Краснов Петр Николаевич - Мантык, охотник на львов

садка на другую лин³ю. Вотъ и Л³онск³й вокзалъ.

   Какъ странно было садиться и ѣхать въ далекое, очень далекое путешеств³е совсѣмъ одному, безъ дѣдушки, безъ кораинъ, узелковъ и чайниковъ. Въ рукахъ только свертокъ: - пирожки, данные Натальей Георг³евной.

   Такъ же стучатъ колесами тяжелыя платформочки, везомыя моторомъ, такъ же, какъ въ ту субботу, когда провожали Колю, медленно ступая, идутъ нагруженные чемоданами голубые носильщики, даже матросы опять ѣдутъ, только меньше ихъ и ихъ лица не красны отъ вина... Никому нѣтъ дѣла до крѣпкаго загорѣлаго юноши въ рабочей блузѣ и непромокаемомъ помятомъ пальто. Никто не знаетъ, не чувствуетъ и не подозрѣваетъ, что это самъ Мантыкъ, правнукъ знаменитаго уральскаго казака, охотника на тигровъ, который ѣдетъ въ Африку!.. Охотиться на львовъ!

   ... За львами!

   За львами!

  

  

   Коля внесъ послѣдн³й чемоданъ въ просторную каюту I класса мистера Брамбля и остановился у двери. Коля былъ въ бѣлой, просторной блузѣ съ отложнымъ воротникомъ и темнозеленымъ мягкимъ галстукомъ, въ бѣлыхъ панталонахъ и коричневыхъ крѣпкихъ тупорылыхъ башмакахъ. Такъ одѣлъ его въ Марсели мистеръ Брамбль. Въ этомъ костюмѣ Коля выглядѣлъ больше, рослѣе и крѣпче. Бѣлый цвѣтъ оттѣнялъ розовый загаръ лица, синесѣрые глаза смотрѣли честно и прямо.

   -Ничего больше не прикажете, мистеръ? - спросилъ онъ у Брамбля.

   Брамбль сидѣлъ на низкой пароходной койкѣ. Онъ казался на ней еще болѣе коротконогимъ и толстымъ.

   Темно-коричневые каштановые глаза тупо посмотрѣли на Колю. Брамбль ничего не отвѣтилъ. Въ круглое раскрытое окно иллюминатора тянуло морской свѣжестью. Тамъ звонко плямкала вода о борта парохода и въ иллюминаторъ доносился волновавш³й Колю шумъ нагрузки. У окна, прислонившись къ умывальнику, стоялъ спутникъ мистера Брамбля - мистеръ Стайнлей, американецъ. Онъ пр³ѣхалъ утромъ прямо на пароходъ и Коля едва успѣлъ разглядѣть его.

   Это былъ высок³й, худощавый человѣкъ, лѣтъ тридцати. Рыжеватые, не густые волосы были тщательно причесаны на проборъ, лицо было гладко выбрито. Онъ былъ костистый, крѣпк³й, ладно покрытый мускулами, настоящей спортсменъ-охотникъ. Онъ сразу понравился Колѣ и внушилъ къ себѣ довѣр³е.

   - Могу я быть свободенъ? - снова спросилъ Коля. Мистеръ Брамбль продолжалъ все такъ же тупо смотрѣть на Колю и опять промолчалъ.

   - Му dear, Коля {Май диръ Коля - мой милый Коля.} - сказалъ мистеръ Стайнлей, - привяжите въ головѣ моей койки это Распят³е и вы можете идти. Вы больше не нужны мистеру Брамблю.

   - Понимаю, - сказалъ Коля, и, ловко изогнувшись надъ койкой, умѣло и красиво прикрѣпилъ небольшое Распят³е изъ слоновой кости. Прикрѣпивъ, онъ перекрестился и отошелъ къ двери.

   - Могу я идти?

   Мистеръ Брамбль криво усмѣхнулся толстыми жирными губами и накладывалъ въ трубку зеленовато-коричневыя тонк³я стружки табаку.

   - Идите, мой милый мальчикъ, - сказалъ американецъ.

   Коля откинулъ легкую бархатную занавѣску, висѣвшую на мѣдныхъ кольцахъ надъ раскрытой дверью, вышелъ въ корридоръ, прошелъ по нему къ широкой лѣстницѣ и сталъ подыматься на верхнюю палубу.

   Лѣстница въ бѣломъ мраморѣ и богатомъ коврѣ, двумя маршами, изгибаясь, сходилась на площадкѣ. Здѣсь между бронзовыхъ, рѣзныхъ корзинъ съ живыми цвѣтами, въ золотой рамѣ, была повѣшена большая морская карта пути "Лаоса", и маленькая булавка съ французскимъ флагомъ была воткнута тамъ, гдѣ было написано "Марсель" - въ лѣвомъ верхнемъ углу карты.

   Вправо - широкая арка открывала видъ на свѣтлую громадную столовую, съ небольшими столиками, прочно прикрѣпленными къ полу и уже накрытыми бѣлыми, въ синеватыхъ крѣпкихъ складкахъ скатертями. Тамъ беззвучно ходили стэварды {Пароходные лакеи.} въ синихъ фракахъ и разставляли посуду къ утреннему завтраку.

   Въ обѣ стороны отъ карты шла лѣстница къ настежъ открытымъ дверямъ на верхнюю палубу. За ними южное пламенѣло небо. Бѣлый городъ лѣпился по розовой горѣ, и море подъ теплою ласкою солнца сверкало въ золотыхъ, слѣпящихъ глаза вспышкахъ огневыхъ отражен³й. Оттуда шелъ пряный запахъ берега, соленое дыхан³е морской волны, трескъ паровой лебедки, крики команды, лязгъ цѣпей и звонк³й непрерывный людской крикъ-пѣсня:

   - Алали - алале... Алали - алале!

   Все это манило и влекло Колю. Заставляло его торопиться на воздухъ.

   Едва вышелъ и широкимъ корридоромъ спардека прошелъ къ носу, остановился пораженный. Высоко въ воздухѣ, отчетливо рисуясь всѣми мелочами, висѣлъ на платформѣ, на стальныхъ цѣпяхъ, громадный, новый, блестящ³й автомобиль. Чуть покачиваясь, онъ медленно поворачивался, сверкая на солнцѣ. Изогнутый надъ пароходомъ кранъ подавалъ его къ широко раздраенному*) отверст³ю трюма, гдѣ уже ожидали его матросы въ бѣлыхъ рабочихъ курткахъ. Тамъ стоялъ помощникъ капитана въ фуражкѣ съ золотыми галунами и наблюдалъ за погрузкой.

   Автомобиль дрогнулъ и сталъ опускаться въ трюмъ. Коля посмотрѣлъ, какъ его закатили въ темную глубину. Тамъ увидалъ Коля корзины съ птицами, громадныхъ бѣлыхъ воловъ, ящики и тюки, тюки и ящики, плотно пригнанные одинъ къ другому. Ихъ было - безъ конца.

   Коля перешелъ на другую сторону парохода. Подъ бортами вода была зеленой, мутной и отливала малахитомъ. Въ ней плавали корки хлѣба, бумаги, пустыя жестянки. Стая серебристыхъ рыбокъ съ голубыми спинками, тупыми носами гнала по водѣ хлѣбную корку и точно играла ею въ какой то свой рыб³й футъболъ. Полупрозрачная слизистая круглая шапочка, величиною съ кулакъ поднялась на поверхность и заиграла перламутромъ, радужными огнями отражая солнце. Это была медуза.

   Бѣлый бортъ "Лаоса" съ этой стороны былъ завѣшанъ сѣрыми холстинами. Бокъ парохода былъ раскрыть. Къ нему вплотную была причалена желѣзная шаланда съ каменнымъ углемъ. Зыбк³я, черныя отъ угля доски были переброшены съ шаланды на пароходъ, и по нимъ взадъ и впередъ непрерывной лентой, - одни туда, на шаланду - съ пустыми корзинами, друг³е оттуда, нагнувшись подъ тяжестью наполненныхъ углемъ корзинъ, бѣжали полуголые, закоптѣлые въ угольной пыли, блестящ³е отъ пота люди. Пестрыя тряпки покрывали ихъ головы. Рубище висѣло на бедрахъ, рваные холщевые штаны едва доходили до колѣнъ. Тутъ были темныя, смуглыя тѣла арабовъ, бѣлыя тѣла европейцевъ, желтыя китайцевъ - всѣ равно измазанныя углемъ и ставш³я черными. Это они ободряли себя пѣсней-крикомъ и, топая въ тактъ ей по чернымъ доскамъ босыми ногами, звонко вопили :

   - Ала-ли, ала-ле, ала-ли - ала-ле...

   Коля заглядѣлся на ихъ работу и многое вспомнилъ. Онъ видѣлъ стариковъ съ высокими тонкими безъ икръ ногами, и мальчиковъ, почти дѣтей. Всѣ работали, торопясь кончить погрузку, и трюмный старшина, плотный французъ, жестами и крикомъ: Dêpêchez vous, mais dêpêchez vous, mes vieux {Поживѣй, старички, поживѣй!}! подбодрялъ ихъ торопиться.

   Одни насыпали широкими емкими желѣзными лопатами уголь въ быстро подставляемыя корзины, друг³е подхватывали эти корзины, и людская вереница казалась сложною машиною.

   Чья то рука мягко охватила Колю за плечи. Онъ оглянулся. Мистеръ Стайнлей въ широкополой шляпѣ подошелъ къ Колѣ и, охвативъ за плечи, согнулся съ нимъ къ борту парохода.

   - Когда нибудь, - сказалъ онъ, медленно выговаривая слова, - люди изобрѣтутъ, мой милый Коля, и такую машину, которая замѣнитъ этихъ несчастныхъ и будетъ за нихъ грузить на пароходы уголь.

   - А что же тогда "эти" будутъ дѣлать? - поворачиваясь къ мистеру Стайнлею, сказалъ Коля и его синесѣрые глаза впились въ глаза американца. Странно серьезно и сурово было ихъ выражен³е.

   - Какъ, что?

   - Они умрутъ съ голода... Вы знаете... Когда мы, - я, мамочка, Галина, дѣдушка Селиверстъ Селиверстовичъ съ внукомъ Мантыкомъ, два года тому назадъ, пр³ѣхали въ Марсель - у насъ ничего не было. Намъ нечего было ѣсть. Съ нами были друг³е Русск³е, и имъ тоже нечего было ѣсть. Не просить же милостыню?.. Это, мистеръ Стайнлей, грѣхъ. И тогда дѣдушка и Мантыкъ, - дѣдушкѣ было уже семьдесятъ лѣтъ, а Мантыку едва четырнадцать, и съ ними офицеры-добровольцы, пошли на пристань грузить уголь... И они сами прокормились и насъ прокормили. А, если вездѣ станетъ машина, мистеръ Стайнлей, что будутъ дѣлать бѣдные люди, у которыхъ ничего нѣтъ?

   Мистеръ Стайнлей долгимъ взглядомъ смотрѣлъ на худощавое лицо Коли и потомъ тихо сказалъ:

   - Бѣдное... бѣдное дитя... Когда нибудь вы все это мнѣ разскажете!

   Громадный "Лаосъ" былъ готовъ къ отплыт³ю. Онъ издалъ три короткихъ глухихъ и зычныхъ гудка. На пристани волновалась и кипѣла толпа провожающихъ, по другую сторону снимали черныя угольныя доски, сворачивали угольные брезенты, и шаланда, отпихиваясь баграми, отходила отъ борта.

   На высокомъ бѣломъ мостикѣ, увѣшанномъ пробковыми спасательными кругами, въ будкѣ съ зеркальными окнами у громаднаго рулевого колеса стало два матроса. Сѣдобородый капитанъ въ синемъ длинномъ сюртукѣ и бѣлыхъ панталонахъ, въ фуражкѣ, густо расшитой золотымъ галуномъ и съ нимъ два офицера появились на мостив. Съ серебристымъ звонкомъ повернулось колесо машиннаго телеграфа и раздалась команда.

   Тяжелые, сѣрые осклизлые канаты причаловъ шумно упали въ воду. "Лаосъ" точно вздрогнулъ, вздохнулъ и вспѣнилъ воду винтомъ. Стала отходить отъ него пристань съ пестрой толпой, гдѣ платки, руки и зонтики посылали послѣдн³й привѣтъ столпившимся у борта пассажирамъ.

   Между пристанью и "Лаосомъ" легла зеленая полоса моря. Она вскипѣла бѣлою пѣною, заиграла множествомъ пузырьковъ, зашипѣла, и, сначала медленно, потомъ все быстрѣе, "Лаосъ" сталъ выходить изъ тѣснаго канала между пристаней.

   Совсѣмъ еще близко отъ парохода, на взбудораженныхъ волнахъ колыхалась тяжелая угольная шаланда. Люди на ней бросили грести. Они стояли всѣ вмѣстѣ, подняли руки, показывая одинъ палецъ, и что то отчаянно вопили. Но что, за шумомъ машины и волны, разобрать было нельзя.

   - Что это, - спросилъ Коля мистера Стайнлея. - О чемъ это они такъ забезпокоились?

   - Вѣрно бакшишъ {На чай.} просятъ, - отвѣчалъ Стайнлей. - Мало имъ дали.

   Какъ то незамѣтно удалился берегъ. Вся Марсель открылась на горѣ бѣлыми домами, и бухта Жол³еттъ съ длинными молами пристаней, съ пароходами и лодками оказалась далеко позади.

   Свѣж³й вѣтерокъ задувалъ съ моря и шевелилъ русыми Колиными волосами. Машина уже не шумѣла, но гдѣ-то далеко въ нутрѣ парохода глухо, ровно и мѣрно стучала. Впереди, подъ высокимъ килемъ, шипѣла пѣной вода, раздвигалась двумя темносиними косыми волнами и, развернувшись въ бѣлые гребни, уходила за пароходъ.

   Стала видна на скалѣ надъ городомъ церковь и на ней золотая статуя Бож³ей Матери - Охранительницы - "Нотръ Дамъ де-ля Гардъ" - покровительницы Марсельскихъ моряковъ. Она сверкала на солнцѣ въ голубомъ небѣ, какъ дневная звѣзда и, казалось, собою прикрывала весь громадный бѣлый городъ, громоздивш³йся по крутому берегу.

   Бѣлый маякъ, окруженный низкими домиками, проплылъ мимо. На розовожелтыхъ скалахъ островка показались развалины. Еще островокъ... - Скала... - все уходило назадъ. Чуть дрожалъ пароходъ. Монотонно, навѣвая сонъ, стучала машина и шумѣла вода. Бѣлыя чайки носились кругомъ. Все дальше уходилъ берегъ. Неразличимы стали острова. Въ бѣлое пятно слились дома Марсели и только блестѣла, точно парила надъ городомъ золотая статуя.

   Нотръ-Дамъ де-ля Гардъ! Бож³я Матерь стерегущая.

   Шире стали морск³я дали. Голубѣе шипящ³я волны. Тутъ, тамъ брызнули, засверкали серебромъ, заиграли бѣлые зайцы вдругъ запѣнившихъ подъ засвѣжевшимъ вѣтромъ волнъ. Вдали, гдѣ синее небо спустилось къ синему морю, появилась туманная, сквозная дымка.

   Тянула даль своею безпредѣльностью. Несказанно хорошъ былъ Бож³й м³ръ!

   На палубѣ зазвонили къ утреннему завтраку. Пароходъ ускорялъ свой бѣгъ. Европейск³й берегъ заволакивался дымкой дали.

  

  

   На пароходѣ появилось привидѣн³е. О немъ разсказывали въ той шестимѣстной каютѣ третьяго класса, гдѣ помещался Коля.

   Его видѣла горничная каютъ перваго класса. Поздно ночью ее вызвала арабская принцесса, ѣхавшая въ Александра и занимавшая отдѣльную каюту. Принцесса потребовала къ себѣ въ каюту кофе и сандвичей, такъ какъ она два дня изъ-за качки ничего не ѣла, и теперь проголодалась и почувствовала, что можетъ ѣсть. Горничная пошла въ буфетъ. Она все приготовила и готовилась нести подносъ, какъ увидала бѣлую тѣнь, стоявшую у стѣны. Горничная разсказывала, что эта тѣнь была громадной величины, до самаго потолка, что это былъ, какъ бы человѣкъ, закутанный во все бѣлое и что у него горѣли синимъ яркимъ огнемъ глаза. Горничная взвизгнула и бросилась бѣжать. Она подняла тревогу на пароходѣ и вернулась въ столовую въ сопровождены матросовъ и стэвардовъ. Никакого привидѣн³я въ столовой не оказалось, но не оказалось на подносѣ ни кофе, ни хлѣба, ни сандвичей. Смятая пятифранковая бумажка валялась около до чиста выпитой чашки.

   Странное было привидѣн³е, которое ѣстъ и пьетъ и платитъ еще деньги. Рѣшили, что кто-нибудь изъ стэвардовъ пошутилъ надъ горничной и успокоились. Въ сильную качку было не до привидѣн³й? И безъ нихъ было тошно жить на свѣтѣ.

   Колю не укачивало. Не укачивало и его хозяевъ.

   Мистеръ Стайнлей часто вызывалъ къ себѣ Колю и заставлялъ его разсказывать о Росс³и, о жизни въ изгнан³и, заграницей. Мистеръ Брамбль лежалъ обыкновенно на спинѣ на койкѣ, курилъ вонючую трубку крѣпкаго англ³йскаго табака и поглядывалъ на Колю скучающими, равнодушными глазами. Иногда, вытряхнувъ пепелъ изъ трубки, онъ поворачивался спиною къ Стайнлею и Колѣ и засыпалъ.

   Коля и Стайнлей сидѣли на складныхъ стуликахъ подъ полузадраеннымъ иллюминаторомъ. Въ его круглое, мутное отъ водяныхъ брызгъ стекло, то было видно синее глубокое небо, то окно вдругъ опускалось, и тогда показывалось всхолмленное синее море, темносиняя волна пѣнистымъ краемъ лизала его и соленыя, свѣж³я брызги летѣли въ лицо Колѣ. И становилось Колѣ отъ нихъ почему-то весело, и бодрость приливала къ его сердцу.

   Напротивъ, у двери, трепалась малиновая занавѣска. Ока то отставала отъ двери, медленно входила въ каюту, касалась стоявшихъ за койками чемодановъ, потомъ такъ же медленно начинала подходить къ двери и прижималась къ ней вплотную. Въ умывальникѣ плескала и лилась вода. Чемоданы вдругъ точно оживали и ползли къ ногамъ Стайнлея, и Коля бросался, чтобы поставить ихъ на мѣсто, а они уже ползли обратно, и Коля съ трудомъ, хватаясь за желѣзныя стѣнки кроватей, удерживалъ равновѣс³е при смѣхѣ американца. И самому ему было смѣшно.

   Качало и основательно качало.

   Наверху дулъ жесток³й мистраль {Вѣтеръ, свойственный Средиземному морю.}. Онъ свисталъ въ вантахъ крановыхъ низкихъ мачтъ, разметывалъ въ клочья густой черный дымъ, валивш³й изъ пароходныхъ трубъ и гудѣлъ въ большихъ бѣлыхъ желѣзныхъ вентиляторахъ. Съ палубы все было убрано, и матросы дежурили на ней, держась за протянутые вдоль каютъ леера {Веревки, за который держатся въ сильную качку.}.

   Море бушевало. Сине-лиловыя волны поднимались горами, становились выше бортовъ "Лаоса". По нимъ жемчужнымъ узоромъ катилась пѣна. Волны сгибались, ломаясь на гребнѣ, съ грознымъ шипѣньемъ вскипали, покрываясь бѣлыми пузырьками и низвергались на пароходъ. Надъ ними, махая косыми крыльями рѣяли чайки. Пароходъ содрогался подъ ударами волнъ, подымался на нихъ и вдругъ падалъ носомъ съ грознымъ гуломъ, подобнымъ пушечному выстрѣлу, и тогда брызги летѣли далеко по палубѣ и волна заливала бѣлыя узк³я доски. А потомъ пароходъ переваливался съ боку на бокъ, точно ему такъ легче было пробивать себѣ путь черезъ разыгравшееся море.

   Внизу гудѣла и стучала машина. Изъ-за закрытыхъ иллюминаторовъ въ каютахъ и корридорахъ парохода было душно, и нудно пахло машиннымъ масломъ и масляною краскою. Изъ каютъ неслись стоны и вопли больныхъ пассажировъ. Горничныя и стэварды, ловко присѣдая на колеблющемся полу, разносили по каютамъ, кому лимонъ съ сахаромъ, кому коньякъ, кому крѣпк³й кофе.

   Коля разсказывалъ Стайнлею, что во всѣхъ каютъ-компан³яхъ {Пароходныхъ столовыхъ.} по столамъ натянули "скрипки" {Во время качки для удержан³я стакановъ и тарелокъ на столахъ. на нихъ натягиваютъ веревки, между которыми ставятъ посуду. Это и называется скрипками.} и что накрыто менѣе половины столовъ. Въ каютѣ перваго класса, къ утреннему завтраку, кромѣ мистеровъ Брамбля и Стайнлея, вышло только пять пассажировъ.

   Послѣ разговора о бурѣ, заговорили о Росс³и. Мистеръ Стайнлей попросилъ Колю пѣть Русск³я пѣсни.

   - Какъ же, мистеръ, ихъ пѣть, - сказалъ Коля, - безъ аккомпанимента ничего не выйдетъ. Если бы на п³анино, или на гитарѣ можно было подобрать, я бы вамъ спѣлъ.

   Стайнлей повелъ Колю въ гостиную. Онъ усадилъ Колю за п³анино, сѣлъ рядомъ, и Коля вполголоса напѣвалъ, подыгрывая, все то, что слыхалъ отъ добровольцевъ, что пѣла ему его мамочка, чему научилъ его Селиверстъ Селиверстовичъ. Онъ перевелъ на англ³йск³й языкъ слова пропѣтыхъ пѣсенъ, и Стайнлей, глядя славными, добрыми сѣрыми глазами на мальчика, сказалъ:

   - Какъ это хорошо! Какъ чувствуется, въ вашихъ пѣсняхъ природа и Богъ, ее создавш³й. Какъ любите вы, Русск³е, Бож³й м³ръ.

   И мистеръ Стайнлей задумался.

   - Ну, майдиръ Коля, спойте мнѣ еще разъ этотъ "Костеръ"... Какъ хорошо! Какъ хорошо!

   За стѣнами гостиной бушевало море. Шипѣло, било, ударяло въ борта, разсыпалось серебрянымъ дождемъ брызгъ. Отъ прикрытыхъ ставенъ въ гостиной съ мягкой мебелью и пушистыми коврами было полутемно. Коля мурлыкалъ вполголоса и уносился въ какой-то волшебный, незнаемый имъ м³ръ, въ нѣжно и горячо любимую страну: - Росс³ю.

   Онъ совсѣмъ забылъ о привидѣн³и.

   Оно само напомнило о себѣ, когда подходили къ Портъ-Саиду.

   Коля проснулся послѣ крѣпкаго сна, какимъ спять здоровые, молодые люди въ качку, позже обыкновеннаго.

   Еще не открывая глазъ, съ наслажден³емъ ощутилъ, что та большая кругообразная качка, съ какою онъ заснулъ вчера, смѣнилась легкимъ, чуть замѣтнымъ плавнымъ движен³емъ. Окно иллюминатора было открыто настежь и въ него въ каюту врывался теплый, напоенный какими-то пряными ароматами вѣтерокъ. Море не шумѣло, не било, не ударяло сильными ударами, отъ которыхъ содрогался весь корпусъ парохода, а тихо и ровно шипѣло, точно разсказывая какую-то чудную сказку востока.

   Коля заглянулъ въ окно. Нигдѣ не было пѣнистыхъ задорныхъ "зайцевъ". Море, какъ темносиняя, кѣмъ-то колеблемая скатерть, морщилось и стремилось множествомъ рѣзво бѣгущихъ синихъ волнъ. Солнце нестерпимо блистало и вдали золотою полосой лежалъ недалек³й берегъ.

   Коля вскочилъ съ койки - онъ спалъ на самомъ верху, - и проворно сталъ одѣваться.

   Подъ нимъ гудѣли голоса его спутниковъ. Они теперь всѣ точно ожили.

   Молодой французъ-колонистъ, разсказывалъ, что сегодня ночью опять видѣли привидѣн³е. Поваръ съ разсвѣтомъ досталъ теляч³й окорокъ, чтобы рѣзать ломти для утренняго завтрака. Онъ поставилъ его на столъ у окна и на минуту отлучился за большимъ ножомъ. Когда вернулся, - окорока не было. На блюдѣ лежали двѣ скомканныя десятифранковыя бумажки.

   Старый, лохматый съ сѣдыми вьющимися волосами и длинною сѣдою бородою еврей, ѣхавш³й въ Палестину, сказалъ:

   - Выходитъ, mon petit {Малый.}, что привидѣн³е не только кушаетъ телятину, но и платитъ за нее деньги.

   - Постойте, мосье. Слушайте дальше. Поваръ выглянулъ въ окно. Онъ въ сумракѣ ночи увидалъ громадную бѣлую фигуру. Она подошла къ борту и исчезла за нимъ.

   - Ну и знаете, если выдумывать, надо таки выдумывать лучше. Выходитъ по вашему, что привидѣн³е забираетъ куски мяса и прыгаетъ съ нимъ въ воду. Но въ морѣ таки, знаете, довольно есть всякой рыбы, чтобы этому привидѣн³ю было чѣмъ питаться, - сказалъ еврей.

   Въ разговоръ вмѣшался грекъ, лежавш³й прямо подъ Колей.

   - Все можетъ быть, - сказалъ онъ на дурномъ французскомъ языкѣ. - Малиста! {Да.}, все можетъ быть. Это могъ быть морской вампиръ.

   - Ну, знаете, - сказалъ еврей и выпятилъ толстую губу.

   - Повремените, пожалуйста. Я не перебивалъ васъ, когда вы говорили, теперь не перебивайте и вы меня. Развѣ мы что знаемъ точно? Вотъ постоянно въ газетахъ печатаютъ разныя замѣтки. То капитанъ китоловнаго судна увидитъ змѣя въ нѣсколько километровъ длиною, то поймаютъ рыбу съ головою женщины, то спрутъ-восьминогъ, или пьевра величиною въ домъ нападаетъ на искателей жемчуговъ. Развѣ мы что знаемъ?

   - Привидѣн³е въ бѣлой одеждѣ и въ воду! Одежда тамъ намокнетъ. - сказалъ еврей, усмѣхаясь въ сѣдую бороду. - Ну, знаете! Это уже, чтобы дѣтей смѣшить.

   - Это ему показалось, что одежда, а, можетъ быть, это было что-нибудь другое. Плавники, или крылья.

   - И жареная телятина! - не унимался еврей.

   -Всяко, всяко бываетъ, - упрямо говорилъ старый грекъ. - Это воды так³я. Древн³я воды. Святыя воды... Малиста!

   Еврей пожалъ плечами и совсѣмъ вылѣзъ изъ койки.

   - Всѣ воды одинаково древн³я, - проворчалъ онъ. Коля не слушалъ ихъ дальше. Онъ кончилъ одѣваться и выбѣжалъ наверхъ. До привидѣн³я ли тутъ было! Низк³й ровный, розовый берегъ точно бѣжалъ навстрѣчу пароходу. Въ трепещущемъ прозрачномъ маревѣ дали едва намѣчались аметистовыя горы. На востокѣ подъ поднявшимся солнцемъ клубился розовый туманъ. По низкому берегу стояли кубическ³е бѣлые дома. Съ берега тянуло неуловимымъ запахомъ востока, амброй, ванилью, ладаномъ, какими-то цвѣтами, какимъ-то дымомъ курен³й и вмѣстѣ съ нимъ навстрѣчу пароходу вмѣсто шума волнъ шелъ людской гомонъ, крики, плескъ веселъ, звонъ колокола и далек³е свистки паровоза.

   "Лаосъ" еле шелъ, чуть шелестя затихшими въ заливѣ водами. Навстрѣчу ему несся паровой катеръ съ агентомъ общества, такой веселый въ бѣлой окраскѣ и съ золотою, сверкающей трубой.

   "Лаосъ" входилъ въ Портъ-Саидъ.

  

  

   Красное море встрѣтило пароходъ знойною и лѣнивою ласкою.

   Темно-синее, прозрачное, бездонное небо казалось раскаленнымъ. Далеко на горизонтѣ тянулись узкою полосою розовыя облака. Море катило мелк³я син³я волны. Вдругъ за кормою изъ воды выпорхнетъ стая летучихъ рыбокъ. Блеснетъ серебряными брюшками, засверкаетъ лиловатыми, точно у ласточекъ, спинками и крыльями и упадетъ съ тихимъ плескомъ въ прозрачную глубину. Пароходъ идетъ ровно. Далеко за нимъ на длинномъ шнурѣ, сверкая, кружится лагъ {Инструментъ для опредѣлен³я скорости хода парохода.} и на картѣ все ровные промежутки пройденнаго пути отмѣчаетъ булавкой съ флажкомъ старш³й помощникъ капитана.

   На верхнюю палубу и на спардекъ выставили соломенныя кресла и качалки, поставили различныя игры, и Коля съ удивлен³емъ увидалъ, какъ много было пассажировъ на пароходѣ.

   Двѣ молодыя загорѣлыя англичанки въ короткихъ платьяхъ то шагали быстрыми шагами вдоль парохода, то лежали въ изнеможен³и на соломенныхъ лонгшезахъ. Француженка, жена офицера, сидѣла подъ китайскимъ зонтикомъ въ креслѣ, а няня-негритянка въ бѣломъ платьѣ подлѣ нея играла съ ея ребенкомъ. Молодежь - пять французскихъ барышень и съ ними два офицера и трое штатскихъ бросали на расчерченные по палубѣ квадраты черные резиновые кружки. Они играли въ особую игру. Всѣ три класса вылѣзли на палубу и наслаждались тихимъ моремъ и плавнымъ бѣгомъ парохода.

   Въ эти дни было рѣшено устроить обычный вечеръ и лоттерею-томболу въ пользу вдовъ и сиротъ французскихъ моряковъ, и офицеры парохода обходили пассажировъ, прося ихъ принять участ³е въ концертѣ, или пожертвовать что-нибудь для лоттереи.

   Мистеръ Стайнлей, купивш³й для Коли въ Портъ-Саидѣ прекрасную гитару, и всѣ эти дни слушавш³й Колины пѣсни подъ нее, упросилъ Колю спѣть на концертѣ одну пѣсню подъ гитару. Коля разучивалъ свой любимый "Костеръ". Слова были имъ переведены по-французски и по-англ³йски и напечатаны въ программѣ.

   Весь день концерта офицеры и матросы убирали ютъ парохода флагами, драпировками и развѣшивали вдоль бортовъ и по вантамъ разноцвѣтныя электрическ³я лампочки, создавая красивыя, причудливыя гирлянды.

   Подъ мостикомъ устроили эстраду, втащили на нее п³анино, украсили ее коврами, разставили кругомъ кресла и стулья.

   Надъ моремъ спустилась темная, тихая ночь. Засверкали по небу безчисленныя, ярк³я, незнакомыя Колѣ южныя звѣзды. Ярко загорѣлся Сир³усъ, и Южный Крестъ легъ по небу. Съ трудомъ, въ этомъ яркомъ великолѣп³и тропическихъ звѣздъ, Коля разыскалъ свою любимую скромную Большую Медвѣдицу. Она лежала отверст³емъ котла внизъ, и далеко на горизонтѣ кротко мерцала родная Полярная Звѣзда. И, точно отражая с³ян³е далекихъ звѣздъ, по всему пароходу послѣ обѣда вспыхнули праздничные огни иллюминац³и, и нарядно одѣтые пассажиры стали выходить на палубу - на праздникъ.

   Весь пароходъ собрался на ютѣ. Всѣ пассажиры, всѣ матросы и стэварды, горничныя и коки парохода столпились, ожидая концерта, лоттереи и танцевъ въ течен³е всей душной тропической ночи. На мостикѣ оставалась только дежурная вахта, да въ самомъ нутрѣ парохода голые люди, обливаясь потомъ, обвѣваемые электрическими вентиляторами, непрерывно бросали въ раскаленную печку уголь, да машинистъ съ помощниками слѣдили за машинами.

   Только что кончила пѣть молодая француженка. Ея нѣжный, полный тоски голосъ звучалъ еще въ ушахъ Коли. Онъ повторялъ пропѣтыя слова романса Тости:

   "Partir c'est mourir un peu

   C'est mourir à ce qu'on aime"... *).

   *) Уѣхать - это умереть слегка, умереть для того, что любишь. Слова Эдмонда Д-Арокура, музыка Паоло Тости.

  

   Коля не соглашался съ ними. Онъ уѣхалъ изъ Росс³и, но развѣ умерла, исчезла для него Росс³я? Еще мучительнѣе онъ думаетъ о ней, еще страстнѣе жаждетъ ее. Жива для него Росс³я, и онъ не умеръ для нея. А мамочка, Галина, Селиверстъ Селиверстовичъ, Мантыкъ! Никогда для него они ни капли не мертвые. Какъ онъ ихъ помнить! Какъ любитъ! Какъ молится за нихъ... А Люси Дарсонвиль?.. Вотъ, развѣ Люси? Образъ милой дѣвушки будто потускнѣлъ немного... или это только такъ кажется? Коля старался вызвать тотъ запечатлѣвш³йся въ памяти, въ послѣдн³й день прощанья на вокзалѣ милый образъ. Голубо-сѣрая шапочка и стройная фигура въ пальто чернаго нѣжнаго мѣха, отороченнаго сѣрымъ. Тонкая ручка въ перчаткѣ, машетъ кистью надъ головами. Потускнѣла немного.... Но не умерла же?

   Partir - c'est mourir un peu... - нѣтъ, нѣтъ! не умерла, никогда не умерла!

   На эстрадѣ японецъ-фокусникъ показываетъ фокусы. Онъ беретъ два крѣпкихъ костяныхъ салфеточныхъ кольца и соединяетъ ихъ въ цѣпь. Онъ, улыбаясь, подаетъ ихъ въ публику и проситъ удостовѣриться, что нѣтъ обмана. А когда ихъ ему возвращаютъ, у него на ладони опять два отдѣльныхъ кольца.

   - Хи-хи-хи! - радостно, дѣтски чисто, смѣется онъ. -Никакого обмана...

   Сейчасъ очередь Коли. Онъ выходить на смѣну японцу. На немъ свѣжая рубашка и новый галстукъ - подарокъ мистера Стайнлея. На ногахъ свѣже выглаженные панталоны и грубые башмаки. Въ рукахъ гитара. Всѣ знаютъ, что онъ - лакей у богатыхъ англичанъ, ѣдущихъ въ первомъ классѣ.

   Онъ кланяется.

   Сразу видно, что онъ воспитанный мальчикъ. Онъ садится на табуретъ, беретъ гитару, играетъ аккомпаниментъ. Сладко звенитъ гитара, будитъ неясныя мысли, говорить о далекомъ, родномъ.... О Росс³и, о Добровольцахъ и ихъ Кавказскихъ пѣсняхъ. О невиданномъ Колею красивомъ, грозномъ, героическомъ Русскомъ Кавказѣ.

   Еще несмѣло начинаетъ Коля. Дрожитъ ломающ³йся баритонъ, не сложивш³йся, полудѣтск³й... Но сколько чувства въ пѣн³и, сколько образовъ въ словахъ!

   - Гори костеръ!... дымись, отрадный,

   Башлыкъ и бурку осуши.... Ты утѣшенье жизни ратной, Отрада сердцу, другъ души...

   Чуть слышны послѣдн³я слова. Ихъ заглушаетъ листан³е программъ и шопотъ въ публикѣ: - "Русск³й... Русск³й.... по-Русски... ah, mais c'est charmant!.... " {Это забавно!}.

   Смѣлѣе рокочетъ гитара, Коля перебираетъ ея лады, поднимаетъ голову - въ синевато-сѣрыхъ глазахъ загорается огонь.

   - Иль, послѣ труднаго похода

   Захочешь освѣжить языкъ, Ты въ мигъ на чай согрѣешь воду, Поджаришь къ ужину шашлыкъ.

   И тихая радость отдыха у костра, все то святое и прекрасное, что даетъ человѣку природа, отражается въ синихъ глазахъ Коли.

   - Гори!... Какъ наша жизнь, сгораетъ!

   Свѣтлѣй! Свѣтлѣй, мой огонекъ. Твой ярк³й пламень озаряетъ

   Кавказскихъ воиновъ кружокъ...

   Послѣдн³я слова были заглушены чьимъ-то страшнымъ крикомъ: - вотъ оно!...

   Коля увидѣлъ, какъ старый грекъ, его сокаютникъ, стоявш³й у сам.аго борта, протянулъ худую руку, указывая куда-то вдаль, за спину Коли вдоль корридора спардека.

   Всѣ повернули головы на этотъ крикъ и все перемешалось... Дамы плакали и визжали, мужчины, вооружившись кто чѣмъ могъ, стульями, палками, крокетными молотками кинулись впередъ. Коля вскочилъ и оглянулся. Ему показалось на мгновен³е, что что-то бѣлое и страшно высокое метнулось на другомъ концѣ парохода, синими огнями вспыхнули страшные глаза и въ тотъ же мигъ по всему пароходу погасло электричество.

   Темнота продолжалась одно мгновен³е. Вѣроятно, кто нибудь нечаянно, или нарочно выключилъ токъ. Когда снова заблистали огни - никакого привидѣн³я не было обнаружено. Оно мелькнуло, показалось, привидѣлось - и исчезло.

   Водворяя спокойств³е, приглашая всѣхъ занять мѣста и не волноваться, живой, черноусый и черноглазый комиссаръ парохода, стоя на эстрадѣ, стучалъ по столу деревяннымъ молоткомъ, приглашая занять мѣста и приступить къ аукц³онному торгу, къ лоттереѣ-томбола и другимъ забавамъ. Передъ нимъ на столѣ, стоялъ большой тщательно упакованный предметъ, перевязанный веревкой и комиссаръ, заглушая шумъ взволнованной толпы, возгласилъ спокойнымъ, ровнымъ голосомъ:

   - Une machine à coudre! Швейная машина! Объявлена цѣна десять франковъ! Всего десять франковъ за швейную машину!.. Кто даетъ больше?!

   Живые впечатлительные французы забыли о привидѣн³и и столпились около комиссара.

   - Пятнадцать! - раздался чей-то женск³й голосъ.

   - Увѣряю васъ, что я его хорошо видѣлъ, - говорилъ грекъ. - Все въ бѣломъ. Очень большое... Двадцать! - крикнулъ онъ, жадно оглядывая большой свертокъ.

   -Но это же просто вамъ показалось, - сказалъ старый еврей. - Как³я теперь могутъ быть привидѣн³я! - Онъ пожалъ плечами. - Рад³отелеграфъ -и привидѣн³я. Пхэ... Я уже даю двадцать пять!

   - Даютъ сорокъ, - сказалъ комиссаръ, показывая на группу нарядно одѣтыхъ французовъ,

   - Такъ я же даю сорокъ пять! Цѣна быстро наростала.

   - Привидѣн³е, - ворчалъ еврей. - Это же просто трюкъ, придуманный для развлечен³я пассажировъ!.. За хорошую швейную машину можно смѣло дать сто сорокъ, Ну, даже, если и подержанная... Она новая стоитъ всѣ восемьсотъ.

   Онъ торопливо крикнулъ:

   - Сто пятьдесятъ...

   Но уже надбавили до двухсотъ. Еврей заволновался и сразу далъ двѣсти. Это подзадорило грека и онъ, позабывъ о привидѣн³и, набавилъ десять франковъ.

   Въ толпѣ пассажировъ перваго класса дали триста. Точно шло состязан³е между первымъ и третьимъ классами, кто дастъ больше за швейную машину.

   - Господа, въ пользу вдовъ и сиротъ моряковъ французскаго торговаго флота, - возглашалъ комиссаръ, - швейная машина!... Даютъ шестьсотъ!... Вы давали? - показалъ онъ на еврея....

   Сейчасъ же изъ группы перваго класса набавили: - шестьсотъ пятьдесятъ. Трет³й классъ отсталъ. Теперь въ дѣло вмѣшались англичане, и мистеръ Брамбль сразу сказалъ:

   - Семьсотъ!

   - Семьсотъ?.. Кто даетъ больше! Семьсотъ! Разъ... Никто больше?.. Семьсотъ... два.... три... Машина за вами.

   - Коля, возьмите машину, - сказалъ Брамбль и сталъ доставать изъ бокового кармана туго набитый бумажникъ.

   Коля приготовился къ большой тяжести и протянулъ за машиной обѣ руки.

   Странно... Очень легка показалась ему машина. Онъ съ недоумѣн³емъ посмотрѣлъ на комиссара, потомъ на мистера Брамбля.

   - Что? - спросилъ Брамбль.

   -Но, мистеръ Брамбль, уже очень легкая машина. Коля держалъ свертокъ на мизинцѣ.

   - Ну... Развязывайте.

   Любопытные толпою окружили Колю. Онъ снялъ бумажную обертку. Подъ ней оказался большой картонный ящикъ. Раскрылъ ящикъ - тамъ свертокъ въ бѣлой бумаги. Распаковали: еще коробка и опять пакетъ, въ пакетѣ коробка поменьше.... Уже Коля весь окруженъ былъ бумагами, коробками и пакетами. Наконецъ, въ самомъ концѣ - маленькая коробка отъ спичекъ и въ ней иголка съ продернутой въ нее ниткой. Онъ подалъ ее Брамблю.

   - Machine à coudre! - сказалъ мистеръ Брамбль. - Не худо придумали эти французы!

   - Ну, я же сразу замѣтилъ, что не такъ, - сказалъ еврей. - Я уже видѣлъ - пакетъ не похожъ. Форма не та.

   - Однако, сами набавляли, - присталъ къ нему грекъ.

   - Ну, набавлялъ. Ну и что набавлялъ! Это, чтобы вы отвязались съ вашимъ привидѣн³емъ.

   Аукц³онъ продолжался.

   Послѣ него оттащили п³анино въ сторону, убрали стулья. За п³анино сѣлъ таперъ и возбуждающ³е звуки уже устарѣвшаго танго раздались подъ глубокимъ тропическимъ небомъ.

   Французск³й лейтенантъ съ пѣвицей, пѣвшей "Partir c'est mourir un peu", выступили первой парой

   Весь пароходный ютъ наполнился танцующими.

   П³анино гремѣло, и за его игрою стали не слышны мѣрный рокотъ машины внутри парохода и тихое шипѣн³е волнъ у его носа.

  

  

   Миновали Бабъ-эль-Мандебск³й проливъ. Коля видѣлъ вдали бѣлыя черточки на розовомъ фонѣ горъ - Аденъ. Въ Аденъ не заходили, но сразу свернули въ Таджурск³й заливъ.

   Было шесть часовъ утра и, какъ всегда, - неизмѣнно зимою и лѣтомъ въ этихъ широтахъ, изъ океана поднималось солнце. Океанъ былъ тихъ. Какъ расплавленное серебро лежалъ онъ безконечнымъ просторомъ, розовѣлъ, переливалъ перламутромъ, отражая солнечный восходъ, и больно глазамъ было смотрѣть на него. Коля всталъ давно. Онъ вышелъ на палубу и смотрѣлъ, какъ по тихому морю, точно по маслу, "Лаосъ" входилъ въ широк³й заливъ.

   Берега были голы и пустынны. Въ бухту вдавалась низкая, широкая и плоская долина, стѣсненная по обѣимъ сторонамъ невысокими, хребтистыми горами, розовѣвшими на солнцѣ. Горы красиво отражались въ морѣ. Вправо показалось нѣсколько кривыхъ и чахлыхъ пальмъ и бѣлыя постройки на горѣ и подъ горою.

   - Обокъ! - равнодушно сказалъ стоявш³й рядомъ съ Колею матросъ.

   Коля почувствовалъ, какъ забилось его сердце при этомъ имени.

   Вотъ онъ - тотъ Обокъ, гдѣ началась завязка таинственныхъ похожден³й и приключен³й дяди Пети! Гдѣ же лежитъ развязка?!

   Коля вглядывался въ берегъ. Онъ искалъ кресты стараго кладбища казаковъ Ашиновской шайки. Ничего не было видно. Кругомъ была розовая пустыня.

   Горы въ солнечномъ блескѣ казались прозрачными. Складки долинъ и ущел³й входили въ нихъ нѣжными лиловыми тѣнями. Надъ горами пламенѣло небо безъ облаковъ. Дали были ясны и прозрачны. Горы невысоки и мягки, берегъ вокругъ Обока казался ненаселеннымъ.

   Въ серединѣ бухты правильными квадратами кварталовъ лежалъ у самаго "океана городъ, состоявш³й изъ однообрагныхъ бѣлыхъ каменныхъ двухъэтажныхъ домовъ съ аркадами. Кое-гдѣ были зеленыя пятна садовъ. Въ море вдавался каменный ряжъ, оканчивавш³йся дамбой. Крыша оцинкованнаго желѣза на длинныхъ бѣлыхъ пакгаузахъ нестерпимо блестѣла на солнцѣ. На концѣ дамбы на высокой мачтѣ поднимали французск³й флагъ. Это и было Джибути. За нимъ вдали высокою лиловою чередою подымались горы. Онѣ одни разнообразили и украшали плоск³я и сѣрыя окрестности города.

   Ни одного корабля не было на рейдѣ. Отъ берега черными точками отделилось десятка три маленькихъ узкихъ лодочекъ и быстро приближалось по спокойнымъ водамъ къ "Лаосу".

   Пароходъ издалъ глухой ревъ и застопорилъ машину. Море заголубѣло подъ винтомъ и покрылось бѣлымъ перламутромъ пѣны.

   Стали отдавать якорь.

   Пассажиры наполнили палубу и тѣснились у бортовъ.

   Узк³я лодки туземцевъ, - "пироги", окружили пароходъ. Въ лодкахъ сидѣли черные люди, одѣтые въ бѣлые холщевые штаны, не доходивш³е до колѣнъ. На однихъ лодкахъ были наложены страусовыя перья, пестрыя шкуры леопардовъ и зебръ, гроздья золотисто-зеленыхъ банановъ и как³я-то кружева, на другихъ не было товара.

   Тамъ сидѣли полуголыя дѣти - мальчики лѣтъ 10-15-ти. Они причалили къ бортамъ, какъ обезьяны, ловко цѣпляясь за якорныя цѣпи, забрались на палубу, звонко и назойливо крича: - A la mer! à la mer... Un sou... deux sou... à la mer, - {Въ море! въ море! Копѣйку! Двѣ копѣйки! въ море!}

   Они кидались съ бортовъ парохода внизъ головою въ воду, исчезали въ вспѣненной глубинѣ, гдѣ на мгновен³е показывались ихъ розовыя пятки и появлялись на поверхности курчавыми черными головами, улыбаясь задорной улыбкой и сверкая ровными бѣлыми зубами и бѣлками черныхъ лукавыхъ глазъ.

   Пассажиры бросали въ воду мелк³я монеты.

   Мѣдныя и никкелевыя "су" летели за бортъ и за ними, какъ лягушки съ горы, съ бортовъ парохода кидались голые мальчишки. Темныя тѣла скрывались въ зеленоватомъ сумракѣ океана и вдругъ выскакивали на поверхность. Въ зубахъ, а потомъ въ рукѣ мальчики показывали пойманную въ глубинѣ монету.

   Иные смѣлые мальчики забирались на бортъ второй палубы и бросались съ этой громадной высоты въ воду. Лодки стояли, одни у борта, друг³я неподалеку отъ парохода, служа мѣстомъ отдыха