Достоевский Федор Михайлович - Слабое сердце

пришло в голову Васе и он на том помешался, что его отдадут в солдаты за то, что не кончил работы. Говорили, что бедняк недавно из податного звания и только по ходатайству Юлиана Мастаковича, умевшего отличить в нем талант, послушание и редкую кротость, получил первый чин. Одним словом, очень много было разных толков и мнений. В особенности, из потрясенных, заметен был один, очень маленький ростом, сослуживец Васи Шумкова. И не то чтобы-таки был совсем молодой человек, а примерно лет уже тридцати. Он был бледен как полотно, дрожал всем телом и как-то странно улыбался - может быть, потому, что всякое скандалезное дельце или ужасная сцена и пугает, и вместе с тем как-то несколько радует постороннего зрителя. Он поминутно обегал весь кружок, обступивший Шумкова, и так как был мал, то становился на цыпочки, хватал за пуговицу встречного и поперечного, то есть из тех, кого имел право хватать, и всё говорил, что он знает, отчего это всё, что это не то чтобы простое, а довольно важное дело, что так оставить нельзя; потом опять становился на цыпочки, нашептывал на ухо слушателю, опять кивал раза два головою и снова перебегал далее. Наконец кончилось всё: явился сторож, фельдшер из больницы, подошли к Васе и сказали ему, что пора ехать. Он вскочил, засуетился и пошел с ними, оглядываясь кругом. Он искал кого-то глазами! "Вася! Вася!" - закричал, рыдая, Аркадий Иванович. Вася остановился, и Аркадий-таки протеснился к нему. Они бросились в последний раз друг другу в объятия и тяжело сжали друг друга... Грустно было их видеть. Какое химерическое несчастие вырывало слезы из глаз их? об чем они плакали? где эта беда? зачем они не понимали друг друга?..

   - На, на, возьми! сбереги это, - говорил Шумков, всовывая какую-то бумажку в руку Аркадия. - Они у меня унесут. Принеси мне потом, принеси; сбереги... - Вася не договорил, его кликнули. Он поспешно сбежал с лестницы кивая всем головою, прощаясь со всеми. Отчаяние было на лице его. Наконец усадили его в карету и повезли. Аркадий поспешно развернул бумажку: это был локон черных волос Лизы, с которыми не расставался Шумков. Горячие слезы брызнули из глаз Аркадия. "Ах, бедная Лиза!"

   По окончании служебного времени он пошел к коломенским. Нечего говорить, что там было! Даже Петя, малютка Петя, не совсем понявший, что сделалось с добрым Васей, зашел в угол, закрылся ручонками и зарыдал во сколько стало его детского сердца. Были уже полные сумерки, когда Аркадий возвращался домой. Подойдя к Неве, он остановился на минуту и бросил пронзительный взгляд вдоль реки в дымную, морозно-мутную даль, вдруг заалевшую последним пурпуром кровавой зари, догоравшей в мгляном небосклоне. Ночь ложилась над городом, и вся необъятная, вспухшая от замерзшего снега поляна Невы, с последним отблеском солнца, осыпалась бесконечными мириадами искр иглистого инея. Становился мороз в двадцать градусов. Мерзлый пар валил с загнанных насмерть лошадей, с бегущих людей. Сжатый воздух дрожал от малейшего звука, и, словно великаны, со всех кровель обеих набережных подымались и неслись вверх по холодному небу столпы дыма, сплетаясь и расплетаясь в дороге, так что, казалось, новые здания вставали над старыми, новый город складывался в воздухе... Казалось, наконец, что весь этот мир, со всеми жильцами его, сильными и слабыми, со всеми жилищами их, приютами нищих или раззолоченными палатами - отрадой сильных мира сего, в этот сумеречный час походит на фантастическую, волшебную грезу, на сон, который в свою очередь тотчас исчезнет и искурится паром к темно-синему небу. Какая-то странная дума посетила осиротелого товарища бедного Васи. Он вздрогнул, и сердце его как будто облилось в это мгновение горячим ключом крови, вдруг вскипевшей от прилива какого-то могучего, но доселе не знакомого ему ощущения. Он как будто только теперь понял всю эту тревогу и узнал, отчего сошел с ума его бедный, не вынесший своего счастия Вася. Губы его задрожали, глаза вспыхнули, он побледнел и как будто прозрел во что-то новое в эту минуту...

   Он сделался скучен и угрюм и потерял всю свою веселость. Прежняя квартира стала ему ненавистна - он взял другую. К коломенским идти он не хотел, да и не мог. Через два года он встретил Лизаньку в церкви. Она была уже замужем; за нею шла мамка с грудным ребенком. Они поздоровались и долгое время избегали разговора о старом. Лиза сказала, что она, слава богу, счастлива, что она не бедна, что муж ее добрый человек, которого она любит... Но вдруг, среди речи, глаза ее наполнились слезами, голос упал, она отвернулась и склонилась на церковный помост, чтоб скрыть от людей свое горе...

  

  

  

   Впервые опубликовано в журнале "Отечественные записки" (1848. N 2) с подписью: Ф. Достоевский.

   В повести "Слабое сердце" Достоевский продолжил поднятую ранее в фельетоне "Петербургская летопись" от 15 июня 1847 г. и в "Хозяйке" (1847) тему "мечтателя" (см. наст. изд. Т. 1. С. 11, 427-428, 459), обратившись к художественному исследованию разновидности этого петербургского типа, представленной бедным чиновником, чье сознание своей социальной неполноценности становится неодолимой преградою к счастью, которое он как "маленький человек" не смеет помыслить для себя возможным, признавая себя по самому своему положению его недостойным. Социальный конфликт подается Достоевским в психологическом преломлении: восторженный молодой человек не выдерживает обрушившегося на него счастья - согласия любимой девушки стать его женою - и сходит с ума под бременем нахлынувших эмоций и чувства вины перед высокопоставленным покровителем, на чьи милости он, как ему представляется в порывах самоуничижения, отвечает неблагодарностью. Повесть создавалась в период увлечения писателя идеями утопического социализма, которые получили отражение в страстном желании "мечтателя" видеть всех людей счастливыми. Порождаемое этим стремлением трагическое ощущение несправедливости судьбы, избравшей его баловнем из массы страждущих, выступает одной из причин психологического разлада, ведущего к неизбежной катастрофе.

   Вполне вероятно, что по первоначальному и оставшемуся неосуществленным замыслу "Слабое сердце" должно было входить в повествовательный цикл, который, возможно, задумывал Достоевский по примеру Бальзака (см. об этом: наст. изд. Т. 1. С. 430). Заглавие, характеризующее духовный склад героя повести Васи Шумкова, повторяет определение, ставшее Ордынову в "Хозяйке" ключом к сложному, болезненному характеру Катерины и ассоциирующееся с "глубокой, безвыходной тиранией над бедным, беззащитным созданием" (наст. изд. Т. I. С. 391, 404). Оно явно противопоставляется ироническому определению "доброе сердце", употребленному в "Петербургской летописи" от 27 апреля 1847 г. по отношению к персонажу, которого, как и благодетеля Васи Шумкова, зовут Юлианом Мастаковичем (о возможном толковании отчества см. ниже, с. 548). В газетном фельетоне этот "хороший знакомый, бывший доброжелатель и даже немножко покровитель" автора был представлен негодяем, носящим личину порядочности, пожилым сластолюбцем, задумавшим жениться на семнадцатилетней девушке, но желающим сохранить связь с женщиной, соблазненной им под обещание быть ходатаем по ее делу. В повести также упоминается о "добром сердце" Юлиана Мастаковича (с. 77) и его уже свершившейся недавно женитьбе (с. 78). В "Петербургской летописи" бегло говорилось о чиновнике, "пристроенном" в кабинете Юлиана Мастаковича к "стопудовому спешному делу", и в "Слабом сердце" бумаги, переписываемые Васей Шумковым, тоже названы "стопудовым спешным делом" (с. 78). Впоследствии Юлиан Мастакович появится в качестве персонажа рассказа "Елка и свадьба".

   Воспоминания и переписка современников Достоевского дают основания считать прототипом Васи Шумкова писателя "натуральной школы" Я. П. Буткова (1820 или 1821-1856), сотрудничавшего в те же годы в "Отечественных записках", сблизившегося с Достоевским, который дружески, заботливо к нему относился, находившегося под его творческим влиянием и бывавшего в кругу литераторов, связанных с движением петрашевцев. По сведениям, сообщаемым в мемуарах А. П. Милюкова, другого сотрудника "Отечественных записок" и приятеля Достоевского в 1840-х годах, Бутков родился в уездном городке, происходил из мещан и, не получив никакого образования, всем своим воспитанием и знаниями был обязан исключительно чтению. Издатель "Отечественных записок" А. А. Краевский освободил его от солдатчины, купив ему рекрутскую квитанцию, и Бутков выплачивал ему долг частями из гонораров за произведения, которые печатал в его журнале. Об этом же писал В. Г. Белинский В. П. Боткину 5 ноября 1847 г.: "Краевский оказал ему важную услугу: на деньги Общества посетителей бедных он выкупил его от мещанского общества и тем избавил от рекрутства. Таким образом, помогши ему чужими деньгами, он решился заставить его расплатиться с собою с лихвою, завалил его работою, - и бедняк уже не раз приходил к Некрасову жаловаться на желтого паука, высасывающего из него кровь".¹

  

   ¹ Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1956. Т. 12. С. 418.

  

   А. П. Милюков вспоминал о Буткове как о человеке робком, застенчивом, мнительном, который относил себя к "маленьким людям", называл "кабальным" и пуще всего боялся прогневить "литературных генералов", создав у них впечатление непочтительности либо "строптивости нрава". Все подобные черты присутствуют в характере Васи Шумкова; сходны у героя повести с предполагаемым прототипом и детали биографии (см., например, с. 86-87), а его страх быть отданным в солдаты за неисполнительность представляет художественное преломление изложенного выше эпизода из жизни Буткова. Фамилия "Шумков" дана, возможно, персонажу по некоторому созвучию с фамилией "Бутков".

   Образ Буткова присутствовал, кажется, долгое время в художественном сознании Достоевского как, по-видимому, живое воплощение типа "маленького человека". Черты Буткова угадываются в Голядкине и опосредствованно, через Васю Шумкова, - в уездном учителе Василии из "Дядюшкиного сна"; реминисценции, связанные с Бутковым, обнаруживаются в пятой главе второй части "Униженных и оскорбленных" (см. наст. изд. Т. 4.).

   Не исключена вероятность, что "Слабое сердце" как-то генетически связано с рассказом Буткова "Партикулярная пара" (1846), где был, еще ранее, чем у Достоевского, выведен тип смиренного, униженного человека, которому счастье представляется недостижимою мечтою и который принимает это положение как должное, находя радости в повседневных житейских мелочах. Герой рассказа, мелкий чиновник Петр Иванович Шляпкин слишком беден, чтобы позволить себе обзавестись партикулярной парой (объяснение см. ниже, с. 548), и, лишенный потому возможности присутствовать на балу, теряет даже призрачную питавшую его до этого надежду на взаимность любимой девушки, однако моментально философически утешается предчувствием ужина. Для Шляпкина символом счастья остается партикулярная пара; Вася Шумков с первых строк предстает ее обладателем, но его счастье оказывается таким же обманчивым миражом.

   Вкладывая в образ Юлиана Мастаковича несомненные сатирические намеки на А. А. Краевского, Достоевский подразумевал отношение последнего не только к Буткову, но и к другим сотрудникам, имея в виду в том числе и личный опыт общения с ним. Позднее, в письме Краевскому от 1 февраля 1849 г., он описал свое состояние очень похожим на состояние Васи Шумкова и его прототипа: "Знаю, Андрей Александрович, что я, между прочим, несколько раз посылая Вам записки с просьбой о деньгах, сам называл каждое исполнение просьбы моей одолжением. Но> я был в припадках излишнего самоумаления и смирения от ложной деликатности. Я, н<а>прим<е>р, понимаю Буткова, который готов, получа 10 р. серебр<ом>, считать себя счастливейшим человеком в мире. Это минутное, болезненное состояние, и я из него выжил".

   Первым отзывом на "Слабое сердце" было дополнение к статье M. M. Достоевского "Сигналы литературные", внесенное писателем Ф. А. Корни, редактором журнала, где она была напечатана. В повести рецензент увидел "неумолимый, безжалостный анализ человеческого сердца" и главной чертой героев Достоевского считал "чувство сознания своего неравенства". Он писал: "Сердца слабые и нежные <...> до того покоряются гнетущей судьбе <...> что на редкие радости свои смотрят как на проявления сверхъестественные, как на беззаконные уклонения от общего порядка вещей. Они принимают эти радости от судьбы не иначе как взаймы и мучаются желанием воздать за них сторицею. Поэтому и самые радости бывают для них отравлены <...> до того обстоятельства умели унизить их в собственном мнении". ¹ Вставленная в текст статьи, эта оценка, по-видимому, отражала и мнение самого M. M. Достоевского.

  

   ¹ Пантеон и репертуар русской сцены. 1848. N 3. С. 100.

  

   Критик С. С. Дудышкин назвал "Слабое сердце" наряду с "Белыми ночами" в числе произведений, признанных им лучшими в 1848 г.² П. В. Анненков, напротив, считал повесть неудачной, указывая, что в ней дана "литературная самостоятельность <...> случаю, хотя и возможному, но до крайности частному"; по его мнению, изображение "расплывчатой, слезистой, преувеличенной" любви Аркаши и Васи "кажется <...> хитростью автора, который вздумал на этом сюжете руку попробовать". ³

  

   ² Отеч. зап. 1849. N 1. Отд. 5. С. 34.

   ³ Современник. 1849. N 1. Отд. 3. С. 3.

  

   Повесть "Слабое сердце" не была включена Достоевским в первое собрание сочинений (1860). Однако Добролюбов вспомнил о ней в статье "Забитые люди" (Современник. 1861. N 9), написанной по случаю выхода этого издания. Проводя мысль, что герои Достоевского будят чувство протеста, он писал: "Идеальная теория общественного механизма, с успокоением всех людей на своем месте и на своем деле, вовсе не обеспечивает всеобщего благоденствия. Оно точно, будь на месте Васи писальная машинка, было бы превосходно. Но в том-то и дело, что никак человека не усовершенствуешь до такой степени, чтоб он уж совершенно машиною сделался <...>. Есть такие инстинкты, которые никакой форме, никакому гнету не поддаются и вызывают человека на вещи совсем несообразнее, чрез что, при обычном порядке вещей, и составляют его несчастнее".⁴

  

   ⁴ Добролюбов Н. А. Собр. соч. М.; Л., 1963. Т. 7. С. 263.

  

  

   С. 49. ...а так как много таких писателей, которые именно так начинают... - Имеется в виду ставшая уже трафаретной манера физиологического очерка.

  

   С. 49. ...как скажут, может быть, некоторые, вследствие неограниченного своего самолюбия... - Достоевский парирует насмешки Тургенева и Некрасова над его болезненным самолюбием, о которых он писал брату 26 ноября 1846 г. и вспоминали современники (Д. В. Григорович, А. Я. Панаева).

  

   С. 49. ...тот был в своей превосходнейшей партикулярной паре... - Партикулярная пара - неформенный (неслужебный) мужской костюм, состоящий из фрака и брюк.

  

   С. 53. Лизанька перед ней на колени... - Имя Лиза носят добрые, забитые и несчастные персонажи ряда других произведений Достоевского ("Записок из подполья", "Преступления и наказания", "Братьев Карамазовых").

  

   С. 54. Юлиан Мастакович... - Отчество персонажа смысловое, характеризующее его нравственный облик (мастак, по толкованию В. И. Даля, - мастер, искусник, дошлый делец). В русском переводе (1844) романа французского писателя Э. Сю (1804-1857) "Парижские тайны" (1842-1843) Мастаком звался бежавший с каторги злодей, так что читатель 1840-х годов ассоциировал с этим именем человека, способного на любые преступления и гнусные поступки. (Нечаева В. С. Ранний Достоевский. 1821-1849. М., 1979. С. 230-231).

  

   С. 55. Манкировать (франц. manquer) - небрежно относиться к чему-либо, пренебрегать чем-либо.

  

   С. 57. Путь лежал с Петербургской стороны в Коломну. - Герои идут из северной окраинной части на правом берегу Невы (ныне Петроградский район) на западную, левобережную окраину между реками Мойкой, Фонтанкой, Пряжкой и Крюковым каналом (вокруг нынешней ул. Декабристов). Оба района были заселены бедным людом, низшими слоями столицы.

  

   С. 57. ...видя, что Вася норовит повернуть к Вознесенскому... - Вознесенский проспект - ныне пр. Майорова.

  

   С. 58. ...фасон, говорят, Manon Lescaut называется... - Фасон в рекламных целях назван по имени героини популярного романа французского писателя А.-Ф. Прево (1697-1763) "Манон Леско" (1733).

  

   С. 58. Серизовые (франц. cerise) - вишневые.

  

   С. 58. Бонбончик (франц. bonbon) - конфетка.

  

   С. 59. ...для юмора прибрав фразу из одной остроумной газеты... - Речь идет иронически о "Северной пчеле" Ф. В. Булгарина и Н. И. Греча, составлявшей обычное чтение мелкого чиновника. Ср. сатирические намеки в "Бедных людях" и "Двойнике" (наст. изд. Т. 1. С. 129, 164, 442, 451).

  

   С. 60. Вивёр (франц. viveur) - прожигатель жизни.

  

   С. 62. Пени - сетования, упреки.

  

   С. 86. Лоб! - По этому возгласу председателя рекрутского присутствия, означавшему, что человек признан годным к воинской службе, цирюльник в качестве метки подбривал голову спереди.

  

   С. 87. ...бедняк недавно из податного звания... - Податные сословия, крестьяне и мещане, платили подушную подать, ограничивались в правах и несли воинскую повинность.

  

   С. 88. Подойдя к Неве ~ доселе не знакомого ему ощущения. - Это описание, выражающее трагическое ощущение противоречий жизни большого города, дословно повторено в "Петербургских сновидениях в стихах и прозе" (1861) (наст. изд. Т. 3).

  

   С. 88. Становился мороз в двадцать градусов. - Температура указана по принятой в России шкале Реомюра (соответствует 25 RС).

  

  

   Воспроизводится по изданию: Ф.М. Достоевский. Собрание сочинений в 15 томах. Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1988. Т. 2.

   Оригинал здесь: Русская виртуальная библиотека.