Лесков Николай Семенович - Инженеры бессребреники

т, как старались сберечь этого больного, пользовавшегося вниманием государя.

  

  Лучше уже ничего нельзя было сделать для того, чтобы доложить государю, как тщательно и серьезно исполнена его воля.

  

  Пароход шел с отменным обществом, в котором, между прочим, блистали своим присутствием: бывший новороссийский генерал-губернатор Воронцов со всем своим семейством, тайный советник Бек и много других особ того и другого пола, занимавших видное положение в тогдашнем высшем обществе и пользовавшихся в нем большим влиянием.

  

  

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

  

  

  День был самый погожий и жизнерадостный. Отъезжавший Николай Фермор находился в очень спокойном, философском настроении.

  

  На стене его комнаты, в доме, за седьмою верстой, осталось начертание апофегмы Гиппократа: "Quod medicamenta non sanat, ferrum sanat; quod ferrum non sanat - ignis sanat; quod ignis non sanat, mors sanat" (то есть "что не излечивают лекарства, то излечивает железо; что не излечивает железо, то излечивает огонь; что не излечивает огонь, то излечивает смерть").

  

  Кому эта апофегма сильно понравилась и кто заботливою рукой воспроизвел ее на стене своего печального жилища, тот, вероятно, имел твердый взгляд на жизнь.

  

  Фермор не радовался отъезду за границу и не скучал о том, с чем расставался на родине. Излечиться от своей меланхолии он был рад, но, по-видимому, отнюдь не верил в возможность излечения.

  

  Эта предубежденность, по мнению врачей, и портила все дело. А у больного был против этого свой довод: он находил, что нельзя же возвратить себе доверие к людям, если они этого доверия к себе не внушают.

  

  Брат проводил больного до Кронштадта, где у них произошло последнее, трогательное прощание; но горечь разлуки для Павла Фермора была сильно облегчена общим участием пассажиров к его больному брату.

  

  Как только эти уважаемые люди узнали на переезде до Кронштадта, что с ними едет тот Фермор, которому оказывает отеческое внимание государь, то все тотчас же наперерыв старались обнаружить к Николаю Фермору самую теплую, родственную заботливость. Зачем ему брат? - он в каждом здесь находил самого нежного родственника.

  

  - Ведь все мы русские, все дети одного царя и братья по вере.

  

  Тайный советник Бек привел даже по-церковнославянски от Писания об ангелах, которым заповедано сохранить и взять человека на руках своих. Да если бы молодой человек и не внушал ничего сам по себе, то одного того, что он лично известен государю и его величество имеет о нем попечение, было бы чересчур достаточно, чтобы все считали своим долгом сберечь его, позабыв сами себя.

  

  Лучше, кажется, уже нельзя было отправить больного, как он отправлялся, и Павел Фермор в полном спокойствии возвратился к своему полку в петергофский лагерь, а на третий день после проводов брата поехал к своей тетке, которая тогда проводила лето на даче близ Сергия, и там скоро получил неожиданное известие, как отменно уберегли на пароходе его брата.

  

  

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

  

  

  В то время, когда Павел Федорович Фермор сидел у тетки, к ней завернули проездом с бывшего в тот день в Красном Селе развода три уланские офицера, из которых один, Карл Пиллар фон Пильхау, начал с сожалением рассказывать, что развод не удался.

  

  - Кто же в этом виноват? - спросила хозяйка.

  

  - Никто не виноват, но государь приехал огорченный и оттого благодарил мало.

  

  - Что же такое опечалило государя перед разводом?

  

  Пиллар пожал плечами и сказал:

  

  - Государю совсем не вовремя, перед самым его отъездом на развод, подали печальное известие.

  

  - О чем?

  

  - О неприятном происшествии с одним инженером, подпоручиком Фермором. Государь принимал в нем участие, и погибель его страшно его величество огорчила.

  

  Хозяйка только в эту минуту заметила свою оплошность: она думала, что приехавшие кавалеристы знакомы с Павлом Федоровичем Фермором, и потому их не познакомила.

  

  Теперь она поспешила это сделать, но не могла уже поправить этим ужасного впечатления, произведенного словами Пиллара на Павла Фермора.

  

  Павел Федорович, однако, совладал с собою и сказал, что он в силах все выслушать и просит одной милости - сказать сейчас как можно скорее, в чем заключается печальное известие о его брате.

  

  - Я должен скорее это знать, чтобы спешить, что можно поправить.

  

  - Увы, - отвечал Пиллар, - дело кончено, и никакая поправка невозможна. Если вы тверды, как должен быть тверд в несчастии уважающий себя мужчина, то я вам скажу, что брат наш погиб невозвратно.

  

  - Как, где и каким образом?

  

  - Он бросился с корабля в море и утонул. Это случилось близ острова Борнгольма.

  

  Тогда помянулась Гиппократова апофегма, начертанная на стене за седьмою верстой:

  

  "Quod medicamenta non sanat - mors sanat".

  

  Утраченное доверие к людям уврачевала смерть...

  

  

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

  

  

  Но краткое известие о том, что "Николай Фермор бросился в море и утонул", достаточное для начальства, не удовлетворяло родных и друзей погибшего. Им хотелось знать: как могло случиться это трагическое происшествие при той тщательной бережи и при той нежной предусмотрительности, с которыми больной был отправлен.

  

  Об этом существовали две версии.

  

  Г-н Степанов, принявший на свое попечение Николая Фермора, по возвращении из-за границы рассказывал происшествие Павлу Федоровичу Фермору следующим образом. Несчастие случилось вскоре после обеда. Погода была прекрасная, и все пассажиры после стола вышли на палубу, чтобы пить кофе. Из всей знати остались внизу только два-три человека, которые не пили послеобеденного кофе и предпочитали послеобеденный сон. Николай Фермор был в числе вышедших на палубу. Он был в спокойном расположении и за столом хорошо кушал.

  

  На палубе пассажиры разместились с чашками кофе по группам, и все вели оживленные разговоры. Николай Фермор пил свой кофе, сидя в сообществе нескольких человек, и когда его чашка была уже им допита, он поставил ее на рубку, а сам встал с места и отошел к борту, и затем сию же минуту наступил ногою на перекладину и, перекинувшись через перила, бросился в воду на глазах всех пассажиров...

  

  Всех объял неописанный ужас, и поднялось страшное смятение, в котором ничего нельзя было разобрать.

  

  Пока в этой суматохе отыскали и вызвали наверх капитана, пока успели остановить пароход и спустить шлюпку, Николай Фермор вынырнул и стал гресть руками, держась на волнах; но когда шлюпка стала к нему приближаться, он ослабел или не захотел быть спасенным и пошел ко дну.

  

  Спасти его было уже невозможно, и пароход, при неописанном ужасе пассажиров, продолжал дальше свое плавание к Штетину.

  

  

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

  

  

  Другая версия, которую мне привелось слышать от контрадмирала А. В. Фрейганга, человека замечательной искренности и справедливости, совсем не сходна с тою, которая приведена выше, и представляет дело в ином виде.

  

  По второй версии, Николай Фермор погиб еще проще и незатейнее. Общество за столом действительно все было очень оживленно, и все были заняты вновь образовавшимися на пароходе знакомствами. Николай Фермор ничего не пил и был спокоен, но какого сорта было его спокойствие, это мог знать только он сам.

  

  Когда обед был кончен, Фермор вышел из столовой раньше всех прочих, и после того его уже никто не видал. Налитая для него чашка кофе действительно осталась на рубке, но кофе в ней был цел, и потому нельзя с утвердительностью сказать, кто ее там поставил, Фермор или разносивший кофе кельнер. Хватились же Фермора не сразу, а случайно, когда тайный советник Бек, посоветовавшись с Морфеем, вышел из каюты на палубу и, освежительно зевнув, спросил:

  

  - А где же этот ваш... как его... что едет по приказанию государя?

  

  Тогда стали оглядываться по всем сторонам и заметили, что Фермора нет. Но при этом сразу никто не предполагал, что он погиб в волнах, а думали, что он запропастился где-нибудь на пароходе, и потому суетились, бегали, искали его по всем местам, где можно и даже где нельзя человеку спрятаться... Но все поиски оказались тщетны, - и только тогда, когда были осмотрены все закоулки и все мышиные норочки, - тогда впервые у капитана явилось ужасное предположение, что Фермора нет на пароходе.

  

  - Где же он делся? Вокруг вода и небо и ничего больше.

  

  Кто-то, отличавшийся логическим настроением ума, все обнял мыслью и сказал:

  

  - Если он не взят за правдолюбие живой на небо, то он, очевидно, утонул в бездне моря.

  

  К стыду человечества, эта циническая шутка для многих облегчила тяжесть впечатления. Ужас был, но небольшой, и то он чувствовался более к ночи, когда дамам стало представляться, будто из волн "поднимается голова".

  

  Чтобы избавиться от этого привидения, все поспешили скорее сойти в освещенные каюты, а на другое утро тайный советник уже советовал видеть во вчерашнем событии указание - "как наша молодежь относится к жизни и как она мало способна ценить милости".

  

  Согласить эти две версии так, чтобы сделать из них какой-нибудь общий вывод, конечно, невозможно, но я не знаю, которой из них следует дать предпочтение перед другою в рассуждении справедливости. Летом 1887 года с парохода рижского общества, носящего то же самое имя, каким назывался пароход, с которого пропал Николай Фермор, одна молодая дама бросилась в море и утонула так, что этого никто не заметил. Известно и несколько других точно таких же случаев. Следовательно, нет ничего невозможного, что Николай Фермор, при большом оживлении пассажиров, занятых новыми интересными знакомствами, очень легко мог укрыть свое намерение и покончил со своею безотрадною жизнью так, как сообщает вторая версия этого рассказа.

  

  

  ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

  

  

  В обители св. Сергия тоже знали эту вторую версию и едва ли не давали ей больше веры, чем первой. Брянчанинов и Чихачев были огорчены погибелью молодого человека, одного с ними воспитания и одних и тех же стремлений к водворению в жизни царства правды и бескорыстия. Монахи считали гибель Фермора тяжким преступлением для всех русских, бывших на пароходе. По их понятиям, эти господа могли меньше говорить о том, как им близок бедняк, о котором заботился их государь, но должны были больше поберечь его.

  

  Но все было кончено. Иноки отслужили панихиду о погибшем мученике томительных стремлений к неосуществимой в то время служебной честности, и схимник Чихачев, опустив голову, пропел своею удивительною октавой "плачу и рыдаю".

  

  Так отошли от жизни три страстно стремившиеся к праведности воспитанника русской инженерной школы. На службе, к которой все они трое готовились, не годился из них ни один. Двое первые, которые держались правила "отыди от зла и сотвори благо", ушли в монастырь, где один из них опочил в архиерейской митре, а другой - в схиме. Тот же третий, который желал переведаться со злом и побороть его в жизни, сам похоронил себя в бездне моря.

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ

  

  

  Впервые - "Русская мысль", 1887, N 11, ноябрь. С предисловием и с подзаголовком: "Из историй о трех праведниках".

  

  В предисловии к рассказу Н. С. Лесков дал важные сведения об источниках, легших в основу его замысла. Приводим здесь это предисловие.

  

  

  

  В течение многих лет занятия литературою я собрал изрядное число записей о разных историях и о разных лицах прошлой, не весьма от нас отдаленной поры тридцатых и сороковых годов истекающего столетия. Нечто из моего собрания я напечатал в "Новом времени" в виде извлечений из записок синодального секретаря Исмайлова. Рассказы эти показались читателям занимательными, и ни одно из переданных мною событий никем не опровергнуто. Другие отрывки я брал для "Исторического вестника", и эти отрывки тоже находили себе внимание у читателей и тоже категорических опровержений не вызывали. Но я сам, однако, знаю, что в числе историй, приобретенных мною в рукописях или лично мною записанных с устных рассказов престарелых людей, есть такие, которые не представляют собою настоящей исторической благонадежности, а некоторые даже прямо противоречат тому, что известно из других источников. Поэтому я не выдаю предлагаемые рассказы за верное, а лучше хочу считать их апокрифами, в которых, может быть, не все верно, а иное положительно неверно, но тем не менее они, однако, имеют свое значение. Все они представляют нам события не в том сухом, хотя и точном, виде, в каком их представляют исследования и документы, а мы видим их тут такими, какими они казались современникам, составлявшим себе о них представления под живыми впечатлениями и дополнявшим их собственными соображениями, домыслами и догадками. Такое представление если и не вполне достоверно, зато любопытно, и передает картины не менее сочно, чем историческая повесть или роман, в которых и самая фабула и детали представляют сочинение автора. Я во всяком случае здесь ничего сам не сочиняю, а только передаю то, что представлялось людям, в свое время жившим и по-своему толковавшим все ими слышанное и виденное.

  

  Для начала я беру события, где отступления от исторической истины наиболее резки и даже непонятны, так как тут дело идет о лице, жизнь которого можно было проверить даже по формулярному его списку. Но пусть это и покажет, как часто люди тогдашнего времени не искали точности, а сами компоновали истории и изъясняли душевные состояния и нравственные причины, руководившие людьми к поступкам необыкновенного характера.

  

  В том, что они сочиняли о людях под влиянием своих склонностей и представлений, можно почерпнуть довольно верное понятие о вкусе и направлении мысли самих сочинителей, а это, без сомнения, характеризует дух времени".

  

  

  Стр. 136. Брянчанинов, Дмитрий Александрович (1807 - 1867) - в 1826 г. выпущен подпоручиком Главного инженерного училища; в 1827-м, выйдя в отставку, поступил послушником в Свирский Александровский монастырь; в 1834-м - настоятель Сергиевской пустыни (под Петербургом); с 1857-го - епископ Кавказский и Черноморский.

  

  Чихачев, Михаил Васильевич (ум. в 1873) - вскоре после выпуска из Главного инженерного училища (1826), принял монашеский постриг. Под именем "отца Михаила" с середины 30-х гг. провел жизнь в Сергиевской пустыни.

  

  Николай Фермор - Фермор, Николай Федорович (ум. в нач. 1840-х гг.) - закончил Главное инженерное училище в 1832 г. в чине прапорщика. Ему посвящено стихотворение Н. А. Некрасова "Изгнанник".

  

  ...если верить френологическим системам Галя и Лафатера... - Галль, Франц-Иосиф (1758 - 1828) - австрийский врач и анатом, создатель френологии - учения о связи между строением черепа и особенностями души; Лафатер, Иоган-Каспар (1741 - 1801) - известный писатель, богослов, автор "Физиогномики" (1775 - 1778). Об уважении, окружавшем Лафатера свидетельствует тон, которым Н. М. Карамзин повествует в "Письмах русского путешественника" о встрече с Лафатером.

  

  Стр. 137. Фермор, Павел Федорович (1810 - 1888) - брат Н. Ф. Фермора, генерал-лейтенант, начальник Военно-юридической академии.

  

  Стр. 139. Библейский пиетизм (лат. pietas - благочестие) - благоговейное и некритическое отношение к Библии.

  

  Стр. 143. Ламновский, Петр Карлович (ум. в 1859) - преподаватель (1820-е гг.), затем инспектор (по 1844 г.) и, наконец, начальник Главного инженерного училища.

  

  Стр. 145. Кутузова, Ольга Васильевна (1798 - 1867) - жена крупного чиновника Ивана Александровича Голенищева-Кутузова. (1801 - 1874).

  

  Стр. 146. ...житие Алексея, человека божия... - Алексий (ум. 411) - один из самых любимых на Руси святых, память его празднуется церковью 17(30) марта.

  

  Стр. 147. Московский митрополит Филарет Дроздов (1782 - 1867). Известный церковный проповедник; один из составителей манифеста 19 февраля 1861 г. об освобождении крестьян. Имел сильное влияние на широкие круги русского общества.

  

  Стр 148. Схима - особое монашеское одеяние, надеваемое принимающими обет особо строгого монашеского поведения.

  

  ...за петербургским генерал-губернатором Кавелиным... - Кавелин, Александр Александрович (1793 - 1850) был на этом посту с 1842 по 1846 г.

  

  Стр. 149. Рубини, Джиованни Баттиста (1795 - 1854) - знаменитый итальянский тенор.

  

  Стр. 151. После взятия Варшавы... - Варшава была занята русскими войсками 8 сентября 1831 г.

  

  Стр. 155. 3инет - зинуть - разевать рот, набрасываться.

  

  Стр. 164. ...архиерею Антонию Рафальскому... - Назначен наместником Почаевской лавры в 1833 г.

  

  Стр. 165. ...с начальником инженеров в Варшаве Деном. - Дэн, Иван Иванович (1786 - 1859), инженер-генерал, которому с 1843 г. было поручено строительство Варшавско-Венской железной дороги и управление ею.

  

  Стр. 171. Эдуард Губер (1814 - 1847) - русский поэт, переводчик "Фауста" Гете.

  

  Стр. 172. ...как Абадонна - Аваддон ("погибель"), в иудейской мифологии фигура, близкая к ангелу смерти.

  

  Стр. 175. Мандт - лейб-медик Николая I.

  

  Стр. 179. Здекауер, Николай Федорович (ум. в 1897 г.) - медик, заслуженный профессор.

  

  Стр. 183. Воронцов, Михаил Семенович (1782 - 1856) - князь, фельдмаршал; в 1823 - 1828 гг. новороссийский генерал-губернатор.

  

  ...апофегма - краткое остроумное "слово", изречение.

  

  Стр. 186. Фрейганг, Андрей Васильевич (1809 - 1880) -адмирал, писатель.

  

  Стр. 188. ..."отыди от зла и сотвори благо". - неточная (в оригинале "отклонися от зла...") цитата из Псалтири (XXXIII, 15).