Панаев Иван Иванович - Она будет счастлива

съ трудомъ отыщешь въ аристократическомъ словарѣ!..

   Къ счаст³ю, Горинъ не былъ вполнѣ свѣтскимъ человѣкомъ, онъ только принуждалъ себя быть имъ. Не аристократъ по рожден³ю, не имѣвш³й милл³оновъ въ виду, онъ держался въ этомъ раззолоченномъ кругу своимъ рѣзкимъ умомъ и замѣчательнымъ образован³емъ. Онъ могъ сочувствовать несчаст³ю, потому что могъ самъ легко испытать несчаст³е; онъ зналъ людей съ ихъ нуждами, съ ихъ горемъ, и понималъ ихъ страдан³я. Аристократъ только по одной наружности, онъ былъ гражданинъ по сердцу. Онъ хотѣлъ казаться опытнымъ и равнодушнымъ ко всему и не былъ ни тѣмъ, ни другимъ на самомъ дѣлѣ.

   Пять лѣтъ свѣтской жизни не доставили ему ни одного отраднаго воспоминан³я, ни одной счастливой минуты. Онъ только ловилъ на лету плѣнительные взоры этихъ роскошныхъ женщинъ, которыя достаются только или именамъ или выгодамъ, которыя, какъ мотыльки, летятъ на огонь, на блескъ, на золото.

   Сердце Горина требовало любви; и какое сердце не тробуетъ ея въ двадцатыхъ годахъ? Со всѣмъ жаромъ юноши онъ представлялъ себѣ счаст³е быть любимымъ.

   Вотъ почему на другой день послѣ извѣстнаго читатолямъ обѣда, лежа въ эластическихъ креслахъ, какъ я сказалъ уже, одушевленный словами Свѣтлицкаго, Горинъ не чувствовалъ своего нездоровья. Онъ былъ любимъ: эта неразлучная съ нимъ мысль, эта поэтическая греза его осуществлялась теперь!- Боже мой! Неужели то не обманъ, не сонъ, не призракъ услужливаго воображен³я?.. И тысячи этихъ придирчивыхъ "неужели" толпились въ отуманенной головѣ Горина.

   Невозможно передать ощущен³й юноши въ ту минуту, когда онъ въ первый разъ начинаетъ увѣряться въ томъ, что любимъ. Не два раза въ жизни бываеть такая минута! Уловимы ли тѣ чудныя, пламенныя картины, которыя развиваются тогда передъ глазами его; тѣ ярк³е, лазурные, очаровательные цвѣта, которыми разрисовывается для него весь м³ръ? О, въ эту минуту онъ легче мечты, быстрѣе времени! Онъ переходитъ изъ веществован³я въ жизнь, изъ дѣйствительности въ миѳъ...

   Горинъ испытывалъ все это. Зинаида была передъ нимъ, увѣнчанная чистыми вымыслами поэз³и: то ослѣпительная какъ сольще, то томная, упоительная какъ луна. Въ одно время - недоступная святыня христ³анскаго и чувсгвенная героиня миѳологическаго м³ра...

   Послѣ такой минуты безотчетнаго восторга, цвѣтныхъ видѣн³й распаленнаго воображен³я, въ головѣ его черною тѣнью пробѣжала досадная мысль, что Зинаида не принадлежитъ къ дамамъ высшаго круга, что имя ея не внесено въ бархатную книгу аристократическихъ гостиныхъ. И потомъ, когда онъ, можетъ быть, устыдился этой мыели, въ немъ зародилось сомнѣн³е. Точно ли я любимъ ею? спрашивалъ онъ самого себя и старался припоминать выражен³е рѣчей ея, силу взглядовъ. Можно ли положиться на слова Свѣтлицкаго? думалъ онъ: и какимъ образомъ этотъ человѣкъ могъ проникнуть тайну женщины?

   Но Свѣтлицк³й былъ одимъ изъ тѣхъ таинственныхъ людей, образцы которыхъ вы вѣрно иногда встрѣчаете въ Петербургѣ, и не можете дать себѣ отчета, къ какому разряду причислить ихъ. Являющ³йся то на именинномъ вечерѣ въ низенькихъ и душныхъ комнатахъ чиновника, то на затѣйливомъ балѣ помѣщика, пр³ѣхавшаго для взрослыхъ своихь дочекъ пожить въ столицѣ, то въ пышныхъ палатахъ аристократа; играющ³й въ вистъ отъ пяти до двухсотъ рублей роберъ; одинаково равнодушный въ выигрышѣ и проигрышѣ; всегда неумолчный говорунъ, движущееся собран³е анекдотовъ въ разныхъ родахъ; родословная книжка и сводъ формулярныхъ списковъ всѣхъ жителей Петербурга: Свѣтлицк³й представлялъ собою одушевленную шараду, которую разгадать было не такъ легко... Путешествуя по чужимъ краямъ, онъ собралъ поверхностныя свѣдѣн³я обо всемъ; могъ три часа сряду говорить непрерываемо о чемъ угодно и бросать пыль въ глаза многимъ, которые, дивясь его всеобъемлющимъ знан³ямъ, слушали его, разиня рты. Такимъ образомъ, онъ слылъ въ городѣ за человѣка необыкновенно умнаго и даже ученаго. Никто не зналъ и не заботился узнать, служитъ онъ или нѣтъ; по крайней мѣрѣ, было достовѣрно то, что онъ служилъ прежде; это доказывали орденск³я ленточки въ его фракѣ. Говорили, что онъ не имѣетъ никакого состоян³я; но этотъ говоръ врядъ ли былъ основателенъ, потому что карманъ Свѣтлицкаго былъ всегда набитъ деньгами; потому что на рукѣ его былъ перстень съ огромнымъ сверкающимъ брилл³антомъ; потому что онъ одѣвался съ изысканностью, былъ безпрестанно въ театрахъ и концертахъ, велъ большую игру и ѣздилъ въ славномъ наемномъ экипажѣ. Онъ былъ коротко знакомъ со всею петербургскою молодежью, которая, Богъ знаетъ почему, имѣла къ нему довѣренность и для которой онъ былъ чрезвычайпо занимательнымъ и почти необходимымъ лицомъ. Носились темные слухи, будто Свѣтлицк³й... Но для чего говорить о слухахъ, которые не подтверждались ничѣмъ?

   И Горинъ успокоился немного... Зачѣмъ, кажется, выдумать Свѣтлицкому на Зинаиду, и именно на нее? Къ тому же, развѣ мудрено, что этотъ человѣкъ проникнулъ ея тайну; любовь невольно выскажется сама въ одномъ движен³и, въ одномъ взглядѣ... надобно только умѣть подмѣтить это движен³е, этотъ взглядъ. А онъ проникалъ и не въ однѣ любовныя тайны. Молодой человѣкъ улыбнулся; онъ пр³искивалъ въ головѣ всевозможныя доказательства для подтвержден³я отрадной для него мысли. Онъ не могь вдругъ обнять своего счаст³я, и грустное сомнѣн³е щемило его сердце.

   Когда Горинъ дернулъ за ленту звонка и взглянулъ на лежавш³е возлѣ него часы, было уже половина третьяго.

   Неохотно приподнялся онъ съ креселъ, и только приподнявшись, почувствовалъ головную боль, слѣдств³е вчерашняго пира.

   Черезъ день послѣ того онъ гдѣ-то встрѣтилъ полковника и назвался къ нему обѣдать. Съ этихъ поръ онъ чаще обыкновеныаго сталъ посѣщать домъ его. А полковникъ былъ въ восторгѣ: онъ всѣмъ и каждому разсказывалъ о своей дружбѣ съ Горинымъ и прибавлялъ къ этому свое длинное разсужден³е о эгоизмѣ людей и о томъ, какъ трудно сдѣлать выборъ друга.

   Между тѣхмъ Горинъ совершенно измѣнился. Онъ оставилъ эти разгульныя и разрушительныя игры юности, онъ пересталъ ѣздить въ общества, какъ прежде, отъ нечего дѣлать, для того, чтобы убить время. Жизнь его уже имѣла цѣль, имѣла мысль. Послѣ каждаго свидан³я съ Зинаидою онъ открывалъ въ ней какую-нибудь новую обворожительную сторону, которой не подмѣчалъ прежде. Съ каждымъ днемъ она становилась для него привлекательнѣе, и съ каждымъ мигомъ жажда любви росла въ немъ, распаляемая воображен³емъ; но онъ еще не былъ вполнѣ увѣренъ, точно ли она любитъ его. Ему нужны были уже не одни слабые признаки, а полная увѣренность. Это была первая эпоха любви - самая счастливая, самая усладительная! Передъ нимъ лежалъ вѣнокъ, составленный изъ душистыхъ цвѣтовъ мечты и надежды.

   Зинаида сначала незамѣтно увлекалась пламенными рѣчами Горина, его роскошнымъ даромъ выражен³я, часто этою заносчивостью юнаго чувства; потомъ она стала любоваться его сверкающими очами, привлекательнымъ очеркомъ лица его... Ей хотѣлось вглядѣться въ него пристальнѣй, чтобы короче ознакомиться съ нимъ. Онъ заманилъ ея любопытство. То обыкновенный паркетный любезникъ, то человѣкъ глубокомыслящ³й, то досадно равнодушный ко всему, то проникнутый чувствомъ; въ одно время восхищающ³йся посредственною игрою французской актрисы и благоговѣющ³й передъ дивнымъ велич³емъ Наполеона и Байрона: онъ былъ, въ самомъ дѣлѣ, занимательно страненъ.

   Но стараться попнть его, но разсматривать его вблизи не было ли опасно для женщины, окруженной обстоятельствами Зинаиды? Ея любопытство въ этомъ случаѣ не походило ли на любопытство дитяти, которое невинно протягиваетъ свою ручонку къ огню и потомъ вскрикиваетъ отъ боли, обжигаясь?

   Однажды, когда въ будуарѣ Зинаиды сомнительное мерцан³е сумерокъ смѣшивалось съ красноватымъ фантастическимъ свѣтомъ огня, разгоравшагося въ каминѣ, она раздумчиво сидѣла противъ этого огня, и мысли ея, съ легкостью плѣнителъной бабочки, перелетая въ очарованный кругъ прошедшаго, порхали съ цвѣтка на цвѣтокъ, съ воспоминан³я на воспоминан³е; когда она забывалась въ этомъ м³рѣ, имѣвшемъ для нея уже всю поэтическую прелесть отдаленности; когда передъ очами ея возставали свѣтлые, святые образы ея дѣтства; когда грудь ея хотѣла облегчиться долгимъ вздохомъ; когда глаза ея начинали туманиться слезами и эти слезы засверкали на длинныхъ томныхъ рѣсницахъ... дверь будуара скрипнула.

   Она вздрогнула, сердце ея сильью забилось; она съ судорожнымъ движен³емъ поднесла платокъ къ глазамъ и, тотчасъ отдернувъ его, оборотилась къ двери.

   У этой двери стоялъ Горинъ, казалось, не смѣя сдѣлать шагъ впередъ и будто выжидая ея привѣта.

   Лицо Зинаиды примѣтно измѣнилось.

   - Ахъ, это вы!- произнесла она слабымъ, едва слышнымъ голосомъ.

   - Простите меня,- произнесъ онъ, бросая на нее испытующ³й взглядъ,- можетъ быть, я не кстати прервалъ ваше уединен³е...

   - О, нѣтъ, нѣтъ... ничего...- возразила она, но голосомъ замѣтно робкимъ... - Вы видѣли Вольдемара?

   - Кажется, его нѣтъ дома,- хладнокровно отвѣчалъ онъ.

   - Въ самомъ дѣлѣ, вы правы, его нѣтъ съ самаго утра... Что жъ вы не сядете?

   - Скажите откровенно: я помѣшалъ вамъ...

   - Отчего вы такъ думаете?- торопливо прервала она.- Право, нѣтъ! Знаете ли, передъ вашимъ приходомъ я замечталась. Со мной это часто случается.- Она улыбнулась.- Сегодня утромъ я получила письмо изъ деревни отъ матушки, и мои мысли невольно обратились къ прошедшему. Мнѣ такъ бы хоѣтлось въ эту минуту видѣть ее, быть съ нею... Но правда ли, это простительная прихоть?- прибавила она послѣ минутнаго молчан³я.

   - Теперь я еще больше, еще сильнѣе вижу мою неловкость. Но я, право, нехотя разрушилъ ваши мечты, и, несмотря на то, я безпощадно заслуживаю наказан³я.... Неправда ли, я теперь похожъ на тѣхъ злодѣевъ, которые часто своими докучливыми посѣщен³ями, вовсе не подозрѣвая того, вырываютъ лучш³я минуты у поэта, минуты его вдохновен³я? О, это безбожно! А мечтающая женщина - развѣ это не поэтъ? Она еще выше поэта. Она сама вдохновляется и вдохновляегъ другихъ...

   Зинаида потупила очи, пригладила рукою гладк³я шелковистыя тесьмы волосъ - и отодвинулась отъ камина, потому-что лицо ея пылало...

   Горинъ смотрѣлъ на нее и чувствовалъ, какъ могучими кольцами, будто змѣя, страсть обвивала его... и сильнѣй и крѣпче давила въ своихъ кольцахъ и впускала въ него свое ядовитое жало... Тутъ онъ впервые понималъ вполнѣ, что мужчина можетъ сдѣлаться рабомъ женщины.

   Когда Зинаида подняла очи и украдкою, боязливо, взглянула на него, въ этомъ взглядѣ блеснулъ для него небесный лучъ, радужный лучъ надежды - и сердце его затрепетало, отозвалось на этотъ взглядъ...

   - Отчего вы такъ задумчивы?..- снросила Зинаида Горина, который, опустивъ свою голову на руку, смотрѣлъ на тѣнь ея пожекъ, соблазнительно лежавшихъ на богатомъ коврѣ.

   - Я думалъ,- отвѣчалъ онъ,- о томъ, что я скоро долженъ или совершенно помириться съ жизнью, или разссориться съ нею навсегда...

   - Зачѣмъ же разссориться? - возразила она.

   - Потому что съ нѣкотораго времеии... я не принадлежу самому себѣ...

   Онъ остановился, онъ хотѣлъ договорить ей страстнымъ пламеннымъ языкомъ очей то, чего не смѣлъ произнести словами, чего не могъ выразить бѣдными условными звуками.

   Легкая дрожь пробѣжала по ея тѣлу.

   Дрова почти догорѣли въ каминѣ, и только легк³й огонекъ, разноцвѣтно и прихотливо перебѣгая, потухалъ, оставляя на черномъ пеплѣ ярк³я звѣздочки, будто на флерѣ, обсыпанномъ блестками... Въ будуарѣ было темно...

   Зинаида пришла въ себя... Она теперь только замѣтила, что будуаръ не былъ освѣщенъ, что она сидѣла наединѣ съ нимъ, и торопливо схватила лежавш³й на столѣ колокольчикъ...

   - Поскорѣй освѣтить комнаты!- сказала она вошедшей горничной.

   Черезъ четверть часа Горинъ, лежа въ коляскѣ, мчался домой...

   - Эта женщина несравненна... но она, кажется, недоступна,- мыслилъ онъ.

   Кровь кипѣла въ юношѣ, и мысли его бродили въ какомъ-то туманѣ, и образъ ея роскошно обнималъ его воображен³е. Въ это время онъ былъ готовъ на все - за одинъ любовный взглядъ ея...

   Такъ прошелъ мѣсяцъ. Горинъ сдѣлался уже необходимымъ лицомъ въ домѣ полковника. Онъ былъ, какъ говорятъ, другъ дома. Можетъ быть, онъ не сомнѣвался болѣе въ любви Зинаиды, но эта любовь не подвинулась ни на шагъ противъ прежняго. Она съ тяжкою болью таила въ своемъ сердцѣ престугное чувство, она силилась побороть себя и желала отдалить Горина. А эта борьба распаляла его еще болѣе...

   Разъ какъ-то между довольно длиннымъ разговоромъ, который могъ служить прекраснымъ образомъ энциклопедической болтовни гостиныхъ, Свѣтлицк³й намекнулъ Горину, что въ обществахъ стали замѣчать его отсутств³е. Горинъ молчалъ. Черезъ нѣсколько минутъ Свѣтлицк³й подвелъ разговоръ къ тому же.

   - Въ самомъ дѣлѣ, съ нѣкотораго времени,- говорилъ онъ,- васъ почти не встрѣчаютъ ни въ театрахъ, ни въ залахъ. Это добрый знакъ... Видно вамъ наскучило безъ пользы расточать любезность передъ всѣми. Вы сосредоточились, вы посвятили себя одному предмету. Такъ и должно. Нельзя же вдругъ гоняться за нѣсколькими бабочками... Не такъ ли?

   Онъ засмѣялся и взялъ Горина за руку.

   Брови Горина примѣтно надвинулись на глаза... Онъ кусалъ нижнюю губу.

   Слова Свѣтлицкаго, равнодушныя, заостренныя холодной ирон³ей, прикрашенныя натянутымъ смѣхомъ, взбѣсили его, и онъ не могъ скрыть этого.

   - А правда,- продолжалъ Свѣтлицк³й, будто не замѣчая измѣнен³я лица молодого человѣка,- правда, я васъ-таки встрѣчалъ въ гостиныхъ... Гдѣ-бишь это? Да, кажется, у И*. Полковникъ очень милъ, согласитесь? Боже мой! И онъ, онъ имѣетъ такую жену! вѣрьте послѣ этого въ вышнее правосуд³е...

   Голосъ и лицо Свѣтлицкаго приняли какую-то торжественность...

   - Послушайте меня, Горинъ, вы мнѣ всегда нравились, я говорю это не всѣмъ и каждому, повѣрьте мнѣ. Вы человѣкъ благородный, я не сомнѣваюсь въ томъ. Мои лѣта и опытъ не обманутъ меня. Ради Бога, не подавайте всякому безперому птенцу руки для дружбы. Это не мой совѣтъ, я не смѣлъ бы совѣтовать вамъ. Такъ говорилъ старикъ Шекспиръ, а онъ, право, зналъ, что говорилъ... Не ввѣряйте вашихъ чувствъ никому, я сорокъ лѣтъ трусь съ людьми, я знаю, что такое люди... Но всего болѣе бойтесь молодежи. Она разнесетъ вашу тайну на своихъ вѣтреныхъ крыльяхъ... и тогда...

   - Я, право, не понимаю васъ; развѣ я имѣю как³я-нибудьтайны?

   - Полноте скрываться... Вы знаете, что мнѣ извѣстны ея чувства къ вамъ. Не удивляйтесь, но спрашивайте меня, почему я знаю?.. Я вамъ не могу дать другого отвѣта, кромѣ того, что я живу сорокъ лѣтъ. Она любитъ васъ, это вѣрнѣе всѣхъ акс³омъ въ м³рѣ. Подобной женщины вы не встрѣтите въ обществѣ, я ручаюсь вамъ... Ея мужъ самое глупое животное. Къ тому же, онъ день ото дня равнодушнѣй къ ней...

   Свѣтлицк³й осмотрѣлся кругомъ, наклонился къ уху молодого человѣка и едва слышно произнесъ:

   - Она будетъ ваша!.. Вы вѣдь также любите ее?..

   Горинъ видѣлъ, что скрываться ему отъ этого человѣка напрасно. Онъ даже былъ тронутъ его участ³емъ и дружески пожалъ ему руку...

   - Да, я люблю ее!- произнесъ онъ сквозь зубы.

   И вогъ одна минута рѣшила все. Свѣтлицк³й сдѣлался его повѣреннымъ; онъ отдалъ себя въ его руки.

   - Прекрасно! все покровительствуетъ вамъ. Мужъ съ утра до ночи внѣ дома, съ ночи до утра за картами... О, вы должны развернуть передъ нею новый м³ръ, заставить узнать ее, что такое счаст³е, окружить ее, эту бѣдную женщпну, душистыми розами любви, задернуть для нея прошедшее и...

   - Свѣтлицк³й! вы забываетесь!- прервалъ его молодой человѣкъ съ жаромъ.- Она не принадлежитъ къ числу тѣхъ женщинъ, которыхъ встрѣчаете дюжииами повсюду: ее не ослѣпишь грудою брилл³антовъ, ее не расплавишь огнемъ очей. Ея нервы не раздражены ароматическими испарен³ями, какъ у княгини С*, она не распустится, какъ княгиня, розовой водой отъ одного прикосновен³я страсти... Нѣтъ! вы знаете, что Зинаида вооружена религ³ей, надѣлена высокими чувствован³ями чистой души.

   Свѣтлицк³й наклонился, будто поправляя запонку рубашки: онъ улыбнулся.

   - Гм! вы правы,- возразилъ онъ. Чистая душа, религ³я, все это такъ; но вѣдь съ такими женщинами надобно и дѣйствовать иначе... На одной половинѣ вѣсовь небо, на другой земля... О, вѣрьте мнѣ, земля тяжелѣе, земля всегда перетянетъ... Можетъ быть, лишн³й мѣсяцъ колебан³я, борен³я, а страсть всегда возьмегъ свое... Ну, да это дѣло рѣшеное. Гдѣ вы сегодня обѣдаете, Горинъ?..

   - А который часъ?

   - Уже половина пятаго.

   - Поѣдемте къ Дюме.

   - Меня, было, звалъ сегодня обѣдать баронъ М*.

   - О, нѣтъ, нѣтъ! я не пущу васъ... Мы вмѣстѣ.

   И вотъ Свѣтлицк³й, почти всяк³й день, пировалъ такимъ образомъ на счетъ неопытности и дѣтскаго довѣр³я ближнихъ.

   И послѣ этого не справедливо ли пользовался онъ громкимъ титуломъ умнаго человѣка?

   Слово "умнаго" на языкѣ свѣтскомъ имѣеть особенное значен³е. Да и впрочемъ много ли словъ, которыя принимаются на этомъ языкѣ въ прямомъ ихъ смыелѣ? Свѣтск³й языкъ совершенно условный, и надобно быть посвящену въ таинства этихъ услов³й, чтобы совершенно понимать его.

   Кто не позавидуетъ тѣмъ, для которыхъ закрыта книга свѣта, для которыхъ непонятны и чужды услов³я общества? Пр³ятно глядѣть на Бож³й м³ръ свѣтлыми очами юности, видѣть во веѣхъ высок³й идеалъ человѣка, возстающ³й такъ гордо и привлекательно въ дѣвственномъ воображен³и юноши, обнимать людей отъ полноты сердца, носить въ груди святое желан³е принести себя въ жертву человѣчеству, не знать другой поэз³и кромѣ поэз³и Шиллера!

   Почему же называютъ несчаст³емъ рановременную кончину?... Если вы когда-нибудь нечаянно зайдете на кладбище, если, утомленные, уснете на могилѣ, и сонъ вашъ будегъ легокъ и безмятеженъ, какъ майское утро, и слухъ вашъ освятится гармоническимъ пѣн³емъ ангеловъ въ воздушномъ пространствѣ: вѣрьте мнѣ, вы были на могилѣ семнадцатилѣтняго юноши!.

   Но небо только удѣлъ избранныхъ, остальные должны страдать и переносить страдан³я. Опытъ развернетъ передъ ними картину, отъ которой, можетъ быть, сердце ихъ обольется кровью; опытъ сорветъ маски съ людей, которые окружаютъ ихъ, и, вмѣсто сладкаго радуш³я и увѣрен³й въ горячей привязанности, они увидятъ ледяной эгоизмъ и невыносимую бездушность, вмѣсто восторженнаго поцѣлуя друга - ядовитый поцѣлуй ²уды. Опытъ покажетъ имъ на черныя, закулисныя дѣян³я этихъ людей, которыхъ всѣ считаютъ героями правды, чистыми и непогрѣшимыми, на людей, съ такимъ энтуз³азмомъ проповѣдующихъ о добродѣтели и нравственности. Опытъ шепнетъ имъ на ухо, что люди, въ теплотѣ души которыхъ они никогда не посмѣли бы сомнѣваться, эти чинные, тих³е, опрятные люди, которые ужасаются торжества порока въ романахъ и неизмѣняемо носятъ пѣтуш³й хохолокъ на головѣ, оскорбляясь всѣми нововведен³ями, которые всегда сидятъ за книгой и говорятъ безпрестанно о книгахъ - непонятно равнодушны и къ людямъ, и къ книгамъ, и ко всему въ м³рѣ, исключая собственной пользы. И въ заключен³е всего этого, разрушительный, мрачный ген³й Байрона стѣною наляжетъ на грудь ихъ!

   Надежды и очарован³я юности зальются отравой познан³я, увянугъ въ удушливомъ чаду общества. Юноша сдѣлается мужемъ.

   Горинъ принадлежалъ къ числу тѣхъ счастливыхъ характеровъ, по которымъ впечатлѣн³я могутъ долго скользить, не нарѣзывая морщины на челѣ. Къ тому же жизнь такъ соблазнительно улыбалась передъ нимъ, и онъ съ самозабвен³емъ кружился въ толпѣ, а невѣдомое грядущее зрѣло для него въ лонѣ таинственныхъ судебъ.

   "Свѣтлицк³й - человѣкъ чудесный!" думалъ онъ, стоя передъ зеркаломъ и поправляя булавку, которая зашпиливала длинные концы его галстука: "совѣты его дышатъ мудростью, каждое его слово извлекается изъ опыта. Так³е люди, какъ онъ, чрезвычайно полезны!"

   - Эй, велите подавать коляску!

   И онъ, вооруженный совѣтами Свѣтлицкаго, несся, по обыкновен³ю, къ И*, и, по обыкновен³ю, просиживалъ съ Зинаидой цѣлый вечеръ. Если его не было до восьми часовъ въ ея будуарѣ, она всегда, съ примѣтнымъ безпокойствомъ, начинала поглядывать на часовую стрѣлку и прислушиваться къ стуку экипажа на улицѣ. Она такъ привыкла къ нему, онъ былъ такъ необходимъ для нея, потому что ему одному она повѣряла съ младенческою довѣренностью свои мысли и замѣчан³я. Онъ такъ хорошо понималъ ее. Она мечтала видѣть въ немъ - друга!

   Иногда увлеченная пылкостью спора, съ сверкающими очами, съ разгорѣвшимися щечками, она - вдохновенная и пре³фаеная - незамѣтно схватывала своей бѣлой, нѣжной ручкой его руку... По немъ пробѣгалъ трепетъ отъ этого прикосновен³я.

   Равнодушный къ обязанностямъ религ³и, какъ большая часть молодыхъ людей въ этомъ вихрѣ общественныхъ отношен³й, Горинъ, казалось, вдругъ измѣнился. Конечно, то не было раскаян³е, сознан³е прежнихъ заблужден³й, желан³е искупить грѣхи прошедшаго, а можетъ быть новый и болѣе тяжк³й грѣхъ. Церковь, домъ молитвы и покаян³я, сдѣлалась для него средствомъ видѣть Зинаиду, которую онъ слѣдилъ повеюду. Но прислонясь къ колоннѣ храма, незамѣченный ею, Горинъ, не спуская очей, смотрѣлъ на нее, смиренную и молющуюея, и познавалъ, что такое святыня.

   Женщина, съ лицомъ ангела, на колѣняхъ передъ Бож³имъ алтаремъ, въ прозрачномъ облакѣ курен³я, съ слезами раскаян³я или умилен³я на очахъ, съ устами, лепечущими сердечную молитву, внимающая торжественное, звучное пѣн³е, хвалебные гимны человѣка Богу, улетученные вѣщими звуками и возносящ³еся къ престолу Его - женщина, въ эти минуты, полная священнаго трепета, вся - покорность, вся - любовь, вся - вѣра: вотъ когда она несравнима, величественна!

   Такова была Зинаида во храмѣ

   - Знаете ли,- сказала она однажды Горину,- я не могла бы существовать безъ религ³и, мои дни были бы тяжки и грустны безъ молитвы. Но теперь я часто забываю обязанности къ Богу, а теперь-то болѣе чѣмъ когда-нибудь мнѣ нужна Его помощь.

   Она вся вспыхнула, будто испугавшись, что молодой человѣкъ проникнетъ таинственный смыслъ ея словъ, и тотчасъ перемѣнила разговоръ.

   Горинъ не слыхалъ ничего болѣе: эти слова и это смятен³е завѣряли его въ настоящемъ счаст³и и, можетъ быть, предзнаменовали будущее блаженство.

   Въ это самое время полковникъ, заманенный большимъ выигрышемъ въ одномъ изъ такихъ домовъ, гдѣ собирались всѣ знаменитости картежнаго петербургскаго м³ра, лица прославленныя и ославленныя картами, предался игрѣ еще съ большимъ энтуз³азмомъ. Онъ составлялъ въ головѣ своей блистателы³ую для себя будущность, ему всюду мерещились груды золота. И полковникъ былъ правъ. Одно только золото могло поддерживать его въ свѣтѣ, одна надежда на выигрышъ. Состоян³е его не было такъ велико, чтобы могло поддерживать жизнь, какую онъ привыкъ вести, а обстоятельства успѣли измѣниться - и связи и высшая протекц³я, за которыя отецъ Зинаиды отдалъ ее полковнику, уже не могли болѣе лелѣять ихъ воображен³е. Бѣдный отецъ поздно увидѣлъ и почувствовалъ свою ошибку. Онъ поневолѣ сдержалъ свои честолюбивыя фантаз³и и сталъ заботиться только о вещественномъ и настоящемъ, т.-е. объ удержан³и за собой подолѣе губернаторскаго мѣста, которое онъ получилъ вскорѣ послѣ замужества своей дочери.

   Въ концѣ мая окна квартиры полковника были забѣлены мѣломъ, потому что онъ и жена его переѣхали на дачу.

   Старинный деревянный домъ этой дачи, выстроенный со всѣми затѣями роскоши золотыхъ временъ Екатерины Великой, возвышался на горѣ или, вѣрнѣе выражаясь, на искусственной насыпи. Окруженный сзади вѣтвистою рощею березъ, онъ былъ совершенно открытъ съ лицевой стороны, мимо которой тянулась большая Петергофская дорога. Противъ самаго дома, на скатѣ пригорка, пестрѣли разноцвѣтныя клумбы - блѣдное богатство сѣверной флоры, а по другую сторону дороги исчезала вдали къ морю аллся, сжато обсаженная разросшимися ивами.

   Ввутренность дома гармонировала вполнѣ съ его наружнымъ видомъ: больш³я, мрачныя комнаты, обтянутыя полинялыми отъ времени штофомъ и обоями, и паркетъ, составленный изъ разноцвѣтныхъ расщелявшихся кусочковъ.

   Въ залѣ, которой окна выходили на сторону дороги и изъ которой дверь въ серединѣ фасада вела на массивную галлерею передъ домомъ - въ этой залѣ прямо бросался въ глаза огромный каминъ изъ каррарскаго мрамора, изукрашенный самыми вычурными барельефами.

   Зинаида изо всѣхъ этихъ огромныхъ комнатъ выбрала для своего будуара одну, которая располагалась чрезвычайно уютно надъ залой, въ широкомъ мезонинѣ дома. Изъ окна этой комнаты виднѣлась сизая, взволнованная полоса моря, утопавшаго въ туманѣ.

   Ея взоръ часто, разсѣкая воздушное пространство, останавливался на этой полосѣ моря и, убаюканный его колебан³емъ, сливался съ неопредѣленностью. И долго, долго потомъ, пригорюнясь, съ очами, устремленными въ мутную даль, безъ мечты, безъ мысли, безъ думы, въ состоян³и совершенно безотчетномъ, но глубоко поэтическомъ, она сидѣла у окна будуара.

   Она любила море: его болѣзненный стонъ, его прихотливые всплески, его благородную гордость; все это было близко съ порывами ея души. И какъ не любить моря? И какъ не плѣняться порой дикою поэз³ей сѣвера?.. Взгляните на эту темную рощу елей у самаго поморья, такъ рѣзко отдѣляющуюся отъ сѣраго неба. То кажется грозный отрядъ великановъ, то отважная ватага черныхъ латниковъ, жаждущая бурь, посмѣивающаяся надъ вьюгами и морозами, и остановившаяся впервые, въ какомъ-то благоговѣйномъ раздумьѣ передъ велич³емъ и необъятностью моря, и угрюмо помавающая ему своими щетинистыми главами.

   Выдаются минуты и въ жизни человѣческой, когда сердце требуетъ только впечатлѣн³й грустныхъ, когда глаза ищутъ велич³я и дикости, а въ так³я минуты идите къ морю. Оно своимъ стономъ заглушитъ стонъ вашего сердца, оно будетъ взрывать передъ вашими глазами страшныя, черныя бездыы и подымать горы, ограняя серебромъ ихъ вершины...

   О, въ так³я минуты изучайте красоту русской природы и прислушивайтесь къ звучнымъ напѣвамъ заунывныхъ пѣсенъ русскаго народа!

   Сроднитесь съ этой поэз³ей, она прекрасна, потому что истинна, потому что невольно щемитъ сердце, потому что невольно извлекаетъ слезу... И послѣ улыбнитесь на эти жалк³я усил³я людей, которые во время оно величались у насъ поэтами и съ такими забавными гримасами натягивались страдать и плакать!

   Зинаида часто стояла у берега моря; часто, сидя за фортеп³ано и отдаваясь вся гармон³и своенравныхъ звуковъ, не докончивъ пѣн³я, смолкала, и слезы, одна за другой, будто свѣтлыя жемчужины, падали на клавиши, потому что она отыскивала какой-нибудь звукъ, на который сердце ея отвѣчало другимъ отзывнымъ звукомъ...

   Горинъ не могъ уже такъ часто бывать у Зинаиды; но его пугало не разстоян³е, потому что для любви нѣтъ разстоян³я, но вѣроятно мысль, что онъ подастъ поводъ къ этимъ невиннымъ и простодушнымъ замѣчан³ямъ и разсказамъ, которые можетъ быть довели до гроба не одну женщину.

   Общество всегда имѣетъ своихъ "Княженъ Мими": и какъ избѣжать ихъ позора? и какъ спастись отъ нихъ?..

   Въ одинъ изъ его пр³ѣздовъ на дачу И* - (это было, кажется, въ ³юлѣ, въ то время, когда полковникъ расточалъ свою храбрость на манёврахъ) - часовъ въ восемь прекраснаго вечера, онъ и она сидѣли на галлереѣ, обставленной цвѣтами, которые картинно спускались по ступенямъ этой галлереи къ красной дорожкѣ сада.

   Мимо ихъ, по большой дорогѣ, изрѣдка проѣзжала огромная четверомѣстная карета, запряженная чахоточною ямскою тройкою, или мчалась четвернею коляска, исчезая въ облакѣ пыли, или тянулась пустая телѣга со скрипомъ и протяжною пѣснью крестьянина...

   Въ воздухѣ, растворенномъ ароматомъ цвѣтовъ, была совершенная тишь; только порой кой-гдѣ на деревѣ шевелился листочекъ отъ дуновен³я. Природа начинала нѣжиться въ тонкой прохладѣ, едва избавясь отъ удушающаго жара, но еще на лицѣ ея горѣлъ ярк³й румянецъ заката.

   - Знаете ли, какое самое счастливое время въ жизни?- говорилъ Горинъ задумчиво, ощипывая листки цвѣтка, который онъ вертѣлъ въ рукѣ...- Это переходъ изъ дѣтскаго въ юношеск³й возрастъ, это первый шагъ изъ школы въ гостиную, когда воображен³е представляетъ передъ нимъ чудныя картины будущаго, когда всѣ предметы, кажется, разрисовываются передъ нами радужными красками, когда сердце ваше бьется ожидан³емъ и надеждою... И я былъ счастливъ, потому что испыталъ все это...

   - А развѣ теперь вы несчастливы? -возразила она шутя.- О чемъ вы грустите, на что вы вѣчно жалуетесь, будто русская элег³я? Развѣ ваше настоящее такъ черно, развѣ для васъ нѣтъ будущаго?

   - И вы меня спрашиваете объ этомъ?

   Она съ удивлен³емъ посмотрѣла на него.

   - Да, я думаю, что для меня нѣтъ счаст³я ни въ настоящемъ, ни въ будущемъ, потому что оно давно въ рукахъ другого... а этотъ другой...

   Если бы вы могли въ ту минуту видѣть бѣдную Зинаиду... Блѣдная, помертвѣлая, она внимала его рѣчамъ; каждое его слово падало раскаленнымъ углемъ на ея сердце; она безпрестанно вздрагивала, она хотѣла скрыть волнен³е - и не могла. Она хотѣла не понимать смысла словъ его - и такъ хорошо понимала этотъ смыслъ. Идеалъ друга исчезалъ передъ ея глазами: передъ ней стоялъ любовникъ. Она чувствовала себя на краю бездны, она смотрѣла въ глубину ея - и ея дыхан³е захватывалось невольно, и голова ея начинала кружиться.

   - Какъ здѣсь сыро, какъ воздухъ становится холоденъ!- произнесла она безотчетно, безцѣльно, не зная сама, что говоритъ...

   Но она боялась одного слова въ устахъ его, она желала отдалить отъ себя его признан³е. Она искала вокругъ себя опоры, защиты, и видѣла себя оставленною, одинокою.

   "Матушка! матушка! зачѣмъ ея нѣтъ здѣсь?.. О, ояа спасла бы меня", думала Зинаида... "Я разлилась бы въ слезахъ на груди ея, и мнѣ стало бы легче!.."

   Горинъ не видѣлъ измѣнен³я ея лица, не видѣлъ, какъ очертилась на немъ мучительная боль; подстрекаемый совѣтами Свѣтлицкаго, воспламеняемый собственною страст³ю, уже увѣренный въ любви къ нему Зинаиды, онъ рѣшился, не отлагая, открыть ей состоян³е своей души и вымучить отъ нея доказательствъ любви болѣе земныхъ, болѣе вещественныхъ.

   Хотя онъ думалъ, что уже довольно знакомъ съ обществомъ, но, въ самомъ дѣлѣ, это знакомство было слишкомъ поверхностно, потому что онъ зналъ его только наружно, изучалъ его только въ обрядахъ и формахъ. Онъ зналъ женщину по романамъ Бальзака или по драмамъ А. Дюма; сказать ли все? онъ отыскивалъ въ петербургскихъ обществахъ Аделей Дерве, графинь де-Босеанъ... но, разумѣется, стыдился признаваться въ этомъ. Правда, все это было очень смѣшно, но и естественно: Горинъ имѣлъ двадцать три года и раздражительную мысль о любви. Онъ смотрѣлъ съ грустнымъ негодован³емъ на людей и на жизнь; но то не было желѣзное, страшное разочарован³е опыта, о которомъ я уже намекнулъ здѣсь, а скорѣе воздушная мечта о разочарован³и, схваченная изъ нравоописан³й современнаго парижскаго общества и странно приспособленная къ собственной жизни.

   Онъ никогда не углублялся внутрь, не проникалъ въ душу того общества, въ которомъ самъ начиналъ быть дѣйствователемъ. Онъ не зналъ, что для этого нужно прежде задуматься надъ самимъ собою, разложить самого себя. Если въ Петербургѣ онъ бывалъ въ будуарахъ, одинаково меблированныхъ съ партжскими будуарами Бальзака, изъ этого не слѣдовало, чтобы тѣ, которымъ принадлежали эти будуары, непремѣнно походили на героинь временъ реставрац³и. А онъ почти соединялъ одно съ другимъ.

   Какъ же ему было знать русскую женщину, ея отношен³е къ обществу? Какъ открыть въ ней тысячи незамѣтныхъ сторонъ, которыя развиваются изъ своенародной жизни?

   Всо это я замѣтилъ здѣсь мимоходомъ, говоря о Горинѣ и желая показать, что онъ не понималъ и не оцѣнялъ вполнѣ души женщины, которую любилъ, и не заботился измѣрить силу своей любви къ ней.

   Увлекаясь горячкою страсти, онъ слѣпо покорился ея разрушительному влечен³ю, какъ большая часть молодыхъ людей, пренебрегая послѣдств³ями, забывая о будущемъ... Какъ дитя, онъ держалъ въ рукахъ найденную имъ игрушку и, любуясь ею, можетъ быть, готовъ былъ безъ жалости разломать ее по минутному влечен³ю прихоти.

   Но и дитя, когда игрушка выпадаетъ изъ рукъ его и распадается на части, стоитъ надъ обломками съ упрекомъ себѣ, съ горькимъ сознан³емъ своей шалости - и по розовымъ щечкамъ его катится слеза за слезой... Горинъ, прислонясь къ столбу галлереи, возлѣ стула Зинаиды, влюбленный и прихотливый, приступилъ къ рѣшительному открыт³ю всего, что таилось такъ долго на душѣ его - и читатели видѣли, съ какимъ страхомъ она выслушивала его.

   Когда до слуха молодого человѣка дошли слова ея, странно прервавш³я его пламенную рѣчь, вмѣсто отвѣта, который выжидалъ онъ съ трепетомъ, слова, выхваченныя изъ вседневнаго обихода: "здѣсь сыро, воздухъ становится холоденъ!" - кровь бросилась въ голову молодого человѣка.

   Подойдя къ двери, которая вела въ залу, отворивъ эту дверь и оборотясь къ Зинаидѣ, съ выражен³емъ рѣзко ироническимъ, онъ произнесъ:

   - Въ самомъ дѣлѣ, вы можете простудиться, такъ долго оставаясь на галлереѣ, и еще наединѣ съ человѣкомъ, разговоромъ котораго вы такъ скучаете... Не угодное ли вамъ войти въ комнату?..

   Она бросила на него быстрый и значительный взглядъ и, не произнеся ни слова, вошла въ залу.

   Горинъ вошелъ вслѣдъ за нею и притворилъ дверь.

   Она сѣла или, вѣрнѣе сказать, бросилась въ широк³я кресла и устремила безцѣльный взглядъ на огромную картину въ старинной, уже почернѣвшей золотой рамѣ, висѣвшую на противоположной стѣнѣ.

   Онъ взялъ со стола свою шляпу и сдѣлалъ шагъ, чтобы подойти къ Зинаидѣ съ прощальнымъ поклономъ.

   Она замѣтила это движен³е и оборотилась къ нему.

   - Какъ! Неужели вы сбираетесь ѣхать? -спросила она слабымъ голосомъ.- Развѣ вы не хотите остаться здѣсь, по крайней мѣрѣ, до чаю?

   - Мнѣ кажется, я и безъ того обезпокоилъ васъ... Я не привыкъ быть въ тягость другимъ... А длить посѣщен³е можно только тогда, когда оно доставляетъ удовольств³е.

   Она тяжело вздохнула.

   Этотъ вздохъ противъ воли вырвался изъ стѣсненной грули ея, можетъ быть обнаруживъ всю тягость положен³я беззащитной женщины.

   Богъ знаетъ, былъ ли понятъ и почувствованъ молодымъ человѣкомъ этотъ болѣзненный вздохъ?

   Но онъ отбросилъ свою шляпу на диванъ и съ быстрымъ движен³емъ придвинулъ кресла къ ея кресламъ.

   - Если вы позволите, я остаюсь,- произнесъ онъ голосомъ, который отражалъ сильное душевное волнен³е,- и остаюсь для того, чтобы объяснить вамъ причину моего грустнаго, элегическаго состоян³я, какъ вамъ угодно было выразиться...

   Она вздрогнула.

   - Четверть часа терпѣн³я - не болѣе! Я не утомлю васъ моимъ разсказомъ; я знаю, что женщины скучаютъ выслушивать длинныя объяснен³я, точно такъ же, какъ читать длинные романы...

   И онъ очеркнулъ передъ Зинаидой картину своей жизни смѣлыми и рѣзкими штрихами, выразительно, но безъ подробностей, понятно, но быстро. То была заглавная виньетка къ современному роману, плѣнительная виньетка Тони Жоанно. Онъ передалъ ей эти заповѣдныя тайны души, которыя передаются только испытанному другу или любящей женщинѣ.

   Когда онъ кончилъ, минута молчан³я длилась долго - и Зинаида сидѣла все съ потупленными очами; только густой румянецъ, покрывавш³й ея щеки, обличалъ въ ней волнен³е сильнѣе прежняго - и Горинъ, смотря на нее, думалъ проникнуть: что значигь это волнен³е?

   - Теперь вы видите,- продолжалъ онъ,- что такое я, и возьмете на себя трудъ объяснить мои странности въ отношен³и къ вамъ... Да, я только страненъ здѣсь, въ этой комнатѣ, съ вами... О, рано или поздно, я долженъ былъ говорить съ вами откровенно... теперь, с³ю минуту, я чувствую болѣе смѣлости, чѣмъ когда-нибудь... Тысячу разъ, сидя наединѣ съ вами, я хотѣлъ произнести - и не смѣлъ... Выслушайте же меня теперь: вы видите, я очень несчастливъ... Я люблю васъ!..

   Онъ взялъ ея руку и поцѣловалъ ее. Она сидѣла на шевелясь, холодна и безчувственна, какъ могильный мраморъ; только эта рука, которую цѣловалъ онъ, дрожала подъ страстнымъ поцѣлуемъ юноши.

   Вдругъ слезы вырвались, долго удерживаемыя слабою волею женщины; она встала съ креселъ съ быстрымъ движен³емъ, но это движен³е, эта быстрота были благородно плѣнительны.

   Поправивъ локонъ волосъ, упадавш³й на глазъ и смоченный слезами, она подняла голову съ какою-то невыразимою величавостью.

   - Г. Горинъ,- проговорила она довольно твердымъ голосомъ,- я никогда не перестану упрекать себя за опрометчивость: я поступила очень безразсудно, ища вашей дружбы. Я, можетъ быть, подала вамъ поводъ думать, что не считаю ни во что свои обязанности. И вотъ почему вы считаете себя въ правѣ говорить мнѣ то, чего я не должна была слушать... Г. Горинъ, я имѣю мужа и могу быть матерью сомейства.

   Молодой человѣкъ, окаменѣлый, стоялъ середи комнаты. Видно было, что онъ вовсе не ждалъ такой развязки.

   Потомъ онъ обернулся вокругъ себя: въ комнатѣ уже никого не было...

  

  

  

   Мелк³й, осенн³й дождь разстилался густымъ туманомъ.

   Фонари едва виднѣлись въ опустѣлыхъ улицахъ Петербурга.

   Въ одной изъ улицъ, обитатели которой вѣрно наслаждались уже полнымъ спокойств³емъ сна, среди темныхъ оконъ тускло свѣтился огонекъ въ одномъ только окнѣ. То былъ огонекъ блѣдный, слабый, мерцающ³й; огонекъ, наводящ³й грусть, а не бросающ³йея въ глаза вдругъ, весело, когда вы окружены удушливой тьмой.

   У кого и зачѣмъ мерцалъ этогъ огонекъ?

   Не была ли то лампада, затепленная усерд³емъ передъ огромнымъ образомъ простодушнаго, бородатаго и богобоязливаго купца?

   Не былъ ли то сальный огарокъ, мутно освѣщавш³й чахоточную, судорожную фигуру человѣка, дрожавшаго надъ грудами золота?

   Не была ли то прозрачная, тонкая восковая свѣча въ изящномъ бронзовомъ подсвѣчникѣ, въ раздушенной спальнѣ очаровательной женщины, которая, пользуясь тишиною и тайною ночи, съ робостью зажгла эту свѣчу, безпрестанно озираясь кругомъ себя, чтобы перечитать въ десятый разъ записку своего любовника?

   Правда, то былъ сомнительный свѣтъ ночной лампады въ спальнѣ, у постели женщины, но женщины чистой и святой, у изголовья, безмолвно, безропотно омочавшагося горькими слезами... въ спальнѣ Зинаиды!

   Блѣдная, облокотившаяся ма столъ, въ бѣломъ легкомъ ночномъ пеньюарѣ, съ длинными волосами, опускавшимися н