Чарская Лидия Алексеевна - Записки сиротки

   Но все это было точно во сне и тогда я была уверена, что сплю и грежу.

   И вот сон оказался действительностью.

   - Яшу мы взяли к себе за его доброе сердечко и заботы о тебе, - сказала тетя. - Дядя решил оставить его у нас. Яша будет ходить в гимназию, чтобы стать образованным и умным мальчиком. Он еще порадует нас.

   - Ах, дядя, тетя, Лизочка! Как я счастлива остаться с вами! - воскликнула я. - Няня, няня! Иди, иди же скорее... Ты знаешь...

   - Знаю, Катенька, все знаю, - прервала меня няня, вытирая передником счастливые слезы.

   - И за что мне все это? - невольно вырвалось у меня. - За что?

   - За то, - тихо и торжественно произнесла тетя Маша, - за то, дитя мое, что ты маленькая сиротка, а господь милосердный любит сирот и охраняет их своей святой десницей.

  

   Прошло два года...

   Стояла зима, морозная, ясная. Мы, дети, не выходили из нашего садика, где дворник Иван устроил нам чудесную горку.

   После возвращения Яши из гимназии мы опрометью кидались туда и катались с горы до самого обеда.

   Яша уже год, как ходил в гимназию. Он очень вырос и изменился. Наверное, ни Ленч, ни его прежние товарищи по цирку, ни капризная Марго не узнали бы в этом здоровом, краснощеком гимназистике с звонким голосом прежнего молчаливого и задумчивого Альфа.

   Изменились и мы с Лизочкой. Мои прежние платьица, сшитые еще при покойной маме, едва доходили мне до колен, а волосы на голове настолько уже отросли, что я их заплетала в две толстые косички.

   Я ужасно гордилась моими косичками и тщательно занималась заплетанием их каждое утро.

   Кузина Лизочка изменилась меньше нас всех. Это была прежняя маленькая девочка, белокуренькая и бледненькая, с большими и ясными синими глазками. Вся она, очень хрупкая и тоненькая, ужасно походила на дорогую фарфоровую куколку, которая стояла на туалете тети между прочими изящными вещицами. Только золотистые кудри казались длиннее да глазки смотрели внимательно и строго, как у большой.

   Мы с Яшей горячо полюбили нашу новую сестричку. Всегда ласковая, нежная Лизочка была добрым ангелом нашей семьи.

   Дядя и тетя обожали свою девочку, но одинаково и ровно обращались со всеми нами, не делая никакой разницы между мною - бедной сироткой-племянницей, чужим для них Яшей и родной дочерью. Часто няня говорила мне:

   - Видишь, Катенька, какое вам с Яшей счастье выпало на долю! Как боженька-то все устроил хорошо! Каких добрых родителей нашли вы в дяденьке и тетеньке. Молись за них, Катенька, и бог тебя не оставит!

   И я молилась, горячо молилась, и утром и вечером, когда на сон грядущий становилась на колени перед большим .киотом в тетиной спальне. Лампада, зажженная заботливыми руками няни, освещала тихим, мерцающим светом кроткое, святое лицо Божией Матери, так ласково смотревшей на маленькую девочку, шептавшую свои детские молитвы!

   Господи, как хорошо мне было! Как я была счастлива среди добрых и милых родных, рядом с моей милой нянечкой, с моим дорогим братом Яшей... Все, что я пережила в два года, что вынесла от жестокой руки злодея Ленча, - все это казалось мне теперь дурным сном и начинало постепенно изглаживаться из моей памяти...

  

  

  

   - Катя, Лизочка! У меня есть к вам очень важное дело, - торжественно проговорил Яша, неожиданно вбегая во двор с ранцем за плечами.

   Мы только что втащили на гору наши саночки и теперь стояли красные, запыхавшиеся на ее верхушке. Яша имел очень таинственный вид. Его глаза смотрели серьезно и важно.

   - Что такое? - воскликнули мы в один голос. - Что случилось, говори скорее!

   - А вот что! - тем же торжественным тоном продолжал Яша, влезая к нам на горку и усаживаясь на санки. - Вот что: сегодня утром наш классный наставник сказал, обращаясь к нашалившему Пете Волкову, моему товарищу: "Как тебе не стыдно, Волков, вечно проказничаешь... Еще теперь Яша Миронов тебя сдерживает немного, а что ты будешь без него делать, когда он от нас уйдет".

   Я так и обмер. "Как уйдет? - невольно вырвалось у меня. - Как, Василий Васильевич, разве меня выключают?" И признаться, девочки, я готов был разреветься, но Василий Васильевич сразу успокоил меня, сказав: "Что ты, что ты, братец, тебя-то выключают? Примерного ученика, которым весь класс должен гордиться? Нет, голубчик, просто по просьбе твоего дяди тебя переводят в петербургскую гимназию. А разве ты не знал? Тебе еще не говорили дома? Ну, верно, еще не решено окончательно... Да ты лучше, спроси-ка сам дядю - он тебе скажет". Ну, вот и все, девочки, что я хотел сказать, - закончил свой рассказ Яша.

   - Как же так? Неужели ты уедешь от нас? - дрожащим голоском спросила Лизочка, успевшая за эти два года горячо привязаться к своему названому братцу.

   В ее синих, лучистых глазках стояли крупные слезы, готовые скатиться на бледные щечки.

   - Яша, Яшенька, Яшук, неужели ты уедешь от нас в Петербург, неужели уедешь, Яша? - твердила она, в то время как худенькие ручонки обвивали шею маленького гимназиста.

   - Я ничего не знаю, право же, не знаю, Лизочка, - повторял растерявшийся Яша, - успокойся, милая, вот Катя же не плачет! Катя умница!

   - Катя оттого не плачет, - уже капризно заговорила Лизочка, - что, верно, ей не жалко тебя, верно, она не так тебя любит, как я!

   И она посмотрела на меня сердитыми глазками и потешно надула свой пухлый, пунцовый ротик.

   Как она ошибалась, Лизочка! У меня замирало сердце от страха расстаться с Яшей, с моим милым братцем, с которым привыкла делить радость и горе!

   Расстаться с Яшей! Нет, никогда! Это было бы до того ужасно, что я бы, кажется, не пережила разлуки! Но что же делать? Идти к дяде и тете и упросить их не отсылать Яшу в Петербург? Но они могут рассердиться за мое вмешательство. Ведь если Яшу переводить в петербургскую гимназию, так, значит, это так и надо. "Старшие" знают больше нас, детей, и, вероятно, все уже обдумали, прежде чем принять решение...

   Я старалась успокоить себя такими рассуждениями, но сердечко мое невольно сжималось, а на глаза поминутно навертывались непрошеные слезинки.

   Я не запомню другого такого печального обеда, какой был в тот памятный для меня день! Яша сидел за столом молчаливый и сосредоточенный. Лизочка почти ничего не ела, даже своих любимых трубочек с взбитыми сливками, чем привела в огорчение толстую кухарку Маврушу. Я через силу давилась жарким и пирожным, чтобы не дать заметить моего волнения. Я была немного старше Лизочки и должна была подавать пример моей маленькой кузине.

   Дядя и тетя заметили, наконец, наше волнение и ласково спросили, не случилось ли чего с нами. Тогда Лизочка, вся красная и встревоженная, выскочила из-за стола и, бросившись к матери, зарыла свое личико в ее коленях, повторяя сквозь слезы:

   - Мамочка... мамочка... голубушка... дорогая... не отправляй Яшу в Петербург!.. Не отправляй, милая.

   - Лизок... ты что, девочка, о чем? - испуганно спрашивала тетя, нежно лаская рукой ее белокурую головку.

   Встревожился не на шутку и дядя. Он строго взглянул на Яшу, как бы спрашивая у него причину этих слез. Яша виновато опустил свои добрые глаза и, поминутно путаясь и поправляясь, объяснил, в чем дело.

   Чем дальше слушал дядя, тем лицо его становилось ласковее и веселее, а когда Яша кончил, он встал из-за стола, подошел к Лизочке и, подняв ее личико, залитое слезами, спросил:

   - Так ты плачешь, детка, оттого, что тебе жаль расстаться с братцем?

   - Да, папа! - могла только выговорить Лизочка.

   - И тебе его жаль, Катя?

   Я молча кивнула головой.

   Я боялась, что если скажу хоть одно слово, то расплачусь не меньше моей кузиночки.

   - Ну, успокойтесь, ребятишки, - весело проговорил дядя. - Вам не придется расставаться с вашим другом... Не хотел я вам говорить этого раньше, да вот сама судьба за меня распорядилась... Василий Васильевич проговорился, и скрывать больше от вас нечего. Вас ждет большая новость: мы переезжаем на постоянное житье в Петербург... Яша поступает в одну из петербургских гимназий, и вы не расстанетесь с ним, даст бог, никогда. Лизок, утри свои хорошенькие глазки, и чтоб я не видел больше проливного дождика! Ну, рассмейся же, раз, два, три!

   Едва кончил дядя, как Лизочка весело завизжала, что у нее всегда означало выражение восторга, а мы с Яшей повскакивали со своих мест и запрыгали от радости. Путешествие в Петербург казалось нам таким заманчивым и веселым! Особенно радовалась я, не забывшая большого и шумного города, где жила вместе с моей дорогой, незабвенной мамой.

   Когда миновал первый взрыв восторга, мы забросали дядю и тетю вопросами: когда мы едем? Что берем с собой? Где будем жить? Поедет ли с нами толстая Мавруша, которая так хорошо готовит трубочки с взбитыми сливками? Кстати, вспомнив о трубочках, мы не отказались отдать честь вкусной стряпне и через пять минут няня приняла со стола пустое блюдо.

  

  

  

   - Катя, Катенька, ты берешь кукольный сервиз? Он наполовину разрознен, и я думаю, не лучше ли отдать его бедным, - кричала мне из нашей детской няня, укладывавшая в дорожную корзину мои и Лизины игрушки.

   Я на минуту задумалась... Сервиз был мне подарен Яшей на его первые карманные деньги, и мне жаль было отдавать в чужие руки эти поломанные, но дорогие мне чашечки и блюдечки.

   - Нет, сервиз я возьму в Петербург, няня, а бедным детям мы отдадим что-нибудь другое, - ласково ответила я и стала помогать ей заворачивать игрушечную посуду в чистые тряпочки и класть их в корзину.

   Как мало напоминали мне эти сборы в дальнюю дорогу те, что происходили больше двух лет назад в маленькой квартирке, где скончалась моя дорогая мама! Там все было тихо и печально. Здесь шумно и весело. Поминутно слышался серебристый голосок Лизочки и веселый смех Яши.

   Тогда я ехала в чужую семью, в чужой город, не зная, будут ли там любить меня - избалованную материнской лаской девочку. Теперь мне нечего было бояться. Я ехала со своей семьей, где меня любили и баловали, как родную дочь! И я была счастлива.

   Был счастлив не менее и Яша. Он не ходил больше в гимназию и помогал укладываться дяде и тете. Мы с Лизочкой тоже беспрестанно предлагали свои услуги, но только мешали старшим, суетясь без толку и подавая не то, что было нужно.

   - Нет, уж лучше не помогайте, - заметила тетя, когда Лиза, желая услужить, потащила со стола большую фруктовую вазу, но не выдержала ее тяжести и выпустила ее из рук.

   Ваза разбилась вдребезги.

   Мы сами, наконец, сознались, что мы плохие помощницы, и, усевшись на диван в гостиной, стали разговаривать о предстоящем длинном путешествии.

   Уроки наши прекратились на время сборов. Тетя сама занималась с нами - девочками и теперь, конечно, не имела времени продолжать занятия.

   Наконец, сборы были окончены. Все было уложено и запаковано. Наступил день отъезда.

   Стоял морозный зимний денек. Мы поднялись рано-рано и с утра приставали к старшим с вопросами: скоро ли поедем?

   Наш городок лежал в ста верстах от железной дороги, и ехать до станции приходилось на лошадях... При одной мысли о предстоявшем нам путешествии в возке на тройке быстрых лошадок мы готовы были прыгать от радости.

   И вот, наконец, этот возок, запряженный быстрой тройкой, подан к крыльцу.

   Дядя, тетя и мы, трое детей, должны были уместиться в нем. Няня и Мавруша поехали за несколько дней раньше: няня, знавшая город, вызвалась найти квартиру.

   - В тесноте да не в обиде, - говорил дядя, усаживая всех нас и заботливо укутывая наши ноги пледами и одеялами.

   Мы поминутно высовывались из возка, чтобы еще раз взглянуть на милый домик и двор с палисадником, где провели столько хороших, счастливых деньков.

   - Прощай, сад, и дом, и дворик, все прощайте! - растроганно проговорил Яша.

   - И горка прощай! И наша улица! - вторила ему Лизочка.

   А я замолчала. Теперь мне было немного грустно уезжать из тех мест, к которым я успела привыкнуть, хотя впереди меня и ждал старый знакомый - Петербург, с которым было связано столько родных и милых воспоминаний!

   Наконец, мы разместились. Лошади тронулись, и кибитка заскользила по гладкой и ровной пушистой дороге.

   Мы, тесно прижатые друг к другу, в теплых шубках и валенках, с лицами, до самых глаз укутанными большими теплыми шарфами, высунулись в последний раз из возка, чтобы еще раз взглянуть на оставленное родное гнездо. У калитки стоял дворник Иван, оставшийся при доме в ожидании нового хозяина, и махал нам шапкой...

   Наконец, возок завернул за угол и наша улица, домик и Иван - все исчезло из виду.

  

  

  

   Дорога по-прежнему шла мягкая, ровная. Наш возок точно скользил по пушистому и гладкому белому ковру... Лошадки бойко бежали, позвякивая колокольчиками... Солнышко то сияло радостной улыбкой, то внезапно пряталось... Маленький снежок шел, не переставая.

   Было три часа дня, когда мы подъехали к станционному домику, чтобы переменить лошадей, да, кстати, и пообедать. Нам было ужасно весело, несмотря на то что ноги закоченели и затекли от долгого сидения.

   Мы смеялись на большую черную собаку, лаявшую страшным басом из своей будки, смеялись на крошечную девочку, выскочившую нам навстречу в большой и неуклюжей материнской кофте...

   - Как тебя зовут? - спросила Лизочка, смотря на нее своими смеющимися глазками.

   - Манька, - ответила девочка тоненьким, как у птички. голоском.

   - А сколько тебе лет? - приставала Лизочка.

   - Не зна-а-аю! - протянула девочка.

   Мы так и покатились со смеху.

   Какими вкусными кислыми щами и простой, на сале жаренной кашей угостил нас хозяин постоялого двора! За обедом мы смеялись и болтали, не переставая.

   - А ямщику дали водки? - спросил неожиданно дядя. - Яша, отнеси-ка ему! - добавил он, подавая стакан мальчику.

   - А он обедал? - осведомилась всегда о всех заботливая Лизочка.

   - Обедает, будьте покойны, добрая барышня, - ласково улыбаясь, сказал хозяин.

   Он все время ласково поглядывал на нас своими добрыми старческими глазами.

   Было уже довольно поздно, когда мы, отдохнувшие и насытившиеся, сели в возок и тронулись с постоялого двора, напутствуемые добрыми пожеланиями старика-хозяина.

   Погода изменилась к худшему. Мелкий снежок, моросивший с самого утра, стал к вечеру падать крупными хлопьями. На опушке леса ямщик наш повернулся к нам с козел и спросил дядю:

   - А что, барин, не вертать ли обратно?

   - А что?

   - Да как бы метелица не разыгралась... ведь след потеряем - в лесу заночевать придется.

   - И то, не вернуться ли? - озабоченно вставила тетя.

   Но мы, дети, всполошились против этого. Провести ночь в возке на открытом воздухе нам казалось так сказочно заманчиво!

   - На постоялом дворе тараканы, а я ужасно боюсь тараканов, - тянула капризным голоском Лизочка, высовывая из-под теплого платка свой покрасневший носик.

   - А волков не боишься? - засмеялся дядя.

   - Нет, не боюсь, - храбро заявила девочка, - ведь с тобой ружье, папа!

   - Ну, ладно, не трусить только, едем! - согласился дядя и громко прибавил, обращаясь к ямщику: - Подгони-ка маленько, чтобы до ночи выбраться из лесу.

   Тот только головой мотнул да прикрикнул на свою тройку.

   Лошадки побежали еще быстрее. Колокольчик громко звенел под дугой, над самой гривой коренной серой, и возок быстрее заскользил по гладкой снежной дороге.

   А ветер делался все сильнее и сильнее. Хлопья снега все чаще и чаще ударяли о верх кибитки.

   Дядина борода, усы и шапка казались совсем белыми. Тетя плотнее закутала нас с Лизочкой большими оренбургскими платками и останавливала поминутно, прося не разговаривать. И Яша приумолк. Он забился в самый угол кибитки и, кажется, дремал, положив голову на теплый рукав дядиной шинели.

   Я уже не видала больше впереди нас серой спины ямщика. Его кафтан сделался весь белый от снега, и сам он был очень похож на тех белых старичков-кукол, которые вешаются на елку.

   Начинало заметно темнеть. Дядя приказал зажечь фонари, но, как ни старался наш ямщик, фонари гасли от порывов сильного ветра, и мы ехали в густых сумерках.

   Мне стало холодно ногам и захотелось спать. Лизочка давно дремала в своем уголку, забавно потягивая носиком. Я подвинулась к ней поближе и очень скоро уснула сама.

  

  

  

   Проснулась я, когда было совсем темно. Возок не двигался. Лизочка, позабывшая спросонья, что мы находимся в дороге, требовала, чтобы зажгли лампу. Яша старался зажечь спичку, но руки его окоченели и не слушались.

   - Что, сбились? - тревожно спрашивала тетя, стараясь говорить как можно спокойнее, чтобы не испугать нас.

   - Известно, сбились, - ответил ямщик недовольным голосом и стал понукать тройку.

   Но лошади стояли. А кругом белели сугробы и ветер жалобно выл какую-то дикую песенку.

   У меня сильно закоченели ноги, и я старалась отогреть их, ударяя одну о другую.

   - А где же папа? - испуганно вскрикнула Лизочка, видя, что дяди Пети нет на его прежнем месте в кибитке.

   - Успокойся, деточка, папа пошел искать дорогу! - поспешила ответить тетя.

   Но Лизочка еще сильнее взволновалась. Она плакала и твердила, что папа заблудится и что его съели волки.

   Мне самой было страшно в этом большом лесу, где так громко свистела и выла вьюга.

   Один Яша был спокоен по-прежнему. Он, как умел, помогал тете успокоить расходившуюся Лизочку, говоря, что дядя сейчас вернется и что в этом лесу волки не водятся.

   Но в ту самую минуту, когда неожиданно появившийся, весь запушенный снегом дядя сказал, что нашел дорогу, где-то недалеко раздался неприятный вой.

   - Что это? - встрепенулись мы. - Что это?

   Но старшие нам не ответили. Я только слышала, как тетя прошептала совсем тихо:

   - Господи, помилуй нас!

   Дядя торопил ямщика, и оба они изо всех сил старались вытащить завязнувшую в снежном сугробе тройку.

   А страшное завывание все приближалось... Где-то, не очень далеко, засветились какие-то огоньки...

   Наконец лошади попали на дорогу и дядя, поспешно усевшись в возок, приказал ямщику ехать что есть силы.

   - Сам понимаю! - сурово ответил он с козел, в то время как тетя передавала дяде длинный и тяжелый ящик, лежавший позади нее.

   Я догадалась, что это были ружья, и еле удерживалась, чтоб не вскрикнуть. Соседство хрупкой и болезненной Лизочки, страх окончательно испугать девочку удержали меня.

   А вой делался все громче и страшнее. Я поняла, что за нами гналась волчья стая.

   Я никогда не забуду этой ночи... Наш возок мчался быстро, быстро... Лошади хрипели и дрожали, чувствуя врагов.

   Дядя зарядил оба ружья, одно держал наготове, другое - передал Яше.

   Лизочка рыдала и билась от страха... Я твердила молитву, которой научила меня няня: "Да воскреснет бог и да расточатся врази его!" Тетя обняла нас с Лизой и прижала к себе крепко-крепко. Я не видела в темноте ее лица, но мне послышалось, что она тихо, сдержанно плачет. И мне стало невыносимо страшно! А волки были близко, совсем близко.

   Они гнались, не отставая, за нашим возком и страшно выли, щелкали зубами. Вот двое из них, самые храбрые, забежали вперед и хотели броситься на одну из лошадей, но дядя выстрелил, и четыре огонька, светившиеся так близко, вдруг потухли.

   - Наповал! - радостно прошептал Яша, подавая дяде другое ружье.

   Метель между тем поутихла. Бледная луна чуть-чуть выглянула из-за облака и слабо осветила дорогу. Осветила и бесчисленное множество волков, гнавшихся за нами.

   - Яша, - прерывающимся голосом приказал дядя, - заряди, родимый, да повали-ка вот этого, что подбирается к пристяжной.

   И Яша, не говоря ни слова, храбро зарядил ружье и выстрелил в указанного зверя. В моей голове мелькнула мысль: где научился стрелять Яша? - но тут же я вспомнила, как дядя брал его с собой на охоту и как мы с Лизочкой горько плакали над убитым им зайчиком и долго дулись за него на Яшу.

  

   Казалось, волков не пугали ни выстрелы, ни их убитые товарищи, потому что они все бежали и бежали, не отставая ни на шаг от возка.

   Лизочка уже не плакала, она лежала без чувств на руках испуганной тети.

   А страшные хищники уже обежали возок и бросались на лошадей с оглушительным воем...

   Яша по-прежнему заряжал ружья. Дядя стрелял. Волки так и валились убитые по обе стороны кибитки, но это не останавливало их стаю.

   Вдруг совсем близко, рядом со мной появилась длинная, острая морда с двумя сверкающими углями вместо глаз и оскаленными зубами. В ту же минуту раздался чей-то страшный крик и все смешалось.

   Я потеряла сознание.

  

  

  

   Я очнулась в незнакомой комнате, на большом бархатном диване, подле бледной и испуганной Лизочки.

   Передо мной стояла тетя и подавала мне рюмочку с лекарством.

   - Прими валерьяны. Катюша! Слава богу, очнулась, девочка! - ласково говорила она.

   - А где же волки? - испуганно и недоумевающе спросила я.

   - Эх, что выдумала! Давно отстали. Как зажгли пучок сена да бросили в самую стаю - они и отстали, - весело говорил дядя. - Волки огня боятся! Ну, слава богу, было да сплыло. Вот Яшук у нас герой. Он так того серого долбанул по голове прикладом, что у того желанье пропало заглядывать в кибитку!

   - А где же мы? - спросила я.

   - На железной дороге. Мы вас с Лизочкой сюда привезли в обмороке... Эх вы, девочки... - насмешливо протянул Яша, гордый похвалой дяди и точно выросший на целую голову после своего геройского поступка.

   Лизочка молча улыбнулась. Она пила сахарную воду и была такая бледная после пережитых страхов.

   - Вот няне-то расскажем! Они там в Петербурге с Маврушей и не подозревают о наших происшествиях, - говорила тетя веселым и беззаботным голосом, стараясь успокоить нас после страшной ночи.

   Но я видела, что сама она очень взволнована, и к тому же я не забыла того страшного крика, который вырвался из ее груди при появлении у нашего возка волка. И я молча поймала ее белую дрожащую руку и крепко прижалась к ней губами.

   - Катюша, - удивилась она, - что с тобой, детка?

   - Ах, тетя, - вырвалось у меня с горячими слезами, - я так люблю всех вас и так рада, что все вы целы и невредимы.

   И мы обнялись крепко-крепко...

   С этой минуты тетя, кажется, еще больше привязалась ко мне.

   Мы были уже на платформе, успокоенные и одетые, когда подкатил громадный локомотив с длинным хвостом вагонов. Поезд стоял всего пять минут. Поднялась давка и суматоха. Дядя с трудом отыскал место и усадил нас в вагон.

   Здесь царствовал полумрак от зеленых занавесок, затянувших фонарик... Отовсюду слышалось храпение спящих пассажиров.

   Тетя наскоро устроила нам постели на мягких диванах и помогла нам раздеться и улечься поудобнее. Едва только голова моя опустилась на подушку, как я почувствовала страшное желание спать... Поезд медленно, казалось мне, катился по рельсам и выстукивал колесами какую-то однообразную песенку. Меня чуть-чуть покачивало на мягком диване, и я скоро заснула крепким, сладким сном без всяких снов и видений.

   Быстро и незаметно прошло наше путешествие. Первое лицо, которое я увидела, выходя из вагона на знакомом уже мне петербургском вокзале, - была няня.

   Она крепко-крепко поцеловала всех нас, в то время как мы, перебивая друг друга, старались как можно скорее передать ей наше дорожное приключение с волками.

   У подъезда вокзала мы сели в большую извозчичью карету, чтобы ехать в приготовленную для нас няней квартиру. Лизочка и Яша, не видавшие никогда Петербурга, так и прильнули к замерзшим окнам, разглядывая высокие здания, красивые магазины и торопливо снующую толпу. Как странно было им увидеть после маленького захолустного городишки этот большой, нарядный и шумный город.

   Проехав целый ряд улиц, наша карета остановилась перед подъездом большого четырехэтажного дома. Швейцар с очень важным и серьезным лицом помог нам выйти и взять вещи.

   - В третий этаж налево, - говорила няня, подъехавшая с вещами несколькими минутами раньше и встречавшая нас у подъезда.

   Мы наперегонки пустились по широкой лестнице и через минуту звонили у обитой черной клеенкой двери.

   - Приехали, приехали! - громко и весело встретила нас толстая Мавруша. - А мы-то уж тут прибрались кой-как с нянюшкой!

   Большая и светлая квартира показалась нам сначала малоуютной: в ней не было расставлено мебели; кое-как ютились по стенам те немногие диваны и кресла, которые были привезены из Т. Новую мебель дядя боялся покупать заочно. Но наша с Лизой комнатка, оклеенная розовыми обоями, оказалась очень веселенькой и светлой.

   Две беленькие, чистенькие кроватки были заботливо застланы няней для ее маленьких баловниц. Но кто был в восторге - так это Яша! В Т. у него не было своего уголка, спал он у дяди в кабинете, а учил уроки в нашей детской. А здесь баловница-няня приготовила ему комнатку, хотя и очень маленькую, но все-таки "свою собственную", где бы он мог играть и заниматься.

   - Доволен ли, Яшенька? - спросила его тетя, видя, как заискрились его повеселевшие глазки.

   - Ах, тетя, ax! - мог только выговорить мальчик, не зная, кого броситься целовать прежде: тетю ли, приказавшую няне найти квартиру с лишней комнаткой, или няню, так хорошо исполнившую тетино желание!

  

  

   - Лизок, подай-ка молоток и гвозди, куда она положила темные шторы?

   С этими словами дядя влез на табурет, поставленный на большой обеденный стол, чтобы ввинтить крюк в потолок для большой висячей лампы.

   Столовая была уже совсем устроена и выглядела очень уютной. Гостиная тоже была прехорошенькая.

   Целую неделю дядя и тетя ходили по магазинам и возвращались с руками, полными покупок. В наших комнатах сновали обойщики и поминутно раздавался стук молотка. Мы, дети, помогали чем могли, особенно старались мы с Лизочкой расставлять мебель.

   Когда комнаты были убраны, последний гвоздик вбит, последняя штора повешена, - дядя пригласил приходского священника отслужить молебен в новой квартире. И няня, и Мавруша пришли в гостиную, где был покрыт белой скатертью ломберный столик и расставлены на нем образа в серебряных ризах.

   Мне напомнило это другую картину... другую комнатку, где также пел священник и подтягивал ему низкий бас причетника... Вспомнила я покойную маму... и что-то теплое и хорошее наполнило мое сердечко.

   Я оглянулась на няню. Она горячо молилась, кладя земные поклоны и крестясь широким крестом... Вероятно, молитва приносила ей большую радость и утешение, потому что лицо у нее было такое светлое и умиленное, каким я не видела его никогда...

   На другой день Яша должен был идти в первый раз в гимназию.

   - Что, трусишь? - спросил его за чаем дядя.

   На что он храбро ответил:

   - Нет, дядечка, не в первый раз!

   И действительно, Яше нечего было бояться: учился он очень хорошо и в его ранце лежал самый лучший отзыв прежнего инспектора и учителей об его примерном поведении и успехах.

   Мы с Лизочкой волновались куда больше его. Я дрожащими руками намазала маслом ломтики булки ему на завтрак. Лизочка клала на них кусочки мяса и обильно посыпала солью.

   Няня притащила ранец и укладывала в него книги. Сам Яша торопливо глотал горячий чай и, кажется, мысленно проходил уроки.

   - Ну, пора! - сказал он и, перецеловав всех нас, бегом отправился в прихожую.

   - А мы, девоньки, гулять пойдем, ладно? - предложила нам няня, на что, конечно, и я, и Лизочка немедленно согласились и побежали одеваться.

   Через полчаса мы чинно выступали по обе стороны няни в наших теплых меховых шубках и белых капорах.

   - Куда ты ведешь нас, нянечка? - спросила я, видя, что она лукаво и таинственно улыбается, поглядывая на меня.

   - Вот придем и увидите, а пока это сюрприз, - засмеялась няня, подзадоривая наше любопытство.

   Много, много лет пройдет, но я никогда не забуду небольшого серого домика, со входом под воротами, с большим окном, выходящим на глухую узкую улицу... Я стояла перед серым домиком, и сердце мое билось в груди, как пойманная птичка. Вот оно - большое окошко с широким подоконником, где маленькая Катя ждала свою маму, возвращающуюся к обеду, со службы. И теперь на окошке сидит маленькая, худенькая девочка с куклой на руках.

   - Нянечка, нянечка, как хорошо ты сделала, что привела меня сюда! - могла только выговорить я и крепко пожала нянину руку в теплой вязаной перчатке.

   - Ну! Очень рада, что понравился мой сюрприз, - улыбнулась няня, - а туда в квартиру хочешь пойти, Катенька?

   - Да ведь там чужие живут, нянечка... Нас, пожалуй, не пустят, - усомнилась я.

   - А вот попросишь, авось и пустят, - и, говоря это, няня взяла нас с Лизой за руки и храбро шагнула за ворота.

   Нас не только пустили, но и обрадовались, как знакомым.

   Маленькую девочку, встретившую нас со своей мамой в прихожей, звали Марусей. Она охотно показывала нам свою квартирку, и я опять побывала в милых, дорогих комнатках, с которыми печально простилась два года тому назад.

   Комнатки эти очень изменились с тех пор. Они были оклеены другими обоями, в них стояла другая мебель, но стены были те же, а в этих стенах я пережила столько счастливых часов с мамой! Вероятно, на глазах моих были слезы, потому что Лизочка неожиданно обняла меня за плечи и ласково-ласково шепнула:

   - Не горюй, сестричка, я тебя очень-очень люблю!

   Милая, добрая Лизочка! Я сама горячо полюбила ее - всегда кроткую и нежную со мною!

   Наша новая знакомая, Маруся, показала нам все свои игрушки, не исключая и любимой куклы Таши с выпученными глазками и оторванной ногой. Ей было очень жаль расставаться с нами. У нее не было ни сестер, ни братьев, и целые дни она играла одна или сидела на широком подоконнике и смотрела на улицу. Ее мама была бедная портниха и должна была работать целые дни напролет. Ей не было времени заниматься со своей дочуркой.

   - Придите, нянечка, как-нибудь с вашими барышнями, - просила она, - а то бедная Маруся моя совсем истосковалась без сверстниц.

   Мы обещали исполнить ее желание и, крепко поцеловав нашу новую знакомую, поспешили домой.

  

  

  

   - Что, Яша не возвращался еще из гимназии? - спросил дядя, входя в гостиную несколькими минутами позднее нашего прихода с прогулки.

   - Нет, папочка, не возвращался, - ответила Лиза.

   В столовой уже зажгли лампу и накрывали на стол... Было около 4 часов, а Яши еще не было.

   - Не случилось ли что с ним, матушка-барыня? - осведомилась няня, начавшая сильно беспокоиться за своего любимца.

   - Ну, вот еще, что может с ним случиться, он волков без промаха бьет! - засмеялся дядя.

   В эту минуту в передней раздался тихий звонок.

   - Это Яша, Яша! - весело вскрикнули мы и опрометью бросились с Лизочкой к нему навстречу.

   Это был действительно Яша. Но, боже мой, в каком виде! Растрепанный, взволнованный, с лицом, исцарапанным и покрытым синяками.

   - Что с тобой? - вскрикнули мы все разом при виде мальчика.

   Яша опустил глаза и не ответил ни слова.

   Тогда дядя подошел к нему и, обняв его за плечи, спросил ласково:

   - Скажи, Яша, ты видишь, как мы волнуемся и беспокоимся за тебя, что с тобой случилось, милый?

   Вероятно, ласковое участие в голосе дяди подействовало на Яшу, и он неожиданно заплакал, повторяя сквозь всхлипывания и рыданья:

   - Я не виноват, дядечка... право же, не виноват... мы подрались... и оба были наказаны...

   - Ты подрался?.. Ты? - изумился дядя. - Но почему? Что такое?

   - Я не виноват... - твердил Яша. - Я пришел в класс а они... особенно один, самый шаловливый и забияка, стал дразнить меня, крича мне в уши: "Клоун пришел, клоун из цирка! Покажи твои фокусы, клоун!"

   - И ты его ударил за это?

   - Нет... нет! Я бы ни за что не ударил первым. Но он подошел ко мне и дернул меня за волосы, больно-больно.. Тогда мы схватились. Он сильнее меня и больше... В эту минуту вошел учитель и, не разобрав, в чем дело, наказал нас обоих, оставив на два лишних часа в гимназии.

   - Бедный Яшечка! - ласково проговорила Лизочка и стала горячо целовать его заплаканные щеки. - Злые мальчишки, гадкие драчуны, как им не стыдно нападать на новеньких!

   - На новеньких-то и нападают, - сказал дядя. - Дети глупы. Когда я поступил в училище, и мне первое время попадало. А потом ничего - полюбили. Жаловаться только не надо, а то вечно травить будут и фискалом назовут. Ты, надеюсь, ничего не говорил учителю?

   - Нет, дядечка, если бы сказал, то меня бы наказали без отпуска...

   - Ну и молодец, что не сказал! Я сам переговорю с ним при случае, а теперь, ребятишки, объявлю вам большую радость... Только - те! Смирно стоять, не шуметь и не визжать очень громко! Это больше всего к Лизочке относится... В воскресенье утром мы с тетей решили вас взять в цирк. Рады?

   - Рады! Рады! Папочка, дядечка, милый! - и мы бросились целовать нашего доброго баловника, который со всех ног кинулся от нас в столовую.

   - Не я! Не я, это тетя придумала, ее и благодарите! - кричал он, спасаясь от нас.

   Но было уже поздно. Мы набросились на дядю. Лиза вскарабкалась ему на плечо, я на спину, Яша ухватил за руку, и в таком виде мы предстали перед тетей, разливавшей суп за обеденным столом.

   - Ну и публика! - отдувался дядя. - Беспокойная команда!.. Марш по местам!

   Мы со смехом и говором расселись по стульям, испытывая самую живую радость от предстоящего нам удовольствия.

  

  

  

   Прошла неделя, показавшаяся нам бесконечно длинной. Наступило воскресенье.

   С утра мы не находили себе места. Перед завтраком няня надела на меня и Лизочку белые платьица с широкими воланами и тщательно причесала наши головы.

   - Ну, готовы, детки? - спросила тетя, появляясь в гостиной в своем праздничном светло-синем платье и котиковой шапочке на голове.

   Она осмотрела нас любящим материнским взглядом, поправила загнувшийся волан на моей юбочке, обдернула Яшин мундирчик, и мы все двинулись в прихожую, где нас ждал совсем уже готовый дядя.

   Страшное чувство охватило меня, когда я перешагнула через порог цирка. Как ни мало походил он на простой и убогий балаган, где маленькая m-lle Клара скакала на кроткой Светлане и бешеном Арапчике, а все-таки во всей этой обстановке было так много знакомого для меня - прежней маленькой наездницы.

   - Яша! - тронула я локтем моего друга и товарища, когда он пристально, не мигая, смотрел, как на арене прыгали и Дурачились два разрисованных клоуна: - Яша, смотри-ка, совсем Боб и Ганс!

   - Да, да, Катя. Но как здесь все хорошо и богато, не то что у нас. И костюмы какие, новые и блестящие, а лошади-то, лошади!

   На смену клоунам выбежал маленький, очень розовый и очень нарядный мальчик и смело полез на трапеции, висевшие на трехсаженной вышине.

   Я невольно, следя за ловкими и смелыми движениями маленького акробата, вспомнила другого мальчика - нежного и хрупкого, запуганного Альфа. Милый, милый маленький Альф из цирка господина Ленча! Он тут, около меня и, наверное, вспоминает тяжелые годы трудной службы! Он жалеет этого розового, благодаря румянам, и ловкого маленького акробата, потому что сам на себе испытал всю тяжесть подобного ремесла. И я оглянулась на Яшу.

   Он следил за мальчиком внимательным взглядом, и на лице его можно было прочесть волнение и страх за маленького канатного плясуна. Добрый Яша, нельзя было не любить его!

   "Воздушным нумером" заканчивалось первое отделение программы.

   - Пойдем в конюшню, деточки, - предложила тетя, - посмотрим лошадок.

   Мы с радостью согласились.

  

  

  

   -M-lle Клара, m-lle Клара! - послышалось мне, когда я проходила конюшнями, любуясь сытыми и красивыми цирковыми лошадками.

   - Это тебя зовут, Катя? - недоумевающе спросила тетя.

   Я оглянулась.

   За нами с