Бунин Иван Алексеевич - Старуха

ватило духа ей передать. Была там и Е. П. Ставраки, она тоже не советовала сообщать о смерти Гали.

   По-видимому, пикюры {Piqûre - укол, впрыскивание.} не помогут. Она показала мне ногу. На внешней стороне ступни сбоку черное, такой величины пятно. Вся кожа закорузлая, а на мизинце и безымянном пальце тоже черные пятнышки, но о них, кажется, она не знает. Лицо красное, возбужденное. При всяком волнении плачет, - получила письмо от В. В. Гутнер, она вспоминает, как они ухаживали за Вашим отцом - слезы. Ну, как тут еще сообщать о Гале. Она ведь всех Вас любит. Начнет волноваться за Вас и т. д.

   Доктор сказал, что последний пикюр во вторник. А затем, если результатов не будет, то нужно скоблить артерию - операция под общим наркозом. Нам всем жутко, что ее будет делать местный хирург.

   Я на Вашем месте приехала бы сюда. Может быть, Вы что-нибудь и надумали бы с Леонами. Послали бы телеграмму в Америку. Может быть, решили бы перевести в частную клинику, где согласились бы подождать из Америки денег, дали бы задаток, - у меня теперь ее денег около двух тысяч.

   О том, что я это пишу, никто не знает, а потому, если Вы не приедете, то я никому не скажу, что я Вас, так сказать, вызывала.

   Относительно ресторана - он не нужен. Она не съедает, что ей приносят. Е. П. Ставраки добивалась, чего ей хочется, и она сказала: компоту и сладкого пирога. После принятия пищи у нее усиливаются боли. А желудок ей каждый день не очищают. Вообще режим странный и суровый! Спаси Господи попасть во французскую провинциальную больницу, особенно со сложной болезнью.

   Последнее время, начиная с 17 октября, - сплошные неприятности, не с нами лично, а с нашими знакомыми и друзьями.

   Не хочу пока Вам о них писать, у Вас своих достаточно. Видели ли Вы Додика? У него умерла мать, но больше мы о нем ничего не знаем.

   Наши квартиранты не хотят уезжать с нашей квартиры, как должны это сделать по условию к 1 января. Мы хотели в нее сначала поселить Лялю с Олечкой, а потом и сами туда вернуться, но они грозят судом. Это последняя неприятность, о которой мы узнали вчера, - самая еще легкая.

   Дома тоже не все ладно. Ян простужен, кашляет, насморк. При движении боль под печенью, это его пугает.

   Леней его врач недоволен - сильное переутомление при недостаточном питании. Что-то новое неприятное в левом легком.

   Я пока на ногах, но порой опять стала чувствовать большую усталость. Без Али физически я гораздо больше устаю, но душевно стало легче и приятнее.

   И в кухне быть одной гораздо приятнее, как и иметь отдельную свою комнату.

   Обнимаю, целую, дорогая моя, жду письма.

   Привет всем Вашим и Вам от всех нас.

   В пятницу Л. А. причащалась. В восторге от отца Николая. Вчера укол был менее болезнен.

  

   Корси дорогой мой, опять пишу Вам. Сегодня я была у моей массажистки, которая с медицинским персоналом в близких отношениях. Она недавно видела ногу Вашей тети. У нее вообще есть чутье, которое не у каждого врача бывает, я несколько раз убеждалась в этом.

   Я рассказала об Л. А. Она думает, что спасения нет. Доводы: если бы гангрена была следствием какого-нибудь accident {Accident - несчастный случай, травма.} или ожога, тогда, ампутировав больную часть, хирург может спасти жизнь. А тут гангрена явилась, так сказать, изнутри, и потому, даже если ампутируют всю ногу, то она может проявиться в другом месте. Лучше, по ее мнению, не мучить всякими жуткими и бесполезными операциями; особенно со здешними врачами, прибавлю я.

   Я думаю, Вам следовало бы посоветоваться с каким-нибудь лионским врачом, серьезным и опытным, и, приняв то или иное решение, написать доктору Monteguès⁵⁶, если Вам самой нельзя приехать.

   Madame Stavraky тоже думает, что она операции не перенесет. Особенно в нашем великолепном госпитале.

   У меня определенного мнения нет, но я вижу, что она совершенно измученный человек.

   Сегодня я попросила ее последнего врача Wetterwald'a через нашего мэра, др. Colomban'a, навестить ее. Она и сама многое в медицине понимает. Не верит тамошним врачам, а д-р Wetterwald ей понравился. Можете и ему написать, спросить его мнение. Ведь Вы de la famille {Член семьи.} и самый ей близкий кровный человек.

   Завтра ей сделают последний пикюр. А там поднимается вопрос о скоблении артерии.

   М. б., Вам послать телеграмму д-ру Monteguès, если я не путаю его фамилию, - живет он рядом с большой почтой, чтобы подождали Вашего приезда или письма, а Вы тем временем получите ответ от Wetterwald'a, кот. живет Bd Victor Hugo, No, кажется, 29. Один удар за другим.

   Обнимаю и целую нежно, моя милая, кланяюсь Вашим. Сегодня встретила Леву - помолодел; похудел, очень веселый.

  

   Дорогой Корси,

   Была вчера и сегодня у Л. А. Она отказалась делать операцию. От нее не скрыли, что исцелить она окончательно ее не может. О смерти говорит внешне спокойно, делает распоряжения, сегодня говорила и о похоронах. Нервна очень. Сегодня они с Милей ⁵⁷ плакали, - Леон серьезно болен, что-то в прямой кишке. Была сегодня Марья Карловна, обещала зайти к хирургу из клиники, прежнего доктора там уже нет, и узнать его мнение, он видел ногу Л. А., и, может быть, надо перевезти ее туда, если конец близко, и если там не очень дорого. Уж очень плохо ей в больнице. Но все очень трудно решать без Вас. Целую. Шлю привет

  

   Дорогой мой Корси,

   И деньги и письма получила. Сегодня Е. П. Ставраки с Аллочкой отправляются в клинику узнать, сколько будет стоить и возьмут ли Л. А. в нее. Ел. П. носит ей еду в госпиталь, как и Леоны, но аппетит у нее плохой. Вчера она немного ожила. Хирург из клиники Riccord сказал, что можно попробовать лечить горячей водой, т. е. ваннами ножными.

   Поблагодарите Елену Петровну Ставраки за заботу и хлопоты. Она правда делает много. Адрес: 2, Bd du Collet, Grasse (A. M.). Может, в хороших условиях она и совсем оживет. Вчера или сегодня послана телеграмма в Америку, - Леон тоже болен. Сразу о двух. Бог даст, пришлют. Привет новогодний от всех нас всем вам. Вас целую

  

   Дорогой мой Корси,

   Вчера была в госпитале, перед ним зашла к Ставраки. Узнала от них, что Л. А. не хочет в клинику. Аллочка трижды была там и наконец добилась хирурга, заменяющего Риккора, который вынужденно покинул свое дело.

   От него она узнала, что нужны не ванны, а только одна ванна, чтобы сделать пробу на какую-то реакцию, и в случае удовлетворительного результата сделать операцию, - надрез симпатического нерва выше паха. Узнала и об условиях, которые Вам уже сообщила madame Riccord. И еще узнала, что пока клиника пуста. Все это она передала Л. А., которая ей заявила, что теперь, после Вашего письма д-р Monteguès, изменилось отношение к ней, и она не хочет покидать госпиталь. Аллочке показалось, что ей не хочется быть одной в комнате, а там, кажется, редко бывают вдвоем.

   Мне Л. А. тоже стала говорить, что переезжать она не хочет, чтобы я написала Вам об этом, что ей "хорошо и в госпитале". Конечно, ее ужаснула цена. Они все как-то высчитали, что это будет стоить до 9.000, т. е. почти 300 фр. в день. Конечно, сумма пугающая. Боится она быть одной в комнате. Она ведь из тех, кому необходимы люди вокруг. Положение получается тяжелое. Нервы ее в ужасном состоянии. И все нужно понимать по Достоевскому, то есть она одно говорит, а другое хочет, (это между нами). Нет у нее еще веры и в Америку, хотя послана телеграмма 300 фр. на ее счет и за ее счет. "Luba opération pour sauver la vie, papa est malade ". Но пришлют ли деньги телеграфом - неизвестно. Она все плачет. Говорит, что не хочет, чтобы Вы приезжали, чтобы Вы очень волновались, и слезы. Я ей объяснила, что Вы сейчас из-за приезда директора не можете отлучиться. И опять слезы. "Нет, нет, пусть не приезжает, пусть приедет, если я начну поправляться"...

   Вид у нее лучше. А с весны она совсем поправилась, по словам Зурова. Он помогал ей дойти тогда до автобуса.

   Я думаю, что Вы, получив все ответы, сами придете к какому-нибудь решению. Видимо, ждать можно, не так уж все экстренно.

   Хирург из клиники Аллочке говорил, если операция - надрез симпатического нерва - даст хороший результат, то через две-три недели она будет в состоянии выйти из клиники, скажем, через месяц. А если нет, то это может продолжаться месяцы. Вот эта неопределенность и есть самое тяжелое для решения вопроса. О месяцах она, кажется, не знает. Вот все, что могу о ней Вам сообщить.

   Сама стала чувствовать себя хуже - печень стала снова иной раз о себе напоминать, - очень устаю. И. А. все в положении полубольного.

   Наши квартиранты не хотят освобождать квартиры. В нее уже вселилась Ляля, как "de la famille".

   Леня тоже чувствует себя не очень хорошо. Переутомлен. Работает много. Питание еще очень среднее. Написал большую вещь.

   Поздравляю с Новым Годом и наступающим Рождеством Христовым Вас всех. Дай Бог возможных радостей. И. А. и Леня шлют всем праздничный привет.

   Как чувствует себя Елена Алекс.?

   Храни Вас всех Господь

  

   Вот и 1945 год! Что принесет он миру и нам?

   Милый Корси,

   Только что вернулась из госпиталя. Поздравила. Кроме меня были m-me Pelessier, m-me Cozeran⁵⁸. Завтра придет m-me de Stavraky.

   Сегодня Л. А. была в лучшем состоянии, чем в пятницу. Она раздала праздничные, и, по ее словам, все стали любезнее. Я оставила ей 200 фр. Сто она дала монахине главной на ее "œuvre" {Bonnes œvres - добрые дела, благотворительность.}. И та стала мягче.

   Вид у нее неплохой. Но все же боли такие, что приходится ежевечерне впрыскивать морфий. M-me Cozeran, с которой я возвращалась, думает, что в хороших условиях ей было бы, вернее, стало бы, лучше, но в полное выздоровление у нее нет уверенности. Она находит, что нужно ее морально поддерживать.

   Плохо то, что в госпитале странные правила: не дают грелок после еды, когда у нее всегда поднимаются боли в желудке и в ноге.

   Мы с m-me Cozeran подозреваем, что у нее язва в желудке, а на желудок вообще не обращают внимания.

   Уж очень высоки цены у Riccord'a, да еще там нет общих комнат, и Л. А. говорит, что она одиночества не в состоянии переносить!

   Доктор от Riccord'a боится и симпатический нерв надрезывать, т. к. не уверен, что ранка закроется.

   Случай очень трудный и тяжелый. Молитесь Богу. Я верю в чудо. Получила Вашу голубую открытку. Вы делаете все, что можете. Пишите ей ласковые открытки, это ее утешает.

   Храни Вас всех Господь.

   От всех нас всем вам приветы.

   Вас еще целую

  

   Спасибо за поздравление.

   Дорогой Корси,

   Л. А. категорически отказалась от переселения в клинику, главным образом потому, что она не может быть в одиночестве, - боится за себя. На людях ей легче.

   Вчера была в клинике, видала доктора. Он сказал, что она "incurable", и тоже не был за ее перевоз в нее. Сказал, что она может пролежать месяцы и месяцы. М. б., перевезти ее через некоторое время. Самое тяжелое, что у нее нет никого, настоящего близкого человека, мы все - знакомые и все очень заняты. Целую Вас, моя дорогая.

   Пишу в "Ravitaillement".

  

   Мой дорогой Корси,

   Получила я сегодня Вашу милую весточку.

   Вчера была в больнице. В первый раз видела, как умирает человек. Как раз рядом с Любовь Александровной. Слава Богу, что не было агонии. При мне пришел сын, высокий широкоплечий малый в фуражке, очень бледный. Подошел. Наклонился, поцеловал в лоб. Она открыла глаза, что-то сказала. Он постоял, посмотрел. Опять нагнулся над ней, поцеловал и пошел вон. Вероятно, ночью больная скончалась. У нее был рак. Конечно, все это отражается на душевном состоянии и на нервах Л. А. И если она долго останется в такой обстановке, то может, конечно, нервно совсем разболеться.

   В клинике доктор сказал мне, что она может прожить месяцы, но что она "incurable". Видимо, в анализе крови нашли что-то плохое.

   Не знаю кому пришла мысль, которую я одобряю. Если доктора придут к заключению, что операцию делать не надо, то не лучше ли ее поместить куда-нибудь на квартиру. Л. А. хочет обратиться к местному пастору, у которого большое знакомство, не устроит ли он ее или в какую-нибудь семью, где будут за ней ухаживать, или сдадут комнату, тогда нужно найти человека, который бы жил с ней и обслуживал ее. Все это трудно, но не невозможно. И стоить может вдвое дешевле, чем клиника.

   Что Вы об этом думаете?

   Я очень рада, что Вы написали, чтобы я не обнародовала бы, сколько Вы будете высылать денег. Хотела сама Вам это предложить, но стеснялась. Деньги все же текут. Ей покупают виноград, а он теперь дорог, но это единственное, что она покупает себе из еды. Пришлось Л. А. раздать праздничные. На лекарство истрачено 77 фр. Я все записываю, на что она берет. Но, конечно, пока она в больнице, накопляется кое-что на будущие траты. Я все поджидаю денег из Америки. Интересно, сколько пришлют и сколько ей уделят Леоны?

   Она, конечно, надеется на выздоровление, хотя спокойно иной раз говорит о смерти, а иногда плачет. Но вид, повторяю, у нее гораздо лучше и болей меньше, и они слабее.

   Плохо, что нет настоящего ухода, наблюдения врача за всем организмом, а не только за ходом гангрены.

   Что написать о себе, о нас? Новый год принес нам сразу неприятность: наши оккупанты в Париже не хотят съезжать с квартиры, а по условию они должны ее освободить были на 1 января. Сейчас в маленькую нашу комнату, где стояла наша кладь, поселилась Ляля, - живет в холоде и без всяких удобств, т. к. наши оккупанты, кажется, люди неприятные.

   Наши планы уехать с юга весной. Но на всякий случай я хотела бы иметь квартиру, т. к. Ян чувствует какие-то боли в области печени, а здешним врачам он не очень верит. Но, конечно, сейчас Париж очень страшен - сплошной Ледяной Дом с редкими оазисами тепла и уюта.

   В газете "Патриот" прочла, что будет 60-летний юбилей Гончаровой. Что за чушь, ей лет 63-64, что же она в отрочестве уже стала художницей?

   Ян и Леня шлют Вам и Вашим новогодние приветы. Кланяйтесь Вашим.

   Сейчас пошел снег! Все бело. Вас целую.

  

   Дорогой Корси,

   С наступающим Ангелом поздравляю, желаю успехов, здоровья и возможных радостей.

   Любовь Александровна тоже просила поздравить Вас и пожелать всего, что Вам хочется и что Вам нужно для Вашей жизни, и поцеловать Вас крепко.

   У ней я была в пятницу. Вид был неплохой, хотя утром у нее что-то вышло с монахиней - стали давать уж очень мало молока. Я все же постаралась отвлечь ее от мыслей о болезни и под конец она стала спокойнее. Затем пришла Миля, принесла суп.

   Вообще главные жалобы, после невнимательного отношения к ней, это жалобы на голод. Мы с Аллочкой и Еленой Петровной думаем, что Вам следует ей посылать съестные посылки. Здесь найти для нее ничего невозможно. Немного печений, и еще что-нибудь питательное, легкое. Если небольшой пакет, можно прямо ей в госпиталь, говорят, что можно ¥ кило. Если больше, то посылайте на имя Леона для нее. Миля и приготовить все может, - у них электрическая плита, да она и знает вкусы Л. Ал., которая все ест по своему особому обычаю, даже Е. П. не всегда угождает. У нее ведь очень сильные боли именно в желудке. А на мое имя посылок не присылайте. Я совершенно измучена с нашей огромной плитой - угля нет, дров мало и стряпать на ней теперь мука. Мы уже едим только одно блюдо. Кроме того реже и в больнице бываю, чем Миля. Здесь теперь и моркови не найти, ни пуаро - ничего! Картофеля тоже не выдают. Хлеб Л. А. есть не может. Устроили ей грессены, но их выдают меньше - 250 гр. вместо 350 гр.

   Деньги тают - она платит священникам, докторам, прислугам, лекарства. На еду истратили всего 90 фр. на карамельки и 100 фр. виноград. Когда ей приносит больничный персонал его.

   У меня в кассе ее осталось 1800 фр.

   300 ф. - телегр. в Америку

   150 ф. - лекарства

   100 ф. - отцу Николаю за молебен

   100 ф. - патеру, кот. обещал найти ей комнату

   200 ф. - праздничные чаи

   200 ф. - Д-ру Wetterwald'y (два визита)

   100 ф. - монахине за пикюр

   100 ф. - виноград (кто-то ей приносил)

   50 ф. - свечи для действия желудка.

   От Вас я для нее получила 1.800 и 1.500 фр., то есть 3.300 фр., а не 3.500, как Вы написали Ставраки.

   Она все просит узнать у chef de clinique {Chef de clinique - главный врач больницы.} есть ли надежда на выздоровление. Но мне он сказал, что она "incurable". Может быть, после анализа крови он и переменил мнение. Запросите его.

   С понедельника ей опять будут делать пикюры. Мне кажется, они помогают ей. В ноге боли уменьшились. Сильнее они в желудке, поэтому она и не может есть ничего больничного, кроме пюре. Там все больше капустой отделываются, и оперированные едят и не умирают...

   Вчера выпал снег. Это нормально. Было красиво, как в России.

   Заболел Леня, с утра 37,6 под мышкой.

   Ян тоже кашляет.

   С квартирой в Париже неприятность - жильцы превратились в оккупантов и не хотят съезжать.

   Привет и поздравления с дорогой именинницей Елене Александровне и Игорю Николаевичу.

   Ян и Лёня шлют всем поздравительные приветы. Я крепко целую

  

   Дорогой Корси,

   Сегодня по дороге в госпиталь я бросила Вам открытку, написанную наспех. А в больнице я узнала от Любовь Александровны, что ей сказали, что она должна выписаться, так как уколы можно делать и дома. Это нарушает её планы. Она думала пробыть еще три недели там.

   Как я Вам сообщила в открытке, протестантский пастор нашел своих прихожан, которые согласились взять к себе больную, так как ей некуда деться. Но они сначала хотели за полный пансион 125 фр. в день, а затем уступили, согласившись взять за сто фр. Живут они где-то за госпиталем. У них есть сад. Есть прислуга. Сделали они это потому, что их просил пастор, значит, люди религиозные. Ходить Л. А. еще не может. Вероятно, ее перевезут в карете скорой помощи, так как к ним нужно будет ее внести на носилках.

   А вернувшись домой нашла Ваше письмо.

   В Грассе вообще нельзя найти комнату.

   В пансион Л. А. не примут. Она все еще тяжело больная, да и в пансионе едва ли за ней может быть уход, тогда как там, вероятно, уход будет.

   Л. А. просила меня написать Вам, так как без Вашего согласия она не решается.

   От нее узнала, что все Скидельские живы, Леон получил письмо, но оно написано до получения телеграммы о болезни Л. А., в ответ на их два письма: одно послано было год назад, другое в ноябре.

   Ответьте прямо в госпиталь, т. к. это ускорит ответ, пошлите экспрессом.

   Конечно, это дороже, чем позволяют Ваши средства, но дешевле, чем клиника, в два раза, там 180 плюс 15%. А между тем, повторяю, она еще нуждается в уходе, она еще серьезно больна, еще ходить не может. Может быть, через месяц или два она уже будет выздоравливающей и тогда может переменить местожительство, но пока нужно не упускать этого случая, так мне, по крайней мере, кажется. Вероятно, там будут ее хорошо кормить, а то ведь ей все же приходилось кое-что прикупать, да еще хорошо, родные и знакомые ей приносили, кто что мог, иначе она совсем бы пропала с голоду.

   У меня ее денег осталось 1.500 фр. Вероятно, в следующий понедельник, когда я пойду к ней, все уже выяснится, и я передам ей эти деньги.

   Очень понимаю, как Вам трудно, но что делать, не знаю. Надеюсь, что и из Америки помогут.

   Во всяком случае ближайшие месяцы она должна быть и под наблюдением врача, и в более или менее хороших условиях жизни, тогда выздоровление пойдет быстрее.

   Понимаю и сочувствую Вам относительно живописи. Но об этом в этом письме я говорить не хочу. В другой раз.

   Я знаю, что Вам очень тяжело. Но сейчас это не оригинально.

   А все же Ваша жизнь интересна, по крайней мере, на мой вкус.

   А как сейчас тяжело в Париже! Снег лежит с Рождества, и вместо того, чтобы его сгребать, посыпают солью, от чего образуется такое, что люди ноги ломают...

   Даже и у нас были морозы. Едим мы опять впроголодь. Овощей нет. [...]

   Привет Вашим. Храни Вас всех Бог. Целую и обнимаю

   Мои Вам кланяются.

  

   Дорогой Корси,

   Пишу два слова: нет минуты свободной.

   1) Л. А. лучше. Нога стала теплой, пикюры помогли. Кровь стала циркулировать с другой стороны ноги. Боли глав. обр. в желудке.

   2) Пастор нашел чету, которая согласилась взять к себе на полный пансион 100 фр. (сто) в день, - есть сад.

   3) Л. А. хочет переехать, кончив лечение пикюрами.

   Целую. Спешу в больницу. Скоро напишу подробнее.

  

   Дорогой Корси,

   Была два раза у Любовь Александровны. Лежит, бедная, в большом комфорте, не видит ужасов, которые всегда дает общая палата больницы, но, конечно, ухода настоящего нет. А стоит дорого: комната наполовину меньше, чем моя балконная, где Вы спали. Кровать, зеркальный шкап, тумбочка и стул. Вчера принесли нечто похожее на высокий табурет, который и заменяет стол, есть она кроме картофельного пюре почти ничего не может, так как боли в желудке не проходят. Молока до сих пор не дают, хотя она на режиме, и дает не сто франков, а сто двадцать. Ужас, ужас! А ничего не поделаешь. Она просила доктора Веттервальда к ней придти, может быть теперь он начнет лечить ее желудок. Чтобы доехать из госпиталя в пансион, пришлось заплатить шоферу (он и вносил ее, в пансион ведет крутая лестница) двести франков. Перевезла ее какая-то барышня, служащая в "Секюр насиональ". Но и за это надо быть благодарным судьбе. Найти сейчас в Грассе комнату невозможно. Надо надеяться, что все же месяца за два-три она поправится и будет в состоянии хоть ковылять, а пока лежит. От нас это ближе, а главное нет такого большого подъема. Это нужно спуститься по лестнице, которая ведет к протомойне, и взять налево и идти по довольно отлогому шоссе. И на полпути к Бельведеру этот Бельком и находится. Пойду и сегодня - нужно отнести лекарство: одно нашла, а другого в трех аптеках не было, просила купить виноградного сока, так как пить нечего, а вино ей вредно. Главная ее беда - нет человека, который бы жил для нее. На ней я вижу весь ужас одинокой жизни.

   А мы уже на отлете. Хозяйка, не помню, писала ли я Вам, просит к первому апреля освободить виллу. Мы просим дать нам еще месяц сроку. Страшно ехать в Париж так рано: дома все промерзли и может быть плохая погода. Да и поездов еще очень мало, и будут ли они через месяц - неизвестно. Вот и подводишь итоги своей жизни на Жанет. Больше тяжелого, чем радостного. Правда, время такое, что о радости стыдно и думать, но все же хотелось бы и для себя ее немного иметь, а ее нет. Жаль мне, конечно, кое-что и здесь: моего уединения, простора. Отсутствие городской суеты и частых свиданий с людьми, которые тебе не дают ничего, ни для ума ни для души. Здесь от этого было хорошо защищаться высотой, не так легко добраться. Но с другой стороны, хочется видеть близких сердцу, хочется побыть с теми, с кем можно отвести душу. Кроме того, отсутствие церкви очень меня мучает. Трудно молиться всегда одной. Хочется и церковной атмосферы, которая иной раз очень успокаивает и поддерживает. Пасха наша православная в этом году поздняя, 6 мая. Мечтаю и боюсь, что не будем еще на Страстной в Париже, а как бы хотелось, ведь с сорокового года путем не говела. Поедешь в Ля Бокка к обедне, исповедаешься, причастишься - вот и все. А если бы в конце апреля мы уехали бы, тогда как раз попали бы к Страстной. И Светлую литургию отстоять можно будет, и к Чаше подойти. А то в прошлом году я, кажется, так и не слыхала "Христос Воскресе", только, выйдя в сад, мы с Лёней вполголоса пропели "Христос Воскресе" в полночь...

   Но в Париже у нас тоже неприятности: наши жильцы все не съезжают, и бедная Ляля ютится в маленькой комнате, не может взять к себе Олечку, хотя мы писали, чтобы ей хотя бы дали большую комнату. Это некие Гревы, отец был правитель канцелярии у Кирилла Владимировича, вот и хамит вероятно потому...

   Деньги, если хотите, можете послать и на меня, а то прямо туда, как Вам большее по вкусу. Во всяком случае больше месяца мы здесь не останемся [...]

   (Конец письма утрачен).

  

   Дорогой Корси,

   Любовь Александровна попала из "огня да в полымя". В больнице было плохо, но все же был медицинский уход. А в пансионе она совершенно беспомощна и предоставлена самой себе. Есть может только суп и пюре, а часто ей подают горох и бобы... Не допроситься грессен. В больнице хоть бесплатно, а тут 120 фр! В субботу будет 2 недели, как она там, доктор был раз всего, а боли в желудке сильнее. Лекарств многих нет. Думали ее перевезти в Канны к диаконессам, - пастор хлопотал, но там нет свободного места. Она думала, что Дозоль может ее устроить в какое-нибудь католическое учреждение для больных, вернее для выздоравливающих. Л. А. просила меня к ней зайти. Это молодая энергичная особа, работающая в secours national. Она мне сказала, что в maison de retraite {Maison de retraite - старческий дом.} Л. А. не возьмут, раз она дни проводит в постели, что здесь есть только или госпиталь, или maison de retraite для старых, но все же здоровых людей. Может быть, в Париже или Лионе есть какие-нибудь учреждения для людей, подобных Л. А., и что она хочет Вам написать сама и взяла Ваш адрес. Но я думаю, что это еще большая бессмыслица, чем переезд из госпиталя в пансион. Да и как перевозить? И сколько это может стоить? И так вчуже сердце кровью обливается при виде всех трат, которые и пользы-то не приносят только потому, что нет около нее ни одного человека, который бы жил ее интересами. Здесь всем она чужая. И это ее настоящая трагедия. Ближе всех и родной один Леон, но он сам нездоров, да и по природе не очень может быть кому бы то ни было полезен. До сих пор нет человека, женщины, которая бы ставила ей lavement {Lavement - клизма.}, помогала бы ей немного ходить. Она боится тратить деньги, хотя куда-то они уходят.

   Мне с каждым днем становится труднее уделять ей время, хотя бывала чаще других, - уж очень она в тяжелом положении. Одиночество она переносит с трудом... А ведь она совсем шла к выздоровлению.

   Мы доживаем здесь последний месяц, - едем в Париж. Представляете, сколько дел, забот и хлопот, и как трудно мне даже иной раз купить лекарство ей, - нужно обойти все аптеки, и то не всегда найдешь, да из дома без урона сейчас не выйдешь, дел по горло.

   Mlle Dosol винит Л. А., что она выписалась из больницы, но это без всякого основания. Мне лично говорила монахиня, что она должна куда-нибудь переехать и, как милость, сказала, что два-три дня может остаться еще, когда "чета" отказала в комнате.

   Желающих взять ее на пансион не находится. Комнат здесь нет. И нет никого, кто бы посвятил себя для отыскания ей пристанища. А у семи нянек дитя всегда без глаза.

   Пансион же странный: вчера я зашла к ней, принесла ей jus de raisin - было 6 ч. вечера - и... застала горничную за уборкой комнаты! А её голодную, - к завтраку подали горох! И сильнейшие боли в желудке. И никого за весь день не было.

   Леоны бывают, но им теперь очень далеко ходить, а ему и высоко. Они проектируют взять комнату и найти женщину за стол и квартиру, чтобы она обслуживала.

   Пишу путанно, но у меня голова идет кругом. Ликвидация виллы. Отправка вещей. Окончание всяких работ. Беганье за провизией, готовка, теперь я одна за все. Встаю в шесть, ложусь в 12 ч.

   Лёня весь ушел в работу. "Последний удар кисти" - кончил первую книгу своей трилогии "Зимний дворец". Работает с утра до вечера, так что его жаль отрывать для хозяйства. Ян тоже что-то пишет, да и то на прошлой неделе они оба сами готовили ужин, т. к. я просидела с Л. А. А сегодня на час опоздала с завтраком, т. к. пришлось сбежать до нижней почты, к Mlle Dosol и потом бегать по аптекам... Принесла же с базара только мясо. Ушла в 8 ч. утра, пришла в 11 ч. 30 м.

   Так Вы не знали, что горцы теперь "в огне и мече" {Т. е. в Германии.}! Они уехали из Канн в 43 году в мае месяце. Жили у брата Марги ⁵⁹. Мне очень жаль Галю. Погубила себя! Мать Наташи ⁶⁰ тоже там.

   Очень хотелось бы о многом написать, да все уходит на другое. Нас выкидывает хозяйка. Были неприятности с квартирой - жильцы не хотели съезжать. С трудом их выжили наши друзья, но выехали ли они уже или нет, мы не знаем. У нас на квартире живет Ляля.

   Лидочка получила разрешение вернуться.

   Привет Вашим от всех нас. Вас целую

   Олечке через две недели 12 лет!

  

   2 марта 1945 года

   (Открытка)

   Сегодня телеграмма от нашей англичанки: позволила остаться до конца апреля. Все же можно не так сумасшедше спешить. Да и в Париже будет теплее. Я молю Бога на Страстной туда приехать, чтобы начать жизнь с церквей.

   Сейчас иду к Л. А., несу письмо от "Женички".

   Еще раз обнимаю

  

   Дорогой мой Корси,

   Тетя Ваша решила пока остаться в Welcome, хозяйка, узнав, что она хочет переехать, стала внимательнее, перевела в лучшую комнату с маленьким видом на дорогу и не взяла процентов на прислугу, то есть немного уступила, не поставила плату за телефон. Расплачиваться нужно каждые две недели, пришлось занять 1000 фр., как пришлете, так отдам "благодетелю", так молились дети у моих друзей Лопатиной и Еремеевой в преванториуме. Переехала она из госпиталя 17/2, платила 3 марта - теперь нужно будет платить 17/3. Денег у нее осталось 150 фр. - нужны лекарства, пикюры. А потому, если можно, вышлите.

   Ваши доводы относительно того, чтобы мы до окончания войны оставались в Грассе, не выдерживают критики.

   1) Чем жить? Здесь заработать нельзя, а в Париже можно устроить вечер, запродать книгу и т. д.

   2) Дороговизна здесь большая, т. к. продуктов меньше, если покупать из-под полы, а если жить на тикеты, то везде одинаковая.

   3) Не дай Бог здесь заболеть, - по Л. Ал. вижу, - ни докторов, которым можно верить, ни лекарств. А мы в таком возрасте, что от болезни нельзя отмахиваться. А в Париже есть русские доктора, русские аптеки, всегда помогут, да и госпитали не такие плохие, как здесь.

   Я уже не говорю о том полном одиночестве, в каком мы живем. Ведь нет ни единого человека, с которым можно поговорить о литературе, об искусстве, обо всем том, чем мы собственно живы.

   А отсутствие церкви! Вам, вероятно, так некогда, что Вы просто по-настоящему серьезно не подумали.

   Кроме Вас никто не находил, чтобы графы были "так не правы". Они дали слово, снимая, что съедут - нужно предупредить за два месяца. Подтвердили это слово 26 окт., обещав очистить квартиру к 1 янв., а затем заупрямились. И пришлось нашим друзьям с ними повозиться, серьезно поговорить... и они нашли квартиру на rue Vital, тоже в Passy.

   Что же касается нас, то раз мы согласились с нашей англичанкой, что съедем при первом ее желании, то что бы то ни было, мы съехали бы. Мы попросили дать нам лишний месяц, и она дала. Значит, в апреле, Бог даст, проедем через Лион.

   Теперь особенно приятно быть человеком слова, в такое время.

   Кроме того, переезжать на север нужно с весны, чтобы во-первых не сразу попасть в холод, а во-вторых кой-чем на зиму запастись.

   При мне Л. А. переходила из одной комнаты в другую. Боюсь, что она не долговечна - шла, едва переступая. Сердце сжималось. Повторяю, ее трагедия, что нет около нее ни одного человека, посвятившего себя ей. А мы все гроша ломаного не стоим, - это развлечение для нее, не польза.

   Обнимаю, целую. Мои кланяются Вашим

   От меня привет

  

   Дорогой мой Корси,

   Деньги получила 3.600 фр.

   Вышло: за пансион за

   месяц (устроили!)

  

  3150

   Лекарство для пикюров

  100 У меня еще осталось

   Доктору

  

  

  

   100

  ее денег 476 фр. -

   Сегодня заплатила за

  

  

  из прежних.

   перевозку Л. А.

   Вчера дала Л. А.                   150

                                                 3810

  

   Вы знаете, она опять в госпитале! У нее на большом пальце рядом с тем, на котором черное пятно, появился гной. Ей последнее время в пансионе было опять плохо: сильнейший шум в ушах, страх быть одной, всякие мысли, боли в ноге, желудке - вызвали врача Wetterwald'a и он спешно отправил ее в больницу. Я вчера уже навестила ее там. Доктор ее успокоил, что ничего серьезного, но все же нужны пикюры. Ведь только за два дня до ее переезда из пансиона удалось достать ей лекарство для впрыскивания, и то не то, что нужно, а другое, близкое по составу. Ян и в Каннах, и в Ницце искал его, но безрезультатно! И вот целый месяц ей не делали уколов, а это необходимо! Раз в месяц. Поднялось и давление. Да и в пансионе жизнь не для такого больного, одинокого человека.

   Она даже была вчера в хорошем настроении... рада, что не одна. Только голодно!

   Я рада и за Вас. Если бы ей было хорошо в пансионе, и она поправилась бы, то дело другое. Но ей было там тяжело, а стоило непосильно дорого, что ее тоже очень мучило. Она все думает, как бы облегчить Вас.

   Бог даст, она теперь поправится, и уже не выпишется раньше времени, за этим последят. Конечно, там голодно, но туда скорее принесут, чем в пансион. Да и сама может кое-что тратить

   Леоны очень взволновались. Миля уже носила суп. Приготовила даже два куска кролика, да собака стащила! Очень огорчена.

   Из Америки до сих пор - ничего. А И. А. получает посылки, они приходят развороченные. Вчера в коробочке с какао - его оставили на донышке, и картонка была далеко не полная!

   У бедной Ляли - головокружения, недавно упала в ванне, треснули ребра! Очень боюсь за нее. Ей нужно зарабатывать, а как тут при таком состоянии здоровья, при нас ей будет легче. Я ею займусь, помолитесь, чтобы она за этот месяц не заболела. А Олечке уже 12 лет неделю назад минуло. Я в ее возрасте уже была влюблена, а в меня начали влюбляться с десятилетнего возраста, да как еще страстно! Приедем - и не узнаем. Боюсь, что из-за ребра Ляля не могла отпраздновать ее день рождения, а мы так радовались, что она может сделать прием в своей квартире!

   Целую Вас. Привет всем Вам от всех нас.

  

   Письмо В. H. Буниной к Е. П. Ставраки

  

   Наконец выбрала час времени, чтобы Вам написать.

   Спасибо за Ваше длинное письмо, которое пришло в очень для меня жаркое время - заботы и хлопоты перед вечером. Он прошел удачно, дал больше 30.000 фр. Зал был полон. Только Ив. А. было трудно читать: по приезде простудился и кашляет шесть недель, похоже на коклюш. За два часа перед выступлением был доктор, и, слава Богу, за чтением не раскашлялся. Но я чувствовала, как ему трудно было читать.

   Сегодня радостный день: пришли чемоданы из Канн Лёне, но еще не знаю все ли? Сейчас узнала: все!

   Вы не совсем правильно поняли меня: у меня не болит сердце, сердце ослабело от усталости и утомления. Иногда чувствую, как внутри оно дрожит. Но все же держусь и работаю. Кроме хозяйства, - f. d. ménage y нас нет, еще у меня есть занятие, - даю урок русского языка одному ученому французу. Оплата высокая, 180 фр. два раза в неделю. За четыре раза получила уже 720 фр.! Заниматься с ним интересно. Он уже говорит и читает, но выговор еще очень иностранный.

   Получили ли Вы черную материю для фартука Миши? Вы об этом ничего не писали, и я боюсь, не пропала ли она? Почтовая квитанция у меня. Если не получили, то сделаю заявление.

   Погода странная: два раза было жарко в мае и июне, а сейчас скорее прохладно. Такого июля не запомню, - забываешь, что лето.

   Сегодня от Татьяны Муравьевой получила открытку из Канн по дороге в Лион. Одна фраза меня обеспокоила: "Но все обошлось благополучно"... Что-нибудь было у Люб. Ал.?

   Лёня сейчас пишет доклад о своих открытиях в археологии, который пошлют в Москву. Он теперь зарабатывает больше пяти тысяч в месяц. Плохо у него только с комнатой. Есть маленькая надежда на очень удобную, но я боюсь о ней даже и мечтать.

   Одно время у него был хороший вид, но последнюю неделю стал худеть из-за своих чемоданов. Теперь, Бог даст, совсем успокоится. Он часто бывает у нас. Иной раз по целым вечерам беседуют с И. А. за чайным столом... Сегодня даже мы все втроем обедали, ели свои котлеты. Обычно он стряпает у себя, а завтракает в "Патриоте", где кормят дешево и хорошо.

   Олечка перешла без экзаменов. Директор написал родителям поздравительное письмо. На лето ее отправляют в лагерь. Я обещала ей театр. И вот думаем, куда поехать? Оказывается, совсем не знаем, как в Париже открываются театральные двери! Не то что в Москве...

   Поедете ли Вы к Вашим на дачу? Не заглянете ли и в Париж? Здесь неплохо, но жить приходится кварталами. У некоторых до сих пор не была, - метро сильно утомляет.

   Аля стал писать в газетах - в "Честном Слоне" и "Патриоте". Я почти нигде не бываю.