Панаев Иван Иванович - Спальня светской женщины

  

  

  

  

  

  

  

  

   Въ свѣтлый и теплый день апрѣля мѣсяца 183* года, въ началѣ 3-го часа, Невск³й проспектъ суетился толпами пѣшеходцевъ, гремѣлъ скачущиии экипажами и чопорно красовался вывозною мишурностью своего убранства, на которое глядѣло гордое солнце, съ истинно-русскою щедростью разсыпая золото лучей своихъ. Пестрота, переливъ красокъ, произительные крики форейторовъ, карканье разнозчиковъ, стукъ колесъ, хлопанье бичей, громъ барабана и пискъ флсйты, возвѣщавш³е окончан³е развода,- все это съ перваго взгляда очаровывало зрѣн³е и пр³ятно отзывалось въ ушахъ новопр³ѣзжаго провинц³ала, было такъ привычно слуху безсмѣннаго жителя столицы...

   "Пади! пади!" - грозно кричалъ плечистый и длиннобородый кучеръ, ловко управлявш³й парою статныхъ коней, запряженныхъ въ щегольски отдѣланную коляску... "Пади!" повторялъ онъ; но молодой человѣкъ, къ которому относилось это громозвучное пади, будто окаменѣлый, стоялъ посреди улицы. Стремительный бѣгъ коней угрожалъ ему рѣшительной гибелью,- одна минута - и онъ былъ бы раздавленъ, какъ вдругъ кто-то сзади схватилъ его за руку и оттащилъ въ сторону. Онъ обернулся. То былъ адъютантъ съ плутовскимъ взглядомъ, съ ироническою улыбкою и съ блестящимъ аксельбантомъ.

   - Что съ тобои, Громекинъ? тебя, милый, раздавятъ,- сказалъ онъ дружески молодому человѣку, подводя его къ тротуару.- Безпечно мечтать можно только въ своемъ кабинетѣ.

   Тотъ будто очнулся отъ сновидѣн³я, протеръ глаза, взглянулъ на своего избавителя, не произнесъ ни слова, крѣпко сжалъ ему руку и исчезъ въ толпѣ...

   Съ перваго взгляда этотъ молодой человѣкъ не былъ замѣчателенъ. Довольно мѣшковатая одежда его придавала ему странный, даже, если хотите, смѣшной видъ, а шляпа съ широкими полями бросала грубую тѣнь на лицо. Походка его была скора, связана неловкостью и не разсчитана модою. Но если бы вы взглянули на него въ ту минуту, когда онъ, пробѣжавъ до своей скромной квартиры, на углу Итальянской улицы, съ быстротою помѣшаннаго, усталый, кинулся на диванъ, сбросивъ свою шляпу,- о! васъ вѣрно поразили бы благородныя и привлекательныя черты его, несмотря на то, что онѣ выражали какое-то необыкновенное разстроиство и были напряжены усталостью.

   - Это опять она! - произнесъ онъ съ энергическимъ восторгомъ, съ дикою радостью, какъ человѣкъ, долго искавш³й чего-то и наконецъ нашедш³й желанное.

   - Это опять она! - повторялъ онъ - и черные глаза его сверкали ослѣпительнымъ заревомъ страсти, и длинныя кудри темныхъ волосъ его распадались въ завидномъ безпорядкѣ....

   Ему было не болѣе 20-ти лѣтъ!..

   Читатели вѣрно не удивятся, если узнаютъ, что поразило его до такого окаменѣн³я и едва не подвергло безвременной смерти. То была, говоря изобрѣтательнымъ языкомъ свѣтскаго человѣка, очаровательная, какъ поцѣлуй, соблазнительная, какъ грѣхъ, задумчивая, какъ мечта, головка женщины, едва отѣненная легкою блондою шляпки и грац³озно высунувшаяся изъ окна богатой кареты, которую мчала четверня. Головка, которая уже въ трет³й разъ являлась юношѣ, какъ роскошное сновидѣн³е, и которая такъ жестоко вскружила ему голову!..

   Въ мучительномъ и отрадномъ волнен³и провелъ онъ весь этотъ день; а ночь утопалъ въ волнистой, усладительной грезѣ или вздрагивая отъ страшнаго замиран³я сердца... То передъ нимъ разстилался необозримый садъ съ невиданно³о роскошью цвѣтовъ, между коими была всѣхъ привлекательнѣе, всѣхъ душистѣе пышная роза. Онъ хотѣлъ сорвать эту розу, но стебелекъ ея вырывался изъ рукъ его, а роза росла, росла,- и вдругъ сладострастно раскидывалась передъ нимъ чудною незнакомкою, идеаломъ души его... То бурное море плескало у ногъ его съ воплемъ гибели - и изъ своей бездонной челюсти выкидывало трунъ женщины. И эта женщина была все она, она, далекая отъ него, не вѣдавшая объ немъ, но такъ давно знакомая его распалявшемуся воображен³ю! она,- поэтическая греза его фантаз³и, вырывавшейся на свободу. Она,- божество, передъ которымъ, колѣнопреклоненный, онъ залепеталъ первую гармоническую молитву!..

   Но мы оставимъ до времени разложен³е внутренняго быта героя нашей повѣсти и перейдемъ къ наружному, въ нетерпѣн³и короче познакомить съ нимъ нашихъ читателей.

   Викторъ Громск³й почти не зналъ своихъ родителей. Онъ лишился ихъ въ так³е годы, когда не могутъ чувствовать вполнѣ муки этой потери. Порой, какъ сквозь фату сновидѣн³я, мелькалъ передъ нимъ легкой тѣнью образъ его матери, простиравшей къ нему съ любовью руки; порой съ неизъяснимою прелестью рисовались передъ нимъ сцены изъ его дѣтской жизни: старая его няня съ очками на носу, съ платкомъ на головѣ, скрывавшимъ ея сѣдые волосы, съ чулкомъ въ рукахъ, съ чудною сказкою въ устахъ, прерываемой брюзгливымъ ворчан³емъ при спускан³и петель; портретъ Кульнева съ длинными страшными усами, украшавш³й обитыя пестрыми обоями стѣны гостиной, вмѣстѣ съ какими-то другими портретами, портретъ, который болѣе всѣхъ впечатлѣлся въ памяти юноши, потому что имъ пугали его дѣтское воображен³е, стараясь предупредить отъ шалостей, и который замѣнялъ ему стращанье трубочистомъ. Но воспоминан³е обо всемъ этомъ безотчетно и прихотливо пробѣгало по струнамъ его сердца, не извлекая полнаго потрясающаго аккорда. Онъ не зналъ даже, что эти наивныя сцены первыхъ беззаботныхъ сознан³й его быт³я разыгрывались въ небольшомъ домикѣ небольшой деревни его матери, въ одномъ изъ уѣздовъ П** губерн³и. Ему передали объ этомъ послѣ. Яркая, благодѣтельная, часто неумолимая память вполнѣ начала освѣщать его только съ пребыван³я въ Петербургѣ. Его привезли туда 9-ти лѣтъ для того, чтобы опредѣлить въ казенное заведен³е учиться, а учиться для того, чтобы, не препинаясь чиномъ титулярнаго совѣтника въ силу Указа, прямо быть произведену въ коллежск³е асессора, безъ рокового экзамена на 40-лѣтнемъ возрастѣ жизни; къ тому же, как³я удивительння привилег³и: прямо чинъ 10-го класса при вступлен³и въ службу!.. Это необъемлемо роскошная мысль для провинц³альнаго чиновника.

   Время отъ складовъ азбуки до окончан³я полнаго курса наукъ по аттестату казалось другимъ вѣчност³ю, ему - мгновен³емъ. Въ 16 лѣтъ, при громѣ музыки, при многочисленномъ собран³и посѣтителей, ему вручили аттестатъ - и распахнули передъ нимъ широкую парадную дверь, за которой манила его свобода и роскошно соблазняла своими объят³ями.

   Панс³онск³я занят³я его были слишкомъ ограничены для полнаго дарован³я. Онъ стремился въ даль, онъ жаждалъ познан³й и, неудовлетворенный, часто наказанный за опрометчивость, пристыженный товарищами, которые называли его выскочкой,- онъ горько плакалъ!..

   Одно изъ укорительныхъ словъ, неразлучно связывавшихся съ его именемъ - было поэтъ. Такъ величали его школьпые товарищи съ насмѣшливой улыбкой, потому что порой заставали молодого человѣка задумавшагося надъ клочкомъ бумаги съ сверкающими очами, съ восторгомъ самозабвен³я въ выразительныхъ чертахъ лица!

   - Что, у кого укралъ? у кого выписалъ?- съ хохотомъ кричали школьники, вырывая у него этотъ клочокъ, который онъ готовъ былъ защищать, какъ свое единственное сокровище.

   Шумъ, громъ, неистовыя забавы дѣтства никогда не запутывали его въ тѣсный кружокъ свой. Отъ этого онъ былъ нелюбимъ большею част³ю своихъ товарищей. - Льстюха!- дразнили его нѣкоторые,- трусъ!- кричали друг³е... - Да онъ фискалъ!- съ таинственностью прибавляли третьи.

   Громск³й не оскорблялся всѣми этими титлами, которыми такъ щедро награждало его безразсудное и беззавѣтное дѣтство. Онъ былъ выше ничтожныхъ и неотразимыхъ мелочей ученическаго быта. Онъ уже тогда начиналъ жить въ другомъ м³рѣ, въ заманчивомъ м³рѣ воображен³я, который онъ населилъ по своей прихоти очаровательными въ поэз³и, несбыточными въ существенности, образами. Съ этими образами онъ любовно сжился - и думалъ всегда роскошно лелѣять ихъ у своего горячаго сердца. На нихъ онъ создалъ впослѣдств³и смѣшное и шаткое, высокое и прекрасное понят³е объ обществѣ!..

   Несмотря на свою любовь къ одинокости и уединен³ю, онъ, съ свойственною благороднымъ душамъ пылкост³ю, жаждалъ дѣлиться чувствами и мыслями съ другимъ существомъ. Чувства и мысли переполняли его и вырывались наружу, будто пѣна кипящей влаги, льющейся чрезъ края бокала.

   Между всѣми товарищами своими онъ давно отличалъ одного,- и этотъ одинъ безъ зова подалъ ему руку, и онъ крѣпко сжалъ ее въ знакъ соглас³я. Они прежде были раздѣлены классами, потомъ соединились въ одномъ и еще лучше поняли другъ друга. Съ той минуты они были неразлучны.

   Графъ Вѣрск³й, надѣленный способностями, гибкимъ умомъ, привлекательною наружностью, грац³озный и ловк³й сыздѣтства, самодовольный знатност³ю своего рода, не упускавш³й изъ виду мелкихъ блестокъ образован³я и умѣвш³й, несмотря на свою молодость, понимать въ другихъ безкорыстное стремлен³е съ познан³ю науки, любивш³й гармон³ю поэтическихъ звуковъ, по противоположностямъ, такъ часто сходящимся въ природѣ, сошелся съ дикаремъ Громскимъ. Онъ подмѣтилъ въ немъ рѣзк³й, хотя и нелюдимый умъ, и провидѣлъ пылкое дарован³е.

   Съ этой минуты всѣ товарищи Громскаго перемѣнили свое насмѣшливое обращен³е съ нимъ, потому что они имѣли высокое понят³е о графѣ, а графъ сдѣлался его открытымь другомъ.

   Тотъ, чье воспитан³е выбѣгало одинокой струей изъ-за четырехъ угловъ домашней комнаты и, упадая, сливалось съ шумящими безчисленными струями истока, стремящагося съ силою вдаль въ безграничное и неисчерпаемое море просвѣщен³я, или, выражаясь проще и вѣрнѣе по-русски, кто высиживалъ въ общественномъ заведен³и время до получен³я привилегироваинаго аттестата, тотъ хорошо знаетъ, что такое школьная дружба и школьное первенство, рѣзко отличающее почему-нибудь одного передъ десятками товарищей.

   Школьная жизнь есть тѣсная рама будущей обширной жизни; литографированный листъ бумаги, въ жалкихъ размѣрахъ силящейся представить огромную картину великаго художника. На этомъ листѣ вы не видите ни бури души, ни молн³и вдохновен³я, ни восторга, который уноситъ художника какъ летучую звѣзду въ объят³я необъемлимаго неба, или, съ гигантскимъ свѣточемъ, низвергаетъ во тьму преисподней; на этомъ листѣ только одинъ абрисъ, только одинъ очеркъ, только одна легкая тѣнь; но, несмотря на это, вы все-таки по немъ будете имѣть слабое, хотя запутанное, и изглаживающее понят³е о чудномъ велич³и картины!

   Школьная жизнь - это клубокъ нравственныхъ силъ человѣка, который со временемъ, по волѣ всемогущей судьбы - или развертываетъ вполнѣ безконечную нить свою, или останавливается на половинѣ, или иногда остается вовсе неразвернутымъ. Страшная игра! Судьба прихотливо и беззавѣтно, съ улыбкой забавы, держитх въ рукѣ этотъ клубокъ - и небрежно бросаетъ его съ большею или меньшею силою!

   Куда же укатывается онъ!

   Бѣдные! мы съ трепетомъ безумнаго ожидан³я, въ нетерпѣн³и юности, хотимъ, чтобы этотъ клубокъ катился вдаль, чтобы онъ развернулся скорѣе, и не заботимся, по какому направлен³ю побѣжитъ онъ. Мы жаждемъ и ищемъ впечатлѣн³й, спѣшимъ мужать и въ раму 20-ти лѣтъ вмѣстить тяготу 40-лѣтней опытности.

   Замѣтьте: съ самыхъ юныхъ и несознательныхъ лѣтъ, начиная играть съ неизмѣримою книгою жизни и перебирая листы ея, мы невольно, если хотите, инстинктивно, останавливаемся на самыхъ заманчивыхъ главахъ этой книги. Слова: дружба, любовь - такъ утѣшительно ластятся около нашего воображен³я, которое съ каждымъ днемъ раскрывается сильнѣй и сильнѣй; такъ манитъ наше любопытство, что мы уже начинаемъ мечтать объ осуществлен³и этихъ словъ. Эти слова дѣлаются для насъ новыми игрушками - и мы съ жаромъ принимаемся обновлять ихъ: мы ищемъ друга, еще не понимая значен³я сего слова и, кажется, находимъ его, создаемъ въ головѣ своей предметъ любви и обожаемъ его. Это забавная игра въ дружбу и любовь!

   Въ школьной жизни вы встрѣтите всего человѣка въ мин³атюрѣ, съ его честолюб³емъ, гордостью, самоотвержен³емъ, эгоизмомъ. Отсюда проявлен³е политической дѣятельности, заключенной въ четырехъ стѣнахъ классной комнаты; сила временщиковъ и низость льстецовъ, парт³и, безпорядки и проч.

   И все это, повторяю, не болѣе, какъ игра въ куклы!

   Вѣрск³й былъ одинъ изъ самыхъ сильныхъ временщиковъ - и его товарищи робко преклонялись предъ нимъ. Онъ былъ мускулистъ, силенъ и вмѣстѣ съ этимъ статенъ и ловокъ. Качества, почти несоединимыя и всего болѣе замѣчательныя въ лѣта развит³й... Сила всегда заставляетъ трепетать безсильныхъ, а тотъ, передъ кѣмъ мы трепещемъ, невольно дѣлается нашимъ идоломъ. Физическая сила - есть единственная аристократ³я панс³онскаго м³ра; другой въ немъ не существуетъ. Товарищи Вѣрскаго никогда не называли его графомъ, всегда силачомъ-Вѣрскимъ.- Дружба его была значительна, и сдѣдств³я такой дружбы благодѣтельны для Громскаго: его перестали дразнить нменемъ поэта; это имя придавали ему по-прежнему, но съ уважен³емъ, стали даже находить въ немъ множество другихъ достоинствъ, которыхъ не хотѣли замѣчать прежде, и съ гордост³ю присвоивать себѣ его рѣзк³я, хотя часто опрометчивыя сужден³я о предметахъ.

   Поэтъ-Громск³й и сплачъ-Вѣрск³й были всегда вмѣстѣ:- и во время отрадныхь гулян³й, и во время мимолетныхъ повторен³й, и въ классахъ на безконечныхъ и монотонныхъ лекц³яхъ профессоровъ. Дружба ихъ не колебалась.

   Оставалось полгода до ихъ выпуска.

   Въ одинъ вечеръ послѣ ужина, въ половинѣ 10-го часа вечера. Громск³й, одинок³й и задумчивый, сидѣлъ въ классѣ. На длинномъ и высокомъ столѣ, окрашенномъ темно-зеленою краскою, стояла въ низкомъ оловянномъ подсвѣчникѣ нагорѣвшая свѣча, едва освѣщая глубокую комнату. Въ послѣднее время дозорные взгляды товарищей начали подмѣчать, что Громск³й какъ бы старался убѣгать своего друга, что онъ чаще прежняго уединялся и становился задумчивѣе.- Тихомолкомъ шли разные толки; вслухъ еще ничего не говорили.

   Дверь скрипнула, Громск³й вздрогнулъ и оглянулся. Передъ нимъ стоялъ молодой графъ.

   - Что съ тобою, Викторъ? - безпечно произнесъ онъ, зѣвая...- Вотъ уже три недѣли, какъ не одинъ я замѣчаю въ тебѣ страшную перемѣну. Ужъ не грядущ³й ли экзамень заставляетъ тебя задумываться? Право, тебѣ нечего бояться тупой ферулы профессора.

   Викторъ горько улыбнулся.

   - Ты слишкомъ мало знаешь меня,- возразилъ онъ,- иначе не вытаскивалъ бы грусти моей изъ такого мутнаго источника... Къ тому же развѣ моя задумчивость диковинка? - развѣ я въ первый разъ бѣгу отъ шума и зажимаю уши отъ пусторѣчья? Мнѣ можно задумываться о будущемъ: передо мной еще лежитъ много труда: обокъ съ трудомъ долженъ я итти въ жизни, чтобы продлить существован³е. Тебѣ извѣстно: я бѣденъ! я не имѣю имени въ свѣтѣ...

   Александръ! я не могу думать ни о жирныхъ обѣдахъ, ни о знаменитыхъ покровителяхъ, ни о блестящихъ друзьяхъ... И, произнеся эги послѣдн³я слова, юноша устремилъ боязливые и проницательные взоры на своего товарища.

   - Вѣрно ты всѣ эти дни вставалъ лѣвой ногой съ постели,- шутя замѣтилъ Вѣрск³й.- Как³я черныя мысли! передъ нами разстилается необозримая зала удовольств³й: роскошь, нѣга, очаровательныя женщины. Мы будемъ дѣлиться всѣмъ, всѣмъ, даже и наслажден³ями. Вѣдь ты мой единственный другъ, Викторъ? Я не измѣнюсь къ тебѣ никогда. Мы такъ же, какъ теперь, будемъ неразлучны. Не правда ли?

   - Мнѣ кажется, ты позабываешь, что не всегда одна кровля будетъ соединять насъ. Какой-нибудь домикъ на Пескахъ, вросш³й въ землю, слишкомъ далеко отъ гранд³озныхъ палатъ Англ³йской набережной... Зыаешь ли, сколько верстъ разстоян³я между ними? Для дружбы необходимо единодуш³е, для единодуш³я - равенство... Раззолоченныя прихоти аристократа не сойдутся съ воздушными фантаз³ями плебея!

   - Между нами нѣтъ никакого разстоян³я, никакого различ³я! - съ примѣтнымъ негодован³емъ воскликнулъ Вѣрск³й... - Въ моихъ понят³яхъ существуютъ однѣ только нравственныя границы между людьми... Я знаю, что умъ и глупость никогда не могутъ сойтись. Разсужден³я въ сторону,- прибавилъ онъ съ улыбкою. - Если бы какой-нибудь фокусникъ изобрѣлъ нравственные вѣсы и мы захотѣли бы узнать, чей мозгъ потянетъ тяжеле,- право, я остался бы въ накладѣ... Кто жъ, какъ не я, долженъ дорожить послѣ этого твоей дружбой?

   - Такъ ты не измѣнишься ко мнѣ, такъ наша школьная дружба не будетъ казаться тебѣ смѣшною?

   - Да избавитъ тебя Аполлонъ отъ такой мысли! Такая мысль недостойна тебя! Ты всегда смотришь на м³ръ изъ окна панс³она въ радужное стеклышко поэз³и, а на меня вздумалъ смотрѣть въ как³я-то закопченыя стекла! Брось ихъ ради Бога! взгляни на меня по0прежнему своими глазами, и я вѣрно не буду тебѣ казаться арабомъ.

   Мы привели здѣсь этотъ разговоръ для того, чтобы точнѣе показать читателямъ отношен³я, которыя связывали Громскаго съ молодымъ графомъ. Наступило время выпуска - и они должны были поневолѣ разстаться: графъ вступилъ въ военную службу; Громск³и нанялъ небольшую комнату въ Итальянской улицѣ. Графъ черезъ полгода произведенъ былъ въ офицеры; Громск³й продолжалъ свое образован³е въ университетѣ. Графъ на лихой четвернѣ разъѣзжалъ по театрамъ и баламъ, кружился въ вихрѣ большого свѣта и кружилъ другимъ головы; Громск³й всяк³й день, несмотря на дождь и грязь, смиренно проходилъ пѣшкомъ опредѣленное пространство отъ Итальянской до Семеновскаго полка. Черезъ три года послѣ выпуска графъ былъ произведенъ въ поручики и назначенъ адъютантомъ къ своему дядѣ барону М**; Громск³й получилъ аттестатъ на зван³е кандидата. Графъ пр³обрѣлъ много опытности, коротко ознакомясь съ свѣтомъ; Громск³й остался съ прежними понят³ями о людяхъ, потому что онъ такъ же, какъ и прежде, былъ далекъ отъ нихъ. Несмотря на все это, въ свободное отъ занят³й время Громск³й бывалъ у графа, графъ изрѣдка посѣщалъ Громскаго и одинаково былъ съ нимъ радушенъ. Но Громск³й въ роскошномъ кабинетѣ графа, окруженный новыми его друзьями - знатною молодежью, чувствовалъ себя лишнимъ, боялся разстроивать его своимъ появлен³емь, но все не переставалъ любить его по-прежнему. Графъ въ тѣсной и голой комнатѣ поэта былъ какъ бы не на своемъ мѣстѣ, казался озабоченнымъ чѣмъ-то, нѣсколько принужденнымъ. Оба избѣгали разговора, который бы могъ напомнить имъ прежнюю ихъ короткость и оправдать Громскаго, котораго предположен³я такъ скоро сбывались.

   Онъ не скучалъ въ своемъ уединен³и, потому что ему некогда было думать о скукѣ. Цѣлые дии просиживалъ онъ, углубленный въ чтен³е... Наука широкимъ и вѣтвистымъ деревомъ раскидывалась надъ его головою, и онъ съ наслажден³емъ рвалъ плоды съ этого дерева. Любимымъ поэтомъ его былъ Шиллеръ; онъ изучалъ пламеннаго, вѣчно юнаго, вѣчно восторженнаго выродка изъ германцевъ... Дѣвственная душа его отрадно разнѣживалась гармон³ей небесныхъ звуковъ. Онъ дивился могущему, всеобъемлющему ген³ю Шекспира и Гёте; онъ укрѣплялся въ борьбѣ съ исполинами нѣмецкой философ³и, заимствуя огъ нихъ стальную крѣпость рѣчи, быстрый лаконическ³й напоръ идей, и все это закаляя пламенемъ своей души, ярко и блистательно вспыхивавшей.- Время летѣло для него незамѣтно, и уже весеннее солнце 183* года рѣзко вонзало лучи свои въ тонк³я и грязныя льдины Невы. Мартъ былъ въ половинѣ. Утромъ 13-го марта Громск³й шелъ по Большои Морской... Вдругъ карета, запряженная четвернею сѣрыхъ рысаковъ, съ шумомъ подкатилась къ подъѣзду дома, къ которому подходилъ онъ. То былъ магазинъ Сихлеръ. Ступеньки кареты хлопнули, показалась очаровательная ножка, затянутая въ черный атласный башмачокъ, потомъ маленькая свѣтло-зеленая шляпка съ развѣвающеюся блондою, подъ шляпкой темная тесьма каштановыхъ волосъ и личико, будто сейчасъ снятое съ картины Рафаэля... Мигъ... Плѣнительная дама вспорхнула на лѣстницу и уже была въ магазинѣ... Громск³й, окаменѣлый, стоялъ у подъѣзда съ помутившимися глазами. Это было чудное, соблазнительное явлен³е для затворника. Его идеалы: Теклы, Мар³и, Маргариты, Дездемоны, вдругъ затѣснились въ головѣ его, путались, смѣшивались и уничтожались - предъ этимъ живымъ существомъ, предъ этою грац³озною, едва мелькнувшею незнакомкою, образъ которой неизгладимо съ перваго мгновен³я врѣзался въ растопившееся сердце юноши. Минута любви прозвучала на часахъ его жизни.

   Надобно имѣть 20 лѣтъ, душу, стремящуюся ко всему высокому. сердце, несознаемо жаждущее любви, воображен³е, освященное величественнымъ заревомъ поэз³и, чтобы понять такую неуловимую вспышку. Не помню, кто-то сказалъ, что сердце юноши - пороховой ящикъ, и довольно одной пролетной искры, чтобы видѣть разрушающ³й взрывъ. Съ этого дня жизнь его совершенно измѣнилась: онъ большую часть своего времени сталъ проводить внѣ дома. Онъ взадъ и впередъ прохаживался по широкимъ улпцамъ Петербурга, съ одною надеждою, съ одною цѣл³ю встрѣтить незнакомку. и надежда его сбылась только одинъ разъ въ длинный промежутокъ 2-хъ недѣль.

   Наступилъ апрѣль мѣеяцъ. Громск³й не переставалъ быть на дозорѣ, и читатели въ началѣ сей повѣети видѣли его среди улпцы безумно слѣдящаго прогремѣвшую карету и подвергавшагося опасности быть раздавленнымъ... То была его третья встрѣча съ прелестною дамою. Адъютантъ, отведш³й его отъ опасности, былъ графъ Вѣрск³й.

   Черезъ нѣсколько дней послѣ этого Громск³й сидѣлъ въ своей комнатѣ, передъ нимъ на небольшомъ столѣ лежала развернутая книга. Онъ машинально перебиралъ страницы. Въ душѣ его кипѣла буря, страшная буря любви. Смута чувствъ, мыслей, фантаз³й въ эту минуту была въ немъ неизслѣдима. Образъ ея хотѣлъ вытѣснить изъ него и чувства, и мысли, и фантаз³ю! Онъ извѣдывалъ неотразимую необходимость видѣть ее каждую минуту, топить свои взоры въ ея бирюзовыхъ очахъ. Она казалась ему ненаглядною, божественною. Ни одна грѣшная мечта не проскользала въ его лучезарной идеѣ объ ней; ни одно смѣлое желан³е не дерзало прикоснутъся къ нему... Она была для него и чиста, и недоступна въ существенности. Онъ даже не смѣлъ думать, что провидѣн³е когда-нибудь доставитъ ему отраду слушать ея привѣтныя рѣчи, упиваться ея музыкальнымъ голосомъ, быть наединѣ съ нею. Эта мысль поглотила бы его своею необъятност³ю. Онъ только хотѣлъ, незамѣченный, любоваться ею издалека, какъ заключенный грѣшникъ любуется безпредѣльною свободою лазореваго неба, безъ надежды быть когда-нибудь его избраннымъ.

   Къ тому же - судьба, попросившая ее качаться на эластическихъ подушкахъ богатой кареты, заставила его растаптывать грязь тротуаровъ калошами. Между ними была страшная бездна, брошенная безжалостно людскимъ тщеслав³емъ, эгоизмомъ и прихотью.

   Кто живалъ и бывалъ въ Петербургѣ, тотъ знаетъ, какъ безчисленно раздѣлено его общество; знаетъ, какъ переходъ отъ одного къ другому невозможенъ. Первое впечатлѣн³е, которое производитъ Петербургъ на новопр³ѣзжаго - это очарован³е... Его великолѣпные дворцы; его широк³я и прямыя улицы, обстроенныя высокими и гладкими домами; его тротуары и гранитныя набережныя; Нева, весело обхватывающая его станъ голубою лентою; его Петръ, взлетѣвш³й вихремъ на обрывокъ скалы и въ нетерпѣн³и осадивш³й коня, чтобы обозрѣть орлинымъ окомъ свое создан³е, кажется, смиряющ³й ман³емъ руки бурю стих³й - все и все поражаетъ васъ съ перваго взгляда. И хотя стоитъ обглядѣться и обсидѣться въ гранитномъ городѣ, чтобы волшебство исчезло, однако васъ долго будетъ увлекать его шумъ, его неумолкаемое движен³е, его просторныя гульбища, его парадные балы... одного только тщетно будете искать вы - самобытности.

   Средн³я общества Петербурга, странно развѣтвивш³яся, монотонны, изысканны. Изящная сгорона удовольств³й чужда имъ: группы дамъ и мужчинъ раздѣлеыы волшебною чертою, очерчены заколдованнымъ кругомъ, сходятся только для танцевъ и потомъ снова расходятся, говорятъ заученныя французск³я фразы, смѣшанныя съ русскими, и, проговоривъ чиино, смолкаютъ.

   Аристократическ³я гостиныя, разсѣянныя по всему городу, не имѣющ³я своего особеннаго центра, какъ предмѣст³я Saint-Germain въ Парижѣ, но старающ³яся сближаться между собою по набережнымъ, по Морской и по Милл³оннымъ, заключаютъ снимокъ парижской изящности... Однако самый вѣрный, самый подробный снимокъ никогда не можетъ достичь красоты оригинала. Это акс³ома, утвержденная на пьедесталѣ вѣковъ!.. Въ этихъ гостиныхъ вы, разумѣется, встрѣтите роскошь, ослѣпляющую глаза, утонченность, свѣтящуюся блестками образован³я, свободное соединен³е обоихъ половъ, отборныя французск³я фразы и невынужденную французскую рѣчь; но и здѣсь, къ несчаст³ю, господствуетъ духъ напыщенности, отъ котораго сжимается красота и образован³е будто листъ травы не тронь меня! - Какъ бы то ни было, аристократическ³я гостиныя вездѣ и всюду суть дивныя раковины, заключающ³я въ себѣ многоцѣнныя жемчужины!..

   Жаль, что онѣ въ Петербургѣ вовсе лишены самобытности и рѣдко доступны для безс³ятельныхъ именъ, хоть будь эти имена съ ногъ до головы позолочены червоннымъ золотомъ просвѣщен³я.

   Громск³й зналъ это, и безнадежность когда-нибудь наслаждаться образомъ его чудной незнакомки сильнѣй и сильнѣй подтачивала его сердце... Онъ только догадывался, что она должна принадлежать къ аристократическому кругу; все изобличало въ ней утонченность высшаго тона: и ловкость, и легкость, и изящность наряда. Экипажъ ея блестѣлъ мастерскою отдѣлкою, и два лакея, огромнаго роста, были облачены въ красную ливрею, отороченную золотымъ газомъ съ гербами. Все это Громск³й успѣлъ замѣтить въ три мимолетныя съ нею встрѣчи: глазъ юноши всегда быстръ и объемлющъ... Одну только догадку онъ упустилъ изъ виду въ первую встръчу: - спроситъ у лакея: "чья карета?"; отвѣтъ на этотъ вопросъ открылъ бы ему ея имя. Но въ ту минуту Громскому было не до того; онъ не могъ разсуждать, онъ не могъ бросать небрежно равнодушные вопросы проходящаго фата, который подмѣтилъ въ стеклышко своего лорнета хорошенькую женщину. Громск³й былъ весь чувство и зрѣн³е.

   Почти черезъ мѣсяцъ послѣ первой встрѣчи, какъ мы сказали уже, онъ сидѣлъ задумчиво въ своей комнатѣ, машинально перебиралъ листы Гётева "Вертера"... вдругъ, съ силой ударивъ по столу сжатымъ кулакомъ, будто проникнутый искрою счастливой мысли, онъ соскочилъ со стула и быстрыми шагами прошелся по комнатѣ...

   "Эта мысль ускользала отъ меня цѣлый мѣсяцъ!" - произнесъ онъ почти вслухъ. - "Да! Вѣрск³й долженъ вспомнить нашу старую дружбу. Онъ знаетъ ее, онъ мнѣ доставитъ случай видѣть ее!.."

  

  

  

   Въ 183* году въ Петербургѣ существовало только два театра. Одинъ, взгроможденный на огромной площади въ Коломнѣ возлѣ Коммиссар³ата и такъ немилосердно удаленный отъ средины города. Этотъ театръ, нынѣ вовсе почти покинутый, назывался и называется до сей минуты Большимъ... Онъ посвящался зрѣлищамъ русскимъ и почти исключительно красовался неугомонною вереницею произведен³й князя А. А. Шаховского, который въ послѣднее время такъ мило и удачно окунулся въ нац³ональность. Другой въ глубинѣ обширнаго двора между Аничкинымъ дворцомъ и Императорскою библ³отекою, немного лѣвѣе того мѣста, гдѣ стоитъ теперь Александринск³й театръ. Предмѣстникъ его былъ весьма незавидной наружности, и потому, для прилич³я, скрытъ былъ полукаменнымъ, полудеревяннымъ заборомъ, который тянулся по Невскому проспекту вровень съ бесѣдкою дворцоваго сада и библ³отекою. Онъ назывался Малымъ и былъ три раза въ недѣлю посѣщаемъ аристократическою публикою, которая пр³ѣзжала туда для препровожден³я времени, посмотрѣть на игру французской труппы.

   Теперь, вмѣсто скромнаго двора, гордо раскидывается Александринская площадь съ обширнымъ палисадникомъ; вмѣсто уничтоженнаго Малаго театра свѣтится новый небольшой театръ на Михайловской площади, устроенный Брюловымъ просто и изящно.

   Вся эта метаморфоза совершилась незамѣтно передъ нашими глазами.

   Но кто не помнитъ скромности и домашней уютности Малаго театра? Кто не жалѣлъ объ немъ, когда узнали, что онъ рѣшительно предназначается въ ломку?

   2-го апрѣля, въ семь часовъ вечера, въ послѣдн³й годъ его существован³я, экипажъ за экипажемъ останавливался у его незатѣйливаго подъѣзда, ножка за ножкой пролетомъ скользила по его сѣнямъ, дверь за дверью открывалась въ ложахъ 1-го яруса. Занавѣсъ еще не подымался, музыканты строили инструменты...

   Въ 4-мъ ряду креселъ стояли два молодые человѣка почти одинаковыхъ лѣтъ: одинъ статск³й, другой военный. Темные волосы, небрежно завитые природой, упадали на большой и открытый лобъ статскаго; лицо его, нѣсколько продолговатое, еще сохраняло рѣдк³й и плѣнительный цвѣтъ нетраченной жизни: оно то вспыхивало яркимъ румянцемъ, то пскрывалось рѣзкою блѣдностью. Черные глаза его сверкали, какъ тонк³е лучи звѣздъ въ морозную ночь. Они то съ волнен³емъ устремлялись на незаняту³о ложу въ 1-мъ ярусѣ, возлѣ царской, то вопросительно обращались къ военному. Военный былъ адъютантъ, стройный и тонк³й, блѣдный до изнеможен³я, съ тонкими заманчивыми глазами, съ беззаботнымъ видомъ свѣтскаго человѣка.

   Музыка загремѣла. Черезъ нѣсколько минутъ дверь ложи, на которую такъ постоянно и пристально глядѣлъ статск³й, стукнула и медленно отворилась. Сердце его билось съ невыразимою силою. Въ ложу вошли двѣ дамы: одна лѣтъ 45-ти, одѣтая съ кокетствомъ 20-лѣтней женщины, другая... другая вполнѣ развернувшая блистательность красоты своей, съ бирюзовыми очами, подернутыми поволокою, съ темно-каштановыми прядями шелковистыхъ волосъ, которые прятались подъ небольшимъ беретомъ чернаго бархата. Большая бѣлая роза, приколотая съ лѣвой стороны берета, страстно качалась на стебелькѣ своемъ - будто хотѣла дотронуться до розовой щечки красавицы. Она съ неуловимою ловкостью сѣла въ кресла своей ложи и съ невообразимо-упоителы³ои улыбкой небрежно кивнула головкой кланявшемуся ей адъютанту.

   - Это она! она! - произнесъ статск³й, не стараясь скрытъ своего восторга, дергая адъютанта за его матовый аксельбантъ и не сводя съ нея глазъ.

   - По твоему восторженному описан³ю я тотчасъ узналъ ее. Я не ошибся въ твоемъ вкусѣ. Княгиня Гранатская блещетъ въ кругу петербургскихъ красавицъ, будто луна въ толпѣ звѣздъ, по выражен³ю поэта!.. Послѣ театра ты у меня - и мы на раздольѣ поговоримъ объ ней...

   - Ея мужъ живъ? - произнесъ юноша, съ примѣтно измѣнившимся лицомъ...

   Въ эту минуту занавѣсъ поднялся, и два друга разстались. Громск³й не успѣлъ получить отвѣта.

   Если бы на другой день вы вздумали спросить у нсго, что представляли на сценѣ? Драму, комед³ю, водевиль или балетъ? Въ русскомъ или во французскомъ театрѣ былъ онъ? - Викторъ вѣрно не могъ бы удовлетворить вашего любопытства. Онъ ни разу не взглянулъ на сцену; онъ не думалъ ни о сохранен³и прилич³я, ни о томъ, что нѣкоторые, посматривая на него, коварно улыбались, что друг³я просто смотрѣли на него съ полупрезрительною гримасою, какъ на чудака. Онъ не воображалъ, что на другое утро будетъ продметомъ разговора, игрушкою свѣтскаго пусторѣч³я... И что ему было до свѣта? Его свѣтъ, его рай, его жизнь заключались въ ней одной. Она была передъ его очами - и онъ ничего не видалъ, кромѣ ея... Онъ пилъ ея взоры, онъ слѣдилъ ея движен³я, онъ хотѣлъ уловить въ измѣнен³яхъ лица ея душу. Но она вся казалась ему душою.

   Пылающ³я очи юноши, небрежныя волны его кудрей, дикое вдохновен³е, осѣнявшее чело его, неизысканная, можетъ быть, слишкомъ простая одежда - все заставило княгиню обратить на него небольшое вниман³е... Она навела на него лорнетъ... Съ перваго взгляда онъ показался ей чрезвычайно страннымъ. Эта странность задѣла ея любопытство, а говорятъ, будто бы женщины любятъ все, что выходитъ изъ ряду обыкновеннаго... И княгиня, желая вполнѣ удовлетворить эту слабость,- общую всѣмъ женщинамъ, начиная съ ихъ прабабушки Евы,- начала внимательно разсматривать Громскаго.

   Послѣ такого созерцан³я она задумчиво обратилась въ сторону; она угадала состоян³е души молодого человѣка, и сквозь эту задумчивоеть можно было провидѣть самодовольство женщины, привыкшей побѣждать, потому что страстныя уста ея пошевелились улыбкою.

   При разъѣздѣ, когда она садилась въ карету, ея взоръ нечаянно встрѣтился со взоромъ молодого человѣка. Онъ стоялъ будто окаменѣлый въ толпѣ со сложенными руками, слѣдя шаги ея; она сѣла въ карету... Кони двинулись... И она два раза выглянула изъ окна, чтобы посмотрѣть на него.

   Цѣлый вечеръ она была необыкновенно разсѣянна. - Это передала намъ раздѣвавшая ее горничная.

   Когда послѣ театра Громск³й, по приглашен³ю своего друга, явился къ нему, графъ съ необыкновеннымъ участ³емъ бросился къ нему навстрѣчу.

   - Я тебя искалъ вездѣ послѣ окончанья спектакля,- говорилъ онъ,- обѣгалъ всѣ коридоры и не могъ найти. Мы вмѣстѣ доѣхали бы въ каретѣ...- И, схвативъ его за руку, онъ увлекъ его въ свой кабннетъ.

   Кабинетъ графа красовался умышленно поэтическимъ безпорядкомъ. Вы сказали бы съ перваго взгляда, что это роскошное святилище поэта или заманчивая мастерская художника. Тамъ и сямъ на столахъ съ привлекательною небрежностью были разбросаны новѣйш³я книги, журналы, эстампы; въ углу стояли: станокъ художника, зрительная труба; всѣ стѣны были увѣшаны снимками съ картинъ Рафаэля, Доминикино, Корредж³о, Мюрилло, въ богатыхъ золотыхъ рамахъ; въ амбразурѣ оконъ висѣли портреты великихъ поэтовъ и замѣчательныхъ современниковъ на политическомъ поприщѣ. На доскѣ мраморнаго камина стояли небольш³е бюсты: Петра Великаго, Екатерины, Наполеона, Говарда, Вольтера, Ньютона. Яркое освѣщен³е прихотливо играло на вычурныхъ бездѣлкахъ бронзы. Но, разсмотрѣвъ эту комнату, вы приняли бы ее за выставку вещей, продающихся съ публичнаго торга и соблазнительно разставленныхъ для глазъ покупателей.

   Графъ посадилъ своого друга на широк³й диванъ, который, вѣроятно, созданъ былъ для лежанья, и, придвинувъ къ дивану огромныя кресла, спинка которыхъ упадала назадъ, позвонилъ и разлегся въ нихъ.

   - Чаю и трубокъ! - сказалъ онъ вошедшему человѣку. Чай и трубки были принесены.

   Викторъ отбросилъ свою трубку и устремилъ нетерпѣливыя очи на Вѣрскаго...

   - Не правда ли, Александръ,- произнесъ онъ,- ты сдержишь свое обѣщан³е и разскажешь мнѣ о ней...

   - Ого! Княгиня видно не на шутку защемила твое сердце... Въ самомъ дѣлѣ она чудесная женщина! Она создана быть идеаломъ поэта: ея образованность, ловкость, тонкое познан³е незамѣтныхъ оттѣнковъ свѣтскости, пламенная душа, огненное воображен³е...

   - А ея мужъ? - перебилъ влюбленный.

   - Минута терпѣн³я!.. Я передамъ тебѣ хронологичсски короткую истор³ю этой женщины, короткую потому, что ей только 23 года.

   Громск³й придвинулся къ кресламъ графа, и послѣдн³й началъ разсказъ свой почти въ слѣдующихъ словахъ:.

   "Генералъ адъютантъ Всеславск³й имѣлъ одну дочь. Эту дочь звали - Лид³ей. Говорятъ, малютка была такъ нѣжна и очаровательна, какъ мысль ангела. Ея голубые глазки, ея бѣлокурая головка, разсыпавшаяся локонами, ея поразительная бѣлизна и легк³й розовый оттѣнокъ на щечкахъ - все давало ей право, безъ всякаго ходатайства, быть включенною въ число прелестныхъ малютокъ. Она была неоцѣнимый брилл³антъ. Мать ея, женщина съ необыкновеннымъ умомъ и съ утонченнымъ образован³емъ, любила ее до изступлен³я. Генералъ не могъ на нее наглядѣться... Наступилъ 1812 годъ. Наполеонъ шелъ на Росс³ю. Росс³я приготовляла гостю кровавое пиршество. Незабвенный Барклай очищалъ ему дорогу и заводилъ его въ самое сердце Росс³и. Москва пустѣла, чтобы дать полный раздолъ несмѣтнымъ полчищамъ исполина. Генералу назначенъ былъ важный постъ въ арм³и. Онъ простился съ женою, прижалъ къ сердцу 4-хлѣтнюю Лид³ю и сѣлъ на коня... Лид³я съ каждымъ днемъ становилась милѣе, съ каждымъ днемъ проявляла удивительныя способности, необыкновенную смѣтливость для своихъ лѣтъ... Генералъ, возвративш³йся изъ похода, съ грудью, увѣшанною орденами, ушпиленною звѣздами, съ одной ногой и съ двумя костылями, былъ въ восхищен³и отъ своей дочери... Время шло. Событ³е за событ³емъ совершалось. Уже русск³е успѣли прогуляться въ Парижъ и съ запасомъ французскихъ фразъ воротиться домой. Въ исходѣ 1819 года генералъ скончался. День 5-го мая 1821 года палъ въ океанъ вѣчности - и Бурбоны вздохнули свободно на тронѣ...

   "Въ исходѣ этого мѣсяца Всеславская уѣхала въ чуж³е края, вмѣстѣ съ 14-лѣтнею своею дочерью, которая уже рѣшительно поражала остротою ума, красотою и ловкостью.

   "Четыре года провели онѣ въ Парижѣ: три года Лид³я никуда не выѣзжала, эти три года были посвящены ея образован³ю; на четвертый яркая русская звѣзда блеснула на горизонтѣ парижскихъ обществъ, ослѣпляя взоры самыхъ взыскательныхъ парижанъ. Ея нравственное образован³е было кончено, начиналось образован³е свѣтское. Въ 1825 году онѣ возвратились въ Петербургъ.

   "Въ началѣ зимы 1826-го года гостиныя петербургск³я ознаменовались новымъ явлен³емъ... Въ этихъ гостиныхъ показалась очаровательная, несравнимая дѣвушка. Эта дѣвушка была Лид³я... Ея блестящее образован³е, ея покоряющая красота пеожиданно изумили всѣхъ. Дворъ обратилъ на нея свое благосклонное вниман³е - и на слѣдующу³о зиму она была пожалована во фрейлины. - Въ ту же зиму она лишилась матсри. Въ 1828-мъ году она должна была выйти замужъ за полковника князя Гранатскаго, который присоединилъ къ ея огромному состоян³ю свои милл³оны. Этотъ бракъ не могъ бытъ выборомъ ея сердца: князь ничего не имѣетъ, кромѣ своего имени и золота. Вотъ уже годъ, какъ онъ посланъ съ какими-то поручен³ями на Кавказъ. Время его возврата не опредѣлено. Княгиня покуда дышитъ свободою..."

   При этомъ словѣ и Громск³й, все время слушавш³й разсказъ графа съ напряженнымъ вниман³емъ, вздохнулъ легче и свободнѣе.

   "Молодая княгиня,- продолжалъ графъ,- два года сряду постоянная владычица обществъ самаго высшаго тона, неизмѣнимая законодательница модъ. Она окружена неотразимой толпою обожателей: ея взглядъ - жизнь, ея желан³е - законъ, ея вниман³е - рай.

   "Можетъ быть истор³я княгини не имѣетъ поэтической стороны: это истор³я многихъ свѣтскихъ женщинъ. Поэз³я - сверкаетъ страстью и дышитъ любовью... Но согласись, что такая женщина не можетъ долго существовать безъ любви...

   - Настала ли пора ея любви или нѣтъ?..

   - Во всякомъ случаѣ любовь должна быть тайною,- прибавилъ съ странною улыбкою Вѣрск³й...

   Викторъ Громск³й задумался. Было нѣсколько минутъ молчан³я...

   Графъ выпустилъ изо рта длинную ленту дыма.

   - Хочешь ли, я тебя представлю къ ней? - сказалъ онъ.

   Лицо Виктора подернулось страшною блѣдностью... Сердце его било тревогу. Эта мысль доселѣ была для него такъ недоступна, что онъ оскорбился предложен³емъ своего товарища.

   - Я не знаю, кстати ли твоя шутка? - возразилъ холодно юноша.

   - Что съ тобой, Громск³й? я не думалъ шутить. Я очень серьезно спрашивалъ и спрашиваю тебя: хочешь ли быть съ ней знакомымъ?

   Юноша не могъ ничего отвѣчать, онъ соскочилъ съ дивана и съ непередаваемымъ волнен³емъ чувствъ бросился на грудь графа... Измѣнен³я лица его были неизслѣдимо быстры: въ это мгновен³е оно вдругъ вспыхнуло темнымъ румянцемъ.

   Аристократъ снова улыбнулся; но эта улыбка, казалось, замѣнила въ немъ вздохъ. Онъ подумалъ:- я ужъ не имѣю наслажден³я такъ сильно чувствовать; для меня не будетъ такой минуты!

   - Я завтра же предувѣдомлю о тебѣ княгиню. Ручаюсь, что она приметъ тебя какъ нельзя лучше...

   - Неужели завтра ? - возразилъ Викторъ, котораго волненье едва начинало стихать.

   - Да, но одно услов³е, прежде чѣмъ ты представишься къ ней!- Произнеся это, графъ сжалъ руку товарища въ своей рукѣ.- Ты не знаешь общества, его нелѣпых