Надо завести грамофон, а так у нас ничего не выйдет.
Субъект странно загоготал, но, повернув глаза, встретился в зеркале с глазами, которых очевидно не ожидал, и осекся.
- Это ты, Вася? - вполне естественным тоном сказала жена. - Заведи, дружочек, грамофон. Вот мосье Пирожников так любезен, что согласился научить меня новому танцу.
Значит, шкап опят наврал, опять подстроил ракурсы и опять оставил его в дураках с его ревностью и подозрительностью.
Мосье Пирожников оказался вдобавок совершеннейшим кретином и к тому же кретином несветским. Он молча взял свою шляпу, поклонился и вышел. Словно его выгнали.
- Он робкий и простачок, - объяснила жена.
Конечно, такой не мог ей нравиться.
Гроза пролетела мимо, но шкап не успокоился. Он сделал такую подлость, на какую может быть способен только человек. Да и не всякий человек, а исключительно мстительный и злющий. Яго.
Между прочим - почему все так злобно нападают на Яго? Ведь у Шекспира есть ясный намек на былой флирт Отелло с женой Яго. Следовательно Яго, разбивая счастье мавра, мстил из ревности. Он, значит, был тоже Отелло (употребляя это имя, как имя нарицательное).
Но, вернемся к шкапу.
Шкап был хуже Яго. Никто его супружеской чести не оскорблял и он не страдал ревностью. Но сделал он следующее.
Однажды владелец его, в отсутствие жены, долго искал какой-то галстук и, не найдя, решил, что жена сунула его в свой шкап.
Браня жену за безалаберность, он сердито дернул зеркальную дверцу и в то же мгновение с верхней полки вылетел перевязанный легкой ленточкой пакет, щелкнул его по лбу и осыпал с головы до ног письмами.
- Вот, мол, дурак. Надо тебя но лбу щелкнуть, чтобы ты поверил.
Жертва шкапа долго сидела на полу, читала писанное разными почерками:
"...Приду, когда твоего болвана не будет дома..." "...знаю, что ты горишь, но и я сам горю..." "...что может быть блаженней твоих объятий..." "...люблю, когда ты шепчешь "еще, еще".
Жертва читала, с недоумением и даже любопытством спрашивал:
- А это кто-же?
- Ну, а это то кто-же?
А шкап торжествующе отражал его физиономию - растерянную, несчастную и глупую.