Главная » Книги

Михайлов Михаил Ларионович - Стрижовые норы, Страница 3

Михайлов Михаил Ларионович - Стрижовые норы


1 2 3

отличнейшего человека, как Мирон Алексеевич, постарается сделать всё, что только в его силах, и прочее, и прочее. Атаман со своей стороны сказал купцу, что ни под каким видом не даст Калинину ведения на брак с Горюновой...
   - Так ведь, кажется? Горюновой?
   - Точно так.
   Гости раскланялись и уехали.
   Кирила Васильевич кликнул вестового.
   - Калинин ещё не бывал?
   - Никак нет-с, ваше благородие.
   - Как придёт, впусти его сюда.
   - Слушаю-с, ваше благородие.
   - Да пошли поскорее конного казака, чтобы немедленно явился ко мне Якимка-урядник.
   - Слушаю-с, ваше благородие.
   - Живо! Марш!
   Оставшись один, Кирила Васильевич ещё раз посмотрел приходскую записку о рождении и крещении Насти, и чуть не вслух проговорил: "Ах ты, старый хрен! Чужой век вздумал заедать - погоди же!"
   Не дальше как через полчаса явился Калинин в сопровождении Горюнихи. Потолковав со старухой, атаман отпустил её домой.
   Скоро приехал и Якимка-урядник, известный не в одной уфимской станице своим ухарством и удальством.
   Кирила Васильевич долго толковал с ним и с Калининым.
   В разговоре их только и слышалось: "В гости... Щекотуров... Начапкина деревня... крёстный... двадцать рублей... ведение... Красный яр... записка... красненькая... поезжане... молодые..."
   Якимка несколько раз с напряжённым вниманием опускал свою рыжую голову и, выслушав слова станичного, откидывался всем телом назад и, вытянувшись в струнку, громко возглашал:
   - Слушаю, ваше благородие.
  

IX

  

Дурачина ты, прямой простофиля!

Пушкин

  
   Мирон Алексеевич не поскупился для приличного приёма станичного, и задал пирушку хоть куда. Игнатьича привезли домой часу в третьем ночи, что называется, без задних ног. Пока у Щекотурова сидел Кирила Васильевич, Горюнов угощался умеренно, и почтительно стоял у дверей, только изредка, по желанию атамана, присаживался на самый краешек стула; когда же Кирила Васильевич, вообще не большой любитель хмельных дел, распрощался с хозяином, Игнатьич с лихвой вознаградил себя за стеснение.
   Рано поутру, когда Горюнов спал как убитый и, по всем признакам, должен был проспать ещё долго, Андреевна наскоро собралась из дому и чуть не бегом отправилась к куме Силишне. Она с полчаса шепталась с нею, потом также поспешно пошла к другой приятельнице, к Лохтачихе, которую засылал свахой Калинин. Между старухами произошло совещание, столь же таинственное, как и то, сценой которого была изба Силишны.
   У Лохтачихи Андреевна просидела гораздо дольше, и по-видимому слова Маремьяны Гавриловны пришлись ей очень по сердцу, потому что лицо её, до тех пор кислое и грустное, несколько просветлело.
   Прощаясь с хозяйкой, гостья по крайней мере десять раз повторила ей:
   - Спасибо тебе, Маремьяна Гавриловна, больно спасибо, что научила. Я без тебя не знала бы, как и приступиться.
   - Так и сделай, только проснётся. Сама увидишь - дело как по маслу пойдёт.
   Горюнов ещё спал, когда старуха его воротилась домой; но уже не так крепко, как давеча: он то кряхтел в просонках, то ворочался на лавке.
   Андреевна, как вошла в избу, кинулась к сожителю и принялась тормошить его за рукав.
   - Очнись! Встань! - кричала она так громко, что Игнатьич вмиг окончательно проснулся. - Что ты наделал! Полоумная твоя голова!
   Игнатьич свесил ноги с лавки и вытаращил глаза на жену, которая тем временем успела перейти от крика к слёзам и воплю.
   - Что ты гляделы-то на меня уставил? - вопила она, ухватя себя обеими руками за голову, - али не понимаешь, пустая твоя башка?.. Пропала теперь моя головушка! Всё от тебя пьяницы полоумного...
   Игнатьич сидел неподвижимо и ничего не мог взять в толк.
   - Вишь, сидит, словно болван какой деревянный... Али она не дочь тебе? Али тебе крови своей не жалко?..
   Тут только Горюнов пришёл в себя. Он вскочил с лавки и быстро спросил:
   - Что такое? Али с Настасьей что приключилось?
   - Приключилось, злодей, приключилось! - продолжала вопить старуха, - о-о-ох! Головушка моя!.. Тебе, полоумному, только бы вино было; об дочери и горя мало.
   - Да говори ты, что ли! Экого лазаря затянула! Что такое?
   - Беги скорей! Ищи дочь-то! Утопилась, знать...
   - Что?! - вскричал вдруг побледневший Игнатьич.
   - Утопилась, знать, голубушка, нигде-то по всей слободке её, сердечной моей, нету... пропала... пропала... Оо-ох! Пропала!
   - Что ты врёшь! Не может этого быть: куда ей пропасть! В соседях где-нибудь.
   - Поди, злодей! Ищи! Все дворы обегала... Погубил дочь... со своим женихом любезным... Вот те и деньги жениховы... Бери их теперь, пьяница полоумный! Покупай себе дочь, как её, мою голубушку... о-о-ох... горлинку мою сизую, продал да пропил.
   Игнатьич уже не слышал дальнейших возгласов, взвизгов и причитаний жены. Руки у него дрожали, когда он затягивал на себе пояс, когда снимал со стены и надевал на себя кафтан и шапку. Бледный, с тревожно бьющимся сердцем выбежал он из избы.
   Не было ни одного двора ни в Стрижовых норах, ни в Будановом переулке, куда не наведался бы Горюнов, совсем сбитый с толку неожиданной пропажей дочери. Нигде Насти не было; никто не видал её со вчерашнего утра.
   Из Буданова переулка, где Игнатьич завернул и к Калинину во двор (изба была заперта снаружи на замок), направил он шаги прямо к Щекотурову. Мысли его кидались то в ту, то в другую сторону, и решительно ни на чём не могли остановиться. Печаль о погибели дочери всё крепче и крепче сжимала ему сердце, и разом опротивел ему безобразный старичишка, сватовство которого было корнем всей беды.
   Слёзы, которые Горюнов удерживал, быстро шагая по Казанской улице, так и хлынули из глаз его, когда он вступил в дом Щекотурова. Не отвечая на приветствие хозяина, упал он в гостиной на софу и едва смог проговорить:
   - Что мне делать?.. Мирон Алексеич... заяви... дочь пропала... заяви.
   Мирон Алексеевич сильно встревожился, как и подобает заправскому жениху, разведал у Игнатьича, как всё случилось, и помчался без оглядки к Беркутову.
   Письмоводитель, нос которого, после вчерашней гулянки, из красного превратился в сизо-багровый, немедленно написал купцу объявление.
  

X

  

Ошибку в фальшь не ставят.

Пословица

  
   Если, будучи в Уфе, вы вздумаете прогуляться по главной улице города, которая называется Казанскою, то, наверно, заметите, неподалёку от церкви Спаса, большой деревянный дом, с фронтоном, подпёртым четырьмя деревянными же колоннами. Эти-то колонны, выдвинутые с неизвестной целью на полтротуара (за ними нет ни подъезда, ни дверей), и заставят вас взглянуть на дом. Он стоит неизменно уж лет тридцать. Прежде, когда в Уфе ещё были казаки, в пяти уездах знали его под именем кантонного дома.
   Не больше, как через неделю после подачи явки о пропаже Насти, довольно ранним утром, в воротах кантонного дома мелькнули рубчатая шляпа и шинель с миллионом воротничков почтенного Мирона Алексеевича.
   Вестовой казак сказал ему в прихожей, что кантонного нет дома - ушёл в станичную, и потому шляпа и шинель снова мелькнули в воротах.
   Через пять минут они были уже отданы на сохранение вестовому в станичной, в Кладбищенской улице.
   - Можно видеть господина кантонного начальника?
   - Можно.
   - Где он?
   - В судейской.
   - А где судейская? Я ведь здесь не бывал.
   - Ступайте прямо, вот сюда, в сборную, а оттуда направо - это судейская и будет.
   Мирон Алексеевич, войдя в сборную, всю кругом уставленную скамейками, отёр себе лицо носовым платком, потом извлёк из бокового кармана сложенный вчетверо лист бумаги, кашлянул и переступил порог судейской.
   За большим столом сидел кантонный начальник, полный мужчина, лет сорока. В комнате был только он да два писаря, строчившие что-то на маленьком столе, у самых дверей. Кантонный ничего не делал и только спрашивал от времени до времени писарей: "скоро ли?", на что и получал каждый раз, в течение полутора часов, ответ, что бумага будет готова к подпису "сию секунду".
   - Что вам угодно? - спросил кантонный, когда купец приблизился почтительным шагом и остановил на нём свои рысьи глаза.
   - Прошение имею честь подать, - проговорил Щекотуров, - обижен вашим станичным, Афанасий Иванович.
   - В чём дело?
   - Не угодно ли вам будет пробежать-с?
   Мирон Алексеевич представил письменное изложение своего дела. Кантонный развернул бумагу, прищурился, посмотрел на неё вблизи, посмотрел издали, и кликнул:
   - Шешминцев!
   Один из писарей, небольшой, толстенький человек, плотно обтянутый синим кафтаном, поспешно встал с места, заложил за ухо перо, обтёр средний палец правой руки об голову, и подошёл к столу кантонного.
   - Что прикажете, ваше благородие?
   - Читай громко.
   Шешминцев кашлянул в сторону, провёл ладонью по бумаге и начал:
   "Его высокоблагородию, господину кантонному начальнику, не торгующего третьей гильдии купца Мирона Алексеевича сына Щекотурова всепокорнейшее прошение.
   Я, нижеподписавшийся, третьей гильдии купец Щекотуров, помолвил за себя, в истёкшем августе месяце, невесту, дочь отставного межевого солдата Петра Го... Го..."
   - Горюнова, - подсказал Мирон Алексеевич.
   "...Петра Горюнова, - продолжал писарь, - каковой девице и деланы были мною разные, приличные жениховскому званию моему, подарки, как-то: два конца ситцу: синего с жёлтыми крапинками 12 аршин по 72 копейки аршин, и того на 8 рублей 64 копейки, розового с разводами 12 же аршин, по 80 копеек аршин..."
   - Ну, это можешь пропустить, - сказал кантонный начальник, слушая писаря с немалым недоумением, - читай с итога.
   Писарь не без труда нашёл требуемое "итого" (полторы страницы были заняты исчислением разных панских, галантерейных и пушных товаров), прочистил себе горло лёгким кашлем и продолжал:
   "Итого на сумму 271 рубль 22 с денежкою копейки. Не взирая на оные мои подарки, означенная девица Настасья Горюнова, по стачке с казаком Иваном Калининым, внезапну бежала..."
   - Какого Калинина? - спросил кантонный, - их у нас четверо.
   - Иван-с, Афанасий Иваныч, - отвечал Щекотуров.
   - Иванов Калининых четверо.
   Мирон Алексеевич потупился, посмотрел по сторонам, взглянул потом в лицо кантонного и всё-таки не мог ничего ответить.
   - Ну, всё равно, - сказал Афанасий Иванович. - Читай дальше.
   Шешминцев читал:
   "...Внезапну бежала из дома родительского, о чём немедленно и было заявлено мною куда следует. По розыску же его, оказалось следующее: с пятого на шестое число текущего месяца сентября девица Настасья Горюнова обвенчана с казаком Иваном Калининым в селе Красном Яру, по ведению, данному ему, Калинину, станичным его начальником; при оном обряде участвовали: урядник Яким Колокольцев с женою, и казаки Погорелов и Черногривов, после какого обряда все отправились в деревню Начапкину, в дом урядника Красноярцева, который доводится Ивану Калинину крёстным отцом; у Красноярцева по этому случаю были три дня и три ночи пировня, и молодые встречены там отцом Калинина и казацкой женою Марьей Короткоумовой..."
   - Как, по крайней мере, как отца-то Калинина зовут? - спросил кантонный.
   Мирон Алексеевич и этого не знал.
   - Ну!
   "...По пристрастию невестина отца, - продолжал Шешминцев, - к крепким напиткам, оный Горюнов, с горя, по случаю побега дочери своей, каковую считал яко бы утопшею, закурил; когда же молодые приехали в город, то принял их с превеликой радостью и должным благословением, мне же, нижеподписавшемуся третьей гильдии не торгующему купцу Мирону Алексеевичу сыну Щекотурову, когда я явился к нему, Горюнову, дабы обеспечил меня за сделанные дочери его, суммою на 271 рубль 22 с денежкою копейки подарки, с наглостью объявил, якобы причём ещё и подарков моих не видывал, назвал меня рябою формой".
   Писарь не мог удержаться и прыснул со смеху; кантонный тоже улыбнулся. У Мирона Алексеевича брови не расходились.
   - Читай, - сказал Афанасий Иванович. - Да скоро этой истории конец?
   - Ещё одна страница, ваше высокоблагородие, - отвечал Шешминцев, и продолжал:
   "...Прощая ему, Горюнову, сию обидную брань, и не желаю я, однако, оставаться в убытке, почему и имею честь обратиться к вашему высокоблагородию с моей всепокорнейшей просьбой: взыскать означенные 271 рубль 22 с денежкою копейки с подведомственного вашему высокоблагородию станичного атамана, как давшего ведение на брак Калинину с Горюновой, вопреки моего ему заявления о имеющем мне произойти от того убытке, при каковом заявлении моём свидетелем был письмоводитель Беркутов, и ныне не откажется подтвердить справедливость слов моих".
   В эту минуту отворилась дверь, и в судейскую вошёл сам Кирила Васильевич.
   - Ба! Вот и он, лёгок на помине! - вскричал кантонный. - Поди-ка, поди-ка сюда, Кирила Васильич! Что ты изволил тут натворить?
   - Где, Афанасий Иваныч? - спросил Кирила Васильевич, подходя к столу и садясь около кантонного. - А! Мирон Алексеич! Я и не заметил было вас... Как поживаете?.. Что свадьба?
   Щекотуров очень сухо поклонился станичному и обратился к кантонному.
   - Вот, изволите видеть, Афанасий Иваныч, - сказал он, - они же и подсмеиваются...
   - Что, что такое? - перебил Кирила Васильевич.
   - Постой, мы произведём допрос по пунктам, - сказал кантонный. - Отвечай мне, Кирила Васильич.
   - Ладно, спрашивайте.
   Станичный встал и вытянулся.
   - Заявлял он тебе, - спросил кантонный, указывая на Мирона Алексеевича, - чтобы ты не давал ведения на брак Ивану Калинину?
   - Заявлял, - отвечал Кирила Васильевич.
   - При этом находился... - начал было Щекотуров.
   - Письмоводитель Беркутов, - перебил станичный. - Да хоть бы его и не было - это всё равно; ведь я не отпираюсь, что вы точно заявляли.
   - А всё-таки ты ведение Калинину дал? - спросил кантонный.
   - Дал, только не для той, о которой мне заявляли.
   - Для той, для той самой! - воскликнул Щекотуров.
   - Как же это так, Кирила Васильич? - спросил кантонный.
   - Вы просили, - сказал станичный, обращаясь к купцу, - чтобы я не позволял казаку Ивану Калинину жениться на дочери отставного солдата Петра Горюнова, потому что вы сделали ей на двести рублей приданого. Так или нет?
   - Так, - отвечал Мирон Алексеевич, - а вы всё-таки...
   - Постойте, дайте мне договорить. Иван Калинин и не думал просить у меня позволения жениться на дочери отставного солдата Горюнова, просил он у меня ведения на брак с дочерью отставного солдата Петра Игнатьева - и я дал ему ведение.
   - Да это Горюнов-то и есть! - вскричал Щекотуров.
   - Горюнов? - спросил с удивлением Кирила Васильевич. - Так что же вы мне не объяснили толком? По спискам значится просто напросто Игнатьевым - так мне и было сказано Калининым. Старуха солдатка тоже себя Игнатьевой называла...
   - Вы знали, что Горюнов и Игнатьев одно и то же, - вскричал, раскрасневшись, Щекотуров.
   - Позвольте, милостивый государь, чем вы это докажете? - сказал станичный. - Что я вам говорю, то на бумаге видно, а чем вы подкрепите свои несправедливые подозрения?
   - Что свадьба была сыграна за двадцать вёрст от города - это тоже на бумаге видно...
   - Совершенно справедливо; свадьба была сыграна за двадцать вёрст от города, и я даже дал записку к красноярскому священнику обвенчать Калинина, отпустил с ним ещё трёх казаков и позволил им три дня погулять в Начапкиной, где у Калинина крёстный отец; мало того, я ещё дал им на гулянье моих собственных денег две красненькие бумажки. Вы желаете знать, почему не в городе свадьба была? Извольте, я вам объясню это. У нас издавна заведено, чтоб все казацкие свадьбы происходили, если можно, за городом. Здесь каждому жениху приходится угощать всех товарищей, а товарищей у казака - целая станица... По рюмочке угостить, так на триста двенадцать человек ведь не два ведра надо; а вы коли не видали, так слыхали, конечно, что казак не напёрстком пьёт... Выпил чарку, надо другую, да чтоб был хоть какой ни есть пирожишка на закуску - как вы думаете, сколько надо пирогов на целую станицу?
   Мирон Алексеевич кусал себе губы.
   - Вот и Афанасий Иванович, как кантонный начальник, подтвердит вам, что все мы желаем, чтобы казаки, во избежание расходов, играли свои свадьбы за городом.
   - Так, так, - подтвердил Афанасий Иванович.
   - Значит, попрёкать меня тем, что Калинин венчался в Красном Яру, а пировал в Начапкиной, попрёкать меня этим нечего. А что дал ему ведение жениться на вашей невесте, так виноваты вы сами. Вольно вам было не объяснить мне дело в подробности.
   - Жаль, милостивый государь, - сказал кантонный, - жаль, а я ничего не могу вам сделать; тут вышло недоразумение, ошибка... А ошибка, сами вы знаете, в фальшь не ставится.
   Мирон Алексеевич молча взял из рук Афанасия Ивановича свою бесполезную челобитную, молча поклонился и вышел.
   - Поделом вору и мука! - сказал Кирила Васильевич, - вздумал, старый тетерев, насильно жениться на молоденькой да на хорошенькой. Ну, к роже ли? Сами изволили видеть его физиономию.
  

* * *

  
   Братья Щекотурова, женатые на богатых, были очень довольны, когда узнали, что затеянная Мироном Алексеевичем, втайне от них, женитьба расстроилась. Они немедленно вознаградили его за убытки и оставили подарки у Горюнова, хотя он был готов всё возвратить. Игнатьич так напугался в день свадьбы дочери, что рад-радёшенек был, когда она отыскалась, и не думал ссориться со своим нежданным зятем. Молодые Калинины зажили ладно. История о сватовстве Щекотурова распространилась по городу, и надолго оставалось за ним прозвище "стрижиного охотника".
  

Примечания

  
   Текст повести "Стрижовые норы" печатается по журналу "Отечественные записки", 1855, т.XCVIII, январь, с.147-195.
  

Категория: Книги | Добавил: Armush (21.11.2012)
Просмотров: 435 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа