Мид-Смит Элизабет - Девичий мирок

и бросилась на шею учительнице.

   - Благодарю, благодарю! - пылко проговорила она и убежала с детьми.

  

  

  

   По дороге Нэн полностью пришла в себя. Щеки ее горели, зрачки расширились, она беспрестанно болтала и смеялась. Эстер, совсем успокоенная, обратилась к мисс Дейнсбери.

   - Мое сокровище, кажется, совсем в порядке, - сказала она. - Как же я испугалась! Слава Богу, все обошлось.

   Но мисс Дейнсбери не разделяла ее уверенности. Она хотела взять Нэн на руки, но крошка уцепилась за сестру.

   - Оберегайте ее от солнца, Этти. Держите над ней зонтик, вот так. Когда мы приедем, надо уложить ее. Дай Бог, чтобы все хорошо кончилось, но следует проявить осторожность.

   Эти слова встревожили Эстер. Она прижала к себе сестру и почти не реагировала на ее лепетание. Потом Нэн перестала разговаривать и заснула.

   Выражение лица мисс Дейнсбери делалось все озабоченнее. Когда фургон подъехал к "Лавандовому дому", она взяла девочку из рук Этти, отнесла наверх, раздела и уложила. Когда головка Нэн очутилась на прохладной подушке, она открыла глаза и попросила пить. Мисс Дейнсбери дала ей немного молока, но едва девочка отпила несколько глотков, ее стошнило.

   - Этого я и боялась, - прошептала учительница. - Дело не совсем ладно, надо послать за доктором.

   Мисс Дейнсбери встала, чтобы позвонить, Эстер в тревоге последовала за ней:

   - Нэн в опасности? Если она умрет, все узнают, что ее убила Энни!

   - Полно, полно, не волнуйтесь. Даст Бог, ей скоро будет лучше. Возможно, следует ожидать приступов лихорадки, но через несколько дней это пройдет. Эстер, дорогая, ведь дом-то у нас пустой, все слуги на пикнике. Пожалуйста, съездите за доктором. Фургон еще у подъезда. Поезжайте в город: Парадная улица, дом 10. И поторопитесь: после обеда доктор отправляется с визитами к больным.

   Эстер взглянула на сестру, которая снова закрыла глаза. Учительница настаивала:

   - Я позабочусь о ней, не теряйте времени, дорогая.

   Эстер, схватив шляпу, побежала вниз, села в фургон и быстро покатила в Сефтон, до которого было около двух миль. Она была так встревожена, что даже позабыла об Энни. Все ее мысли были об одном: успеет ли она застать доктора Мейфлауэра дома.

   - Боже мой, Боже, помоги мне! - горячо повторяла она всю дорогу.

   Молитва ее была услышана. Фургон остановился у дома доктора в ту самую минуту, когда он собирался сесть в свой фаэтон. Обычно застенчивая Эстер так громко окликнула доктора, что тот вздрогнул.

   - Поедемте со мной, пожалуйста, поедемте! Крошка Нэн ушиблась! Поедемте немедленно!

   - Э, юная леди? - воскликнул краснощекий доктор. - Вижу, вижу. Вы одна из питомиц "Лавандового дома". Что там случилось?

   Эстер рассказала ему о случившемся. Доктор посадил Эстер в фаэтон, сам сел возле кучера, и они тронулись в сторону "Лавандового дома". Эстер нетерпеливо ерзала на мягких удобных подушках, казалось, что экипаж едет недостаточно быстро. Ей так и хотелось крикнуть кучеру: "Скорее, скорее!" Доктор выводил ее из себя своей невозмутимостью - развалившись, он с удовольствием читал газету.

   Неожиданно она почувствовала на себе его взгляд.

   - Обыкновенно я добираюсь до "Лавандового дома" за двадцать минут. Ровно за двадцать. Через десять минут мы будем там.

   Эстер попыталась улыбнуться, но ничего не вышло. Ее беспокойство росло с каждой минутой. Она вздохнула с облегчением, только когда фаэтон остановился у подъезда. Мисс Дейнсбери открыла доктору дверь комнаты, в которой лежала Нэн, а Эстер, съежившись, осталась дожидаться на площадке. Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем доктор вышел от больной. Она была бледна и не могла выговорить ни слова. Доброму доктору стало жаль ее.

   - Идите сюда, дитя мое. Вы сами захвораете, если будете так волноваться. Полно, полно. Так нельзя. Выпейте хересу. Пойдемте вниз. Я похлопочу об этом.

   - А она? - с трудом проговорила Эстер.

   - Кто, малышка? Она прелестна. Я не знал, что это ваша сестра. Она порядочно-таки ушиблась, милая крошка.

   - Она... она... в опасности?

   - В опасности? О нет. Берегите ее, не раздражайте. Ей необходим полный покой. При хорошем уходе она поправится через несколько дней. Завтра утром я приеду ее осмотреть. Ну, наконец-то вы стали похожи на живого человека. Пойдемте вниз, выпейте рюмку хереса.

  

  

  

   Компания, отправившаяся на пикник, вернулась поздно, но миссис Виллис, узнав о несчастье, тотчас примчалась в "Лавандовый дом". Она застала доктора, когда он уже садился в экипаж. Он успокоил ее и, напомнив о необходимости полного покоя для больной, запретил пускать к ней подруг. В холле миссис Виллис встретила Эстер и, обняв, привлекла ее к себе:

   - Бедная моя девочка, какое для тебя испытание! Не нахожу слов, чтобы выразить тебе мое сочувствие. Но доктор не теряет надежды, и, даст Бог, наша дорогая крошка скоро поправится.

   - Вам действительно жаль меня? - спросила Эстер, глядя прямо в глаза своей воспитательнице.

   - Конечно. Неужели ты сомневаешься?

   - Если так, то вы строго накажете эту отвратительную Энни Форест. Очень, очень строго!

   - Иногда Эстер, Господь Бог берет это на себя, - серьезно заметила миссис Виллис. - Если бы ты видела лицо Энни, когда она ехала со мной сюда, ты не просила бы ее наказать.

   - Какая несправедливость! - прошептала Эстер, но так тихо, что миссис Виллис не слышала, и добавила громче: - Могу я идти к Нэн?

   - Конечно, дитя мое. Чай я пришлю тебе наверх.

   В эту ночь мисс Дейнсбери осталась в комнате Эстер. Для нее принесли кушетку, так как миссис Виллис не хотела разлучать Эстер с маленькой сестрой. Ни один звук не беспокоил больную. Воспитанницы, проходя мимо ее комнаты, снимали туфли. Они боялись даже вздохнуть, чтобы не потревожить ребенка. Нэн почти все время спала, и лишь когда мисс Дейнсбери меняла ей компрессы, открывала отяжелевшие веки. В девять часов в дверь тихо постучали. Эстер отворила. Перед нею стояла одна из ее подруг.

   - Звонка к молитве не будет, Эстер. Ты пойдешь в церковь? Миссис Виллис прислала меня спросить.

   - Я не могу, скажи, что я не могу.

   - Отчего? Разве Нэн так худо?

   - Я не знаю, не думаю. Спокойной ночи.

   Эстер заперла дверь, разделась, надела ночную рубашку и встала на колени. Но молиться она не могла, мысли текли в совершенно ином направлении. Немного успокоившись насчет Нэн, она почувствовала такой прилив ненависти к Энни, что сама испугалась. Она пыталась сосредоточиться, но слова молитвы не трогали сердце. Тяжело вздохнув, девочка поднялась с колен.

   Нэн лежала в забытьи до полуночи. Эстер по своей неопытности думала, что это хороший признак, но мисс Дейнсбери была иного мнения. Несмотря на ободряющие слова доктора, она тревожилась за малышку. Эстер не хотела ложиться, но мисс Дейнсбери уговорила ее прилечь, и едва голова измученной переживаниями девочки коснулась подушки, как она немедленно уснула.

   Весь дом уже спал, только мисс Дейнсбери бодрствовала у постели больной. В полночь Нэн стало хуже. Она открыла лихорадочно горевшие глаза и начала жалобно звать - но не Эстер, а Энни.

   - Энни, Энни! Нэн надо Энни. Да. Да. Плохая, иди плочь. Нэн надо Энни.

   Мисс Дейнсбери смутилась и встревожилась. Эстер, проснувшись, села на кровати.

   - Что с нею, мисс Дейнсбери? - спросила она.

   - Она очень возбуждена, Эстер. Все зовет Энни Форест.

   - Это невозможно. Доктор не разрешил никого к ней пускать.

   - Энни, Энни! - звал больной ребенок. Эстер накинула шлафрок[11] и подошла к кроватке. Глаза Нэн горели лихорадочным блеском. Она взглянула на Этти, резко вскрикнула и закрылась ручонками.

  

   [11] - Шлафрок - домашний халат.

  

   - Иди плочь, иди плочь, плохая Этти. Нэн надо Энни. Энни будет петь, иглать. Иди, иди.

   Сердце бедной Эстер сжалось. Она взяла горячую ручку сестры, но та с силой отдернула ее.

   - Энни! Энни, Энни... Иди, Энни. Нэн надо, Нэн любить...

   - Надо успокоить ее, моя милая, - сказала мисс Дейнсбери, тронув Эстер за плечо. - У Энни удивительная способность успокаивать детей. Придется ослушаться доктора, под мою ответственность. Надо во что бы то ни стало успокоить ребенка. Я останусь здесь, а вы сбегайте за Энни. Хоть вы и дороги малышке, но сейчас вы ее раздражаете. Не волнуйтесь, больные часто так реагируют на своих близких. Поверьте мне и сделайте, как я говорю.

   - Сейчас-сейчас, - Эстер снова наклонилась над кроваткой. - Нэн, Этти идет за Энни. Теперь ты ее поцелуешь?

   В ту же минуту горячие руки обвились вокруг ее шеи.

   - Доблая Этти, иди за Энни. Иди, доблая, иди.

   Эстер побежала вниз. Босая, в белом капоте, в лунном свете она походила на привидение. Издали доносились до нее какие-то звуки, но она не обращала на них внимания. Девочке было не до этого, она слишком спешила.

   Открыв дверь в комнату Энни и Сьюзи, она произнесла сдавленным голосом:

   - Энни, иди к Нэн.

   - Иду, - кивнула Энни и, встав, пошла к двери. Она была в платье.

   - Ты уже одета? - удивилась Эстер.

   - Я и не раздевалась, лежала так. Мне показалось, что Нэн звала меня.

   - Пойдем же. Я пришла за тобой, потому что нужно успокоить Нэн. Посмотрим, удастся ли тебе это, - прибавила Эстер, недобро усмехнувшись.

   - Надеюсь, что удастся, - ответила Энни очень кротко и двинулась вслед за Эстер.

   Войдя в комнату, Энни встала на колени у кроватки и заговорила своим певучим голосом:

   - Нэн, дорогая моя, Энни пришла.

   - Нэн любить Энни, - довольно проворковала Нэн и, отвернувшись от мисс Дейнсбери и Эстер, обратила взгляд на свою любимицу.

   - Спой "Козлика", - приказала маленькая капризница.

   Не мешкая ни минуты, Энни начала:

   - Жил-был у бабушки серенький козлик...

   Не успела она пропеть несколько куплетов, как Нэн потребовала другую песню:

   - Не надо эту. Спой "Бим-бом".

   - Бим-бом, бим-бом, загорелся кошкин дом...

   - Длугую. Пой, Энни, длугую.

   Около двух часов стояла Энни у кроватки и пела детские песенки одну за другой. Нэн не спускала с нее глаз и все повторяла:

   - Пой, Энни, пой.

   Энни пела, а глаза малышки лихорадочно блестели, и тело горело. Мало-помалу Нэн успокаивалась. Энни потрогала ее ручки - они уже были не такие горячие. Затем на лбу Нэн выступила испарина, и девочка провалилась в глубокий сон.

  

  

  

   Утром Нэн стало лучше, и хотя неминуемая опасность ей не угрожала, ребенка нужно было очень беречь, чтобы приступы лихорадки не возобновились. Доктор сказал, что девочка счастливо избежала сотрясения мозга, но пройдет еще много дней, прежде чем она будет в состоянии резвиться по-прежнему. Нэн сама выбрала себе сиделку и с настойчивостью избалованного ребенка добилась своего: Энни находилась около нее с утра до ночи. Доктор, увидев, как успокаивающе эта девочка действует на больную, потребовал, чтобы ее не сменяли.

   Лежа в постели, Нэн держала руку Энни и заставляла ее петь. Позже, когда малышке стало лучше, она просиживала целыми часами у открытого окна, прижавшись к Энни и глядя на нее восторженными глазами. Очень часто Энни отвечала ей грустным взглядом, и тогда Нэн гладила ее по щекам, приговаривая:

   - Бедная Энни! Бедная маленькая Энни.

   Энни, с ее цыганским лицом и обилием пышных кудрей, и черноглазая русоволосая Нэн являли собой прелестную картину. Но Эстер не могла любоваться ими - ее сердце разрывалось от боли и жгучей досады.

   Не то чтобы Нэн совершенно охладела к Этти. Иногда она обнимала одной рукой ее, а другой - Энни, как будто хотела соединить их головы. Но было очевидно, что вся душа ее всецело принадлежит Энни, Эстер же отводилась второстепенная роль.

   Ни за что на свете Эстер не выдала бы своих переживаний. Напротив, когда доктор и мисс Дейнсбери заявили, что хотя Энни и была причиною несчастья, но она же и спасла девочке жизнь, сумев унять ее возбуждение в первую ночь, Эстер пробормотала что-то вроде благодарности.

   На это бурчание Энни ответила открытым, честным взглядом. В эту минуту она легко объясняла себе чувства Эстер в отношении ее и не сердилась. За то время, что она провела, ухаживая за Нэн, она сильно изменилась: казалось, все резкое, что было в ней когда-то, сгладилось и утихло.

   Эстер только благодаря усиленным занятиям не упала духом и сумела пережить тяжелые дни. Нэн понемножку поправлялась и уже проводила время в саду, сидя у Энни на коленях. Теперь миссис Виллис нашла нужным вмешаться. Она объявила, что Энни должна вернуться к занятиям и посвящать Нэн только свободное время.

   Это распоряжение вызвало целую бурю эмоций. Избалованная девочка кричала, плакала и дошла до такого возбуждения, что ночью убежала в комнату Энни, и той пришлось взять ее к себе в постель, чтобы согреть и успокоить. Утром послали за доктором, который и предписал для малышки общество Энни еще на два-три дня.

   Миссис Виллис осознавала, что, согласившись принять такого маленького ребенка, она взяла на себя большую ответственность. Но так как отец девочки был далеко, то ни о каких изменениях не могло быть и речи. Хотя Нэн и захворала, но баловать ребенка все-таки не следовало, да и Энни нельзя было освобождать от занятий в такое серьезное время: если девочка не получит достаточного числа баллов, она не будет переведена в следующий класс. Надежды на то, что эта сорвиголова заработает премию, не было. Но она была вполне способна получить приличное образование, которое, учитывая ее положение, было ей необходимо более чем кому-либо другому. Поэтому начальница объявила доктору, что она уступает капризу ребенка на несколько дней при условии, что после этого Энни вернется к занятиям и будет усиленно работать.

   Утром на третий день миссис Виллис доложили, что Нэн прекрасно провела ночь, кушает с аппетитом и имеет вполне здоровый вид. Когда воспитанницы собрались в классе, Энни отнесла свою пациентку в рекреационную залу и затеяла ее любимую игру, припевая:

  

   Тик, ток, ток,

   Прибежал конек.

   Надо подковать,

   Чтоб скорей бежать.

  

   Нэн прыгала, изображая конька, и уже подняла ножку, чтобы ее подковали, когда вошла миссис Виллис.

   - Нэн, пойдем со мной, я тебе кое-что покажу.

   Нэн тотчас же протянула ей руку, а другую подала Энни, заявив решительно:

   - Нэн идет, и Энни идет.

   Миссис Виллис промолчала. Они прошли лестницу, миновали холл и вошли в будуар директрисы. Здесь было множество разных безделушек, и у Нэн разбежались глаза.

   - Холосая комната, - заявила она одобрительно. - Нэн будет здесь, и Энни будет здесь.

   Оглядевшись, она вскрикнула от восторга: на полу лежала раскрытая книга с картинками, а возле нее спал белый персидский кот.

   Миссис Виллис шепнула что-то Энни, и та потихоньку вышла из комнаты. Нэн стояла возле кота и, гладя его, приговаривала:

   - Бай, киска, бай.

   Кот встряхнулся, встал и начал мурлыкать, выгибая спину. Затем снова улегся. Но заснуть бедному коту было не суждено - Нэн схватила его за хвост и потащила к себе на колени. Кот, не долго думая, вырвался и убежал.

   - Киса, киса, - позвала девочка. - Иди, киса. Энни, догони кису!

   Тут Нэн наконец заметила, что Энни в комнате нет - только миссис Виллис сидит за столом и что-то пишет. Но директриса была для девочки совсем не интересна, а потому, взглянув на нее безучастным взглядом, она принялась бродить по комнате, ожидая увидеть Энни, которая, вероятно, пошла за котом. В своем странствовании Нэн забрела в маленький закуток, где обнаружилось множество китайских вещиц. Тотчас завладев одним кувшинчиком, девочка начала изображать молочницу, которая продает молоко.

   - Хотеть молока? - спрашивала она воображаемых покупателей и, налив несуществующего молока себе в ладошку, причмокивая, выпивала его.

   Неосторожно стукнув кувшином об пол, она отломила у него ручку и носик. Миссис Виллис продолжала писать, ничего не замечая.

   - Бедный кусин лазбиться, - громко заявила Нэн, нисколько не смутившись, и, оставив на полу черепки, отправилась делать новые открытия.

   Теперь она вооружилась большим альбомом и, разложив его на диване, стала закрывать и открывать его. Хлопанье обложки очень понравилось девочке, и она громко смеялась. Наконец миссис Виллис обратила на нее внимание и поспешила спасти свой альбом.

   - Оставь альбом, детка. Сядь на пол и рассматривай книжку с картинками.

   Нэн, держа руку между листами, самоуверенно взглянула на миссис Виллис и наотрез отказалась повиноваться.

   - Пойдем, Нэн, - настаивала директриса.

   Но Нэн тыкала пальчиком в фотографии и заливалась смехом. Миссис Виллис взяла ее на руки:

   - Нэн, стыдно не слушаться! Займись книгой и будь умницей.

   Нэн пыталась вырваться, брыкаясь руками и ногами:

   - Плохая тетя, иди плочь! Нэн надо Энни! Тетя, плочь!

   Миссис Виллис попыталась ее уговорить, но ничего не вышло, Нэн расплакалась. Сидя у начальницы на коленях, она рыдала и звала Энни. Когда Энни во время перемены пришла, девочка бросилась к ней. Налицо были все признаки лихорадки: щеки малышки пылали, на лбу блестели капельки пота, руки были горячие.

   Директриса окончательно растерялась.

  

  

  

   Положение действительно казалось безвыходным. Энни необходимо было заниматься, Нэнси же находилась в таком неустойчивом состоянии, что раздражать ее было опасно. К счастью, миссис Виллис вспомнила о старой няне Нэн и тотчас написала ей. Сердобольная женщина приехала на следующий же день. Малышка очень ей обрадовалась и перестала ежеминутно требовать к себе Энни, хотя и не перестала любить ее по-прежнему.

   Энни вернулась к школьной жизни. Эстер была холодна к ней, но другие подруги встретили ее с восторгом и не скрывали, что скучали без нее.

   Тем временем Энни разрывали противоречивые чувства. То ей страстно хотелось, чтобы миссис Виллис приласкала ее, то она уверяла себя, что прекрасно проживет и без этого. Иногда грустный взгляд Эстер трогал ее за живое, и тогда ей хотелось удалиться от Нэн, чтобы вернуть сердце малышки сестре. А то вдруг мстительное чувство брало верх, и она снова очаровывала девочку назло Эстер. Словом, Энни пребывала в одном из тех своих настроений, которые толкали ее то на геройские поступки, то на всяческие безумства.

   Вскоре по приезде няни Нэн миссис Виллис должна была отлучиться в Лондон. Она оставляла "Лавандовый дом" с большой тревогой, но ехать было необходимо: ее родственница опасно заболела. Несколько любимых ее учениц столпились на крыльце, в том числе Сесиль Темпл, но Энни не было. В самую последнюю минуту она прибежала, запыхавшись, и бросила на колени своей воспитательницы прелестный букет из жасмина и незабудок. Миссис Виллис поблагодарила ее взглядом, полным прежней любви и доверия, потом поднесла букет к губам и улыбнулась:

   - До свидания, дорогая. До свидания, мои милые девочки. Я постараюсь вернуться завтра к ночи. Я надеюсь на вас, дети мои, помните это.

   Карета исчезла в аллее, и девочки разбежались. Сесиль поискала глазами Энни, но той нигде не было видно.

   Энни спряталась в кустах и торопливо вытирала слезы, вспоминая, как начальница поцеловала букет и ласково улыбнулась ей. Однако насладиться воспоминаниями ей не дали - рядом зазвучали радостные голоса, и несколько пар рук потащили девочку в сторону аллеи.

   - Идем, Энни, идем скорее, - кричали Филлис и Нора Реймонд. - Корзинка появилась. Она в дальней аллее под лавровым кустом. Мы тебя только и ждали, не хотели без тебя открывать.

   Выражение лица Энни мгновенно изменилось. Слезы высохли, глаза засверкали, вся фигурка выражала нетерпение.

   - Так не будем терять ни минуты, Филлис! Посмотрим, что эта старая торговка Бетти припасла для нас!

   Три девочки стрелою полетели в дальнюю аллею, где их с нетерпением ждали еще пять подруг, в том числе и Сьюзи Драммонд. Девочки радостно загалдели при виде Энни, которая была явным лидером и должна была возглавить предстоящие события. Она тотчас же заняла президентский пост и начала распоряжаться.

   - На горизонте чисто? Хорошо. Сьюзи, ты умеешь квохтать, как курица. Присядь за это дерево и карауль. Если услышишь малейший шум, тотчас квохчи. Нора, моя птичка, иди в ту сторону и следи за лугом. Если что, чирикай. А мы с вами, девочки, разберем корзинку.

   Корзинка была извлечена из потайного местечка, и несколько пар жадных глаз заглянули в нее.

   - О, вишни, и так много! Милая Бетти, славная моя уточка! Она нарвала их в своем саду, и они так же спелы, как ее старые щеки. Посмотрим, что дальше. Меренги! Бетти знает мою слабость. Двенадцать штук, по полторы штуки на каждую из нас. Сьюзи Драммонд получит не больше других! Еще что? Пирожки, сосиски. Ах, какое чудо эта Бетти! Жареные цыплята! Все лучше и лучше! А что в этом свертке? Нарезанная ветчина! Бетти не забыла ее положить! Ножики, вилки, ложки, соль и перец. А еще несколько бутылок имбирного пива и даже штопор!

   Все содержимое было пересмотрено и заново уложено. Корзину закрыли и поставили под куст как раз вовремя. Послышалось усиленное квохтанье Сьюзи, и маленькие заговорщицы разбежались. Энни, однако, успела шепнуть им:

   - Ровно в полночь! Не волнуйтесь, ключ я раздобыла.

  

  

  

   В школе все привыкли видеть Энни в постоянно возбужденном состоянии. Она была чрезвычайно смела и любила играть с опасностью. Девочка не раз уже устраивала тайные пирушки, но такой смелый план, как уход из "Лавандового дома" ночью, приводился в исполнение первый раз.

   До сих пор подруги устраивали пиршества в пустом чулане, куда никто никогда не заглядывал. Они потихоньку приносили туда провизию, сооружали из старого ящика стол и принимались за еду, не обращая внимания на затхлый запах, пауков и мокриц, потревоженных их присутствием. Но когда однажды Энни намекнула, что ужинать на воздухе летом гораздо приятнее, все тотчас же согласились с ней. Мэри Прайс сказала, что от запаха чулана ее тошнит; Филлис объявила, что при виде паука ей делается дурно, а Сьюзи Драммонд призналась, что в душном чулане ей всегда хочется спать, даже с меренгами в руках. Вся компания с восторгом поддержала идею поужинать на свежем воздухе, и Энни, при нынешнем ее настроении, ухватилась за эту безумную затею - с обычной своей ловкостью она все устроила и все предусмотрела.

   Вечером заговорщицы разошлись по своим спальням в сильном волнении. Энни мучили угрызения совести: ведь она злоупотребляет доверием своей воспитательницы. Но кто же мог предвидеть, что миссис Виллис уедет так неожиданно!

   Впрочем, менять планы было уже поздно. Предстоящая ночь как нельзя лучше подходила для ночного пикника. Луна должна была появиться вскоре после полуночи, так что вся компания могла ускользнуть из дома под прикрытием ночи, а само пиршество пройдет уже при свете луны. Девочки сговорились до полуночи ничем не выдавать себя, а затем тихо выйти и встретиться в коридоре около кухни, откуда в огород вела маленькая дверь. Дверь эта обычно была заперта, но Энни два дня тому назад вынула ключ из замка.

   Как и другие участницы ночного приключения, она отправилась спать в девять часов и незаметно заснула, но спала настолько чутко, что слышала, как в одиннадцать часов мисс Дейнсбери ушла в свою комнату.

   - Мисс Дейнсбери всегда ложится последней, - подумала она. - Теперь можно вставать.

   Она полежала еще немного, затем поднялась и оделась в темноте. Поверх платья она накинула непромокаемый плащ и, водрузив на голову темный бархатный капор, подошла к постели Сьюзи Драммонд.

   - Вот теперь и начинаются хлопоты, - подумала она. - Придется воспользоваться мокрой губкой. Если же это не поможет, я оставлю ее, пусть себе спит!

   Но, к немалому ее удивлению, кровать Сьюзи оказалась пуста. В эту минуту дверь отворилась, и мисс Драммонд, полностью одетая, вошла в комнату.

   - Где это ты была? - спросила Энни. - Ведь ты могла попасться!

   - Мне не спалось, и я пошла посмотреть, что делается кругом. Весь дом спит, мы можем отправляться. Некоторые из наших уже дожидаются у той двери.

   Сняв туфли, Энни и Сьюзи спустились с лестницы. Остальные шесть сообщниц ожидали их у дверей в огород.

   - Теперь осталось только миновать Ровера, - шепнула Энни, вставляя в замок предварительно смазанный маслом ключ. - Наденьте туфли, девочки, и пустите меня вперед. Я сумею справиться с собакой.

   Речь шла об огромной овчарке, которую на ночь спускали с цепи.

   - О Энни, дорогая, - шептали Филлис и Нора, схватив Энни за руки. - Что, если он на тебя бросится?

   - Пустите меня. Неужели вы думаете, что я боюсь?

   Тем не менее руки ее дрожали, и нервы были напряжены. Она наконец открыла замок, отодвинула засов и вышла на воздух.

   Как ни тихо орудовала Энни, чуткий пес услышал посторонние звуки и прибежал посмотреть, что тут творится. На счастье заговорщиц, Энни давно уже была в дружбе с Ровером, поскольку нередко, проходя мимо будки, прикармливала собаку.

   - Ровер, Ровер, - Энни протянула руку и бесстрашно погладила овчарку. Этого было вполне достаточно, чтобы пес признал девочку и облизал ее пальцы.

   - Все в порядке, идите! Ровер будет нашим сторожем на "волшебном поле". Я запру дверь снаружи. Смотрите, луна уже выходит. Теперь нам нужно добыть корзинку Бетти, и дело с концом!

   Энни пошла вперед, держа Ровера за ошейник, остальные следовали за ней. Захватив по дороге припрятанную еще днем корзинку с едой, девочки благополучно добрались до развилки дороги и повернули в лес.

  

  

  

   Луна плыла по небу во всем своем величии, и вся компания была от этого в восторге. Робкие школьницы сделались вдруг очень смелыми, несмотря на то что идти им пришлось через небольшой лесок, куда лунный свет проникал лишь отчасти, образуя между деревьями причудливые тени. Бедные полусонные кролики, должно быть, очень удивлялись, слыша непривычные восклицания, а маленькие птички, высунув головки из-под крыла, задавались вопросом, уж не наступило ли утро в столь необычное время.

   Совы мигали, глядя на заговорщиц, и своим странным криком будто хотели сказать: "Ах, гадкие девицы, как горько вам придется раскаиваться впоследствии". Но если раскаяние и должно было посетить проказниц, то явно не сейчас: они летели, словно у них были крылья за плечами, и когда достигли луга, где, по слухам, ночью собирались волшебницы, их состояние дошло до высшей степени возбуждения.

   На счастье девочек, заветное место находилось в глухом уголке, который не посещали бродяги. Ровер уже вошел в роль стража Энни и улегся у ее ног, и девочка, как настоящая предводительница, могла спокойно распоряжаться своими подчиненными.

   - Скорее пошевеливайтесь! Открывайте корзину. Я устала и буду сидеть смирно, а вы хозяйничайте. Ах, душечка Бетти! Она даже скатерти не забыла положить.

   Одна из девочек заметила, что трава сырая и что они очень кстати надели плащи.

   - Не каркай, Мэри Моррис, - резко заметила Энни. - Цыплят сюда, ветчину туда, а вишни посередине. Всего двенадцать меренг, по полторы на человека, трудно будет делить. Ох, как же я голодна. От волнения за ужином ничего не ела.

   - И я тоже, - заметила Филлис, усевшись возле Энни. - Мисс Дейнсбери режет хлеб очень толсто. Я не могла есть, а Сесиль Темпл спросила, уж не больна ли я.

   - Кто не хочет цыплят, поднимите руки, - перебила Энни, бросив на траву свой капор. Имя Сесиль Темпл неприятно царапнуло ее совесть.

   Пир был в полном разгаре. Девочки ели молча, нарушая тишину, только чтобы произнести: "Передайте соль, или перец" или "На волшебном поле цыплята особенно вкусны". Затем пошла в ход бутылка имбирного пива, приятно утоляя жажду. Ровер с наслаждением грыз кости. Утолив голод, девочки начали понемножку болтать, закусывая меренгами и вишнями.

   - Вот если бы волшебницы вдруг явились, - мечтательно вздохнула Энни.

   - Нет-нет, не надо! - возразила Филлис, испуганно оглядываясь кругом.

   - Энни, милая, расскажи нам о привидениях, - отозвались сразу несколько голосов.

   Энни засмеялась и начала городить всякий вздор, который тут же и сочиняла. А луна плыла по небосклону, освещая легкомысленные головки, молодой смех звучал в ночном воздухе, как музыка.

   Время пролетело незаметно. Еще немного, и утренний свет застал бы подруг на месте преступления. Очень неохотно поднялись они с места и принялись убирать посуду и остатки еды. Скоро от пиршества и следа не осталось: Ровер догрыз все корки и косточки, а остальное Филлис собрала и зарыла в землю.

   Захватив корзинку, компания отправилась в обратный путь. В лесу было темно, и предутренняя свежесть давала себя знать. Кроме того, после нелепых сказок Энни многим было жутковато.

   Не успели они углубиться в лес, как Филлис пронзительно вскрикнула. Следом одновременно ахнули Нора и Мэри Моррис. У остальных тоже душа ушла в пятки: между деревьями что-то двигалось. Ровер заворчал и рванулся вперед, но Энни удержала его за ошейник. Смелая девочка не теряла присутствия духа.

   - Берегитесь, это дух лесов. Фу, Ровер, стоять.

   Девочки чуть не умерли со страха, когда высокая фигура приблизилась и загородила им путь.

   - Если вы не дадите нам дорогу, я спущу собаку, - храбро заявила Энни.

   Пес залаял, стараясь вырваться. Фигура посторонилась и проговорила глухим голосом:

   - Я не сделаю вам ничего плохого, молодые леди. Я всего лишь старая цыганка из табора. Идите себе с миром; я уж знаю, как мне следует поступить.

   - Пойдемте, девочки, - позвала Энни, стараясь не показать, что и она струсила. Филлис и Нора заплакали.

   - Погодите, мисс, - остановила их незнакомка. - Я не желаю вам зла, и не мое дело доносить вашим наставницам о том, что я здесь видела. Позолотите мне ручку, красавицы, и я скажу вам всю правду.

   - Нам лучше уступить, Энни, - всхлипнула Филлис, - лучше уступить, потому что ведь если миссис Виллис узнает, нас исключат! А эта ужасная женщина донесет на нас, обязательно донесет.

   - Правду говоришь, красавица, сущую правду, - кивнула цыганка. - Как не исключить таких проказниц! Вон там есть маленькая полянка, пойдемте туда, и старая Рэйчел вам погадает. Шесть пенсов с души, красавицы, всего шесть пенсов.

   - Пойдемте, пойдемте, - понукала Нора, и минуту спустя все стояли около цыганки Рэйчел, а она, спрятав в карман свой заработок, болтала над каждой рукой разную чепуху. Взяв руку Энни, она помедлила и, пристально поглядев на девочку, сказала:

   - Вам предстоит много огорчений, мисс, разные подозрения и даже опасность для жизни. Но вы восторжествуете, моя красавица, восторжествуете. Вы отважная маленькая леди, вы совершите геройское дело. Прощайте, красавицы. Вам больше нечего бояться старой Рэйчел.

   Высокая фигура исчезла во мраке, а девочки, как испуганные зайцы, припустили домой. Корзину опять спрятали под лавровым кустом. По уговору, старая Бетти должна была прийти за ней в условленное место. Дружески простившись с Ровером, Энни открыла дверь, и подруги, сняв туфли, тихонько, одна за другой, пробрались в свои спальни. Все страшно устали и озябли. Укладывались они с тяжелым сердцем: каждой невольно думалось, что старая цыганка не сдержит слова.

  

  

  

   Всего три недели оставалось до торжественного дня, когда "Лавандовый дом" сможет блеснуть успехами своих питомиц. Обыкновенно в праздник все лучились счастьем. Не грустили даже те, кто за свои труды не получал ничего, кроме одобрения. Их утешала мысль, что завтра они уедут домой на каникулы, а на следующий год, может быть, добьются больших успехов. Только немногие, самые ленивые и упрямые, не проникались общим настроением счастья и удовлетворения.

   С приближением знаменательного дня воспитанницы, решившие получить премии, удвоили свою усидчивость и занимались с утра до вечера. Даже свободные часы они проводили с книгами в руках, и ни один улей в окрестностях не мог похвастаться таким трудолюбием.

   Здоровый труд всегда сопровождается чувством удовлетворения. Занятым людям некогда ворчать и киснуть, некогда делать зло ближнему. Потому и считается праздность матерью всех пороков.

   Но как бы то ни было, в эти минуты какой-то злой дух витал над мирной атмосферой "Лавандового дома". В этом питомнике высокой нравственности притаилась змея.

   Английское сочинение в нынешнем году более чем когда-либо возбуждало интерес воспитанниц. Это был любимый предмет миссис Виллис; директриса стремилась к тому, чтобы ее ученицы владели слогом, и еще больше к тому, чтобы они учились мыслить.

   - В наше время много пишут и печатают, - говорила она. - Девушки получают высшее образование и состязаются с мужчинами за дипломы высших степеней. По-моему, при такой системе думать просто некогда, можно только зубрить. Образно говоря: организм принимает больше пищи, чем в состоянии переварить.

   Если миссис Виллис случалось в сочинении воспитанниц обнаружить сколько-нибудь серьезную мысль, она приходила в восторг. Не раз бывало, что премия присуждалась за сочинение, которое самим ученицам казалось незрелым и недоработанным.

   - Это ничего не значит, - поясняла директриса. - Здесь есть оригинальная мысль, а это намного лучше, чем красивое повторение чужих слов.

   Такой подход побуждал воспитанниц работать мозгами и раскрывать заявленную тему самостоятельно, прибегая к книгам только за необходимыми справками.

   Многие воспитанницы удивлялись, зачем понадобилось Доре состязаться по самому сложному предмету, когда она уже заканчивала обучение. Но у мисс Рассел были на это свои причины, хотя и далеко не возвышенного свойства. По внешности Дора была одной из тех девушек, которые составляют гордость школы. Она умела держать себя, могла со вкусом одеться, прилично музицировала, хотя в игре ее не было души; хорошо рисовала: деревья ее походили на деревья, и краски были естественны; французским владела в совершенстве, по-немецки тоже говорила недурно. Но при всех своих талантах она была девушкой недалекой, поэтому те, кто хорошо знал ее, лишь пожали плечами, когда она задумала состязаться с другими, да еще и с полной уверенностью в успехе.

   - Ведь тебе же не хочется, чтобы Энни Форест победила тебя, - смеялись подруги. Дора в ответ корчила презрительную гримасу: она-то в своей победе не сомневалась.

   - Охота тебе мучиться, Дора, - говорили одноклассницы. Но девушка была непреклонна.

   Все дело было в том, что Дора, которая жила только чужим умом и сама не могла придумать ничего оригинального, случайно услышала разговор начальницы с мисс Дейнсбери: оказывается, в качестве первой премии был приготовлен золотой медальон с портретом миссис Виллис. Доре сейчас же представилось, как хорошо будет выглядеть этот медальон на ее шейке, и она решила непременно состязаться, не допуская даже мысли о возможном поражении.

   Она придумала тему и прилежно принялась за дело. Зная пристрастие миссис Виллис к оригинальным мыслям, она отказалась от исторической темы, в надежде, что сумеет лучше написать что-нибудь свое. Сочинение будет называться "Река". Дора не станет описывать старушку Темзу или другую реку с географической карты, а изобразит фантастическую реку, которая поведает миру, что она видела на всем протяжении своего течения. Дора усердно работала, запечатлевая на тонких листках бумаги разные мысли и образы, чтобы потом привести их в порядок и выстроить окончательный текст. Она, не ленясь, переделывала и переиначивала написанное, стараясь довести свой слог до совершенства.

   Наконец первые десять страниц были готовы. Река уже покинула горы, где она явилась на свет Божий, и мирно текла по живописной долине мимо разбросанных по ней сельских домиков, около которых играли златокудрые дети.

   Теперь реке пора было приближаться к шумному городу. Какой простор для фантазии! Не заставить ли реку поглотить самоубийцу и самой броситься в море? Такой трагический поворот сюжета даст Доре повод вставить несколько красивых стихов.

   Переписав набело завершенную часть, Дора, уверенная в получении золотого медальона, пошла к себе. Это было накануне той самой ночи, когда Энни водила своих сообщниц на "волшебное поле". Дора, не обращавшая внимания на младшеклассниц, конечно, не заметила, что в этот вечер несколько девочек не ужинали. Она легла спать и видела приятные сны, не предчувствуя никакой беды.

   Эстер Торнтон в этот вечер тоже усердно работала. Выбрав тему "Последние дни Марии Антуанетты", она с большим интересом прочитала историю несчастной королевы, и хотя писать еще не начала, но уже собрала много полезного материала.

   Эстер была очень добросовестной ученицей. Приступая к работе, она почти позабыла о премии и думала только о том, как бы исполнить задуманное наилучшим образом. Ложась спать, она вдруг вспомнила, что оставила в классе французскую книгу. Ей было известно, что утром мисс Дейнсбери конфискует забытый том и не отдаст его целую неделю. Но для задуманного сочинения книга была Эстер необходима, поэтому девочка решила нарушить одно из школьных правил и вернуться после молитвы в класс. Пробило одиннадцать часов, мисс Дейнсбери прошла к себе. Десять минут спустя Эстер встала, накинула шлафрок и, спустившись с лестницы, очутилась в большом холле.

   Дверь в классную комнату была приоткрыта, что очень удивило Эстер. Не колеблясь, она вошла в класс и подошла к своему столу. Книга по-прежнему лежала на нем. Сунув ее под мышку, Эстер собралась уже уходить, как вдруг в той части комнаты, где размещался первый класс, послышался легкий шорох. Минуту спустя кто-то прошел, тяжело ступая, и Этти в лунном свете рассмотрела Сьюзен Драммонд.

   - Что она тут делает? - мелькнуло у нее в голове.

   Заговорить она не решилась, так как сама поступала незаконно. Дождавшись, пока шаги Сьюзи совсем затихнут, Этти вернулась к себе и крепко заснула.

  

  

  

   Утром Дора пришла в классную комнату. В ее столе царил образцовый порядок: книги и тетради были аккуратно сложены, а сверху лежало сочинение в темно-коричнев