Нефедов Филипп Диомидович - Крестьянское горе

   Поджигатель силился что-то сказать, лицо у него судорожно задергало, губы шевелились и рот искривлялся, но ни одного слова, ни одного звука не произнес несчастный.

   - Раскачивай!

   Подняли опять мужичонку и стали раскачивать... Но тут вдруг грянул сзади голос Терентия Захарыча:

   - Православные!

   Все оглянулись; мужики, раскачивавшие поджигателя, опустили руки. Терентий Захарыч был весь бледный и встревоженный.

   - Что вы делаете?..

   - Поджигателя хотим топить!

   - Да если вы его утопите, то все до одного на каторгу пойдете! Подумали ли вы об этом или нет?

   Слова Терентия Захарыча несколько образумили толпу.

   - И то, в воду его не след! - заговорили голоса.

   - Што же делать-то с ним? Ведь он поджигатель!

   - А вы наверно знаете, что он поджигатель? - спросил Терентий Захарыч.

   - Как же! Его поймали в наших овинах... Спички и бумажные листы при нем нашли...

   - Ну что же? Бумагу со спичками можно найти и не у поджигателя!.. Что, он вам сказывал, что поджег деревню?

   - Нет, он, иродова душа, немоту на себя напустил, молчит.

   Терентий Захарыч подошел ближе к мужичонке, нагнулся и заглянул в лицо.

   - Царь небесный! - выговорил Захарыч и отступил назад.- Ведь это нищий из Замятихи, он немой от рождения...

   - Ну?!

   - Загляните-ка ему в рот!

   Нищему открыли рот. Оказалось, что язык у него прирос к нижней челюсти.

   Мужики так и ахнули, а некоторых по коже даже мороз подрал.

   - Ужли нищий из Замятихи?! - заговорили в толпе.

   - Кто ж его, жида, спознает: сколько годов не казал нам рожи!

   - Вот так отмочили было штуку! Кабы не Захарыч, быть бы ему в пруде, ловить бы рыбку!..

   - С этой рыбки глаза бывают прытки,- заключил Терентий Захарыч, - такую бы уху сварили, что и век бы не расхлебали! Развяжите его, беднягу, отпустите засветло в свою деревню,- вишь ведь что на небе-то собирается! - прибавил он и направился домой, вполне уверенный, что нищему больше не предстоит никакой опасности.

   Действительно, нищего развязали и хотели было уж отпустить, как рыжий мужик остановил.

   - Отпускать не след,- сказал он,- надо его допытать: может, и узнаем што! Може, немой пастухами подослан!

   - А што ты? Пожалуй, и так! - согласились те, у которых еще не вышел из головы сивушный чад.- Поведем его к амбарам!

   От пруда все отхлынули и повели нищего к амбару.

   Грозная туча все ближе и ближе подходила к деревне. Слышались уже глухие удары грома, и по временам на почерневшем небе сверкала молния. Кругом все насупилось и стемнело... Место пожарища глядело угрюмо и мрачно. Бабы на деревне трепетно крестились, а ребятишки торопились скорей убраться с улицы, чтобы забиться куда-нибудь подальше, к кому-нибудь на полати или на печь.

   - Какая воля-то гослодня находит! - говорили по оставшимся избам, глядя на тучу.- Труба-то закрыта ли у нас?

   И все спешили осмотреть печи, закрыть в трубах заслонки, перекрестить выходы, двери, отдушины и окна. Немого привели к амбару.

   - Как же мы из него выпытаем? - заговорили мужики.

   - Надо прежде к столбу поставить, а там и станем пытать,- сказал Сысой.

   Поставили нищего к одному из столбов, поддерживавших навес амбара, и начали выпытывать посредством знаков. Мужикам только хотелось узнать, в сообществе ли он с пастухами. Для достижения этой цели они принялись за выделывание разных штук: махали руками, кивали головой, показывали в сторону Андреевского и ревели коровами. Нищий глядел на мужиков своим безнадежным, страдальческим взглядом, хныкал и время от времени жалобно вздыхал.

   - Кабы пастуший рог али трубу какую, сичас бы узнали! - сказал рыжий Сысой.- Да постойте, я придумал: становитесь вы, робя, на кукурдыши да жохом, а я приставлю к губам кулак и буду трубить. Эдак, може, скорей узнаем!

   Половина мужиков повалилась на землю и стали на четвереньки. Сысой, как сказал, приставил оба кулака к губам и принялся выводить нечто наподобие настоящей трубы.

   Немой неподвижно уставил глаза на новое зрелище...

   Вдруг огненной змеей сверкнула молния и раздался страшный удар грома.

   Мужики остановились и принялись креститься.

   На улице поднялась пыль, закрутил страшный вихорь, снова ударил гром, снова засверкала во всех сторонах молния, и, точно из ведра, хлынул проливной дождь...

   Мужики опрометью кинулись от амбара и разбежались все по избам...

   Гроза разыгрывалась: молния то упадет на землю и осветит улицу и всю окрестность, то блеснет ослепительной стрелкой в воздухе, мгновенно разорвет на две половины небо и разом обдаст его белым светом огня, И кажется, что все небо тогда горит и трепещет!.. Но мгновение одно - сгустилось все, и кругом стемнело, как ночь. Слышен только глухой ливень дождя да отдаленный гул громовых раскатов... Но вот опять сверкнуло, снова зияет небо, и с оглушительным треском раздается удар над самой головой.

   - Как освечает, господи! - говорили по избам.- Экая планида божья!

   - Свят, свят, свят! - молились бабы и спешили осенять себя крестом при всяком новом ударе.

   В избах светло без огня.

   - Помилуй бог, как бы опять пожара не случилось. Ишь, ведь молынья так и палит!

   - Долго ли до греха! Избави только, владыко милостивый!

   - Батюшки! Уж не света ли преставление? Все небышко горит пламенем!

   - Свят, свят, свят!..

   Через час гроза прошла. Дождь унялся, и небо очистилось; в деревне посветлело. Ребятенки, как увидели, что дождя нет, выбежали на улицу, чтобы пробежаться по дождевым лужам и поглядеть, сколько воды прибыло в пруде. Вышли и мужики посмотреть, что сталося с поджигателем.

   Поджигатель, ни жив ни мертв, прижался к двери амбара и не шевелился. Одежонка измокла на нем до ниточки, с бороды и волос текла вода, зубы стучали один об другой...

   Поглядели мужики.

   - Ну, теперича и пытать его жалко!

   - Убогой он человек,- прибавил Зайчик,- отпустим его, православные! Пашка! - крикнул мужик босоногой девчонке с медным крестом на груди.- Бегай домой да тащи сюда краюшку хлеба!

   Нищий боязливо озирался.

   - Ступай домой, Христос с тобой, оглашенный! - сказал рыжий Сысой.- Греха мы с тобой только напринимались!..

   Нищий не понимал и стоял на одном месте.

   - Што глазища-то выпучил? Поди домой... Туда! Знаешь?.. Тю-мо-мо? - И мужик замахал рукой по направлению к деревне нищего.

   Немой, должно быть, догадался. Он сделал несколько шагов, приостановился, обернулся и стал глядеть на мужиков, не погонятся ли за ним.

   - Поди, поди! Только смотри, вперед не моги бродяжничать! - наказывал Сысой и махал рукой.

   Немой совсем понял и хотел пуститься, но к нему подлетела Пашка и протянула большой ломоть хлеба.

   Нищий выхватил из рук девочки хлеб, закивал ласково Пашке головою и ударился бежать со всех ног.

   - Ишь, как обрадовался,- говорили мужики, провожая глазами нищего.- Откуда ноги взялись! Удирает, што твоя лошадь добрая!

   С дороги нищий еще раз оглянулся.

   - Валяй, валяй с богом! - махнули ему голопузовцы. Нищий скоро совсем из вида скрылся.

   - Што-то с нашим сенцом теперича делается,- проговорил один мужик.- Поди, все взмокло?

   - Как есть! Да, чай, и рожь-то всее повалило! Беда наша!

   - Э-эх, жисть, жисть! - со вздохом сказал рыжий Сысой и пошел спать в сарай, куда переселилась вся его семья после пожара.

   Наступила ночь. Над деревнею, на небе, все чисто и мелькают чуть видимые звездочки. В стороне чернеет уносящаяся туча.

   Где-то далеко виднеется зарево, слышны унылые, слабые удары доносящегося набата. Земля как будто стонет и жалуется...

  

  

   К утру опять собрался дождь и весь день лил: перестанет на время и опять приударит. Небо заволокло густыми массами серых облаков; ветер ревел в улице и завывал в трубах. Ненастье грозило разойтись надолго. Хлеб в полях лежал поваленный, трава мокла и бурела...

   Повесили головы мужики, глубоко запала в сердце кручина, и сказалась она белому дню тяжелым вздохом.

   - Пропали наши головы, пойдем все по миру! - печалилась деревня.

   - Видно, зиму-то придется есть магазейский хлеб! - говорили одни.

   - А може, как поправимся... Бог не без милости! - обнадеживали себя другие.

   - Знамо дело: не без милости! Што говорить!

   - Да што это дождь-от какой льет? Коли он перестанет?

   - Бог его ведает.

   По сараям, где поместились погоревшие, говорит опять то же горе:

   - Везде пролило! Места нигде сухого не найдешь... Хоть беги!

   - Матвеюшка,- слышится старческий голос из угла,- нет ли чем одеться? Нешто знобит всего...

   Раздается кашель, плачут грудные дети.

   - Господи, што за жисть наша разнесчастная! - вопит баба.

   На следующий день к старосте, Еремею Пахомычу Стручку, приехал чиновник.

   - Здравствуй, здравствуй, Пахомыч! - здоровался чиновник с отвешивающим поклоны старостою, проворно вбегая в просторную избу мироеда.- Что, у вас пожар был?.. Жалко!.. Самоварчик поскорее, самоварчик!.. Брр!.. Озяб...

   Еремей Пахомыч помог чиновнику стащить шинель и почтительным образом просил его благородие садиться.

   - Хорошо, хорошо, сяду! - говорил чиновник.- Да ты не забудь чего-нибудь, этак сердцекрепительного к чайку-то подать! Видишь, как всего вымочило!.. Эх, служба! В дождь и слякоть нет тебе покою!.. А много, однако, у вас сгорело,- прибавил чиновник, заглядывая в окно.

   - Да, порядком-таки,- ответил из-за перегородки староста, распоряжаясь насчет самовара и сердцекрепительного.

   Спустя полчаса чиновник сидел за самоваром и бутылкой рома. Изба была полна народу. Чиновник, согреваясь пуншем, производил следствие о пожаре.

   Мужики сильно робели.

   - По своей неосторожности или кто поджег? - спрашивал он у мужиков.

   - Не можем знать, ваше благородие! - отвечали передние.

   - Как не можем? Ведь от чего же нибудь да сгорела деревня?

   - Точно так, ваше, благородие!

   - Ну, какая же причина?

   - Неизвестно, ваше благородие!

   Чиновник взъелся.

   - Черт! Я вас спрашиваю: от чего загорелось?

   Мужики не отвечали.

   - Да говорите же: от чего?

   - Я знаю! - вырезался Иван Потапыч.

   Мужики со страхом обернулись в сторону рябого, некоторые стали дергать его за одежонку.

   - Знаю! - повторил рябой.

   Чиновник ласково спросил:

   - От чего, любезный, скажи!

   - От чего? - переспросил Иван Потапыч.- От огня,- прибавил он и посмотрел на чиновника прямо.

   - Ах, боже мой! - крикнул чиновник.- Что за дурачье набитое! Я сам знаю, что от огня, а не от черта. Да кто огонь-то подложил?

   Иван Потапыч замолк.

   - Этого мы не знаем, ваше благородие,- ответили другие мужики.

   - Боже! - простонал следователь и начал с отчаяния хлебать пунш.

   Успокоившись, чиновник опять принялся за следствие:

   - Мирно вы живете друг с другом?

   - Ничего, слава богу, у нас все живут смирно... Драк нет, смертоубийств тоже.

   - Ни на кого из своих подозрений не имеете?

   - Никак нет, ваше благородие!

   - Стало, поджог со стороны был?

   - Надо полагать так, ваше благородие.

   Следователь опять прихлебнул из стакана.

   - На кого же вы думаете?

   Мужики переглянулись.

   - Ни на кого не думаем, ваше благородие...

   - Ах, боже мой! - огорчился чиновник.

   Выступил дядя Егор.

   - Прямо мы не можем указать, ваше благородие,- начал он,- мало, ли со стороны лихих людей, а кто,- как ты спознаешь? Понапрасну мы не хотим на человека клепать...

   Чиновник совсем омрачился.

   - Ну, однако же, есть на примете лихой человек? - спросил он, подумав.

   - Не можем знать.

   - Я знаю! - высунулся в другой раз рябой мужичонка.

   Следователь злобно посмотрел на знающего.

   - Я тебя велю вытолкать, животина! - сказал он.- Староста!

   - Здесь, ваше благородие.

   - Знаю! - не унимался рябой, выступая всей своей фигурой вперед.

   Следователь остановился в распоряжении.

   - Постой!..- сказал он старосте.- Ну, говори, если знаешь!

   Иван Потапыч не заставил себя долго ждать:

   - Поджог сделал немой...

   - Какой немой?

   - Мы вечор его поймали... Беспременно он и спалил!

   - Где же поджигатель?

   Егор не дал продолжать Ивану Потапычу.

   - Это вечерось мы нищенького одного нашли, ваше благородие,- отвечал дядя Егор,- по своему незнанью и приняли было его за поджигателя. А он ходит по деревням, Христовым именем побирается...

   - Он содержится у вас?

   - Попридержали было, да отпустили...

   - Ка-ак! Отпустили поджигателя?!

   - Какой поджигатель, ваше благородие! Он и без того обижен от бога, без языка и без разума, а тут еще поджигать станет!

   Но чиновник и слушать не хотел.

   - Да как вы только смели это сделать? Скрывать преступление? Отпускать мошенников, разбойников, поджигателей! - кричал следователь, колотя себя в грудь и топая ногами.- Ну, дружки, попались! Теперь я вас всех под суд упеку!

   Мужики не знали, что говорить, перепугались и молчали. Иван Потапыч удрал из избы.

   - Ваше благородие! - начал Егор, собравшись с духом.- Немой живет в Замятихе, его можно оттоле ссячи, коли вашей милости он нужен.

   - Стану я время терять! Что раз сделали, того уж не воротишь,- сказал чиновник.- Ну, да я зла не хочу вам делать. Соберите мне сейчас по двугривенному с дому, и бог с вами!

   Мужики задумались. Хоть не велика контрибуция, а все жаль: двугривенный на земле не поднимешь.

   - Нельзя ли как поменьше, ваше благородье,- заговорили в толпе.

   - Неблагодарные свиньи! - выругался следователь.- Вы должны молить бога, что я больше не потребовал! Знаете ли вы, какое дело-то вы сделали? Уголовное!

   Мужики чесались.

   - Оно так, ваше благородье... Да мы ноне сами погорелые... Не грех и сбавочку сделать...

   - А я разве бы взял с вас по двугривенному, если бы не знал, что вы погорели? Не разговаривать больше!.. Вон!

   Голопузовцы повалили за двугривенными. Терентий Захарыч во время следствия был на мельнице. Возвращаясь домой, он увидел на улице мужиков, бегущих к Старостиной избе.

   - Куда вы, православные?

   - А! Терентий Захарыч! Скорей бери двугривенный да неси к старосте... Следователь велел! Скорей!- кричали в ответ, не останавливаясь, мужики.

   - Постойте, постойте!

   Один мужик приостановился.

   - За что двугривенный? - спросил у него Терентий Захарыч.

   - А за пожар-то!

   Чиновник, собрав двугривенные, вышел на крыльцо и велел подавать лошадей.

   Подъехала тройка.

   Чиновник, закурив папироску, сказал Стручку: "Прощай Еремей Пахомыч!" - и взобрался на телегу

   - Здравствуйте, ваше благородие,- сказал подошедший Терентий Захарыч.

   Следователь взглянул на мужика:

   - Ты что же мне двугривенный не принес?

   - Виноват, ваше благородие, не принес,- ответил Терентий Захарыч.

   - Почему?

   - Да потому, что не резон вам обирать нашего брата! Эх, ваше благородие! И не грех вам последние нитки с погорелых тянуть! Премудрый Еклезиаст* сказал...

   - Ка-ак? - заревел чиновник, не дав окончить.- Что сказал премудрый Еклезиаст?! Оскорбление начальства?! В тюрьму!

   - Никакой тюрьмы не боюсь, ваше благородие, не стращайте! - спокойно ответил мужик.

   - Сейчас акт составлю! Бумаги и перо! - приказывал возмущенный чиновник.

   Староста кинулся исполнять приказание. Терентий Захарыч и того не испугался.

   - Пишите, а мы к ответу явимся. За правду не боюсь.

   Староста возвратился с бумагой и чернильницею.

   - Извольте, ваше благородие!

   - Хорошо... Ну, да не надо, Пахомыч! Я этого мерзавца и так доеду. Жди через неделю бумаги от высшего начальства,- прибавил чиновник и велел ямщику ехать.

   - Слушаю, ваше благородие! - насмешливо сказал Терентий Захарыч.

   Колокольчик зазвенел.

   - Ах, это мужичье необразованное! - говорил чиновник, перекидываясь из стороны в сторону в телеге.- Каковы! С ними скоро житья не будет нашему брату... Да нет же,- утешал он себя,- таких немного. Один только этот грубиян! А что один сделает? Ничего! Слава богу, что другие-то баранье... Ямщик, пошел скорее!..

   Голопузовцы провожали глазами чиновника. Когда тройка скрылась, многие заговорили:

   - Напрасно ты, Захарыч, эдак-то с ним говоришь... Загубит он тебя, да и нам достанется.

   - Ничего он не сделает, нонича уж не те времена стали, чтобы человек ни за что пропадал...

   - Это еще неизвестно. Пришлет он те эту бумагу-то, и увидишь! Сгинешь в остроге..

   - Никакой он бумаги не пришлет... Эх, православные, ничего-то вы не ведаете! Темны вы! - заключил Терентий Захарыч и пошел в огород.

   Мужики говорили:

   - Удивленье, братцы, что это за мужик у нас Тереха! Што и говорить: одно слово - голова мужик! Разговаривает мало, зато што ни слово - все дело!..

   Помните, как он тогда с посредственником*-то резался?

   - Еще бы! Кабы не он, луга бы от нас совсем тогда отошли!..

   - Ловко он в те поры посредственнику сказал: "Вы, говорит, свечка, у вас меч, вы на правду представлены.."

   - Тереха - голова с мозгом, грамотей!

   - Он во всех науках искусник. Попы и те не могут его загнать, а на што уж, кажись бы, они сильны в этих науках-то... Д-да, сила мужик!

   - Сила...

   Мужики призадумались над силой Терехи.

   - Даром отдали по двугривенному!

   - Известно, даром!

   - Кабы не рябой, ничего бы не взял,- сказал рыжий Сысой, - рябой всему причина.

   - И то: от него вышло... Он ведь первый-то вызвался: "я знаю".

   - Верно... Надо бы миром поучить рябого. Соберем десяток?

   - Соберем. Десяток все разберет...

  

  

   Повесть "Крестьянское горе" впервые была напечатана в журнале "Современное обозрение" No 2, 1868, затем с некоторыми изменениями вошла в сборник крестьянских повестей и рассказов Ф. Д. Нефедова "На миру" (1872).

   Гужом - друг за другом, вереницей.

   Роспуски - повозка, дроги.

   Теплина - костер.

   Варгане - органе.

   Купина - икона богородицы.

   Мутовка - деревянный предмет для взбалтывания жидкости.

   Десятский - выборный на какую-либо низшую должность.

   Брашна - угощение.

   Екклезиаст - название самой древней части Библии, относящейся ко II тысячелетию до нашей эры.

   Посредственник - мировой посредник. Посредники выбирались из дворян для разрешения споров с крестьянами.