Главная » Книги

Аверченко Аркадий Тимофеевич - Позолоченные пилюли, Страница 2

Аверченко Аркадий Тимофеевич - Позолоченные пилюли


1 2

лчать! Пр-рошу не шуметь!! Кто тут шумит? Б-бутылкой по голове за это!
   - Набрался, - скорбно сказал кто-то. - И как тихо - никто и не заметил.
   - М-а-алчать! Что за шум?
   - Да ведь это вы сами и шумите, - засмеялся его сосед.
   - Што-о-о? Смеешься? Надо мной смеешься? Как собак перестреляю!!!
   Хотя он был и пьян, но слово у него строго и гармонично вязалось с делом: в ту же секунду в руках инженера сверкнул новенький семизарядный браунинг.
   - Ну, кто хочет? Подходи!!
   Вопрос был праздный, потому что не хотел решительно никто. Наоборот, все отхлынули от предприимчивого инженера и, как теплый квас из откупоренной бутылки, брызнули во все стороны.
  

* * *

  
   Возвращались обратно в Одессу.
   - Господи, - заметил кто-то, - не только наш инженер, но и его шофер не вяжет лыка. Как быть?
   - Оставим их здесь. Послушайте, инженер! Вы устали, оставайтесь до завтра, хотите?
   - А ты вот этого хочешь?
   "Это" - был тот же новенький браунинг, направленный рыжей, чуть-чуть трясущейся рукой в толпу спортсменов.
   - Слушайте! Надо отнять у него револьвер... Ведь он нас всех может перестрелять, как куропаток.
   - Поп...робуйте, отним...мите, - усмехнулся пьяный, сверкая красными глазками. - Первому, кто подойдет - пуля в глаз.
   - Черт с ним, пусть едет.
   - И поэ...эду! Ты мне не указ! Зах...хочу и поэ...эду. А? Шофер! Готовь мою машину!
   - Хор...шо, - сказал шофер, покачиваясь и совершенно игнорируя хозяйский револьвер. - Готово! Пожалте!
   Выехали из Николаева.
   Через несколько минут были уже у знаменитого спуска, который так крут, что приходится пускать в ход все тормоза и даже тормозить цепью, что делается только в самых исключительных, опасных случаях...
   И вдруг пыхтение и шум моторов покрыл пронзительный пьяный голос:
   - Господа! Хотите видеть рекорд? Глядите! Уже! Ставлю всемирный рекорд!!
   Инженер вылез из автомобиля (у него был прекрасный 100-сильный "бенц"), сел верхом на радиатор и скомандовал шоферу:
   - Володя! Шпарь во весь дух.
   Общий крик ужаса подавленно прозвенел в воздухе.
   - Он с ума сошел!
   - Он погибнет!
   - Верная смерть!!
   - Остановите его! Стащите его с радиатора!
   - Кого? - взревел пьяный инженер, весело и грозно оглядывая спутников. - Меня? А это видали? Хотите попробовать?
   - Хоть бы он револьвер выронил, - чуть не плакал кто-то.
   - Я? Выроню? Нет, брат, я не выроню...
   И действительно: хотя инженер сидел на своем радиаторе, как цирковой жокей на крупе лошади, рука его прочно и непоколебимо сжимала рукоятку браунинга.
   В это время на сцену впервые выступил Сережа Уточкин, сам влюбленный в разные "рекорды" и сам не щадивший своей головы во многих спортсменских авантюрах.
   - В...вот, почему вы, - по обыкновению заикаясь начал он. - Почему вы боитесь за него? Он съедет, ей-Богу.
   - Как съедет? Да вы видите, какая крутизна? Тут костей не соберешь!
   - В...вот, это для трезвого. А пьяный, ей-Богу, съедет, как по маслу.
   - Да почему?!
   - Пья-а-аным везет.
   Инженер в это время хлопнул в ладоши, пьяный шофер дал почти сразу полный ход, и "бенц" под общий рев ужаса, просвистев, как пуля, слетел вниз по головоломной крутизне.
   Все открыли зажмуренные глаза и со страхом взглянули вниз. "Бенц" замер в полуверсте совершенно невредимый, а инженер по-прежнему сидел верхом на радиаторе, раскланивался, пошатываясь, и посылал всем воздушные поцелуи...
  

* * *

  
   Инженер не только не успокоился после своего "рекорда", а наоборот - успех раззадорил его еще пуще: он решил, что так - просто и спокойно - ехать скучно и поэтому, завладев рулем, принялся "срезывать носы" другим автомобилям.
   А когда раздался общий крик протеста, потому что катастрофа висела на волоске, инженер совсем разошелся: обогнал всю компанию, поставил свою машину поперек дороги и заявил, что считает вообще всякие гонки пошлостью и своей властью прекращает эту скуку и безобразие.
   - Связать его! - крикнул кто-то из наиболее нетерпеливых.
   - Любопытно мне это, - засмеялся инженер, направляя дуло револьвера на инициатора этой затеи. - Подойдите-ка, молодой человек, подойдите... Чего же вы прячетесь за автомобиль?
   Теперь вся дорога, озаренная заходящим солнцем, имела такой вид: у поворота сгрудились все автомобили, около которых в нерешимости стояли гонщики, приседая всякий раз, когда на них направлялось зловещее дуло. Шагах в пятидесяти от общей массы стоял одинокий "бенц", к которому прислонился предприимчивый инженер с наведенным на группу озлобленных гонщиков револьвером.
   Так простояли минут десять.
   - До ночи мы будем так стоять? - спросил кто-то с горькой иронией.
   Вдруг заговорил Уточкин:
   - П...постойте, господа... О...о...он хороший человек, только пьяный. Я с...с ним поговорю, и все уладится. У него револьвер-то заряжен?
   - Заряжен. Я сам видел.
   - Сколько зарядов?
   - Все. Семь.
   - В... вот и чудесно. О, он славный человек, веселый, и я с ним поговорю... Все уладится!
   Уточкин вынул из своего мотора две пивные бутылки (очевидно, запас, взятый на дорогу), положил их под мышку и спокойно, с развальцем, зашагал к зловещему "бенцу".
   Все притаили дыхание, с ужасом наблюдая за происходящим, потому что в глазах инженера не было ничего, кроме твердой решимости.
   - Не подходи!! - заорал он, прицеливаясь. - Убью!!
   Так же спокойно и неторопливо остановился Уточкин в пятнадцати шагах от инженера, расставил рядышком свои бутылки и, вынув носовой платок, стал утирать пот со лба.
   - В...вот, солнце зашло почти, а жарко!..
   - Я стреляю! - заревел инженер.
   - И в...все ты хвастаешь, - вдруг засмеялся Уточкин, искоса одним зорким глазом наблюдая за инженером. - "Стреляю, стреляю!" А т...ты раньше мне скажи, умеешь ли ты стрелять...
   - Хочешь, между глаз попаду? Хоч...чешь?
   - В...вот ты дурак! А вдруг промахнешься? Зачем зря воздух дырявить? Докажи, что умеешь стрелять, попади в бутылку, в...вот я и скажу: д-да, умеешь стрелять.
   - И попаду! - угрюмо проворчал инженер, подозрительно глядя на Уточкина.
   - Что? - засмеялся добродушно и весело Уточкин. - Т...ты попадешь? А хочешь на пять рублей пари, что не попадешь? Идет?
   И столько было спортсменского задора в словах Уточкина, что спортсменский дух инженера вспыхнул как порох.
   - На пять рублей? Идет! Ставь бутылки.
   - В...вот они уже стоят. Двадцать шагов. Только смотри, стрелять по команде, а то я вас, шарлатанов, знаю - будешь целиться полчаса.
   Уточкин сделал торжественное лицо, вынул из кармана носовой платок и сказал:
   - В...вот, когда махну платком. Ну, раз, два, три! Бац! Бац, бац!..
   - Ну, что? В...вот стрелок, нечего сказать, в корову не попадешь! Од...ну бутылку только пробил. А ну! Раз, два, три! Пли!
   Бац, бац, бац, бац!..
   - Эх, ты! Из семи выстрелов одну бутылку разбил... Сап...пожник! А теперь довольно, едем в Одессу, нечего там. Садись!
   - Ш-што?
   Снова поднял свой револьвер инженер, поглядел с минуту на револьвер, на Уточкина и вдруг осел, как-то обмяк, опустился и, сунув пустой револьвер в карман, покорно и робко полез на своего "бенца".
   Несколько гонщиков приблизились к машине, с презрением оглядели инженера, а один сплюнул и сказал:
   - Туда же, с револьвером! Пьяница паршивая.
   Инженер отвернулся, согнулся еще больше и, жалкий, маленький, застыл так.
   Уточкин вернулся к своей машине спокойный, невозмутимый, только глаза его усмехались:
   - В...вот, он добрый, хороший, только дурак.
   И общий смех вырос и разбежался в похолодевшем воздухе; и никто не хотел сознаться, что в этом смехе топили неловкость перед тем человеком, который только сейчас так мило и с таким юмором рискнул жизнью, чтобы вывести несколько десятков человек из глупого положения...
   Южное солнце родит светлые мысли и красивые жесты...
  
  

СПАСАТЕЛЬНЫЕ КРУГИ

  
   - ...Вообще, эти спасательные круги - чистейший предрассудок, - усмехнулся мой собеседник, выпив одним духом большую кружку пива.
   - Ну! Почему?
   - Видели вы когда-нибудь человека, который был бы спасен спасательным кругом? Разговаривали с таким человеком?
   - Признаться, не видел. Не разговаривал.
   - То-то и оно. И я тоже. А что встречаются люди, которые гибнут из-за этих самых спасательных кругов, - так это верно.
   - Положим, я и этого сорта не встречал.
   - А я встречал на своем веку. Двух. Один - мой приятель. Пил он, знаете ли, пил и допился до того, что спрыгнул однажды на Фонтанке с моста в воду. Ну, конечно, в холодной воде сразу отошел, кричит, вопит: "Спасите!" Городовые в Петрограде понатыканы на каждом углу. Один такой - человек, очевидно, очень рачительный, старательный - сорвался со своего поста, прибежал на крик к перилам моста, сорвал спасательный круг да как шваркнет его в воду! Так что ж вы думаете? Круг-то, вместо того чтобы упасть около утопающего, возьми да и попади ему в голову. Можете представить, получив этакий шок, мой полупьяный утопленник охнул, схватился руками за голову, нырнул - только его и видели... Вот тебе и спасательный круг. Спасли... Нечего сказать.
   - Утонул?
   - Конечно. От этакого-то удара? Ведь круг, он тяжелый, основательный.
   - Та-ак... А кто же второй погиб от спасательного круга?
   - Да я.
   - Что вы говорите!
   - Вот вам и что говорю.
   Пиджачишка с чужого плеча, белье грязное, на ногах опорки и голос такой, что сами все понимаете.
   В пивной, где я встретил этого странного человека, кроме нас, никого не было.
   Я сразу же сделал равнодушное лицо (самый верный способ заставить собеседника говорить).
   - Охо-хо! Был я тогда просто голодным человеком. Жена больная лежала, со службы выгнали, ну и прочее, что вы своей фантазией дополнить можете. Бродил, бродил я но улицам, с каждым шагом все больше и больше превращаясь из овечки в волка. Добродился до того, что сам себе поставил такое задание: "украсть надо". То есть, вы знаете, только когда решишь заняться этим - поймешь, как ловко и прочно человечество охраняет свою собственность. Конечно, профессионалам эта охрана - плевое дело, но я ведь тогда был только робкий дебютант, и поэтому меня с первых же шагов поразила такая удивительная постановка буржуазного строя жизни. Все было очень искусно запрятано, все заперто, около всего стояли или люди, или торчали крепкие железные решетки.
   Два дня бродил я так около железных засовов, крепких дверей и часовых... И только на третий день нашел один предмет, который не был ни заперт, ни охраняем, ни хотя бы прикреплен к чему-нибудь... Это был прекрасный новенький спасательный круг, висевший на столбе в конце одного безлюдного моста. Я поспешно, дрожащими от страха руками, снял его, спрятал под пальтишко и сломя голову понесся на толкучий рынок. Не идиот ли?!
   - А почему?
   - А вот слушайте. Обращаюсь к одному: "Дядя, не купите ли кружок хороший спасательный, совсем новенький". Осмотрел его внимательно, спокойно, этакий истовый хладнокровный бородач, и спрашивает, глядя на меня лучезарными глазами: "А для чего он мне?" - "Как для чего?" - "Да так. Ведь тонуть я не собираюсь". - "Ну, уж и тонуть, - смутился я. - А может, в хозяйстве пригодится?.." И сам чувствую, что говорю вздор... "Это круг-то этот? В хозяйстве? Да что ж я в него собаку заставлю прыгать или велисапед сделаю? Проходи, паренек!" До вечера я с этим кругом маялся, пока скучающему фараону на глаза не попался. "Это, говорит, что у тебя?" - "Круг, господин городовой". - "А чей?" - "Да мой!" - "Для чего же он тебе? Если взаправду топиться собираешься, так круг ни к чему, а если нет - так тем паче. А?! А промежду прочим, пожалуйте в участок. Там все это распутают".
   - Ну?
   - Распутали. На два месяца. Взмолился я, когда судья объявил об этой такой мере пресечения. "За что же, помилуйте?" - "За кражу чужой собственности, вот за что". - "Да какое же оно чужое, оно общее". - "Нет, не общее оно, а специально для погибающих предназначено". - "Да я, может быть, и был такой погибающий. Верите - два дня ничего не ел". - "Очень возможно, но только вы сухопутный погибающий, а это для тех, которые морские погибающие, важнее". - "Да ведь я в тюрьме совсем погибну, господин судья!" - "А это уж ваше дело. Вам виднее".
   - Посадили?
   - Конечно. Вот вам и спасательный круг.
   Лгал он или нет - во всяком случае, эта история имела некоторый философский оттенок.
   По своей привычке обобщать частные случаи и делать из них выводы я призадумался, а он потрепал меня по плечу и, держа в руках истрепанную грязную фуражку, предостерег на прощанье:
   - Во всяком случае, ваше высокоблагородие, если придется вам чем-нибудь когда-либо попользоваться, - остерегайтесь следующего: спасательных кругов, визитных карточек, хотя бы их была тысяча, очень больших бриллиантов и очень маленьких детей. Эти предметы ничего, кроме хлопот и неприятностей, не принесут. Деть их некуда, а попасться легко. Адью!
   Так сообщил он мне для сведения, не желая, конечно, меня обидеть.
   Так пишу я читателям для сведения, не желая, конечно, их обидеть.
   Просто я думаю, что можно иметь в виду все перечисленное.
  
  

РУССКИЕ СИМВОЛЫ

  
   В передней прозвонил звонок.
   Так как горничную я отпустил, пришлось выйти самому.
   Время было позднее, поэтому я, не открывая дверей, спросил как можно громче:
   - Кто там?
   Какой-то странный, неестественный фальцет пропищал за дверью:
   - К вам барышня пришла... Очень хорошенькая! Пожалуйста, откройте.
   - Кой черт! Какая барышня?
   - Очень хорошенькая! Откройте - будете иметь полное удовольствие.
   - Это вы барышня и есть?
   Дребезжащий фальцет пропищал:
   - Я-а-а!
   - Что же вам нужно?
   - Откройте - узнаете. Ах, такой приятный кавалер и так капризничает! Хи-хи!
   Голос был странный, неестественный. Я приоткрыл дверь и выглянул в переднюю. На меня смотрела красная худая рожа разносчика телеграмм.
   Кроме него, за дверью никого не было.
   - Это вы сейчас говорили со мной? - строго спросил я.
   - Так точно. Я.
   И устало, с деревянным выражением лица он добавил:
   - Примите телеграмму. Распишитесь... Вот тут.
   - Это еще что за штуки? - сердито нахмурился я. - Почему вы прямо не сказали, что - телеграмма?
   Он с хитрым видом поглядел на меня.
   - Как же! Скажи я вам, что телеграмма, так вы бы меня и впустили! Дудки! Я уж к некоторым господам по три раза ходил... Только скажешь: "Телеграмма" - сейчас же они это из-за дверей: "Пошел, пошел вон! Никаких телеграмм нам не надо!"
   - Господи! Да почему же?
   - Эх, барин! Неужто не смекаете? Да телеграмму-то приносят когда?
   - Ну?
   - Когда с обыском жандармы али там полиция приходит. Это уж у них так водится: "тук-тук!" - "Кто там?" - "Телеграмма!" Откроют дверь, они и ввалятся. А там уж разбирайся сам - телеграмма или не телеграмма. Так теперь - верите? - ни в один дом не пускают с телеграммой! "Бог с тобой, - говорят. - Знаем мы вас, "телеграфистов".
   Стараясь по возможности быть серьезным, я спросил:
   - Так вы всех "барышнями" соблазняете?
   - Зачем всех. Мы тоже с понятием... Ежели, скажем, девице депеша, - мы ей мужским голосом что-нибудь этакое скажем; ежели старуха, - очень помогает болонкой за дверью повизжать. Шибко они, старухи, до собак жалостливые... Глядишь, и откроют. Старик идет больше на знакомого, который в карты пришел играть... Замужняя ежели, то уж скажешь: "Ридикюльчик на лестнице нашли - не ваш ли?" Потому, замужние очень ридикюли терять обожают. Кого на что взять. Это тоже понятие нужно иметь.
   - Вот ты, братец, и дурак, - рассердился я. - Почему тебе пришло в голову, что я только "барышне" открою. Что ж я, по-твоему, развратник какой, что ли?
   Он отпарировал:
   - Однако ж, открыли.
   - Открыл... я потому, чудак ты человек, и открыл, что было уж очень любопытно: что это за нелепая образина так пищит.
   Почтальон с беспокойством взглянул на меня.
   - А разве... не похоже?
   - Совсем не похоже. Немазаная телега вместо женского голоса.
   - Вот горе-то! - искренно огорчился он.
   Мне сделалось жаль беднягу. Я похлопал его по плечу и сказал:
   - Ничего, не огорчайся. Я тебе дам такой совет: если жандармы говорят "телеграмма", то им не верят и не открывают дверей. Так? А если ты придешь с телеграммой и скажешь: "Обыск!" - тебе тоже не поверят и, конечно, откроют дверь. Понял? Если они притворяются, то и ты притворяйся.
   Он сразу повеселел.
   - А ведь и верно, барин. Ну, спасибо. Хе-хе! Здорово удумано: "С обыском"... Открыли дверь, ан это телеграмма. Хо-хо. Мерси вас. Желаем здравствовать.
  

---

  
   На другой день, вечером, я опять услышал звонок в передней. Улыбнулся... Вышел в переднюю. Спросил:
   - Кто там?
   - С обыском.
   "Ага! - усмехнулся я. - Догадался мой приятель-рассыльный".
   Открыл дверь...
   И передняя сразу наполнилась жандармами, дворниками и понятыми...
   - Позвольте, - возмутился я. - Чего ж вы не сказали, что "телеграмма"?! Это обман! Обыкновенно говорите: "Телеграмма!" - а теперь... черт знает что такое! Я протестую.
   Жандарм подмигнул мне и рассмеялся.
   - Уже несколько дней, как мы оставили прием с "телеграммой". Никто не верит. А на "обыск" с непривычки многие попадаются. Хе-хе!
  

---

  
   Трудно перехитрить жандарма, господа! Что-то придумает теперь мой друг - бедняга-рассыльный?
  
  

ПОЛЕВЫЕ РАБОТЫ

  
   - Это, наконец, черт знает что такое!! Этому нет границ!!!
   И редактор вцепился собственной рукой в собственные волосы.
   - Что такое? - поинтересовался я. - Опять что-нибудь по министерству народного просвещения?
   - Да нет...
   - Значит, министерство финансов?
   - Да нет же, нет!
   - Понимаю. Конечно, министерство внутренних дел?
   - Позвольте... Междугородный телефон, это к чему относится?
   - Ведомство почт и телеграфов.
   - Ну вот... Чтоб им ни дна ни покрышки!! Представьте себе: опять из Москвы ни звука. Потому что у них там что-то такое случилось - газета должна выходить без московского телефона. О, пррр!.. Вот, послушайте: если бы вы были настоящим журналистом, вы бы расследовали причины такого безобразия и довели бы об этом до сведения общества!!
   - А что ж вы думаете... Не расследую? И расследую.
   - Вот это мило. У них там, говорят, телефонную проволоку воруют.
   - Кто ворует?
   - Тамошние мужики.
   - Нынче же и поеду. Я вам покажу, какой я настоящий журналист!
   Было раннее холодное утро, когда я, выйдя на маленькой промежуточной между двумя столицами станции, тихо побрел по направлению к ближайшей деревушке.
   Догнал какого-то одинокого мужичка.
   - Здорово, дядя!
   - Здорово, племянничек. Откудова будешь?
   - С самого Питербурху, - отвечал я на прекраснейшем русском языке. - Ну, как у вас тут народ... Ничего живет?
   - Да будем говорить так, что ничего. Кормимся. Урожай, будем сказать, ничего. Первеющий урожай.
   - Цены как на хлеб?
   - Да цены средственные. Французские булки, как и допрежь, по пятаку, а сайки по три.
   - Я не о том, дядя. Я спрашиваю, как урожай-то продали?
   - Урожай-то? Да полтора рубля пуд.
   - Это вы насчет ржи говорите?
   - Со ржой дешевле. Да только ржи ведь на ней не бывает. Слава Богу, оцинкованная.
   - Что оцинкованная?
   - Да проволока-та. На ней ржи не бывает.
   - Фу ты, Господи! А хлеб-то вы сеете?
   - Никак нет. Не балуемся.
   Я вгляделся вдаль. Несколько мужиков с косами за плечами брели по направлению к нам.
   - Что это они?
   - Косить идут.
   Все представления о сельском хозяйстве зашатались в моем мозгу и перевернулись вверх ногами.
   - Косить?! В январе-то?
   - А им што ж. Как навесили, так, значит, и готово. Поселяне между тем с песнями приблизились к нам... Пели, очевидно, старинную местную песню:
  
   Эх ты, проволока, -
   Д-металлицкая,
   Эх, кормилица
   Ты мужицкая!..
   Срежу я тебя
   Со столба долой,
   В городу продам -
   Парень удалой!..
  
   Увидев меня, все сняли шапки.
   - Бог в помощь! - приветливо пожелал я.
   - Спасибо на добром слове.
   - Работать идете?
   - Это уж так, барин. Нешто православному человеку возможно без работы? Не лодыри какие, слава тебе, Господи.
   - Косить идете?
   - А как же. На Еремином участке еще вчерась проволока взошла.
   - Как же вы это делаете?
   - Эх, барин, нешто сельских работ не знаешь? Спервоначалу, значит, ямы копают, потом столбы ставят. Мы, конечно, ждем, присматриваемся. А когда, значит, проволока взойдет на столбах, созреет - тут мы ее и косим. Девки в бунты скручивают, парни на подводы грузят, мы в город везем. Дело простое. Сельскохозяйственное.
   - Вы бы лучше хлеб сеяли, чем такими делами заниматься, - несмело посоветовал я.
   - Эва! Нешто можно сравнить? Тут тебе благодать: ни потравы, ни засухи; семян - ни Боже мой.
   - Замолол, - перебил строгий истовый старик. - Тоже ведь, господин, ежели сравнить с хлебным промыслом, то и наше дело тоже не мед. Перво-наперво у них целую зиму на печи лежи, пироги с морковью жуй. А мы круглый год работай, как окаянные. Да и то нынче такие дела пошли, что цены на проволоку падать стали. Потому весь крещеный народ этим займаться стал.
   - А то и еще худшее, - подхватил корявый мужичонка. - Этак иногда по три, по пяти ден проволоку не навешивают. Нешто возможно?
   - Это верно: одно безобразие, - поддержал третий мужик. - Нам ведь тоже есть-пить нужно. Выйдешь иногда за околицу на линию, посмотришь - какой тут к черту урожай: одни столбы торчат. Пока еще там они соберутся проволоку подвесить...
   - А что же ваша администрация смотрит? - спросил я. - Сельские власти за чем смотрят?!
   - Аны смотрят.
   - Ого! Еще как... Рази от них укроешься. Теперь такое пошло утеснение, что хучь ложись да помирай. Строгости пошли большие.
   - От кого?
   - Да от начальства.
   - Какие же?
   - Да промысловое свидетельство требует, чтоб выбирали в управе. На предмет срезки, как говорится, телефонной проволоки.
   - Да еще и такие слухи ходят, что будто начальство в аренду будет участки сдавать на срезку. Не слышали, барин? Как в Питербурхе на этот счет?
   - Не знаю.
   Седой старикашка нагнулся к моему уху и прохрипел:
   - А что, не слышно там - супсидии нам не дадут? Больно уж круто приходится.
   - А что? Недород?
   - Недорез. Народ-то размножается, а линия все одна.
   - В Думе там тоже сидят, - ядовито скривившись, заметил чернобородый, - а чего делают - и неизвестно. Хучь бы еще одну линию провели. Все ж таки послободняе было бы.
   - Им что! Свое брюхо только набивают, а о крестьянском горбе нешто вспомнят?
   - Ну, айда, ребята. Что там зря языки чесать. Еще засветло нужно убраться. А то и в бунты не сложим.
   И поселяне бодро зашагали к столбам, на которых тонкой, едва заметной паутиной вырисовывались проволочные нити.
   Хор грянул, отбивая такт:
  
   Э-эх ты, проволока,
   Д-металлицкая.
   Э-эх, кормилица
   Ты мужицкая!..
  
   Солнышко выглянуло из-за сизого облака и осветило трудовую черноземную сермяжную Русь.
  

КОММЕНТАРИИ

  
   Сборник первым и единственным изданием вышел в Петрограде в 1916 г.
   Воспроизводится по этому изданию.
   Некоторые рассказы из этого сборника Аверченко включал в более поздние свои книги (например, "Уточкин"): в нашем издании они соответственно будут исключены из этих сборников.
   Уточкин. Рассказ посвящен памяти одного из первых русских летчиков - Сергея Исаевича Уточкина (1876-1915/16). В 1910-1911 гг. Уточкин совершал показательные публичные полеты во многих городах России и за рубежом. Он дружил со многими писателями (в их числе А. И. Куприн и А. Т. Аверченко), которые впоследствии посвятили ему свои произведения.
  

Категория: Книги | Добавил: Armush (21.11.2012)
Просмотров: 376 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа