Главная » Книги

Кузмин Михаил Алексеевич - Крылья, Страница 4

Кузмин Михаил Алексеевич - Крылья


1 2 3 4

е изображение любви, апофеоз страсти, но ведь если смотреть на внешнюю сторону и на конец истории, в сущности, не то же ли самое, что мы застали в таверне на Джуого?
   - Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать? Вас смущает самое присутствие плотского соединенья?
   - Нет, но во всяком реальном поступке есть смешное и уничижающее; ну ведь приходилось же Изольде и Тристану расстегивать и снимать свое платье, а ведь плащи и брюки были и тогда так же мало поэтичны, как у нас пиджаки?
   - О! какие мысли! Это забавно! - рассмеялся Орсини, удивленно глядя на Ваню.
   - Это же всегда так бывает; я не понимаю, чего вы хотите?
   - Раз голая сущность - одна и та же, не все ли равно, как к ней дойти, - ростом ли мировой любви, животным ли порывом?
   - Что с вами? Я не узнаю друга каноника Морти. Разумеется, факт и голая сущность не важны, а важно отношение к ним - и самый возмутительный факт, самое невероятное положение может оправдаться и очиститься отношением к нему, - проговорил Орсини серьезно и почти поучительно.
   - Может, это и правда, несмотря на свою наставительность, - заметил Ваня улыбаясь и, севши рядом со Штрупом, внимательно посмотрел на него сбоку. Они приехали несколько рано на вокзал провожать m-me Монье, уезжавшую в Бретань, чтобы провести недели две перед Парижем. На бледно-желтом небе белели шары электрических фонарей, раздавались крики: "pronti, partenza", суетились пассажиры на более ранние поезда, и из буфета беспрестанно доносились требования и звяк ложечек. Они пили кофе в ожидании поезда; букет роз gloire de Dijon лежал на развернутом "Фигаро" рядом с перчатками m-me Монье, сидевшей в платье маисового цвета с бледно-желтыми лентами, и кавалеры острили над только что вычитанными политическими новостями, - как у соседнего стола показалась Вероника Чибо в дорожном платье с опущенной зеленой вуалью, художник с портпледом и за ними носильщик с вещами.
   Смотрите, они уезжают! Он окончательно погибнет! - сказал Уго, поздоровавшись с художником и отходя к своей компании.
   - Куда они едут? Разве он ничего не видит? Подлая, подлая! Чибо подняла вуаль, бледная и вызывающая, молча показала носильщику место, куда поставить вещи, и положила руку на рукав своего спутника, будто беря его в свое владение.
   - Смотрите, - Блонская; как она узнала? Я не завидую ей и Чибо, - шептала m-me Монье, меж тем как другая женщина, вся в сером, быстро шла к сидевшему спиной и не видевшему ее художнику и неподвижно уставившейся русалочными глазами его спутнице. Подойдя, она заговорила тихо по-русски:
   - Сережа, зачем и куда вы едете? И почему это - тайна для меня, для всех нас? Разве вы не друг всем нам? Все равно я знаю, и знаю, что это - ваша погибель! Может быть, я сама виновата и могу что-нибудь поправить?
   - Что же тут поправлять? Чибо смотрела неподвижно, прямо в упор на Блонскую, будто не видя ее, слепая.
   - Может быть, вас удержит, если я выйду за вас замуж? Что я люблю вас, вы знаете.
   - Нет, нет, я ничего не хочу! - отрывисто и грубо, будто боясь уступить, отвечал тот.
   - Неужели ничто не может тут помочь? неужели это - бесповоротно?
   - Может быть. Многое случается слишком поздно.
   - Сережа, опомнитесь! Вернемся, ведь вы погибнете, не только как художник, но и вообще.
   - Что тут говорить? Поздно поправлять, и потом я так хочу! - вдруг почти крикнул художник. Чибо перевела глаза на него.
   - Нет, вы так не хотите, - говорила Блонская.
   - Что же, я сам не знаю, чего я хочу?
   - Не знаете. И какой вы мальчик, Сережа! Чибо поднялась вслед за носильщиком, понесшим чемодан, и неслышно обратилась к своему спутнику; тот встал, надевая пальто, не отвечая Блонской.
   - Итак, Сережа, Сережа, вы все-таки уезжаете? M-me Монье, шумно щебеча, прощалась со своими друзьями и уже кивая рыжей головой из-за букета роз gloire de Dijon из купе. Возвращаясь, они видели, как Блонская быстро шла пешком, вся в сером, опираясь на зонтик.
   - Мы будто были на похоронах, - заметил Ваня.
   - Есть люди, которые ежеминутно будто на своих собственных, - ответил, не глядя на Ваню, Штруп.
   - Когда художник погибает, это бывает очень тяжело.
   - Есть люди, художники жизни; их гибель не менее тяжела.
   - И есть вещи, которые бывает иногда слишком поздно делать, - добавил Ваня.
   - Да, есть вещи, которые бывает иногда слишком поздно делать, - повторил Штруп. Они вошли в низенькую каморку, освещаемую только открытою дверью, где сидел, наклонившись над ботинком, старый сапожник с круглыми, как на картинках Доу, очками. Было прохладно после уличного солнца, пахло кожей и жасмином, несколько веток которого стояло в бутылке совсем под потолком на верхней полке шкафа с сапогами; подмастерье смотрел на каноника, сидевшего расставя ноги и отиравшего пот красным фуляром, и старый Джузеппе говорил певуче и добродушно: - Я - что? Я - бедный ремесленник, господа, но есть артисты, артисты! О, это не так просто сшить сапог по правилам искусства; нужно знать, изучить ногу, на которую шьешь, нужно знать, где кость шире, где уже, где мозоли, где подъем выше, чем следует. Ведь нет ни одной ноги у человека как у другого, и нужно быть неучем, чтобы думать, что вот сапог и сапог, и для всех ног он подходит, а есть, ах, какие ноги, синьоры! И все они должны ходить. Господь Бог создал обязательным для ноги только иметь пять пальцев да пятку, а все другое одинаково справедливо, понимаете? Да, если у кого и шесть и четыре пальца, так Господь Бог же наделил его такими ногами и ходить ему нужно, как и другим, и вот это сапожный мастер и должен знать и сделать возможным. Каноник громко глотал кьянти из большого стакана и сгонял мух, все садившихся ему на лоб, покрытый каплями пота, своей широкополой черной шляпой; подмастерье продолжал на него смотреть, и речь Джузеппе равномерно и певуче звучала, нагоняя сон. Когда они проходили соборную площадь, чтобы пройти в ресторан Джотто, посещаемый духовенством, они встретили старого графа Гидетти, нарумяненного, в парике, шедшего почти опираясь на двух молоденьких девушек скромного, почти степенного вида. Ваня вспомнил рассказы про этого полуразвалившегося старика, про его так называемых "племянниц", про возбужденья, которых требовали притупленные чувства этого старого развратника с мертвенным накрашенным лицом и блиставшими УМОМ и остроумием живыми глазами; он вспомнил его разговоры, где из шамкающего рта вылетали парадоксы, остроты и рассказы, все более и более теряющиеся в наше время, и ему слышался голос Джузеппе, говоривший: "Да, если у кого и шесть и четыре пальца, так Господь Бог же наделил его такими ногами и ходить ему нужно, как и другим".
   - Камни, стены краснели, когда велся процесс графа, - говорил Мори, проходя налево в комнату, наполненную черными фигурами духовных и немногими посетителями из мирян, - желавших по пятницам есть постное. Пожилая англичанка с безбородым юношей говорила с сильным акцентом по-французски: - Мы, обращенные, мы больше любим, более сознательно понимаем всю красоту и прелесть католицизма, его обрядов, его догматов, его дисциплины.
   - Бедная женщина, - пояснял каноник, кладя шляпу на деревянный диван рядом с собою, - богатой, хорошей семьи - и вот ходит по урокам, нуждается, так как узнала истинную веру и все от нее отшатнулись.
   - Risotto! три порции!
   - Нас было больше 300 человек, когда мы шли из Понтасьевэ, паломников к Аннуциате всегда достаточно. "Св. Георгий с ним да с Михаилом Архангелом да со святой Девой, с такими покровителями можно ничего не страшиться в жизни!" - терялся в общем шуме акцент англичанки.
   - Он был родом из Вифинии; Вифиния - Швейцария Малой Азии с зеленеющими горами, горными речками, пастбищами, и он был пастухом раньше, чем его взял к себе Адриан; он сопровождал императора в его путешествии, во время одного из которых он и умер в Египте. Носились смутные слухи, что он сам утопился в Ниле, как жертва богам за жизнь своего покровителя, другие утверждали, что он утонул, спасая Адриана во время купанья. В час его смерти астрономы открыли новую звезду на небе; его смерть, окруженная таинственным ореолом, его, оживившая уже приходившее в застой искусство, необыкновенная красота действовали не только на придворную среду, - и неутешный император, желая почтить своего любимца, причислил его к лику богов, учреждая игры, возводя палестры и храмы в его честь, и прорицалища, где на первых порах он сам писал ответы старинными стихами. Но было бы ошибкой думать, что новый культ был распространен насильно, только в кружке царедворцев, был официален и пал вместе с его основателем. Мы встречаем гораздо позднее, несколькими почти столетиями, общины в честь Дианы и Антиноя, где целью было - погребение на средства общины ее членов, трапезы в складчину и скромные богослужения. Члены этих общин - прототипов первых христианских - были люди из беднейшего класса, и до нас дошел полный устав подобного учреждения. Так, с течением времени божественность императорского любимца приобретает характер загробного, ночного божества, популярного среди бедняков, не получившего распространение как культ Митры, но как одно из сильнейших течений обожествленного человека. Каноник закрыл тетрадку и, посмотрев на Ваню поверх очков, заметил:
   - Нравственность языческих императоров нас не касается, мое дитя, но не могу от вас скрыть, что отношение Адриана к Антиною было, конечно, далеко не отеческой любви.
   - Отчего вы вздумали писать об Антиное? - равнодушно спрашивал Ваня, Думая совсем о другом и не глядя на каноника.
   - Я прочитал вам написанное сегодня утром, а я вообще пишу о римских цезарях. Ване стало смешно, что каноник пишет о жизни Тиберия на Капри, и он, не удержавшись, спросил:
   - Вы писали и о Тиберии, cher pere?
   - Несомненно.
   - И об его жизни на Капри, помните, как она описана у Светония? Мори, задетый, с жаром заговорил:
   - Ужасно, вы правы, друг мой! Это ужасно, и из этого падения, из этой клоаки, только христианство, святое учение, могло вывести человеческий род!
   - К императору Адриану вы относитесь более сдержанно?
   - Это большая разница, друг мой, здесь есть нечто возвышенное, хотя, конечно, это страшное заблуждение чувств, бороться с которым не всегда могли даже люди, просвещенные крещением.
   - Но, в сущности, в каждый данный момент не одно ли это и то же?
   - Вы в страшном заблуждении, мой сын. В каждом поступке важно отношение к нему, его цель, а также причины, его породившие; самые поступки суть механические движения нашего тела, неспособные оскорбить никого, тем более Господа Бога.
   - И он снова открыл тетрадку на месте, заложенном его толстым большим пальцем. Они шли по крайней правой дороге Caseine, где сквозь Деревья виднелись луга с фермами и за ними невысокие горы; миновав ресторан, пустынный в это время дня, они подвигались по все более принимавшей сельский вид местности. Сторожа со светлыми пуговицами изредка сидели на скамейках, и вдали бегали мальчики в рясках под надзором толстого аббата.
   - Я вам так благодарен, что вы согласились прийти сюда, - говорил Штруп, садясь на скамью.
   - Если мы будем говорить, то лучше ходя, так я скорее понимаю, - заметил Ваня.
   - Отлично. И они стали ходить, то останавливаясь, то снова двигаясь между деревьями.
   - За что же вы лишили меня вашей дружбы, вашего расположения? Вы подозревали меня виновным в смерти Иды Гольберг? - Нет.
   - За что же? Ответьте откровенно.
   - Отвечу откровенно: за вашу историю с Федором.
   - Вы думаете?
   - Я знаю то, что есть, и вы не будете же отпираться.
   - Конечно.
   - Теперь, может быть, я отнесся бы совсем иначе, но тогда я многого не знал, ни о чем не думал, и мне было очень тяжело, потому что, признаюсь, мне казалось, что я вас теряю безвозвратно и вместе с вами всякий путь к красоте жизни. Они, сделавши круг вокруг лужайки, опять шли по той же дорожке, и дети вдали, играя мячом, громко, но далеко смеялись.
   - Завтра я должен ехать, в таком случае, в Бари, но я могу остаться; это зависит теперь от вас: если будет "нет", напишите - "поезжайте": если - "да" - "оставайтесь".
   - Какое "нет", какое "да"? - спрашивал Ваня.
   - Вы хотите, чтобы я вам сказал словами?
   - Нет, нет, не надо, я понимаю; только зачем это?
   - Теперь это так стало необходимым. Я буду ждать до
   - Я отвечу во всяком случае.
   - Еще одно усилие, и у вас вырастут крылья, я их уже вижу.
   - Может быть, только это очень тяжело, когда они растут, - молвил Ваня, усмехаясь. Они поздно засиделись на балконе, и Ваня с удивлением замечал, что он внимательно и беспечно слушает Уго, будто не завтра ему нужно было давать ответ Штрупу. Была какая-то приятность в этой неопределенности положения, чувств, отношений, какая-то легкость и безнадежность. Уго с жаром продолжал:
   - Она еще не имеет названия. Первая картина: серое море, скалы, зовущее вдаль золотистое небо, аргонавты в поисках золотого руна, - все, пугающее в своей новизне и небывалости и где вдруг узнаешь древнейшую любовь и отчизну. Второе
   - Прометей, прикованный и наказанный: "Никто не может безнаказанно прозреть тайны природы, не нарушая ее законов, и только отцеубийца и кровосмеситель отгадает загадку Сфинкса!" Является Пазифая, слепая от страсти к быку, ужасная и пророческая: "Я не вижу ни пестроты нестройной жизни, ни стройной жизни, ни стройности вещих сновидений". Все в ужасе. Тогда третье: на блаженных лужайках сцены из "Метаморфоз", где боги принимали всякий вид для любви, падает Икар, падает фаэтон, Ганимед говорит: "Бедные братья, только я из взлетевших на небо остался там, потому что вас влекли к солнцу гордость и детские игрушки, а меня взяла шумящая любовь, непостижимая смертным". Цветы, пророчески огромные, огненные, зацветают; птицы и животные ходят попарно и в трепещущем розовом тумане виднеются из индийских "manuels erotiques" 48 образцов человеческих соединений. И все начинает вращаться двойным вращением, каждое в своей сфере, и все большим кругом, все быстрее и быстрее, пока все очертания не сольются и вся движущаяся масса не оформливается и не замирает в стоящей над сверкающим морем и безлесными, желтыми и под нестерпимым солнцем скалами огромной лучезарной фигуре Зевса-Диониса-Гелиоса! Он встал, после бессонной ночи, измученный и с головной болью, и, нарочно медленно одевшись и умывшись, не открывая жалюзи, у стола, где стоял стакан с цветами, написал, не торопясь: "Уезжайте"; подумав, он с тем же, еще не вполне проснувшимся лицом приписал: "Я еду с вами" и открыл окно на улицу, залитую ярким солнцем.
  
  
  
  

Другие авторы
  • Семенов Сергей Александрович
  • Шмидт Петр Юльевич
  • Мазуркевич Владимир Александрович
  • Ермолова Екатерина Петровна
  • Маклаков Николай Васильевич
  • Горчаков Дмитрий Петрович
  • Оськин Дмитрий Прокофьевич
  • Ричардсон Сэмюэл
  • Шмелев Иван Сергеевич
  • Басаргин Николай Васильевич
  • Другие произведения
  • Бальмонт Константин Дмитриевич - На заре
  • Даль Владимир Иванович - Сказка о воре и бурой корове
  • Байрон Джордж Гордон - Надпись на могиле ньюфаундлендской собаки
  • Грин Александр - А. Грин: Биобиблиографическая справка
  • Мар Анна Яковлевна - Голоса
  • Радин Леонид Петрович - Смело, товарищи, в ногу!..
  • Некрасов Николай Алексеевич - Мертвое озеро (Часть первая)
  • Хмельницкий Николай Иванович - Нерешительный, или семь пятниц на неделе
  • Аксаков Иван Сергеевич - Как началось и шло развитие русского общества
  • Редько Александр Мефодьевич - Задача жизни у Ибсена
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (21.11.2012)
    Просмотров: 307 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа