разумеется, умеючи <...> Иван Александрович Хлестаков говорит, что он "любит срывать цветы удовольствия". Но знаете ли, что срывать их умно и разнообразно - очень нелегкая вещь <...> Жить с прохладцей и,- протянул он,- ничего не бояться".1 "Ничего не стыдиться" Клиневича - это в сущности вариант призыва Домбровича "ничего не бояться". На практике теория Домбровича реализуется в "афинских вечерах", на которых "все позволено" и где все собрались для "веселья". "Да, мы хотим любить и любить без всяких фраз и мелодрам! - откровенничает "просветившаяся" героиня романа.- Мы хотим жить и очень долго будем жить "в свое удовольствие!"".2
7 Она ассоциируется прежде всего с фамилиями героев "Жертвы вечерней" (Домбрович, Балдевич). По свидетельству самого Боборыкина, в его романе "является некий Балдевич, очень смахивающий на М<арке>вича" (Боборыкин П. Д. Воспоминания. M., 1965. T, 1. С. 204). Беллетрист "Русского вестника", внесший свой вклад в "антинигилистическую" литературу романом "Марина из Алого рога", Б. M. Маркевич (1822-1884), кстати, в журналистских и литературных кругах получил прозвище "Бобошка". Созвучна фамилия героя "Бобка" и фамилия литератора Кинаревича в "Литературной тле" И. И. Панаева (1843).
1 Боборыкин П. Д. Жертва вечерняя. СПб., 1872. С. 46-48.
2 Там же. С. 151.
Неуемной жаждой плотских наслаждений охвачены и мертвецы "Бобка", желающие последние два-три месяца как бы жизни провести "в свое удовольствие": "Главное, чтобы весело провести остальное время...".3
Веселые вечера в "Жертве вечерней" быстро переходят в разнузданные оргии: "Ужин перешел в настоящую оргию. И я всех превзошла! Во мне не осталось ни капли стыдливости. Я была как какая-нибудь бесноватая <...> Сквозь винные пары (шампанского мы ужасно выпили) раздавался шумный хохот мужчин, крики, взвизгиванья, истерический какой-то смех и во всей комнате чад, чад, чад!".4 Cp. в "Бобке": "Поднялся долгий и неистовый рев, бунт и гам, и лишь слышались нетерпеливые до истерики взвизги Авдотьи Игнатьевны". Развратники Боборыкина занимаются непристойными "литературными" играми, а также участвуют в своеобразной "пети-жё": "От письменного вранья мы перешли к простому. Мы заставили каждого из мужчин рассказать про свою первую любовь. Сколько было смеху! <...> Домбрович рассказал историю, где выставил себя совершенно Иосифом Прекрасным".5 К такому же примерно состязанию призывает мертвецов, не исключая и женщин, Клиневич: "Мы все будем вслух рассказывать наши истории и уже ничего не стыдиться".
3 Там же. С. 51.
4 Там же. С. 169.
5 Там же. С. 161-162.
В рассказе есть свой кладбищенский философ Платон Николаевич, как и многие другие действующие или упоминаемые персонажи, являющийся лицом вымышленным, "художественным". Тем не менее некоторые штрихи его биографии напоминают о Николае Николаевиче Страхове: "...наш доморощенный здешний философ, естественник и магистр. Он несколько философских книжек пустил...". H. H. Страхов (1828-1896) защитил магистерскую диссертацию по зоологии на тему "О костях запястья млекопитающих" (1857) и к 1873 г. был автором нескольких философских книг, в том числе и книги "Мир как целое. Черты из науки о природе" (СПб., 1872), восторженная анонимная рецензия на которую появилась в "Гражданине" (1873. 1 янв. N 1).
Представления "доморощенного" философа Платона Николаевича о загубленной жизни ближе к мистическим идеям Сведенборга, а не к рационалистической, отвергающей веру в чудеса и "потустороннее" существование после смерти концепции человека и мира Страхова. Но вполне вероятно, что повторяющийся каламбур: "Во-первых, дух <...>
Но дух, дух. Не желал бы быть здешним духовным лицом <...> Много заметил веселости и одушевления искреннего <...> слышу дух от него, дух... <...> нет от меня никакого такого особого духу, потому еще в полном нашем теле как есть сохранил себя <...> дух действительно нестерпимый, даже и по здешнему месту <...> признака могильного воодушевления <...> Вонь будто бы души <...> воистину душа по мытарствам ходит..." (курсив наш.- Ред.) - навеян одним "этимологическим" рассуждением Страхова: ""Он дышит, он жив!" - говорим мы в известных случаях. Даже самые слова - дыхание, дух, душа - происходят от одного корня".1
1 Страхов H. Мир как целое. Черты из науки о природе. СПб., 1872. С. 67.
В "Бобке" очевидны "реминисценции" из собственных произведений Достоевского, особенно из "Униженных и оскорбленных", где князь Валковский, современный злодей и сладострастник, "литературный предшественник Клиневича, предвосхищает его "призыв": "Но вот что я вам скажу! Если б только могло быть (чего, впрочем, по человеческой натуре никогда быть не может), если б могло быть, чтоб каждый из нас описал всю свою подноготную, но так, чтоб не побоялся изложить не только то, что он боится сказать своим лучшим друзьям, но даже и то, в чем боится подчас признаться самому себе,- то ведь на свете поднялся бы тогда такой смрад, что нам бы всем надо было задохнуться. Вот почему, говоря в скобках, так хороши наши светские условия и приличия" (III, 361-362; курсив наш.- Ред.).2 Валковский "обнажается" перед автором-повествователем и "теоретически" обосновывает свое поведение: "Есть особое сладострастие в этом внезапном срыве маски, в этом цинизме, с которым человек вдруг высказывается перед другим в таком виде, что даже не удостаивает и постыдиться перед ним" (там же). Клиневич и его могильные соседи хорошо знают толк в такого рода "особом сладострастии". В подтверждение своих мыслей и убеждений князь рассказывает интимно-циничные историйки из своей личной жизни и неоднократно "цитирует" французских авторов (преимущественно), слегка "зашифровывая" источник цитаты: так, "анекдот" о сумасшедшем парижском чиновнике, пересказ известного эпизода "Исповеди" Ж.-Ж. Руссо,- своего рода эмблема "заголения", повторенная Достоевским в "Подростке" и лежащая в "подкладке" "Записок из подполья" и "Бобка".3
2 B статье "Щекотливый вопрос" H. Ф. Павлов в своем "монологе" развивает близкие мысли: "А формы приличия - это все, самое главное. Все мы ведь такая дрянь (я говорю про всех, то есть, пожалуй, хоть про все человечество), что, не будь этих спасительных форм, мы бы тотчас же передрались и перекусались" (XX, 43).
3 В более широком плане фантастический рассказ "Бобок" - современная русская параллель к характеристике позднеримской эпохи, данной Достоевским в статье "Ответ "Русскому вестнику"": "Все уходит в тело, все бросается в телесный разврат и, чтоб пополнить недостающие высшие духовные впечатления, раздражает свои нервы, свое тело всем, что только способно возбудить чувствительность. Самые чудовищные уклонения, самые ненормальные явления становятся мало-помалу обыкновенными".
Клиневич напоминает генералу Первоедову, что они на земле "у Boлоконских встречались, куда вас, не знаю почему, тоже пускали". Если принять гипотезу P. Г. Назирова, что историческим "прототипом" Валковского был фельдмаршал П. M. Волконский (1776-1852), любимец Николая I и фактор в любовных делах государя,1 то "Волоконские" в "Бобке", очевидно, аналогичная реалия.
Надворный советник Лебезятников2 в этом рассказе Достоевского имеет предшественника-однофамильца в "Преступлении и наказании". "Симметрические бородавки" героя-литератора - деталь из записных книжек к "Бесам", связанная там с внешностью Петра Верховенского (Нечаева) - легендарной (бородавка) и реальной (заурядной, лишенной "феноменальных" примет) :"Так, например, выглядит Нечаев. Тут и какое лицо, и какое он на меня впечатление произвел, и говорили, будто бы он с бородавкой,- но никакой бородавки, а если, говорят, его просмотрел полицейский агент на границе, то немудрено - особенно если он так ловко умел костюмироваться: ничего не имел в себе особенного" (XI, 93).
При достаточном количестве злободневных полемических реалий в "Бобке" его герои не "личности", а типы.3 Не составляет исключения и сам условный "автор" "Записок", выступивший под псевдонимом "одно лицо". Псевдоним возник под впечатлением знакомства Достоевского с полемикой между В. П. Бурениным ("С.-Петербургские ведомости") и H. К. Михайловским ("Отечественные записки") и прямо относится к Буренину. Но это и обобщенный образ, тип петербургского фельетониста, литератора-неудачника. Создавая "литературную" биографию героя, Достоевский опирался на "физиологические" очерки И. И. Панаева, главным образом на "Литературную тлю" (1843) и "Петербургского фельетониста" (1841).4
Насыщенность рассказа памфлетно-полемическими выпадами уподобляет его публицистическим статьям, вошедшим в "Дневник писателя" 1873 г. В то же время "Бобок" - художественное произведение, смысл которого в целом не может быть "расшифрован" ни с помощью отсылок к злободневным, сиюминутным проблемам, ни с помощью указаний на факт развития идей и мотивов из более ранних произведений писателя. Закономерно сложилась традиция интерпретации "Бобка" в широком, символическом плане (А. Белый, В. В. Вересаев, Л. П. Гроссман, К. О. Мочульский) Прослеживая традицию и развитие жанра мениппеи во Франции и Германии (Фенелон, Фонтенель, Буало, Вольтер, Дидро, Гете, Гофман), Бахтин мельком называет и русских писаталей XVIII в., сочинявших "разговоры в царстве мертвых", справедливо в то же время подчеркивая новаторский характер мениппеи Достоевского, ничего общего не имеющей со "стилизацией умершего жанра".5
1 См.: Назаров P. Г. О прототипах некоторых персонажей Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1974. T. 1. С 205.
2 Фамилия значащая, смысловая, так же как и фамилия генерала - "Первоедов".
3 Точно так же далеко не все события в гротескно-каламбурном мире "Бобка" дублируют скандальную газетную хронику. Напротив, хищения, производство "фальшивых бумажек" и прочие жизненные подвиги мертвецов вряд ли восходят к определенным судебным процессам; это скорее заурядные преступления в духе времени.
4Cp. особенно: Панаев И. И. Полн. собр. соч. СПб., 1888. T. 2. С. 382-383.
5 Бахтин M. Проблемы поэтики Достоевского. M., 1972. С. 184-189.
В символическом и конкретном, идейно-смысловом, планах проблематику и поэтику "Бобка" предваряют стихотворение Пушкина
"Когда за городом, задумчив, я брожу..." (1836) и "фантастический" рассказ В. Ф. Одоевского "Живой мертвец"
1 (1844).
Наконец, наиболее близким по времени литературным предшественником "Бобка" явился другой фельетон уже названного выше Л. К. Панютина, посвященный ритуальным гуляньям на Смоленском кладбище.2 Начинается он описанием традиционных хмельных оргий на могилах Фланер-фельетонист невольно наблюдает разные простонародные сцены и слышит разговоры пьяных, но "живых" людей. Затем, утомившись, он в самой непринужденной позе располагается отдохнуть·"...разлегся на солнечном припеке, с папиросою в зубах, мысленно попросив у покойников извинения за беспокойство". Но мысль эта была услышана одним покойником, охотно извинившим фельетониста "Голоса" и вступившим с ним в разговор. Необычный собеседник оказался дворцовым курьером·он когда-то пострадал при Бироне. Покойника интересует современная жизнь России, он характеризует своих соседей по могилам, произносит несколько сентенций "живым людям в назидание". Беседа фельетониста с мертвецом прерывается тривиальным образом, автора будит городовой. В "Бобке", по-видимому, отразился один мотив фельетона·мертвец у Панютина говорит каким-то непонятным образом, не так, как живые люди·"Языка я еще при жизни имел неприятность лишиться". В "Бобке" также говорится о необычайном звучании голосов покойников: "Слышу - звуки глухие, как будто рты закрыты подушками; и при всем том внятные и очень близкие". Дается точное и дифференцированное социально-психологическое описание "голосов". Затем на вопрос Клиневича ("Ведь мы умерли, а между тем говорим; как будто и движемся, а между тем и не говорим и не движемся?") отвечает Лебезятников, излагая "мистические" идеи философа Платона Николаевича о двух-трех месяцах жизни после "тамошней" смерти, во время которых жизнь продолжается "как бы по инерции", "остатки жизни сосредоточиваются, но только в сознании", а затем сознание и каким-то сверхъестественным образом продолжавшаяся речь оставляют человека, звучит бессмысленное слово "бобок", и, наконец, наступает окончательная смерть. "Голоса" и "слух" - особенные, "неземные": мертвецы в "Бобке" "слышат вонь", "так сказать, нравственную", "будто бы души". Возможность "покаяния" ("...это, так сказать, последнее милосердие") сохраняется для них. "Мистическое" толкование Платона Николаевича - своеобразный философский "комментарий" к поэтическому афоризму Ф. И. Тютчева: "Не плоть, а дух растлился в наши дни" ("Наш век", 1851) и одновременно развитие гоголевской темы омертвения человеческой души. Мертвецы "Бобка" утратили душу еще в земной жизни, и "как бы по инерции" распаленное, извращенное сладострастие владеет их "сознанием" после "предварительной" смерти.
1 Мысль об идейно-эстетической близости "фантастических рассказов" Одоевского и Достоевского принадлежит Г. M. Фридлендеру
2 Голос. 1870. 2 авг. N 211.
Достоевский, видимо, задумал цикл "кладбищенских" рассказов. Во всяком случае, "одно лицо" в послесловии к рассказу обещает: "Побываю в других разрядах, послушаю везде <...> А к тем непременно вернусь. Обещали свои биографии и разные анекдотцы". Но широко задуманный замысел не был осуществлен Достоевским; впоследствии он вернется к жанру "фантастического" рассказа в 1877 г., написав "Сон смешного человека", однако этот последний рассказ в другом, утопическом роде.
Критика 1870-х годов прошла мимо рассказа "Бобок": бессмысленный, патологический этюд - таково было господствующее мнение современников о "кладбищенском" рассказе редактора "Гражданина".1 Новое отношение к "Бобку" сложилось в XX в., когда фантастический, гротескно-сатирический шедевр писателя оценен по достоинству.
С. 49. Какой же тебе соли ~ аттической? - Образное выражение, означающее утонченное остроумие; восходит к Марку Туллию Цицерону (106 - 43 г. до н. э.), высоко ценившему ораторское искусство в Греции (Аттике).
С. 50. Бонмо (от франц. bon mots) -острые слова.
С. 50. "При таком, дескать, самобытном таланте ~ надо было предвидеть..." - Имеются в виду рецензии и полемические отклики на роман "Бесы", особенно заметка "Журналистика и библиография", опубликованная в "Биржевых ведомостях" и подписанная "М.Н.", в которой содержание романа сравнивалось с галлюцинациями Поприщина. Здесь же вспоминается о начале литературной деятельности Достоевского, когда его первое произведение "приветствовал Белинский, полагавший, что его талант принадлежит к разряду тех, которые постигаются и познаются не вдруг. Много, в продолжение его поприща, говорил он, явится талантов, которых будут противопоставлять ему, но кончится тем, что о них забудут именно в то время, когда он достигнет апогея своей славы. Не знаем, действительно ли достиг его талант этого апогея, но по части изображения наших отечественных юношей он в самом деле превзошел по крайней мере тех из своих конкурентов, которые подвизаются на этом пути в "Русском вестнике" и в других журналах такого же характера и о которых мы уже забыли" (1872. 24 марта. N 83). Всем критикам романа Достоевский собирался отвечать специально и подробно: об этом свидетельствует набросок послесловия к "Бесам" (см.: XI, 308).
С. 50. Припоминается мне испанская острота... - Реминисценция из "Персидских писем" Ш.-Л. Монтескье (Письмо LXXVIII): "Здесь есть дом, куда сажают сумасшедших. Можно бы предположить, что он самый большой в городе. Нет, лекарство слишком слабо в сравнении с болезнью. Несомненно, французы, пользующиеся очень дурной славой у соседей, для того запирают нескольких сумасшедших в особый дом, чтобы создать впечатление, будто те, кто находится вне этого дома, не сумасшедшие" (Монтескье Ш.-Л. Персидские письма. M., 1956. С. 195).
С. 51. Коллежский советник - гражданский чин шестого класса.
С. 52. ...противоречит механике и здравому смыслу. - Полемическая реплика на статью В. П. Буренина "Очистительное значение каторги и нервически-выкликательные фельетоны г-на Ф. Достоевского ("Гражданин". NN 1, 2, 3)". Буренин так оценивал публицистику Достоевского: "Но когда г-н Достоевский пускается в область мышления теоретического, когда он желает быть публицистом, философом, моралистом
1 Так, в "Журнальном обозрении" "Дела" о "Бобке" говорится следующее: "...г-н Достоевский повествует, как на кладбище он подслушал разговоры погребенных уже покойников, как эти разлагающиеся трупы сплетничают, изъясняются в любви и т. д. Положим, что все это фантастические рассказы, но самый уже выбор таких сюжетов производит на читателя болезненное впечатление и заставляет подозревать, что у автора что-то неладно в верхнем этаже" (1873. N 12. С. 102; см. также: Искра. 1873. 14 марта N 12 - стихотворный фельетон Д. Д. Минаева "Кому на Руси жить хорошо").
- он тогда ужасен, нет, больше чем ужасен,- он невменяем по отношению к здравому смыслу и логике" (С.-Петерб. ведомости. 1873. 20 янв. N 20; курсив наш.- Ред.). "Одно лицо" несколько переиначивает слова (выделенные курсивом) Буренина, заменяя "логику" "механикой". По всей видимости, Достоевский делает это с дополнительной полемической целью, задевая статью Тургенева "По поводу "Отцов и детей"", которую он ранее пародировал в "Бесах". Тургенев заканчивает статью таким обращением к "людям практическим": "...уважайте по крайней мере законы механики, извлекайте из каждой вещи всю возможную пользу! А то, право, пробегая иные вялые, смутные, бессильно-пространные разглагольствования в журналах, читатель невольно должен думать, что именно рычаг-то вы заменяете первобытными подпорками, что вы возвращаетесь к младенчеству самой механики..." (Тургенев И. С. Полн. собр. соч. M.; Л., 1968. T. 14. С. 109; курсив наш.- Ред.).
С. 52. На литию не поехал. - В православном церковном богослужении моление об умершем; чаще всего совершается при выносе тела из дома, также-на кладбище.
С. 52. Начал с московской выставки... - Очевидно, имеется в виду политическая выставка в Москве (30 мая-30 августа 1872 г.), приуроченная к 200-летию со дня рождения Петра I. Выставка и юбилей - две преобладающие темы статей, обзоров, фельетонов, корреспонденции столичных и провинциальных газет во второй половине 1872 г. Большая обзорная статья "Политехническая выставка в Москве", подписанная инициалами Б. К. H., была помещена в сборнике "Гражданина" за 1872 г., имевшемся в библиотеке Достоевского (Гражданин. 1872 г. СПб., 1872. Ч. 1, кн. 2. С. 194-285).
С. 52. ...ничему не удивляться гораздо красивее... - Достоевский имеет в виду популярное изречение Квинта Горация Флакка (68-8 до н.э.) "Nil admirari" ("Ничему не удивляться" - лат.). В "Бобке" эти крылатые слова, возможно, полемически задевают Л. К. Панютина, напоминая о его псевдониме.
С. 52. ...на землю хлеб крошить, кажется, не грешно; это на пол грешно. - M. M. Бахтин дает такое объяснение этому противопоставлению: "Сугубо натуралистическая и профанирующая деталь - недоеденный бутерброд на могиле - дает повод коснуться символики карнавального типа: крошить хлеб на землю можно - это посев, оплодотворение, на пол нельзя - это бесплодное лоно" (Бахтин M. Проблемы поэтики Достоевского. M., 1972. С. 186-187).
С. 52. ...в календаре Суворина. - Речь идет о "Русском календаре на 1872 год" А. С. Суворина (СПб., 1872). Новый календарь значительно отличался от бытовавших ранее узко справочных изданий. В предисловии к календарю это обстоятельство подчеркивалось и разъяснялось: "При распространении в нашем обществе за последние десять лет интереса к общественным делам и к их обсуждению, мы поставили главною задачею "Русского календаря" быть не только справочною книгою, но и вместе сборником сведений о России и данных для ознакомления с ее физическими, экономическими и нравственно-политическими средствами в наличном их состоянии, и притом сравнительно с такими же силами остальной Европы". В календаре было 42 раздела; "одно лицо", видимо, собирается "справиться" в четвертом разделе - "Календаре народных примет, обычаев и поверьев на Руси" (С. 48-55).
С. 53. "Покойся, милый прах, до радостного утра!" - эпитафия H. M. Карамзина (1792). По желанию M. M. и Ф. M. Достоевских она была высечена в 1837 г. на памятнике, установленном на могиле их матери. Эпитафия Карамзина уже к 1830-м годам получила широкое распространение. Ал. Шлехтер в рассказе "Жертва порока. Сцены из городской жизни" констатировал: "Люди частым повторением так износили, истерли эту прекрасную надпись, что она совершенно потеряла прекрасный смысл свой. Ее встретишь над прахом лихоимца, над могилою человека, по котором получили давно жданное наследство, над гробом врага, над телом ненавистного жене мужа" (Библиотека для чтения. 1834. N 5. С. 161). Эпитафия Карамзина ранее фигурировала (в бурлескном контексте) и в романе "Идиот".
С. 53. Надворный советник - гражданский чин седьмого класса.
С. 55. Крикса - плакса, рева, крикуша.
С. 55. Сороковинки - Сороковины (или сорочины) - поминки (упокойная память, молитва) в сороковой день после кончины. У Достоевского в 1875 г. возник замысел "поэмы" о Христе "Сороковины", к которому он вновь вернется в 1877 г.
С. 55. Кутья (кутия, коливо) - смесь вареного зерна с медом (или сахаром, черносливом, изюмом и т. д). Здесь зерно, по-видимому,- символ воскрешения, а мед (или другие сладкие ингредиенты) - символ сладостных благ будущей жизни. Кутья - традиционная символическая деталь похоронного обряда.
С. 55. Действительный тайный советник - гражданский чин второго класса.
С. 56. ...долину Иосафатову. - Расположена в окрестностях Иерусалима (чаще всего ее отождествляют с Кедронской долиной), по библейскому преданию, названа так в честь иудейского царя Иосафата Иосафатова долина-библейский пророческий символ: это место, где будет происходить "страшный суд" при кончине мира (см.: Книга пророка Иоиля, гл. 4, ст. 12).
С. 57. ...к Эку или к Боткину? - Экк и Боткин - петербургские медицинские светила. О них так сообщал календарь Суворина в Рубрике "Петербургские врачи-специалисты": "Боткин (внутренние болезни). У 5 Углов, д. Лапина. Прием на дому: понедельник, среда, пятница, с 7 час. вечера <...> Экк (внутренние болезни). У Чернышева моста, д. Театральной дирекции" (Русский календарь на 1872 год А. С. Суворина. С. 358). В. E. Экк (1818-1875) - врач-терапевт, доктор медицины, действительный адъюнкт-профессор, преподавал в Медико-хирургической академии клиническую терапию. С. П. Боткин (1832-1889) - русский врач и ученый; с 1873 г. избран почетным лейб-медиком, упоминается ("Б-н") в черновых записях к "Преступлению и наказанию" и в "Идиоте" (см.: VII, 393; VIII, 239).
С. 57. Статский советник - Гражданский чин пятого класса.
С. 58. Полисон (франц. polisson) - шалун, повеса.
С. 59. ...когда я еще был четырнадцатилетним пажом...- Воспитанником Петербургского пажеского корпуса. Возможно, сниженная аллюзия на стихотворение Пушкина "Паж, или Пятнадцатый год" (1830).
С. 60. ...на святой... - на пасхальной неделе.
Воспроизводится по изданию: Ф.М. Достоевский. Собрание сочинений в 15 томах. Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1994. Т. 12.
Оригинал здесь: Русская виртуальная библиотека.