Чарская Лидия Алексеевна - Записки сиротки

пешил толстый маленький человечек в костюме жокея и неистово махал руками.

   Я пристально стала вглядываться в человечка и вдруг радостно вскрикнула:

   - Да ведь это Дик! Конечно, Дик.

   Действительно, это был Дик, толстый Дик - конюх и жокей из цирка господина Ленча! Это был он, добрый и славный человек, единственный мой защитник перед лицом разгневанного хозяина. Сколько раз он отклонял жестокую руку Ленча, готовую ударить меня! Сколько раз он тихонько от директорской семьи передавал мне и конфетки, и яблоки, брошенные мне на арену сострадательными зрителями! Как ненавидела его за это злючка Марго!

   - Дик! Милый Дик! - И я радостно бросилась к нему и повисла у него на шее.

   Как удивлены были, должно быть, цирковые конюхи, видя нарядную маленькую барышню в воздушном белом платьице на руках их товарища.

   - Дик! - повторяла я. - Как я рада вас видеть. - И я потащила его к дяде и тете.

   Они знали Дика по моим рассказам и теперь крепко пожали его мозолистую и честную руку.

   - Спасибо вам за племянницу, господин Дик, - сказал дядя растроганным голосом, - да и за племянника тоже. Узнали?

   И он шутливо подтолкнул вперед Яшу. Дик смотрел на него во все глаза и не узнавал его.

   - Да ведь это Альф, наш маленький Альф, - весело крикнула я и засмеялась.

   - Боже мой, неужели Альф! Никогда бы не узнал! - искренне удивился толстый Дик. - Ну, здравствуй, здравствуйте, Альф, - путался он, не зная, как говорить - "вы" или "ты" этому нарядному и рослому гимназисту.

   - Да, я Альф, ваш бедный маленький Альф! Не признали, дядюшка Дик? - весело говорил Яша, целуя в обе щеки добродушного старого друга.

   - Мудрено признать, миленький! Вот ведь где встретились!

   - Как же вы очутились здесь, в Петербурге, господин Дик? - спросила его тетя.

   - Очень просто, сударыня. Когда полиция накрыла Ленча и наше дело прекратилось, я должен был искать себе новое место. На те крохи, которые я скопил за мою долгую службу в цирке, я решил ехать в Петербург и попытать там счастья. И счастье улыбнулось мне: я получил место в этом большом и богатом цирке. Служба здесь не такая трудная, как в бродячей труппе прежнего хозяина, да и платят аккуратно и справедливо. Чего же мне еще надо? Я совсем доволен своей судьбой. Очень рад, что встретил моих маленьких друзей.

   И он весело улыбнулся нам с Яшей.

   - А вы не знаете ничего про Ленча, господин Дик? - спросил его дядя.

   - Как же, знаю, сударь! Знаю, что он просидел три месяца в тюрьме за все свои темные дела. Суд еще не очень строго наказал его, так как не раскрылось самое страшное его преступление: воровство детей...

   - А теперь он снова путешествует по городам со своим балаганом? - спросил Яша.

   - Ну, нет, не думаю. Ему, кажется, запретили заниматься этими делами. Вообще я ничего верного не знаю о нем. Бог с ними, много зла они сделали людям!

   - Дик, голубчик, придите как-нибудь к нам в гости, - попросил Яша, - у меня есть своя отдельная маленькая комнатка, где мы можем поговорить с вами, вспомнить старое, ведь вы так любили своего маленького Альфа.

   - Да-да, пожалуйста, господин Дик! Мы будем очень рады видеть вас у себя, - подтвердили дядя и тетя Яшину просьбу.

   Звонок, звавший нас к началу второго отделения в зрительный зал, заставил нас дружески распроститься с нашим старым знакомым и поспешить занимать места.

  

  

  

   Приближались рождественские праздники. Дядя и тетя поминутно уходили из дому и возвращались, нагруженные разными свертками и пакетами. Мы, дети, целые дни проводили за приготовлениями к елке. Яша клеил картонажики из цветной бумаги и картинок и мастерил большую звезду из золотой бумаги с изображением Вифлеемской ночи посередине. Я и Лизочка золотили орехи на елку и вырезали тюрички из цветной бумаги для разных сладостей. Работа так и кипела в наших руках.

   Рождественская елка обещала нам столько веселья и радостей! И вот, когда в сочельник она появилась в нашей прихожей - зеленая, мохнатая и пушистая, с особенным запахом хвои и леса, - мы пришли в неописанный восторг. Мужик, принесший елку, старательно расправил ее пушистые ветви стряхнул снег и сказал, любуясь елочкой:

   - Ишь, какая красавица! И украшать не надо. Уж больно пригожа.

   - Нет, нам нельзя не украшать елочки, - вступилась Лизочка, - у нас будет детский вечер и мы будем танцевать вокруг зажженного деревца.

   - Ишь ты, - усмехнулся добродушно мужичок, - чего то-ись господа не выдумают! А у нас в деревне и не знают, кака така елка украшенная!

   - А у тебя есть дети в деревне? - спросила Лизочка

   - Есть. Зачем не бывать. Есть дети. Махонькие... - ответил мужик.

   - И у них не будет елки?

   - Чудная ты, барышня. Дай бог, чтобы хлебушко был да сыты были, а для чего нам елка-то? Прихоть одна барская. И пользы от нее нет.

   - Бедные детки! У них не будет елки, - печально покачала Лиза своей русой головкой. - Знаешь что, голубчик, подожди-ка здесь, а мы сбегаем к маме и попросим у нее для твоих детей стареньких платьев!

   - Ишь ты, болезная, попроси, касаточка, попроси, беленькая, дай бог тебе здоровья, - и широкой, заскорузлой рукой мужичок коснулся белокурой головенки кузины.

   Мы побежали, перегоняя друг друга, к тете и, торопясь и захлебываясь, сообщили ей о бедных деревенских ребятишках, терпящих часто и голод, и стужу.

   - Мамочка, мамочка, - ластилась Лизок к тете Маше, - ты ведь позволишь нам дать мужику что-нибудь из старых платьев?

   - Охотно, дитя мое! Скажите няне, чтобы она отобрала те вещи, из которых вы выросли, и отдайте их мужику.

   Не знаю, кто из нас был счастливее: бедный ли мужичок или мы сами, когда притащили в прихожую большой узел с нашими старыми платьицами, башмаками, пальтецами и пр.

  

   Мужик чуть не со слезами благодарил нас и повторял повеселевшим голосом: "Спасибо, детушки, спасибо, болезные". Когда он ушел с большим узлом из нашей квартиры, мы принялись за елочку.

   Ее обогрели, как следует, и стали увешивать разноцветными вещицами и сластями, которые были положены готовые с привешенными к ним нитками. Как красивы они были, выделяясь на пушистых зеленых ветвях красивого хвойного деревца!

   Уже совсем стемнело, а Вифлеемская звезда еще не появлялась на морозном небе. Няня, не евшая ничего за весь день в ожидании звезды, приготовила в столовой все к обеду, но нам, погруженным в нашу работу, вовсе не хотелось есть.

   Наконец, она появилась - блестящая и яркая, самая яркая среди своих подруг.

   - Звезда, звезда появилась! - кричали мы хором. - Ну, теперь можно встречать сочельник и зажигать елку.

   - А вот пообедаем и зажжем! У вас уже все навешано, детишки? - спросила тетя.

   - Все! Все! Только свечи зажечь осталось.

   И, бросив последний взгляд на елку, мы отправились в столовую, где нас ждал настоящий рождественский обед с неизбежным гусем, начиненным яблоками.

   Во время обеда двери в столовую были прикрыты по приказанию тети.

   - Пусть там освежится как следует, - заметила она, - надо открыть форточку.

   И никто из нас не заметил тогда лукавой улыбки на губах нашей баловницы, не заметили мы и подозрительной возни за дверями.

   Когда же, выйдя из-за стола и поблагодарив дядю и тетю, мы бросились в гостиную, дядя перегнал нас у порога и широко, на обе половинки распахнул двери. Мы ахнули.

   Какая-то волшебная фея зажгла во время нашего обеда это сказочно красивое деревцо. Красавица-елка вся так и горела огнями. Но что еще более вызывало наш восторг и заставило испустить громкий и продолжительный крик радости, это большой белый стол, весь заставленный подарками. Чего-чего только там не было! И рукодельный ящичек со всеми принадлежностями маленькой швеи, о котором я так давно мечтала! И большая кукла, говорящая "мама" и "папа", - заветное желание кузины Лизочки, и ящик с красками для Яши. Кроме того, тут же лежали подарки и от баловника дяди. Две красивые книжечки для меня и Лизочки и настоящий фотографический аппарат для Яши.

   Откуда и как подслушали наши мысли и желания баловники дядя и тетя? То, о чем мечтали, чего хотели наши детские сердечки, - все явилось как по мановению волшебной палочки!

   И что это был за чудесный вечер! Когда мы вдоволь налюбовались и нарадовались подарками, тетя села за рояль и мы хором пропели рождественский тропарь, спетый давно, несколько тысяч лет тому назад, светозарными ангелами вифлеемским пастухам в великую минуту рождения Богочеловека. А елка вся сияла своими украшениями: и серебряными нитями, и румяными яблочками, и золотистыми мандаринами, и целою массою хорошеньких картонажей и пряников с наклеенными на них картинками!

   Особенно выделялась звезда на самой верхушке нарядного деревца. Эта звезда стоила многих усилий Яше, зато как красиво выделялась она на зелени ветвей!

   В этот вечер мы с Лизой долго не могли заснуть и тихо разговаривали, лежа в кроватках.

   Тут же с нами лежали и полученные подарки; я не могла расстаться с хорошеньким ящичком, она - с новой куклой, которую тут же решила назвать в честь мою Катей.

  

  

  

   - Кого же из детей мы пригласим на наш маленький вечер? - спросила тетя дядю, сидя за столом с карандашом в руке, которым отмечала, что нужно купить для предстоящего вечера.

   - Да вот семью Гориных, - ответил дядя, - да Яша своих товарищей гимназистов, наверное, захочет пригласить. Дети живо перезнакомятся, и будет весело... А у тебя. Катюша, нет никого, кого бы ты хотела позвать на наш детский праздник? - обратился дядя ко мне.

   Я призадумалась, желая припомнить кого-нибудь из знакомых детей. Но тщетно. У меня не было сверстниц, и я хотела уже сказать об этом дяде, как вдруг стоявшая тут же Лизочка запрыгала и забила в ладоши.

   - А Маруся! Маруся-то? - кричала она. - Ты забыла Марусю.

   - Какую Марусю? - в один голос спросили дядя и тетя.

   - Да ту, с которой мы познакомились, помнишь, Катя на твоей прежней квартире, такая бледненькая, худенькая.

   - А! - и я действительно живо вспомнила бледненькую Марусю, сидевшую на широком подоконнике маленького домика.

   - Да-да, Марусю, пожалуйста, пригласите и Марусю! - присоединила я свою просьбу к просьбе Лизочки.

   И тут же рассказала дяде и тете о нашем знакомстве с девочкой.

   - Ну, Марусю так Марусю! - согласился дядя, выслушав меня. - Ну, а ты, Яша, кого хочешь позвать, а?

   - Я, дядя, сделал список моих товарищей. Вот он! - и, отстегнув пуговицу мундирчика, он дал дяде бумажку.

   - Коля Свирский, Петя Димин, Митя Иванов, граф Панин, Миша Курцев, - прочел дядя и удивленно взглянул на Яшу. - Миша Курцев? Ведь это тот, который, если не ошибаюсь, обидел тебя, Яша, в первый день твоего поступления в гимназию.

   - Да, дядя, это он, - густо краснея, прошептал Яша, - но мы теперь с ним большие друзья.

   - Как так?

   - Да так, дядя, - и Яша краснел все больше и больше. - Миша прекрасный мальчик, только немножко забияка. Зато у него сердце золотое. На днях он совершил такой подвиг, что я не мог не простить ему его злой выходки со мной.

   - А что такое? - заинтересовался дядя.

   - Ах, дядя! Миша поступил как настоящий герой, -восторженно воскликнул Яша. - Дело в том, что у нас в классе есть бедный-бедный мальчик Митя Иванов. Он даже не носит с собой завтрака в гимназию и живет где-то в углу со своей матерью, совсем слабой и больной женщиной. Мы несколько раз замечали, что Миша украдкой отдавал половину своего завтрака Мите. Несколько дней тому назад был день рождения Миши.

   Он получил от отца в подарок часы, о которых мечтал с самого своего поступления в гимназию. Миша принес подарок в класс, радостный и торжествующий. Целую неделю он не расставался с ними, и вдруг часы исчезли. Все невольно обратили внимание на это и спрашивали Мишу о часах. Он отмалчивался или сердился на все вопросы. И вдруг мы узнаем, что Миша продал свои часы, чтобы заплатить за лечение и уголь бедной матери Иванова. Весь класс выразил самые дружеские чувства Мише, все жали ему руку, обнимали его.

   - И ты тоже? - вырвалось у Лизочки.

   - И я тоже. Чем я лучше других? Да и потом Миша сам извинился передо мной и мы теперь приятели.

   Дядя внимательно выслушал рассказ Яши, потом он крепко обнял милого мальчика и тихо-тихо сказал ему, но так, что мы слышали:

   - Молодец, Яша. Спасибо, братец!

   Лизочка вскинула удивленными глазками на своего отца, недоумевая, за что благодарит он Яшу, но мне кажется, что я поняла дядю, и меня самое так и тянуло обнять и поцеловать крепко-крепко моего названого брата.

   Вечер наш устроен был как раз накануне Нового года.

   Господи, как мы волновались, я и Лизочка, одеваясь на наш первый детский праздник! Особенно волновалась я.

   Няня старательно разгладила наши воздушные платьица, беленькие с розовыми бантиками, точно крылышками бабочек. Лизочка, как и всегда, одетая в белый тюль, походила на маленькую фею. У нее было такое беленькое личико, такие пышные белокурые волосы. А я, как шутил дядя, черненькая и смуглая, была настоящей мушкой, попавшей в стакан молока! Яша блестел новым мундирчиком и серебряными, как мне казалось, форменными пуговицами.

   Когда мы совсем готовые пришли в гостиную, там уже сидела жена дядиного начальника со своими тремя девочками: Милочкой, Зиночкой и Алечкой. Нас познакомили с ними. Это были очень важные маленькие барышни, с хорошими манерами и серьезными личиками. Мне они не понравились, и я скоро отошла от них, оставив им в роли хозяйки Лизочку.

   Скоро пришли и все пять товарищей Яши, и наша маленькая гостиная наполнилась синими мундирчиками.

   - Яша! Яша! - шепнула я моему другу. - Покажи мне Мишу Курцева.

   - Миша! - крикнул Яша так громко, что я сконфузилась. - Вот сестра Катя (Яша всегда называл меня сестрой) хочет познакомиться с тобой.

   Ко мне подошел маленький краснощекий гимназист с веселыми глазками и носом пуговкой.

   - А вот и я! - весело сказал он и засмеялся. "Так вот он какой, герой-то! - промелькнуло в моей голове. - А я-то думала, что он гордый и серьезный!" - И, взглянув на героя-Мишу, мне вдруг стало очень весело.

   Яша одного за другим назвал всех своих товарищей. Тут был и бледный худенький Митя Иванов, и гордый с надменным кукольным лицом и завитый барашком маленький графчик, и Петя Димин - бледный горбатый мальчик с большими умными глазами, и Коля Свирский - общий любимец и невозможный шалун.

   - А Маруся? Она еще не приехала? - спросила тетя.

   - Кто это Маруся? - поинтересовалась очень нарядно одетая Алечка, одна из трех сестриц Гориных.

   - Это наша новая знакомая, ужасно милая девочка, - ответила Лизочка.

   В ту же минуту раздался звонок, и мы бросились в прихожую встречать запоздавшую Марусю.

   Это была она, плотно укутанная в большой байковый платок и шубку.

   - Иди домой, Агафья, - сказала она кухарке, провожавшей ее, - ты понадобишься маме, а через два часа зайди за мною.

   Мы помогли раздеться нашей маленькой гостье. Когда Маруся освободилась от своей теплой шубки и большого платка, она крепко поцеловала нас обеих.

   - Ах, как я рада увидеться с вами, дорогие! - ласково улыбалась она мне и Лизочке.

   На ней было простенькое розовое ситцевое платьице и штопаные чулочки. Бедностью и чистотой веяло от ее нежной фигурки. Нам почему-то стало неловко с Лизочкой за наши нарядные белые платьица.

   Мы взяли за руки Марусю и повели ее в гостиную.

   Тетя ласково обняла и поцеловала оробевшую девочку; нарядные маленькие Горины покосились на ее бедный костюм и еле кивнули ей завитыми головками.

   - Ну, вот и все в сборе. Можно зажигать елку! - весело проговорил дядя и с помощью Яши и его гимназистов стал зажигать свечи.

   Деревцо еще лучше украсилось благодаря купленным дядей изящным бонбоньеркам, хлопушкам и сюрпризам для наших маленьких гостей.

   - Какая прелесть! - радостно вскрикнула Маруся, когда елка засияла огнями.

   - Очень рада, что тебе она нравится, деточка, - ласково улыбнулась тетя.

   - У нас дома тоже чудесная елка! - с достоинством проговорила старшая Горина. - А у вас? - спросила она Марусю.

   - Нет, у меня нет елки! - вздохнула Маруся.

   - Почему же? - вмешался в разговор маленький граф. - Вы, верно, были наказаны?

   - Нет, я не была наказана: просто моя мама была нездорова перед праздниками и принуждена была отказаться от многих заказов. А ее заработок слишком невелик, чтобы позволить себе удовольствия.

   - А ваша мама работает? Что же она работает? - подскочил к Марусе маленький граф.

   Старшие ушли пить чай в столовую и не могли слышать нашего разговора.

   - Моя мама портниха! - спокойно ответила Маруся и взглянула на графчика своими ясными глазками.

   - Вот как! - и он торжествующе обвел глазами трех маленьких Гориных. - Примите к сведению, медам, если вам понадобится платье, - m-lle Мари не откажется сшить его, так как она, наверное, будет портнихой, как ее мамаша.

   В словах мальчика звучала нескрываемая насмешка, и нам стало больно и обидно за нашу маленькую подругу.

   Но усовещивать Витю и спорить с ним было неудобно, так как он был наш гость. Мы с Лизочкой обняли Марусю и отошли с нею к елке. Графчик повернулся на каблучках и что-то весело стал рассказывать трем сестрицам. Мне было очень жаль, что Яша, убежавший с другими гимназистами в свою комнату, не видел выходки Вити.

   - Ну-с, вот и мы! А у вас дело не ладится - что ж вы не играете? - спросила тетя, обращаясь к нам, детям, рассевшимся по разным углам.

   - Что же вы, хозяюшки, плохо занимаете гостей? - спросил дядя. - Давайте-ка устроим какую-нибудь игру, а?

   - Да, да, устроим! Непременно устроим.

   - Хотите в кошки-мышки? - предложила я Зиночке Гориной.

   - Да, только чтобы ловили осторожнее, а то мальчики такие медвежата: непременно оторвут волан или бантик.

   - Ха-ха-ха! - раскатисто засмеялся графчик. - Так что ж, это дело поправимо, когда в доме есть портниха.

   Последние слова он сказал чуть слышно, но, однако, близ стоящая Маруся расслышала их. Она покраснела, и на глазах ее навернулись слезинки.

   - Злой мальчик! - проговорила она чуть слышно. - За что он мучает меня!

   - Ну, в кошки, так в кошки, - согласился весело дядя, ничего не слышавший и не заметивший.

   - Ах нет, я предпочитаю в колечко, это так весело! - проговорила Алечка.

   - Да, да, в колечко! - согласились все разом. Принесли веревочку, дядя снял с пальца кольцо и вошел в круг.

   - Я не буду стоять здесь, Яша, не переменишься ли со мной местами? - спросил Витя, попавший между Марусей и Лизочкой.

   - Охотно, - и ничего не подозревавший Яша уступил свое место между Алечкой и Зиночкой капризному графу.

   Все время игры, когда кольцо попадало в худенькие ручки Маруси, Витя, ловивший его, делал вид, что не знает, где оно, и не хочет искать. Я каждую минуту собиралась уличить гадкого мальчишку, но у меня не хватало смелости на это... Ни Яша, ни Лизочка, от души веселившиеся, не замечали ничего.

   - Ну, довольно, давайте-ка устроим пляс, - весело сказал дядя, когда затянувшаяся игра стала понемногу надоедать.

   - Отлично, я вот сыграю, - и тетя села за рояль.

   - Я буду танцевать с вами, - подошел Витя к Милочке.

   Она, очень довольная выпавшею ей честью танцевать с маленьким графчиком, ответила ему реверансом.

   Я встала в пару с Мишей, Лизочка с Митей Ивановым, две соседние Горины с шалуном Колей и Петей Диминым.

   Маруся осталась почему-то без кавалера.

   - Яша, Яша, приглашай же даму, - подтолкнул его шутливо дядя.

   - Да ведь я плохо танцую, - конфузился тот.

   - Ничего, я вас научу, - ласково прозвучал голосок Маруси.

   - А вы разве умеете танцевать? - удивился Витя.

   - Почему же ей не уметь? - холодно обратилась к нему тетя, заметившая странное поведение мальчика. - Я уверена, что Маруся отлично танцует.

   И действительно, Маруся танцевала отлично, куда лучше всех нас и трех гордых сестриц и самого Вити.

   Мы с Лизой готовы были броситься целовать ее за то, что она такая умница, такая милая. Но что окончательно смутило графчика, это когда уставшая тетя вышла из-за рояля и мы испустили печальное "ах", лишившись нашей таперши. Тогда, застенчиво краснея, Маруся предложила свои услуги.

   - Как! Ты и играешь, дитя мое? - удивилась тетя.

   - Немножко. Что-нибудь очень легонькое. Меня учил покойный папа; ведь, вы знаете, он был учителем музыки и давал концерты. Он любил заниматься со мной, потому что музыка для меня самое большое удовольствие в мире!

   И Маруся, не ожидая приглашения, села за рояль и заиграла шумную и веселую польку совсем хорошо и бойко, как большая.

   Странно было видеть ее маленькие ручки, так ловко и скоро перебиравшие клавиши. Мы все собрались вокруг рояля, не думая о танцах. Маруся сыграла свою хорошенькую польку, и потом, раскрасневшаяся и счастливая нашим восторгом, она спросила:

   - Что же вы не танцуете?

   - Ах, Маруся, как ты хорошо играешь, как ангел! - воскликнула Лизочка, никак не сдерживая своих восторгов.

   - Тебе нравится? Я очень рада! - ласково улыбнулась Маруся. - Хотите, я сыграю вам песню, сложенную самим папой? Ах, как он любил ее! Она называется "Молитва девочки". Он посвятил ее мне.

   И не дожидаясь ответа, Маруся заиграла чудную, мелодичную песенку... Нотки, дрожа и точно тая, вылетали из-под ее маленьких пальчиков, и рояль пел, как живой.

   И это играла Маруся, маленькая десятилетняя наша подруга!

   Когда она кончила, Горина-мать рассыпалась в похвалах, говоря, что ее единственное желание в том, чтобы Зиночка, Милочка и Алечка играли так же. Тетя ничего не сказала, она крепко-крепко обняла Марусю и поцеловала ее таким же нежным поцелуем, как целовала нас с Лизочкой. Но кто был совсем сконфужен - так это Витя. Куда делся его гордый вид маленького барина! Он неловко подошел к Марусе и шепнул ей:

   - Вы меня простите, пожалуйста, я не знал, что вы такая!

   - Я не сержусь, что вы! - и Маруся так же ласково улыбнулась ему, как улыбалась нам всем.

   Как хорошо кончился наш детский вечер, начинавшийся было так неудачно! Мы танцевали, играли в разные игры, дружно и весело, и, наконец, наши маленькие гости, получив от тети по сюрпризу с елки, разъехались по домам, обещая видеться как можно чаще.

  

  

  

   - Здорова ли ты, Лизочка? - заботливо спрашивала тетя свою притихшую девочку.

   Целый день Лизочка была скучная и не хотела играть с нами. И лицо у нее было такое красное и горячее!

   - Нет, я здорова, мамочка! - отвечала она, стараясь улыбнуться.

   Но улыбка у нее не вышла. Запекшиеся горячие губки раскрылись и снова закрылись. Лизочка, очевидно, была совсем больна, но, не желая беспокоить матери, крепилась через силу.

   - Ты бы пошла прилегла на моей кроватке, а я расскажу тебе сказочку, - предложила ей тетя.

   - Да-да, мамочка!

   И Лиза, чтобы исполнить ее желание, легла на тетину постель, позволила укутать себе ножки тяжелым пледом и, опустив голову на подушку, прошептала:

   - Ах, как хорошо у тебя, мамочка!

   Тетя села около постели и ласково стала гладить головку Лизы.

   - Ах, как ты горишь, Лизок! - сказала она. - Я позову доктора.

   Но Лизочка не слышала уже слов тети, она заснула или была в забытьи, не знаю. Только она стала говорить что-то так часто и скоро, что с трудом можно было разобрать. Она вспомнила и Алечку, и Зиночку, и елку, и злого Витю, и бедного Иванова, и Марусю, и большую куклу, виденную нами в витрине игрушечного магазина. Я поняла, что она бредит.

   Лизочке становилось с каждым днем все хуже и хуже. На лице ее появилась красная сыпь, и вся она горела, как в огне.

   Доктор велел отделить нас от кузиночки, говоря, что у нее корь, которая очень прилипчива. Яше запрещено было входить в ее комнату, а меня решили отправить на время ее болезни к Марусиной маме, с которой тетя успела познакомиться и подружиться.

   Когда няня привела меня к Даниным (фамилия Маруси и ее мамы), Маруся встретила меня радостная и ликующая.

   - Ну вот, Катя, как славно ты проведешь у нас несколько деньков! - говорила она. - Жаль только, что Лизочка больна, а то бы нам было превесело!

   Несмотря на ласковую предупредительность Марусиной мамы, на дружбу самой Маруси, мне все это время точно чего-то не хватало. Не хватало тетиных поцелуев на сон грядущий, когда она, наклоняясь над моей кроваткой, крестила меня со словами: "Христос с тобою, крошка, спи спокойно"; не хватало и няниной добродушной воркотни, когда она приходила тушить лампу и недовольно ворчала на нас с Лизочкой, болтавших без умолку, лежа в кроватках. И я горячо молилась богу, чтобы он как можно скорее дал облегчение больной Лизочке.

   Милосердный господь услышал мою детскую молитву: через две недели Лизочка выздоровела, и меня взяли обратно домой...

  

  

  

   Прошел месяц.

   Лизочка вполне оправилась от своей болезни; но дядя и тетя не рисковали еще выпускать малютку на воздух, что очень огорчало нашу общую любимицу. Чтобы как-нибудь развлечь девочку, тетя Маша придумала чтение по вечерам всей семьей. Няня растапливала камин (февраль месяц отличался особенными стужами в этом году), и вся наша семья собиралась у камина вокруг маленького столика - послушать интересное чтение. Читал обыкновенно Яша, и читал прекрасно; он же доставал и книги из гимназической библиотеки: а мы с жадным вниманием слушали маленького чтеца.

   Однажды вечером, когда на дворе бушевала вьюга, свистел холодный зимний ветер, завывая по трубам домов, мы снова собрались вокруг маленького круглого столика. У нас было так тепло, светло и уютно! Яша уже раскрыл вновь принесенную им книгу и готовился приступить к чтению, как вдруг неожиданно в передней дрогнул звонок. Мы молча с удивлением переглянулись.

   - Это, вероятно, кто-нибудь приехал приглашать тебя к больному, - заметила тетя, обращаясь к дяде.

   - По всей вероятности, - подтвердил дядя и пошел в прихожую. Мы с Яшей бросились за ним следом.

   В нашей маленькой прихожей тускло горела стенная лампа, но при ее бледном свете мы могли различить высокого, запорошенного снегом и окоченевшего от стужи человека; няня, впустившая его, теперь спрашивала, что ему надо.

   Но бедняга от холода не мог выговорить ни слова.

   Дрожащими пальцами старался он размотать с шеи рваный гарусный шарф, но тщетно, закоченевшие пальцы не слушались.

   - Вы больной? - спросил участливо дядя.

   Наконец, с помощью няни, странный гость распутал шарф, закрывавший его шею и половину лица.

   Что-то знакомое предстало моим глазам. Я невольно подалась вперед, взглянула на незнакомца и вскрикнула невольно:

   - Да это Ленч!

   Да, это был Ленч! Но, боже мой, как он изменился! Худой, бледный, постаревший на десять лет, он так мало походил на моего прежнего хозяина!

   Теперь он уже не казался прежним грозным и строгим господином Ленчем. Он пристально вгляделся в меня и, очевидно узнав, глухо сказал:

   - Ты ли это, Клара?

   - Да, это я, - тихо пролепетала я, - а вот и Яша, помните Яшу-Альфа? - И я тихонько подтолкнула в его сторону моего названого брата.

   Ленч взглянул на него, с трудом узнав в чистеньком и сытом гимназисте свою бывшую несчастную маленькую жертву Альфа. Он хотел что-то сказать и вдруг пошатнулся.

   - Что с вами? - участливо повторил свой вопрос дядя и поддержал несчастного. - Вы больны? Я доктор и помогу вам.

   - О, нет, не мне! - со стоном вырвалось из груди Ленча. - Я умоляю вас спасти мою дочь, мою бедную умирающую Марго! Сама судьба посылает мне вас! Я просил в аптеке адрес врача. Меня направили к вам, и вот я случайно встречаю здесь Клару и Альфа. О, они не злые дети! Они простят своего прежнего жестокого хозяина и помогут упросить вас ехать к моей бедной дочери!

   И, говоря это, несчастный упал на колени и простирал к нам руки, рыдая и плача.

   Вся моя прежняя вражда и ненависть к этому человеку исчезли при виде его страданий. Я бросилась на шею дяди, умоляя его помочь несчастному; Яша не отставал от меня. Впрочем, мы упрашивали напрасно. Дядя в первую же минуту все простил Ленчу и видел в нем не врага своих приемных детей, а глубоко несчастного человека, которому надо было помочь.

   - Едем, Катя, - твердо проговорил дядя после небольшого раздумья. - Ведь у вашей дочери, - обратился он к Ленчу, - не заразительная болезнь?

   - О нет, бедняжка Марго умирает от какой-то тяжелой внутренней болезни, она уже месяц не встает на ноги.

   - Ну, тогда я беру тебя, Катя! - еще раз решил дядя. - Ты можешь помочь своей бывшей подруге. А ты, Яша, беги к тете и скажи, чтобы она положила в корзинку провизии: молока, бульона, яиц да бутылку вина... Вы, вероятно, очень нуждаетесь? - спросил он Ленча.

   Тот только рукой махнул в ответ.

   - Да одеяло теплое и белья чтобы няня уложила! - крикнул дядя вдогонку убегавшему Яше.

   Через десять минут все было готово. Я, дядя и Ленч, согревшийся от стакана вина, данного ему Яшей, ехали на самую дальнюю окраину города, где жил несчастный со своей больной дочерью.

   По дороге Ленч рассказал дяде, что, выйдя из тюрьмы, он уже не мог продолжать своего дела. Вся его труппа разбежалась. Жена умерла от горя и нужды, и он приехал в Петербург искать работы со своей дочерью. Но работы не оказалось, и они должны были пробавляться людским подаянием.

   Мне было очень жаль бедного Ленча, и вся моя былая ненависть к нему исчезла от его печальных, полных горечи рассказов.

  

  

  

   Извозчик остановился у большого пятиэтажного дома, стоявшего в каком-то глухом и узком переулке. Мы вошли в темный двор и ощупью стали подниматься по скользкой и узкой лестнице. Дядя крепко держал меня за руку, чтобы я не упала. Наконец, мы подошли к низенькой двери где-то высоко под самой крышей, на чердаке, и наш спутник толкнул ее. Я очутилась в сырой и холодной комнате, освещенной одним только огарком, вставленным в бутылку...

   "Боже мой! И тут могут жить люди!" - невольно с ужасом подумала я и крепко прижалась к руке дяди.

   - Это ты, папа? - послышался откуда-то из угла слабый детский голосок.

   - Я, а со мною добрые люди! - поспешил ответить Ленч.

   Тут только заметила я связку соломы в углу, а на ней разметавшуюся и покрытую жалкими лохмотьями девочку.

   - Марго! - невольно вскрикнула я и бросилась вперед.

   Она открыла впалые глаза и протянула мне худенькие ручки. Она, казалось, сразу узнала меня и нимало не удивилась моему приходу.

   - Клара! Клара! - шептала она, точно в забытьи. - Я рада, что ты пришла, я знала, что ты придешь, Клара. Мне так не хотелось умирать, не испросив у тебя прощения. Прости меня, Клара, я много виновата перед тобой. Но судьба нас так жестоко покарала за все.

   Я крепко обняла больную и как можно утешила ее. Дядя, осмотрев Марго, не нашел в ней никакой особенной болезни; она была больна истощением сил от голода и нужды.

   - Ну, слава богу, теперь ты скоро поправишься, дитя мое! - проговорил он, окончив выслушивать и выстукивать девочку. - Хороший уход и пища вылечат тебя без всяких лекарств! Завтра же мы перевезем тебя к нам, и Катя не откажется поухаживать за тобой!

   Конечно, я с радостью ухватилась за предложение дяди. На другое утро Марго перевезли к нам. Скоро она поправилась, и дядя поместил ее в школу, а отцу ее дал работу у себя в больнице. Ленч со слезами благодарил нас за все, что мы делали для него и для Марго.

   - Вы настоящие благодетели, - говорил он. - За все зло, причиненное мною вашим детям, вы отплачиваете мне величайшим добром...

   Марго выходила я и могу смело гордиться этим. Зато я приобрела в ней впервые друга на всю жизнь. Она привязалась ко мне, как к родной сестре, чем заставляет даже ревновать мою дорогую Лизочку. Марго очень изменилась к лучшему, как и ее отец, который стал неузнаваемым с тех пор, как наша семья облагодетельствовала его с дочерью. Каждое воскресенье и он, и Марго приходят к нам, и мы проводим сообща праздники. О неприятном прошлом все как бы позабыли, по крайней мере, никто не говорит о нем.

   Не знаю, как другие, но я сознаю себя счастливой оттого, что могла отплатить добром за зло моим недавним врагам.