Панаев Иван Иванович - Сегодня и завтра

  

  

  

  

  

  

   Какъ-то разъ вечеромъ, въ ³юнѣ или ³юлѣ - не помню, знаю только, что это было въ воскресенье, нѣсколько лѣтъ назадъ тому, у Елагина моста, поодаль отъ толпы, которая окружала музыку, стоялъ молодой человѣкъ, очень недурной собою, въ новомъ сюртукѣ, съ лорнетомъ на золотой тоненькой цѣпочкѣ и съ толстой палкой въ рукѣ. Онъ невнимательно разговаривалъ съ какимъ-то гвардейскимъ пѣхотнымъ офицеромъ и съ большимъ любопытствомъ смотрѣлъ на все его окружающее, на все мелькавшее передъ глазами его; съ большимъ самодовольств³емъ охорашивался, и, казалось, очень былъ доволенъ своимъ новымъ сюртукомъ, лорнетомъ и своею толстой палкой. Видно было, что онъ принадлежалъ еще къ той свѣтлой порѣ жизни, когда не знаешь границъ между мечтой и существенностью, когда не умѣешь отдѣлить поэта отъ человѣка, художника отъ его создан³я; когда каждому пожимаешь руку отъ сердца: когда смотришь на поэта, и не можешь на поэта насмотрѣться, и все ищещь на лицѣ его знака святыни, небеснаго наит³я... Счастливый возрастъ! Молодой человѣкъ старался скрыть свое самодовольств³е, но оно противъ воли вырывалось въ каждомъ его движен³и, выказывалось въ каждомъ взглядѣ. И могъ ли онъ скрыть его? Онъ еще не зналъ, что это равнодуш³е ко всему, что этотъ непереносимый эгоизмъ, что это вѣчное бездуш³е - разочарован³е свѣтскаго фата, которому онъ хотѣлъ подражать, пр³обрѣтается нелегко и нескоро. Въ самомъ дѣлѣ, для того, чтобы пролежать нѣсколько часовъ въ театрѣ спиною къ сценѣ, съ лорнетомъ вставленнымъ въ глазъ, съ лицомъ, на которомъ крупными буквами, какъ на выставкѣ, начертано: мнѣ все надоѣло, о, да для этого сначала надо постигнуть тайну раззолоченныхь залъ, потереться нѣсколько лѣтъ въ расцвѣченныхъ будуарахъ. Вы думаете, что можно изъ подражан³я зѣвать въ то время, когда друг³е плачутъ; говорить развалившись съ какой-нибудь блистательной княгиней о прелестяхъ любви, и въ ту же минуту смотрѣть въ потолокъ; не отвѣчать на вопросъ, который вамъ дѣлаютъ, или отвѣчать совсѣмъ не на то, о чемъ васъ спрашиваютъ - вы думаете, что все это можно изъ подражан³я? Нѣтъ, вы ошибаетесь господа! Я слыхалъ, какъ мальчики въ 19 лѣтъ, впервые появившись въ гостиную, хотѣли корчить разсѣянныхъ, невнимательныхъ, безпечныхъ. Боже мой! какъ, говорятъ, они были карикатурны, смѣшны! они, которые хотѣли слыть умниками, открыто прослыли дураками,- и можетъ быть отъ этого должны были, покраснѣвъ, покинуть гостиныя, гдѣ они мечтали произвесть эффектъ и услышать рукоплескан³я.

   Но молодой человѣкъ, стоявш³й у Елагина моста и разговаривавш³й съ офицеромъ, вовсѣ не подозрѣвалъ, до чего можетъ довести это соблазнительное подражан³е. Впрочемъ, онъ не принадлежалъ къ этимъ 19-тилѣтнимъ юношамъ. Совсѣмъ нѣтъ. Въ его глазахъ было слишкомъ много души и воли, въ его движен³яхъ, несмотря на ихъ неловкость, слишкомъ много благородства.

   Какой прелестный былъ этотъ вечеръ, тих³й, жарк³й, роскошный вечеръ! Сколько было гуляющихъ, разъѣзжающихъ, сколько дамъ въ богатыхъ коляскахъ, которыя остановились у дворцовой караульни слушать музыку, и какъ эти дамы были плѣнительны и сколько около этихъ колясокъ разсыпалось и развѣвалось бѣлыхъ султановъ, и какъ играла музыка, и какъ это все пестрѣло передъ глазами, блестѣло и очаровывало! Мудрено ли, что молодой человѣкъ былъ въ полномъ самозабвен³и, въ полномъ восторгѣ; что онъ не пропускалъ ни одного экипажа четвернею, за которымъ стоялъ огромный егерь съ эполетами и съ султаномъ, или лакей, увѣшанный гербами, такой нарядный и гордый? Мудрено ли, что онъ немножко завидовалъ этимъ офицерамъ съ бѣлыми султанами, которые такъ ловко, такъ безпечно, такъ небрежно, облокотившись на дверцы колясокъ, разговаривали съ этими прелестными, разноцвѣтными дамами? Мудрено ли, что онъ пропускалъ безъ вниман³я людей очень замѣчательныхъ - молодыхъ чиновниковъ въ вицъ-мундирахъ или разноцвѣтныхъ сюртучкахъ съ бѣлыми подбоями, съ затянутыми въ рюмочку тал³ями, съ черными бархатными или плисовыми лампасами на панталонахъ, съ пестрыми сборчатыми гластуками, въ серединѣ которыхъ были искусно вдѣланы розетки и искусно воткнуты булавочки съ разноцвѣтными стеклышками, галстуки - чудо искусства, которыми надѣляли ихъ магазины Чуркина и Розинскаго? Эти чиновники, прогуливавш³еся пѣшечкомъ изъ города или доѣзжавш³е на извозчикахъ до Карповскаго моста, преважно расхаживали около музыки и искусно помахивали тоненькими тросточками подъ мраморъ, и, проходя напримѣръ мимо сскретаря посольства или какого-нибудь камеръ-юнкера презначительно измѣряли его съ ногъ до головы своими взорами, и для того, чтобы показать, что и мы кое-что значимъ, бормотали по обыкновен³ю очень пр³ятнымъ голосомъ тра-ля-ля тра-ля-ля, или что-нибудь подобное. Мимо военныхъ они почти всегда проходили, потупивъ глаза въ землю, безъ всякихъ припѣвовъ, и, нагулявшись у музыки, отправлялись догуливать воскресенье на Крестовск³й островъ... Мудрено ли, что эти люди, очень, кажется, замѣчательные, были пропущены молодымъ человѣкомъ безъ всякаго вниман³я, хотя они часто проходили взадъ и впередъ мимо его, и каждый разъ оглядывали его, и каждый разъ, подходя къ нему, затягивали носомъ свои обычныя пѣсни?.. мудрено ли? Передъ нимъ мелькали бѣлые султаны, и радужные цвѣта, и щегольск³е кабр³олеты, и молодые камеръ юнкеры, и блестящ³е аксельбанты...

   Молодой человѣкъ былъ очень доволенъ гуляньемъ. Офицеръ, который стоялъ съ нимъ, едва успѣвалъ удовлетворять его любопытству, едва успѣвалъ отвѣчать на безпрестанные вопросы его: "кто это такой? кто это такая? чей это экипажъ?"

   На друтой сторонѣ моста показалась прелестная шляпка, выказалась изъ-за толпы чудесная тал³я,- онъ схватилъ офицера за руку и хотѣлъ увлечь его на ту сторону, какъ вдругъ мостъ загудѣлъ, и надъ ухомъ его раздался визгливый голосъ форейтора.

   Онъ отшатнулся... Промелькнула коляска, запряженная четвернею вороныхъ лошадей, съ двумя огромными лакеями; въ коляскѣ двѣ дамы и рядомъ съ коляскою на картинномъ конѣ офицеръ съ бѣлымъ султаномъ.

   Съѣхавъ съ моста, кучеръ, немного пошатнувшись назадъ, мастерски сдержалъ лошадей... Коляска въ минуту остановилась. Офицеръ съ бѣлымъ султаномъ - это былъ кавалергардъ - съ неописанною ловкостью, съ удивительнымъ искусствомъ осадилъ своего коня, погладилъ его шею: благородный конь тряхнулъ головою; зыбк³й, бѣлый султанъ прихотливо разсыпался на шляпѣ кавалергарда; кавалергардъ наклонился къ одкой изъ дамъ, сидѣвшихъ въ коляскѣ, и заговорилъ съ ней.

   Все это было мгновен³е. Молодой человѣкъ очутился у самой коляски, посмотрѣлъ на дамъ, сидѣвшихъ въ ней, потомъ на кавалергарда - и оборотился назадъ, вѣроятно для того, чтобы спросить у своего знакомаго: кто эти дамы? кто этотъ кавалергардъ? Знакомаго не было возлѣ него, онъ потерялъ его въ толпѣ. Десятый часъ!- какъ скоро прошло время!

   Заря кончалась. Кавалергардск³й караулъ стоялъ подъ ружьемъ...

   "На молитву!" - раздалась команда дежурнаго. Карабины дружно брякнули. "Каски долой!" Трубачъ прочиталъ молитву. Экнпажи двннулись къ мосту. Коляска, въ которой сидѣли двѣ эти дамы, потянулась также вслѣдъ за другими экипажами... Кавалергардъ возлѣ коляски... Молодой человѣкъ безцѣльно за этою коляскою...

   И вотъ коляска съѣхала съ моста; и вотъ помчалась; и вотъ взвилось облако пыли. Молодой человѣкъ остановился... Онъ глядѣлъ вдаль... Коляски уже но было видно; лишь виднѣлся бѣлый султанъ, нѣжно колеблемый вечернимъ вѣтеркомъ...

  

  

   Бѣдный молодой человѣкъ!

   Возвратясь съ Елагина острова, онъ бросился на широк³й диванъ въ своемъ новомъ, изящномъ сюртукѣ и не побоялся смять его! Онъ отослалъ лакея не раздѣваясь, и лакей вѣрно былъ очень доволенъ этимъ, потому что, стоя передъ бариномъ со свѣчой въ рукѣ, съ всклокоченными волосами, съ полуоткрытыми глазами, онъ безпрестанно спотыкался физ³оном³ей на свѣчку и преспокойно спалилъ себѣ правый високъ.

   Баринъ не замѣчалъ этого: и до того ли ему было! Баринъ закрылъ глаза - и передъ нимъ нарисовалось личико, и какое личико! Оно было во сто разъ лучше всѣхъ фантаз³й Гравсдона - и куда же Гравсдону было создать этакое личико!.. Темно-голубые глаза, въ которыхъ сверкали и душа, и мысль, и чувство, и страсть; шелковыя темно-русыя кудри, небрежно выпадавш³я изъ-подъ прозрачной воздушной бѣлой шляпки; улыбка, придававшал несказанную прелесть прелестному личику, улыбка - обворожен³е, полуоткрытыя уста, полуоткрытый рядъ зубовъ, которые блистали, какъ перлы...

   И это личико не было воздушнымъ идеаломъ, который всегда можно смахнуть однимъ мановен³емъ очей... О, нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ! Онъ видѣлъ это личико не въ мечтѣ, онъ любовался имъ не въ грезѣ... Полно, правда ли? Гдѣ же онъ видѣлъ его?.. Елагинъ островъ... четверня вороныхъ коней... бѣлый султанъ... и вездѣ непремѣнно этотъ бѣлый султанъ, зыбк³й, разсыпчатый, красивый... Мысли молодого человѣка стали мѣшаться... и вотъ онъ въ залѣ, и зала вся блещетъ огнями, кавалергардская музыка... и вотъ онъ несется въ вихрѣ вальса, рука его обвилась около тонкаго, гибкаго стана... онъ танцуетъ съ ней! Музыка гремитъ - и онъ летитъ, летитъ подъ ея звучный ладъ... Передъ очами его темно-голубыя очи, очи его Мадонны; передъ нимъ это небесное личико; онъ такъ близко къ устамъ ея, онъ пьетъ ея дыхан³е... и она такъ привѣтно на него смотритъ...

   Не знаю, долго ли онъ лежалъ на диванѣ и много ли грезилъ, но наутро онъ проснулся на своей постели; возлѣ изголовья стоялъ, по обыкновен³ю, маленьк³й столъ, а на столѣ колокольчикъ. Онъ позвонилъ; лакей поднялъ штору и остановился передъ постелью его съ безсмысленной улыбкой и съ опаленнымъ вискомъ.

   Пять или шесть дней молодой человѣкъ влачился между мечтою и жизнью, между видѣн³емъ и существенностью, между блаженствомъ и мукою, между темно-голубыми очами своей возлюбленной и опаленнымъ вискомъ своего лакея.

   Такъ онъ былъ влюбленъ? Бѣдный молодой человѣкъ!.. Онъ только что начиналъ любить и еще не зналъ, кого любитъ; онъ безпечно предавался мечтѣ чародѣйкѣ, мечтѣ-отравительницѣ! Онъ точно былъ поэтъ: онъ только что взглянулъ на Бож³й м³ръ -и м³ръ показался ему свѣтлымъ, радужнымъ. Это былъ первый взглядъ на жизнь, взглядъ довѣрчивый, когда мы ко всѣмъ простираемъ горяч³я объят³я - и довольные жизнью засыпаемъ беззаботно крѣпкимъ сномъ.

   Правда, молодой человѣкъ зналъ, что общестно не можетъ имѣть и не имѣетъ равенства: что есть на свѣтѣ аристократ³я или высшее сослов³е, потомъ среднее, потомъ поколѣн³е чиновниковъ, и т. д.; но кто же не знаетъ этого? Правда, онъ таки-видалъ молодежь высшаго круга, онъ таки-былъ знакомъ съ нѣкоторыми изъ этого круга, онъ замѣтилъ, что эти люди отъ головы до пятокъ имѣютъ на себѣ особый отпечатокъ; онъ уже успѣлъ заимствовать у этихъ людей многое: и небрежный видъ, и модный покрой платья... но познан³я его объ обществѣ не простирались далѣе, а съ такими познан³ями нельзя было уйти далеко.

   Бѣдный молодой человѣкъ! Однажды (это было, какъ я сказалъ уже, черезъ пять или шесть дней послѣ вечера на Елагиномъ) онъ шелъ по Англ³йской набережнпй... Петербургск³й климатъ ужасно какъ непостояненъ и измѣнчивъ, да я и не знаю, есть ли что въ Петербургѣ постоянное и неизмѣнчивое? Часовъ въ 11 утра, когда молодой человѣкъ вышелъ изъ дома, было солнце: онъ вышелъ въ одномъ сюртукѣ и не подумалъ, что можетъ вдругъ пойти дождь, а дождь вдругъ пошелъ сильный, проливной. Это было въ исходѣ второго часа. Онъ добѣжалъ до перваго подъѣзда и остановплся подъ навѣсомъ. Подъ этимъ навѣсомъ спасались отъ дождя какая-то дѣвушка съ платочкомъ, накинутымъ на голову, и съ картонкой въ рукѣ и сенатск³й чиновникъ въ полиняломъ вицъ-мундирѣ съ воротникомь, вмѣсто зеленаго, цвѣта осеннихъ листьевъ. Этотъ чиновникь очень умильно поглядывалъ на дѣвушку, и потомъ улыбался съ самодовольств³емъ, и потомъ смотрѣлъ вверхъ на навѣсъ, и потомъ опять на дѣвушку. Молодой человѣкъ сталъ между ними.

   Дождь не переставаль. Черезъ нѣсколько минутъ чиновникъ кашлянулъ, поправилъ свой суконный жилетъ и обратился къ дѣвушкѣ: "Странно-съ! А дождь-то все идетъ-съ. Что съ нимъ будешь дѣлать?" - Потомъ онъ улыбнулся и посмотрѣлъ вверхъ. Дѣвушка молчала. Спустя еще нѣсколько ми7утъ, онъ снова оборотился къ дѣвушкѣ: "А что-съ? вѣдь васъ бы промочило, если бы вы теперь пошли?" Потомъ онъ снова улыбнулся и посмотрѣлъ вверхъ. Дѣвушка ничего не отвѣчала. Только при этомъ она, надувъ губы, отвернула голову въ сторону.

   Въ эту минуту раздался издали громъ колесъ по мостовой, ближе, ближе - и вдругъ громъ смолкъ. Карета, запряженная четвернею вороныхъ коней, съ двумя лакеями сзади, подкатилась къ подъѣзду. Сенатск³й чиновникъ прижался къ углу, дѣвушка посторонилась. Молодой человѣкъ взглянулъ на ливрею - и его сердце забилось, забилось... Дверцы кареты отворились - у него замеръ духъ... Изъ кареты мелькнула дама и исчезла, мелькнула другая и исчезла... Эта другая была - она!

   Онъ видѣлъ ея маленькую, стройную ножку, видѣлъ, какъ эта ножка коснулась тротуара и порхнула въ дверь, но она все-таки коснулась тротуара - и онъ, безумецъ, и онъ готовъ былъ поцѣловать это мѣсто, до котораго коснулась ножка... Вогъ какъ онъ любилъ ее! А она и не замѣтила его - и можно ли было ей замѣтить какую-то группу, смиренно пр³ютившуюся отъ дождя у подъѣзда? Это такъ обыкновенно. Передъ ней мелькнули как³я-то три фигуры - только!

   Бѣдный молодой человѣкъ! Онъ уже давно зналъ ее: онъ встрѣчалъ ее то на гуляньяхъ, то во французскомъ спектаклѣ; онъ такъ завидовалъ этимъ гордымъ господамъ, которые одинъ за другимъ толпились въ той ложѣ, гдѣ сидѣла она; ея личико такъ сошлась съ его видѣн³емъ, съ его мечтою, что онъ скоро началъ смѣшивать мечтѵ съ существенностью, картину съ жизнью.

   Одннъ изъ лакеевъ остался у подъѣзда...

   - Черезъ полчаса подавай!- закричалъ онъ кучеру: - опять на дачу.

   Молодой человѣкъ схватилъ лакея за руку. Лакей преважно посмотрѣлъ на него.

   - Чья это карета? - спросилъ онъ его... И голосъ молодого человѣка дрожалъ.

   Лакей снова съ пренебрелѵсн³емъ посмотрѣлъ на него.

   - Князя В*,- отвѣчалъ онъ грубо.

   - А кто эти дамы?

   - Княжна, его дочь, и сестра князя.

   - А кто этотъ кавалергардск³й офицеръ, который въ воскресенье былъ съ ними на Елагиномъ острову?

   Лакей, кромѣ пренебрежен³я, въ этотъ разъ посмотрѣлъ на него съ подозрѣн³емъ.

   - Кто этотъ офицеръ? - повторилъ молодой человѣкъ громкимъ и повелительнымъ голосомъ.

   - Какой офицеръ-съ? Я не знаю-съ! У ея с³ятельства женихъ въ кавалергардскомъ полку,- отвѣчалъ лакей, внезапно оторопѣвъ отъ такого голоса.

  

  

   Какъ мила княжна Ольга! Вглядитесь въ эти страстныя очи: въ этихъ очахъ вамъ выскажется душа ея; полюбуйтесь этими рѣсницами, этими длинными, темными волосами шелковыхъ кудрей, этими устами, на которыхъ бы умереть въ поцѣлуѣ, этою простодушною ловкостью, этою привѣтливою улыбкою. Посмотрите, какъ она легка, воздушна, какъ она создана быть княжной, блистать въ позолоченныхъ залахъ, вдохновлять любовью, очаровывать съ перваго взгляда! Ея очи -да это цѣлый м³ръ любви! не этой свѣтской, жалкой любви, о которой болтаютъ въ гостиныхъ, нѣтъ - любви поэтической, о которой мечталъ пламенный Шиллеръ и которую называютъ люди безум³емъ.

   Вамъ, можетъ быть, покажется это смѣшно? ²²²иллеровск³й идеалъ въ аристократическихъ гостиныхъ XIX вѣка, шиллеровск³й идеалъ въ Сихлеровои шляпкѣ! Но что ж мнѣ дѣлать, если княжна точно была такова? Пусть она будетъ для насъ анахронизмомъ въ наше время, странностью, чѣмъ хотите,- но я повторяю, она, въ самомъ дѣлѣ была такова. Чуждая напыщенности и той пошлой гордости, выражающейся такъ смѣшно, такъ некрасиво на иныхъ личикахъ, княжна была горда, не по огромности и узорчатости своего княжескаго герба, а по чувству собственнаго достоинства. Ея гордость не была безсмысленна, и потому она придавала ей плѣнительную величавость, благородство невыразимое, рѣзко отличавшее ее отъ другихъ, и которое, несмотря на это, можно было пр³обресть только въ высшемъ кругу, гдѣ все наружное доведено до возможной степени изящнаго. Княжнѣ было 19 лѣтъ; она была высока и стройна, она была немножко кокеткой, но это кокетство такъ шло къ ней. Впрочемъ. нѣтъ, я ошибся: то было не кокетство, а утонченность воспитан³я, ослѣпительная, обворожающая, родная для нея стих³я придворной жизни, которая ярче, чѣмъ на другихъ, отражалась на ней. Кокетство - слово слишкомъ простонародное. Кокетокъ, въ полномъ смыслѣ этого слова, вы встрѣтите въ другомъ кругу петербургскаго общества: этихъ женщинъ, которыя съ жалкимъ усил³емъ желаютъ нравиться, выставляютъ себя, сантиментальничаютъ, немножко ломаются, иногда дѣлаютъ нѣжные глазки и вообще производятъ на васъ такое впечатлѣн³е, какое производитъ варенье, когда вы его неумѣренно покушаете. Когда княжна задумывалась, она была еще милѣе, если только допустить, что она могла быть милѣе обыкновеннаго.

   Раскинувшись на штофной кушеткѣ въ одной мзъ своихъ комнатъ на каменноостровской дачѣ, она съ дѣтскою наивностью смотрѣлась въ трюмо сквозь плющевую рѣшетку и съ дѣтскою прихотью оторвала листокъ плюща и играла съ листкомъ: вертѣла его въ своихъ бѣлыхъ, нѣжныхъ ручкахъ, прикладывала его къ губамъ -и потомъ свернула его и бросила съ досадою на цвѣтистый коверъ. Но не листокъ занималъ княжну: ея сердце такъ билось, ея бархатная грудь такъ роскошно и такъ сильно дышала, сжатая корсетомъ... Отчего это такъ билось ея сердце, отчего тмкъ часто дышала грудь ея?

   Она замечталась, моя княжна; она было вздумала сначала читать, но книга раскрытая осталась на той страницѣ, на которой она развернула ее. Мечта взяла верхъ надъ книгою. Она мечтала о томъ кавалергардскомъ офицерѣ, который въ воскресенье на Елагиномъ былъ возлѣ ея коляски. Странная прихоть! Княжнѣ вдругъ захотѣлось вырвать перышко изъ его чудеснаго султана и гладить это перышко... и поцѣловать его. Вотъ почему она сорвала листокъ плюща и вертѣла его въ рукахъ и подносила къ своимъ губкамъ. Можетъ статься, она воображала, что это перышко изъ султана, и потомъ, разочаровавшись, увѣрясь, что это просто листокъ, она бросила его на коверъ... Вдругъ княжна привстала съ кушетки, посмотрѣла на часы съ мраморнымъ изваян³емъ. Стрѣлка показывала половину четвертаго. Она немного сморщила лобъ, немного нахмурилась. Онъ сегодня у насъ обѣдаегъ. Отчего же такъ долго не ѣдетъ онъ? А княжна знала, что у нихъ садятся за столъ не ранѣе пяти часовъ.

   "Зачѣмъ его нѣтъ здѣсь теперь?" Она сорвала опять листокъ - и въ минуту разщипала его и бросила. И потомъ, облокотясь на глазетовую подушку, на которой, будто живой, рисовался букетъ нарциссовъ, опять замечталась. Она была такъ счастлива: еще только двѣ недѣли, какъ она была невѣстою, и невѣстою человѣка, который давно былъ избранникомъ ея сердца, завѣтною тайною ея мыслей, человѣка, къ которому она привыкла съ самаго дѣтства, безъ котораго ей была бы скучна жизнь. И вотъ княжна замечталась о его добромъ, благородномъ сердцѣ, о его пылкой любви, о томъ, какъ онъ хорошъ въ красномъ бальномъ мундирѣ, о томъ, какой будетъ у ная экипажъ, какая ливрея, какъ они будутъ дѣлать визиты, абонируютъ ложу во французскомъ спектаклѣ: это будетъ ужъ ея собственная ложа; какъ они будутъ вмѣстѣ гулять... Боже мой! да о чемъ не мечтала княгиня? Мечта дѣвушки такъ легка, такъ плѣнительна, такъ свѣтла, разнообразна, неуловима! Эта мечта порхаетъ, какъ разноцвѣтная, радужная бабочка; вы подмѣтите ее и захотите поймать, а она улетѣла далеко; вы снова за нею, а она снова отъ васъ, словно птичка съ талисманомъ въ арабскихъ сказкахъ. И надобно быть ребенкомъ, чтобы захотѣть поймать бабочку, чтобы захотѣть уловить мечту дѣвушки.

   Около 5 часовъ раздался звонъ колокольчика въ швейцарской... Ея сердце встрепенулось. Она вспорхнула съ кушетки - и въ одно мгновенье очутилась въ угольной комнатѣ, которая выходила окнами въ садъ. Эта комната была обклеена бѣлыми штофными бумажками и обведена позолоченой чертой подъ лѣпными карнизами. Яркая пунцовая мебель и занавѣсы придавали ей чрезвычайно пр³ятный свѣтъ, неммотря на то, что окна были нѣсколько затѣнены деревьями. Самые роскошные цвѣты, пирамидально уставленные по угламъ, красовались на бѣлыхъ обояхъ.

   Княжна остановилась у раствореннаго окна и сбросила съ груди небольшой дымковый платочекъ: ей было жарко... Въ эту минуту легкое бряцанье шпоръ отозвалось въ ближней комнатѣ. Полуоткрытая грудь ея стала дышать сильнѣй и чаще... Въ комнату вошелъ кто-то. Она не обертывалась.

   - О чемъ вы такъ задумались, княжна?- спросилъ ее молодой кавалергардск³й штабъ-ротмистръ.

   Она обернулась къ нему -и закраснѣлась, какъ роза, которая, полуразвернувшись, качалась на стебелькѣ и цѣловала грудь ея.

   - Отчего это такъ поздно? - спросила она его съ укоромъ.

   - Будто поздно? Я сейчасъ только изъ городу; я такъ торопился...- Онъ взялъ руку княжны и поцѣловалъ ее.

   Она посмотрѣла на него такъ довѣрчиво, съ такою полною любовью... Вогъ въ эту минуту надобно было убѣдиться, какъ выразительны, какъ одушевленны ея очи. Какой м³ръ блаженства пророчила она любимцу своего сердца, ему - этому счастливцу кавалергарду!

   И онъ понималъ языкъ очей ея, онъ предчувствовалъ, что ожидало его въ будущемъ. Онъ могъ отвѣчать чувствомъ на чувство. Онъ не былъ этимъ ледянымъ слѣпкомъ, отъ котораго вѣетъ простудой и который навѣваеть грусть. Въ немъ не было этой жалкой, мелочной суетности, которую вы встрѣчаете заурядъ въ молодежи и высшаго и низшаго круга. Впрочемъ, нельзя было сказать, чтобы онъ совсѣмъ не имѣлъ ея: вѣдь онъ былъ человѣкъ свѣтск³й, человѣкъ гостиныхъ. Но графъ Болгарск³й слишкомъ отличался отъ другихъ; онъ имѣлъ такъ много завлекательности, былъ такъ свѣтски, изящно образованъ и такъ далекъ отъ толпы вѣтреной молодежи! Онъ всегда чуждался толпы, вы никогда не встрѣтили бы его съ толпою, потому что онъ зналъ цѣну самому себѣ и видѣлъ ничтожество, окружавшее его. А это ужъ очень много! и какъ онъ былъ хорошъ собою и какъ статенъ! Свѣтлые волосы графа вились съ небрежною прихотливостью и красиво упадали къ правой сторонѣ, немного закрывая широк³й лобъ; его небольш³е кар³е глаза были такъ страстны, онъ имѣлъ столько выразительности въ лицѣ; онъ такъ нравился женщинамъ. Но для него существовала только одна женщина, для него было одно только завѣтное имя, имя Ольги...

   - Пойдемте къ батюшкѣ; онъ насъ ждетъ въ кабинетѣ,- сказала она графу.- Ужъ скоро 5 часовъ.- И Ольга схватила его руку, скользнула по паркету, увлекла его съ собою и исчезла...

   У небольшого мраморнаго камина, въ комнатѣ, полной самаго плѣнительнаго безпорядка, стоялъ человѣкъ лѣтъ пятидесяти. Лицо его съ перваго взгляда чрезвычайно располагало въ его пользу. Очеркъ этого лица былъ необыкновенно пр³ятенъ: большой, открытый лобъ, волосы, въ которыхъ ужъ начинали прокрадываться сѣдины, всѣ поднятые вверхъ, смѣлый, проницательный взоръ и особенное расположен³е губъ,- все это взятое вмѣстѣ придавало ему такъ много особеннаго, важнаго, что гдѣ бы вы его ни встрѣтили, вы сейчасъ бы остановились на немъ и подумали: О, это не простой человѣкъ. На немъ былъ сюртукъ темнаго цвѣта; шея обвернута большимъ малиновымь платкомь. Онъ держалъ въ рукѣ огромный листъ какой-то Французской газеты и не очень внимательно пробѣгалъ его: видно, что газета не заключала въ себѣ ничего новаго, ничего замѣчательнаго. Это былъ князь В*, отецъ Ольги.

   Тутъ дверь кабинета отворилась. Князь отбросилъ газету на столъ и обернулся къ двери. Передъ нимъ стояла Ольга, рядомъ съ нею женихъ ея.

   Какъ они оба были хороши, какъ созданы другъ для друга! И князь съ такимъ свѣтлымъ лицомъ встрѣтилъ ихъ, въ его глазахъ выразилось такъ много радости: онъ былъ счастливъ ихъ счаст³емъ.

   - А, любезный графъ!- и онъ протянулъ къ нему руку, и тотъ отъ сердца пожалъ эту руку. Онъ отдаваль ему, этому графу, свою радость, свой свѣтъ, свою жизнь... Онъ, казалось, говорилъ этимъ пожат³емъ: я люблю тебя, я увѣренъ въ тебѣ - и вотъ почему я отдаю тебѣ мое сокровище: смотри же, оправдай мое довѣр³е и выборъ ея младенческаго сердца: сдѣлай ее счастливою.

   - А мы васъ давно ждали,- продолжалъ князь - и съ улыбкою посмотрѣлъ на свою Ольгу.

   И Ольга вспыхнула и потупила очи.

   Отецъ подошелъ къ ней, провелъ рукой по тесьмамъ волосъ ея и поцѣловалъ ее.

   У князя не было болѣе дѣтей: она была одна - и въ ней одной для него заключалось все. Она была его утѣшен³емъ, радостью, его мечтой, его надеждою, его воспоминан³емъ... Воспоминан³е!.. Каждый разъ, когда князь любовался ею, передъ нимъ оживалъ образъ ея матери; этотъ образъ, казалось, возникалъ изъ праха и, возсозданный, обновленный, въ роскошномъ цвѣтѣ являлся передъ нимъ.

   Счастливица княжна! какое блаженство готовилось ей въ будущемъ! Счастливица!

   А настоящее?

   Какъ-то разъ вечеромъ они сидѣли вдвоемъ: она на диванѣ, графъ возлѣ нея на низенькомъ эластическомъ стулѣ. Въ комнатѣ разливался томный, пр³ятный для глазъ свѣтъ. Матовое стекло лампы, которая стояла на столѣ въ отдален³и отъ дивана, было скрыто въ зелени и въ цвѣтахъ, и лучи свѣта прорывались сквозь зелень и цвѣты.

   Нѣсколько минутъ въ комнатѣ было такъ тихо, какъ будто никого не было -и эти минуты тишины были верхъ упоен³я для двухъ любящихся.

   - Ты мой, я давно назвала тебя моимъ; ты еще не знаешь, какъ я люблю тебя!

   Вотъ что говорила молча княжна.

   - О, я слишкомъ счастливъ! никогда самый роскошный сонъ, самый поэтическ³й вымыселъ не сравнится съ моею существенностью.- Вотъ что говорилъ молча женихъ ея.

   И онъ наклонился къ рукѣ ея - и поцѣловалъ ея руку, и какимъ страстнымъ, какимъ восторженнымъ поцѣлуемъ!

   Она упала головой на грудь, будто подавленная страстью. Онъ посмотрѣлъ ей въ лицо, и ихъ очи сошлись, и его очи утонули въ ея очахъ... Еще мгновен³е, менѣе чѣмъ мгновен³е -и уста его были такъ близко къ ея устамъ... еще... и они замерли въ поцѣлуѣ, улетѣли туда, въ этотъ чудный м³ръ, не для всѣхъ досягаемый, гдѣ все гармон³я, все упоительные звуки, въ этотъ м³ръ, о которомъ такъ хорошо говорили Моцартъ и Шиллеръ.

   Когда княжна отвела свои уста отъ его устъ - чары улетѣли: она очутилась опять въ той же комнатѣ, гдѣ была прежде, на диванѣ, и возлѣ нея на низенькомъ стулѣ онъ. Лицо ея пылало.

   - Такъ ты очень любишь меня, Ольга? - спросилъ ее графъ - и рука его была въ ея рукѣ.

   - Люблю ли я васъ? - и она сжала его руку.

   Потомъ она почувствовала въ первый разъ неловкость этого вы и тихо повторила:

   - Люблю ли я тебя?

   Этотъ вечеръ они оба были такъ веселы, такъ самодовольны; на устахъ ея горѣлъ первый поцѣлуй его, для него такъ отрадно звучало это ты, которое первый разъ выговорила она.

   Вотъ каково было ея настоящее!

  

   Случалось ли вамъ встрѣтить въ обществѣ человѣка, котораго лицо какъ будто знакомо вамъ; лицо, которое, можетъ быть, вы гдѣ-нибудь и когда-нибудь видѣли, но гдѣ и когда. вы никакъ не можете припомнить; лицо, которое, кажется, очень недурно, но производитъ на васъ невольно какое-то непр³ятное впечатлѣн³е? Это случилось съ княжной Ольгой на музыкальномъ вечерѣ у С**.

   Послѣ какой-то пьесы, пропѣтой дѣвицей Г*, въ ту минуту, когда въ гостиной слышался обычный шопотъ мнимаго восторга и среди этого шопота вырывались порой нелѣпыя фразы, безсмысленныя восклицан³я, въ ту минуту Ольга обернулась немного вбокъ - и, по какому-то странному чувству, вздрогнула. У косяка двери, которая вела на балконъ, стоялъ молодой человѣкъ, котораго она никогда прежде не видѣла въ гостиныхъ. Этотъ молодой человѣкъ все время не спускалъ съ нея глазъ, и когда она обернулась и нечаянно взглянула на него, онъ весь перемѣнился въ лицѣ и, какъ мальчикъ, котораго поймали въ какомъ-нибудь поступкѣ, тотчасъ потупилъ глаза и сталъ неловко обдергиваться. Княжна полуулыбнулась, еще разъ пристальнѣй взглянула на него, и въ этотъ разъ она подмѣтила что-то странное въ глазахъ молодого человѣка, устремленныхъ на нее, прикованныхъ къ ней. Ей стало непр³ятно, ей не понравился этоть взглядъ - и она отвернулась, чтобы не видать его.

   Потомъ немного задумалась, потомъ вдругъ, вѣроятно изъ любопытства (это было очень естественно), указавъ глазами на молодого человѣка, она спросила у стоявшаго возлѣ ся стула камеръ-юнкера ***: - кто это такой?

   Камеръ-юнкеръ оглядѣлъ молодого человѣка въ лорнетъ съ ногъ до головы, однако безъ малѣйшаго любопытства, очень равнодушно, очень свысока.

   - Я вижу этого человѣка первый разъ въ жизни,- сказалъ онъ, еще разъ съ такою же важностью посмотрѣвъ на него...- Я не знаю, что это такое.

   Во взорѣ камеръ-юнкера было ужасно какъ много недоступности. Казалось, онъ считалъ себя лицомъ чрезвычайно замѣчательнымъ, и глазъ наблюдательный могъ бы замѣтить, какъ изрѣдка, правда, украдкою, этотъ камеръ-юнкеръ поглядывалъ съ самодовольств³емъ на пуговицы своего вицъ-мундира. Видно было, что онъ только дней за десять передъ этимъ былъ пожалованъ въ камеръ-юнкеры.

   Молодой человѣкъ, привлекш³й на себя вниман³е княжны и десятидневнаго камеръ-юнкера, былъ тотъ самый, который съ такимъ безумнымъ, юношескимъ восторгомъ созерцалъ княжну на Елагиномъ и котораго потомъ судьба нечаянно завлекла къ подъѣзду дома князя В* на Англ³йской набережной.

   Этотъ молодой человѣкъ впервые попалъ въ гостиную высшаго круга, о которой онъ только мечталъ до сихъ поръ. И какъ далека была его мечта отъ существенности! Съ какимъ нетерпѣн³емъ ожидалъ онъ минуты, когда его представятъ въ домъ С*! И вотъ эта минута настала, имя его произнесено - и его встрѣтило безпривѣтливое, едва замѣтное наклонен³е головы. Онъ съ застѣнчивостью отошелъ въ сторону и задумался: "что же? можетъ быть всѣхъ такъ принимаютъ въ этомъ кругу!" Онъ робко вошелъ въ гостиную; сердце его билось; онъ осмотрѣлся кругомъ: ни одного знакомаго лица. Ему что-то было неловко, онъ чувствовалъ самъ себя страннымъ - и отъ этого сдѣлался еще робче. Гостиная была полна блистательными дамами и роскошными цвѣтами, огромными зеркалами и бронзою, и эти дамы, и эти цвѣты, и эта бронза такъ плѣнительно отражались въ зеркалахъ! Около дамъ красиво блистали эполеты, красиво мелькали бѣлые султаны съ длинными, опущенными къ паркету перьями. О, ужъ мнѣ эти бѣлые султаны!..

   Вдругъ возлѣ молодого человѣка очутилось знакомое ему лицо. Онъ такъ обрадовался. Это былъ юноша лѣтъ 23, ни пропускавш³й ни одного вечера, ни одного бала, ни одного спектакля, "цвѣтущ³й юноша", который проводилъ половину дня въ каретѣ, половнну въ гостиныхъ, который слылъ за большого умника, говорилъ о чемъ вамъ угодно, и всегда съ тономъ увѣренности: о Моцартѣ и Донъ-Карлосѣ, о ²²²атобр³анѣ и Карлѣ X, о Пушкинѣ и Махмудѣ,- который не шутя причислялъ себя къ Карлистамъ, несмтря на то, что былъ безъ всякой примѣси русск³й,- который рѣшалъ политическ³я дѣла Европы съ такою легкостью и дальновидностью, что самъ Меттернихъ позавидовалъ бы ему,- который... и проч. и проч., дѣло не въ томъ: и сказалъ, что молодой человѣкъ очень обрадовался, увидѣвъ его, и думалъинайти въ немъ для себя точку опоры; а ему, бѣдному, нужна была опора, ему, одинокому, робкому, смиренно прислонившемуся къ шелковымъ обоямъ...

   И онъ съ простодушною улыбкою, съ радостью, которую не умѣлъ скрытъ, схватилъ руку этого юноши, сжатую желтой лайковой перчаткой... Тотъ немного поворотилъ голову и очень серьезно, очень холодно прошепталъ: "А, это вы, мсьё Кремнинъ!" и очень осторожно высвободилъ свою руку, сжатую слишкомъ неаристократически; потомъ мелькнулъ, исчезъ, снова появился въ кругу дамъ, грац³озно раскланялся, небрежно заговорилъ съ ними и въ это время невнимательно окидывалъ взоромъ гостиную.

   Молодой человѣкъ опять остался одинъ. Онъ почувствовалъ тягость на сердцѣ...

   Но вотъ въ дверяхъ гостиной показался пожилой человѣкъ съ важнымъ видомъ и со звѣздой на черномъ фракѣ; за нимъ дѣвушка вся въ бѣломъ - и возлѣ нея кавалергардъ.

   - Какъ хороша княжна В*! -сказалъ кто-то у самаго уха Креницина.

   У него замеръ духъ... Передъ нимъ мелькнула княжна. Да, она; Боже мой! въ самомъ дѣлѣ какъ хороша!

   Онъ первый разъ увидѣлъ ея станъ, ея очаровательную походку, величавость, окружавшую ее. Онъ внезапно почувствовалъ, какую преграду поставило общество между имъ и ею - и ему стало горько, горько... Она такъ недоступна, и ему, съ его боязливостью, съ его несвѣтскостью, ему, который впервые попалъ въ такую блестящую гостиную, стать рядомъ, осмѣлиться заговорить съ княжной? И о чемъ ему заговорить съ ней? Вѣдь между ними нѣтъ ничего общаго: онъ не знаетъ стих³й этого круга, онъ случайно занесенъ въ этотъ кругъ... Онъ думалъ, думалъ -и все смотрѣлъ на княжну. Въ эту-то минуту княжна, нечаянно обернувшись, взглянула на него.

   И онъ видѣлъ, какъ она спросила что-то у стоявшаго возлѣ нея камеръ-юнкера, видѣлъ, съ какимъ пренебрежен³емъ этотъ господинъ измѣрялъ его... Онъ все видѣлъ...

   Тяжело было на серддѣ молодого человѣка, когда онъ возвратился домой съ этого музыкальнаго вечера. Ему мерещился то гордый, презрительный взоръ, брошенный на него десятидневнымъ камеръ-юнкеромъ, то равнодушный, невнимательный пр³емъ хозяйки дома... Передъ нимъ безпрестанно являлась она. О, для чего поѣхалъ онъ на этотъ музыкальный вечеръ! Какъ мучительно страдало его самолюб³е, какъ ныло его сердце! И глаза молодого человѣка помутились слезою. Мучительная, жестокая боль выжала эту слезу, и слеза медленно скатилась по его щекѣ. Горячая слеза: это была слеза мужчины! И, право, одна эта слеза стоила моря дѣтскихъ и женскихъ слезъ.

   "Но къ чему поведетъ эта любовь, любовь безъ взаимности, безъ участ³я? не смѣшна ли такая любовь? И дойдетъ ли до нея когда-нибудь страдальческ³й голосъ этой любви? И если дойдетъ, кто знаетъ: можетъ быть она, блистательная княжна, сдѣлаетъ гордую гримаску, разсмѣется на эту жалкую любовь, можетъ быть она будетъ разсказывать объ ней жениху своему - и тотъ встрѣтитъ меня или злой насмѣшкой, или равнодушнымъ презрѣн³емъ?"

   Въ эту минуту онъ не хотѣлъ болѣе возвращаться въ общество, которое только наканунѣ увидѣлъ впервые. Не быть въ этомъ обществѣ, бѣжать прочь отъ него? Да гдѣ же онъ увидитъ ее? Гдѣ будетъ любоваться ею? И онъ готовъ былъ снова хоть сейчасъ, съ сердцемъ, трепещущимъ отъ ожидан³я, бѣжать въ аристократическую гостиную только для того, чтобы увидѣть ее!

   Можетъ статься, порой ему приходило на мысль, что со временемъ онъ ознакомится, сдѣлается короткимъ въ этихъ гостиныхъ, что и онъ будетъ такъ же ловокъ и смѣлъ, какъ тысячи другихъ, что и его, какъ и тысячи другихъ, будутъ встрѣчать со внимательнымъ привѣтомъ. Очень можетъ статься, что иногда онъ воображалъ себя въ огромной княжеской залѣ не статистомъ, а человѣкомъ съ ролью, человѣкомъ съ рѣчами... Сегодня спектакль на Каменноостровскомъ театрѣ? Она вѣрно будетъ тамъ. Какъ не ѣхать!

   9-й часъ. Въ 1-мъ ярусѣ отпирается ложа за ложей: онх вздрагиваетъ при каждомъ стукѣ отпираемой двери. Мало-по-малу ложи наполняются - и вотъ оцвѣтился весь ярусъ.

   Съ робостью молодой человѣкъ оглядываетъ ложи въ лорнетъ.

   Она! - и его лорнетъ остановился на ней... Она оборотила головку къ молодому графу.

   "Есть же на свѣтѣ избранники, любимыя дѣти, баловни судьбы, передъ которыми вѣчно цвѣтетъ жизнь, вѣчно красуется, которые тонутъ въ удовольств³яхъ, которые задыхаются отъ полноты счастья!.." Такъ думалъ бѣдный молодой человѣкъ, смотря на жениха княжны.

   Онъ думалъ, а между тѣмъ занавѣсъ опустился. Все зашумѣло вокругъ него. Эти беззаботные, легк³е и ловк³е свѣтск³е денди перелетали изъ ложи въ ложу, а онъ все смотрѣлъ на нее- и все думалъ о счастьи его...

   При разъѣздѣ онъ остановился возлѣ нея. Она стояла завернувшись въ розовый салопъ; на головѣ ея былъ небрежно накинутъ бѣлый эшарпъ. Съ ней разговаривалъ какой-то толстый посланникъ со звѣздою. Молодой человѣкъ немного подвинулся впередъ: она увидала его, и, казалось, будто узнала.

   "Карета князя В*!"

   И она исчезла.

   - Кто этотъ молодой человѣкъ, бѣлокурый, который стоялъ сейчасъ возлѣ меня? Я его видѣла на-дняхъ на вечерѣ у С*,- спросила она у графа, который сидѣлъ въ каретѣ противъ нея.

   - Который это?

   - Такой блѣдный, съ такими странными глазами.

   - Для чего это тебѣ хочется знать?- спросилъ ее отецъ.

   - Онъ всегда на меня производитъ какое-то странное, непр³ятное впечатлѣн³е...

   - Какой вздоръ, моя милая! quelle idée! - И князь улыбнулся.

   Часто послѣ этого княжна встрѣчала молодого человѣка, производившаго на нее странное впечатлѣн³е. Можетъ быть она поняла причину, почему она его такъ часто встрѣчаетъ, и почему взоръ его слѣдитъ ее повсюду, но все-таки онъ былъ для нея непонягнымъ лицомъ. Какимъ ничтожнымъ казался онъ въ этихъ гостиныхъ! Отчего, вѣчно прислонившись къ стѣнѣ, вѣчно одинок³й, вѣчно задумчивый, вѣчно связанный въ движеньяхъ, какъ будто онъ былъ не въ своемъ платьѣ?.. Могла ли княжна понять причину этого, она, рожденная княжной, она, еще въ пеленкахъ видѣвшая и блескъ, и бархатъ, и золото? Могла ли она вообразить, что можно оробѣть, потеряться въ этихъ огромныхъ залахъ съ позолоченными карнизами, которыя освѣщены такъ ослѣпительно-ярко?

   Между тѣмъ время брака княжны Ольги близилось. Ждали только пр³ѣзда княгини Л*, ея близкой родственницы, изъ чужихъ краевъ: она назначена была посаженой матерью Ольги.

   Былъ ноябрь въ исходѣ.

   На одномъ вечерѣ, въ промежуткѣ контръ-дансовъ, княжна спдѣла у окна возлѣ мраморной статуи, которая была сзади уставлена зеленью; возлѣ нея пр³ятельница ея фройлина Р*. Онѣ очень серьезно о чемъ-то разговаривали. Въ рукѣ Ольги былъ вѣеръ, и она, разговаривая, играла этпмъ вѣеромъ.

   - Княжна! - послышался возлѣ нея дрожащ³й, несмѣлый голосъ...

   И вѣеръ княжны остановился въ рукѣ.

   Она взлянула. Передъ ней стоялъ молодой человѣкъ... Бѣдный! онъ весь измѣнился въ лицѣ; онъ лепеталъ что-то такое:

   - Княжна... ангажировать... слѣдующ³й...

   Она поняла, что онъ хочетъ ангажировать ее на слѣдующ³й контръ-дансъ.