Жанлис Мадлен Фелисите - Все на беду

  

  

   Въ приключен³яхъ моихъ нѣтъ чрезвычайностей; характеръ мой совсѣмъ не романической, умъ самой обыкновенной, и никакихъ великихъ нещаст³й со мною не было. Я не прятался въ пещерахъ, не наряжался чудовищемъ; меня не гнали, не искали, и страстная, вѣрная любовница не вымышляла хитрыхъ способовъ спасти жизнь мою. Со мною случились едва ли не бездѣлицы: меня лишили имѣн³я и милаго отечества - болѣе ничего. Но я разсказываю и не лгу; говорю о себѣ безъ всякой надменности и въ простотѣ моего сердца; никого не браню, не злобствую, и даже на самый рокъ не жалуюсь. Мнѣ кажется, что писать съ такимъ расположен³емъ есть быть рѣдкимъ Авторомъ; и для того беру перо, въ надеждѣ, что обыкновенныя приключен³я могутъ украситься странными чувствами.

   Я родился въ Бретан³и 25 Генваря 1765 году. Отецъ мой, Баронъ Керкалисъ, любилъ въ жизни одно хлѣбопашество, и занимался только обработыван³емъ Земли. Провидѣн³е весьма мудро опредѣлило ему жить въ такихъ мѣстахъ, гдѣ множество пустошей; онъ скупалъ ихъ, пахалъ, сѣялъ, наживался и оставилъ мнѣ изрядной достатокъ. Я оплакалъ смерть его въ началѣ Революц³и; и хотя совсѣмъ не былъ корыстолюбивъ, однакожь, уважая память моего родителя, также началъ скупать необработанныя земли, пахать, сѣять и богатѣть. Къ нещастью дядя мой умеръ въ Гаскон³и, и мнѣ надлежало ѣхать туда за наслѣдствомъ; а пр³ѣхавъ, я узналъ, что нац³я благоволила присвоишь себѣ его имѣн³е, ибо онъ (какъ говорили) за нѣсколько дней до смерти вздумалъ быть заговорщикомъ, и доказательства того нашлись въ его бумагахъ. Я увѣрялъ, что дядя мой уже три года былъ въ параличѣ и не могъ ни писать, ни говоришь: мнѣ отвѣчали, что онъ имѣлъ тайныя сношен³я съ Господиномъ Питтомъ - и не дали ни копѣйки изъ наслѣдства. Однакожь, не смотря на эту непр³ятность, я былъ доволенъ своимъ путешеств³емъ (самымъ первымъ въ жизни моей), ибо узналъ Гасконск³я пустоши, и рѣшился написать цѣлую книгу о средствахъ обработать ихъ. Между тѣмъ надлежало возвратиться въ Бретан³ю. Но тамъ нечаянная бѣда ожидала меня; а именно, мое отсутств³е сочли за побѣгъ, описали все имѣн³е, и въ глаза мнѣ утверждали, что я Эмигрантъ; стращали меня даже эшафотомъ. Что дѣлать? скорѣе бѣжать. Я то и сдѣлалъ - и вспомнивъ о Гасконскихъ степяхъ, возвратился въ с³ю прекрасную землю; увидѣлъ обширныя пустыни, и сердце мое затрепетало отъ радостной мысли, что Провидѣн³е, можетъ быть, назначило меня для ихъ обработан³я и населен³я, Воображен³е мое дѣйствовало съ удивительною быстротою: болота, кусты исчезали, здѣсь соха прокладывала глубок³я бразды; тамъ вѣтеръ колебалъ зрѣлую жатву; поселяне строили домики и молились за меня Богу. Мудрено ли, что занимаясь такими восхитительными мечтами, я не примѣчалъ времени, и не рѣдко долженъ былъ ночевать въ пустынѣ? Наконецъ мнѣ вздумалось прибѣгнуть къ опыту, чтобы предложить Республикѣ уже вѣрныя слѣдств³я моего благодѣтельнаго плана. Однажды на разсвѣтѣ, взявъ съ собою заступъ и мѣшокъ земляныхъ яблокъ, я пришелъ на любимое, то есть самое дикое мѣсто пустоши, и началъ работать. Вдругъ являются пять или шесть человѣкъ, берутъ меня за воротъ, называютъ злодѣемъ, роялистомъ, и не слушая оправдан³й моихъ, ведутъ къ городскимъ судьямъ, которые дѣлаютъ мнѣ самой жестокой допросъ; говорятъ, что я врагъ Правлен³я, и зарывалъ въ землю золото вмѣстѣ съ разными съѣстными припасами, желая уронить пѣну ассигнац³й и произвести голодъ. Я отвѣчалъ искренно и съ обыкновеннымъ моимъ чистосердеч³емъ. Судьи и слушатели не могли удержаться отъ смѣха, однакожь, видя простоту мою, признали меня единственно сумасброднымъ, и по милости своей велѣли мнѣ только немедленно выѣхать изъ Франц³и. Нѣкоторые добрые пр³ятели сжалились надъ моимъ нещаст³емъ и дали мнѣ вексель на Базельскаго купца. Я съ горемъ отравился въ Швейцар³ю; взялъ въ Базелѣ 100 луидоровъ, и пошелъ пѣшкомъ въ дик³е Кантоны.

   Тамъ приняли меня дружелюбно, и я два мѣсяца прожилъ въ сельской хижинѣ Швицскаго Кантона; всякое утро ходилъ на горы, собиралъ травы, копался въ землѣ, разбиралъ ея свойство, думалъ, и часто съ горест³ю воспоминалъ о Гасконскихъ пустошахъ. Однажды, сидя въ глубокой задумчивости на гранитномъ отломкѣ, я вдругъ почувствовалъ страшную боль въ плечѣ; вскочилъ и увидѣлъ крестьянъ, бросающихъ въ меня камнями; не спрашивая, за что? пустился бѣжать изо всей силы и въ нѣсколько минутъ скрылся отъ моихъ непр³ятелей. Тутъ, входя въ темной лѣсъ, я началъ разсуждать самъ съ собою о такомъ чудномъ происшеств³и, и не понималъ, чѣмъ могъ въ тихой и смиренной жизни своей оскорбить сихъ жестокихъ людей; передъ вечеромъ возвратился въ хижину, и нашелъ хозяина моего въ великомъ безпокойствѣ. Онъ сказалъ мнѣ, что уединенныя мои прогулки и собиран³е травъ на горахъ заставили жителей счесть меня опаснымъ мудрецомъ, волшебникомъ, или по крайней мѣрѣ - шп³ономъ! Я удивился различ³ю людскихъ мнѣн³й, думая: "изъ Франц³и выгнали меня какъ безумца, а изъ горнаго Кантона выгоняютъ какъ мудреца!" Надлежало покориться судьбѣ. Я изъявилъ благодарность мою хозяину, и пошелъ въ Кантонъ Цугъ; увидѣлъ прекрасные берега Лаверцерскаго озера, любовался величественными картинами, остановился у часовни, посвященной Вильгельму Телю, и смотрѣлъ на ея расписанныя стѣны. Вдругъ является высокой человѣкъ въ длинномъ темномъ кафтанѣ, и начинаетъ говорить со мною по-Французски. Сердце мое обрадовалось находкѣ земляка, и я бросился ему на шею. Договоривъ нѣсколько минутъ, онъ сказалъ мнѣ: "Видишь ли маленькой островокъ противъ самой часовни? тамъ мое жилище, построенное мною въ развалинахъ замка, которой принадлежалъ нѣкогда тирану Швейцар³и, Геслеру. Тамъ живу около десяти лѣтъ; тамъ, естьли уединен³е и миръ тебѣ любезны, можешь со мною забыть свѣтъ и людей {На семъ острову въ самомъ дѣлѣ живетъ французской пустынникъ, который былъ нѣкогда слугою нещастнаго Адмирала д'Эстена.}." Я съ радост³ю согласился на его предложен³е. Онъ указалъ мнѣ лодку: мы сѣли въ нее; черезъ нѣсколько минутъ пристали къ острову, и въ полчаса осмотрѣли всѣ богатства пустынника, единственнаго тамошняго жителя: развалины трехъ башенъ, хижину съ двумя прекрасными комнатами, садикъ, и лугъ, осѣненный вязами, между которыми гуляли корова, четыре курицы и собака. Я взялся обработывать садикъ, и въ шесть недѣль сдѣлалъ хозяину великую прибыль. Жизнь моя была спокойна и щастлива. Пустынникъ любилъ меня сердечно, и нравился мнѣ своимъ добродуш³емъ. Я не ѣздилъ никуда съ острова, работалъ усердно, и чувствовалъ, вопреки судьбѣ, что всегда можно благоденствовать и наслаждаться, когда есть у насъ чувствительное сердце, непорочная совѣсть и нѣсколько саженъ земли.

   Однажды пустынникъ занемогъ, и мнѣ надлежало вмѣсто его ѣхать за хлѣбомъ въ деревню. Тамъ узнали, что я Французъ, и обошлись со мною грубо. Мнѣ пришло на мысль, что меня опять считаютъ волшебникомъ; но скоро увидѣлъ другую и гораздо важнѣйшую для себя опасность. Крестьяне, говоря другъ съ другомъ, называли меня уб³йцею и безпрестанно твердили: десятое Августа! десятое Августа! ужасныя слова, которыхъ смыслъ былъ мнѣ еще не извѣстенъ. Я скрылъ свое безпокойство, взялъ скорѣе, что надобно, и благополучно возвратился къ пустыннику. Онъ изъяснилъ мнѣ, что тамошн³е крестьяне всякаго француза считаютъ уб³йцею земляковъ своихъ, умерщвленныхъ въ Парижѣ 10 Августа. Я въ ту же минуту рѣшился съ нимъ разстаться, чтобы не навлечь на него бѣды; не могъ безъ слезъ оставить любезнаго уединен³я; обнялъ пустынника и отравился въ Цугъ. Сберегая деньги, и думая, что въ смутныя времена самое низкое состоян³е есть безопаснѣйшее, я пошелъ въ садовники къ одному богатому гражданину, у котораго былъ очень хорош³й сельск³й домъ. Мнѣ странно показалось, что въ большомъ саду его расли одни земляныя яблоки, груши, бобы и горохъ; что въ немъ не было ни артишоковъ, ни щавелю, ни дынь. Узнавъ, что и во всемъ околодкѣ не имѣли идеи о сихъ растѣн³яхъ, я несказанно обрадовался, надѣясь по справедливости прославить ввѣренный мнѣ садъ, открыть жителямъ новыя удовольств³я и быть законодателемъ ихъ огородовъ. "Впредь (думалъ я), впредь ничто уже не потревожитъ моего спокойств³я. Отсюда меня конечно не выгонятъ; напротивъ того черезъ годъ заслужу общую признательность, и буду наслаждаться всѣми выгодами, всѣми правами народнаго благодѣтеля!" Въ с³е время господинъ мой уѣхалъ въ другой городъ мѣсяцевъ на пять. Я воспользовался временемъ его отлучки, и съ величайшею тайност³ю работалъ день и ночь, крайне желая удивить его. Опыты мои всѣ удались, и садъ мой украсился всякаго роду плодами. За нѣсколько часовъ до пр³ѣзда господина я съ великимъ торжествомъ показалъ свои новыя гряды нѣкоторымъ жителямъ и садовникамъ, которые, видя ихъ, изумились, тотчасъ ушли, и прислали ко мнѣ множество другихъ любопытныхъ; чѣмъ самолюб³е мое крайне утѣшалось. Пр³ѣзжаетъ хозяинъ. Я тотчасъ веду его въ садъ; но вмѣсто радостнаго восклицан³я и ласковыхъ привѣтств³й, Швейцаръ мой покраснѣлъ отъ досады; взглянулъ на меня съ гнѣвомъ; сказалъ: "кто велѣлъ тебѣ садить такую мерзость, за которой всѣ мои сограждане возстанутъ на меня?" поворотился и ушелъ. Я вообразилъ, что господинъ мой пьянъ, и съ нерпѣн³емъ ждалъ, чтобы онъ проспался. Ахъ! его пророчество сбылося Всѣ жители Кантона, считая всякую новизну опасною и вредною, собрались и въ одну ночь истребили шестимѣсячные труды мои!.. Увидѣвъ по утру слѣды опустошен³й, гряды мои сравненныя съ землею, артишоки вырванные, дыни растоптанныя, я оцѣпенѣлъ отъ ужаса - и хотя зналъ горе въ жизни, но тутъ болѣе, нежели когда нибудь, оскорбился душею, въ первый разъ потерявъ всю твердость, а это состоян³е есть самое отчаянное для кроткихъ характеровъ. Я вошелъ въ садъ съ лейкою, и все еще держалъ ее; но рука моя дрожала, и вода лилась ручьемъ на землю, вмѣстѣ съ моими слезами.... Наконецъ, вышедши изъ ужаснаго своего оцѣпенѣн³я, я бросилъ лейку, уже безполезную, и выбѣжалъ изъ саду, со двора, изъ деревни и бродилъ нѣсколько часовъ, не зная, куда дѣваться; вспомнилъ, что у меня были письма въ Лозану, и пошелъ въ сей городъ.

   Тамъ было множество Эмигрантовъ, и я радовался мысл³ю жить посреди моихъ любезныхъ соотечественниковъ; но мнѣ сказали, что они раздѣляются на 72 или 73 парт³и, которыя всѣ ненавидятъ другъ друга. Я думалъ, что каждая парт³я желаетъ особеннаго правлен³я для Франц³и, и знавъ только два или три образа его, дивился великимъ успѣхамъ моральныхъ и политическихъ идей, въ такое короткое время; но скоро узналъ, что Эмигранты ни мало не думали философствовать; они раздѣлились на парт³и только по времени своего выѣзда изъ отечества, и каждый ненавидѣлъ тѣхъ, которые выѣхали прежде или послѣ его. Что касается до меня, то, не будучи никому злодѣемъ, я никому не могъ нравишься, и находя вездѣ дурной пр³емъ, рѣшился сидѣть въ своей комнатѣ или гулять одинъ за городомъ.

   Тогда писали въ газетахъ, что Франц³я претерпѣвала великой недостатокъ въ хлѣбѣ. Любя всею душею моихъ согражданъ, я крайне тѣмъ огорчился. Дядя мой нѣкогда сказывалъ мнѣ, что народъ въ Гишпан³и питается вареными желудями: я вздумалъ написать о томъ обстоятельный трактатъ, и отправить его къ Президенту народнаго Конвента; въ ожидан³и почтоваго дня, запечаталъ свою тетрадь, надписалъ, и оставивъ ее на столѣ, пошелъ гулять. Возвращаюсь, и нахожу въ своей горницѣ незнакомаго человѣка, которой вручаетъ мнѣ бумагу и уходитъ; развертываю и вижу повелѣн³е Лозанскаго Начальства: немедленно выѣхать изъ города Эмигранту Керкалису. Удивленный такою немилостью, думаю и не нахожу причины. Вошла трактирщица, которая ненавидѣла Эмигрантовъ за ихъ бережливость, и самыхъ бѣднѣйшихъ изъ нихъ всегда подозрѣвала въ Якобинствѣ. "Думать нечего" сказала она мнѣ съ великимъ жаромъ: "дѣло открылось; надобно убираться." - Открылось? что такое? спросилъ я. - "Въ тихомъ омутѣ всегда бѣсы водятся. Я говорила это мужу моему, когда онъ вздумалъ принять васъ въ домъ. У меня, слава Богу! хороши глаза; и никакой Якобинецъ не проведетъ меня." - Вы считаете меня Якобинцомъ? - "А вы еще запираетесь? Поздно, государь мой, поздно! Кто въ перепискѣ съ Конвентомъ, тотъ безъ сомнѣн³я не доброй человѣкъ!" - Тутъ я взглянулъ на столъ, и не видя своей тетради, съ горест³ю воскликнулъ: "какъ! мой трактатъ взяли?" - "Взяли, государь мой!" отвѣчала хозяйка съ важнымъ видомъ: "и ваши тайны обнаружились. Совѣтую вамъ какъ можно скорѣе ѣхать отсюда. Кто хочетъ сдѣлать Революц³ю, того не грѣхъ выгнать изъ города. Черезъ часъ ваши пожитки будутъ выброшены на улицу." - Она ушла, и хлопнула дверью.

   Я догадался, что хозяйка донесла на меня, и что письмо мое къ Президенту могло возбудишь подозрѣн³е въ опасное и безпокойное время. Мнѣ всего болѣе жаль было моего трактата, переписаннаго набѣло съ величайшимъ старан³емъ, на лучшей Англ³йской бумагѣ. Я собралъ измаранные лоскутки оригинала, уклалъ свой чемоданъ, и безъ всякаго сожалѣн³я выѣхалъ изъ Швейцар³и, гдѣ люди принимали меня за шп³она, уб³йцу, волшебника и Якобинца.

   Пр³ѣхавъ въ Гамбургъ, я напечаталъ шесть сотъ экземпляровъ моего ревностнаго, патр³отическаго трактата, отправилъ 200 въ Парижъ, а остальные въ Бретан³ю.

   Страсть великихъ людей въ чрезвычайныхъ своихъ дѣйств³яхъ производитъ то, что называется ихъ судьбою. Маловажные случаи жизни моей не дозволяютъ мнѣ употребить сего громкаго слова. Къ тому же страсти никогда не волновали души моей. Но въ характерѣ моемъ есть какая-то оплошность, которая всегда имѣла для меня слѣдств³я безразсудной дерзости. Я совсѣмъ не вѣтренъ и не предпр³имчивъ; но никто болѣе меня не дѣлалъ промаховъ. Всякой разъ думаю, и выдумаю что нибудь не кстати, изъ чего выходитъ всегдашняя неудача. Можетъ быть, что лучшее знан³е свѣта уменьшило бы во мнѣ эту природную неловкость; но ничто не могло бы истребить ее совершенно: ибо она основана на характерѣ ума моего.

   Узнавъ, что одинъ изъ моихъ родственниковъ спокойно живетъ въ Парижѣ, я спѣшилъ изъявить ему свою радость; но чтобы не сдѣлать ему вреда, то написалъ къ нему письмо подъ именемъ Нѣмца? и желая приласкать его сына, моего крестника, послалъ ему игрушку съ изображен³емъ Прусскихъ солдатъ. Отвѣта на то не было; но мѣсяца черезъ три гражданинъ Даль**, пр³ѣхавъ изъ Парижа въ Гамбургъ, позвалъ меня къ себѣ. Я тотчасъ явился, и обрадовался сердечно, когда онъ началъ говорить мнѣ о моемъ родственникѣ; но сколь велико было мое изумлен³е, когда гражданинъ Даль** сказалъ: "онъ проситъ васъ, государь мой у оставить его въ покоѣ; странное письмо ваше могло стоить ему жизни." - Какъ? что такое? - "Безъ сомнѣн³я. По этому письму, распечатанному въ Комитетѣ, его сочли непр³ятелемъ Республики, выписывающимъ ружья и души изъ Нѣмецкой земли. Онъ два мѣсяца высидѣлъ въ тюрьмѣ". - Я окаменѣлъ отъ ужаса. Въ самомъ дѣлѣ, изъясняя употреблен³е игрушки, я говорилъ о ружьяхъ и пушкахъ, на ней изображенныхъ; но не могъ понять, какъ родственникъ мой, показавъ ее, тотчасъ не оправдался!.. "Напротивъ (отвѣчалъ Даль**), эта игрушка умножила подозрѣн³е. Судьи, увидѣвъ ее, пришли въ ужасъ; имъ казалось, что изображен³е Прусскихъ солдатъ означаетъ арм³ю Роялистовъ и Контръ-революц³ю. Пр³ятель мой освободился только деньгами отъ гильйотины."

   Я стоялъ какъ вкопаной и не могъ произнести ни слова отъ сильной горести. Гражданинъ Даль**, помолчавъ нѣсколько минутъ, взялъ на себя угрюмой видъ и сказалъ мнѣ: "Это доказываетъ вамъ, государь мой, неусыпную осторожность Республики, которая разрушаетъ всѣ коварные умыслы Роялистовъ. Ген³й свободы имѣетъ взоръ орлиный, и дѣятельность Правлен³я торжествуетъ надъ безсильною злобою враговъ своихъ."

   Торжественный голосъ гражданина Даль** и мудрое замѣчан³е его показались мнѣ и обидными и странными; но чтобы не сказать ему излишняго слова, я ушелъ отъ него съ низкимъ поклономъ.

   Это приключен³е доказало мнѣ, что во время революц³и опасно дарить игрушками своихъ крестниковъ. Надлежало быть осторожнѣе.

   Деньги мои исходили, и я съ великимъ удовольств³емъ принялся въ домъ къ одному богатому купцу, смотрѣть за его садомъ, работниками - и сыномъ, которому было лѣтъ шестнадцать, и котораго воспитан³е надлежало мнѣ довершить: то есть, читать съ нимъ Лафонтеновы басни и спать въ его комнатѣ. Господинъ Блакеръ, человѣкъ лѣтъ сорока осьми, лучшее время жизни своей провелъ въ торговыхъ заботахъ, наконецъ отказался отъ нихъ, и въ совершенной праздности наслаждался избыткомъ. Тридцатилѣтняя жена его готовилась родитъ; а сынъ выздоравливалъ послѣ долговременной болѣзни и казался чрезмѣрно задумчивымъ.

   Загородный домъ ихъ былъ для меня очень пр³ятенъ; всякой день гости; столъ изобильной и вкусной; хорош³й садъ я нѣсколько десятинъ земли, на которыхъ я могъ дѣлать всяк³е опыты. Одно меня безпокоило: слабое здоровье молодаго Фридриха Блакера, которое ни мало не поправлялось.

   Въ это время пр³ѣхалъ въ Гамбургъ одинъ французской Патр³отъ, которой занялъ у меня нѣкогда 6000 франковъ, Онъ вспомнилъ о томъ: не хотѣлъ видѣться со мною какъ съ Эмигрантомъ, но прислалъ мнѣ долгъ свой. Кромѣ денегъ, я радовался еще тому, что Революц³я не истребила всей честности въ душѣ Республиканцевъ.

   Госпожа Блакеръ благополучно родила дочь. Недѣли черезъ двѣ послѣ того молодой Фридрихъ былъ цѣлой день отмѣнно задумчивъ, не сталъ ужинать и легъ спать ранѣе обыкновеннаго. Въ комнатѣ нашей горѣла лампада. Часу въ третьемъ я проснулся, взглянулъ на Фридрихову постелю, и къ изумлен³ю своему увидѣлъ ее пустую; задумался объ этой чрезвычайности, и вдругъ услышалъ идущаго потихоньку человѣка. Тогда, воображая, что какая нибудь любовная тайна заставила Фридриха уйти изъ горницы, я погасилъ лампаду и притворился спящимъ. Онъ вошелъ - нѣсколько разъ тяжело вздохнулъ, летъ на софу и заснулъ крѣпкимъ сномъ. Часовъ въ семь утра я спѣшилъ увѣдомить Госпожу Блакеръ объ этомъ приключен³и, ибо мужа ея не было дома. Она выслушала меня съ великимъ вниман³емъ, просила не сказывать о томъ Господину Блакеру, и думала, что Фридрихъ влюбленъ въ экономку, женщину лѣтъ въ 25, изрядную лицомъ, и превеликую груб³янку. "Мнѣ уже давно не нравится ея поведен³е", сказала Госпожа Блакеръ: "она безъ сомнѣн³я прельстила моего сына, которой можетъ погибнуть отъ этой связи. Надобно обнаружить ее. Мужъ мой вступается за экономку: и такъ нужна осторожность. Какъ скоро Фридрихъ ночью уйдетъ опять изъ горницы, приди въ ту же минуту сказать мнѣ."

   Я далъ слово, и не сказалъ ничего мужу, которой передъ вечеромъ возвратился. Фридрихъ, жалуясь на головную боль, летъ опять очень рано. Господинъ Блакеръ думалъ о хорошемъ ужинѣ для гостей, а не о сынѣ. Входя въ Фридрихову спальню, я встрѣтилъ экономку, и еще болѣе увѣрился въ своемъ подозрѣн³и; легъ на постелю, и ждалъ, что будетъ. Часу во второмъ Фридрихъ началъ стонать, сбросилъ одѣяло, подушки, вскочилъ, и въ одной рубашкѣ выбѣжалъ или, лучше сказать, выпрыгнулъ изъ комнаты. Удивляясь такой пламенной страсти въ шестнадцати-лѣтнемъ человѣкѣ, которой всегда казался мнѣ холоднымъ флегматикомъ, я всталъ, одѣлся и спѣшилъ увѣдомить Госпожу Блакеръ. Всѣ въ домѣ спали. Я тихонько постучался у дверей и былъ введенъ служанкою. Госпожа Блакеръ одѣлась въ минуту, вскочила съ постели, и взявъ меня за руку, сказала: "Онъ вѣрно у этой мерской женщины; скорѣе пойдемъ туда!" - Я боюсь слѣдств³й для вашего здоровья. - "Нѣтъ, нѣтъ!"... Говоря, она уже тащила меня. Я взялъ свѣчу и пошелъ съ нею - въ коридоръ, а изъ коридора прямо въ горницу къ экономкѣ... Взглядываемъ на постелю и видимъ двѣ сонныя головы... подходимъ.... Но здѣсь прошу читателя вообразить мое удивлен³е, когда вмѣсто Фридриха въ объят³яхъ экономки увидѣли мы самого Господина Блакера!... "Негодной!" закричала жена и разбудила мужа, которой, вскочивъ безъ памяти, долженъ былъ не менѣе моего удивиться, видя меня одною рукою держащаго Госпожу Блакеръ въ обморокѣ, а другою свѣчу, для освѣщен³я картины!.. Господинъ мой прежде всего озлился на меня, и въ бѣшенствѣ своемъ забывъ Французской языкъ, началъ кричать по-Нѣмецки. Я не разумѣлъ словъ, но могъ угадать ихъ смыслъ по голосу и глазамъ; не зналъ, что дѣлать; наконецъ рѣшился задуть свѣчу и бѣжать въ свою комнату. Въ замѣшательствѣ я долго не могъ найти дверей и два раза пробѣжалъ во всю длину коридора. Вдругъ, слышу, что за мной бѣжитъ человѣкъ; спрашиваю: кто тамъ? Но вмѣсто отвѣта меня хватаютъ за волосы, дерутъ, бьютъ немилосердо, я кричу изо всей силы, обороняюсь; чувствую, что мой непр³ятель въ одной рубашкѣ; онъ также кричитъ страшнымъ голосомъ. Вездѣ растворяются двери; сбѣгаются люди одѣтые и не одѣтые; иные съ огнемъ; коридоръ освѣтился, и я въ противникѣ своемъ вижу молодаго Фридриха, которой отъ слабости падаетъ въ обморокъ.... Въ с³ю минуту является въ шлафрокѣ Господинъ Блакеръ, расталкиваетъ толпу любопытныхъ, кричитъ: злодѣй! ты убиваешь моего сына! и хочетъ на меня броситься; но его удерживаютъ. Я говорю; меня не слушаютъ. Тутъ, оставляя изъяснен³е, беру на руки Фридриха, и сказавъ: "онъ вѣрно въ горячкѣ!" несу его въ комнату, и посылаю за Докторомъ. Открылось въ самомъ дѣлѣ, что молодой человѣкъ уже нѣсколько дней былъ въ сильномъ жару. Г. Блакеръ велѣлъ мнѣ тотчасъ искать другова мѣста. Я написалъ къ нему письмо, въ которомъ ясно доказывалъ мою невинность, и черезъ нѣсколько часовъ выѣхалъ изъ его дому.

   Скоро Гамбургъ сдѣлался мнѣ непр³ятенъ, ибо всѣ прежн³е мои знакомцы начали обходиться со мною холодно. Госпожа Блакеръ развелась съ мужемъ. Истор³ю ихъ разсказывали не согласно, но я во всякомъ смыслѣ игралъ самую гнусную ролю. Всѣ утверждали, что мнѣ хотѣлось поссорить жену съ мужемъ; не соглашались только въ причинахъ. Одни говорили, что я желалъ отмстить экономкѣ за ея нечувствительность къ моей любви; друг³е увѣряли, что я имѣлъ дерзкую надежду жениться на самой Госпожѣ Блакеръ, и прибилъ до полусмерии сына ея, который не хотѣлъ пустить меня къ матери; однимъ словомъ, всѣ жители Гамбурга считали меня человѣкомъ злобнымъ, коварнымъ и дерзкимъ.

   Я рѣшился ѣхать въ Англ³ю и по осторожности перемѣнить имя свое. Мнѣ представился благопр³ятный случай исполнить безъ убытку мое намѣрен³е. Австр³йск³й Графъ ѣхалъ въ Лондонъ съ важнымъ поручен³емъ отъ своего Двора и желалъ имѣть Секретаря, знающаго Французской языкъ. Я принялся къ нему подъ именемъ Дебрюэра, {Брюэръ значитъ дикой кустарникъ.}, которое было для меня характернымъ именемъ, означая любовь мою къ обработыван³ю дикихъ земель; и сѣлъ на корабль, имѣя тысячу ливровъ жалованья, 250 луидоровъ въ карманѣ и рекомендательное письмо къ Господину Мершону, Лондонскому банкиру.

   Сердце мое забыло всѣ прежн³я нещаст³я, я искренно благодарилъ судьбу за тогдашнее мое положен³е. Австр³йской Графъ Штейнбокъ былъ доброй человѣкъ; любилъ старину, ненавидѣлъ новости, гордился своимъ благородствомъ и всегда однимъ словомъ доказывалъ истину мнѣн³й своихъ, говоря: что ни будетъ, а дворянинъ все дворянинъ! Онъ сто разъ въ день повторялъ это любимое слово, куря табакъ, и всякой разъ улыбался. Три или четыре подобныя фразы составляли весь разговоръ его. За то онъ говорилъ протяжно, съ остановками, съ видомъ глубокомысл³я и Министерской важности; боялся малѣйшей нескромности, и однажды, разсуждая о Французской Революц³и, по долгомъ молчан³и сказалъ: Государи мои! осмѣлюсь увѣрить васъ, что все это чѣмъ нибудь кончится; только ради Бога не сказывайте другимъ.

   Мы благополучно пр³ѣхали въ Лондонъ. Графъ, желая провести нѣсколько недѣль въ Батѣ, велѣлъ мнѣ напередъ ѣхать туда и приготовить для него домъ. Я нанялъ верховую лошадь и отправился одинъ, увидѣлъ вокругъ Батской дороги множество дикихъ кустарниковъ, и по обыкновен³ю своему погрузился въ глубокую задумчивость, воображая, какъ трудолюб³е могло бы воспользоваться этою землею. Вдругъ скачетъ мимо меня карета. Лошадь моя испугалась и поскакала за нею. Я не мотъ удержать ее, очутился подлѣ самой кареты, заглянулъ и увидѣлъ въ ней молодую прекрасную дѣвицу съ старою служанкою. Она, смотря на меня пристально, краснѣлась и блѣднѣла: что казалось мнѣ несогласнымъ съ общею скромност³ю Англ³йскихъ Дамъ, которую до небесъ превозносятъ всѣ иностранцы. Но видя, что блѣдность ея умножается, я вообразилъ, что красавица падаетъ въ обморокъ; закричалъ и велѣлъ постильйону остановиться. Тутъ молодая незнакомка дрожащею рукою предложила мнѣ кошелекъ и часы свои.... Хотя ошибка ея могла оскорбить мое честолюб³е, однакожь я засмѣялся отъ добраго сердца и старался увѣришь ее, что не хочу грабить. Она успокоилась, начала извиняться, и сказала мнѣ, что слуга ея занемогъ дорогою; что ей надобно ѣхать еще семь миль до сельскаго дому своей пр³ятельницы, и что она смертельно боится воровъ, Я вызвался проводить незнакомку, своротилъ для нее съ большой дороги, ѣхалъ впереди, и увидѣвъ домъ, пожелалъ красавицѣ добраго вечера, не давъ ей времени изъявить свою благодарность. Англичанка мнѣ очень полюбилась; но я забылъ спросишь кто она?

   Графъ Штейнбокъ пробылъ въ Батѣ около мѣсяца и возвратился въ Лондонъ. Тамъ, въ Кензингтонѣ, встрѣтился я съ молодымъ Эмигрантомъ, Маркизомъ Флорзелемъ, и возобновилъ съ нимъ прежнее свое знакомство. Флорзель былъ уменъ, любезенъ, и бѣдственныя времена ни мало не перемѣнили его веселаго характера. Мать его вывезла изъ Франц³и много денегъ; и Маркизъ, будучи знатной фамил³и, нашелъ при Англ³йскомъ Дворѣ сильныхъ покровителей. Онъ былъ легкомысленъ, но услужливъ и добродушенъ; ни мало не думалъ о Политикѣ, и сожалѣлъ искренно о всѣхъ своихъ бѣдныхъ землякахъ, не спрашивая, какого они мнѣн³я о Революц³и.

   Я просилъ Флорзеля, чтобы онъ никому не сказывалъ моего истиннаго имени. Маркизъ похвалилъ мою осторожность, говоря, что во Франп³и есть одинъ жаркой Республиканецъ моей фамил³и, и что меня, подъ именемъ Керкалиса, не приняли бы, можетъ быть, въ Англ³и.

   Лондонъ мнѣ очень нравился, но Графъ Штейнбокъ занималъ меня, часовъ шесть въ день, самою непр³ятною работою; а именно, я списывалъ и поправлялъ въ слогѣ разныя его политическ³я п³есы, изъ которыхъ иныя печатались безъ имени Автора. Графъ, скупой на слова въ разговорѣ, былъ, къ моему нещастью, самой болтливой Авторъ, любилъ вставныя идеи въ пер³одахъ, и такъ затемнялъ ими смыслъ, что рѣдкой могъ его угадывать. Работавъ мѣсяца два, онъ истощилъ весь свой Ген³й, и объявилъ мнѣ, что имѣетъ нужду въ отдыхѣ.

   Я отдохнулъ вмѣстѣ съ Графомъ; пользовался свободою; осматривалъ примѣчан³я достойныя вещи въ Лондонѣ; наконецъ вспомнилъ о рекомендательномъ письмѣ своемъ къ банкиру Мертону, и пришелъ къ нему подъ именемъ Дебрюера. Онъ бывалъ во Франц³и, и любилъ Французовъ благоразумныхъ. Въ то время, какъ мы разговаривали и пили чай, вдругъ растворилась дверь его кабинета, и Г. Мертонъ сказалъ мнѣ: представляю вамъ дочь мою. Я взглянулъ, и съ пр³ятнымъ изумлен³емъ увидѣлъ ту дѣвицу, которую провожалъ въ окрестностяхъ Бата. Мисъ Соф³я также закричала отъ удивлен³я; и какъ скоро назвала меня услужливымъ незнакомцемъ, то отецъ ея, знавш³й истор³ю нашего свидан³я, изо всей силы пожалъ руку мою - что въ Англ³и бываетъ всегда знакомъ искренняго уважен³я или дружбы. Г. Мертонъ всего болѣе хвалилъ меня за мою неучтивость: за то, что я не хотѣлъ проводить его дочери до самаго дому, не спросилъ объ имени ея и не сказалъ своего. Такимъ образомъ еще въ первой разъ неловкость и разсѣянность моя обратились мнѣ въ достоинство. Онъ судилъ по тому о моемъ искреннемъ простодуш³и; заключалъ, что меня можно безъ опасности принимать въ домѣ, и требовалъ моихъ посѣщен³й.

   Соф³я была осьмнадцати лѣтъ, не совершенная красавица, но очень мила и пр³ятна; говорила хорошо по-Французски, и любила читать книги. Я пользовался ласковымъ приглашен³емъ Мертона, и часто ходилъ къ нему; отецъ жалъ мнѣ руку, а дочь обходилась со мною привѣтливо. Я искренно полюбилъ добродушнаго Англичанина, тѣмъ болѣе, что онъ также былъ охотникъ до земледѣл³я. Однажды, говоря о своихъ путешеств³яхъ, Мертонъ упомянулъ о дядѣ моемъ, который оказалъ ему важныя услуги. У меня вдругъ показались слезы въ глазахъ; онъ замѣтилъ ихъ, и хотѣлъ знать причину. Я не долго колебался, и сказалъ ему истину. "Какъ! ты племянникъ моего друга? - ты называешься его именемъ?". Мертонъ остановился, и пожалъ мою руку; всталъ, сдѣлалъ шаговъ пять, оборотился, и сказавъ: я докажу тебѣ, что Англичане благодарны! такъ сильно сжалъ мнѣ руку, что золотое кольцо его почти врѣзалось въ мой палецъ; однакожь я не закричалъ, и былъ тронутъ въ душѣ своей такою сердечною ласкою.

   Флорзель, слыша отъ меня описан³е этой сцены, и смотря на мой син³й палецъ, сказалъ: "Англичанинъ даромъ не ломаетъ пальцевъ. Будь увѣренъ, мой любезной другъ, что Мертонъ хочетъ отдать за тебя дочь свою. Это синее пятно стоитъ контракта."

   Не смотря на его увѣрен³е и на тайное свое предчувств³е, я боялся питать въ себѣ такую лестную надежду; но скоро узналъ свое щаст³е. Г. Мертонъ сказалъ мнѣ ясно, что хочетъ быть отцомъ моимъ, естьли дочь его согласится; что онъ уже говорилъ ей о томъ; что сердце ея свободно; что она почитаетъ меня, и никакъ не отвергаетъ его предложен³я, но требуетъ времени на размышлен³е. Я чрезмѣрно обрадовался, имѣя надежду быть супругомъ прекрасной дѣвицы и дочери любезнѣйшаго для меня человѣка въ свѣтѣ; но признаюсь, что крайне боялся показаться ей на глаза, воображая, что она будетъ меня со всѣхъ сторонъ разсматривать. Въ самомъ дѣлѣ Соф³я, начавъ обходиться со мною ласковѣе прежняго, удвоила свое вниман³е ко всѣмъ моимъ словамъ и поступкамъ. Я сдѣлался робокъ въ самыхъ бездѣлицахъ; боялся сойти въ комнату, не такъ ступить, не такъ поклониться; боялся имѣть видъ холодности и равнодуш³я. Чувствуя нужду въ совѣтникѣ, я вздумалъ прибѣгнуть къ Флорзелю, знавшему свѣтъ, и ввести его въ домъ къ будущему моему тестю.

   Въ с³е время пр³ѣхалъ въ Лондонъ дядя моей невѣсты, Докторъ, котораго отецъ и дочь считали великимъ умникомъ, Мертонъ представилъ меня ему какъ моего роднаго. Сей Докторъ былъ провинц³яльнымъ весельчакомъ и забавникомъ, то есть, по моему мнѣн³ю, самымъ несноснымъ человѣкомъ; хохоталъ при каждомъ словѣ; говоря здравствуй, начиналъ уже смѣяться, и что далѣе, то сильнѣе, хотя никто не могъ свѣдать причины такого веселья. Онъ говорилъ только шутками, насмѣшками, но гораздо болѣе утруждалъ грудь, нежели умъ свой. Я съ отвращен³емъ смотрѣлъ на него, едва могъ не сказать ему грубости, и слушалъ всѣ шутки его съ холоднымъ видомъ.

   Черезъ нѣсколько дней послѣ того надлежало Флорзелю обѣдать у Г. Мертона. - Докторъ, желая плѣнить молодаго, любезнаго Француза, былъ еще несноснѣе прежняго; но Флорзель, ни мало не дивясь его глупости, показывалъ, напротивъ того, что удивляется его разуму, и смѣялся съ такимъ видомъ искренности, что я, имѣя къ нему болѣе довѣренности, нежели къ себѣ, началъ сомнѣваться въ справедливости моего заключен³я о Докторѣ. Вышедши отъ Господина Мертона, я съ великимъ любопытствомъ спросилъ у моего пр³ятеля, каковъ показался ему Докторъ? - "страшной глупецъ!" отвѣчалъ онъ. - Какъ же ты могъ слушать его съ довольнымъ къ веселымъ видомъ; могъ такъ хорошо притворяться? - "Я ни мало не притворялся, и всегда отъ добраго сердца смѣюсь глупостямъ, такъ, какъ Демокритъ смѣялся порокамъ; это гораздо здоровѣе, нежели огорчаться. Надменные дураки лучшая моя забава. Не только не пугаю ихъ грубымъ видомъ, но всячески ободряю, ласкаю, хвалю; они превозносятъ меня до небесъ - а славнѣйшее дѣло ума есть то, чтобы плѣнять и самыхъ глупцовъ."

   Флорзелъ безъ сомнѣн³я имѣлъ это дарован³е. Докторъ говорилъ объ немъ съ восторгомъ, и сто разъ въ день твердилъ, что наконецъ удалось ему найти умнаго Француза.

   Между тѣмъ прошелъ цѣлой мѣсяцъ, а я все еще не зналъ, начинаетъ ли любить меня Соф³я, примѣчалъ только, что, обходясь со мною все такъ же ласково, она уже менѣе занималась мною, и казалась весьма задумчивою. Я разсудилъ, что Соф³я, узнавъ меня совершенно, не считаетъ за нужное имѣть прежняго вниман³я къ моимъ словамъ и поступкамъ; а задумчива отъ того, что рѣшилась быть навсегда моею, и по нѣжной стыдливости не можетъ безъ нѣкотораго безпокойства вообразить такой перемѣны въ состоян³и. Робость ея въ обхожден³и со мною еще болѣе утверждала меня въ семъ мнѣн³и: Соф³я боялась наконецъ взглянуть на меня, боялась сказать мнѣ слово. Я не хотѣлъ оскорблять ея стыдливости, не хотѣлъ оставаться съ нею наединѣ, и даже не подходилъ къ ней. За то она съ великою чувствительност³ю изъявляла мнѣ благодарность свою, и при всякомъ случаѣ хвалила мою нѣжность. Я надѣялся, что эта нѣжность довершила мою побѣду. Флорзель часто бывалъ у Господина Мертона, и тѣмъ болѣе нравился мнѣ, что не принималъ за то моей благодарности. Онъ не хотѣлъ уже быть моимъ совѣтникомъ, говоря, что сердце его въ великомъ волнен³и, и что ему самому нужны совѣты. Я зналъ связь его съ одною женщиною; думалъ, что она причиною его тайной грусти, и не хотѣлъ по скромности изъявлять ему любопытства.

   Г. Мертонъ вмѣстѣ во мною былъ увѣренъ въ соглас³и дочери; думалъ оставить торговлю, возвратиться въ Ирланд³ю, свое отечество, и тамъ навсегда поселиться. Мы положили, чтобы я прежде сего времени не объявлялъ истиннаго своего имени.

   Мнѣ пр³ятно воспоминать с³ю эпоху, щастливѣйшую въ моей жизни. Не знаю, былъ ли я влюбленъ въ Соф³ю; но вѣрно то, что находилъ ее милою; любилъ Господина Мертона какъ отца, и чувстовалъ всѣ выгоды союза, которому надлежало утвердишь щаст³е и спокойств³е моей жизни. Г. Мертонъ назначилъ и день, 4 Марта; оставалось ждать не болѣе недѣли. Графъ Штейнбокъ вздумалъ тогда опять сочинять, и продержалъ меня однажды въ своемъ кабинетѣ до вечера. Я не могъ уже обѣдать у Господина Мертона, и пошелъ въ таверну. Тамъ одинъ человѣкъ глядѣлъ на меня съ великимъ вниман³емъ; вступилъ со мною въ разговоръ, и хотѣлъ знать мое имя. Услышавъ, что я французской Эмигрантъ и называюсь Дебрюеромъ, онъ вскочилъ и въ ту же минуту вышелъ. Я удивился я задумался о такой странности; наконецъ, заплативъ за обѣдъ, пошелъ. Вдругъ на улицѣ окружаютъ меня Констабли {Полицейск³е служители.}, и въ силу законнаго повелѣн³я ведутъ въ Кингс-Бенчъ, не сказывая, за что. Такимъ образомъ я, очутился въ тюрмѣ, не имѣя никакой идеи о моемъ преступлен³и,

   Кингс-Бенчъ есть обширная темница, которую Архенгольцъ описываетъ веселою, но которая въ самомъ дѣлѣ - гадка и печальна. Меня привели туда ночью: я не видалъ никого, кромѣ надзирателей, не знавшихъ ни слова по-Французски, и не могъ ничего свѣдать о дѣлѣ своемъ. На другой день у вышедши изъ комнаты на площадь {Кингс-Бенчъ состоитъ изъ множества домиковъ, построенныхъ вокругъ площади.}, увидѣлъ я француза Эмигранта, разумѣвшаго Англ³йской языкъ, и просилъ его развѣдать о моей винѣ. Съ охотою, отвѣчалъ онъ, естьли вы Королевской стороны. Я задумался, а онъ съ видомъ презрѣн³я оборотился ко мнѣ спиною. Другой заключенный вслушался въ мою прозьбу, пошелъ къ главному надзирателю, и принесъ мнѣ въ отвѣтъ, что меня взяли подъ стражу за три пасквиля, за оскорблен³е дѣвической невинности и за кражу разныхъ вещей. Нѣкоторые изъ заключенныхъ пожимали плечами, друг³е смѣялись. Эмигрантъ началъ шутить надъ прекрасною моралью Патр³отовъ, столь грубо, что я, противъ своего обыкновен³я, разсердился, и предложилъ ему драться со мною по-Бретански, то-есть, голова объ голову. Онъ отвѣчалъ мнѣ, что такъ дерутся одни бараны и козлы. Я еще болѣе разсердился; отскочилъ назадъ, и закричавъ, чтобы онъ взялъ свои мѣры для обороны, бросился на него изо всей силы; ударилъ его головою въ брюхо, и сшибъ на землю. Всѣ зрители захлопали и закричали браво! Эмигрантъ всталъ внѣ себя отъ ярости; и требовалъ шпаги, сабли, пистолетовъ. Я въ другой разъ отскочилъ назадъ, и хотѣлъ опять испытать на немъ твердость головы моей; но насъ розняли. Бретонская храбрость моя плѣнила душу всѣхъ Англичанъ; хотѣли знать имя мое, и услышавъ его, закричали: Дебрюеръ!.. какъ! это Дебрюеръ! Тѣ, которые были въ своихъ комнатахъ и въ трактирѣ {Въ Кингс-Бенчской тюрмѣ есть трактиръ.}, выбѣжали на крикъ, повторяя съ великимъ любопытствомъ: Дебрюеръ!.. это Дебрюеръ!... Между тѣмъ нѣкоторые утверждали, что я совсѣмъ не Дебрюеръ, и начали спорить другъ съ другомъ, что касается до меня, то, удивленный моею извѣстност³ю въ Кингс-Бенчѣ, я по скромности хотѣлъ скрыться отъ славы; продрался сквозь толпу, и ушелъ въ свою комнату.

   Разумѣя нѣсколько словъ по-Англ³йски, я спросилъ бумаги и чернилъ; написалъ длинное письмо къ Графу Штейнбоку; увѣдомилъ его о моемъ нещастномъ приключен³и; говорилъ, что онъ лучше другихъ знаетъ, могу ли сочинять пасквили; и что одно слово его, опровергнувъ гнусную, совсѣмъ невѣроятную клевету, возвратитъ мнѣ свободу. Черезъ нѣсколько часовъ явился его камердинеръ съ отвѣтомъ: "Графъ приказалъ вамъ сказать - первое, что онъ не намѣренъ мѣшаться въ ваше дѣло; второе, чтобы вы никакъ не смѣли на него ссылаться; а трет³е, чтобы въ случаѣ освобожден³я нога ваша не была у него въ домѣ. Его С³ятельство прислалъ вамъ пять гиней; а чемоданъ вашъ отданъ надзирателю." - Когда такъ, сказалъ я камердинеру, то дарю тебя, любезной Флоранъ, этими гинеями, и прошу объявить Графу, что я за всѣ мои услуги требовалъ отъ него одной справедливости; но теперь знаю, что робкой человѣкъ не можетъ быть справедливымъ.

   Тутъ я рѣшился писать къ Флорзелю, и взялся за перо; но услышалъ стукъ у дверей, и всталъ... Ко мнѣ пришелъ тотъ Англичанинъ, которой справлялся о моемъ дѣлѣ у надзирателей. Видъ его былъ крайне не привлекателенъ, и посѣщен³е такого человѣка не могло сдѣлать мнѣ удовольств³я. Добрыя вѣсти, добрыя вѣсти! сказалъ онъ. Такое начало меня обрадовало; я съ великою учтивостью подалъ стулъ Джаку (такъ назывался этотъ заключенный), который сѣлъ съ удовольств³емъ, потому что былъ пьянъ и шатался. - Скажите же, что такое? спросилъ я. - "Большое щастье," отвѣчалъ онъ: "мнѣ сказали за тайну, что тебя не повѣсятъ, а безъ суда отправятъ въ ссылку, въ Ботани-Бей." - Др сей минуты я чувствовалъ одно изумлен³е, досаду, нетерпѣн³е, безъ всякаго безпокойства; но ужасное имя Ботани-Бея - дружеская бесѣда въ тюрьмѣ, при наступлен³и ночи, съ такимъ человѣкомъ, которой, по всѣмъ вѣроятностямъ, грабилъ людей на большихъ. дорогахъ - часъ, мѣсто, уединен³е, привели душу мою въ страшное волнен³е; все серцде во мнѣ замерло. Джакъ примѣтилъ блѣдность мою, и вздумалъ краснорѣчиво доказывать мнѣ, что людямъ моего ремесла не льзя ждать лучшаго; что въ Ботани-Бей меня женятъ, на какой нибудь воровкѣ и злодѣйкѣ, съ которою буду жить весело; что всякая ссылка пр³ятнѣе висѣлицы. Я былъ въ такомъ ужасѣ, что не могъ выгнать своего утѣшителя; не могъ перервать его философскихъ разсужден³й; думаю, что лучше хотѣлъ быть съ нимъ, нежели остаться одинъ.... Но вдругъ слышу голосъ; ободряюсь, оживаю, встаю... Ахъ! въ минуту отчаян³я всего сладостнѣе, всего плѣнительнѣе голосъ друга!... Входитъ Флорзель. Бросаюсь на встрѣчу къ нему... онъ обнимаетъ меня; говоритъ: ты свободенъ! и выводитъ изъ мрачной комнаты. Я не могъ отвѣчать: дрожалъ, плакалъ.... Но сердце мое наслаждалось живѣйшимъ удовольств³емъ.

   Мы выходимъ изъ темницы, садимся въ карету; я забылъ свой чемоданъ, и только у дверей Графскаго дому вспомнилъ, что Штейнбокъ не велѣлъ мнѣ къ себѣ являться. Флорзель повезъ меня къ матери своей, и дорогою изъяснилъ, отъ чего имя мое произвело такое удивительное дѣйств³е въ Кингс-Бенчѣ; разсказалъ, что одинъ Эмигрантъ, Якобинецъ, выгнанный изъ Франц³и за свои безчестныя дѣла, назывался Дебрюеромъ; что онъ подъ именемъ Швейцара жилъ въ Лондонѣ, познакомился съ тамошними негодяями (которыхъ въ столицѣ Англ³и болѣе, нежели гдѣ нибудь); обманывалъ людей, кралъ, писалъ скверные пасквили и печаталъ ихъ въ самой той типограф³и, въ которую, по обыкновенному моему нещастью, надлежало мнѣ носить глубокомысленныя сочинен³я Графа Штейнбока. Онъ скрылся, а меня по имени вмѣсто его взяли подъ стражу. Флорзель и Господинъ Мертонъ, свѣдавъ о моемъ приключен³и, спѣшили оправдать невиннаго; объявили истинное мое имя Министру, и описали ему меня самымъ добрымъ человѣкомъ. Маркизъ, разсказывая всѣ подробности, говорилъ съ жаромъ о нѣжной ко мнѣ дружбѣ Мертона, но не сказалъ почти ни слова о Соф³и.

   На другой день Господинъ Мертонъ представилъ меня Лорду Г*, Министру., подъ именемъ Барона Керкалиса, будущаго зятя своего. Лордъ, принявъ меня очень ласково, смѣялся отъ добраго сердца моему странному приключен³ю. Вдругъ растворяется дверь, и входитъ Графъ Штейнбокъ, которой, воображавъ бѣднаго своего Секретаря въ тюрмѣ и въ цѣпяхъ, видитъ его сидящаго на диванѣ съ Министромъ. Лордъ примѣтилъ его удивлен³е, и спросилъ, знаетъ ли онъ Господина Барона Керкалиса? Изумлен³е Графа еще увеличилось. Онъ не могъ сказать ни слова, и глядѣлъ на меня почти съ ужасомъ. Тутъ я сказалъ Министру, что Графъ удостоивалъ меня своей милости подъ нещастнымъ именемъ Дебрюера. Лордъ Г* началъ хвалить мое поведен³е, и примолвилъ, что скоро буду Мертоновымъ зятемъ. Графъ блѣднѣлъ, краснѣлся; хотѣлъ говорить, мѣшался на каждомъ словѣ. Мнѣ всегда казалось, что въ благополуч³и надобно быть кроткимъ и снисходительнымъ, и что добрыя, нѣжныя души всего болѣе въ такомъ случаѣ обнаруживаются. Я старался вывести Графа изъ замѣшательства; изъявлялъ ему благодарность за то, что онъ привезъ меня въ Англ³ю; хвалился его милостивымъ обхожден³емъ, и никакимъ двусмысленнымъ словомъ не изъявилъ своего негодован³я за его дурной поступокъ. Сей бѣдной человѣкъ, тронутый моимъ добродуш³емъ, бросился обнимать меня со слезами... Ахъ! не жалки ли тѣ люди, которые лучше хотятъ пристыдить человѣка, нежели усовѣстить и тронуть его!

   Я вышелъ изъ кабинета Лорда Г*, будучи весьма доволенъ собою, и Господинъ Мертонъ, сходя съ крыльца, нѣсколько разъ пожалъ мою руку и назвалъ меня добрымъ человѣкомъ. - Въ добродѣтели есть какая то пр³ятность, которая часъ отъ часу болѣе привязываетъ къ ней человѣка; слѣдственно она не такъ трудна, какъ говорятъ мног³е: ибо наслаждается самыми своими жертвами.

   Соф³я приняла меня ласково, но была еще грустнѣе и задумчивѣе прежняго. Флорзель въ тотъ день не показывался, У Господина Мертона обѣдали гости. Вставъ изъ-за стола, онъ сѣлъ играть въ Вистъ, а дочь разливала чай, и подозвала меня къ себѣ, чтобы я взялъ чашку для отца ея. На глазахъ у нее были слезы: я спросилъ тихонько о причинѣ. "Приходите въ девять часовъ (сказала она), и вы узнаете." Я посидѣлъ съ часъ, ушелъ и явился въ девять, Мнѣ сказали, что Господина Мертона не было дома, но что Соф³я ожидаетъ меня въ гостиной комнатѣ. Она сидѣла одна, въ глубокой меланхол³и, и держала въ рукѣ скляночку съ солью. Надобно знать, что Англичанки прибѣгаютъ къ соли во всѣхъ случаяхъ, которые могутъ растрогать ихъ чувствительность, и въ которыхъ француженки употребляютъ померанцевый спиртъ или Гофмановы капли.

   Соф³я указала мнѣ стулъ. Я сѣлъ, не говоря ни слова. Минутъ десять она вздыхала и нюхала соль. Хотя здоровый и румяный цвѣтъ лица ея не страшилъ меня обморокомъ, однакожь сердце мое было въ великомъ безпокойствѣ. Наконецъ Соф³я, преодолѣвъ себя, начала говорить, и послѣ длиннаго вступлен³я объявила со слезами, что сердце ея - занято; что она долго сражалась съ любовью, никому не повѣряла тайны своей, и