Грин Александр - Недотрога

   А.С.Грин Недотрога: Неоконченный роман. - Впервые опубл.: альманах "Крымский альбом 1996" [Вып. 1]. (Феодосия; М.: Издатель­ский дом Коктебель, 1996)

  

   Отец с дочерью ехали из Бедвайка в Ласпур на пароходе, который останавливался в Гертоне.

   По дороге старик Ферроль заболел, Харита вынуждена была отвезти его в Гертонскую благотворительную больницу, а сама поселилась у одинокой старухи-вязальщицы.

  - Мы совсем разорились, - рассказывала Харита старухе. - Отец плохой делец, он выдал много векселей; наш дом и ору­жейную мастерскую продали за долги.

  - Куда же вы едете и зачем?

  - Мы ехали в Ласпур, где есть два оружейных завода; отец хотел найти на заводе место.

  - Так вы поедете туда, когда ваш отец поправится?

  - Не знаю, - вздохнула девушка, - у нас почти нет денег; я ведь тоже трачу на себя, например, на молоко, хлеб и кофе; но один хлеб я есть не могу...

  - Быть может, попробовать вам поступить на место или найти работу? - сказала старуха, уставив на Хариту сквозь очки серые маленькие глаза. - У меня много знакомых.

  - Ах, бабушка Санстон, я вам буду очень благодарна.

  - Не надо благодарить, милая, ведь девушек с такой при­влекательной наружностью очень мало на свете.

  - Да что вы! - рассмеялась Харита. - Но вы преувеличи­ваете, и какое значение может иметь наружность, если у меня всего одно платье?

  - Вы умная, Харита; вам будет легко устроиться, - сказала Санстон, шмыгнув носом, и ушла, надев черную шляпу с чер­ным пером. Харита отправилась навестить отца и увидела, что Клаус Ферроль в довольно веселом настроении полусидит в кровати, читая газету.

  - Через два дня ваш отец сможет уйти, - сказал доктор Харите, когда она встретила его в коридоре, и протянул руку к подбородку девушки, но она так рассеянно издалека своих мыс­лей взглянула на него, что доктор остыл.

   - Ну, вы - недотрога, - сказал он и ушел от ничего не поняв­шей Хариты в мир стеклянных дверей, источающих запах лекарств.

   Возвратись к себе, в крохотную комнату подвала Санстон, Харита уселась, заложила ногу за ногу и стала рассматривать затрепанный том иллюстрированного журнала.

   Было тихо. Вошел кот и, подняв хвост, принялся ходить вокруг стула Хариты, мурлыча с полным сознанием важности вещей, сообщаемых им девушке; но она не поняла его.

   Тогда кот вспрыгнул к ней на колени и, мурлыча все яв­ственней, нервнее, достиг результата: Харитой овладела трево­га. Она сняла кота, встала и вынула из своего сака револьвер.

   Вскоре пришла старуха и, пропустив впереди себя рослого мясника в отличном сером костюме, сказала:

   - Вам, Харита, удобно будет сейчас поговорить с господи­ном Гайбером; он всеми уважаемый человек, очень солидный и состоятельный, и ему нужна бонна к мальчику.

   Гайбер склонил голову набок, ухмыльнулся и развел боль­шие волосатые руки, как будто играя в жмурки.

  - Не знаю, какая выйдет из меня бонна, - сказала, краснея от удовольствия, Харита, - но я действительно согласна по­ступить на любое место. Сколько лет вашему мальчику?

  - О, он очень большой! Громадный! Великан-мальчик! - вос­кликнул Гайбер, придвигаясь к Харите так, что она отстранилась.

  

  - Не понимаю, - сказала Харита, и сердце ее упало. Приоткрыв дверь, старуха Санстон шепнула Гайберу:

  - Мы одни, окна и двери заперты.

   Гайбер шагнул и взял Хариту за плечи. Нашарив сзади себя револьвер, который лежал под журналом, Харита толкнула дулом в жилет Гайбера, едва внятно проговорив:

   - Взгляните, что у меня в руке.

   Мясник вздрогнул; отступая, он держал руки, обращенны­ми ладонями к дулу, а когда хлопнул дверью, за стеной разда­лись его проклятья:

   - Вы, старая гадина, должны знать, за что беретесь!

   - Я всегда знала, - дребезжал голос Санстон. - А от вас тоже многое зависит, - как и что.

   Пока Харита спешно увязывала свои немногочисленные вещи, перебранка окончилась, мясник оставил квартиру, а ста­руха вошла к девушке и присела.

  - Взбалмошный, но хороший человек, - говорила она, счи­тая петли чулка, - сначала, вот так, напугает, а потом просит прощения.

  - Прощайте, бабушка Санстон, - сказала Харита, вздевая на руку узел, - я вас не забуду.

  - Значит, расстаемся? А жаль; давно не ели у меня свежего мяса, не зажимали рта ладонью; давно не слышала я визга и писка. Убирайся; пусть ты станешь калекой, ослепнешь, пусть волосы твои вырвет под забором бродяга.

  - Бабушка, бабушка, сколько вам лет?

  - Семьдесят, милочка, семьдесят!

  - Как же вы будете умирать, бабушка Санстон?

  - Лучше, чем ты, бродяга! - вскричала старуха и, рассви­репев, вытолкала Хариту на улицу.

   Девушка, утерев слезы, принудила себя дышать ровнее. Был поздний вечер. Прохожие присматривались к ней и приглаша­ли зайти в пивную. Харита пришла в больницу и попросила служащего передать записку отцу: "Хозяйка прогнала меня, она - сводня, - писала девушка, - пойдем куда-нибудь, сы­нок, если ты не очень болен, а если не можешь, то напиши, что я должна теперь делать".

   - Ничего ты не должна делать, - сказал, явившись через полчаса в вестибюль, старый Ферроль. Он был бледен, лишь слаб, но здоров и уже застегнул поднятый воротник пальто английской булавкой. - Идем, Харита. Дежурный врач отпус­тил меня. Вот и воздух, вот ночь и мир. Дай мне.

   Он отнял у нее узел, и так как других вещей у них не было, Харите идти было легко. Они вышли за город и тронулись по шоссе; редкие огни мелькали в равнине.

  - Что же мы будем делать, сынок? - сказала Харита, звавшая отца "сынком". - Ведь нам надо где-нибудь спать, а в особенно­сти тебе, потому что ты еще слабый. Надо бы тебе также поесть.

  - Не беспокойся, - ответил Ферроль и, незаметно для Хариты сняв обручальное кольцо покойной жены, оставил де­вушку на опушке рощи, а сам прошел к затерянному в кустах огню; этот дом принадлежал учителю Гревсу. Ферроль посту­чал; Гревс, сжав узкое лицо костлявой рукой, скосил глаза на дверь, а его рыжие дети, пять девочек и три мальчика, спав­шие в другой комнате, закричали:

   - Папа, папа, не пускай; это опять пришли просить милос­тыню!

   Жена Гревса подняла палец и сказала:

  - Почему собака не лает?

  - Не лает, потому что не бита, - ответил Гревс и, нехотя оста­вив занятия - разборку карманных часов, снял с двери запоры.

  - Немного поздно, - сказал он, успокоенный седеющей бородой Ферроля и его ясными морщинами вокруг острых, прямых глаз, - что вам нужно?

  - Не купите ли вы кольцо? - ответил Ферроль. - Мне нужны не деньги, а пища; я только что оставил больницу и иду с дочерью искать работу.

  - Это кольцо - обручальное, - сказал Гревс своей остро­носой жене, женщине небольшого роста, беременной и свар­ливой. - Отойдем в сторону, - шепнул он.

   Ферроль прислонился к стене, устало смотря, как из рук в руки ходит кольцо, уже не блестя, как блестело на пальце двой­ника Хариты - Таис.

   В раскрытую дверь спальни дети кричали:

  - Папа! Там кто? Мама, я тоже хочу смотреть! Папа, гони бродягу, выстрели в него из ружья! Мама, я боюсь!

  - Да... а потом узнаем, что на дороге кто-то зарезан, - гово­рил Гревс.

  - Кольцо доказывает, - возражала жена. - А пастор ска­зал: "Блажен тот, который..." Ну, понимай сам. Вот мне при­шло в голову, что если ты их не пустишь ночевать, я заболею.

  - Будь по-твоему, Кетти, - ответил муж и, обратясь к Ферролю, сказал: - Идите, приведите дочь вашу; мы положим вас спать, а за кольцо я утром вам дам провизии.

  - Вы очень добры, - ответил Ферроль и ушел позвать Хариту, сидевшую в полной простора и сна тьме под старым орехом.

  - Что, сынок, дали тебе что-нибудь? - спросила девушка, слыша покашливание вблизи себя.

  - Дадут, нас позвали ночевать, - сообщил Ферроль, - идем со мной.

   Девушка вскочила и отряхнулась, весьма довольная.

   - По крайней мере, мы хорошо выспимся, - сказала она, - смотри, как нам повезло!

   Опять собака не лаяла, хотя ее скачущий силуэт гремел цепью, порываясь рассмотреть тех, кто не внушает тревоги.

   Все дети вышли смотреть прохожих; рыжие, полуголые или закутанные в одеяла, они сидели на стульях и подоконниках, гримасничая и наделяя друг друга щелчками. Харита опустила узел на пол и встретила взгляд жены учителя, затем взгляд Гревса; первый недружелюбно метнулся, второй начал мерцать.

   - Странно, что собака на вас не лаяла, - снова удивилась Кетти, и ее намерение сварить кофе исчезло. - Чего же ты стоишь? - обратилась она к мужу: - Принеси-ка из сарая соломы да те одеяла, которые я буду перешивать. Садитесь, милочка.

   Она положила на стол хлеб, поставила блюдо с тыквенным пирогом и кувшин молока. Мешочек с провизией был готов. - Вот это вы заберете с собой, - говорила Кетти. Там яйца, сыр и хлеб. Садитесь и ешьте.

   Гости уселись, но, как ни хотелось Харите есть, дать себе волю она не могла и, медленно отломив кусок пирога, стала, опустив глаза, прихлебывать молоко.

   Ферроль ел, как автомат, стремясь насытиться раньше, чем горло начнет сопротивляться еде. Отодвинув тарелку, он заку­рил трубку.

  - Тетя драная, - сказал крошечный мальчик, ползая под столом, он тыкал пальцем в лопнувший башмак девушки.

  - Мама, ты заперла серебряные ложки? - спросила стар­шая, чинно сидевшая девочка, нахмурив рыжие бровки и не спуская глаз с посетителей.

  - О, да! - значительно заявила мать и, разостлав у стены кукурузную солому, опустила на нее старые одеяла. - Так куда же вы идете, хорошие мои?

  - Мы пойдем по дороге - все прямо, как ведет дорога, - ответила ей Харита, - ведь нам ничего другого не остается, не правда ли, сынок?

  - Харита называет меня "сынком", - сказал Ферроль, видя, что Гревс поднял брови.

  - Вы откуда... позвольте спросить? - вежливо обратился Гревс к девушке, но ответа не получил, так как жена быстро прикрикнула:

  - Тебе-то какое дело!

   - Я ехал с дочерью из Бедвайка, - ответил вместо Хариты Ферроль, - обстоятельства разорили нас.

   Гревс побоялся спрашивать, а Кетти двинула бровью в знак безразличия, и вопросы окончились.

   Дети подняли рев, - двое из них получили шлепки за на­мерение тайно допить оставшееся молоко; между тем Гревс, видя, что Харита почти ничего не ела, вознамерился намазать ей кусок хлеба маслом; он сделал это вполне корректно, даже чуть сухо; подвигая угощение, покраснел до ушей. - Отчетли­во и звонко старшая девочка донесла:

   - Мама, мама, смотри: папа намазал ей хлеба с маслом... и как толсто!

   Взгляд Кетти лизнул по хлебу.

  - Твой отец готов всем делать доброе, кроме нас, - сказала она. - Что же вы не едите ваш хлеб?

  - Я не хочу, - сказала, нервно смеясь, Харита. - И нам даже пора идти.

  - Да, пора, - тихо подтвердил Ферроль, выколачивая трубку. - Ночь хороша и тепла, а днем идти очень жарко.

  - Они гордые, - сказал горбатенький мальчик с бледным острозубым лицом, - им здесь не нравится.

  - Ну да, разумеется, как хотите, - смешался Гревс. - Про­визия готова.

  - Нет! Я хочу знать, в чем штука? - подступила жена. - Что дети изволили пошутить, что ли?

  - О, нет, - сказал Ферроль, с трудом удерживая гнев, - но моя дочь страдает припадками эпилепсии, и я один замечаю, что у нее должен быть припадок.

  - Ах, так! Что же вы не сказали раньше? Нехорошо с ва­шей стороны, - отозвался Гревс. - А давно это у вас?

  - Давно, - сказала, помолчав, девушка. - Ты готов, сы­нок? - и она положила ему на голову шляпу, которую он поправил.

   Они встали и вышли, сопровождаемые смешливым, хотя и стесненным молчанием. Вслед им раздался голос старшей девочки:

   - Вымой хорошенько тарелки, мама, они больные и грязные. Крепко прижимаясь к отцу, несшему узел и провизию, тихо

   говорила Харита:

   - Под ветерком, сынок, - правда? Под пальтишком твоим? А как нравится тебе семейство?..

   И она рассмеялась сквозь слезы так заразительно, что не­брежно рассмеялся и Ферроль, уводя девушку к приюту чис­той травы.

   Кетти сказала хмуро чинившему часы Гревсу:

   - Опять собака не лаяла. Наверное, они прикормили ее.

   Между тем, старуха Санстон легла спать и увидела при спу­щенном огне лампы, что кот бросился ловить выбежавшую из-под кровати мышь.

   - Прочь, проклятый! - закричала она, вскакивая, и кину­лась гнать его в соседнюю комнату, но оступилась и, падая, ударилась виском об угол стола.

   Кот выбежал, затем, когда все утихло, вернулся, подошел к трупу издохшей ведьмы, обнюхал ее прикушенный зубами язык и, выгнув спину, стал громко мурлыкать.

   К вечеру следующего дня Ферроль и Харита, нигде не най­дя работы, постучались в ворота небольшой мызы. Ее хозяин оказался приветливым добрым человеком, несмотря на воз­раст; лет шестьдесят было ему, он сохранил ясность духа, юмор, ловкость движений. Его звали Абрагам Флетчер. На умном твердом лице Флетчера всегда мелькала проницательная улыб­ка, а полуседые волосы его лежали с изяществом пудреного парика 18-го столетия.

   Встретив путников как гостей, накормив их отличным ужи­ном, Флетчер приказал служанке Миранде устроить две по­стели в свободных комнатах левого крыла здания.

   Миранда, смуглая женщина с суровым лицом, отправилась исполнять приказ, а Ферроль поведал Флетчеру свою историю.

   - Мой план, - сказал в заключение Ферроль, - состоит в том, чтобы по дороге к Покету заработать денег на проезд наш в Риоль, есть там оружейные заводы, а дело это мне хорошо знакомо.

   Меж тем Харита, отдохнув, спокойная, сытая, чувствовала подъем духа, но некуда ей было излить его, она сидела и улы­балась, медленно гладя кожаный валик кресла, а ногу с лоп­нувшим башмаком прятала под сиденье.

   - Надо вам отдохнуть, - сказал ей Флетчер, - хотите, я покажу вам, где комната?

   - Хорошо, - встала Харита.

   Гостям были отведены две комнаты рядом, а двери их выхо­дили в небольшой зал. Здесь стоял шкап с книгами; Флетчер сказал Харите:

   - Шкап не заперт, читайте, сколько хотите.

   - Хорошо, я потом за него примусь, - ответила девушка. Флетчер наклонился и сделал что-то с ее ногой, но она,

   рассматривая шкап, поздно заметила его движение, - лишь когда он выпрямился.

  - Что это? - спросила Харита, отступая и смотря на пол.

  - Ничего, ничего, - сказал Флетчер, пряча нитку за спину. На нитке он прижал ногтем две мерки: длину и ширину

   башмака.

   "Какой он странный, - подумала девушка, - верно, он на­шел что-нибудь".

   Открыв дверь комнаты, Флетчер пожелал Харите спокой­ной ночи и неторопливо ушел, а Харита заговорила с Миран­дой, расстилавшей белое одеяло.

  - Надо ли вам помочь, Миранда?

  - Нет, - сказала служанка.

  - Это окно выходит к морю?

  - Да, - ответила Миранда, наливая в умывальник воду. Харита помолчала.

   - Будьте добры меня разбудить пораньше, - сказала она, вздохнув, - потому что нам надо идти.

   - Хорошо, - ответила Миранда и, подобрав тряпки, ушла. Девушка взглянула в окно: там, чернеясь на заоблачном свете

   позднего неба, стояли горы.

   "Ах, все равно, - подумала девушка, - какое дело мне до глупой Миранды".

   Она вышла посмотреть, как обстоят дела в комнате отца, и услышала за дверью залы отчетливый разговор:

  - Миранда, - говорил Флетчер, - я слышал, как вы не­вежливо, нехорошо отвечали бездомной девушке, которая не сделала вам ничего худого.

  - Она врет, если пожаловалась, - сказала Миранда. - Сама же пристала ко мне и говорит: "а что, богат ли ваш хозяин?"

  - Неправда, я слышал, когда проходил под окнами, другое.

  - Ну, хорошо, я буду говорить как с принцессой.

  

  - И это лишнее, говорите с уважением, так как она моя гостья. Это все, а на следующий раз я выдам вам ваше жалова­нье и забуду о вас.

  - Что это ты такая веселая? - спросил Ферроль, когда Харита пришла вниз.

  - А вот так, мне весело, - сказала Харита и села рядом с Флетчером. - Я отошла. Побыла в комнате. Я засну крепко, сынок. Застряло? - обратилась она к Флетчеру, который не мог прососать трубку. - Сейчас. Чем же? Гвоздя нет. Разве булавкой? Но нет и булавки.

   - Обнищала, - шутит Ферроль.

   - Нет, сынок, мы не нищие, у нас нет только денег. Харита выбежала на двор и принесла длинную колючку

   акации.

  - Колупайте-ка этим, - сказала она, предварительно тро­нув пальцем колючки.

  - Прочищено, - заявил Флетчер, испытав орудие Хариты. - У акации есть колючки, они защищают ее, а есть ли они у вас?

  - Нет! Абсолютная бесколючесть кругом, можно пощу­пать, - расхохоталась девушка, потом задумалась и стала водить пальцем по скатерти.

   Вскоре после того Ферроль улегся спать, весьма довольный настоящим отдыхом после утомительного пути; ушла, поцело­вав на ночь отца, и девушка в свою комнату, но не разделась, а стала прислушиваться. Когда Ферроль начал храпеть, она тихо зашла к нему, взяла его сильно проношенные брюки и, пятясь на цыпочках, удалилась, но когда притворяла дверь, то увиде­ла, что в зале стоит Флетчер.

   Смутясь, Харита быстро свернула брюки и потупилась, а Флетчер подошел к ней.

  - Вы не спите еще? - сказала девушка, держа отцовскую вещь за спиной.

  - Я ложусь поздно. Отнесите эту починку к себе и верни­тесь, я хочу поговорить с вами.

  - Хорошо, а потом я буду штопать, так как тут есть, пони­маете, небольшие отверстия. Необходимо, ничего не подела­ешь. Я вернусь; только я отнесу.

   Флетчер стоял, задумавшись. Рассеянно взглянув на возвра­тившуюся девушку, он увел ее на маленький железный балкон.

  - Сегодня ли, завтра ли, но этот разговор нужен. Я оди­нок, стар и соскучился без людей. Оставайтесь здесь жить навсегда.

  - Благодарю вас, - сказала, оторопев, Харита, - но я не могу решать сама такой важный вопрос.

  - Да, поговорите с отцом.

  - Допустим, он согласится. Как же мы будем жить? Горес­тно жить из милости.

  - Горестно жить из милости, но приятно из дружества, - ответил Флетчер.

  - Правда, вы особенный человек, я это сразу заметила и доверяю вам, - задумчиво начала Харита, но уже ей хотелось смеяться от удовольствия. - Но вы совсем не знаете нас; еще один только вечер мы здесь.

  - Немного надо времени, чтобы отличить воду от вина, оленя от козы и золото от меди, - сказал Флетчер. - Быстро­та решения еще не означает его несостоятельности.

  - Но другое означает. Может быть, мы преступники! Ка­кие-нибудь жулики, хотя, - поспешно докончила Харита, - этого нет, конечно, но так, примерно сказать?!

  - Примерно сказать, что вам пора спать, - ответил Флет­чер, - итак, снова поговорим утром.

  - Я не знаю, что будет, - помолчав, сказала девушка, обра­тив к Флетчеру растроганное лицо, - но я знаю, что теперь не забуду вас никогда. Спокойной ночи!

   Она вошла в комнату, оборвала фитиль свечи, уселась и пришила пуговицу к изнанке материи.

   Делайте, как хотите; вы дома, - сказал Флетчер.

  - Я остаюсь с тем условием, - заявила Харита, - что мне дадут работу.

  - Дадим работу, - ответил Флетчер, - впрочем, вы сама найдете ее, где, когда, как и что вам захочется.

   - Напрасно вы так сказали, - встревоженно заметил Фер­роль, - потому что Харита существо деятельное и беспокой­ное, она перебьет массу вещей и наделает хлопот всем.

  - Сынок, сынок! - укоризненно сказала Харита. - Хоро­шо ли так говорить?

  - Следовательно, ваше представление о себе иное? - спро­сил Флетчер.

   Обиженная, Харита выпрямилась и некоторое время мол­чала, но принудила себя, наконец, ответить:

  - Я сужу так: если я делаю что-нибудь хорошо, - похвали­те меня, а если делаю плохо, - стоит ли обращать внимание?

  - Нет, не стоит, - важно сказал Флетчер.

  - Не стоит, - подтвердил Ферроль.

  - Лучше я встану и пройдусь, - вздохнула девушка, - так как вы оба подшучиваете надо мной, а за что?

  - За то, - угрюмо обронил Флетчер.

  - За то, - удачно скопировал его Ферроль.

  - Я действительно скучаю сидеть без дела, - сказала Ха­рита, - без дела и без движения. Но, когда я читаю, - я могу сидеть спокойно и долго, я двигаюсь тогда в книге, с теми, о ком читаю.

   Она встала и ушла к себе, где увидела новые башмаки. Что башмаки предназначались именно ей, явствовала приложен­ная к ним тут же на стуле записка Флетчера: "Так надо; так хорошо". Вспыхнув, Харита залилась слезами и, отплакав, на­дела башмаки с великим облегчением.

   - Действительно, что так хорошо, - говорила она, прито­пывая носком, а затем бегая по комнате и склоняя взгляд к стройным своим ногам, - те были совсем дырявые. Значит, я - нищая? Нет, нет; только все это трогает, волнует меня; мыс­лей много противоречивых. Все равно.

   Но, обувшись, она села на стул, не решаясь теперь сойти вниз. Так она сидела бы долго, если бы ей не пришла разумная мысль о равновесии, и, порывшись в узле, Харита надела еще почти новую светлую блузу, волосы обвязала бархатной синей лентой и пристегнула к рукавам ажурные нарукавники.

   На лестнице встретила она отца и показала ему ногу.

   - Видишь? У меня башмаки, - сказала Харита, - они очу­тились в моей комнате с запиской, что они для меня. Я их взяла. Хорошо ли это, отец?

   Ферроль очень удивился, задумался, но в конце концов пра­вильно отнесся к поступку хозяина.

  - Что же такое? Он одинокий и великодушный человек, а башмаки - увы! - тебе нужны очень давно. Я чувствую к Флетчеру доверие и горячо признателен ему. Когда мы попра­вим свои обстоятельства, то подарим ему тоже какую-нибудь приятную вещь, а пока не думай больше об этом.

  - Бедный ты мой! - сказала Харита, обнимая Ферроля и прижимаясь к его плечу головой. - Не можешь мне купить башмаков. Я даже устала, сынок; доброта, может быть, утоми­тельнее злобы. Куда ты идешь?

  - К Флетчеру, осмотреть мызу.

   Они сошли вниз по лестнице, а Флетчер позвал девушку идти с ними, но она отказалась:

  - Если позволите, я сделаю это одна как-нибудь в другой раз, - сказала Харита и показала носок башмака. - Вы види­те, дядя Клаус принес мне подарок. Поблагодарите его, пожа­луйста, за меня от всей души.

  - Клаус не любит благодарности, - ответил, низко кланя­ясь ей, Флетчер, - впрочем, точно ли я снял мерку вчера?

  - Ах!.. Вспомнила: вы нагнулись, когда я стояла у шкапа.

  - Право, дорогой Флетчер, - сказал Ферроль, - вы отнес­лись к нам с таким участием, что я никогда не забуду вас, и очень хотел бы в свою очередь быть вам полезен. Надеюсь, вы намекнете, при случае.

  - Стары мы с вами, - отвечал, помолчав, Флетчер, - что­бы не понимать друг друга.

   На этом разговор кончился, и, сказав: "а мне предстоят хо­зяйственные занятия", Харита, снова взойдя наверх, собрала грязное белье. Проходя с ним вокруг дома, к ручью, текущему под обрывом сзади мызы, девушка остановилась перед сквоз­ной нишей стены двора - там сверкал сад Флетчера. Харита зашла посмотреть.

   Вокруг этого небольшого участка лежал глубокий овраг, делая тем излишней ограду. Край обрыва засажен кустами, покрытыми множеством живых цветов. В центре сада мерила облака верши­ной высокая араукария, нижние ветви которой лежали среди кактусов и алоэ. Цветы магнолий, оттенка слоновой кости, пур­пурные цветы и кусты роз раскидывались на фоне синих теней или яркого света. В саду не было аллей, только тропы, ведущие к отдаленному тенистому месту под тюльпановым деревом, где на четыре камня был положен толстый срез красного кедра, и вокруг этого стола поместились каменные скамьи.

   Отсюда видна была за оврагом виноградная плантация и затуманенные расстоянием горы.

   Харита любила сады, любила самое слово "сад", а потому внимательно осмотрелась и заглянула под араукарию. Там со­кровенно, в темной тени, стояла трава. Казалось, только что здесь был кто-то или бывает, но его пока нет. Затем она вы­ползла из-под этого укрытия и через двор сошла по тропе к основанию берегового выступа тихо текущего ручья.

   Оглянувшись, Харита увидела над собой тыловую сторону мызы, лишь одно окно, в правом углу под крышей, было на той стене. Ее нижняя часть скрывалась в уцепившихся за нее ворохах вьющегося и колючего кустарника.

   Харита опустила белье к ногам и посмотрела в ручей.

   Ручей, шириной в неполную возможность перепрыгнуть его, стлался по облачному дну; только лежащие на воде у самого берега сломанные стебли тростника выдавали его поверхность. Над высоким тростником летали стрекозы.

   Едва Харита развязала свой узел, как осыпалась к ее ногам земля с обрыва, и у воды очутилась Миранда, по-видимому, серьезно недовольная самостоятельной стиркой.

  - Напрасно вы не сказали мне, - бойко объявила она; - отдайте, я тотчас выстираю, и к вечеру все будет готово.

  - Нет, я сама! - вскричала Харита, защищая узел, уже схваченный служанкой. - Я люблю стирать. Я не отдам.

   Миранда уступила, но не ушла сразу.

  - Как хотите, конечно, - сказала она, - я вам же хотела услужить. Промочите башмаки. Надели бы худые, свои.

  - Ничего, я разуюсь, - ответила, тяжело взволновавшись, девушка, - идите, вы не нужны мне сейчас.

   Сосредоточенно напевая, Миранда поднялась вверх и по­шла на кухню, где чернокожая Юнона валяла черными руками белое тесто.

  - Смех, гадость! - сказала Миранда приятельнице. - Хо­зяин наш стар и глуп; она живо оберет его; у ней уже тон хозяйский.

  - Ты красивее, - оскалилась Юнона, - только Флетчеру не нравишься. Всем нравишься; Юнона достанет травы лучше лекарства, Миранда подсунет ее господину в подушку. Тогда откроются его глаза.

  - Бутылка рома, если не врешь.

  - Будь спокойна, я сделаю.

   Между тем Харита нарвала тростника и разостлала его у воды, а чистое белье укладывала, свернув жгутом, на трост­ник. Чтобы защитить голову от солнца, она обвязала ее бе­лым платком. Когда устала спина, девушка выпрямилась и, поправляя волосы, рассеянно посмотрела через ручей. Ее вни­мание было привлечено висевшими на кустах прядями пол­зучей травы, напоминающей гриву. Жгло солнце, тишина не нарушалась ничем, но что-то совершалось вокруг - и из ку­стов выехал всадник с длинной бородой, с густыми бровями. Глубокий шрам на щеке был, как мелом, проведен по загару лица. Его латы сверкали, подобно озаренной воде. Сзади него, крепко держась за всадника, сидела молодая дама в белом костюме пажа, и ее раскрасневшееся лицо выражало досаду и утомление.

   Всадник остановился у воды и сказал что-то на неизвест­ном языке, лишь имя "Арманда" было понятно Харите как обращение к женщине. Она вспыхнула и, сняв своенравным движением висевшую на ее груди золотую цепь с изображени­ем железного сердца, бросила эту вещь в кусты.

   Всадник сомнительно улыбнулся, но она протянула ему обе руки и посмотрела ему прямо в глаза. Он кивнул.

   Снова шевельнулись кусты, задетые легким ветром, грива коня повисла на их ветвях темной травой, а верхний край белого вала за бугром берега напоминал страусовое перо.

   Харита крепко зажмурилась и потрясла головой. Пришло ей на мысль, что подкрадывается солнечный удар, и она смо­чила виски теплой водой ручья, затем развесила белье на тро­стник и взобралась по тропинке на двор мызы.

   У входа в дом была естественная терраса - протянут над землей тент, а под ним - стол, диван, качающееся кресло и стулья. Когда Харита пришла, Флетчер угощал Ферроля сме­сью апельсинового сока с ликером, они рассматривали ружье Флетчера, у которого экстрактор действовал слабо. Ферроль сказал, что к вечеру починит его.

   Харите, - впрочем, скоро мы будем завтракать. А! Я слышу лай собак, это Вансульт!

   Действительно, во двор вбежали два дога, белые, с коричне­выми пятнами, а за ними явился всадник, сосед Флетчера, Генри Вансульт, рослый человек 28 лет. Смуглый румянец во всю щеку, широкие плечи и веселые темные глаза Генри заим­ствовал от отца, а вьющиеся на лбу и висках волосы - от матери. Небольшие темные усы оттеняли простодушную, но твердую улыбку этого на редкость беспечного лица. Талию всадника охватывал пояс-патронташ, остальной костюм состав­ляли коричневая шляпа, сплетенная из стеблей местной тра­вы, белая рубашка и сапоги, украшенные серебряными шпо­рами. За спиной висело ружье.

   Въехав и сдержав лошадь, Вансульт крикнул:

  - Скорее, Флетчер, седлайте вашего Оберона, неподалеку на­шли следы пантеры, а как я не жаден, то отдаю вам любую поло­вину ее, если разделите со мной скучный путь на Желтую гору.

  - Забирайте обе половины, Генри, - отвечал Флетчер, - у меня гости, да и вам, я думаю, не мешает, хотя бы на час, оставить высоту и спуститься вниз, к завтраку.

   Вансульт вытаращил глаза, но, впрочем, покинул седло до­вольно охотно, лишь пробормотал:

   - Зной будет нестерпим. Что скажут обо мне Z и Z?

   Между тем доги легли в тень, не сетуя на задержку, а Ван­сульт, поручив лошадь Скаберу, одному из работников мызы, вошел под тент и познакомился с новыми для него лицами.

   Харита сидела в качалке. Некоторое время движения моло­дого охотника были связаны. Он бросился на диван и полу­развалился, вытирая шею платком.

  - Отличный день для охоты, не правда ли? - обратился он к девушке, на что та с трудом удержала смех, - так рассеян и шумен был самый вид Вансульта. - Ступайте сюда. Мои соба­ки, - сказал он, когда сильной походкой подошли оба пса, - справляются с пантерой, как я, например, с кошкой.

  - Генри Вансульт - страстный охотник, - сказал Флетчер, - потому-то, Харита, он и обращается к вам как к компетент­ному лицу.

  - А? В самом деле! - смутился Вансульт. - Да, теперь девушки не охотятся. Впрочем, есть одна, вы знаете ее.

   - Должно быть Гонорина Риваль, - сказал Флетчер.

  - О, да. Сорок пять лет. Благодаря устройству голосовых связок не берет с собой рога.

  - Самая подходящая для вас жена, Генри, - заявил Флет­чер. - Женитесь, наконец!.. Конечно, не на Риваль, это я по­шутил. У вас пойдут дети, заботы, и вы успокоитесь.

  - Да, - вскричал Вансульт, принимая от Флетчера стакан ликерной смеси, - да! Дети, - вы правы! Много детей, пять, шесть, одиннадцать, путать мне волосы на головенках! Ото­всюду лезут на вас, а посередине она, мое божество, моя коро­лева! Когда-нибудь я женюсь.

   Все рассмеялись, а Харита пуще всех - так картинно изоб­разил Вансульт движениями и тоном голоса будущую семей­ную сцену.

  - Нет, нет! Этого не будет с вами! - воскликнула девушка, - вы ведь так увлечены охотой.

  - Вы думаете? - встревожено спросил Вансульт. - Вы думаете... - печально повторил он. - В самом деле я произво­жу такое впечатление? Это нехорошо. Это плохо. Это мне не нравится. Как виноград?

  - Изумителен, - ответил Флетчер. - Я слышал, вы сочи­нили новую песню.

   - Я? Да... пустячок. Где ваша гитара?

   Флетчер принес гитару, Вансульт настроил ее, говоря:

   - Это на мотив, который я недавно слышал в Гертоне. Та-ра-та-та-ра-та-аа, - пропел он и простодушно улыбнулся Ха-рите на ее легкий смех: этот человек вызывал в Харите не­удержимое веселое настроение.

   Вскоре они собрались и поехали. Флетчер сам управлял лошадью. Дорога шла в тени высоких садов, иногда подступая к мосту через овраг или заводя в щель между глухих стен фруктовых садов. Выехав за пределы участков центра долины, Харита увидела группу зданий, расположенных подобием ули­цы. Значительно в стороне от них, при начале табачных планта­ций, стоял белый дом, окруженный террасой со всех сторон. Вокруг дома клумбы, кусты цветов, колонны вьющейся по уг­лам террас зелени сверкали так нарядно и живо, что стеснение Хариты прошло. На теневой стороне дома, под белой, с крас­ной каймой, парусиной сидели за столом несколько человек. Харита тотчас узнала Вансульта, скорым шагом шедшего сквозь цветники.

   - Готова, готова, пантера! - сказал он, здороваясь и, к не­которому смущению Хариты, довольно рассеянно помогая ей оставить седло, - а завтра, Харита, ее отделанная шкура будет у вас, чтобы вытирать ею ноги.

   Пышность его тона была искусственной, но стала естествен­ной, как только вспомнил он о проворовавшемся пастухе.

   - Ага! - сказал Вансульт. - Есть дело! Пусть вы решите, что мне делать с Рамиресом.

   В это время подошел такой огромный и свирепый человек с двойной линией грузного живота, что Харита испугалась его. Видя, как она двинулась отшатнуться, Генри горько ухмыльнулся.

  - При виде такого отца, - патетически сказал он, - воло­сы встают дыбом, однако, он вытаскивает муху из молока, не свихнув ей ни одного сустава.

  - Оставьте пока Рамиреса, - сказал низким, как далекий гром, голосом старый Вансульт.

   Больше он ничего не сказал, а взял обе руки девушки, заг­лянул ей в лицо, и она перестала робеть, только было у нее впечатление, что руки ее пропали. Наконец, они вышли из горячих мешков лап старого колосса.

   Гости подошли к столу. Генри Вансульт повернул рукоятку крана в стене, и из травы газонов вылетели раскидистые фонтаны.

   Пожилая, тощая женщина с красным носиком и острижен­ными, по-мужски, волосами внимательно посмотрела на Ген­ри. Сестра Генри Дамьена стоя глядела на подошедшую Хариту, улыбаясь приветливо и выжидательно. В плетеном кресле сидела мать Генри, крепкая старуха с чувственным и нервным лицом. У нее были черные волосы, седые виски; взгляд при­стальный, улыбка небрежна.

   Харита, преодолевая смущение, познакомилась со всеми этими людьми.

   - Вот моя мать, сестра, вот Гонорена, - говорил Генри. При имени "Гонорена" невольный свет смеха скользнул по лицу Хариты, чего старая дева не заметила.

   Дамьена, усадив Хариту, села с ней рядом, а мужчины ото­шли к другому концу террасы, где стали курить.

   Стараясь быть ровной, Харита уступила Генри свою накид­ку и познакомилась с обществом. Рука Доротеи Вансульт, ма­тери Генри, была горяча и жестка, костлявая рука Гонорены - прохладна и шершава, рука Дамьены, сестры Генри, послушна и неспокойна. Должно быть, история появления Хариты на мызе Флетчера была уже известна присутствующим, так как она заметила это по взглядам.

   Краткая пауза оборвалась восклицанием Гонорены:

   - Генри, солнце еще не село, а вы пустили на газон воду! Дикий, визгливый голос вызвал у Хариты улыбку.

  - Такая поливка вредна цветам! - шумно продолжала ста­рая дева; - я понимаю, что вы хвастаетесь своим орошением, но лучше его закрыть.

  - Кузина, нехорошо так подавлять хотя бы и законным авторитетом, - возразил Генри; - "трава"?! - вы говорите; "цветы"?! - вы говорите, а посмотрите, сколько .радуг тре­пещет над зеленью!

  - Показал и довольно, - не унималось странное существо, оправляя на красных костях локтей короткие рукава из гру­бой, серой материи.

  - Да, я хотел показать фонтаны Харите, - спокойно зая­вил Генри, - что хотел, то я сделал. Вам нравятся радуги? - обратился он к девушке.

  - Прекрасно! - сказала Харита, робко взглянув на при­сматривавшуюся к ней Доротею Вансульт.

  - Так вас, действительно, восхищают эти мыльные пузы­ри? - провизжала Гонорена.

  - Сознаюсь, что они хороши. Радостны и цветны, полны огней, - сообщила Харита, - я такие вещи очень люблю.

  - Сошлись во вкусах, - изрекла Гонорена, оглядываясь и ища одобрения.

  - Кузина, у вас желчь, - засмеялась Дамьена, а мать Ван-сульта сказала: "Бедная Гона злится до сих пор, что Генри не взял ее с собой на охоту".

   Генри закрыл воду, и фонтаны, осев, как упавшие газовые юбки, скрылись в земле.

   - Желчи нет, однако, пантера была бы убита мной, - зая­вила Гонорена, сердито открывая портсигар. - Благодарю вас, Генри, я отлично вижу, где стоит пепельница.

  - Гона! - вскричал Вансульт, - вы переходите всякие гра­ницы.

  - Возможно, что кое-кто был бы доволен вашей галантнос­тью, но только не я. Если у меня есть руки, зрение и желание взять что-нибудь, я всегда смогу сделать это сама, без механи­ческого подчеркивания на каждом шагу моего пола.

   Вансульт встал и ушел. Пока