Главная » Книги

Гейнце Николай Эдуардович - Сцена и жизнь, Страница 2

Гейнце Николай Эдуардович - Сцена и жизнь


1 2 3 4 5

ровича, он вспомнил и о делах вверенного ему общества.
        - Да... В нынешнем году я стал поопытнее. В прошлом перед общим собранием заблаговременно не запасся деньгами, спустил и свои, и общественные, и не помоги Шмель с отчетами, да Крюковская, тогда же был бы мне крах. Ух, как было жутко. А теперь, через три дня заседание, надо подавать отчеты, а у меня уж сегодня все деньги в сборе. Да-с! Теперь меня Величковскому спутать не придется. Крепко сижу, сам черт не брат. Все общество передо мной на задних лапках ходит. Чествуют меня и уважают.
        Владимир Николаевич самодовольно улыбнулся.
        Вдруг взгляд его снова упал на письменный стол. Он заметил на нем письмо и взял его.
        - Письмо от Крюковской! Эта скотина никогда не доложит. Вот и еще экземпляр! Ну, эта, положим, не чета другим, ее ни с кем сравнить нельзя. Остальные так... веселее живется, а эта...
        Он не окончил своей мысли, распечатал письмо и углубился в чтение, усевшись перед столом.
        Крюковская уведомляла его, что приедет к нему, и просила быть дома. Бежецкий бросил письмо на Стол и задумался.
        Он стал анализировать в уме свои настоящие отношения к этой, любимой им, женщине, так много сделавшей для него.
        Он начал с мысли о предстоящем с нею свидании.
        - Опять, вероятно, объяснение, - начал снова он думать вслух, - вечно чего-то ей недостает, а мне это скучно! Уф! Тяжело становится. И отчего во мне это? Разве не люблю? Нет, люблю и жаль мне ее, она мне дороже других, а чего-то нет во мне к ней!
        Бежецкий опустил голову.
        - Наконец, я сам себя перестаю понимать, не могу разобрать моих к ней отношений. Черт меня знает, что я такое? Или я не способен любить, потерял эту способность? Много жил! Да нет. Ведь вот без нее мне скучно. Отчего же при ней так тяжело. Просто душно как-то! Сознаю, что она хороший человек и меня любит и я ее люблю, должно бы быть с ней легко, а между тем, как вместе - вот так и хочется сбежать. Что это за дурацкая у меня натура? И она чувствует это, хотя и не говорит. Да... страшно жаль мне и уважаю я ее...
        Он вдруг вздрогнул и поднял голову. Видно было, что новая мысль осенила его.
        - Уважаю, - повторил он, - вот, должно быть, отчего и тяжело мне Уважаю ее, а сам не такой. Понимаю, что есть качества, за которые можно уважать человека, а сам таким быть не могу, не умею...
        Он с горечью усмехнулся.
        - Да, оттого мне с ней и тяжело. Она лучше меня, я это слишком глубоко чувствую. Та первая минута любви и воспоминание о моем унижении перед ней невыносимы для самолюбия. Они меня оскорбляют. Зачем она такая, а я не такой? Я часто должен скрывать перед ней мои побуждения и мысли, а то совестно...
        Он снова поник головою.
        - Совестно перед ней, вот слово, вот что меня давит, душит в ее присутствии. Ее превосходство... А при этом счастия быть не может. Каждая минута натянута, отравлена. Нам только тогда легко с людьми, когда мы чувствуем, что мы равны... Зачем она такая хорошая, отчего не хуже - тогда счастье бы было для нас возможно. Она бы подходила больше ко мне. Уж очень чиста! Как ангел, а мы люди грешные, больше чертей любим, с чертями веселее, - через силу улыбнулся он.
        - Да, хотел бы я это изменить между нами, но, увы, этого, видно, не изменишь...
        Владимир Николаевич встал и нервно зашагал по кабинету, затем прошел в спальню, оттуда вышел, переодевшись в халат.


VIII. Дебютантка

        Господин Шмель примчал, - заплетающимся языком произнес, входя в кабинет, Аким, видимо, уже истративший данную Дудкиной рублевку.
        - Разве так докладывают, азинс ты этакий! - крикнул на него Бежецкий. - Эге, да ты, брат, кажется того... уж налимонился... - продолжал он, глядя на Акима. - Проси...
        - Чего того? Ничего я! У вас все того, как про Шмеля что скажешь. Не велик барин, известно подстега, только умел к нам приснаститься... - пустился старик в объяснения.
        - Молчи, дурак, не твое дело. Ступай, проси, - оборвал его Владимир Николаевич.
        Аким вышел.
        - Извините, Владимир Николаевич, что я сегодня второй раз вас беспокою, - затараторил вбежавший Шмель, - но дело важное, не терпящее отлагательства и для вас весьма нужное.
        - Здравствуйте прежде всего, а потом рассказывайте, что случилось. Садитесь.
        Шмель уселся рядом с Бежецким на турецком диване.
        Есть тут у меня один подрядчик знакомый, он купил на вас исполнительный лист и я боюсь, как бы не описал все это...
        Борис Александрович указал рукой на обстановку кабинета и продолжал:
        - Я считал своей обязанностью вас известить об этом.
        - Ах... какая гадость, - заволновался Владимир Николаевич. - Что мне делать? Надо это уладить как-нибудь, а то это мне может повредить сильно на выборах.
        - А я вот, - лукаво засмеялся Шмель, - за вас уж и придумал, как уладить. Вы только теперь думать собираетесь, а я почти что и устроил.
        - Как же это? Говорите поскорее.
        - У него есть дочь - красивая девчонка, да немножко в цене потеряла: сбежала три года тому назад с офицером. Теперь замуж-то никто и не берет. Отец не знает, куда с ней деваться. У нее страсть к сцене, одолела его с любительскими спектаклями. Денег много сорит, ему и хочется устроить ее к нам в общество, хоть на маленькое жалованье... Примите ее на сцену, а он исполнительный лист разорвет... Могу я ему это обещать?
        Борис Александрович торжествующе, но вместе с тем вопросительно посмотрел на Бежецкого.
        - Я думаю, не умеет ходить по сцене, - презрительно заметил тот, - ну да все равно, валите. Пускай отец придет и принесет исполнительный лист, я сделаю... Только скажите ему, что, конечно, я с него взятки бы не взял, но если он мне сделает одолжение, то я не захочу понятно остаться у него в долгу. Порядочные люди иначе поступать не могут.
        - Хорошо-с, конечно, так и скажу-с, - отвечал Шмель.
        - Не прикажите ли еще на счет отчетов, как в прошлом году, исправить, - начал он заискивающим голосом, после некоторого молчания.
        - Нет, спасибо, в нынешнем году все деньги в кассе у меня налицо, - с гордостью произнес Владимир Николаевич, - ведь и в прошлом году все это произошло только от моей рассеянности и неаккуратности: я выдавал на расходы и не записывал.
        Шмель чуть заметно и лукаво улыбнулся.
        - Впрочем, - вдруг как бы что-то сообразив, обратился к нему Бежецкий, - если вы мне их поможете проверить, я буду признателен, кое-что можно будет и исправить.
        - Я всегда с готовностью, - поклонился Борис Александрович.
        Занятые разговором, они не слыхали раздававшегося в передней звонка, но при последних словах Шмеля в кабинете появился Аким с визитной карточкой на подносе.
        - Госпожа Щепетович какая-то! - мрачно доложил он.
        - Кто такая? - взял с подноса карточку Владимир Николаевич и стал ее рассматривать. - Скажи, что я не одет, принять не могу.
        - Уж скажу. Известно, знаю как, - буркнул Аким, удаляясь.
        - Кто это такая? - обратился Бежецкий к Шмелю, все еще продолжая вертеть поданную ему карточку. - Наверно, опять какая-нибудь любительница на сцену к нам просится. Страшно много их развелось. Как домашний скандал случился с барыней, побранилась с мужем - так и актриса готова.
        Владимир Николаевич расхохотался.
        - А вот, если барышня просится, так, наверно, после несчастной любви. Можно безошибочно сказать, - продолжал он.
        В кабинете снова появился Аким.
        - Что тебе еще надо?
        - Да она говорит, - ухмыльнулся тот, - ничего, что не одет. Все равно я смотреть не стану и так, говорит, ладно. Только извольте их беспременно принять.
        - Слышите, Борис Александрович, какая? - обратился Бежецкий к Шмелю. - Надо ее посмотреть.
        - Любопытно, - ответил тот.
        - Так все равно смотреть не будет? Ладно! Если ей все равно, и мне все равно. Даже еще приятнее! Хорошенькая или старуха? - обратился Владимир Николаевич к Акиму.
        - Очень-с франтливая и субтильная барышня... На вид так, с отвагой!.. - продолжал ухмыляясь тот.
        - Ну если субтильная, да еще с отвагой, - снова захохотал Бежецкий, - так проси.
        Аким вышел.
        - Посмотрим, что это за Щепе... Щепе... Щепетович, - произнес он, посмотрев на карточку.
        Дожидаться прибывшей пришлось им не долго. В кабинет уже входила развязной, самоуверенной походкой молодая, шикарно одетая барыня, на вид лет двадцати пяти, с вызывающе-пикантным личиком, на вздернутом носике которого крепко сидело золотое пенсне, придавая ему еще более дерзкое, даже нахальное выражение; из-под фетровой белой шляпы с громадным черным пером и широчайшими полями, сидевшей на затылке, выбивалась на лоб масса мелких буклей темно-каштановых волос. В общем, прибывшая, со стройной, умеренно полной фигурой, красиво затянутой в черное бархатное платье, маленькими ручками в черных перчатках и миниатюрными ножками, обутыми в изящные ботинки, обладала всецело той возбуждающей, животной красотой, которая так нравится уже пожившим мужчинам.
        - Честь имею представиться, Лариса Алексеевна Щепетович, - прямо подошла она к вставшему при ее входе с дивана Владимиру Николаевичу и подала ему руку.
        Тот окинул ее жадно-сладострастным взглядом.
        - Извините пожалуйста, что я, не имея чести знать вас, так настаивала, чтобы вы меня приняли, - продолжала гостья, грациозно кланяясь Шмелю.
        - Ах, помилуйте, очень рад, - продолжал Владимир Николаевич крепко пожимая ее маленькую ручку, которую она не отнимала, - меня только извините, что принимаю вас в таком костюме.
        Он указал глазами на халат.
        Борис Александрович, раскланявшись с прибывшей, с лукавою усмешкою поглядывал на видимо растаявшего Бежецкого.
        - Садитесь, пожалуйста, - продолжал между тем тот, подвигая кресло к преддиванному столу и усаживаясь на другое, стоявшее vis a-vis.
        Лариса Алексеевна грациозно опустилась в кресло, умышленно выставив свою крошечную ножку.
        Владимир Николаевич впился в нее глазами.
        - Вы курите? - вынул он из кармана портсигар и подал ей, - мне позволите?
        - Merci, я курю, пожалуйста, не стесняйтесь... - игриво отвечала она, взяв папироску.
        Бежецкий засуетился, зажигая спичку и подавая ей. Лариса Алексеевна поблагодарила, грациозно склонив голову, и закурила.
        Владимир Николаевич продолжал смотреть на нее влюбленными глазами.
        Она, заметив, что ею любуются, кокетливо опустила глазки.
        Молчание длилось несколько минут.
        - Так чем же я могу вам, Лариса Алексеевна, служить? Что доставило мне счастие видеть вас у себя? Очень буду рад, если только мне удастся угодить вам, - начал он, растягивая слова и продолжая пожирать ее глазами.
        - Ах! Вы все можете сделать, если только захотите. Все от вас зависит, - воскликнула она, вскинув на него глазами.
        Он смотрел на нее вопросительно.
        - По моим семейным делам, - продолжала она, сделав сконфуженный вид и опуская глазки, - мне необходимо жить здесь, в городе. Так неловко... Я желаю получить у вас в обществе место первой драматической ingenue. Я решила посвятить себя искусству и сцене...
        Она замолчала.
        Он молчал тоже, продолжая любоваться ею.
        - У меня так много было несчастий в жизни, - закатила она глазки и вздохнула. - И если теперь эта последняя попытка поступить на сцену не удастся, то я не знаю, что я должна с собою делать... просто не перенесу этого.
        - Ах, помилуйте, - отвечал он, выразительно глядя на нее, - что за мысли! Мне кажется, по первому взгляду на вас, что вам все должно удаваться, чтобы вы не задумали. Я крайне удивился бы, если бы это было иначе...
        - Ах, если бы это было так, - вздохнула она снова, - впрочем, я вас ловлю на слове: теперь моя удача зависит от вас...
        - То есть от меня очень немногое зависит теперь, так как у нас труппа уже собрана, все emplois заняты... - заметил он уже более серьезно.
        - Как это досадно, - сказала она после некоторого раздумья. - Нельзя ли мне поступить хотя бы на небольшое жалованье, сверх комплекта. Я играю всех драматических ingenues и буду вам полезна.
        - Да как же это сделать? Мне бы очень было приятно помочь вам, Лариса Алексеевна, но женщин в труппе так много, что из-за ролей ссорятся. Если даже и поступите - играть не удастся, - совершенно серьезно ответил он.
        Она опустила голову.
        - Сделать это теперь в середине сезона трудно... - добавил он после некоторого размышления.
        - Вот что... - подняла она голову. - Если хотите, я и без жалованья поступлю все равно, только примите.
        Она улыбаясь глядела просительно на него и вдруг, встав с места, потянулась через стол за пепельницей. Бежецкий тоже вскочил и схватился за ту же пепельницу, чтобы подать ее ей.
        При быстром движении их лица сошлись очень близко.
        - Ну, голубчик... Устройте... для меня... Я буду вам очень, очень благодарна, Eh, bien... Устройте... - выразительно прошептала она, еще более приближая свое лицо к его и пожимая его руку.
        - Ах, какая вы... - не досказал Владимир Николаевич своей мысли, отскочил от нее, как обожженный, и стал ходить в волнении по комнате.
        - Ах, никогда, никогда в жизни мне ничего не удается, - воскликнула Щепетович, сделав сконфуженный вид и закрыв глаза рукою.
        Борис Александрович, молча наблюдавший всю вышеприведенную сцену, встал с дивана и стал раскланиваться с Щепетович, грациозно ответившей на его поклон, а затем, лукаво подмигнув на нее Бежецкому, подал ему руку.
        - Однако до свиданья, Владимир Николаевич. Я не буду вам мешать заниматься делом, - подчеркнул он и вышел.
        Бежецкий и Щепетович остались одни.
        - Так как же? - подошла она к нему. - Можно надеяться?
        Он не ответил ни слова.
        - Вот что! - таинственно продолжала она, кладя ему руку на плечо. - Если нужно, за меня вам будут платить... Только я должна быть актрисой. Пятьсот рублей в месяц я буду давать на расходы общества, только примите...
        В это время в дверях появилась фигура глупо улыбающегося Акима.
        - Что тебе здесь надо? Ступай вон! - заметил ему Бежецкий.
        Лариса Алексеевна быстро сняла руку с его плеча.
        Аким исчез.
        - Вот что, милейшая Лариса Алексеевна, - обратился он к ней, вы прелестная барыня, только я на это согласиться не могу - это может меня скомпрометировать.
        Он взял ее за руку.
        Она с недоумением смотрела на него.
        - А иначе как-нибудь, - многозначительно продолжал он, - устроить можно. Попробуем... Я бы хотел вам помочь...
        Он улыбнулся.
        Она поняла его и кивнула головой.
        В передней раздался звонок.
        - Кто-то приехал. Вот не кстати-то... - с досадой проворчал он.
        Она лукаво улыбнулась.
        - Так значит, можно? Ах, как я счастлива. Просто готова весь мир обнять в эту минуту, - схватила она его за голову и поцеловала в лоб.
        Он, в свою очередь, хотел обнять ее, но она ловко вывернулась.
        - А теперь прощайте, я отправлюсь. К вам кто-то приехал, да и я тороплюсь. Приезжайте без церемонии ко мне ужинать, потолкуем. Я адрес оставлю вашему человеку, - на ходу, смеясь, проговорила она и скрылась за дверью.
        Бежецкий в волнении схватился за голову и опустился в кресло.


IX. Врасплох

        Приехавшая так некстати гостья - была Надежда Александровна Крюковская, с которой Лариса Алексеевна и столкнулась в приемной.
        - Крюковская. Вот неожиданная встреча, сколько лет, сколько зим не видались, - радостно раскрыла последняя свои объятия.
        - Здравствуйте, - видимо, умышленно холодно отвечала на горячее приветствие Надежда Александровна, отшатнувшись от Щепетович.
        - Гордячка! - прошипела та, опуская руки.
        Обе женщины смерили друг друга вызывающими взглядами.
        Во взгляде Крюковской почувствовалась какая-то гадливость, во взгляде Щепетович - горел злобный огонек.
        - Вы тоже к нему? - подчеркнула Лариса Алексеевна.
        Крюковская вспыхнула и молча прошла мимо Щепетович.
        Та проводила ее язвительно-насмешливым взглядом и, высоко подняв голову, медленно прошла в переднюю в сопровождении наблюдавшего эту сцену Акима.
        Владимира Николаевича Надежда Александровна застала еще далеко неоправившимся.
        - От чертенок-то, - шептал он. - Ну, бабенка, должно быть, бедовая. Огонек! Просто обожгла! Какая грациозная, прелесть! Так и ластится и вьется, как бесенок. Надо будет к ней непременно с визитом заехать.
        Он все еще продолжал задыхаться и даже поправил ворот рубашки, как будто он вдруг ему сделался тесен.
        - Здравствуй! - подошла и поцеловала его в лоб вошедшая Крюковская.
        Он растерянно уставился на нее.
        - Ну, целуй же. Фу, как устала. Сейчас с репетиции. Вели дать кофею. Мою записку получил?
        Он машинально поцеловал ее.
        Она опустилась в кресло, подозрительно посматривая на него.
        - Да, получил, - ответил он и позвонил.
        Явился Аким.
        - Подай кофе.
        - Слушаю-с.
        Аким удалился.
        - Скажи, пожалуйста, - медленно начала Надежда Александровна, - зачем сюда приехала Щепетович? Только этого недоставало. Я и не знала даже, что она в Петербурге, да и ты почему-то не сказал мне этого.
        - Да разве ты ее знаешь? - удивился он. - Я не думал. Она ко мне в первый раз приехала. Веселая такая и очень мила. Скажи, пожалуйста, кто она такая?
        - Кто она? - нервно захохотала она. - Ну, уж извини, при всей моей откровенности с тобой, я не решусь дать ей при тебе ее настоящее имя.
        - Вот как!
        - Да, мой милейший, ты поражен, не ожидал... Нет, вообрази, какое нахальство. Встречается со мной - целоваться лезет.
        Надежда Александровна с негодованием передала ему сцену в приемной.
        - А к тебе она зачем попала? Просилась на сцену, что ли? - закончила она свой рассказ.
        - Просилась, - ответил он, - да тебе-то, скажи, что до нее за дело?
        - Как, что за дело? - вспыхнула она. - Ты ее не вздумай принять. Без того у нас мало делом занимаются, а при ней уж совсем одни только кутежи пойдут. Если она будет у нас, я сейчас же уйду, да и другие уйдут, служить с ней не станут.
        Он внимательно посмотрел на нее и вдруг смутился под ее взглядом.
        Это не ускользнуло от нее.
        - Та, та, та, посмотри-ка мне прямо в глаза, - подошла она к нему и взяла его за плечи.
        Он отвернулся.
        - Нет, посмотри.
        - Полно, Надя, что еще за глупости...
        - А! Так вот что... И в глаза прямо смотреть не хватает совести... Бессовестный, гнусный волокита! Прилично ли председателю, серьезному человеку, заниматься таким пустозвонством. Вечно только одного веселья хочется... Ну, да ты у меня не увернешься, я тебя...
        Она не окончила фразы, так как в кабинете появился Аким с кофеем, который он и поставил на стол.
        Надежда Александровна отошла от Бежецкого и присела к столу.
        Аким не уходил. Он остановился у притолоки, молча улыбался и покачивал головой.
        - Эх! - укоризненно произнес он наконец.
        - Что тебе надо? Чего ты выпучил бельмы? Пьяница! - обернулся Владимир Николаевич.
        - А то и надо! - передразнил его тот.
        - Хорошенько его, барышня, - обратился он к Крюковской, - а то у барина глаза-то больно завидущи. Чтобы эта тут вертихвостка, с позволения сказать, не шлялась.
        Надежда Александровна улыбнулась.
        - Бесстыдники! Право бесстыдники? - добавил Аким уже по адресу Бежецкого. - Ишь какая у нас с вами краля, а вам все мало.
        Он мотнул головой в сторону Крюковской.
        - Молчи ты, пьяная физиономия! - засмеялся Владимир Николаевич. - Что это ты врешь? Ступай вон, старая бесхвостая сова.
        - Я и пойду. Чего вы ругаетесь-то! Опять за сову принялись. Это за то, что я правду сказал. Спасибо, всегда так надо. Ступай, мол, старый пес, вон. Вас же жалеючи говорю. Что? Аль опять захотелось по старому, бабе в лапы попасть. Опять пойдет, как бабье одолеет: Аким, Аким, денег надо, а я вот тогда и не пойду искать и не пойду...
        - Да оставь, старый черт! Не ворчи. Убирайся вон.
        - Всегда так, как начнешь правду говорить, все вон да вон, - продолжал говорить Аким, уходя из кабинета.
        - Видишь, я права, - с жаром начала Надежда Александровна. - Я при Акиме сдержалась, но теперь прямо скажу, что этого выносить не стану и при себе терпеть другую женщину не буду. Я тебе не жена и терпеть не обязана. Если ты осмелишься и я замечу - сейчас же брошу тебя. Что это за бесстыдство! Но помни, я тебе еще и отомщу за себя. Жестоко отомщу!
        В тоне ее голоса звучала решимость.
        Владимир Николаевич, видимо, струсил.
        Он подошел к ней и начал ее успокаивать, стараясь с деланной улыбкой заглянуть ей в лицо.
        - Ну, полно верить этому дураку, Надя, - поцеловал он несколько раз ее руку.
        Она не отнимала руки, но молчала.
        - Пожалуйста, не сердись. У меня к Щепетович еще не может быть никакого чувства. Я ее в первый раз и увидал сегодня.
        - Знаем мы "в первый раз", - вскинула она на него глаза. - Уж ты мне тоже, пожалуйста, розовый вуаль на глаза не надевай, я и так умею различать предметы. Знаю твой вкус: пришел, увидел, победил. И чем скорее и новее - тем милее и вкуснее. Настоящий гастроном в этом отношении: непременно переменное кушанье надобно. А Щепетович, я знаю давно, какая она птица. У Наташи Лососининой отбила мужа, он даже ей в то время нужен не был, другой был при ней, так только, чтобы отбить.
        - Удивительно у вас, у женщин, в этом отношении феодальные закостенелые понятия, эгоизм какой-то, - отвечал он со смехом и начал ходить по кабинету. - Почему непременно, если любишь женщину, надо отказаться от жизни и не сметь подумать о другой женщине? Отчего не пользоваться и не наслаждаться всем, что встречается на пути хорошего? Приятнее, веселее бы всем жилось. Зачем друг друга стеснять и лишать свободы? И мужчины, и женщины - живые организмы, живущие своей жизнью, а не вещи, которые могут быть чьей-нибудь собственностью. Нам, детям девятнадцатого века, крепостничества не надо и мы его не терпим, во всем должна быть свобода - это знамение времени.
        Он остановился перевести дух.
        Она задумчиво глядела на него.
        - Да и, вообще, мне кажется, - продолжал он, - притворяться и лгать в этом отношении очень гадко; я этого не могу. Чем я виноват, что меня прежде влекло, а теперь влечение прошло? Влечение и хорошо только тогда, когда естественно, да иначе оно и не может существовать, его вызвать насильно нельзя. Ну скажи, по совести, что в таком положении делать? Как тут быть?
        Он остановился перед ней и глядел вопросительно.
        - В теории, пожалуй, я с тобой согласна, - медленно начала она, - притворяться и лгать гадко, и насильно мил не будешь. Ты спрашиваешь меня, как тут быть? Я тебе ответить на это не сумею, сама в тупик становлюсь. Я чувствовать так не умею и для меня это непонятно.
        Она провела рукой по лбу, как бы сдерживая наплыв мыслей.
        - Только... если бы это случилось... Тяжело думать, - с расстановкой добавила она после некоторого молчания.
        В голосе ее слышались ноты безысходной грусти.
        Он тоже казался сосредоточенным.
        - Да. Это не разгаданная загадка и не думаю, чтобы кто-нибудь разгадал ее непогрешимо верно, - серьезно сказал он.
        Воцарилось молчание.
        Она сидела, бессознательно глядя в пространство.
        Он продолжал нервно ходить взад и вперед по кабинету.
        - А потому и будем жить, пока живется, - начал он первый, подходя к ней и целуя ее в голову. - Ну, что задумываться! Перестань. Улыбнись.
        Она горько улыбнулась.
        - Вот так-то лучше, - он снова поцеловал ее.
        Она схватила его за руку.
        - Ах, Володя, иногда мне кажется, что я счастлива, близка к твоей душе, а порой я с ужасом убеждаюсь, что между нами есть что-то недоговоренное, что мы далеки и не понимаем друг друга.
        - Надя, Надюша моя, я бы рад душой сам, если бы мог перемениться, но сорокалетнее дерево, если оно росло криво, перегнуть и выпрямить невозможно, а потому и мне изменяться трудно. Люби меня такого, какой я есть, а сделать меня нравственным вряд ли тебе удастся. Слишком поздно мы встретились с тобой, и ты напрасно взялась за это.
        Он снова уселся в кресло.
        - А как бы мы могли быть счастливы, - мечтательно, почти шепотом начала она, - каждая мысль пополам, - полным человеческим, сознательным счастьем.
        Она смолкла на мгновение.
        - А такого счастия, что у нас счастьем называется, я никогда не хотела и теперь не хочу, - вдруг возвысила она голос. - Живут люди в одном доме, носят одно и тоже имя, едят из одной миски... и довольствуются... А что они нравственно далеки друг от друга, что ничего общего в мыслях нет, об этом и не заботятся... На мой взгляд, это не счастье. Вот почему я не хотела быть твоей женой. Боялась этого общего места, этой рутины. Хотелось другого счастья, основанного на взаимном доверии, чтобы на самом деле было "одно тело и одна душа", а не врозь душой, и это могло бы быть так.
        Она порывисто встала, подошла к нему, обвила руками его голову и, целуя ее, прижимала к своей груди.
        Он молча позволил ласкать себя.
        - Не разменивайся ты только на мелочи. Я знаю, какая это умная и золотая головка, только вот сверху много мусору накопилось. Я бы хотела смахнуть этот мусор, чтобы золото было виднее.
        - А если во мне нет этого золота, о котором ты мечтаешь, - поднял он на нее грустный взгляд. - Нет его и нет. Я сам чувствую, что нет. И зачем, право, ты меня всегда растревожишь, душу мне только взволнуешь, а толку из этого никакого ни для меня, ни для тебя. Все опять по-старому пойдет. Во мне для этого переворота чего-то нет, недостает.
        Она продолжала нежно смотреть на него.
        Он раздражительно освободил голову из ее рук.
        - Ты вечно только расстроишь меня, заставишь размышлять... Отойди, Надя, сядь. Кто-нибудь может войти, неловко...
        - Почему это неловко, - уставилась она на него, не двигаясь с места. - Ведь все равно, все знают наши отношения. Я не знаю, право, ты точно стыдишься их. Я иначе чувствую и понимаю. Готова не только здесь, в твоей квартире, сказать, что я люблю тебя, но на площади, перед всем народом, объявить, что я твоя. Нисколько не стыжусь, так сильно, искренно это чувство во мне. Я даже не понимаю, чего я тут должна стыдиться? Что мы не венчаны еще, так ведь это только форма. Мне кажется, что я скорее бы постыдилась сказать, если бы была твоей женой и не любила: тогда бы солгала и стыд действительно бы покрыл лицо краской. Отчего в нас такая разница понятий? Ты меня меньше любишь, вот что...
        Он быстро встал с кресла.
        - Ну, поехала... - сделал он нетерпеливый жест рукой. - Слава Богу, открыла: "меньше любишь". Вечный анализ! Это скучно, Надя!
        В передней послышался звонок.
        - Вот всегда так кончается, - с досадой сказала Надежда Александровна, опускаясь в кресло, - и непременно кто-нибудь да помешает. Нельзя даже выяснить наших отношений. Хоть бы поехать куда-нибудь вместе.
        В дверях кабинета появился Аким.
        - Господин Коган пожаловали, - ухмыльнулся он, - принимать прикажете, али нет?
        - Конечно, принять, - заторопился Бежецкий и быстро ушел в спальню, откуда через несколько минут вышел в сюртуке. Аким продолжал стоять у притолоки двери.
        - Что ж ты здесь торчишь? Проси! - крикнул на него Владимир Николаевич.
        - Что твердить-то уж, слышали. Пущу! - ворча по обыкновению себе под нос, удалился старик.


X. Банкир

        Исаак Соломонович Коган был тот самый петербургский банкир и богач, который пользовался большим влиянием в "обществе поощрения искусств" и служил вместе с Дюшар для Владимира Николаевича сильной поддержкой в этом обществе.
        Он был совершеннейший тип разбогатевшего жида, променявшего свой прародительский засаленный лапсердак на изящный костюм от модного портного и увешавшего себя золотом и бриллиантами, но и в этом модном костюме и богатых украшениях он все же остался тем же сальным жидом, с нахально-самодовольной улыбкой на лоснящемся лице, обрамленном клинообразный классической "израильской" бородкой, в черных волосах которой, как и в тщательно зачесанных за уши жидких пейсах, проглядывала седина.
        На вид ему было лет под пятьдесят.
        По фигуре он был не высок ростом и как-то смешно шарообразен, так как при семенящей походке его солидных размеров брюшко мерно покачивалось на коротеньких ножках, и он для того, чтобы придать себе гордый вид, еще более выпячивал его вперед.
        Он вошел в кабинет почти одновременно с вышедшим из спальни Бежецким.
        - Очень рад вас видеть, уважаемый Исаак Соломонович! - приветствовал его последний.
        Коган, не обращая, по-видимому, на его никакого внимания, мелкими шашками, с плотоядной улыбкой на губах подошел к Надежде Александровне и смачно чмокнул поданную ею руку.
        Она брезгливо дотронулась губами до его лба.
        Затем он с важностью подал свою руку, украшенную бриллиантовыми перстнями, Бежецкому и, не дожидаясь приглашения, развалился на диване.
        Бежецкий тоже уселся на кресло.
        - Как сегодня холодно, - начал Коган с важно серьезным видом, - я в моих соболях и то продрог. Тедески, - я всегда у него платье шью, - должно быть мало пуху положил, а две тысячи взял.
        Он сделал вдруг еще более глубокомысленную физиономию.
        - Может быть, впрочем, и погода виновата, что я озяб, - стал соображать он вслух. - У меня в доме и то только тринадцать градусов, несмотря на то, что сам Чадилкин строил, все по системе...
        Он захихикал.
        - Я сам не понимаю толку в постройках, да на что мне это и знать? - всегда могу купить Чадилкинское знание. Он за стиль и вкус с меня большие деньги получил, а нам на что вкус, когда мы его купить можем. С меня за вкус и план моего дома Чадилкин двадцать тысяч взял. Мой дом ведь триста тысяч стоит, да вкус двадцать, - итого триста двадцать тысяч, кроме купленной мебели... Да что нынче купить нельзя - все можно. Вот разве расположение мадемуазель Крюковской купить нельзя.
        Он вопросительно посмотрел на Надежду Александровну и громко расхохотался.
        Та смерила его быстрым взглядом.
        - Да!.. Мое расположение трудно купить, дорого стоит, даже вам не по карману, да и не для вас, - кинула она ему.
        - Насчет кармана вы не беспокойтесь, - самодовольно возразил он со смехом, - и по карману, и по мне, а уж вы такая капризная барыня: все выбираете. Меня же многие находят еще интересным мужчиной. Ведь главный интерес не в красоте, а в уме, а у меня ум.
        Он сделал неопределенный жест рукой около лба.
        - С министрами поспорим... - с важностью добавил он и поднял вверх указательный палец правой руки.
        - Да уж вы этим известны, - насмешливо вставил Владимир Николаевич, - кого хотите провести сумеете!
        Крюковская тоже засмеялась.
        - О!.. Всегда проведу! - захохотал и он, не поняв насмешки. - Затем и дураки на свете, чтобы их умные могли дурачить, а в особенности это легко с деньгами.
        - Вы и умника всякого сумеете одурачить, - продолжал смеяться Бежецкий. - Что вам стоит это с вашими средствами?
        - На счет этого мне удавалось и не раз. Да и что мне это стоит? Ну, брошу тысячу, другую, пожалуй, - и дело сделано. Люди падки на деньги! - с важностью заметил Исаак Соломонович и снова засмеялся довольным смехом.
        - У меня сегодня до вас, любезнейший Владимир Николаевич, - обратился он к Бежецкому после некоторого молчания, - дельце есть. Я надеюсь, что вы мне это устроите. Там у нас старые счета есть, так я, пожалуй, разорву векселя, - презрительно добавил он. - Это для меня пустяки, но...
        Он искоса поглядел на Крюковскую.
        - Я бы желал с вами побеседовать наедине - предмет деликатный...
        - Если угодно, пройдемте в гостиную. Надежда Александровна нас извинит, - заметил Владимир Николаевич, вставая с кресла.
        - Пожалуйста, не стесняйтесь! - сказал Крюковская.
        - Все насчет искусства, вы знаете, что поддерживаю искусство. Оно мне дорого стоит. Искусство - вещь великая... - ораторствовал Исаак Соломонович, выходя с Бежецким из кабинета.
        Надежда Александровна была рада, что ее оставили одну, и снова погрузилась в размышления по поводу ее предыдущего разговора с Бежецким.
        - Ах, Господи, все это мне кажется не то, - думала она, сидя с закрытыми глазами. - Так близко и вместе с тем так далеко. Не понимает он меня, и мне тяжело, а только стоит ему посмотреть на меня ласково - уж я воскресла и ожила. Опять надежда! Ведь добрый такой, умный... Неужели он не будет никогда таким, каким бы я хотела его видеть?
        Она глубоко вздохнула и встала.
        - Впрочем, вздор! - продолжала она размышлять, нервно расхаживая по кабинету. - Переверну все, это пустяки, можно переделать... Попробую перевернуть. Это должно быть моей целью. Он слишком легко ко всему относится. Серьезного человека в нем разбудить, осветить эту тьму, в которой он жил до сих пор... Тогда, когда мы сошлись, я дала себе эту клятву и сдержу ее. Все вынесу, все ему в жертву принесу, а теперь одно сознаю: люблю его и люблю. Все, что вижу, прощаю. Даже искусство, мое дорогое искусство забываю - для него. Да! Сил во мне много, сумею любя его, свою всю жизнь забыть. Он ветрен и... увлекается. Так что за беда? Пускай только будет чувствовать, что свободен и счастлив со мной...
        Ее думы прервал вошедший Аким, с большим белым картоном в руках.
        Он был еще в более сильном подпитии.
        - Где у нас барин-то? Куды пропал? - остановился он, покачиваясь, посреди кабинета.
        - Он в гостиной, занят! - ответила ему Крюковская.
        Аким, с трудом передвигая ноги, направился к двери, ведущей в гостиную.
        - Не ходи туда, Аким, барин занят, не беспокой! - заметила она ему.
        - Как не беспокой? - остановился он. - Вот принесли, что заказано... Там дожидают. Что вы меня к моему барину не пущаете? Это что такие за новости?!
        - Говорят тебе, не хода, - загородила она ему дорогу, - барин занят. Если и пришли, так могут подождать. Да что это такое принесли?
        Она протянула руку к картону.
        - А то и принесли, - лукаво подмигнул Аким, пряча картон за спину, - что не нужно вам знать, вас некасающее... Секрет... Вот... видно, бабы-то везде равны, что в вашем, что в нашем звании. Что принесли? А то, что не вашего знания дело... Любопытны больно! Вы думаете, у нас с барином секретов от вас нет, ан, вон есть. А вы не пущать...
        Он снова направился к двери.
        Надежда Александровна снова загородила ему дорогу.
        - Говорят тебе, не ходи теперь... Подай сюда картон!
        Она ухватилась за картон, который Аким вырвал у нее из рук, но, потеряв равновесие, упал и уронил картон.
        Крюковская быстро подняла его.
        - Что это? Из модного магазина?
        Аким, с трудом поднявшись, снова бросился к картону.
        - Говорят, что не для вас... Вам знать не надо.
        Надежда Александровна отстранила его рукой, подошла к дивану, поставила на него картон и стала его развязывать.
        - Мне знать не нужно, поэтому я и должна знать...
        Она раскрыла картон и остолбенела.
        - Ведь я же говорил, что вам знать не годится... Спокойнее бы были... Право спокойнее, - заметил Аким, снова бережно завязывая картон.
        Крюковская смотрела на него ничего не выражающим взглядом.
        - А вы любопытничать. Ну, вот и уставились, чего смотрите? Теперь плакать начнете. Велика беда, что пошалить барин, пошалит и все тут. Мужчине можно пошалить, не барышня, - пустился он в рассуждения.
        Она молчала.
        - Таперича тот ругать начнет, - начал он, уже обращаясь к самому себе, - зачем увидала. Ах, ты Господи! Что станешь тут делать? - Не сказывайте нашему-то, что видели, - обратился он снова к ней, - а то задаст мне за вас... Экая оказия случилась!
        - Для кого это? Для кого, - задыхаясь от волнения, спросила она.
        - Вот сказывай таперича, для кого. Да уж все одно знаете, так нечего таить. Тут цыганка эта изменница, - таинственно сообщил он, - ну, барин и заказал...
        - Уйди, Аким, уйди! - прерывающимся голосом крикнула она.
        Он смотрел на нее, не двигаясь с места.
        Она подскочила к нему, повернула и стала толкать его в спину.
        - Поди, поди! Уходи, тебе говорят...
        - Что вы толкаетесь. Уйду и сам, к барину пойду, - заворчал он, направляясь с картоном в гостиную, но вдруг остановился у дверей.
        - Так барину-то ни гугу, а то опять достанется мне на орехи, - таинственно обратился он к ней и вышел.
        Она не слыхала его последних слов: на нее снова нашел столбняк.
        Она стояла посредине кабинета и ломала себе руки.
        Мрачные мысли одна за другой проносились в ее голове.
        - Вот что... Цыганка... Ей шуба! У меня взять деньги третьего дня, - сказал, необходимо матери послать... Обман... Ложь, все ложь... Я последние отдала... Он знал. Зачем?.. Зачем такая гадость... Зачем я люблю... и такую гадость... Измена... оскорбление... Любил... Ну, разлюбил... А этот обман-оскорбление! Ужасное надругательство над чувством... Цинизм! Какое унижение человека!
        Она зарыдала.
        - Зачем полюбила? Зачем? Всепрощающей любовью полюбила, а теперь простить разве можно? Нельзя простить такого подлого существования... Разлюбить? Нет, и разлюбить не могу, простить не могу... Люблю его... люблю и ненавижу.
        Она с новыми рыданиями упала на диван.
        - Порок его ненавижу, а человека в нем люблю. Что же, не жена, законом не связана, а все-таки беспомощна, разлюбить не смогу... Какая дурная, должно быть, я стала? Ложь... Обман... Разлюбить не в силах... чувствую это...
        Она вдруг быстро вскочила с дивана и тряхнула головой.
        - Вздор! Смогу... силы найдутся. Разлюблю... Брошу... ненавидеть должна... ненавидеть... хочу ненавидеть и буду.
        Она отерла платком глаза и сделала над собой неимоверное усилие, чтобы казаться спокойной.
        - Что теперь делать, что делать? - прошептала она. - Не хочу показать мою рану сердечную! Не стоит. Упрекать не буду. Да, не надо показывать вида, что я знаю... Не должна унижаться больше. Довольно!
        Она задумалась.
        - Вот что, равнодушной быть, а в душе ненавидеть. Силы... силы, главное, больше... Где силы найти? Не надо терять волю... я... я человек! Буду это помнить!.. Забыть себя!.. Забыть и его!.. Нет, забыть не смогу! А легче ненавидеть, - с ожесточением прошептала она.
        - Едем, едем, Исаак Соломонович, Аким! Шляпу, перчатки! - воскликнул Бежецкий, входя в кабинет под руку с Коганом.
        - Извините, Надежда Александровна, нам нужно ехать, - обратился он к Крюковской.
        - Ехать, ехать, господа! - насильственно веселым тоном проговорила она, - и я бы тоже хотела ехать, ехать веселиться... веселиться без конца.
        Коган и Бежецкий вопросительно посмотрели на нее.
        - Исаак Соломонович, хотите я с вами поеду... Мне душно, воздуху хочется, больше, больше... Прокатите меня на ваших рысаках, чтобы шибко ехать, быстро, лететь, так чтобы дух захватывало, хотите, поедем.
        - Что у вас, Надежда Александровна, за фантазии иногда бывают, - пожал плечами Владимир Николаевич. - Исааку Соломоновичу нужно самому ехать по делу, а вы предлагаете вас катать и забавлять...
        - Положим, я для милейшей Надежды Александровны, - поспешил прервать его Коган, - готов отложить наш визит до завтра. Я желал представить Владимира Николаевича прелестнейшей из женщин - Ларисе Алексеевне Щепетович.
        Надежда Александровна вздрогнула.
        - Будущей деятельнице нашего искусства. Мы все ведь для искусства служим! - продолжал Исаак Соломонович.
        Она с нервным хохотом подошла к Бежецкому.
        - Так вы к мадемуазель Щепетович? Торопитесь, торопитесь...
        - Да, вот нечего делать, - отвечал он, избегая ее взгляда. - Исаак Соломонович тащит... Я обещал, надо исполнить...
        - Что вы, Владимир Николаевич, я вас насильно не тащу, - развел тот руками, - а если угодно Надежде Александровне и она мне доставит это удовольствие, - я готов ее сопровождать... Наш визит мы можем отложить до завтра.
        Бежецкий смущенно смотрел на него.
        - У меня действительно, Надежда Александровна, лучшие лошади в городе, пять тысяч стоят, - обратился Коган к Крюковской, - а английская упряжь стоит...
        - Что бы она ни стоила, милейший Исаак Соломонович, - перебила она его, - это все равно.
        Она снова захохотала.
        - Весь вопрос в том, - продолжала она прерывающимся голосом, - что я сегодня хочу страшно веселиться. Если бы был бал, я бы поехала танцевать, в вихре вальса закружилась бы с наслаждением, до беспамятства... Нет бала, есть сани, значит - едем, едем. Поедем дальше, туда... вдаль... за город... где свободнее дышится!.. Простора больше, где русской широкой натуре вольнее. Там, где синеватая даль в тумане, как наша жизнь!.. Вот чего я хочу: полной грудью вздохнуть, изведать эту даль.
        Она смолкла.
        Бежецкий и Коган с удивлением смотрели на нее.
        - Что вы на меня так странно смотрите? - с нервным смехом обратилась она к Владимиру Николаевичу.
        - Мне странно ваше поведение, да и не похоже на вас, порядочную женщину, - сквозь зубы ответил он.
        - Вам странно, что я веселюсь, может быть, делаю глупости, так не все же вам, мужчинам, этими глупостями и удальством отличаться, - с хохотом продолжала она. Ведь и мы люди, мы женщины, тоже хотим жить на свободе, ничем не стесняться, как вы веселиться, хотим хоть в этом с вами равными быть... Не рабами предрассудков, приличий и нравственности. Забыть все, хоть один час пожить свободно, без этих преследующих привидений нашей жизни. А весело это должно быть! Ух, как весело!
        Она стала надевать шляпу, все продолжая хохотать.
        - Так прощайте, Владимир Николаевич, прощайте, я еду веселиться.
        Она схватила остолбеневшего от удивления Когана под Руку.
        - Мчимся, Исаак Соломонович, мчимся и все сокрушим на нашем пути.
        Она со смехом увлекла его с собою.
        Бежецкий остался один и слышал, как захлопнулась за ними парадная дверь.
        - Что это с ней сегодня? Не узнала ли чего? - начал он думать вслух. - Эх, Надя, Надя, жаль мне тебя.
        Он прошелся по кабинету.
        - А все-таки все это вздор! Нервы дамские! Притворство, или не на зло ли мне? Под вашу дудку, Надежда Александровна, я плясать не буду и, все-таки, хоть один, а отправлюсь к Щепетович.
        Он начал одеваться и вскоре уехал.


XI. В "Малом Ярославце"

        Все столики общей залы ресторана "Малый Ярославец", находящегося на Большой Морской, были заняты посетителями.
        У того водопоя, на который, по выражению поэта, гоняют "без кнутика, без прутика", то есть буфета - теснились во множестве жаждущие пропустить "букашечку", опрокинуть "лампадочку", раздавить "черепушечку" - как многообразно и любовно выражает истинно русский человек свое желание выпить рюмку водки.
        Обеденные часы ресторана были в самом разгаре.
        Надо заметить, что этот ресторан в Петербурге - любимейший сборный пункт деятелей театральных подмостков и газетных листов, а потом члены "общества поощрения искусств" и служившие в нем актеры неукоснительно его посещали.
        Все "завсегдатаи" этого ресторана знакомы между собой и перебрасываются через столики замечаниями, вопросами и ответами, иные даже переходят от столика к столику, присаживаясь то к той, то к другой компании.
        Какая-нибудь новость дня, пикантный анекдот, удачная острота, сказанная за одним из столиков, благодаря этим перекочевывающим посетителям в ту же минуту делаются достоянием всей залы.
        В описываемый нами день разговор за столиками и у буфета вертелся на делах "общества поощрения искусств" и предстоящем на завтра общем собрании его членов.
        Особенным оживлением отличалась компания, сидевшая за столиком в глубине залы. Она состояла из четырех мужчин. Двое из них, как можно было догадаться и по их внешности, были актеры, служившие на сцене общества. Старшего, говорившего зычным голосом, звали Михаилом Васильевичем Бабочкиным, у младшего же, Сергея Сергеевича, как у большинства молодых актеров с претензиями на талант, зачастую признаваемый лишь своей собственной единоличной персоной, была двойная фамилия Петров-Курский. Другие двое, из сидевших за столиками, были члены "общества поощрения искусств" - Иван Владимирович Величковский, драматический писатель, считающийся в обществе знатоком сцены и театрального искусства, человек уже пожилой, худой, с длинной русой бородой с проседью, по фигуре похожий на вешалку, всегда задумчивый и вялый. Это был тот самый Величковский, соперничества которого на должность председателя боялся, если припомнит читатель, - Бежецкий; Михаил Николаевич Городов - частный поверенный, литератор-дилетант, пописывал рецензии и корреспонденции и давно мечтал попасть, если не в председатели, то по крайней мере, в секретари Общества, заступив место знакомого нам Бориса Александровича Шмеля. Городов был тоже далеко не молодым человеком, полный коренастый брюнет с коротко подстриженными волосами на голове и бороде. Поговорить, по адвокатской привычке, он любил и, видимо, по той же привычке, любил устроить против кого-нибудь интрижку, перемутить, перессорить, словом, заварить какую ни на есть кашу. За столиком и теперь то и дело слышался его хриплый голос.
        - Нет, господа, - говорил он, - у нас за нынешний год дела шли очень скверно. Что мы сделали? Что у нас нового? Все старье. Как хотите, а так продолжать нельзя, и завтра, на годичном собрании надо это круто повернуть.
        - Зачем? - пробасил Бабочкин. - Ведь прожили благополучно. И до нас жили, и после нас так будут жить! Не нам это перевернуть. А перевертывать станем, себе бы шею не свернуть. Вот что!
        - Нет, господа, как угодно, - не унимался Городов, - а так нельзя. Надо что-нибудь предпринять. Не так ли Курский?
        - Конечно, так, - ответил молодой актер. - Дальше на самом деле тянуть так нельзя. Я думаю, это все понимают. Где у нас искусство? Разве при таких порядках актер может посвятить себя искусству? Я прошу, например, на днях поставить одну пьесу, значит, желаю работать, а мне отказывают. Просто стоит только и взять да удрать в другой город, я и удеру. Какое же здесь может быть дело и работа для искусства.
        - Зато порядок есть, - снова забасил Бабочкин. - Чего вы волнуетесь, не понимаю, право, Теперь, по крайней мере, придешь, сделаешь свое дело и пойдешь покойно домой, не дрожишь за место. Неизвестно, при других порядок лучше ли будет. Нового председателя выберем, может, сами с места слетим. Лучше уж не менять.
        - Вам бояться нечего, - заметил Михаил Николаевич. - Вы никого не трогаете, и вас никто не тронет, а вот таким господам, как Шмель, солоно придется.
        Он захохотал.
        - Воровать-то, пожалуй, не совсем удобно будет, - продолжал он со смехом, - я бы мог эту должность даром исполнять. За что же Шмелю жалованье положили?
        - А так, потому что это угодно господину Бежецкому, Шмель по его милости только и держится, - ядовито ответил Сергей Сергеевич. - Всю бы надо эту закваску старую, начиная с Бежецкого, к черту.
        - Уж я кое-кому об этом шепнул, - таинственно прохрипел Городов, - на выборах чернячков Владимиру Николаевичу навалят. Действительно, надо все это старое вон, в архив сдать вместе с переводными французскими пьесами, - со смехом добавил он.
        - Конечно, надо ставить народные пьесы! - ухватился за Эту мысль Петров-Курский.
        - Ну, это ты, брат, поешь потому, - покосился на него Бабочкин, что в иностранных держать себя не умеешь, на шпагу-то, как на хвост садишься, а нам вот все равно - привыкли прежде в трагедиях-то...
        - Ну, вы, оралы старые! Нынче, брат, вы н


Другие авторы
  • Голенищев-Кутузов Арсений Аркадьевич
  • Гидони Александр Иосифович
  • Коропчевский Дмитрий Андреевич
  • Новорусский Михаил Васильевич
  • Элбакян Е. С.
  • Москотильников Савва Андреевич
  • Плещеев Алексей Николаевич
  • Эркман-Шатриан
  • Ширяевец Александр Васильевич
  • Мурзина Александра Петровна
  • Другие произведения
  • Жадовская Юлия Валериановна - В стороне от большого света
  • Крылов Иван Андреевич - Басни
  • Доде Альфонс - Фотограф
  • Верещагин Василий Васильевич - И. С. Тургенев
  • Розанов Василий Васильевич - Расслоения в партиях
  • Полонский Яков Петрович - Рассказ вдовы
  • Блок Александр Александрович - Памяти К. В. Бравича
  • Богданов Александр Александрович - А. А. Богданов и Л. Б. Красин. Отчет товарищам большевикам устраненных членов расширенной редакции "Пролетария"
  • Дружинин Александр Васильевич - Обломов. Роман И. А. Гончарова
  • Кервуд Джеймс Оливер - Мужество капитана Плюма
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (21.11.2012)
    Просмотров: 442 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа