Чарская Лидия Алексеевна - Вечера княжны Джавахи

sp;  Но чаще всего смеется джин над рассеянными людьми. Чуть только рассеянный оставит какую-нибудь вещь не на месте - джин тут как тут, либо подменит вещь, либо испортит, либо унесет ее далеко-далеко, где никто и искать не догадается.

   Собрался Сумбат однажды на охоту, да не посмотрел, в порядке ли его винтовка. С трудом добрался до верхушки горы и нацелил винтовку на дикую козу, - выстрелил, а вместо пули из винтовки песок полетел.

   Спустилась Зафара из аула вниз к ручью за водой, да не доглядела, что кувшин чужой захватила. Джин уже тут, в кувшине дырку просверлил, и Зафара без воды в аул вернулась.

   И так каждый день, каждый час...

   Прослышали старики про проказы веселого джина.

   - Так вот кто так зло шутить рад нами! Не бывать же этому больше! Поймаем веселого джина и придумаем для него наказание.

   В назначенный день собрались все старики на площади аула, уселись в кружок, все важные, угрюмые на вид. По бокам их стала молодежь.

   На кровли саклей высыпали женщины, девушки, дети.

   - Глядите, добрые люди, сейчас начнется суд над проказником-джином! - слышались их возбужденные голоса.

   А веселый джин стоит, как ни в чем не бывало. Точно и не его вовсе судить собираются.

   - Раньше, нежели решить, какое наказание назначить джину, надо его самого поймать, - замечает вдруг старик с длинной седой бородой.

   - Нет, раньше придумаем наказание, а потом уже решим, как его поймать, - говорит другой, помоложе.

   Кто принял сторону старика, кто молодого, и начался спор.

   А веселый джин порхает тут же невидимкой и то одному шепнет на ухо, то к другому отлетает и твердит тихим шепотком - одному:

   - "Нет, словить разбойника-джина сперва нужно, а потом уже судить его", - другому же: "Нет, сперва наказание придумать надо, а потом словить проказника!"

   А голубые глазенки джина сверкают лукаво, и златокудрая головка хитро-прехитро нагибается к спорящим.

   Старики послушно следуют совету и все сильнее и сильнее становится спор между ними, закипел уж во всю. Один даже за кинжал было схватился. Еще минута - и началась бы драка.

   Вспорхнул в это время веселый джин во весь свой рост, вытянулся и закричал громко:

   - Эх, вы, недогадливые головы, обо мне заспорили, да не заметили, что я тут, среди вас. Поймайте-ка меня!

   И на один миг веселый джин перестал быть невидимкой, на глазах всех замахал крылышками и в тот же миг скрылся из виду.

   С широко раскрытыми ртами глядели люди вслед улетавшему джину, одурачившему их всех; еще сильнее заспорили - кто из них виноват, что джин улетел безнаказанно...

   А от джина-проказника только рваный пояс на земле остался, который он бросил, нарочно, улетая...

   И продолжает веселый джин совершать над людьми свои странные шутки и проделки, и никто не может поймать его, никто не знает, где он: сегодня здесь, а завтра там... Но старые люди говорят, что можно его умилостивить подарками. Вот и я, - закончила Барбалэ, - повесила твою ленточку, княжна, на дерево и просила его вернуть твой пояс. Ведь джин вероятно и унес его, заметив, что ты его бросила...

   Замолкла Барбалэ и уставила в чащу каштанов свои старые глаза.

   Туда же глядела и княжна Нина.

   И казалось ей: мелькает среди зелени деревьев златокудрый мальчик-крошка с голубыми глазами и заливчато смеется над ней и старой нянькой, ласково, добродушно смеется. И от этого смеха еще веселее пробуждается дружная весна Востока, зеленее становятся деревья, ярче и роскошнее сияет солнце, слаще дышат первые весенние цветы...

  

   Девятое сказание старой Барбалэ.

   Кунаки Шайтана

  

   Вернулась весна.

   Вспыхнуло солнце, заголубело небо вверху, зазеленели внизу долины, зацвели персиковые деревья, зашумел старый орешник, защелкал в его зеленой чаще соловей...

   Казалось бы, в весенние дни не должно быть тоски и грусти.

   Но княжна Нина грустит, тоскует... Печальна княжна.

   - Что с моей яркой звездочкой? Что с моим лучом Востока? - спрашивает старая Барбалэ.

   - Ах, сердце мое, видела я нынче коня в ущельях!.. Вот конь, Барбалэ, красоты чудесной!

   - Лучше Шалого? - спрашивает, улыбаясь и делая изумленное лицо, старуха.

   - Шалый свой, любимый! А тот чужой, но на него зарятся взоры... Хочу такого! Ах, приобрести бы нам его! Не конь, а молния!.. Все бы, кажется, отдала за такого коня! Вороной он, черный, как ночь в стремнинах, глаза - стрелы...

   - Молчи, молчи, джан черноокая! не говори так! - изменяясь в лице, в испуге шепчет старуха. - Разве не знаешь, какого коня ты встретила нынче? Не слыхала разве, какой конь-молния встречается в горных теснинах.

   - Какой конь? Какой конь, старушка моя?

   И загорается любопытством и без того горячий, как угольки, взор Нины.

   Барбалэ глядит на свою питомицу, потом крестится и шепчет, переводя взор на небо:

   - Храни святая Нина, великая защитница Грузии нашей, от встречи с таким конем. Он от Шайтана послан, от самого Шайтана, от черного духа бездны... Княжна, радость моя, храни тебя Господь от встречи с таким конем! Рассказать тебе о нем, свет очей моих, розан нашей долины?

   - Расскажи, расскажи, конечно... Скорее рассказывай, старая Барбалэ!

   И, как была в бешмете и шальварах, с казацкой нагайкой в руке, не успев переодеться после бешеной скачки верхом по горам и долинам, княжна Нина опустилась на тахту и теми же горящими любопытством глазами впилась в лицо няньки.

   И старая Барбалэ начала свой рассказ.

   Высоко, высоко, точно ласточкино гнездо, к откосу одной из самых высоких гор Дагестана, прилепился богатый аул со множеством красивых саклей.

   Внизу, у откоса, зловеще чернела огромная пропасть, на дне которой мутно-серою лентою крикливо бежали пенящиеся, бурливые волны реки Койсу. Из аула доносились крики, веселые, торжествующие, точно там праздновали победу над врагами.

   На площади аула, почти над самой пропастью, были разложены костры, на которых жарилось любимое кушанье горцев Дагестана - шашлык из баранины. Кругом. костров расселись старики, вспоминая про былые походы, и, от времени до времени, раздавались старинные песни, в которых восхвалялась храбрость дагестанцев.

   Но вот на площадь, вышли юноши и вывели своих коней.

   Быстрые, ловкие, огневые, выстроились кони. Ноздрями поводят, глазами сверкают, так и рвутся вперед - не удержать.

   Вскочили на своих коней юные наездники-абреки, взметнули нагайками и понеслись вперед, как тучи, как ветер, как стрелы...

   Несутся юноши, то спускаясь с седла на землю, то опять поднимаясь. Один только отстал, позади всех плетется...

   Смеются над ним абреки, смеются старцы, смеются девушки, которые высыпали на крыши, чтобы посмотреть, как джигитуют юные жители аула.

   - Гарун! Гарун! - кричат отовсюду неудачливому всаднику. - Ты коня себе на спину посади, так скорее доскачешь...

   - Ну и конь, ну и всадник! - смеются девушки. - Шашлык тебе жарить, Гарун, а не с юными абреками по горам гоняться.

   Точно кинжал врезался в сердце Гаруна, такой обидой отозвались в нем эти крики.

   Сам он знает, что конь у него плохой, но что поделаешь? Где достать ему другого коня? - Беден он, Гарун. У отца его нет денег, чтобы купить cынy другого коня.

   Добрая лошадь у каждого жителя Дагестана - его добрая слава. Но такая лошадь, как та, что у Гаруна, не может считаться "доброю славою".

   Больно, обидно Гаруну. Из себя он красавец, статный, сильный, черноокий, а конь плох...

   Девушки смотрят, пальцами на Гаруна указывают, смеются...

   - Ну и конь, ну и всадник! - кричат они. - Куда ты с таким конем с другими соперничать вздумал! Достань коня лучше, тогда можешь и гоняться с абреками во славу Аллаха.

   Засверкали глаза Гаруна от гнева, лицо побледнело от злости.

   Соскочил он с коня, бросил его посреди дороги, а сам бегом пустился в сторону от аула, в глухое горное ущелье, куда нога человеческая не проникала, где бродили стадами горные туры и козы.

   Бросился на землю у самого края бездны Гарун и взвыл, как дикий, на все ущелье:

   - Где достать коня?.. Негде взять... Бедны мы.. Нет денег в сакле отца, чтобы купить Гаруну коня другого... Изведут Гаруна лютые насмешки... Не жить Гаруну на свете... Лучше горному туру живется, лучше чекалке дышится, лучше змеям и гадам, нежели Гаруну-беку-Наида...

   И зарыдал Гарун. Зарыдал так громко, что, казалось, зарыдали и горы, и бездны, и самая земля вместе с ним.

   И вдруг, в плотно обступивших горы вечерних сумерках стало надвигаться что-то огромное, серое, выплывая прямо из бездны.

   Стало это серое надвигаться на Гаруна, все еще распростертого на краю бездны. Вот уже принимать формы стало... Вот уже различить можно: лохматая голова с седыми волосами, черные крылья, огромные глаза и козлиные рога на темени. Руки костлявые, цепкие; пальцы, словно ветви дерев, обнаженные от листьев. Огромный хвост черным потоком по краю бездны струится.

   - Гарун! Гарун! - позвало горное чудище.

   Вскочил на ноги Гарун. Вскинул глазами на страшилище, да как вскрикнет...

   Даже волосы у него дыбом поднялись от страха. Весь дрожит, слова вымолвить не может, только зубами лязгает, как волк в горной теснине.

   А страшное чудище снова говорит:

   -Не бойся меня, Гарун-бек-Наида. Зла я тебе не сделаю... Я Шайтан, дух бездны... Я владею всеми этими пропастями и стремнинами... Могуч и славен дух бездны и все даст тебе, чего ты ни попросишь... Если горе у тебя, юноша. - горе унесет за собою в бездну Шайтан; если просьба есть, - выкладывай. Всякую просьбу исполнит... А горе у тебя наверное есть... Не даром же ты здесь ночью над пропастью рыдаешь. Говори свою просьбу. Помогу тебе.

   Точно луч света пронизал ночную тьму, такою радостью наполнилась душа Гаруна. Куда и страх делся.

   - Дай мне, великий Шайтан, доброго коня. - просит Гарун, - такого коня, чтоб я на нем всех абреков перегнал и далеко их всех позади себя оставил, чтобы слава о моем коне пронеслась по всему нагорному Дагестану, чтобы люди дивились, на него глядя...

   Подумал дух бездны и сказал:

   - Хорошо, юноша; дам я тебе такого коня. Из моих подземных конюшен подарю я тебе первого, лучшего скакуна, под одним, однако, условием: ты за это обещай со мной покумиться... Клятву дай быть моим кумом, кунаком значить... И первого сына, который у тебя будет, как только ему шестнадцать лет стукнет, мне в полное владение обещай отдать... Слышишь, в полное! Я его к себе. уведу и принцем бездны сделаю.

   Замолк Шайтан, а Гарун белее своего белого бешмета стал...

   Так вот за какую плату ему лучшего скакуна подарит Шайтан!

   Страшно стало Гаруну, так страшно, что захотелось бежать в аул к людям, только бы не видеть горного чудища, не слышать его страшных слов.

   И вдруг тихое, ласковое ржание достигло до слуха Гаруна.

   Оглянулся Гарун и... не выдержал, вскрикнул от восторга.

   Месяц выплыл из-за тучи и осветил своим нежным сиянием красавца-коня, внезапно появившегося перед ним.

   Не конь то был, а диво. Тонконогий, породистый, глаза - молнии, ноздри - алые азалии со дна ущелий, грива - шелк пушистый, хвост - бахрома; сам весь так и лоснится и отливает серебром.

   Вздрогнул Гарун, затрепетал от счастья. Глазами впился в коня-красавца.

   Много коней на своем веку видел Гарун, а такого не видал. Нет даже у самого турецкого султана коня такого...

   А дух бездны видит восторг Гаруна и шепчет ему лукаво:

   - Хорош мой подарок? Бери же его! Он твой! И за этого коня я от тебя требую лишь, ежели будет сын у тебя, - чтобы ты мне его отдал. А только ведь у тебя сына может и не быть... Не женишься - и договор наш пустим по ветру... А конь то все-же твой будет... Гляди, хорош конь... Ни у кого такого нет и не будет.

   Вспыхнул от радости Гарун.

   Его конь! Его!

   Ему одному принадлежит красавец долгогривый. А сына у него может и не быть. Правду говорит дух бездны. Не женится он, Гарун, да и все тут.

   И, не помня себя, вскочил на коня Гарун, прижался головой к его тонкой, блестящей шее и лепечет, как дитя, с счастливым смехом в самые уши коню:

   - Радость очей моих, гордость сердца моего, золотой луч звезды восточной!.. Ты мой!.. Ты мой!..

   А дух бездны уже не прежним, а новым суровым голосом говорит снова:

   - Помни, как минет твоему сыну шестнадцать лет, присылай его сюда. А не то сам приду и возьму. А как силком его возьму - худо ему будет. Не принцем бездны его уже тогда сделаю, а моим рабом - слугою последним.

   И снова, слыша эти слова, преисполнился страха Гарун. Но ненадолго. Вспомнил он, что никто его жениться не неволит. Не будет сына у него - и договор с Шайтаном одной сказкой будет, сказкой, какою маленьких ребят пугают в аулах.

   А конь у него останется. И какой конь!..

   И, не помня себя от радости, ударил слегка коня Гарун и, громко крикнув: - "Принимаю договор. Прощай, дух бездны!" - в один миг скрылся из виду.

   А вслед ему гром ударил и покатился по горам диким, страшным рокотом...

   На разные голоса повторили удар этот горы и бездны, стремнины пропасти.

   Дети проснулись в саклях аула и заплакали со страха...

   А дух бездны захохотал и радовался всю ночь до утра и праздновал, кружась по горам в вихре бури, свой новый договор с человеком...

   ?

   Не обманул Шайтан. Дал такого коня Гаруну-беку, какого в целом мире днем с огнем не сыщешь.

   Первым джигитом стал, благодаря этому коню, Гарун. Никто его перегнать не может, никто состязаться с ним теперь не смеет.

   Со всего Дагестана сначала, а потом со всего Кавказа и других стран стали съезжаться на праздник, прослышав про удивительного коня.

   Большие деньги давали Гаруну, лишь бы продал своего коня. Большие деньги давали, когда о заклад бились насчет быстроты бега Гарунова скакуна. Лучших коней приводили из конюшен и персидского шаха, и турецкого султана, и Белого Царя - и всех перегонял конь Гаруна.

   И деньги сыпались в карман его бешмета, как золотой песок с берега моря.

   Стал богатым беком Гарун. Стал знатным. Ест на серебряной посуде, носит золотом шитые бешметы, коврами персидскими всю свою саклю украсил. Оружие в драгоценной оираве по стенам развесил; а коня, всю сбрую, седло и повод - все камнями самоцветными разукрасил...

   Прошел год... Прошел другой... и третий...

   Прослыл Гарун непобедимым абреком.

   Старики всех соседних и дальних аулов дочерей своих ему в жены прочат.

   А только хорошо помнить договор с шайтаном Гарун, Не женится он ни за что... И решил никогда не жениться.

   Так решил Гарун, а судьба думала иначе.

   Оседлал как то раз Гарун своего скакуна и поехал с ним в горы. Долго ездил. Жарко было. Солнце пекло и накаливало утесы. Притомился Гарун и подъехал к горному ключу напиться.

   Подъехал, спешился, подошел к ключу и отступил от неожиданности...

   - Что это? Сон или правда?

   У ключа, наполняя глиняный кувшин студеной водою, наклонилась девушка.

   Такой красавицы Гарун еще не видывал.

   Очи девушки, словно два отточенные лезвия дагестанских кинжалов, так и блещут, так и сверкают. Черные ресницы шелковыми навесами их накрыли; лицо у девушки - снег стремнин горных; волосы черные, как тьма ночей восточных; уста - две дикие пурпуровые розы горных стремнин.

   - Кто ты, звездочка неба восточного? - спрашивает Гарун.

   - Лейлой-Зарой зовут меня, - отвечает девушка.

   Голос у неё сладкий. В самое сердце он Гаруна проникает.

   Впился глазами в Леилу-Зару Гарун, любуется.

   - Вот бы мне такую жену! - думает он,

   И вдруг вспомнил про договор с Шайтаном. Нельзя ему полюбить ни одной девушки, нельзя жениться...

   Вспомнил это Гарун, вскочил на коня, гикнул и исчез из виду.

   Только не один ускакал Гарун: понеслась за ним следом и любовь к Леиле-Заре.

   Вошла вместе с Гаруном любовь в его аул, в его саклю. Не дает покоя Гаруну, - все про красавицу Леилу-Зару ему напоминает.

   Не ест, не спит Гарун. И про коня забыл. Никуда его не тянет, сидит в сакле и печальную думу думает.

   Много суток прошло, извелся, исстрадался Гарун. Не выдержал, оседлал коня и поехал опять к источнику.

   Хоть одним глазком захотелось взглянуть на Леилу-Зару. Одним глазком.

   Приехал, дождался её, как она к горному ключу за водой пришла. Увидел и решил, что жить без неё не может.

   Сказал Леиле: - "Будь моей женой!"

   Согласилась девушка. Ей самой крепко полюбился Гарун черноокий на быстром, как вихрь, коне.

   Леила-Зара была сирота; она поехала с ним в его аул, в саклю Гаруна, к его матери и отцу.

   Свадьбу отпраздновали весело. Плакала чиангури, звенел сааз, девушки плясали лезгинку, а на улице абреки джигитовали до утра и стреляли из винтовок.

   Женился Гарун на Леиле-Заре.

   Прошел год.

   И опять плакала чиангури и заливался сааз. И опять стреляли из винтовок, джигитуя, абреки, а девушки плясали лезгинку...

   В честь сына Гаруна и Леилы-Зары быль устроен праздник,

   У Леилы-Зары и Гаруна родился сын, Магома.

   И все веселились при его рождении: и старики, и юноши, и дети... Только один отец новорожденного малютки, Гарун, не веселился. Не ел, не пил, сидел бледный и суровый.

   В эту ночь над аулом гроза разразилась, какой старики не запомнят. Гром гремел по горам так, что горы шатались...

   Это дух бездны радовался рождению Магомы...

   Хорошенький был ребенок Магома-крошка, а как подрастать стал, все на него дивились.

   Смелое, гордое у него личико, точно он, Магома, не сын простого бека, а дитя самого султана; бесстрашные черные глазки так и сверкают мыслью и смелостью. Бешмет на нем сидит, как вылитый, а улыбнется - словно золотая звездочка кивнет с неба.

   Как цветок горной азалии красив Магома... А сам он смелый и отважный - ничего не боится. Шести лет на любом скакуне проскачет... С утеса на утес, как дикая коза, над самой глубокой бездной перепрыгнет... А бороться с мальчиками начнет - всех их победит, всех переборет.

   Гордостью и красотою всего аула считается Магома. Все-то его любят, все на него не надышатся. Все, на него глядя, улыбаются счастливо, довольно.

   Один отец не улыбается. Один Гарун смотрит печальными глазами на сына...

   Незаметно, как горный цветок, растет Магома. И чем старше, чем краше он становится, тем печальнее, тем мрачнее на душе Гаруна.

   Вот уже пятнадцать лет стукнуло Магоме. Не ест, не пьет Гарун. Смотрит на сына, и дрожит. Так и слышится ему постоянно голос духа бездны:

   "Как только стукнет твоему сыну шестнадцать лет в полное владение мне его отдашь!.."

   От жены Гарун таит свое горе. Пусть уж он один страдает. Зачем смущать душу Леилы-Зары.

   Заметила Леила-Зара, что неладное что-то творится с мужем, и как-то вечером, когда они были одни в сакле, спрашивает:

   - Зачем печальны глаза твои? Что гнетет твое сердце?

   Отвернул от жены лицо Гарун, брови нахмурил, молчит, глаза от неё прячет.

   Но Леила-Зара обняла мужа, заглянула ему в лицо и говорит:

   - Не таи от меня горя! Милостью Аллаха легче тебе будет, если разделишь печаль твою со мной.

   Взглянул на жену Гарун, увидел перед собою встревоженное, взволнованное личико, увидел добрые, любящие очи, готовые разделить с ним горе... Не выдержал и все рассказал, все поведал жене - и про встречу с духом бездны, и про коня, и про договор с Шайтаном.

   Горько плакала в этот вечер Леила-Зара, узнав от мужа его страшную тайну. Громко рыдала она в тишине сакли, пока наконец, обессиленная слезами, уснула.

   Тут поднялся со своего ложа юный Магома и неслышно скользнул за дверь сакли.

   Все от слова до слова слышал Магома, что рассказывал отец и теперь твердо решил пойти на край пропасти, вызвать духа бездны и упросить его изменить свое решение.

   А в горах стояла черная-черная ночь... Непроглядной пеленою накрыла она все кругом. Только далекий месяц указывал юному Магоме путь куда идти. Он смотрел на месяц, шел вперед и думал:

   - Вызову духа бездны, предложу ему другое условие и избавлю отца от его печали.

   Очень любил отца Магома и всей душой хотел помочь ему.

   А ночь все надвигалась, все темнее, непрогляднее...

   Пришел к страшной пропасти Магома, сел на обломок скалы подле самой бездны, да как крикнет:

   - Эй, ты, Шайтан, выползай, что ли! К тебе по делу пришел! Не всю же ночь тебя дожидаться!

   Звонким эхом пронесся по горам звук молодого чистого голоса.

   Всколыхнул он горы.

   Дух бездны проснулся, разбуженный им, поднялся со своей постели и, расправив черные крылья, стал медленно подниматься над пропастью.

   Выплыл весь из бездны и неожиданно очутился перед Магомой.

   Вздрогнул Магома при виде Шайтана, хотел бежать, да вспомнил зачем пришел сюда и, как прикованный, остался на месте.

   - Эге! Вот ты какой, - говорить; - а и страшный же ты, Шайтан!

   - Зачем ты побеспокоил меня, мальчишка? - суровым, страшным голосом обратился дух бездны к Магоме.

   - А ты не сердись, господин! Не даром я тебя вызвал, - произнес Магома и тут же рассказал Шайтану все про горе отца.

   - Чего ж ты хочешь от меня? - выслушав его, спросил дух бездны.

   - Избавь отца от лютого горя. Не дай проливаться слезам матери. Поставь, какие хочешь, условия, только не отнимай меня от родителей, - попросил Магома.

   Захохотал дух бездны. Захохотали с ним вместе и горы, и небо, и ночь, и пропасти...

   - Так вот оно что! - произнес он, - ну, так знай, избавить отца твоего от прежнего договора я могу, только если ты, юноша, найдешь в себе силы вынести испытания, которым я тебя подвергну. Как бы ни были они страшны, ты должен их вынести без единого крика и просьбы о помиловании. Если вынесешь, то останешься с твоими родителями, и я откажусь от тебя навсегда. Если же ты испугаешься, крикнешь, станешь молить о пощаде, - ты погублен навеки и в эту же ночь, ранее положенного срока, не успев попрощаться с отцом и матерью, будешь моим. Согласен?

   - Согласен! - бесстрашно отвечал Магома.

   Едва только успел он произнести это слово, как страшный раскат грома пронесся по горам и потряс их. И в тот же миг откуда-то из-под земли выскочил огненный конь.

   Пламя вылетало у него изо рта, ноздрей, глаз и ушей. Он издавал страшное ржание и бил копытами о землю. Молнии вырывались из-под копыт и искрами сыпались во все стороны. Огненным пламенем стоял хвост чудовища-коня за его спиной.

   - Садись на него! - приказал дух бездны Магоме.

   Едва только мальчик успел вскочить на коня, как тот взвился на дыбы, сделал отчаянный скачек и понесся с быстротою ветра по горам и ущельям, по горным тропам и утесам, перепрыгивая бездны и пропасти, то взвиваясь к самым вершинам гор, то опускаясь вниз в долины.

   Дух захватывало у Магомы. Крепко вцепился он руками в гриву коня, рискуя каждую минуту свалиться и разбиться насмерть, или удариться головою о встречные утесы и скалы.

   Огненный конь летел все быстрее и быстрее с каждой минутой, обдавая Магому пламенем.

   Мальчик задыхался. Пот градом лился с него.

   Руки и ноги слабели с каждой минутой. Голова кружилась. Вот-вот он выпустит гриву, и все пропало...

   А конь все ускоряет шаг... Уже быстрее стрелы вьется он над самой бездной...

   Холодный ужас сковывает Магому, леденит его кровь. Он готов крикнуть, готов молить о помощи и тогда разом прервется эта бешеная скачка, и он спасен...

   Да, он спасен. Он будет тогда любимым сыном духа бездны... Но его отец? Мать? О, они изойдут слезами, они зачахнут с горя...

   Нет, нет! Он, Магома, не допустит этого, хотя бы целый год длилась эта бешеная скачка.

   Едва успел подумать это юноша, как конь взлетел выше гор, под самые облака, и оттуда ринулся в бездну, на самое дно её...

   Магома до крови закусил губы, чтобы не крикнуть, и зажмурил глаза.

   Когда он открыл их, то нечто худшее, нежели огненный конь, представилось его взору.

   Вокруг него на дне пропасти толпились чудовища. Страшные, с человечьими головами, огромные жабы, исполинские змеи, костлявые старухи в образе ведьм, худые скелеты с улыбающимися черепами, маленькие духи бездны с высунутыми языками...

   Все это прыгало, плясало и кривлялось, составив огромный хоровод вокруг него - Магомы. Они рычали, пели что-то загробными голосами, и с каждой секундой круг их всё суживался и суживался, и они приближались все быстрее и быстрее, тесня Магому. Они жадно смотрели на него, щелкая зубами, готовые растерзать его каждую минуту. Они протягивали к нему мохнатые лапы и костлявые пальцы и вопили дикими голосами на тысячу ладов.

   - Подари нам мальчика, дух бездны!

   И вот послышался вдруг страшный голос Шайтана:

   - Берите его! Он ваш!

   Застыл от ужаса Магома, готовый вскрикнуть, молить о пощаде, но тут же перед ним мелькнуло измученное лицо отца, и он сдержался.

   Зато страшный рев испустили чудовища и ринулись на него.

   Но тут чьи-то невидимый руки подхватили Магому и вынесли его из бездны.

   Один миг - и он очутился на земле и жадно вдыхал горный воздух.

   - Иди! - послышался страшный голос Шайтана, - и счастье твое, если ты вынесешь еще последнее испытание по дорбге...

   Магома, чуть стоявший на ногах от перенесенных ужасов и усталости, двинулся по горной тропинке... И вдруг огромная серая скала выросла на его дороге.

   Испуганный и изумленный неожиданностью, он сделал шаг направо - новая скала встала перед его глазами, налево - такой же точно утес вырос перед испуганным мальчиком. Повернул назад Магома, - а сзади над ним вздымается такая же гранитная стена, ростом до самых небес...

   Точно живые, надвигаются на него со всех сторон скалы, заключив его в узкую маленькую, пещеру.

   Куда ни шагнет Магома, всюду натыкается на холодный, твердый, непроницаемый камень.

   А скалы подвигаются все ближе и ближе к нему. Вот они сейчас надвинутся вплотную, сейчас задавят его своей каменной грудью... Вот ему уже трудно, почти невозможно, дышать... Он чует холод смерти... Но голова еще работает, мысль кипит... Он еще жив, он дышит - юноша Магома.

   - "Стоить только крикнуть, и я спасен, - мелькает в его мыслях: - Дух бездны избавит меня от смерти, сделает меня принцем своих пропастей и стремнин, и я не буду больше переживать этого ужаса".

   И он готов, уже испустить крик мольбы о пощаде, но, точно наяву, представляется ему убитое горем лицо отца, рыдающая мать, их горе...

   - Нет! Нет! Ни за что!.. Пусть мне грозит смерть - я не крикну! Я не дам торжествовать духу бездны! - громко и бесстрашно произнес Магома. - Пусть умру, раздавленный здесь горами, мои родители узнают, что я не в руках Шайтана, и Аллах снимет с отца его вину, - заключил чуть живой, полузадушенный мальчик...

   Едва он сказал это, как страшный гул пронесся над горами. Рухнули стены вокруг мальчика... Золотые звезды сверкнули с неба. Целая струя свежего воздуха влилась в грудь Магома.

   Он был на свободе.

   Дух бездны снова появился перед ним.

   - Храбрый юноша, - произнеси дух бездны, - пойди в свою саклю и скажи отцу, что ты спас его от большого горя. Дух бездны избавляет Гаруна-бека-Наида от его клятвы.

   И со страшным гулом исчез на дне пропасти Шайтан.

   Магома не шел, а летел домой, как на крыльях, точно невидимые светлые духи несли его на руках.

   Вот аул... Вот и родная сакля... У дверей её отец с матерью сидят в ожидании Магомы.

   Вспыхнул Магома, весь загорелся счастьем. Бросился на грудь отца и прокричал громким голосом:

   - Дух бездны берет назад свое слово, батюшка. Мы спасены! - и рассказал все, что перенес, и слова Шайтана.

   Не взвидел света от счастья Гарун после рассказа сына. Леила-Зара с рыданием обняла Магому.

   Сошелся народ к их сакле. Девушки запели песни, абреки стреляли из винтовок.

   Все славили Магому.

   Только под утро разошлись по саклям.

   А когда сошлись все снова обсудить на досуге храбрый поступок Магомы, то узнали странную новость: сбежал, исчез из-под навеса сакли конь Гаруна, подаренный Шайтаном.

   Но Гарун не жалел его, не грустил по нем, не томился...

   Потерял коня Гарун, зато приобрел спокойствие и счастье.

   Замолчала старая Барбалэ.

   Закончила свое сказанье...

   Молчит, вся охваченная волнением, и молоденькая княжна.

   Темнея, спускается вечер... Точно гигантская черная птица, пролетая над усадьбой, прикрыла ее своим темным крылом...

   Нежданно тихое ржание долетает из конюшни... Заслыша его, вздрагивает Нина, вскакивает с тахты и бежит туда.

   - Шалый мой! Шалый! - шепчет она минутой позднее, - как могла я пожелать другого друга, имея тебя!

   И она обнимает сильную шею коня и прижимается к голове лошади своей чернокудрой головкой.

   - Один ты у меня был, один и останешься навсегда, алмаз души моей, Шалый!

   И она нежно гладит блестящую спину любимца-коня...