| Главная » Книги |
Арцыбашев Михаил Петрович - Женщина, стоящая посреди, Страница 7
Арцыбашев Михаил Петрович - Женщина, стоящая посредиадимиру Сергеевичу?
Увлекая за собою Катю, Нина пугливо шарахнулась в сторону, но Арсеньев уже шагнул к ним, и девушки невольно
остановились. Катя совсем обмерла от страха, у Нины мучительно забилось
сердце.
- Ну что же... давайте познакомимся, - нахально продолжал актер. -
Чего вы так испугались?
Эта фраза оскорбила Нину: ей показалось, что актер принимает их за
каких-нибудь швеек, и она ответила холодно и сухо:
- Пожалуйста...
Актер сразу переменил тон, почтительно сняв шляпу. Он догадался, кто из
двух - главная, и прежде всего поклонился Нине.
- Позвольте представиться: Строев... Владимир Сергеевич Арсеньев...
От волнения девушки ничего не ответили и руки их дрожали, когда они
обменивались рукопожатиями. Арсеньев молчал, не зная, что сказать. Актер
пришел всем на помощь.
- Ну что же, давайте пройдемся немного, - предложил он, и вышло как-то
так, что сам он пошел с Катей впереди, а Арсеньев и Нина молча последовали
за ними.
Девушка не смела поднять глаз, и ей было мучительно неловко, точно
случилось что-то недостойное и пошлое. Арсеньев украдкой разглядывал ее, а
Нина чувствовала его взгляд и не знала, как держать себя. Было страшно, что
он заговорит, и она почти ненавидела Катю, в такую минуту покинувшую ее на
произвол судьбы.
- Почему вы мне писали? - тихо спросил Арсеньев.
Нина вздрогнула и ответила не сразу.
- Так... - сказала она и не могла придумать ничего больше.
Они опять пошли молча.
Когда Арсеньев шел сюда, он ожидал встретить женщину, опытную в таких
приключениях и знающую, чего она хочет. Все представлялось ему донельзя
просто, но теперь инстинктом мужчины он почувствовал,
что это совсем не то, и смутился неожиданно для самого себя. Актер
снова пришел к нему на помощь.
- Знаете что, - сказал он не задумываясь, - становится холодно, не
поехать ли нам куда-нибудь?
- Куда? - машинально спросила Нина.
- Ну, куда-нибудь... в ресторан, например... Можно спросить отдельный
кабинет...
Катя испуганно взглянула на Нину, но та сделала такое движение, что
актер сразу осекся.
- Ну, если не хотите, можно просто зайти в кондитерскую. Выпьем кофе
и поболтаем... И этого нельзя?..
Нине показалось, что смешно от всего отказываться, раз они же сами
написали это глупое письмо, но ей все-таки пришлось сделать над собой
огромное усилие, чтобы кивнуть головой.
В тесном, ярко освещенном и душном зале кондитерской было жарко и пахло
кухней. Сладкий пар и табачный дым висели в воздухе. Было много студентов и
подозрительного вида нарядных дам.
Актер угощал девушек, острил, хохотал и вообще самым добросовестным
образом старался рассеять общую неловкость. Но чем развязнее становился он,
тем молчаливее и отчужденнее держали себя Катя и Нина. Им обеим уже
казалось, что вышло что-то некрасивое и совсем не забавное. Нина сидела
против Арсеньева и исподтишка разглядывала его. В этой пошлой обстановке, в
присутствии наглого, шумного актера, она не могла тот образ, который создали
в ней его книги, соединить с этим интеллигентного вида господином, у
которого была наружность провинциального врача, морщинки в уголках рта и
слегка смущенное выражение. То, что он говорил, было очень обыкновенно и
даже банально. Нина думала уже только о том, как бы скорее прикончить эту
глупую историю и уйти, чтобы никогда не вспоминать об этой неудачной,
ненужной встрече. Временами она взглядывала на Арсеньева даже враждебно,
точно он чем-то обманул ее.
Арсеньев видел произведенное им впечатление,
и его мужское избалованное самолюбие испытывало неприятные уколы.
Один актер чувствовал себя превосходно. Он был совершенно уверен, что
все кончится прекрасно, именно так, как, с его точки зрения, и должно
кончиться: Нина отдается Арсеньеву, а Катя - ему. Иного конца он даже не
представлял себе и был убежден, что девушки и сами хотят этого. Надо было
только найти кратчайший путь к цели, а поэтому актер быстро перевел разговор
на любовь, которую понимал крайне просто и определенно. Когда же, по его
мнению, почва была подготовлена, он предложил проводить барышень. При этом
устроил так, что Нина с Арсеньевым пошли в одну сторону, а сам он с Катей - в
другую. На прощанье он успел шепнуть Арсеньеву:
- Да вы, батенька, не церемоньтесь: ведите ее прямо к себе, да и вся
недолга!..
А потом игриво приподнял шляпу и, под руку увлекая совсем растерявшуюся
Катю, крикнул многозначительно и нагло:
- Всяких благ!.. Желаю успеха!..
Нине показалось, что ее хлестнули по лицу, и ей стало так гадко и
стыдно, что девушка чуть не заплакала. Стыдно за самое себя, что она могла
поставить себя в такое положение. Но оборвать не хватило духу, и против воли
Нина пошла с Арсеньевым, думая только о том, чтобы скорее дойти до дома и
навсегда покончить с этой неудачной, глупой шалостью.
Они шли молча. Арсеньев уже успел разглядеть всю ее высокую и стройную
фигуру в длинном пальто с пушистым воротником и в меховой шапочке. Под
мягкими изгибами пальто угадывались линии молодого тела, и легкое волнение
приятно щемило сердце Арсеньева. Девушка шла рядом, такая тихая, загадочная
и пленительно хорошенькая при бледном свете электричества, что Арсеньеву
хотелось поцеловать ее. Он давно привык к скорым и легким связям, и теперь
ему было даже странно, что нельзя просто взять и увезти ее к себе.
- Мне сюда, - тихо сказала Нина на повороте в переулок.
Они перешли улицу, и, когда мимо с шумом пронесся сверкающий
автомобиль, Арсеньев взял девушку под руку. От этой неожиданной и, как ей
показалось, оскорбительной фамильярности, вся кровь прилила к лицу Нины, но
она не посмела протестовать и притворилась, что не придает этому значения.
Ярко освещенная улица осталась позади. Кругом сразу стало тихо и
пустынно. Синий месяц, которого совсем не было заметно в центре города,
среди наглых фонарей, теперь встал над темными крышами, и от него заблестели
голубые искорки на неровных камнях черной мостовой.
- Давайте погуляем немного. Куда же вы так спешите! - сказал Арсеньев и
чуть-чуть прижал ее руку, тепло которой чувствовалось даже сквозь рукав
пальто.
- Как хотите, - нерешительно ответила Нина.
- Мне бы хотелось поговорить с вами, - продолжал он мягко и осторожно,
- в нашей встрече вышло что-то нехорошее, и мне не хотелось бы, чтобы мы
расстались под таким впечатлением...
Нина промолчала.
- Скажите, - снова начал Арсеньев, - вы очень разочаровались, когда
увидели меня?..
Девушка смутилась, но почему-то не могла солгать.
- Да... по вашим книгам я представляла вас совсем не таким...
Арсеньева покоробило.
- А каким же?
Нина ничего не могла ответить и сказала, как давеча:
- Так, не таким...
Арсеньев пристально взглянул на нее.
- Ну да... Все так говорят. Вы ожидали встретить какое-то
необыкновенное существо, а встретили самого обыкновенного человека.
- Обыкновенного? - невольно переспросила Нина.
Именно это и было больно и оскорбительно ей.
Арсеньев понял, но вместо того, чтобы отрицать это, смело повторил:
- Конечно, обыкновенного! Нина чуть-чуть пожала плечом.
- Ведь под словом "необыкновенный" вы подразумеваете и в самом деле
нечто такое, чего и на свете не бывает. А писатель прежде всего человек. Он
так же живет, так же скучает, любит, страдает, так же ищет радости и
развлечения, как и все... Быть может, он тоньше чувствует, чем другие, но
это только дает ему больше желаний и большую неудовлетворенность!..
Арсеньев долго говорил о том, что такое писатель. Близость красивой
девушки и с каждой минутой нетерпеливо возрастающее желание ее близости
делали голос его горячим и проникновенным, слова красивыми и значительными.
Арсеньев сам увлекся, и ему казалось, что никогда не говорил он так хорошо,
хотя то же самое и не раз ему уже приходилось испытывать и с другими
женщинами.
В словах его не было никакой сознательной лжи, да Арсеньев и не любил
лгать. Он всегда гордился тем, что может быть искренним до полной
беспощадности к самому себе. Но теперь им владело одно желание, и потому
все, что он говорил, имело цель только показать ей, какой он и на самом деле
необыкновенный человек и какое счастье для каждой женщины принадлежать
именно ему.
Никто не попадался им навстречу. Месяц светил таинственно и точно
украдкой. Позади глухо гудела большая улица, а здесь, в пустынном переулке,
звонко раздавались только их медленные шаги.
Нина слушала молча. Без этого наглого актера, без глупой Кати, среди
тонкой тишины весеннего вечера, Арсеньев казался ей совсем другим. В его
словах она узнавала знакомые по его книгам мысли, образы и выражения, и в
этом было что-то неожиданно волнующее. Она всегда любила читать и о многих
писателях говорила, как о любимых, но ей никогда в голову не приходило
представить их себе живыми, близкими людьми. То, что говорил ей Арсеньев,
было ново и ярко. Целый мир, необыкновенно красочный и полный такими
переживаниями, о которых даже и не подозревали
в том кругу, где жила она, открывался Нине, и ей было завидно и
казалось, что величайшее счастье - жить в этом мире, среди этих
необыкновенных, замечательных людей!
Арсеньев говорил, и Нина слушала, стараясь не проронить слова. Так они
дошли до конца переулка, давно пройдя ее дом, и повернули обратно.
- Вас оскорбило то, - говорил Арсеньев, - что я пришел по вашему
зову, как на какое-нибудь пошлое приключение, но ведь я же не знал вас! На
вашем месте могла быть женщина, не стоящая большего!..
- Зачем же вы тогда пришли?.. Неужели вам все
равно?..
Нина не кончила, смутившись своей мысли. Арсеньев пристально посмотрел
на нее и сказал:
- Да, все равно!..
Нина чуть-чуть отодвинулась, но Арсеньев силой придержал ее руку.
- Видите ли, Нина Сергеевна... - И вдруг перебил самого себя:
- Позвольте мне называть вас просто Нина. Вы еще так молоды, что
тяжеловесное отчество как-то не идет с языка...
- Как хотите... - пробормотала ошеломленная
Нина.
- Видите ли, Нина... Мы только что говорили о том, что у писателя
должна быть большая душа... Но ведь под этим словом нельзя понимать, что эта
душа преисполнена всяческой добродетели. Большая душа- это душа огромного
диапазона, совмещающая все. От крайней мерзости до высшей красоты. Только
человек с такой душой может охватить жизнь во всем ее многообразии... В этом
сила и искренность писателя, но в этом и несчастье его личной жизни... Душа
его всегда расколота, раздвоена... Никто лучше меня не знает, как пошло и
грязно то любовное приключение, которое я ожидал встретить сегодня, но и ни
у кого не может быть такого острого любопытства и жажды испытать все... Да,
я думал, что это будет встреча с какой-нибудь похотливой барынькой,
чувственность которой щекочет возможность принадлежать человеку с громким именем... Но
если бы это было и еще! гаже, я все равно пошел бы. Человеку заурядному, с
одной маленькой, ограниченной душой, хочется вознестись на высоту, такому
же, как я, хочется иногда упасть в такую бездну, из которой неба не
видать... Бывают моменты, когда мне хочется быть таким, чтобы самому
преклоняться перед красотой своего подвига, но бывает время, когда хочется и
презирать себя... В этом есть свое острое, болезненное наслаждение.
- Но ведь это же ужасно!.. - наивно и искренно возмутилась Нина.
- Может быть, - согласился Арсеньев, красиво наклоняя голову, - я
всегда гордился тем, что могу быть искренним до конца... Правда, я могу и
лгать, но бывают моменты, когда лгать нельзя... Я скажу вам, что, когда я
увидел вас, я понял, что вы не та, которую я думал встретить, меня охватила
самая искренняя глубокая нежность к вам за вашу молодость и чистоту... И в
то же время чем больше растет эта нежность, тем больше хочется мне отнять
эту чистоту у вас...
Нина низко опустила голову, растерянная, не находящая слов для ответа.
- Я исковерканный, злой человек... - продолжал Арсеньев вздрагивающим
голосом, - быть может, я готов плакать от нежности и жалости к вам, но я
готов и на последнюю подлость, чтобы вы полюбили меня и принадлежали мне...
Голос у него вздрагивал, когда он спросил:
- А возможно это?.. Нина?.. Нет?..
- Я не знаю... Зачем вы говорите так?.. - прошептала Нина в смутном
страхе.
- Затем, что я не хочу вас обманывать!.. Или вы хотите, чтобы я лгал?..
- Нет...
- Я говорю то, что есть!.. Я прекрасно знаю, что это невозможно, что вы
не только не любите меня, но даже и не знаете, а между тем я все бы отдал
сейчас только за то, чтобы поцеловать вас...
Нина была как пьяная. Все это налетело так неожиданно. Ей было странно и дико, хотелось вырвать свою руку, оскорбиться
и уйти. Но она не могла этого сделать.
Время шло, и месяц уже до половины скрылся за черной крышей большого
темного дома, а они все ходили взад и вперед, и Нина не замечала этого. Они
уже не говорили о литературе, о том, что такое писатель, что такое жизнь и
душа. Неуклонно и жестоко Арсеньев вел к цели, представление о которой жгло
его. Девушка пыталась уклониться, пыталась говорить о другом, но Арсеньев
настойчиво возвращался к тому же. Голос у него был уже другой, такой же
жадный, срывающийся и жестокий, какой Нина уже слышала раньше. Голова у нее
горела, девушка была беспомощна и безвольна.
Временами маленькая гордость овладевала ею. Она вспоминала, что так
настойчиво домогается ее ласки не кто другой, как знаменитый писатель,
человек необыкновенный и талантливый. Тогда становилось легче и хотелось
продолжения. Робкая, наивная мысль о настоящей любви с его стороны, о
постоянной жизни вместе смутно мелькала в душе. И тогда Нина вспоминала о
Высоцком, о Лугановиче, и ей становилось горько и досадно, что свои первые
чувства, свой первый стыд она отдала таким ничтожествам.
- Милая Ниночка, - с невыразимой нежностью и лаской говорил
Арсеньев, - какая у вас нежная и милая душа, как преданно и нежно вы можете
полюбить, должно быть!..
Нина взглянула на него со слабой, беспомощной улыбкой и опустила
голову.
В это время они уже стояли у подъезда дома, где жила Нина, но девушка
медлила позвонить. Арсеньев наклонился к ней и спросил:
- Ну, теперь вы видите, что я именно тот, которого вы знали по моим
книгам?..
Неожиданная мысль, что, быть может, он преувеличил произведенное
впечатление и Нина в душе смеется над ним, обожгла его. Но девушка была еще
слишком молода. Она посмотрела на Арсеньева большими правдивыми глазами, улыбнулась нежно, застенчиво и сказала:
- Да... теперь вижу...
- Ну и что же?.. Таким, как я есть, я нравлюсь вам?..
- Да... - так же просто и открыто ответила Нина, глядя ему прямо в
глаза немигающим детским взглядом.
И вы могли бы меня поцеловать?.. Голос Арсеньева дрогнул, и Нина
почувствовала, что в эту минуту он боится ее. Эта робость в таком сильном
человеке, перед которым она казалась маленькой и ничтожной, тронула девушку.
Горячая волна нежности и потребности ласки прошла по всему телу ее. Нина
ответила едва слышно:
- Могла бы.
- А вы хотите этого?..
Как будто закружилась голова, но девушка так же тихо сказала:
- Хочу.
Они стояли у темной стеклянной двери, за которой не чувствовалось
жизни, и месяц прямо светил в лицо Нины, белое, странно красивое лицо, с
блестящими глазами, на которых чудились слезы. Она чуть-чуть приподняла
голову и застенчиво улыбнулась. Арсеньев прижал ее к двери, подложил руку
под голову, на теплую мягкую шею, и поцеловал.
Странно, что Нина не ощутила ни страха, ни стыда. Она обвила его шею
свободной рукой и закрыла глаза, отдаваясь поцелую спокойно и полно, всем
существом своим.
"Боже мой, как хорошо!.." - смутно мелькнуло у нее в голове.
Арсеньев, не выпуская, долго смотрел в освещенное месяцем белое
счастливое личико, улыбающееся нежно и радостно.
- Милая, бедная девочка!.. - сказал он тихо и грустно.
Нине было приятно это, и она не обратила внимания на то, что он назвал
ее бедной. Девушка улыбнулась ему и опять потянулась с наивным требованием ласки.
Наконец он отпустил ее.
- Как жаль, что завтра надо ехать!..
Нина вздрогнула, побледнела и
по-детски ухватилась за него обеими руками.
- Нет!.. - жалобно прошептала она.
- Надо, - ласково возразил он. - Но я вернусь через неделю, и если вы
захотите, мы снова увидимся. Вместо ответа она прижалась к нему. Ей
казалось, что она нашла что-то драгоценное, без чего жить нельзя, и было
страшно потерять это.
- Бедная девушка!.. - с острой грустью повторил Арсеньев. - Но ведь
если я вернусь, разве вы не знаете, чего я потребую от вас...
Но Нина не испугалась. Она просто не думала об этом и знала только
одно, что ей хорошо.
- Я не буду вас обманывать, - сказал Арсеньев, - в сущности говоря, я
такой же негодяй, как и все... Я хочу, чтобы вы принадлежали мне...
Нина задрожала всем телом, но только еще крепче прижалась к нему.
Арсеньев приподнял ее лицо, посмотрел прямо в глаза, полные радости и
опьянения.
- Значит, вы все-таки хотите, чтобы я вернулся? Нина кивнула головой.
- Несмотря ни на что?..
- Да.
Арсеньев подождал, пока не открыли дверь. Потом
пошел назад.
Синий месяц спрятался. Было пусто и темно кругом. Арсеньев шел по
звонкому тротуару и думал о Нине, о ее судьбе, которая рисовалась ему
невыразимо печальной, о своей подлости по отношению к ней, о ее поцелуях и
тех наслаждениях, которые она может дать. Когда он представлял себе девушку,
отдающуюся ему, все тело Арсеньева содрогалось в сладкой истоме.
На большой улице он попал в мертвые потоки холодного электрического
света, казавшегося еще мертвее от пустоты тротуаров, по которым только кое-где одиноко бродили
странные женские фигурки.
Одна из них встретилась с Арсеньевым. При свете фонаря в лицо ему
сверкнуло ее матово-бледное лицо, со странными подведенными глазами и резко
темными губами. Женщина улыбнулась ему нахально и жалко. Судорога отвращения
прошла по телу Арсеньева, и он гадливо отшатнулся.
XIX
Когда Нина вернулась домой, она была так захвачена неожиданностью
происшедшего, что даже не могла разобраться ни в чем. Но все тело ее было
подхвачено какой-то звонкой и чистой волной, хотелось громко запеть,
засмеяться, скорее уснуть крепким радостным сном.
Только утром вспомнилось все и как-то всем существом бессознательно
понялось, что это уже конец. Почему это так, Нина не знала, но когда
Высоцкий ласкал ее, девушка не могла даже и представить себе, что отдастся
ему, а теперь не разумом, не мыслью, а каким-то внутренним властным чувством
она уже знала, что так будет. И это не испугало ее. Было только такое
чувство, какое испытывала она, бывало, навсегда покидая место, где прожила
много лет, где ко всему привыкла и все полюбила. Было немного грустно,
чего-то жаль, но новая жизнь манила и звала, радостно и властно.
Минутами мелькала мысль, что невозможно, чтобы Арсеньев полюбил ее и
остался с нею навсегда. При этой мысли тайный ужас шевелился в душе, но зов
жизни был сильнее и не хотелось думать об этом. Будет то, что должно быть, а
пока так хорошо!
Ужасно было только то, что она не увидит Арсеньева целую неделю.
Девушке казалось, что неделя это - целая вечность. Она старалась представить
себе, как они встретятся, но не могла.
Вероятно, бессознательное чувство что-то подсказывало ей, потому что
Нина вдруг особенно ярко вспомнила инженера, и при воспоминании о том, что
это ничтожество видело ее тело, досада и злость вызывали слезы у нее на
глазах. Она готова была отдать все что угодно, лишь бы этого не было, и тут
же решила, что ничего не скроет от Арсеньева. Этим решением, этим желанием,
чтобы он знал о ней все, девушка отдавалась ему вся целиком, душою и телом.
Всю неделю она ходила как шальная, не могла найти себе места, а Катю,
на другой день забежавшую, чтобы узнать, чем кончилось, просто прогнала. Ей
казалось кощунством пустить в свою новую жизнь кого бы то ни было. Бедная
Катя, едва вырвавшаяся от актера и оскорбленная его наглостью, была страшно
обижена.
А Нина все думала и думала об Арсеньеве, перечитала все его книги,
которые показались ей теперь совсем другими, точно живыми, и к концу недели
уже любила его всем телом и душою.
Когда наконец ее позвали к телефону и она услышала его голос, Нина чуть
не зарыдала от счастья.
- Вы еще не забыли меня? - спрашивал Арсеньев.
- А вы?.. - только и могла ответить девушка, и в голосе ее звучала
такая безмерная любовь, что Арсеньеву даже немного стыдно стало.
Нина едва дождалась вечера, и, когда бежала на условное место в
маленький скверик на площади, была как пьяная. Ей пришлось ждать довольно
долго, но девушка даже и не заметила этого, а когда увидела Арсеньева,
забыла обо всем на свете и бросилась к нему.
Кругом были люди, и ее порыв сконфузил Арсеньева. Нина же ни на что не
обращала внимания. Она хотела кинуться ему на шею и, как девочка, цеплялась
за руки.
- Как я рада!.. Если бы вы знали!.. - несвязно бормотала она, глядя
влюбленными влажными глазами.
На них стали обращать внимание. Кое-кто улыбался, проходя мимо.
Арсеньев чувствовал себя положительно неловко.
- Поедем куда-нибудь... - предложил он.
Нина даже как будто и не поняла, что он говорит, но когда они дошли до
лихача, она сама вскочила в пролетку. Пока Арсеньев усаживался, девушка
смотрела на него как зачарованная, а когда лошадь рванула с места, Нина
обеими руками схватила руку Арсеньева и не выпускала ее, сжимая все сильнее
и сильнее.
Они подъехали к ресторану, но там не оказалось свободного кабинета.
Пролетка помчалась дальше. Нина была вне себя. Почти невыносимое нетерпение
заставляло ее дрожать как в лихорадке.
В другом ресторане было то же, в третьем также не нашлось кабинета.
Нина чуть не плакала. Наконец, в четвертом, почти за городом, толстый
швейцар в поддевке и с павлиньими перьями на шляпе ответил:
- Пожалуйте-с!..
Нина так стремительно выскочила из пролетки, что запуталась в юбке и
едва не упала на руки. Швейцар подхватил ее и осклабился, но девушка даже не
заметила этого, зато заметил Арсеньев, и его покоробило. Нина показалась ему
уж чересчур наивной и простенькой.
В кабинете было страшно светло и неуютно. Диван, на котором сидела
Нина, был узенький, неудобный. На столе стояли запыленные цветы, в углу
черное пыльное пианино. За стеной играла музыка, а в коридоре гремели
посудой и шаркали подошвами.
Арсеньев заказал вино и фрукты, и пока лакей все это устанавливал на
столе, Нина сидела в уголке дивана и дико смотрела кругом. Она инстинктивно
чувствовала что-то нехорошее в этой нарядной, но грязноватой обстановке и в
бесстрастии старого жирного лакея.
Когда лакей вышел, плотно закрыв дверь, Арсеньев сел рядом и как-то
особенно улыбнулся.
- Моя бедная девочка испугалась?.. - спросил он и взял ее за руку.
Нина взглянула на него как будто с удивлением, немного отшатнулась и
вдруг стремительно бросилась на шею.
По этому детскому порыву Арсеньев наконец понял, что она и в самом деле
влюбилась в него, и ему стало нехорошо, точно раскрылась какая-то страшная
подлость с его стороны. Мелькнула даже мысль не трогать ее, пожалеть, но она
была такая молодая и хорошенькая, поцелуи ее были так свежи и беззаветны,
что для нее все-таки лучше принадлежать ему, чем кому-нибудь другому. Он
только тут же принял решение сразу поставить ее в известность, что она
ничего ждать и требовать от него не должна.
"Какие мы все подлецы!.." - смутно подумал он и больше уже не думал ни
о чем.
Нина сидела рядом с ним, плечи ее были обнажены его жадной рукой.
Арсеньев целовал их, а она боролась со стыдом, боялась, что кто-нибудь
войдет, и бессознательно наслаждалась сознанием, что нравится ему. Наготы
своей она старалась не замечать и неестественно торопливо болтала все, что
приходило в голову.
Когда Арсеньев устал от этих раздражающих бесплодных ласк, ему
захотелось помучить ее.
- Значит, вы меня любите? - спросил он. Нина кивнула головой.
- Но ведь вы же меня совсем не знаете?.. Ведь вы видели меня всего один
раз... а уже позволяете... так целовать вас...
Он смотрел ей прямо в глаза жестокими глазами, но Нина только краснела
и улыбалась. Она сама не знала, как это могло случиться.
- Разве вы так легко... позволяете мужчинам целовать вас?..
Нина вспыхнула, почуя оскорбление, но в голове у нее промелькнул образ
Высоцкого, и она, побледнев только, медленно покачала головой и закрыла
глаза.
- Ведь вы знаете, чем это кончится? - продолжал Арсеньев.
Он и сам не знал, зачем мучил ее, но это доставляло ему огромное
болезненное наслаждение.
Нина не ответила ничего и только спрятала лицо у него на плече.
- А потом?.. - настаивал Арсеньев с горящими глазами.
Нина молча пожала плечом. Она не могла сказать, но подумала:
"Зачем он спрашивает?.. Не все ли мне равно теперь!.."
И всей силой обняла его шею своими обнаженными руками, от нежности и
аромата которых у Арсеньева кружилась голова. Но он все-таки разнял ее руки
и слегка отвел ее от себя, чтобы взглянуть в лицо.
- Но разве вы не знаете, что я женат... - с легким усилием проговорил
он. - Ведь я не могу жениться на вас...
Нина побледнела, опять закрыла глаза и снова как-то особенно странно
пожала голым плечом. Она старалась не слышать.
- Ведь все равно я скоро уеду и мы должны будем расстаться... Это вас
не пугает?.. Значит, вы хотите быть моей любовницей?.. - нарочито грубо
говорил Арсеньев, наслаждаясь этой пыткой и в то же время уверяя себя, что
делает это сознательно, для того, чтобы отнять у нее все иллюзии, честно
< 
| |
| Просмотров: 364 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры