Панаев Иван Иванович - Спальня светской женщины

ъ предразсудковъ, его мишурныхъ прихотей, его ничтожныхъ мелочей. Я тебѣ говорю объ этомъ, какъ твой старый товарищъ, твой другъ, надѣясь, что слова мои будутъ имѣть вѣсъ въ твоихъ мысляхъ... Чтобы не сдѣлаться страннымъ въ близорукихъ глазахъ общества, ты долженъ низойти до него и обратить вниман³е на мелочи. Знаешь ли, что эти мелочи иногда удивительно дѣйствуютъ и на самую умную, но свѣтскую женщину?.. Тебѣ надобно одѣться, соображаясь съ теперешней модою. Покройц твоего платья годится только для уединеннаго кабинета. Онъ будетъ смѣшонъ въ роскошномъ будуарѣ женщины. Я берусь въ этомъ случаѣ быть твоимъ руководителемъ, несмотря на то, что я военный. Если же у тебя нѣтъ теперь денегъ, мой портфель ссудитъ тебя необходимымъ... Ты не сердишься на меня за это замѣчан³е, не правда ли?

   Слезы брызнули изъ глазъ молодого человѣка...

   - Александръ! - произнесъ онъ съ чувствомъ,- этою откровенностью ты напоминаешь мнѣ старое время, нашъ школьный бытъ, который прошелъ невозвратимо. Я полагаюсь на тебя во всемъ. Я твой. Видѣть эту женщину сдѣлалось для меня необходимостью. Для нея, но только для нея, я готовъ сдѣлаться куклою...

   Пробилъ часъ... Старые школьные. товарищи разстались. Съ самаго выпуска никогда графъ не казался такъ расположеннымъ къ Виктору, какъ въ этотъ вечоръ. Онъ разжогъ въ Викторѣ отрадную надежду видѣть въ немъ по прежнему друга... Восторженный, переполненный ожидан³ями, онъ возвращался домой. Фантаз³и его разыгрывались на слѣдующей мысли: я буду видѣть ее, говорить съ нею, дышать однимъ воздухомъ! Можетъ быть я снова буду имѣть друга!

   Когда Громск³й вышелъ отъ графа, графъ зѣвнулъ, потянулся и подумалъ:

   "Какъ неуклюжъ и неловокъ будетъ онъ въ обществѣ! Какой превосходный и поразительный контрастъ: влюбленный чудакъ-студентъ рядомъ съ свѣтской женщпной лучшаго тона! Право, я доставлю не одной княгинѣ случай отъ души посмѣяться!"

   Знаете ли вы, что такое вполнѣ свѣтск³й человѣкъ. Вы встрѣчаете его въ обществѣ въ разныхъ видахъ: или въ франтовскомъ фракѣ съ желтыми перчатками и тросточкой, или затянутаго въ мундиръ, гремящаго шпорами и махающаго бѣлымъ султаномъ. Свѣтск³й человѣкъ - существо, дышащее только атмосферою гостиныхъ, вздумайте лишить его этой атмосферы: онъ уннчтожается, гибнетъ. Вы у него отняли жизнь. Вы посадили комнатную птичку подъ пневматическ³й колоколъ. Свѣтск³й человѣкъ ежедневно кружится безъ цѣли около лжи, сплетней, напыщенности, предразсудковъ, прихотей, выдумокъ,- словомъ, около всего толкучаго рынка жалкой человѣческой ничтожности, и, наконецъ, одурѣваетъ отъ кружен³я... Онъ будто флюгеръ, вертящ³йся во всѣ стороны по прихоти вѣтра и погибающ³й отъ ярости бури. Въ этомъ человѣкѣ постепенно стираются самобытность и чувства, вѣрован³я и мысли, какъ стирается вычеканенная поверхность монеты отъ долгаго употреблен³я. Онъ имѣетъ совершенно одинаковую съ нею участь: истертый свѣтск³й человѣкъ и истертая монета перестаютъ быть въ ходу, потому что всѣ начинаютъ бояться ихъ фальшивости. Въ самомъ дѣлѣ, сохрани васъ Богъ довѣриться опытному свѣтскому человѣку: для него нѣтъ ничего высокаго! Онъ топчетъ въ грязь все прекрасное, онъ смѣется надъ всѣмъ благороднымъ, онъ ни отъ чего не краснѣетъ, онъ ничему не удивляется, онъ не хочетъ ничего чувствовать! И со всѣмъ этимъ не воображайте, чтобы онъ походилъ на Атамана разбойниковъ г-жи Радклифъ или на Саффи Евген³я Сю... Нимало! Дѣйств³я свѣтскаго человѣка не имѣютъ никакой опредѣлительности, никакой цѣли... Онъ безбожно растрачиваетъ свою душу и не подозрѣваетъ этой растраты. Порокъ и безчувств³е вкрадываются къ нему безъ сознан³я и одолѣваютъ его безъ сопротивлен³я. Онъ не злодѣй,- это имя для него черезчуръ громко: онъ ничтожный рабъ случая, онъ жалк³й поденщикъ моды... не болѣе!

   Идеалы Виктора Громскаго о свѣтскихъ людяхъ и обществѣ никакъ не сходились съ существенностью... Его выводы были извлечены изъ лучезарныхъ фантаз³й, а не основаны на гранитныхъ фактахъ! Хотя графъ Вѣрск³й успѣлъ разочаровать его во многомъ, но онъ старался оправдывать его передъ собою, какъ могъ. Еще призракъ дружбы не распадался въ глазахъ молодого человѣка, еще онъ былъ счастливъ.

   Оставляя безъ сожалѣн³я уединенность занят³й, онъ съ трепещущимъ сердцемъ, съ неопредѣленными ожидан³ями, вступалъ въ общество.

   Ему готовилось испытан³е!

   Мы едва не забыли сказать читателямъ, что около этого времеый имя Громскаго, разсѣяннаго по всѣмъ повременнымъ издан³ямъ, дѣлалось извѣстнымъ не одному только записному цеху литераторовъ... Это имя зажигалось звѣздой надежды на безпривѣтномъ горизонтѣ русской литературы...

   Черезъ полторы недѣли послѣ описаннаго нами свидан³я Виктора съ графомъ, въ сумерки одного вечера, по Большой Милл³онной съ громомъ катилась ямская карета, запряженная четвернею разгонныхъ коней... Въ этой каретѣ сидѣлъ графъ съ молодымъ поэтомъ, сердце котораго билось такъ сильно, будто хотѣло прорваться... Черезъ минуту громъ смолкъ. Карета остановилась у гранитныхъ колоннъ подъѣзда княгини Гранатской. Подножки хлопнули... у Громскаго захватило духъ...

   Княгиня сидѣла въ своемъ будуарѣ, ярко блестѣвшсмъ огнями, на широкомъ оттоманѣ, окруженная махровыми розами, которыя роскошно красовались на тонкихъ стоболькахъ своихъ и плѣнительно оттѣнялись отъ ея лебединой груди... Маленьк³я ножки княгини завидно покоились на цвѣтистой ткани богатаго ковра; передъ ней стояло огромное трюмо въ золоченой рамѣ. Поодаль на малахитовой доскѣ стола красовались больш³е бронзовые часы... Стѣны будуара были обиты волнистой шелковой матер³ей бѣлаго цвѣта, отороченной вверху позолочеыными карнизами. Надъ головюй княгини висѣла широкая лента звонка съ золотою, искусно обдѣланною ручкою; возлѣ нея стоялъ небольшой столикъ, на столѣ развернутая книжка, а на книжкѣ большой перламутровый ножъ.

   "Графъ Вѣрск³й и г. Громск³й", сказалъ размѣреннымъ голосомъ вошедш³й лакей.

   Княгиня посмотрѣлась въ трюмо.

   Обѣ половинки зеркальной двери растворились.

   Графъ Вѣрск³й показался первый. за нимъ шелъ поэтъ... но то не былъ позтъ Громск³й, старый знакомецъ нашъ, всегда непринужденный въ движен³яхъ, всегда небрегш³й о своей одеждѣ, закутанный въ длинный сюртукъ или фракъ стариковскаго покроя съ короткими фалдами, съ тал³ей на спинѣ и съ буфами на рукавахъ, въ бѣломъ галстукѣ съ маленькимъ бантикомъ, затянутымъ съ нѣмецкою аккуратност³ю. Совсѣмъ нѣтъ! то былъ молодой человѣкъ, наряженный по послѣдней модѣ: въ узк³й фракъ, совершенно обтягивавш³й его, съ двумя лацканами, отлетѣвшими далеко отъ груди и выказывавшимися за спиною, будто остроконечныя крылья летучей мыши; съ небрежно развѣвавшимися концами чернаго галстука, въ бѣлыхъ лайковыхъ перчаткахъ, съ обстриженною и завитою, какъ у барашка, головою, съ неловкою и странною поступью, съ руками, отпятившимися назадъ, будто просившимися вонъ изъ фрака... Вы нехотя улыбнулись бы, взглянувъ на эту фигуру, вы подумали бы, что это уморительная парод³я на послѣднюю картинку Petit Courier des Dames или нашего Телеграфа.

   Кто же былъ этотъ молодой человѣкъ?

   Краснѣя и потупляя глаза, мы должны признаться, что это точно былъ Викторъ Громск³й.

   До какихъ глупостей не доводитъ любовь 20-тилѣтняго юношу!

   Княгиня, быстро осмотрѣвъ его съ ногъ до головы, едва скрыла улыбку, кусая нижнюю губу... Но видно было, что она тотчасъ узнала въ неуклюжемъ франтѣ того молодого человѣка, который такъ сильно заманилъ ея любопытство въ театрѣ.

   Послѣ улыбки первое ея чувство было - досада: она хотѣла видѣть его въ эту минуту точно такимъ же, какъ увидѣла его впервые.

   Графъ подвелъ къ ней Громскаго: лицо поэта было подернуто заревомъ, онъ дрожалъ всѣми членами, будто преступннкъ, приведенный передъ судьею для того, чтобы выслушать изъ устъ его роковое слово: смерть.

   Но въ эту минуту смѣшная сторона его незамѣтно уничтожалась: онъ возбуждалъ не жалость, а участ³е.

   Княгиня съ очаровательнымъ кокетствомъ, котораго ни уловить, ни выразить невозможно, предупредила бѣднаго юношу отраднымъ привѣтомъ, который сверкалъ позолотой ума и былъ распрысканъ обаятельнымъ ароматомъ гостиныхъ.

   Она показалась ему какимъ-то божественнымъ видѣн³емъ, какою-то плѣнительною грезою. Сердце его сжималось, расширялось и трепетало. Онъ залетѣлъ бы за предѣлы неба, но поневолѣ былъ прикованъ къ землѣ, потому что мучительно чувствовалъ неловкость каждаго своего шага, каждаго движен³я, каждаго взгляда.

   Грустно, непередаваемо грустно, когда душа, трепещущая восторгомъ, хочетъ вспорхнуть въ свою родину - небо и бьется, какъ голубь въ сѣтяхъ, въ грубой оболочкѣ тѣла! Она, расширивъ крылья и стрѣлой разрѣзавъ перловое пространство воздуха, взвилась бы далеко, далеко... Но нѣтъ! Существенность, едва прикрывшая наготу свою грязными лохмотьями, всюду слѣдитъ быт³е человѣка и дерзко заслоняетъ передъ нимъ бездозорный, гигантск³й яхонтъ - поднож³е Божьяго престола! Существенность тянетъ его къ землѣ, указываетъ ему на землю, будто хочетъ сказать, что съ нею сопряжено его грядущее... О, для чего же духъ и тѣло слѣплены неразрывно, для чего переходъ отъ настоящей къ грядущей жизни - могила, стукъ заступа и пѣн³е ангеловъ?

   Громск³й хотѣлъ бы безъ мысли о жизни, безъ трепетан³я вѣкъ любоваться ея очами, подслушивать ея дыхан³е, подмѣчать волнен³е груди, а конецъ галстука щекоталъ его подбородокъ, и накрахмаленные воротнички рубашки рѣзали шею. Онъ заготовлялъ так³я прекрасныя поэтическ³я фразы для разговора съ княгиней,- и ни разу не могъ отвѣчать связно на самые обыкновенные вопросы ея. Самолюб³е грызло его, какъ вампиръ; онъ чувствовалъ, что долженъ казаться чудакомъ въ глазахъ ея и глупцомъ въ мысляхъ... А между тѣмъ графъ разсыпался любезностью. Онъ говорилъ о самыхъ простыхъ вещахъ съ такою оборотливостью и ловкостью; рѣчъ его заострялась ирон³ей, играла невынужденной веселостью и блистала красивой изысканностью, какъ вычурная бумажка, завертывающая самую простую конфетку.

   Таковъ языкъ свѣтскаго человѣка!

   Несмотря на все это, княгиня не казалась внимательною къ его разговору. Она была задумчива, она играла съ листкомъ стебелька розы...

   Громск³й немилосердно повертывалъ въ рукахъ свою новую модную шляпу.

   Било одиннадцать.

   Графъ Вѣрск³й всталъ съ креселъ. Громск³й, поглядывмя на него, приподымался.

   Когда они оба раскланивались съ княгиней, она оборотилась къ поэту съ такимъ божественнымъ взглядомъ, который не всегда удается видѣть человѣку въ его земномъ существован³и.

   - Г. Громск³й,- произнесла она своимъ музыкальнымъ голосомъ... - Я надѣюсь васъ скоро видѣть у себя. По вечерамъ вы меня почти навѣрно можете заставать дома. Мнѣ всегда пр³ятно быть въ вашемъ обществѣ..

   "Странно,- подумалъ графъ,- по вечерамъ она, кажется, очень рѣдко бываетъ у себя".

   Громск³й едва сдержалъ свое восхищен³е отъ послѣднихъ словъ княгини, и когда вышелъ изъ ея будуара, слезы упоительнаго самодовольств³я брызнули изъ очей его.

   Эти слезы были для него ярче и освѣжительнѣе небесной росы!

   Когда онъ проснулся на слѣдующее утро, его знакомство съ княгинею, ея благодатный привѣтъ представлялись ему очаровательнымъ сномъ. Онъ протеръ глаза и старался распутать грезу съ вещественност³ю, и въ грезѣ и вещественности - была она, одна она, одинъ ея образъ! Послѣ пролетной минуты задумчивости онъ быстро вскочилъ съ постели, онъ бѣгалъ по комнатѣ, онъ смѣялся, онъ плакалъ, онъ тысячу разъ повторялъ вслухъ: "мнѣ всегда пр³ятно быть въ вашемъ обществѣ".

   Онъ походилъ на помѣшаннаго!..

   Послѣ первыхъ минутъ такого волнен³я молодой человѣкъ снова задумался.

   - Можетъ быть это заученная обыкновенная фраза, когорую всѣ свѣтск³я женщины повторяютъ изъ прилич³я? - мыслилъ онъ.

   Воспользоваться ли мнѣ ея приглашен³емъ?

   Можетъ ли общество бѣднаго, незначащаго человѣка, не имѣющаго понят³я о свѣтскомъ прилич³и, о свѣтскомъ языкѣ, нравиться блистательной княгинѣ, которая привыкла къ вѣчнымъ комплиментамъ паркетныхъ любезниковъ?

   Я неловокъ, мои ноги измѣняюгъ мнѣ на паркегѣ... Что, если я встрѣчусь въ ея гостиной съ какимъ-нибудь изъ этихъ франтовъ? Вѣдь я уничтожусь предъ нимъ?..

   Сколько подобныхъ вопросовъ толпилось въ головѣ молодого человѣка! Какъ кружилась голова его! Какъ жестоко страдалъ онъ!

   - А ея взглядъ? ея взглядъ?.- продолжалъ онъ голосомъ постепенно звучнымъ и сильнымъ... Ея взглядъ, когда она произносила мнѣ этотъ привѣтъ!!

   О, нѣтъ! нѣтъ! то не были заученныя слова необходимости... Нѣтъ! милл³онъ разъ нѣтъ! Искра души художника, тонк³й лучъ небесной радуги, серебристый блескъ луны, ничто не могло быть ярче, вдохновеннѣе взгляда! Взглядъ младенца - не благословеннѣе его.

   Черезъ нѣсколько дней послѣ этого, часовъ въ 8 вечера, Громск³й съ тѣмъ же волнен³емъ ходилъ взадъ и впередъ по Большой Милл³онной и, блѣднѣя, нѣсколько разъ проходилъ мимо подъѣзда съ гранитными колоннами... Наконецъ рука его крѣпко сжала ручку замка огромной двери подъѣзда - и онъ очутился лицомъ къ лицу съ разряженнымъ швейцаромъ...

   - Княгиня дома? - спросилъ молодой человѣкъ дрожащимъ голосомъ.

   - Какъ объ васъ прикажете доложить?

   - Громск³й.

   - Пожалуйте наверхъ. Княгиня принимаетъ,- почтительно произнесъ швейцаръ.

   - У нея есть кто-нибудь?

   - Княгиня одна.

   Одна! это слово электрически объяло его сердце; онъ не хотѣлъ встрѣтить кого-нибудь у княгини, но мысль быть съ ней одной... ужаснула его!

   Мы предоставляемъ читателямъ вообразитъ положен³е его въ ту минуту, когда онъ всходилъ по ковру лѣстницы... и съ каждой ступенькой приближался къ княгинѣ.

   - А! г-нъ Громск³й! - воскликнула она, при видѣ поэта, съ робостью отворявшаго дверь,- я думала, что вы забыли меня; признаться ли, я уже теряла надежду видѣть васъ у себя?

   - Княгиня, я... не смѣлъ... не могъ...- И онъ стоялъ передъ нею, несвязно лепеча что-то.

   - Садитесь. Что жъ вы не сядете?- Княгиня немного привстала и придвинула къ себѣ стулъ.

   Ободренный Громск³й сѣлъ на кончикъ этого стула.

   - Я думала,- продолжала княгиня,- что человѣку, такъ углубленному въ занят³я, какъ вы, не достанетъ времени на пустые визиты, выдуманные нами отъ бездѣлья. Я очень хорошо знаю,- замѣтила она съ улыбкою,- какое различ³е, как³я границы между поэтомъ и свѣтскимъ человѣкомъ.

   - Развѣ вы принимасте меня за поэта? - осмѣлился возразить Громск³й.

   Она взяла со столика, стоявшаго возлѣ нея, какой-то печатный листъ, развернула его и, указывая своимъ пальчикомъ на средину листа...

   - Кажется, это ваше имя? - произнесла она.

   Этотъ листъ - былъ однимъ изъ послѣднихъ NoNo "Литературной Газеты", которую издавалъ покойный Дельвигъ. Громск³й вспыхнулъ огнемъ: на этомъ листкѣ точно было напечатано его имя, въ этомъ листкѣ было точно помѣщено его стихотворен³е.

   - Видите ли вы, что я иногда читаю и русск³я книги,- молвила она съ той же улыбкой.

   - ²²оэз³я - мой отдыхъ отъ другихъ занят³й, княгиня...

   - О, это самый утѣшительный отдыхъ! Самыя отрадныя минуты,- перебила она...- А вы меня познакомите съ вашими сочинен³ями, не правда ли; вы будете такъ добры?..

   - Я не думаю, чтобы мои легк³е опыты заслуживали ваше вниман³е, княгиня. Вы избалованы гармон³ей европейскихъ писателей...

   Видно было, что Громск³и оживалъ подъ благотворнымъ ея вниман³емъ, и хотя рѣчь его еще не переставала вытягиваться принужденностью, однако онъ начиналъ говорить не запинаясь, а это было уже довольно на первый разъ!

   - Развѣ у васъ нѣтъ желан³я заохотить меня къ русскому чтен³ю? Я, не шутя, хочу знать литературу моей родины... Можетъ быть вы слишкомъ нетерпѣливы? Можетъ быть вы не возьмете на себя труда быть моимъ учителемъ? Право, я буду прилежною ученицей.

   Можно ли передать, что было тогда съ сердцемъ молодого человѣка?

   Онъ былъ такъ счастливъ, такъ полонъ, такъ упоенъ нѣгою ея взоровъ!

   Его очи таяли отъ ея обаян³я, выражались душою, сверкали страстью.

   Не завидоватъ ему въ эту минуту было свыше силх человѣческихъ!

   Съ этого дня Викторъ чаще и чаще посѣщалъ княгиню. Княгиня сильнѣй и сильнѣй чувствовала необходимость видѣть Виктора. Она стала рѣже появлятъся въ гостиныхъ. Между тѣмъ графъ Вѣрск³й ничего не зналъ объ успѣхахъ своего неуклюжаго панс³онскаго товарища.- Въ это время появилась въ петербургскихъ обществахъ баронесса Р**- и онъ, предводителемъ толпы обожателей, преклонялся предь новымъ свѣтиломъ!

   Въ послѣднихъ числахъ мая мѣсяца княгиня переѣхала на свою каменноостровскую дачу.

   Любовались ли вы островами - этою лѣтнею жизнью петербургскихъ жителей? Всходили ли вы въ часъ утра на Каменноостровск³и мостъ, въ тотъ часъ утра, когда просыпающаяся природа еще не возмущена шумомъ и громомъ людской суеты? Когда она еще не стряхнула съ своего личика капли алмазной росы? Когда она еще не успѣла запылиться прахомъ, взвѣваемымъ гордостью людскою? Когда она еще не успѣла затускнѣть отъ тлетворнаго дыхан³я людей?

   Ничто не шелохнется. Солнце встаетъ, разрѣзая лучами своими вуаль, сотканный туманами... Природа-красавица трепещетъ пробужден³емъ и улыбается свѣтлою улыбкой солнца... Туманъ разрѣдился... Яхонтъ небесъ подернулся позолотою - и солнце, ослѣпивъ блескомъ, кокетничаетъ и смотрится въ зеркало Невки. Взойдите на правую стороыу моста отъ дороги. Опаловыя струи Невки омываютъ изумрудный берегъ дворца и тѣнистый лѣсокъ дачи княгини Лопухиной, расходятся въ обѣ стороны и исчезаютъ вдали. Прямо противъ васъ, между кудрями лѣса, возвышается каменный двухъэтажный домъ съ свѣтло-зеленымъ куполомъ; далѣе по всему противоположному берегу пестрѣютъ легк³е домики въ густой зелеии. Обернитесь налѣво: по обѣимъ сторонамъ берега дача за дачей еще живописнѣй играютъ разноцвѣтностью красокъ, и все на той же зелени, любимой краскѣ природы... Правда, не ищите здѣсь никакой торжественности, никакой величавости: это прекрасный ландшафтъ, не болѣе! Сама природа, будто примѣняясь къ мѣстности, дѣлается здѣсь немного изысканною, немного кокеткой, зато эта кокетка обворожительна ночью. Взгляните - луна, закраснѣвшись, будто дѣвственница, пойманная впервые наединѣ съ милымъ, будто разгорѣвшись отъ страсти, робко выглядываетъ изъ чащи деревъ и, успокоенная безмолв³емъ, тишью земной, блѣднѣе выступаетъ, будто пава, по звѣздистому паркету... Она не увѣрена въ самой себѣ, она робка - но ея поступь по гигантскому помосту небесъ и страстна, и соблазиительна! Какъ мило освѣщаетъ она тѣнистую аллсю Строгановскаго сада, какъ задумчиво глядится въ Елагинск³й паркъ, какъ серебритъ окна дачъ и какъ манитъ мечтательницу изъ душной комнаты погулять и повздыхать съ нею вмѣстѣ на раздольѣ... Шалунья, она то окунется въ водахъ Невки, то, завернувшись въ прозрачную мантилью облака, кажется, хочетъ играть въ жмурки, то переливомъ обманчивыхъ лучей свѣта строитъ так³е фантастическ³е чертоги тамъ, вдали, за моремъ...

   Небольшая двухъэтажная дача княгини, расположенная съ тонкимъ и разборчивымъ вкусомъ образованной женщины, лежала налѣво отъ Каменноостровскаго моста, по дорогѣ, ведущей къ лѣтнему театру. Эта дача вверху обведена была кругомъ стеклянною галлереею, уставленною цвѣтами, которые совершенно закрывали ея стѣны и только давали мѣсто однимъ диванамъ, расположеннымъ перерывисто вдоль стѣны. Половина галлереи, выходившей въ садъ, отдѣлена была ширмами изъ разноцвѣтныхъ стеколъ, такъ что составляла совершенно особую прелестную комнату. Она украшалась обыкновенно, будто на заглядѣнье, отборными цвѣтами, была окружена эластическими диванами и устилалась превосходнымъ ковромъ, который былъ выписанъ мужемъ княгини въ подарокъ ей изъ чуяжихъ краевъ. Эта комната, освѣщенная лунною лампою, была невообразимо упоительна!

   Вы сказали бы, взглянувъ на нее, что то святилище любви, созданное искусною рукою художника. Круглая, отвѣсная, витая лѣстница краснаго дерева, спускавшаяся незамѣтно изъ этой комнаты внизъ, была такъ легка, что казалась нечаянно наброшенною...

   Здѣсь чаще всего сиживала княгиня, задумчивая, съ тяжелымъ укорительнымъ вздохомъ о прошедшемъ, съ яркою поэтическою мечтою о будущемъ!.. Иногда слезы, слезы очень походивш³я на раскаян³е, туманили ея свѣтлыя очи; иногда грудь ея облегчалась долгимъ вздохомъ, иногда ея нѣжная, бѣлая какъ мраморъ ручка поддерживала отяжелѣвшую голову. Правда, так³я минуты бывали рѣдки, потому что она рѣдко была одинока, но тѣмъ не менѣе онѣ показывали страдательное, болѣзненное состоян³е души ея. Совсѣмъ не такова была она, сидя возлѣ Громскаго, который уже безъ всякой смуты любовался ею и говорилъ съ нею безъ принужденности. Молодой человѣкъ дышалъ воздухомъ будущей жизни; съ нѣкотораго времени онъ замѣчалъ въ очахъ княгини. устремленныхъ на него, пламя... Но онъ несмѣлъ назвать это пламя - любовью; съ нѣкотораго времени въ очахъ ея прорывалась недвусмысленность страсти, но мысль - быть любимымъ этою женщиною, казалась ему; слишкомъ дерзкою. Онъ не былъ избалованъ счастьемъ! И хотя Викторъ уже свыкся съ ея присутетв³емъ, но ни одинъ взглядъ его, устремленный на нее съ невольно вырывавшеюся любовью, не былъ возмущенъ волнен³емъ жаждущей страсти... Нѣтъ!- душа его въ эти минуты растоплялась молитвою.

   Да! Викторъ былъ очень неопытенъ! Она для него порой забывала музыкальные вечера, опаздывала на балы, рѣже выѣзжала въ театръ: его присутств³е у нея никогда и ни кѣмъ не было возмущаемо!.. Боже мой! Да при такихъ признакахъ другой, на его мѣстѣ, выстроилъ бы тысячи воздушныхъ замковъ на своемъ сердцѣ.

   Часто Громск³й просиживалъ цѣлые вечера съ нею, читая ей Шиллера; въ немъ онъ хотѣлъ передать ей себя... и она вполнѣ понимала его! Часто, вдругъ прерывая чтен³е, онъ проникалъ ее своимъ взглядомъ, будто выспрашивая у нея отвѣта на мысль свою, часто она была такъ близка къ нему, что онъ ощущалъ вѣян³е ея дыхан³я на щекахъ своихъ. Часто при чтен³и вылеталъ изъ груди ея вздохъ, а изъ очей выкатывалась слеза, и въ немъ колыхалось желан³е коснуться устами этой слезы и выпить ее... Эти вечера были несравненны!

   Время шло быстро. Уже августъ былъ въ послѣднихъ числахъ. Однажды вечеромъ, послѣ долгаго разговора, въ которомъ Громск³й изливалъ свою восторженную душу, свой твердо образованный умъ, онъ и она сидѣли задумавшись. Послѣ минуты молчан³я юноша вынулъ изъ кармана исписанный листокъ бумаги и началъ читать княгинѣ стихи... Въ этихъ стихахъ выражалось мучительное пламя любви, сердце глубоко раздраженное... Поэз³я радужными отливами сверкала въ нихъ, музыкальность заворожала слухъ... Княгиня поняла, кѣмъ и для кого они написаны. Когда онъ кончилъ, она положила свою руку въ его руку и устремила на него проницательный бзглядъ. Сердце ея тонуло въ нѣгѣ, было упоено восторгомъ; темныя кудри ея, развившись, упадали на лицо; грудь, стѣсненная полнотою дыхан³я, гордо вздымалась. Онъ крѣпко сжалъ ея руку и благоговѣйно поцѣловалъ ее... Это было первое прикосновен³е его къ женщинѣ! Княгиня вздрогнула: ее проникалъ сладостный трепетъ... Въ первый разъ въ жизни она испытывала такое божественное чувство!.. Когда звонъ часовъ напомнилъ имъ время разлуки, она произнесла: До завтра, Викторъ! - Она впервые назвала его Викторомъ...

   Тогда онъ почувствовалъ, что онъ владѣетъ одною изъ тѣхъ минутъ, которыя рѣдко даются человѣку въ земномъ быту! Тогда онъ тихо повѣрялъ самому себѣ святую и страшную тайну; да, точно, она любитъ меня!

   Не правда ли, любовь непорочнаго юноши не походитъ на любовь свѣтскаго человѣка?

   Когда Громск³й вышелъ, княгиня упала на диванъ -и залилась слезами...

   - Боже мой!-лепетала она сквозь слезы,- я недостойна сго. Онъ свѣтелъ, какъ младенецъ, я темна, какъ грѣшница. Я уже разъ измѣнила клятвѣ, клятвѣ, которую давала я Богу! Я безумно разорвала обязанности супруги - и для кого? для кого?..- Княгиня въ ужасѣ вскочила съ дивана; она трепетала, какъ въ лихорадкѣ; она подбѣжала къ небольшому столику, со скоростью выдвинула ящикъ, выхватила изъ ящика связку писемъ, перевязанную розовою ленточкой, и съ дикою радостью бросила ихъ въ огонь топившагося камина. Съ жадностью слѣдила она испепеливш³еся листки - и сердцу ея становилось легче и легче.

   На другой день, когда Громск³й явился въ опредѣленный часъ, онъ засталъ княгиню за флигелемъ. Она пѣла Цвѣтокъ Пушкина. Юноша, безмолвенъ, бездыханенъ, остановился въ дверяхъ, поражеиный ея восхитительными звуками; онъ таялъ и млѣлъ... Когда она кончила, онъ неслышно подошелъ къ ней... Она почувствовала его присутств³е и вздрогнула... - Ахъ, это ты, Викторъ! - вскрикнула она съ довольною улыбкою...- Это вы,- произнесла она, одумавшись.- А вы притаились, вы подслушивали меня?..

   - Я не былъ здѣсь, я не былъ на землѣ, княгиня!..

   - Это поэтическая фраза!- замѣтила она.

   - Это языкъ души,- возразилъ онъ...

   Она задумалась - и, будто увлеченная вдохновен³емъ. снова начала пѣть... Онъ сѣлъ возлѣ нея...

   Коротки часы жизни, но какъ не отдать и ихъ за так³я минуты!

   Упоительно слышать гармоническое пѣн³е женщнны, но внимать голосу той, которую любишь,- это значитъ уноситься отъ земли выше и выше, чувствовать расширен³е души!

   О, какъ плѣнителенъ былъ юноша въ эту минуту, какъ говорилъ онъ безъ словъ, какъ роскошно жилъ безъ жизни!

   Она смолкла... Настало продолжительное молчан³е... Тихо было въ комнатѣ, лишь слышалось прерывистое жаркое дыхан³е двухъ любовниковъ... Уста ихъ слились!

   Это мгновен³е надобно было вычеркнуть изъ книги ихъ жизни. Въ это мгновен³е они не существовали!

   - Я люблю тебя, Викторъ! Жизнь и ты, ты и жизнь! - шептала она замирая.

   - Я не перенесу много счаст³я!- задыхаясь, говорилъ Громск³й.

   Вдругъ княгиня, подавленная какою-то мыслью, отскочила отъ Виктора и подбѣжала къ окну галлереи... Она отворила окно, взоръ ея утонуль во мглѣ, мелк³й дождь кропилъ распаленное страстью лицо ея.

   Минуты черезъ двѣ она возвратилась къ нему...

   - До завтра, до завтра, Викторъ,- произнесла она,- но завтра мы будемъ благоразумнѣе. Ты еще не читалъ мнѣ Шиллерова "Донъ-Карлоса".

  

  

  

   Мы не беремся передать всѣхъ догадокъ, предположен³й, сплетней, которыя кружились въ обществахъ насчетъ княгини. Сплетни начались, какъ вамъ извѣстно, съ Адамова семейства, и потомъ постепенно росли и укоренялись подъ благотворнымъ развит³емъ этого почтеннаго семейства въ поколѣн³е, а изъ поколѣн³я въ толпу народа, а изъ толпы народа въ отдѣльныя массы. Сплетни - необходимая принадлежность, если хотите, второй воздухъ, вторая жизнь грязной, закопченой избы крестьянина, свѣтлой и опрятной комнаты чиновника и раззолоченныхъ палатъ аристократа... съ тою только разницею, что въ избѣ крестьянина сплошь обыкновенно одѣваются въ сарафаны, въ комнатѣ чиновника являются въ ситцевыхъ платьяхъ, а въ палатахъ аристократа изволятъ облекаться въ шелкъ и бархатъ... Да и въ самомъ дѣлѣ, согласитесь, можно ли жить безъ сплетней? Жизнь безъ того такъ скучна, такъ однообразна, такъ монотонна: ее необходимо надобно прикрашивать, облекать вымыслами, фантаз³ями. Предмета для этихъ фантаз³й мы должны искать въ вещахъ одушевленныхъ, которыя сподручнѣе, ближе къ намъ. Отъ этого-то наши ближн³е - самый лучш³й предметъ для сплетней, или утонченнѣе, для вымысловъ; къ тому же, вникните: сплетни - поэз³я общества; въ сплетняхъ требуется изобрѣтен³е, творчество, а для изобрѣтен³я - талантъ, а для творчества - ген³й! Большею частью так³е таланты и ген³и проявляются между женщинами.

   Г-жа М*, женщина лѣтъ сорока пяти, находившаяся около десяти лѣтъ въ разъѣздѣ со своимъ мужемъ, принадлежала къ числу ген³евъ по этой части. Въ одно октябрьское утро она сидѣла съ своей пр³ятельницей, двадцатипятилѣтней баронессой Р**, о которой уже мы говорили мимоходомь читателямъ, и разсказывала ей со всѣмъ поэтическимъ энтуз³азмомъ слѣдующую повѣсть:

   - Какъ жаль, что княгиня Гранатская отказалась отъ обществъ въ так³я лѣта, съ такой красотой, съ такимъ образован³емъ! Она была обворожительнымъ украшен³емъ гостиныхъ, какъ теперь ты, мой милый ангелъ!.. Правда, въ ней не было этой легкости, этой грац³озности, которая такъ необходима свѣтской женщинѣ; ея манеры были немножко небрежны... однако, несмотря на то, она еще до сихъ поръ могла бы играть роль, хотя не такъ значительную, какъ прежде. Еще обиднѣе, что мы лишились, и безвозвратно, ея вечеровъ: а эти вечера были очень милы, очень одушевлены. Говорятъ, ея домъ навсегда запертъ для всѣхъ, кромѣ одного: вотъ уже четыре мѣсяца, какъ она никого не принимаетъ; около полугода, какъ едва показывается въ гостиныхъ, и двѣ недѣли, какъ рѣшительно никуда не выѣзжаетъ...

   - Я была раза два у нея, когда она еще жила на своей дачѣ,- перебила баронесса,- и она оба раза принимала меня; это было... кажется, въ концѣ ³юня... Въ августѣ я ее видѣла на музыкальномъ вечерѣ у княгини Л** и на балу у графини З**...

   - Право? - то были ея послѣдн³е выѣзды. Я тебѣ сказала, мой другъ, что ея домъ запертъ для всѣхъ, кромѣ одного... Знаешь ли, кто этотъ одинъ? Человѣкъ никуда не выѣзжающ³й, ни съ кѣмъ незнакомый, какой-то чудакъ, самаго простого происхожден³я, ужасно дурной собою... и къ тому же, говорятъ, поэтъ! А ты знаешь, Адель, какъ эти люди чудовищны въ обществѣ!.. Бѣдный мужъ княгини! Она, кажется, совсѣмъ забыла о его существован³и!.. Къ тому же, какой ужасъ, какое пятно для фамил³и князя: если бы зналъ онъ, что жена его имѣетъ связь съ человѣкомъ низкаго происхожден³я!! другое дѣло, ея прежняя любовь...- Баронесса нахмурила личико.- У насъ, кажется, нравы еще не такъ испорчены: наши дамы не позволяютъ ухаживать за собой людямъ, которые Христа ради поддерживаютъ свое существован³е, этимъ художникамъ, этимъ поэтамъ! Къ тому же, слава Богу, эти ремесленники почти и не показываются въ нашихъ обществахъ... Какъ бы то ни было, княгиня до того рѣшилась компрометировать себя, что отворила дверь своего будуара для этого чудака. Онъ топчетъ ея ковры грязью своихъ сапогъ, онъ, говорятъ, коптитъ ея комнаты табачнымъ дымомъ! Фи! одна мечта о такомъ невѣжествѣ ужасаетъ меня, мнѣ становится дурно. - Г-жа М* понюхала скляночку съ духами, которая стояла передъ нею.- Можно ли низойти до этого? Она проводитъ, запершись съ нимъ, цѣлые вечера... Онъ всегда ходитъ съ кинжаломъ; онъ дикъ, какъ индѣецъ, онъ страшенъ, какъ арабъ - и бѣдная княгиня, натурально, дрожитъ отъ страха, сидя возлѣ него... Послѣ этого ты видишь, милая, почему она не можетъ ни принимать къ себѣ, ни выѣзжать... Я воображаю, какая жестокая сцена будетъ разыгрываться въ ея домѣ по пр³ѣздѣ ея мужа. Мнѣ отъ души жаль добраго князя!

   Въ это время вошедш³й лакеи подалъ г-жѣ М* запечатанную записку. Она прочитала и вся вспыхнула.

   - Какая странность, милая!-продолжала она, отдавая записку баронессѣ.- Какъ ты думаешь, что это? Пригласительная карточка на вечеръ отъ княгини! Непостижимо! И вечеръ назначенъ послѣ завтра! Неужели ея дикарь покажется въ обществѣ?

   - Ты ошибаешься, Аделаида,- произнесла наконецъ баронесса,- онъ вовсе не дикарь! Мнѣ говорилъ объ немъ Александръ; напротивъ, онъ только страшный, неловк³й... Онъ былъ когда-то его панс³онскимъ товарищемъ... и графъ былъ такъ любезенъ, что хотѣлъ доставить случай посмѣяться всѣмъ надъ его неловкостью, представивъ его къ княгинѣ... Александръ увѣрялъ меня, что онъ хорошо знаетъ его характеръ, что онъ тихъ, какъ ягненокъ, и что княгиня вовсе не въ связи съ нимъ. Ей пришла одна изъ самыхъ странныхъ и невстрѣчаемыхъ прихотей: заниматься нѣмецкою литературой; онъ хорошо знаетъ этотъ языкъ - и въ ея домѣ не болѣе, какъ учитель. Впрочемъ, Александръ давно не видалъ его, нарочно же разспрашивать у этого чудака, какую роль играетъ онъ у княгини, вовсе незанимательно для графа!..

   - Съ нѣкотораго времени я этому очень вѣрю,- возразила съ насмѣшливою улыбкою г-жа М*.- И я знаю, что ты имѣешь причины болѣе слушать графа Вѣрскаго, чѣмъ меня!

  

  

   Черезъ день послѣ этого разговора зала княгини Гранатской блистала огнями; въ этой залѣ собрано было все: роскошь, изящество, утонченная свѣтскость, образован³е, острота, умъ, гордость, тщеслав³е, изысканность, любовь, волокитство, юность, дряхлость, красота... и все смѣшивалось, вса сливалось, все кружилось въ глазахъ, оставляя въ памяти недоговоренныя фразы, недоконченныя мысли, недоясненные взгляды. Среди этого хаоса возставало одно существо упоительнѣе всѣхъ, совершеннѣе всѣхъ... То была хозяйка дома. Съ самаго появлен³я своего въ обществахъ никогда и нигдѣ она еще не была такъ поразительна... Казалось, она одушевлена была новою жизнью, доселѣ невѣдомою ей: жизнью души; новымъ чувствомъ, котораго она прежде тщетно искала: чувствомъ высокой любви!.. Взглядъ ея сверкалъ искрами сердца, уста трепетали поцѣлуями, грудь волновалась полнотою сладостпыхъ вздоховъ... Это было видѣн³е, ниспосланное небомъ поэту. Это была мечта художника, мечта Рафаэля, когда душа пробудила его и въ волшебномъ заревѣ указала стоявшую предъ нимъ Мадонну!

   Всѣ съ почтительнымъ удивлен³емъ преклонялись предъ княгинею, всѣ были заворожены ею въ этотъ вечеръ...

   Когда графъ Вѣрск³й, совершенно до того забывш³й ее, вдругъ взглянулъ на нее и потомъ бросилъ испытующ³е глаза на свою баронессу, она показалась ему такою жалкою, такою ничтожною! Онъ едва могъ скрыть свое волнен³е - онъ обернулся въ сторону: прямо противъ него стоялъ статный, ловк³й, заманчивый молодой человѣкъ, одѣтый съ самымъ тонкимъ, заботливымъ вкусомъ... Лицо его обведено было рѣзкими, поэтическими чертами; огненный взоръ его слѣдилъ въ ту минуту княгиню, будто говоря: "Дивитесь, дивитесь, безумные! Вѣдь я вложилъ въ это обворожительное существо душу, я раздулъ въ немъ искру огня! Это мое создан³е!"

   Графъ невольно вздрогнулъ. Молодой человѣкъ былъ его прежн³й товарищъ - Викторъ Громск³й.

   Какая-то неопредѣленная мысль промелькнула въ головѣ графа.

   - Княгиня сегодня очень интересна! -говорила г-жа М* стоявшей возлѣ нея баронессѣ.

   - Да, она не дурна,- блѣднѣя, отвѣчала послѣдняя.- А хочешь ли, Аделаида, я тебѣ покажу ея любовника, этого страшнаго дикаря съ неразлучнымъ кинжаломъ. Вотъ онъ, направо отъ насъ, со сложенными руками...

   Г-жа М* покрылась багровымъ румянцемъ... она вполнѣ поняла ядовитую ирон³ю баронессы.

   - Это онъ?-сказала одна молодая дама стоявшему возлѣ нея камеръ-юнкеру, указывая на Громскаго.

   - Кажется, да.

   - Ah! qu'il est beau, ce jeune homme!-Музыка гремѣла, все прыгало и вертѣлось съ беззаботнымъ самодовольств³емъ...

   Княгиня, проскользнувъ незамѣтно мимо Виктора, устремила на него свой волшебный взглядъ,- взглядъ, который говорилъ ему: это все для тебя, для тебя одного, милый!..

   Когда балъ приближался къ концу, когда утомитольная мазурка была на исходѣ, нетанцовавш³й графъ Вѣрск³й, стоя возлѣ окна, разговаривалъ съ самымъ короткимъ своимъ другомъ, кавалергардскимъ ротмистромъ, Громск³й, незамѣченный ими, очутился нечаянно сзади ихъ въ амбразурѣ окна и сдѣлался невольнымъ слушателемъ разговора.

   - Княгиня восхитительна!- восклицалъ ротмистръ... - Ты счастливецъ, Александръ! Но вмѣстѣ съ этимъ ты и безумецъ: можно ли было промѣнять ее на баронессу, разстаться съ ней! Какая нелѣпая мѣна!.. Она не проститъ тебѣ оскорблен³я, ты потерялъ ее, и навѣчно! Говорятъ, уже твое мѣсто занято: и непостижимо! Какой-то неизвѣстный никому уродъ пользуется ея благосклонностью...

   У Громскаго поднялся дыбомъ волосъ, но не отъ послѣднихъ словъ ротмистра.

   - Вздоръ!- отвѣчалъ съ небрежною задумчивоетью и съ выразительною хвастливостью молодо³³ графъ. - Сущ³й вздоръ! она моя, она не уйдетъ отъ рукъ моихъ! Она была и будетъ моею! Я перешагну черезъ этого глупца - и снова брошусь въ ея объят³я... Я завтра же буду въ ея будуарѣ!

   Громск³й былъ блѣденъ, какъ мертвецъ, етра³ненъ, какъ помѣшанный; губы его синѣли; онъ весь дрожалъ въ лихорадкѣ; кулаки его были стненуты, перчатки разорваны въ сгибѣ пальцевъ, и въ обоихъ кулакахъ онъ держалъ по половинѣ батистоваго платка...

   Когда всѣ разъѣхались, Громск³й неслышно подошелъ къ княгинѣ...

   - До завтра! - произнесъ онъ уб³йственнымъ голосомъ и какъ тѣнь скрылся.

   Она вскрикнула.

   Громск³й сдержалъ обѣщан³е: на другой день, въ 11 часовъ утра, онъ былъ въ ся спальыѣ. Цвѣтъ лица его былъ такъ же страшенъ, какъ наканунѣ, въ ту минуту, когда онъ выслушивалъ роковыя слова,- будто жизнь его съ той минуты замерла въ немъ. Только глаза юноши сверкали молн³ей страсти, только походка была порывиста... Онъ засталь княгиню, противъ обыкновен³я, въ этотъ часъ уже совершенно одѣтою. Видно было по изнеможен³ю лица ея и по истомѣ во всѣхъ движен³яхъ, что она во всю ночь не смыкала глазъ. Онъ ходилъ по комнатѣ; она съ замиран³емъ сердца слѣдила шаги его.

   Онъ остановился противъ нея.

   - Знаете ли, княгння,- произнесъ онъ ледянымъ голосомъ,- я теперь только понимаю, что такое жизнь... Одна минута, только одна минута - и человѣкъ, слѣпецъ, стоитъ озаренный страшнымъ пламенемъ, пламенемъ, которое ниспосылаетъ ему само небо. Часто среди благодатной тиши лазореваго неба набѣгаютъ черныя тучи, спускаются ниже и ниже, захватываютъ дыхан³е - и молн³я, блеснувъ, распахнетъ гнѣвный свѣтъ свой по неизмѣримому пологу. Не правда ли, такая картина и неожиданна, и чудесна... Бури очищаютъ воздухъ, бури благодѣтельны, княгиня!..

   Она молча, съ темнымъ предчувств³емъ чего-то, смотрѣла на Виктора.

   Онъ опять сталъ ходить поперекъ комнаты...

   Былъ тяжелый промежутокъ молчан³я.

   Онъ сѣлъ возлѣ нея.

   - Княгиня! дѣло о жизни или смерти двухъ человѣкъ. Ихъ приговоръ въ устахъ вашихъ. Вчера вечеромъ случай открылъ мнѣ многое. Я хочу стрѣляться...

   - Что это значитъ, Викторъ? - произнесла она дрожащимъ голосомъ.

   - Вы не понимаете, а прежде вы такъ хорошо понимали меня! Что жъ вы не спрашиваете, съ кѣмъ я хочу стрѣляться?..

   - Викторъ! Викторъ! - лепетала она умоляющпмъ голосомъ.

   - Я долженъ вступиться за честь женщнны, за честь той женщины (и онъ сжалъ ея руку), которая для меня дороже жизни. Ее клевещетъ...

   Холодный потъ крупными каплями выступилъ на спинѣ княгини.

   Онъ наклонился къ ея уху и произнесъ что-то. Она простонала.

   - Не бойтесь, княгиня, вы будете отмщены. Мщен³е со мной, я ношу его на груди моей...- Онъ вынулъ изъ кармана заряженный пистолетъ и брякнулъ роковою сталью о столъ.

   - Дайте мнѣ напиться его кровью... Я хорошо умѣю стрѣлять въ цѣль. О, рука не измѣнитъ мнѣ, наводя на него дуло этого пистолета... Произнесите одно слово, благословите меня въ послѣдн³й разъ, можетъ быть, въ послѣдн³й... Кто вѣдаетъ волю Провидѣн³я?.. То будетъ благословен³е отца, благословен³е матери, благословен³е любя