Анненская Александра Никитична - Тяжелая жизнь

хотела что-то ответить на вопрос Нади, но вдруг губы ее задрожали, голос изменил ей, и она опустила голову, напрасно стараясь скрыть свое волнение.

   - Маша, что это с тобой? - вскричала встревоженная Наденька. - У тебя наверное какое-нибудь новое горе, и отчего же ты не хочешь рассказать его мне? Ну, говори, говори, гадкая, скрытная! Милая моя, ведь мы же с тобой друзья! Будь со мной немножко откровенна.

   Наденька обняла подругу и прижалась головой к плечу ее. Маша не могла устоять против ласки милой девушки. Она рассказала ей все, что вынесла накануне y Негоревых, и объяснила, что лишена возможности кончить курс в гимназии.

   - Экая дрянь, эти Негоревы! - горячилась Надя. - Да как ты не побила всех их, начиная с нее, с этой мерзкой Настьки. Мне всегда была противна эта нарядная кукла с птичьей рожицей! Я даже рада, что она не будет больше лезть к тебе и пищать подле тебя! A из гимназии ты, конечно, не выйдешь. Это пустяки! Папенька внесет за тебя деньги за этот год, - мне стоит только слово сказать ему!

   - Ах, нет, нет, Надя, не надо! - вскричала Маша.

   - Отчего же? - удивилась Надя.

   Маша и сама не могла хорошо объяснить отчего, но она чувствовала, что ей очень тяжело принять эту услугу от подруги. До сих пор они были равные, она могла свободно замечать Наде ее недостатки и выслушивать ее замечания, свободно ссориться и мириться с ней; но эта услуга, - услуга, за которую она, с своей стороны, ничем не могла отплатить, нарушала их равенство, их хорошие отношения. Надя была вспыльчива и в минуты гнева не сдерживала своих выражений: - что, если в одну из таких минут она упрекнет приятельницу своими деньгами? Она, как Негоревы, назовет ее неблагодарной?

   Маша попыталась хотя неясно и сбивчиво высказать свои мысли.

   - Я тебя не понимаю, да и понимать не хочу! - вскричала Надя. - Тебе неприятно взять деньги от меня; я ведь этого не предлагаю и не могу предложить, потому что y меня y самой ничего нет! За тебя заплатит папенька, a не я! Когда ты кончишь курс гимназии и станешь давать уроки, ты можешь возвратить ему эти деньги.

   - A он их возьмет y меня? Ты уверена в этом, Надя? Он согласится не подарить мне, a дать в долг? - спрашивала Маша, и лицо ее горело от волнения.

   - Конечно, согласится! Пойдем, спросим y него. По крайней мере, ты будешь спокойна!

   Она увлекала Машу в кабинет отца, и через несколько минут дело было улажено. Господин Коптев, давно знавший, из рассказов дочери, всю историю ее подруги, охотно согласился ссудить ее суммой, необходимой для окончания курса в гимназии, с тем, чтобы она возвратила ему эту небольшую сумму через три года по окончании курса.

   Успокоенная и утешенная вернулась Маша домой. Теперь уже она могла смело рассказать матери свое неприятное прощанье с Негоревыми. Эта неприятность имела для нее счастливые последствия: давала ей возможность окончить курс, не отвлекаясь посторонней, тяжелой работой.

  

  

   В *** гимназии окончился выпускной экзамен. Жеребцова должна была получить первую золотую медаль, Коптева первую серебряную; Маша не заслужила никакого знака отличия, но все учителя признавали, что за последний год она совершенно исправилась от своей "лености", что она очень трудолюбивая, серьезно занимающаяся девушка. Девицы толпились в зале, прощались друг с другом, с учителями и классными дамами, обменивались адресами, обещали остаться до гробовой доски верными гимназической дружбе, в сотый раз передавали друг другу планы своей будущей жизни.

   Жеребцова толковала с тремя-четырьмя подругами о том, какие знания требуются для поступления на медицинские курсы, которые они намеревались посещать через год или через два; Наденька Коптева, во время подготовки к экзамену вдруг открывшая, что история удивительно интересная наука, расспрашивала учителя этого предмета, какие исторические сочинения посоветует он ей читать.

   - Mesdames, - обратилась одна из классных дам к группе молодых девушек: - не желает ли кто-нибудь из вас взять урок?

   - Ах да, очень, пожалуйста, порекомендуйте! - отозвалось несколько голосов, в том числе и Машин.

   - Урок, правда, не очень выгодный, но для начала, может быть, кто-нибудь из вас и возьмет его. Надобно заниматься с тремя детьми каждый день с 10 до 4 часов и за это дают 25 р. в месяц.

   - Нет, это слишком мало! - заметили гимназистки.

   - Позвольте мне адрес! - попросила Маша.

   Сравнительно с тем, что удавалось заработать ее матери, такое вознаграждение за труд показалось ей вполне достаточным.

   - Федотова, - заговорила несколько минут спустя Жеребцова, отводя ее в сторону: - ты как-то говорила, что хочешь поступить в гувернантки; я тебе нашла отличное место.

   - В самом деле? Какое же?

   - Помнишь, я тебе рассказывала, что с нами вместе живет мой дядя с семейством? Он ищет для своих двух маленьких дочерей учительницу, которая занималась бы с ними часа два-три в день, и предлагает за это стол, квартиру и 10 р. жалованья. Тебе ведь этого довольно? Мы будем жить с тобою вместе, вместе заниматься; времени свободного y тебя останется пропасть, и ты можешь отлично приготовиться к медицинским курсам. Согласна?

   Маша от души поблагодарила свою подругу и обещала на другой же день придти познакомиться с ее родными.

   С радостным сердцем вышла Маша из гимназии. Она достигла своей цели, успешно окончила курс и, мало того, уже имела возможность и зарабатывать деньги, и устроить жизнь по своему вкусу. Жить вместе с Жеребцовой, в кругу ее родных и знакомых, в обществе умных, образованных людей, иметь под руками все средства для продолжения и усовершенствования своего образования, - какое счастье! Она даже и не смела мечтать ни о чем подобном, и вдруг все это дается ей в руки само собой, без всяких хлопот с ее стороны. "Что-то скажет маменька? Как-то поглядит она на такой исход дела?" мелькнуло в голове ее. Маша знала, что мать ждала от нее помощи и поддержки, и решила отдавать ей половину своего будущего жалованья. "У меня будет много свободного времени, - мечтала девушка. - Я могу заработать еще немного денег, я постараюсь, чтобы она ничего не потеряла оттого, что я получила образование, не осталась швеей. Одно только: ей будет наверно грустно, когда я уеду от нее, оставлю ее совсем одной. Другое дело, если бы Груша была жива, если бы, по крайней мере Павел Васильевич не женился, и она могла бы, как прежде, нянчиться с детьми! Бедные малютки! Их жизнь, кажется, также не очень счастлива!"

   Вспомнив о своих племянницах, Маша вдруг почувствовала непреодолимое желание увидеть, приласкать их. После женитьбы Павла Васильевича и она, и мать ее редко бывали в его доме. Аполлинария Васильевна так сухо и высокомерно относилась к бедным родственницам своих падчериц, что, при всей своей любви к детям, они не решались часто навещать их. Последние месяцы Маша, занятая подготовкой к экзамену, и совсем не видала своих племянниц. Ирина Матвеевна забегала к ним иногда на минуту, когда прислуга сообщала ей, что хозяйка ушла со двора, и всякий раз возвращалась домой огорченная, расстроенная.

   - Плохо живется деткам, - вздыхала она, - в грязи, в нечистоте они, и присмотреть-то за ними некому. Шурочка какая была бойкая да веселая, a теперь и не узнать! Даже меня дичиться стала, слова от нее не добьешься, такая все бледная да печальная! A Нюша совсем захирела, прошлую весну уж бегать начинала, a теперь едва ножки передвигает!

   Павел Васильевич жил уже не в той скромненькой квартирке, где так весело хозяйничала Груша. Аполлинария Васильевна принесла мужу небольшое приданое и вследствие этого считала себя вправе роскошничать. На звонок Маши ей отворила дверь толстая, неопрятно одетая женщина, игравшая роль и горничной, и в то же время няньки новорожденного сына Аполлинарии Васильевны.

   - Хозяйки дома нет! - резким голосом объявила она и чуть не захлопнула дверь под самым носом гостьи.

   - Все равно, я пройду к детям! - решительно проговорила Маша и, не обращая внимания на ворчанье служанки, прошла в комнаты. Этих комнат было в квартире пять.

   Три из них, называемые чистыми, предназначались для приема гостей и были убраны пестро, довольно богато, хотя без малейшего признака вкуса; в четвертой хозяева спали, ели и проводили все время, когда оставались дома без гостей; пятая, узкая, проходная комната с одним окном, выходившим в стену соседнего дома, носила название детской; там помещалось трое детей и нянька. Маленького Пашу мать часто брала не только к себе в спальню, но даже в гостиные; девочки же должны были почти безвыходно оставаться в полутемной, тесной комнате, загроможденной тяжелой мебелью, среди спертого воздуха, еще более портившегося от пеленок малютки, постоянно сушившихся около печки.

   Маша грустным взглядом окинула жалкое помещение детей. Посреди пола, засунув в рот какую-то деревянную игрушку, сидела маленькая Нюша. Коротенькая, донельзя загрязненная ситцевая блузка не закрывала худеньких ножек ребенка; с одной из них свалилась обувь, на другой беспорядочными складками висел серый разорванный чулок. Несмотря на грязь, покрывавшую маленькое личико, болезненная бледность его бросалась в глаза.

   - Нюша, милая, здравствуй! - Маша подошла к девочке и наклонилась, чтобы взять ее на руки, но вдруг с отвращением отшатнулась. Белье и платье ребенка были совершенно мокры и издавали отвратительный запах.

   - Ах, няня! - вскричала Маша, обращаясь к женщине, перепеленывавшей крошечного мальчугана, кричавшего из всех сил; - посмотрите, в какой нечистоте сидит Нюша, что вы ей не перемените белья?

   - Как же, есть мне время с ней возиться! - грубо отозвалась нянька. - У меня и без нее немало дела!

   - Так дайте, я сама переодену ее!

   - Пожалуй, переоденьте! Да только, кажись, y нее и рубашек-то чистых нет!

   Нянька, держа на руках своего еще не угомонившегося питомца, выдвинула один из ящиков комода и заглянула в него.

   - Так и есть, все белье перепачкала, мерзкая девчонка! - вскричала она и снова принялась укачивать Пашу.

   - A где же Шура? - осведомилась Маша.

   - Шура? Она здесь где-то была. Шурка, куда ты запряталась? Не слышишь разве, тетенька твоя пришла! - крикнула нянька.

   Из-за кровати показалась маленькая Шура. Лицо ее было заплакано, волосы растрепаны, она видимо с трудом сдерживала рыдание и, несмело сделав несколько шагов, остановилась и опустила голову.

   - Шурочка, милая, что с тобой? О чем ты плакала? Приди ко мне! Расскажи мне все.

   Маша привлекла к себе малютку и нежно обняла ее. Бедная девочка прижалась головкой к ее коленам и вдруг разразилась сильнейшими рыданиями.

   - Боже мой! Что это с ней? Отчего это она так? - тревожно спрашивала Маша y няньки.

   - A ей сегодня от маменьки досталась малая толика! - объяснила нянька, которой, наконец, удалось угомонить и усыпить своего крикливого питомца. - Она несла чашку да уронила ее, a Аполлинария Васильевна посекла ее, и порядком-таки посекла.

   - И часто сечет она ее? - спросила Маша, еще нежнее прижимая к себе плачущего ребенка.

   - Да достается-таки ей, - равнодушным голосом отвечала нянька. - Когда розгами, a когда и просто рукой так отпотчует, что чудо.

   - A что же Павел Васильевич? Как же он-то позволяет бить своего ребенка? - Маша едва могла сдерживать волнение.

   - Что Павел Васильевич? - нянька уселась против Маши и видимо не прочь была посудачить о своих хозяевах. - Павел Васильевич Шуру любит. Ту - она указала на Нюшу - не так, об той иной раз по несколько дней не вспомнит, a эту, как придет домой, сейчас к себе зовет, ласкает. Аполлинарии Васильевне это не нравится, хочет, чтобы он больше ее Пашу любил. Как его дома нет, она на ребенке свое зло и вымещает. Надо правду сказать, Шурке больно от нее достается. Вчера, как толкнет ее со всей силы, a та полетела да прямо лбом об дверь... В кровь расшиблась, даже я перепугалась! A сегодня...

   В передней раздался звонок.

   - Ахти! Никак хозяйка! - вскричала нянька, прерывая свой рассказ, и побежала отворять дверь.

   Маше не хотелось встречаться с Аполлинарией Васильевной. Она чувствовала, что не в состоянии спокойно разговаривать с этой злой женщиной, и понимала, что, откровенно высказав ей свое мнение о ее поступках, только ухудшит несчастное положение детей. Она наскоро распрощалась с бедными малютками и по черной лестнице вышла на улицу.

   Придя домой, она тотчас же взволнованным голосом передала Ирине Матвеевне все, что видела и слышала в квартире Павла Васильевича.

   - Маменька, этого нельзя так оставить! - прибавила она. - Помните, Груша, умирая, поручила нам своих детей; мы должны взять их к себе.

   - И, что ты, Машенька, - вскричала Ирина Матвеевна. - Да чем же мы их кормить-поить будем? У меня и так уж спину ломит от работы! Я бы рада-радехонька все сделать для Грушиных детей, да силы моей нет.

   - Теперь вы будете работать не одни, маменька! - возразила Маша. - Я кончила курс в гимназии и могу помогать вам! Если я буду каждый месяц давать вам 20 р. и помогать нянчиться с детьми, согласитесь вы взять их?

   - Еще бы не согласиться! Только бы Павел Васильевич отдал их нам! У меня сердце изныло по бедным сироткам!

   На следующее утро Маша пошла по адресу, данному классной дамой, и получила урок. В тот же день она написала Жеребцовой письмо с извещением, что не может принять места y ее родственников. Грустно стало Маше, когда она отсылала это письмо; рушились ее мечты спокойной жизни среди людей одинакового с ней образования, одинаковых взглядов и понятий. Опять ей предстоят тяжелые труды и лишения! "Все равно, я не могла бы быть счастливой, видя, как гибнут двое детей, которых я могу и должна спасти", решила она, и быстрым движением отерев слезу, навернувшуюся на глаза ее, стала торопить мать скорей идти переговорить с Павлом Васильевичем.

   Павел Васильевич сильно удивился, услышав предложение Ирины Матвеевны и Маши, но кончил тем, что после некоторого колебания согласился на него. Он давно замечал, что детям его живется худо, что мачеха вовсе не заменяет им матери; он мучился, видя, в каком небрежении остается Нюша, как несправедливо и жестоко относится жена его к Шуре, но по слабости своего характера не находил возможности изменить это. Большую часть дня он проводил в лавке; дома же желал одного, - избавиться от неприятностей, какие беспрестанно делала ему Аполлинария Васильевна. Аполлинария Васильевна, со своей стороны, была рада-радехонька сбыть с рук ненавистных ей падчериц, и таким образом через неделю по выходе Маши из гимназии в углу мастерской уже играли две малютки, чистенько одетые и умытые заботливою рукою тетки.

   Прошло три с половиной года. Холодный, морозный вечер. В мастерской Ирины Матвеевны идет усиленная работа: она и две помощницы ее, бывшие жертвы Анюты, теперь уже довольно взрослые девочки, изо всех сил торопятся окончить большой и очень выгодный заказ. Через неделю свадьба Наденьки Коптевой, и часть ее приданого шьется y Ирины Матвеевны. В небольшой комнатке, рядом с мастерской сидит сама невеста, пришедшая провести вечер со своей бывшей подругой.

   Жеребцова также зашла проведать Машу, с которой давно уже не виделась; молодые девушки ведут оживленную беседу, не стесняясь окружающей их бедной обстановкой, тем, что за неимением стульев одной из них приходится сидеть на кровати, и тем, что разговор их часто прерывается двумя маленькими девочками, обращающимися к "тете Маше" то с просьбой, то с каким-нибудь вопросом. Наденька Коптева, по обыкновению, говорит больше всех, с одушевлением перечисляет все удивительные качества своего жениха, описывает его любовь к ней, те подарки, которыми он осыпает ее, те планы счастливой, веселой жизни, которые они составляют вдвоем. Маша слушает ее с участием. Жеребцовой подобные разговоры видимо не нравятся. Лицо ее стало еще серьезнее, чем было в гимназии, и она пользуется первой минутой молчания Наденьки, чтобы прервать ее и заговорить о своих делах. Уже полтора года как она посещает медицинские курсы, она заводит разговор о своих занятиях, спешит сообщить подругам, как много нового и интересного удается ей узнать и из лекций профессоров, и из книг, которые она продолжает читать с прежним жаром. Маша слушает ее еще с большим участием, чем Надю, закидывает ее вопросами, и, кажется, всей душой переносится в ее жизнь.

   - Что же ты все только нас спрашиваешь, a сама о себе ничего не говоришь? - обратилась к ней Наденька, принимавшая мало участия в ученой беседе подруг. - Тот раз, когда мы с тобой виделись, ты рассказывала, что получила какие-то выгодные занятия?

   - Да, y меня теперь хорошие уроки, - отвечала MauОa. - Видишь, как мы разбогатели, даже наняли другую квартиру, и y меня с детьми есть отдельная комната.

   - A много ты часов занята?

   - Я ухожу из дому в 10 часов утра, a возвращаюсь в 5 и получаю 50 p. в месяц.

   - Значит весь вечер y тебя свободен?

   - Не совсем, ты забываешь моих девочек; утро до 10 часов, и вечер до 9, пока они улягутся спать, я отдаю им.

   - Но ведь ты не всегда же сидишь дома. Ходишь ты иногда в гости, в театры - спросила Наденька.

   - По правде тебе сказать, - с улыбкой отвечала Маша, - в театре я была всего один раз в жизни, - помнишь, когда мы еще учились в гимназии, и ты пригласила меня к себе в ложу. Знакомых, кроме вас двух, y меня нет, a с вами, вы сами знаете, как редко мне удается видеться!

   - Еще бы, ты забегала ко мне последний раз ровно три месяца тому назад! - вскричала Жеребцова. - Но по крайней мере успеваешь ли ты заниматься? Прочла ты те книги, что взяла y меня тогда?

   - Нет, еще не совсем, мне ведь мало времени на чтение, - только вечером, когда все улягутся. И то в прошлом месяце Нюша была больна, приходилось ухаживать за ней; я целых три недели не брала в руки книги.

   - Бедная Маша! - проговорила Наденька, с чувством пожимая руку подруги; - не легка твоя жизнь!

   - Ничего, - бодро отвечала Маша, - я потружусь, зато им будет легко и жить, и учиться!

   Она с любовью поглядела на девочек, подошедших приласкаться к ней перед отходом ко сну.

  

   Анненская А.Н. - Зимние вечера: Повести и рассказы для детей среднего возраста. - Санкт-Петербург : тип. М.М. Стасюлевича, - 1914

  

      Исправлено в соответствии с современной орфографией.