Брюсов Валерий Яковлевич - Обручение Даши

Господи, помилуй мя, грешного" (иных молитв он не знал). При этом Влас искренно любовался позолотой храма, блестящими облачениями духовенства, миганием зажженных свеч. "На благолепие, того, приятно и поглядеть!" - говорил он. Конечно, Власу доставляло удовольствие и почтение, с каким к нему относились члены причта и многие прихожане, но больше всего привлекало его в церковь именно ее пышное убранство. Влас уже несколько раз жертвовал, и сравнительно крупные суммы, . на украшение храма, но собирался пожертвовать и еще, "чтобы все, значит, как в самом первом соборе было: ризы, хоругви, паникадила и прочее, позолочено и блестело". Вот чтобы поторопить Власа сего пожертвованием, и говорили об том, чтобы избрать его церковным старостою.

  Однако истинным развлечением Власа оставалась игра "в носки"... На столе докипает пузатый, ярко вычищенный самовар; горит свечка в оловянном подсвечнике; вся обстановка кругом - знакомая, привычная: диван и кресла "под красное дерево", купленные по случаю у знакомого старьевщика, круглый хромающий стол, этажерка с китайским болванчиком, доставшимся еще от отца, с праздничной посудой, хрустальной сахарницей, объемистыми чашками с разводами и надписями "для дорогого имянинника" или "выпей по другой"; тут же и вся библиотека: старинное евангелие, которого никто не читает, листовки - жития святых, описание Макарьевской ярмарки, издание 1811 года. По крашеному полу проложены чистые половики. Пахнет лампадным маслом и воском, которым что-то чистят, немного камфорой и соленьями, стоявшими в соседней комнате (где спит Даша). В спальной, где громадная деревянная двухспальная постель хозяев, в углу, - знаменитый "сундук", предмет насмешек и зависти многих: Влас действительно не доверял банкам и хранил свои сбережения дома, в процентных бумагах, от которых отрезал купоны, заперев дверь комнаты на ключ и даже завесив ее одеялом. Весь этот уют, все это благополучие созданы им самим, Власом Терентьевичем Русаковым: еще отец его, покойный Терентий Кузьмич, довольствовался маленькой каморкой при лавке, где ютился с женой и детьми. А Влас подумывает об том, чтобы и домик, где он живет, купить в свою собственность: последний раз с владельцем в четырехстах разошлись. Разве же не наслаждение в такой обстановке, после трудового дня, длящегося с семи утра по семь вечера, играть "в носки" со своей "старухой", с которой в мире и правде живет Влас вот уже вторую четверть века, правда, не совсем без греха (немало поплакал:.) Орина при одной молоденькой кухарке, которую Влас потом выдал замуж за сапожника), но соседям на заглядение.

  Влас уже произнес свое обычное:

  - Ну, того, пора и соснуть.

  Аннушка стащила с хозяина тяжелые сапоги и подала ему на ночь квасу; Орина Ниловна долго молилась перед божницей, усердно бормоча слова, которые считала за молитвы, но в которых не было никакого смысла, потом, видя, что сам уже спит, пошла "проведать Дашку". В проходной комнате было темно, но с улицы в незавешенное окно проникало достаточно света: постель Даши, устроенная на сдвинутых сундуках, была пуста. Орина Ниловна кинулась туда и сюда: Даши не было во всем доме. Подняли на ноги Аннушку: та тоже ничего не знала. Орина разбудила сына. Кузьма угрюмо выслушал сообщение матери и так же угрюмо заявил:

  - Вы ее хотели выдать замуж насильно: вот она и ушла из дому.

  - Сбежала: Дашка-то? - всплеснула руками Орина Ниловна.

  - Ну, да, видно, сбежала.

  Сначала Орина не находила слов, но потом запричитала:

  - Господи! Господи! Стыд-то какой! Что ж теперича суседи скажут! Ночью девка из дома сбежала! Да сам-то, убьет он меня: дура, скажет, старая, не доглядела! Да мне бы сейчас сквозь землю провалиться.

  - Поздно плакаться, маменька, - сказал Кузьма, - раньше бы смотрели. Неужто вам невдомек было, что ей что за старика идти, что в гроб лечь - одно. Сам" до того ее довели: обрадовались, что больно она кротка, слово против вымолвить не смеет.

  - Уж ты-то помолчал бы! - крикнула на сына Орина Ниловна. - Яйца куряцу не учат. Как, оно, теперича с Власом Терентьичем быть?

  После домашнего совета, участие в котором принимала и Аннушка (кетати сказать, поговаривали соседи, что и ее не обошел Влас своей благосклонностью), было решено до поры до времени ничего не говорить отцу о побеге Даши. Кузьма обещал с раннего утра отправиться на ее поиски. Аннушка поклялась богом истинным, что о случившемся в доме болтать не станет. Разошлись за полночь с видом таинственным, словно заговорщики.