Краснов Петр Николаевич - Мантык, охотник на львов

  

  

   Коля думалъ, что Мантыкъ послѣ двухъ безсонныхъ ночей, волнен³й охоты, послѣ плясокъ и танцевъ будетъ спать, какъ убитый, и пропадетъ еще одинъ закатъ, когда можно искать кладъ дяди Пети.

   Куда тамъ! Едва стало свѣтать - не Мантыкъ, а Коля крѣпко спалъ и Мантыкъ его будилъ.

   - Вставай, Коля. Надо идти, пока свѣжо. Путь для тебя нелегк³й. Къ вечеру надо быть у креста.

   Мантыкъ, свѣж³й, бодрый, сильный, только что умывш³йся холодною водою, стоялъ надъ Колей.

   Въ углу хижины Мар³амъ заготовляла корзину съ инжирою, мясомъ и большою гомбою тэджа.

   Солнце пробралось сквозь щели двери и золотило ея сѣровато-бѣлую рубашку.

   Коля вскочилъ. Онъ былъ здоровъ и окрѣпъ. Онъ живо обулся и подбѣжалъ къ Мар³амъ, протягивая ей руку. Мар³амъ стыдливо потупила глаза и смущенно подала свою маленькую ручку съ блѣдно-розовою ладонью и тонкими, длинными пальцами.

   - Благодарю! Благодарю васъ! - воскликнулъ Коля.

   - О! гэта! - она подняла на Колю свои прекрасные темные глаза.

   - Чѣмъ я заплачу вамъ?... Я самъ. пока, бѣдный и ничего не имѣющ³й.

   Слезы ясными алмазами заиграли на глазахъ Мар³амъ.

   - Зачѣмъ меня обижаешь, гэта! - сказала тихо дѣвушка. - Развѣ помочь ближнему не есть величайшее счаст³е?

   Коля ничего не сказалъ. Онъ нѣсколько мгновен³й стоялъ, не спуская глазъ съ дѣвушки. А она опять потупила глаза и смотрѣла въ землю. Она была совершенно спокойна. Ни одна складка на ея красиво подобранной длинной рубашкѣ не колыхалась.

   Точно какой-то другой м³ръ открылся передъ Колей. М³ръ чистой христ³анской любви. М³ръ, гдѣ добро дѣлаютъ, не потому что это выгодно, не по формулѣ: "живи и жить давай другимъ", а по завѣту Христа, гдѣ самую жизнь готовы отдать за ближняго.

   - Идемъ, - зычно, отъ околицы крикнулъ Мантыкъ.

   Коля выпустилъ руку дѣвушки изъ своей руки и не подумалъ, какъ обыкновенно: "бабск³я нѣжности". Онъ сдѣлалъ шагъ къ двери, Мар³амъ его удержала.

   - Гэта! - услышалъ онъ ея милый и слабый голосокъ. - Гэта!

   Коля обернулся. Мар³амъ подавала ему корзину съ провиз³ей.

   - Путь далекъ, - сказала она. - Тебѣ надо будетъ подкрѣпить свои силы.

   Коля взялъ ея руку и поднесъ къ губамъ. Мар³амъ застыдилась, выхватила у него свою руку и, закрывъ ею лицо, убѣжала за занавѣску.

   Коля съ корзиной въ рукахъ вышелъ изъ хижины.

   Въ свѣтѣ яснаго дня стояли старый геразмачъ Банти, нѣсколько ашкеровъ и съ ними Мантыкъ. Мантыкъ, горячо поясняя свои слова жестами, что-то разсказывалъ Банти. Старый воинъ его внимательно слушалъ. Суровая складка лежала у него между бровей, какъ у стараго льва. Геразмачъ былъ по-домашнему, въ бѣлой рубашкѣ и темной шерстяной шали.

   Когда Коля подошелъ къ Мантыку, старый геразмачъ сказалъ:

   - Это дѣло бѣлаго съ бѣлыми... Мы не можемъ его судить. Онъ по-иному сказалъ.

   - Но вѣдь ты, гэта, видишь, что никакой левъ не растерзалъ москова Николая?

   - Это все равно. Это не мое, а ихъ дѣло.

   - О чемъ вы говорите? - спросилъ Коля.

   - Все о томъ же. О твоемъ миломъ англичанинѣ.

   - Ну?

   Мантыкъ махнулъ съ досадою рукою и сталъ прощаться съ Банти.

   - Идемъ! Послѣ разскажу. Сейчасъ я ужасно какой злой.

   Геразмачъ со слугами проводилъ Мантыка и Колю за церковь, вывелъ на тропинку и, показавъ на синѣвш³я вдали невысок³я горы, сказалъ:

   - Минабелла!

   До полудня Коля шелъ бодро. Мантыкъ увлекалъ его. Онъ шелъ такъ легко, свободной, совсѣмъ абиссинской походкой. Наступилъ на сухую мимозовую иглу, пр³остановился, выдернулъ иглу изъ замозолившейся пятки и сказалъ не безъ гордости.

   - Совсѣмъ габеша {Абиссинецъ.} сталъ.

   Мантыкъ занималъ Колю разсказами о своемъ путешествие, о своихъ охотахъ, о планахъ на будущее.

   - Двѣнадцать львовъ, милый Коля, это не фунтъ изюма! Это, можетъ быть, и годъ, и больше пройдетъ, пока я двѣнадцать осилю.... Ну за то, подумай?! Двѣнадцать золотыхъ цѣпочекъ, - ты видалъ у Банти двѣ, въ вершокъ длиною, каждая, въ ушахъ... А у меня - по шести въ каждомъ ухѣ будетъ. Какова картина! И мы съ Галиной такъ по рю де ля Пэ, а еще лучше въ Москвѣ по Кузнецкому мосту! Лопнетъ народъ отъ удивлен³я! А?

   Мантыкъ срывался опять на воспоминан³я, какъ пугалъ привидѣн³емъ пароходъ....

   - Ты знаешь, когда праздникъ-то у васъ былъ, а я выходилъ. Слушаю... А какъ запѣлъ ты - и совсѣмъ позабылъ осторожность, вылѣзъ наружу. Чуть меня не залопали.

   Въ полдень завтракали тѣми запасами, что такъ заботливо приготовила Мар³амъ.

   A послѣ завтрака и пошло. Тэджъ ли стараго геразмача оказался слишкомъ крѣпкимъ и ударилъ Колѣ въ ноги, или недостаточно онъ окрѣпъ для большого перехода, или волнен³е отъ приближен³я къ цѣли его лишило силъ, но онъ едва плелся за Мантыкомъ.

   - Мантыкъ! - жалобно говорилъ онъ, - Мантыкъ! не дойду я... Не могу я больше... Ноги, какъ не свои.

   - Будемъ пѣть, Коля! Мужайся. Запѣвай нашу любимую добровольческую "Алексѣевскую" :

   - Пусть свищутъ пули, пусть льется кровь,

  

   Пусть смерть несутъ гранаты, -

  

   слабымъ голосомъ началъ Коля, и Мантыкъ пристроился къ нему вторымъ голосомъ:

  

   - Мы смѣло двинемся впередъ,

   Мы - Русск³е солдаты!

  

   Они шли рядомъ. У Мантыка на лѣвомъ плечѣ, по охотничьи, было надѣто его ружье, его гордость - штуцеръ-экспрессъ. Сумка съ припасомъ висѣла на боку, шаму скрутилъ и одѣлъ по-солдатски, какъ скатку. Онъ шелъ твердымъ ровнымъ шагомъ подъ пѣсню и пѣлъ легко и свободно.

  

   - Въ насъ кровь отцовъ богатырей,

   И дѣло наше право,

   Сумѣемъ честь мы отстоять

   Иль умереть со славой?!

  

   Теперь уже Коля ему подтягивалъ слабѣющимъ голосомъ. Мантыкъ этого не замѣчалъ. Орлинымъ взоромъ смотрѣлъ онъ на близк³я горы и поднимался на нихъ легко и свободно.

  

   - Не плачь о насъ, святая Русь,

   Не надо слезъ.... Не надо!

   Молись о павшихъ и живыхъ -

   Молитва намъ награда!

  

   Мантыкъ пѣлъ и грезилъ. Думалъ о томъ великомъ днѣ, когда пойдетъ онъ спасать Росс³ю отъ ига коммунистовъ. Онъ видѣлъ себя то лежащимъ въ цѣпи и мѣтко стрѣляющимъ, то съ ручною гранатою въ рукахъ кидающимся въ окопы, то лежащимъ на полѣ сражен³я съ тяжелою, смертельною раною въ груди. И отъ того пѣсня его звучала съ особымъ смысломъ и, какъ ни тяжело было идти Колѣ, онъ плелся за Мантыкомъ.

  

   - Не плачьте, матери, отцы,

   Бодритесь, жены, дѣти,

   Для блага Родины святой

   Забудемъ все на свѣтѣ!

  

   - Мантыкъ! - не могу я... Дай хоть присѣсть на минуту. Голова кружится, - молилъ Коля.

   Мантыкъ схватилъ Колю подъ руку и, увлекая его за собою, вдохновенно пѣлъ:

   - Впередъ-же дружно, на врага,

   Впередъ! полки лих³е!

   Господь за насъ - мы побѣдимъ!

   Да здравствуетъ Росс³я!

  

   -Мантыкъ! оставь меня.... Брось... я не могу больше.

   Коля опустился на землю.

   - Коля! Да мы у цѣли... Вотъ онъ и крестъ....

   Коля поднялъ голову. Его лицо было блѣдно. Со лба текли крупныя капли холоднаго пота.

   - Гдѣ?... Гдѣ крестъ?... - тихо прошепталъ онъ.

   - Да вотъ онъ... - Мантыкъ былъ смущенъ. - Вотъ термитск³й муравейникъ... двойной, какъ двусвѣчникъ молочай... Сѣрые камни.... Тутъ и крестъ.

   Мантыкъ растерянно оглянулся. Онъ былъ увѣренъ, что вѣрно привелъ Колю на то мѣсто, гдѣ онъ видалъ крестъ, но креста тамъ не было.

  

  

   Солнце спускалось къ лиловымъ, прозрачнымъ въ вечерней дымкѣ горамъ. Тѣни становились длиннѣе. Тропинка, съ которой сошли Мантыкъ и Коля, поднималась круто въ гору. Кругомъ была сбитая, помятая, сухая прошлогодняя трава, колюч³й, низк³й кустарникъ, тутъ и тамъ торчалъ темнозеленый пушистый можжевельникъ и молочай съ двойнымъ стволомъ стоялъ прямой, точно дикир³й {Двусвѣчникъ.}.

   До заката оставалось не болѣе часа.

   Коля поднялся на ноги и слѣдилъ за Мантыкомъ. Мантыкъ снялъ съ плеча ружье и, опираясь на него, оглядывалъ мѣстность. Онъ провелъ ладонью по лбу.

   - Погоди, Коля... Дай сообразить... Ты не помнишь, какъ тамъ написано на пергаментѣ?

   - На югъ отъ креста, - тихо сказалъ Коля. - Ниже Минабеллы.... Пять шаговъ.....

   - Да, вѣрно.... Я не ошибся.... Ниже Минабеллы... Вонъ на горѣ дымъ видать - тамъ Минабелла.

   Мантыкъ внимательно осмотрѣлся кругомъ.

   - Крестъ былъ тутъ. Я самъ его видѣлъ. Между этимъ молочаемъ и тѣмъ можжевельникомъ.

   Онъ бросился вверхъ.

   - Коля! - крикнулъ онъ. - Пропало все! Они были тутъ! Проклятые твои англичане!

   Коля вскарабкался за Мантыкомъ.

   Кругомъ была страшная дичь. Камни, кусты, травы, рытвины, колючки, ползучки, все переплелось, сбилось, мѣшало идти, хватало за поясъ, цѣпляло за одежду. Тамъ, гдѣ стоялъ Мантыкъ, трава была примята. Кустъ можжевельника надломленъ.

   Здѣсь, какъ собака ищейка, ползалъ на колѣняхъ въ густой травѣ Мантыкъ.

   - Здѣсь они были.... Гляди - слѣды сапогъ, подбитыхъ гвоздями. Слѣды босыхъ ногъ.... Видишь.

   Коля ничего не видалъ. Земля была покрыта травой и усмотрѣть между ея сухими стволами слѣды людей могъ только зорк³й глазъ Мантыка.

   - Вотъ гдѣ былъ крестъ, - крикнулъ вдругъ Мантыкъ.

   Между камней торчали почернѣвш³е обломки доски. Разломъ былъ свѣж³й. Сѣрыя щепочки лежали на землѣ.

   - Ты понимаешь, что они сдѣлали? Они сломали крестъ. Они унесли его... Вотъ видишь, гдѣ тащили - кусты поломаны.

   Мантыкъ шелъ по слѣду и вдругъ остановился, сдвинулъ свою малиновую шапочку и истово перекрестился. Коля, забывъ усталость и превозмогая боль натруженныхъ ногъ, поднялся къ нему.

   Въ травѣ лежалъ сломанный восьмиконечный деревянный крестъ, сбитый изъ широкихъ досокъ.

   Что обозначалъ этотъ крестъ дяди Пети? Былъ онъ намогильнымъ крестомъ, поставленнымъ на мѣстѣ погребен³я дяди Пети по его указан³ю, или самъ дядя Петя поставилъ его въ этомъ пустынномъ и глухомъ мѣстѣ, чтобы указать мѣсто клада - кто могъ на это отвѣтить?

   Крестъ былъ точно такой, какъ былъ нарисованъ на наградномъ листѣ дяди Пети.

   Мантыкъ посмотрѣлъ на солнце.

   - Еще успѣемъ, - прошепталъ онъ.

   - Что ты думаешь дѣлать? - спросилъ Коля.

   - Снесемъ крестъ на его мѣсто и поставимъ. Ты поддержишь его. Я посмотрю, куда упадетъ отъ него тѣнь и найдемъ, если не кладъ - они навѣрно взяли его, то мѣсто клада. Берись снизу, тебѣ легче будетъ нести.

   Но крестъ былъ не тяжелъ, и Мантыкъ съ Колей легко снесли его и поставили по старому излому. Коля поддерживалъ его, а Мантыкъ смотрѣлъ, какъ росла тѣнь отъ креста, упадая въ самую гущу перебитыхъ травъ.

   Тѣнь отъ креста медленно ползла внизъ. Мантыкъ отмѣчалъ ея грани кусками наломаннаго имъ молочая.

   Тѣнь точно дрогнула и исчезла. Солнце спустилось за горы. Въ долинѣ погасло золотое марево и закружился тамъ, все густѣя, лиловый туманъ.

   Пять шаговъ отъ тѣни....

   Передъ Мантыкомъ была глубокая, свѣже разрытая яма. Красноватая земля, камни, щебень, трава и сучья кустовъ валялись вокругъ.

   - Коля! - крикнулъ Мантыкъ. - Положи крестъ, иди сюда.

   Коля спустился къ Мантыку.

   - Видишь! - прошепталъ Мантыкъ. - Но, погоди! Я найду правду, я отыщу негодяевъ, я дойду до самого негуса, а этого дѣла такъ не оставлю.

   Коля, поникнувъ головою, стоялъ рядомъ съ Мантыкомъ. Ночь надвигалась на нихъ. Густѣли тѣни въ долинѣ. Неподалеку раздался визгливый лай шакала и, точно отвѣчая ему, справа, кто-то слабо и жалобно крикнулъ:

   - Алло!.. Алло!..

  

  

   Нѣсколько мгновен³й Мантыкъ и Коля стояли неподвижно. Страхъ приковалъ ихъ къ землѣ. Коля чувствовалъ, какъ у него подъ высокимъ пробковымъ шлемомъ шевелились волосы. Онъ схватился обѣими руками за Мантыка. Мантыкъ рѣзкимъ движен³емъ сдвинулъ чалму на затылокъ и снялъ съ плеча ружье. Но опять все было тихо.

   Шелестѣлъ сухими травами набѣгавш³й на горы вечерн³й теплый вѣтеръ.

   И снова, слабѣя и замирая, съ какою-то тоскливою надеждой, раздался крикъ: -Алло!.. алло!

   Коля дрожалъ мелкою дрожью. Уже не духъ ли то дяди Пети взывалъ изъ потревоженной могилы? Все могло быть въ этомъ ужасномъ дикомъ мѣстѣ. Ночь надвигалась. Луна еще не взошла, и призракомъ казался поломанный Мантыкомъ молочай.

   Мантыкъ выхватилъ свой большой охотнич³й ножъ и сунулъ его Колѣ въ руку. Онъ сталъ продираться сквозь кусты и траву по направлен³ю крика.

   Коля, дрожа, шелъ за Мантыкомъ. Онъ не могъ оставаться одинъ.

   Уже трудно были различимы предметы. Гора стояла, какъ черная стѣна. Мантыкъ остановился и прислушался. Мертвая долила тишина.

   - Это гдѣ-то здѣсь, - прошепталъ Мантыкъ. Колѣ показалось, что голосъ Мантыка дрожалъ.

   - Съ нами крестная сила! - громко сказалъ Мантыкъ и широко перекрестился. - Не навожден³е же это?

   - Духъ дяди Пети, - едва слышно сказалъ Коля.

   - Э! пустое, - сердито крикнулъ Мантыкъ и быстро сдѣлалъ шаговъ десять внизъ.

   Между камней, кустовъ и травъ были прогалины. Небольшое, сравнительно ровное - такимъ, по крайней мѣрѣ, казалось оно, - мѣсто образовало какъ бы террасу. Какой-то длинный бѣлый предметъ чуть намѣчался на ней.

   Коля упалъ на колѣни. Ему почудилось, что это тѣло дяди Пети въ саванѣ, вынутое изъ гроба. Мантыкъ быстро подошелъ къ бѣлому предмету, нагнулся, зажегъ спичку и освѣтилъ имъ его.

   - Коля! - крикнулъ онъ. - Это твой англичанинъ. Да иди же!.. не бойся... Онъ раненъ. Рубашка въ крови. Но руки теплыя.

   Коля, дрожа, подошелъ къ Мантыку.

   Мантыкъ еще зажегъ спичку и освѣтилъ ею лицо лежавшаго на землѣ человѣка. Коля бросился къ нему и припалъ къ блѣдному лицу.

   - Мистеръ Стайнлей?! - крикнулъ Коля.

   Тѣнь пробѣжала по лицу американца. Чуть двинулись пальцы. Раздался слабый стонъ. Мистеръ Стайнлей тяжело вздохнулъ и замолкъ.

   - Что же намъ дѣлать! что дѣлать! - сказалъ въ отчаян³и Коля, умоляюще глядя на Мантыка.

   - Нда! - сказалъ Мантыкъ...., вотъ такъ истор³я съ географ³ей! Разгадай-ка такую загадку. Это что же... Тотъ самый... Негодяй-то? Или другой... хорош³й?

   - Это хорош³й.... милый.... это мой американецъ... Мистеръ Стайнлей...

   - Н-да, - повторилъ Мантыкъ - Положен³е не важное. Мужчина большой и тяжелый. Рана, видимо, нелегкая, если даже не смертельная, значитъ, - волочить не приходится. Ты ослабѣлъ и мы вдвоемъ его не донесемъ. Нужны носилки, врачи... Надо отнести прежде всего въ деревню.

   - Сейчасъ? - спросилъ Коля.

   - Да. Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.

   - Такъ пойдемъ же за людьми.

   - Идти вдвоемъ, Коля, намъ не годится. Американецъ твой раненъ очень серьезно. Тутъ могутъ быть всяк³е звѣри. Я не говорю уже про шакаловъ, но г³ена можетъ набѣжать, а то и та самая львица, которую я видалъ. Какъ же его оставить? Ночь... звѣрь кругомъ рыщетъ. Его разорвутъ за ночь. Самъ Богъ привелъ насъ сюда, чтобы спасти его.

   - Что же съ нимъ случилось? Кто его могъ ранить?..

   - Это Коля - потомъ... потомъ... Когда устроимъ его. Теперь надо спасать его. Иди въ Минабеллу къ деревенскому "шуму", зови носилыциковъ, неси сюда альгу и тряпки. Какъ жалко, что мои Либэхъ и Али отправлены мною со львиными шкурами въ Аддисъ-Абебу. Они бы это мигомъ сдѣлали. Но ихъ нѣтъ... Надо кому-нибудь идти.

   - Мантыкъ, - со слезами въ голосѣ сказалъ Коля, - я не могу идти.... Я боюсь...

   - Чего же бояться? Я тебѣ дамъ свое ружье. Съ нимъ ничего съ тобою не случится.

   - Мантыкъ! Я не найду дорогу въ Минабеллу. Темень какая!

   - Да, это, брать, не Парижъ!- сквозь зубы пробурчалъ Мантыкъ. - Но выхода нѣтъ. Одинъ идетъ, другой остается караулить американца.

   - Я не найду деревню, - прошепталъ Коля.

   - Ладно. Бери ружье и стереги американца. Я живо обернусь назадъ.

   Мантыкъ взялъ отъ Коли ножъ и далъ ему свое драгоцѣнное ружье. Не безъ душевной внутренней борьбы онъ далъ его. Мало ли что могло случиться съ Колей въ его отсутств³е? Никому не довѣрялъ своего ружья Мантыкъ. Спалъ всегда съ нимъ. Но помнилъ завѣтъ солдатск³й Селиверста Селиверстовича: "самъ погибай, а товарища выручай!" - и рѣшился на жертву. Да вѣдь такъ же навѣрно, поступилъ бы и тотъ, - знаменитый Мантыкъ, уральск³й казакъ изъ Раимскаго укрѣплен³я, истребитель тигровъ!!..

   Мантыкъ исчезъ во тьмѣ, точно растворился во мракѣ ночи. Неслышно стало его шаговъ. Коля сидѣлъ съ ружьемъ въ рукахъ у головы мистера Стайнлея. Онъ былъ такъ растерянъ, что не зналъ, что дѣлать. Мистеръ Стайнлей лежалъ тихо, какъ мертвый.

   Въ темномъ небѣ сильно вызвѣздило и неопредѣленный странный свѣтъ отъ звѣздъ сдѣлалъ видными предметы. Уже различалъ Коля черную извилистую грань горъ на фонѣ неба. Можжевельники казались косматыми звѣрями, неподвижно обступившими Колю.

   Пустыня оживала. Начиналась въ ней обычная и, будто, тревожная ночная жизнь.

   Мышь шуршала въ травѣ. Какая-то птичка прыгала тамъ, и ея мѣрные прыжки казались осторожными крадущимися шагами крупнаго звѣря. Коля настораживался, взводилъ курки и всматривался тревожно туда, гдѣ по сухой травѣ кто-то мѣрно шлепалъ... Ждалъ... Льва? Г³ену?..

   Холодныя струйки страха бѣжали по его спинѣ. Волосы шевелились подъ шлемомъ и быстро билось сердце.

   Изъ-за горъ точно проткнулась луна. Бросила робк³я, неясныя жидк³я тѣни, потомъ тѣни окрѣпли, засинѣли, все стало видно шаговъ на сто кругомъ и все стало необычно въ серебряномъ свѣтѣ луны. Блѣдное лицо Стайнлея стало страшнымъ. Рѣзк³я тѣни легли на глаза и на ротъ.

   Гдѣ-то совсѣмъ близко завизжали и завыли шакалы. Коля вспомнилъ, что шакалъ не придетъ, если левъ подлѣ, Коля вспомнилъ и то, что говорилъ Мантыкъ: - "всяк³й звѣрь живого человѣка боится". И Коля заставилъ себя выйти изъ оцѣпенѣн³я и пошевельнулся.

   "А если пѣть?" - подумалъ онъ.

   Робко запѣлъ:

   - Гори костеръ, дымись отрадный Башлыкъ и бурку осуши...

   Чуть дрогнули рѣсницы на сомкнутыхъ вѣкахъ мистера Стайнлея. Разжался тонк³й ротъ.

   - Коля... вы? - прошепталъ американецъ.

   Коля позабылъ страхъ. Онъ припалъ къ американцу, осторожно охватилъ обѣими руками его голову и приподнялъ ее.

   - Мистеръ Стайнлей! Я, Коля, съ вами.

   - Пить, - прошепталъ американецъ.

   Абиссинская гомба съ тэджемъ, данная Мар³амъ, висѣла на ремнѣ черезъ плечо Коли. Въ ней еще оставалось немного влаги. Коля подставилъ горлышко къ губамъ мистера Стайнлея и сталъ его поить. Американецъ сдѣлалъ нѣсколько жадныхъ глотковъ и тяжело вздохнулъ.

   - Коля, - прошепталъ онъ, силясь что-то вспомнить. Глубокая складка легла между его бровей. - Ножъ....

   Замолчалъ.

   - Какой ножъ.... Гдѣ ножъ?.. - спросилъ Коля, оглядываясь.

   - Отыщите... и спрячьте ножъ... Чтобы не видали...

   И, взглянувъ, замолкъ, и лежалъ тихо, почти не дыша.

   Опять страхъ нашелъ на Колю. Положивъ голову мистера Стайнлея къ себѣ на колѣни, Коля сидѣлъ неподвижно и сумбурно неслись въ головѣ мысли. То читалъ молитвы, путая слова, сбиваясь съ одной на другую, перебивалъ молитвы воспоминан³ями, просилъ мамочку заступиться за него, вспомнить его, проклиналъ себя за свою поѣздку въ Абиссин³ю, потомъ вдругъ мысли, молитвы, все исчезло изъ головы. Ничего въ ней не было, и тогда было страшнѣе всего.

   Медленно, медленно шло время. Незамѣтно подымалась луна и короче становились син³я тѣни. И страхъ то уходилъ, то съ двойною силою овладѣвалъ Колею.

  

  

   Гдѣ-то далеко дружно залаяли собаки. Ихъ лай показался Колѣ спасительнымъ. Онъ осторожно переложилъ голову мистера Стайнлея на землю и прислушался.

   Лай не смолкалъ. Коля всталъ, оперся на ружье и ждалъ. Собаки заливались наверху, въ деревнѣ. Теперь Колѣ стало легче, онъ даже прошелся шага на три по площади.

   А время такъ медленно шло! Цѣлая вѣчность, казалось Колѣ, прошла, а луна все висѣла на томъ же мѣстѣ, и тени были все так³я же коротк³я.

   Теперь Коля слушалъ во всю... Онъ уже не обращалъ вниман³я на близк³е шумы, на мышиную бѣготню въ травѣ, на прыжки какихъ-то невѣдэмыхъ птичекъ - его слухъ былъ далеко впереди, на скатѣ горы, возлѣ деревни. Ему казалось, что онъ долженъ услышать шумъ людей издалека, отъ самой деревни, и испугался и обрадовался, когда совсѣмъ близко отъ себя услышалъ говоръ и шорохъ шаговъ и бодро крикнулъ Мантыкъ:

   - Коля!.. Коль.... Кооль... гдѣ ты?

   - Я здѣсь, - крикнулъ Коля, и удивился, какъ слабъ и глухъ былъ его голосъ.

   Люди шли по разсѣлинѣ, и потому долго не были видны. Они показались сразу, съ бумажными фонарями, прыгавшими въ травѣ, какъ громадные свѣтляки. Съ шумнымъ говоромъ толпа абиссинскихъ ашкеровъ наполнила террасу. Шесть рослыхъ галласовъ принесли альгу. На нее осторожно положили мистера Стайнлея и понесли въ гору. За ними шли Мантыкъ и Коля, позабывш³й и страхи и усталость и теперь озабоченный положен³емъ мистера Стайнлея.

   "Шумъ" Минабеллы принялъ горячее участ³е въ американца. Для него очистили лучшую хижину. "Шумъ", старый солдатъ, видавш³й виды, осторожно раздѣлъ мистера Стайнлея и осмотрѣлъ его рану. Ее омыли и кое-какъ забинтовали. Мистеръ Стайнлей слегка стоналъ, но не приходилъ въ себя. Онъ, видно, много потерялъ крови.

   - Рана, - сказалъ "шумъ", обращаясь къ Мантыку и Колѣ - не отъ когтей или зубовъ звѣря. Рана нанесена ножомъ. И намъ надо узнать, кто осмѣлился въ пустынѣ напасть на бѣлаго? Какъ очутился онъ тамъ? Что онъ тамъ дѣлалъ?.. Почему на немъ нѣтъ никакого оруж³я? Это все важно знать для Афанегуса... Ибо пустыня не европейск³й городъ. Въ ней нельзя безнаказанно убить человѣка. Я попрошу васъ остаться пока въ деревнѣ и ждать рѣшен³я негуса.

   "Шумъ" отправилъ молодого баламбараса съ ашкерами на то мѣсто, гдѣ былъ найденъ мистеръ Стайнлей, другого пожилого ашкера отправилъ съ бумагой въ Гадабурка къ геразмачу Банти, съ просьбою по телефону переговорить съ Аддисъ-Абебой и получить оттуда указан³я. Колю и Мантыка допросили каждаго отдѣльно, кто они и что дѣлаютъ въ Абиссин³и.

   Про Мантыка "шумъ" уже слышалъ, да и видѣлъ его нѣсколько дней тому назадъ, когда Мантыкъ былъ въ Минабеллѣ, слышалъ "шумъ" и про Инглезовъ. Къ Мантыку онъ отнесся исключительно хорошо, какъ къ храброму охотнику на львовъ и оставилъ его на свободѣ, Колю же попросилъ не отлучаться изъ хижины, которую отвелъ для него и на просьбу Коли быть при мистерѣ Стайнлеѣ, такъ какъ никто не говорить, кромѣ него, по-англ³йски, отвѣтилъ рѣшительнымъ отказомъ.

   Такъ прошелъ для Коли томительный день въ грязной, полной блохъ, абиссинской хижинѣ. Два ашкера съ ружьями сидѣли у входа въ хижину. Это были "забанья" - часовые. Коля не придавалъ этому значен³я. Совѣсть его была чиста. Это была формальность. Вѣроятно, допросятъ мистера Брамбля, узнаютъ, что Коля его слуга и Колю отпустятъ.

   Но гдѣ былъ мистеръ Брамбль? Куда дѣвался его караванъ съ многочисленными слугами, мулами и верблюдами? Что скажетъ мистеръ Брамбль? И нѣтъ ли тутъ и его руки?...

   Так³я мысли волновали Колю. Онъ пробовалъ спрашивать своихъ "забанья", но черные ашкеры только скалили зубы на его вопросы и ничего не отвѣчали.

   Впрочемъ, Коля не могъ жаловаться. Его хорошо, по-абиссински, конечно, накормили, дали ему довольно мягкую альгу, и Коля, измученный и тѣломъ и душою, заснулъ.

   Однако, Коля спалъ не долго. Заботныя мысли разбудили его. Стало опять страшно. Тамъ, подлѣ креста, возлѣ раненаго мистера Стайнлея, сгоряча, Коля не отдавалъ себѣ отчета во всемъ происшедшемъ. Теперь, проснувшись, онъ все понялъ. И застоналъ отъ печали, сознавъ весь ужасъ своего положен³я.

   Кладъ дяди Пети кѣмъ-то взять. Кѣмъ? Можно легко догадаться. Конечно, мистеромъ Брамблемъ. Но, какую же роль игралъ во всемъ этомъ дѣлѣ мистеръ Стайнлей?! Почему онъ раненъ? Кто его ранилъ, обобралъ и бросилъ? Да живъ ли еще и самъ мистеръ Брамбль? Возможно, что абиссинцы, увидавъ кладъ, напали на англичанъ и прикончили ихъ. Или на нихъ напали дик³е жители этого пустыннаго плоскогорья - данакили.

   Но что бы ни случилось, кто бы ни былъ виновникомъ всего этого - Коля ясно понялъ, что кладъ для него потерянъ. Нѣтъ цѣли и нѣтъ смысла въ его пребыван³и въ Абиссин³и. Жертва его напрасна. Да и самъ онъ никакъ теперь не выберется изъ Абиссин³и. Въ оборванномъ платьѣ и сбитой обуви, безъ оруж³я и безъ денегъ, затерявш³йся въ необъятныхъ степяхъ! Одинъ!

   Коля готовъ былъ заплакать, но только мучительно застоналъ.

   Мантыкъ! Мантыкъ съ нимъ... Да, это правда. Мантыкъ его никогда не броситъ. Но, что можетъ сдѣлать Колѣ Мантыкъ? Самъ бѣдный, самъ ничего не имущ³й, Вонъ онъ какой Мантыкъ! Ходить босикомъ по горамъ и долинамъ, наступить на крѣпкую, какъ сталь, колючку мимозы и хоть бы что! Не знаетъ ни страха, ни устали. Со всеми другъ - и съ абиссинскими начальниками и съ простыми ашкерами и съ черными рабами-неграми галласами. Ему все - ничего.

   А Коля сдѣлалъ пѣшкомъ только одинъ переходъ и совершенно подбился. Коля обузой будетъ для Мантыка. Онъ будетъ мѣшать, а не помогать Мантыку.

   Американецъ... Да, мистеръ Стайнлей, если выживетъ, найдется. У него вездѣ есть деньги, онъ не растеряется. Но выживетъ ли мистеръ Стайнлей и какую роль въ похищены клада дяди Пети игралъ онъ?

   И жуткая мысль о сговорѣ Брамбля съ амер'иканцемъ заползла въ душу Колѣ и черной отравой наполнила его сердце.

   А онъ-то былъ такъ откровененъ и довѣрчивъ съ мистеромъ Стайнлеемъ, шелъ къ нему съ открытою, чистою душою!

   Вечерѣло. Въ отодвинутую раму, затянутую воловьего шкурою и замѣнявшую дверь хижины, было видно какъ стали длинными тѣни и розовѣли пустынныя дали. Кругомъ блеяли козы и бараны, мычали коровы, раздавались женск³е голоса, плакали дѣти. Женщины пригнали стада изъ степи и начинались ихъ хлопоты съ незатѣйливымъ ужиномъ.

   У дверей появился Мантыкъ. "Забанья" не хотѣлъ его пропустить, но Мантыкъ сперва поднесъ свой темный, увѣсистый кулакъ къ черному носу часового, потомъ, шутя, охватилъ его вокругъ пояса и, какъ перышко, перебросилъ черезъ себя и поставилъ на ноги.

   Черный ашкеръ смѣялся, скаля бѣлые зубы.

   - Видалъминдалъ? - смѣясь, по-Русски, сказалъ часовому Мантыкъ, погрозилъ ему кулакомъ и смѣло вoшелъ въ хижину къ Колѣ.

   - Ну, какъ Коля? - безпечно весело сказалъ онъ, садясь на постель рядомъ съ Колею и обнимая Колю за тал³ю. И Коля только успѣлъ попечаловаться о пропажѣ клада, какъ Мантыкъ его перебилъ.

   - Это ты, Коля, брось и думать, - сказалъ онъ, и лицо его стало серьезнымъ. - Мантыкъ твоего дѣла не оставитъ такъ. Съ "шумомъ" Минабеллы я уже переговорилъ обо всемъ, и тебя здѣсь никто не тронетъ, а я, какъ луна взойдетъ, иду въ путь-дорогу. Я твоего дѣла не оставлю. Будь спокоенъ. Я разыщу твоего англичанина, хотя на днѣ морскомъ, и я добьюсь суда праведнаго, царскаго, милостиваго суда. Не будь я Мантыкомъ, если я не вызволю тебѣ твоего клада, а тебя самого не доставлю домой. Понялъ?... Терпи и вѣрь Мантыку. Мантыкъ, братъ, тебя не обманетъ!

   - А что американецъ?

   - Не приходилъ въ себя. Очень много онъ видно крови потерялъ. Да еще не было бы заражен³я крови? "Шумъ" послалъ за тукуръ-хакимомъ {Тукуръ-хакимъ - негръ докторъ.}. Будутъ лѣчить. Плохъ онъ, твой американцъ.

   - Какъ думаешь, что тутъ было?

   - Думаю - рѣшили англичане...

   - Оба?

   -Ну, конечно, оба, - овладѣть твоимъ кладомъ, а какъ достали, значить его, увидали ихъ слуги несмѣтныя богатства, перебили англичанъ и забрали твой кладъ.

   - Богъ съ нимъ и съ кладомъ, - сказалъ Коля. - Только бы домой вернуться къ мамочкѣ и Галинѣ.

   Блѣдная улыбка освѣтила печальное лицо Коли.

   - Э! Брось! говорю тебѣ, брось и думать, объ этомъ. Обо мнѣ уже слышали въ Аддисъ-Абебѣ. Меня знаютъ. Я до самого негуса дойду, я все узнаю, все отыщу. Ты отдохни здѣсь дня два, а потомъ, я просилъ тебя отправить къ геразмачу Банти. Тамъ Мар³амъ за тобой присмотритъ. Славная Мар³амъ, не правда ли?

   - Да, славная Мар³амъ, - печально сказалъ Коля.

   - Ну, недѣля пройдетъ... Можетъ быть, - десять дней, и вотъ онъ и я самъ, своею собственной персоной. И съ кладомъ! Да еще, гляди, по дорогѣ четвертаго льва прихвачу. Дойдемъ... Нѣтъ - муловъ купимъ, - доѣдемъ до желѣзной дороги и ай-да! - поѣзжай домой! Кланяйся Натальѣ Георг³евнѣ и Галинѣ, привѣтъ нижайш³й старому дѣдушкѣ, скажешь - за пятымъ львомъ уже пошелъ Мантыкъ.

   - Да, хорошо, кабы такъ!

   - Такъ оно, другъ мой, и будетъ. Не иначе. Не оставитъ ни твоего дѣла, ни тебя самого Мантыкъ!

   Коля смотрѣлъ на своего друга. Мантыкъ снарядился въ путь. Шерстяная шама была скатана, сума набита провиз³ей, въ тыквенной гомбѣ булькалъ тэджъ... Длинный ножъ за малиновымъ поясомъ, - крѣпк³й вышелъ поясъ, что сшилъ Мантыку Селиверстъ Селиверстовичъ, - ружье трехствольное за плечами. Бѣлые панталоны закручены, блестятъ смуглыя загорѣлыя колѣни, свѣж³й шрамъ на лѣвой икрѣ, должно быть, вчера разодралъ себѣ ногу Мантыкъ.

   - Что жъ, Мантыкъ, - тихо сказалъ Коля. - Съ Богомъ! Можетъ быть, ты и правъ... Но страшно мнѣ будетъ безъ тебя.

   - Страшно? - поднялъ темныя густыя брови Мантыкъ, -а ты не бойся... Такъ меня дѣдушка училъ. И мнѣ никогда не страшно... Какъ же можетъ быть страшно, когда я не боюсь?

   Съ луной ушелъ за горный перевалъ Мантыкъ. Коля тихо лежалъ на альгѣ. Отдыхали усталыя ноги. Все тѣло покоилось. Слушалъ, какъ затихала деревня, смолкало тонкое переливистое пѣн³е женщинъ, лай собакъ и блеян³е стадъ. Угомонились люди и домашн³й скотъ, и тогда совсѣмъ близко, у околицы, зачакали и завизжали трусливые, вороватые шакалы. Въ затихшую деревню стали доходить таинственные страшные шумы пустыни. Что то рухнуло, ухнуло въ горахъ, эхомъ прокатилось по долинѣ.. То ли левъ рыкнулъ, настигая задремавшую антилопу, то-ли камень сорвался со скалы и съ грохотомъ полетѣлъ въ пропасть, ломая кусты.

   Часовые, накрывшись шамами, лежали у входа. Не спали. Коля слышалъ, какъ они тихо переговаривались короткими фразами.

   И тоскливо тянулась страшная, долгая, одинокая ночь.

   Вдругъ, на другомъ концѣ деревни, залаяли, загомонили собаки, послышались людск³е голоса.

   Уже не вернулся ли мистеръ Брамбль? Не добрый ли геразмачъ Банти, или Ато-Уонди поспѣшили на выручку мистеру Стайнлею и Колѣ?

   Коля поднялся съ альги и подошелъ къ дверямъ.

   - Нельзя! - прошепталъ часовой и, продолжая лежать, рукой показалъ Колѣ, чтобы онъ не выходилъ.

   Засвѣтились свѣтильники и бумажные фонари. Къ Колиной хижинѣ приближалось человѣкъ двадцать абиссинскихъ ашкеровъ съ ружьями и копьями. Они подошли къ Колѣ. Коренастый крѣпк³й человѣкъ лѣтъ двадцати пяти, абиссинецъ съ негрскимъ, скуластымъ лицомъ, съ приплюснутымъ носомъ, въ шамѣ съ красною полосою, подошелъ къ Колѣ и, кладя руку на его плечо, сказалъ со спокойною твердостью.

   - Я, баламбарасъ Ольде Силясъ, присланъ повелѣн³емъ негуса арестовать москова Николая и, заковавъ въ цѣпи, доставить его въ Аддисъ-Абебу!

   Странное безразличное ко всему спокойств³е нашло на Колю.

   - Въ чемъ меня обвиняютъ? - сказалъ онъ. - Я не знаю никакой вины за собой.

   - Я солдатъ, - отвѣчалъ Ольде - Силясъ. - Мнѣ не говорятъ, за что тебя арестуютъ, мнѣ только приказано заковать тебя и доставить въ Аддисъ-Абебу къ Афа-негусу {Афа-негусъ - главный прокуроръ Абиссин³и.}... А за что - то извѣстно Афа-негусу!

   Твердая воля свѣтилась въ узкихъ глазахъ баламбараса. Коля понялъ, что сопротивлен³е, и даже разговоры и протесты безполезны. Онъ покорно далъ сковать себя цѣпями по рукамъ и ногамъ и пошелъ подъ конвоемъ ашкеровъ.

   Онъ старался ни о чемъ не думать, никого не вспоминать. Тупое безразлич³е ко всему было легче мыслей и воспоминан³й.

  

  

   ..."О плавающихъ, путешествующихъ, недугующихъ, страждущихъ, плѣненныхъ и о спасен³и ихъ", молится православная церковь, - думалъ Коля, шагая больными ногами по пыльной дорогѣ среди абиссинскихъ ашкеровъ.

   Мамочка и Селиверстъ Селиверстовичъ молятся въ церкви въ Парижѣ, Галина въ своемъ маленькомъ кукольномъ храмѣ, мамзель Люси въ громадномъ холодномъ соборѣ Маделэнъ... Стоятъ на колѣняхъ, крестятся, просятъ Бога о "путешествующихъ". Молятъ Всевышняго, чтобы не были они недугующими и не знаютъ они, не знаютъ, мои родные и милые, что уже надо молиться о плѣненномъ, и въ темницѣ сущемъ!

   О, молитесь, молитесь! Вы, которые находитесь на свободѣ, молитесь о тѣхъ, кто этой свободы лишенъ!

   А сколько ихъ... въ Росс³и!

   Коля часто, можно сказать, непрестанно, непрерывно думалъ о Росс³и. Онъ зналъ, въ какомъ ужасномъ положен³и находятся люди подъ властью 3го интернац³онала. Коля читалъ газеты. Коля слышалъ разсказы. Коля понималъ, что не по своей волѣ мамочка съ нимъ и Галиной послѣ долгихъ мытарствъ оказались на чужбинѣ, въ Парижѣ, но никогда такъ ясно всѣ муки Русскаго народа не были имъ осознаны, какъ въ эти дни похода, какъ въ тотъ день, когда арестантомъ въ цѣпяхъ входилъ онъ въ знойнымъ солнцемъ озаренный чужой городъ, столицу Абиссин³и - Аддисъ-Абебу {Аддисъ-Абеба, - что значить "Бѣлый цвѣтокъ" новая столица Абиссин³и лежитъ въ долинѣ. Надъ нею на плоскогорьи старая столица - Энтото.}.

   Душа его просвѣтлѣла. Измученное тѣло еле двигалось. Лохмотьями висѣла одежда на исхудалыхъ плечахъ, и больш³е глаза горѣли, какъ звѣзды. Въ эти страдные дни, какъ никогда раньше, Коля позналъ Бога и Ему ввѣрилъ свою судьбу.

   Богъ былъ въ эти дни его счаст³емъ. Молитва - утѣшен³емъ. Слабый тѣломъ онъ такъ окрѣпъ душою, что теперь, ему казалось, онъ и самую смерть встрѣтилъ бы спокойно.

   Онъ не думалъ о кладѣ дяди Пети. Часто мысленно повторялъ онъ читанныя имъ въ "Ветхомъ Завѣтѣ" слова ²ова: - "Богъ далъ, Богъ и взялъ, да будетъ благословенно имя Господне".

   Въ эти дни страдан³й, - a страдан³я Коли были ужасны, ноги и руки были въ крови отъ кандальныхъ цѣпей,

   - Коля научился цѣнить духовное выше тѣлеснаго и понялъ великое счаст³е невинно страдать. И вотъ уже вѣрно: не было у него страха. Потому что, когда было страшно - онъ не боялся.

   Послѣ восьми дней пути по горамъ и долинамъ, черезъ горные перевалы и безконечныя плоскогорья, они, незадолго до полудня, спустились по каменистой, обрывистой тропинкѣ къ неширокому потоку, тек