Соколова Александра Ивановна - Тайна царскосельского дворца

тором так пророчески поведала во сне молодой принцессе ее замученная камер-юнгфера Регина Альтан.

   Гладышев был мелким помещиком одной из внутренних губерний. В военную службу он поступил по призванию, сержантом, и за отличие по службе был произведен в офицеры и переведен в один из гвардейских полков.

   Простой и справедливый по натуре, он не мог равнодушно видеть то угнетение, среди которого жил принц Антон, и, будучи прикомандированным лично к нему, вскоре всей душой предался его особе и служил при нем. Он весь отдался интересам молодой правительницы, обожал маленького императора и, прямой и откровенный по натуре, прямо высказывал вскоре отличившему его принцу все свое ожесточение против властолюбивого регента.

   Принц, по врожденной ему трусости, сначала не столько обрадовался, сколько испугался сознания, что при его дворе находится лицо, готовое во всякий день и час встать грудью за него и его семью против властного и для всех равно страшного герцога Бирона. Но правительница не разделяла его робкого мнения и, узнав о преданном слуге своем и своего державного сына, она смело призвала к себе Гладышева. Ласково переговорила с ним и, допустив его взглянуть на маленькою императора, она поблагодарила его за верную службу и сказала, что придет время, когда его верность будет испытана ею на деле. Она прибавила, что этот день не далек и что первый, кого она призовет на свою личную службу, будет он, Гладышев.

   Поручик ответил правительнице восторженною клятвой положить свою жизнь на службу ее высочеству и священной особе государя императора и ушел осчастливленный милостивым приемом принцессы Анны.

   Принц Антон далеко не разделял восторга молодого офицера. Не разделял он и удовольствия своей супруги, гордившейся тем, что в рядах войска она начинала насчитывать людей, преданных ей не менее, чем те сторонники, какими сильно гордилась цесаревна.

   Елизавета Петровна, несмотря на свою наружную преданность к назначенному наследнику престола, не переставала возбуждать в сердце правительницы серьезные опасения за спокойствие государства и за неприкосновенность младенца-императора. Разумная и вполне логичная во всех проявлениях своей воли и во всех своих личных расчетах и соображениях, принцесса Анна Леопольдовна хорошо понимала, что призрак возможной власти никогда не оставит цесаревны и что борьба с нею неизбежна. Тем более дорожила правительница проявлением той преданности, представителем которой являлся молодой Гладышев, и тем более осуждала она трусость робкого супруга, продолжавшего трепетать при одном имени Бирона. А между тем истинная осторожность должна была бы подсказать Анне Леопольдовне, что рознь с Бироном не принесет ей существенной пользы и что только в возможном единении с ним лежит залог ее безопасности от происков Елизаветы Петровны. За цесаревну, помимо ее умения ладить с людьми, было имя ее отца, столь памятное и столь близкое всей мыслящей и отзывчивой России.

   Анна Леопольдовна не хотела считаться ни с чем этим, и каждый день увеличивал ее личную непримиримую вражду против Бирона.

   Регент тоже не дремал и в свою очередь искал всякие возможности досадить правительнице и отомстить ей за строптивость и "непокорность", как он, в своем непомерном властолюбии, решался назвать возмущение правительницы против его деспотизма.

   В одной из бесед с нею, почти всегда оканчивавшихся более или менее сильными столкновениями, Бирон высказал правительнице намерение свести кое-какие счеты.

   - С кем? - горделиво подняв голову, спросила она. - Со мной?.. Или, быть может, с самим императором?

   - Его величество еще не мог возбудить во мне подобное желание! - ответил герцог. - Он еще ничем не мог оскорбить меня!

   - Почем знать? - холодно рассмеялась Анна Леопольдовна. - Вы, ваша светлость, так легко обижаетесь... и вызвать ваш гнев и вашу месть крайне нетрудно!..

   - Вы по себе это знать не можете!

   - Вы думаете?

   - Я убежден в этом, ваше высочество! Я, кажется, всегда старался по возможности быть угодным вам.

   - Должна сознаться, что это вам не всегда удавалось!.. У временщика вырвался жест нетерпения и он воскликнул:

   - Вы меньше, нежели кто-нибудь, ваше высочество, можете жаловаться на деспотизм моей власти!

   - Это... очень понятно!.. Для меня ваша "власть" никогда не могла существовать. Я сама облечена властью и вам никогда не могла подчиняться!

   - Осмелюсь возразить вашему высочеству, что тот тон, которым вы со мной говорите, вам лично не свойственен! Он наверно продиктован вам кем-нибудь.

   - Я под чужой диктат никогда не жила и, надеюсь, жить не буду. Слишком сильное влияние, чье бы оно ни было, на лицо, облеченное властью, мешает и правильности, и достоинству этой власти!.. Я слишком близко и слишком недавно видела ясные доказательства этому.

   Эти слова, прямо и смело брошенные в лицо временщику, были той каплей, которая переполнила чашу. С этой минуты Бирон дал себе слово окончательно погубить принцессу Анну Леопольдовну, не предвидя и не предчувствуя, что сам погибнет от ее властной руки.

   Он учредил над ней самый строгий и неусыпный надзор и, не рассчитывая на верность и готовность ему служить со стороны Ушакова и Трубецкого, создал в самом дворце свою собственную тайную полицию, донесения которой выслушивал ежедневно с величайшим вниманием. Этим путем до него дошли слухи о присутствии на половине правительницы молодого гвардейского офицера Гладышева, и за последним был учрежден строжайший надзор.

  

  

   Гладышев, пользовавшийся среди своих товарищей если не прямым авторитетом, то несомненной любовью и доверием, не скрывал ни от кого своих политических взглядов и, сам того не сознавая, вербовал сторонников как правительнице, так и младенцу-императору, которому хотя еще ничто открыто не угрожало, но судьба которого не могла не возбуждать известных опасений. Ведь слишком заманчива была та власть, которая с колыбели осияла его бессознательное детство, слишком велики были те прерогативы, какие были соединены с этой властью.

   Товарищи молодого офицера, выслушивая его восторженные рассказы о приеме, сделанном ему правительницей, шутя высказывали не особо скромное подозрение в том, что молодая правительница нравилась ему как женщина и что его верноподданническая преданность ей и ее царственному сыну не совсем чужда другому, менее святому, но заманчивому чувству.

   Такое подозрение вначале обидело молодого поручика, но, ближе и глубже заглянув в свое сердце, Гладышев сознался, что в словах товарищей была своя доля правды и, как с ним всегда случалось, прямо и откровенно сознался перед своими однополчанами в том, что полжизни отдал бы за то, чтобы один день пробыть на месте принца Антона.

   - Вот нашел кому позавидовать! - рассмеялся один из присутствующих при этом офицеров. - Ведь она же терпеть его не может!..

   - Ну, я сумел бы внушить ей иное чувство! - не без легкого самомнения заметил в ответ Гладышев.

   Эти вольнодумные речи, произнесенные без малейшего желания кого-либо оскорбить или оказать кому-либо непочтение, а просто среди увлечения молодецкой беседы, подбодренной солидной выпивкой, были тотчас же переданы Бирону с добавлениями и комментариями, и гордый временщик дал себе слово воспользоваться этим, чтобы нанести солидный удар правительнице. Он отдал немедленный приказ об аресте и строгом допросе молодого офицера и решил сам лично оповестить об этом Анну Леопольдовну. Все это совпало с совершенно побочным и случайно подвернувшимся обстоятельством, которое тем не менее имело большое и роковое влияние на судьбу несчастного Гладышева.

   Перед тем, как приступить к личному допросу арестованного офицера, Бирон, пожелавший несколько подкрепиться послеобеденным сном, был разбужен легким стуком, раздавшимся в его дверь.

   - Кто там? - недовольным голосом спросил он и, различив голос своего доверенного камердинера-немца, вывезенного им из Курляндии, отворил ему.

   - Что тебе нужно?.. И что тебе вздумалось будить меня? - недовольным голосом произнес Бирон.

   Камердинер ответил ему несколькими словами, произнесенными на их родном простом наречии, что делалось только в тех случаях, когда он должен был сообщить герцогу что-нибудь, что никто не должен был понять, кроме их двоих.

   Выслушав его, герцог смутился.

   - Кто именно приехал? - спросил он.

   - Брат и отец умершей Регины! - ответил камердинер. - До них каким-то путем недавно дошел слух о гибели Регины, от имени которой им, по повелению вашей светлости, ежемесячно высылали известную сумму.

   - Что же им еще надо, если они деньги аккуратно получают? - недовольным тоном осведомился герцог.

   - Они хотят знать, где она сама!.. Им до сих пор писали, что она в далекой командировке, путешествует в дальних странах вместе с принцессою.

   - Ну?

   - А теперь они получили извещение, что Регина убита, они желают, даже требуют, чтобы ваша светлость лично объяснили им, что сталось с их несчастной родственницей.

   - Поди и объясни им, что я так же мало знаю о судьбе Регины, как и они, и прибавь, что меня напрасно беспокоить нельзя и что всякий, кто произвольно войдет в мои покои и вообще во дворец, может выйти оттуда прямо на плаху!.. Ступай!..

   - Я пробовал урезонить их... говорил им все то, что приказывать изволите...

   Этот разговор был прерван необычным шумом, раздавшимся со стороны внутренних покоев герцогской квартиры, и в кабинет Бирона вбежала герцогиня, вся перепуганная и бледная от волнения.

   - Что с тобой... Что случилось? - спросил герцог настолько же недовольный, насколько и испуганный ее вторжением.

   - Там... в застольной... какие-то приезжие шумят и бунтуют!.. Убить нас всех грозят!.. Ты уже ни над чем не хозяин в России... Нас скоро на улице бить будут! - вне себя бестолково причитала герцогиня.

   - Какие приезжие? Откуда?.. - спросил Бирон, отлично понимая, о чем именно говорит супруга, но находя выгодным для себя притвориться непонимающим.

   - Почем я знаю откуда! С той стороны, по их словам, откуда ты себе любовниц выписываешь, чтобы потом душить их, когда они надоедят тебе!

   Она кричала все громче и громче, и одновременно рос и шум, доносившийся из застольной герцогской половины.

   Там действительно кто-то бесстрашно бушевал, выкрикивая что-то на никому не понятном языке. Одна только герцогиня да присутствовавший при этой сцене старший сын Бирона понимали значение произносимых угроз и ругательств.

   - Уйди! - проговорил герцог, обращаясь к жене и стараясь быть как можно спокойнее. - Уйди!.. Все обойдется... Я велю увезти их! Это какое-то недоразумение... Я разберу все это.

   - Да тут и разбирать нечего! - вмешался в разговор герцог Петр. - Речь идет о той камер-юнгфере принцессы Анны, которая исчезла таким таинственным и непонятным образом... Это ее родные. Они требуют ответа, что сделалось с их родственницей. До них дошли слухи, что здесь она была не в качестве прислужницы, а в качестве любовницы какого-то очень высокопоставленного лица, и что затем она, по приказанию этого самого лица, была убита!..

   - Мне-то до всего этого какое дело? - гневно крикнул герцог. - Я прикажу хорошенько расследовать все это и удовлетворить их требование.

   - Да они ровно ничего не требуют: они хотят только сами расправиться с убийцей их погибшей сестры, дочери... черт их там знает кого!.. Они так бестолково и неистово кричат, что невозможно разобраться в степени их родства и в законности их требований.

   - Выйди к ним сам! - посоветовала герцогиня.

   - Зачем отцу делать это? - со злой улыбкой заметил молодой герцог. - Пусть он вышлет к ним того старого негодяя, который для своей потехи не остановился перед зверским убийством!

   Бирон бросил на сына взгляд глубокого бешенства.

   - Я тут причем? - отпарировал тот. - Я их точные выражения перевожу; это они о старом негодяе говорят!

   Бирон, весь бледный от волнения, вышел потайной дверью из своего кабинета, и час спустя все во дворце пришло в прежний, ненарушимый порядок. Шумевшие незнакомцы были удалены и полная тишина восстановлена.

   Какие меры были приняты регентом, об этом история умалчивает! Новые ли покойники были опущены в ту ночь на залитом кровью Выборгском кладбище, контингент ли секретных преступников увеличился в казематах Петропавловской крепости, или, устав от казней и лившейся крови, Бирон в первый раз в своей жизни "простил" другим лично им содеянное преступление - об этом никто никогда не узнал.

   Однако переполох и испуг, перенесенный Бироном в его до того времени совершенно неприкосновенном дворце, не прошел даром для лица, на которое гордый временщик, почувствовавший свое угасаемое величие, пожелал на прощание излить всю силу своей злобы и своей несправедливой мести. Он отдал приказ в ту же ночь арестовать гвардейского офицера Гладышева и, подвергнув его "пристрастному" допросу, немедленно отвезти его в полузабытую Сарынь, где печально и одиноко высился достроенный, но необитаемый дворец.

   На другой день утром герцог, ничем не объяснив своего отсутствия, сам отправился туда же и, вернувшись поздним вечером, послал сказать правительнице, что просит принять его в экстренной аудиенции.

   Анна Леопольдовна немало удивилась такой просьбе. В такие поздние часы она еще никогда не назначала аудиенции и не могла понять, зачем именно нужен был регенту такой поздний прием и что он мог сообщить ей такого спешного?

   Она уже хотела отказать Бирону в приеме, но Юлиана Менгден убедила ее выслушать Бирона.

   - Что ты точно боишься его? - пожимая плечами, проговорила она тоном укоризны. - Что он может сказать, кроме какой-нибудь гадости или новой каверзы?.. Выслушай... и выгони!.. Ведь не всю же ночь он станет докучать тебе своей постылой беседой?

   Правительница приказала просить Бирона.

   Тот вошел мрачный и сосредоточенный и, без приглашения опускаясь на стул, неподалеку от того кресла, в котором сидела Анна Леопольдовна, произнес:

   - Я пришел к вам с докладом. Правительнице такая фамильярность не понравилась.

   - Вы... так сильно устали, герцог? - свысока спросила она.

   - Всякий устал бы на моем месте! - ответил временщик мрачным тоном. - И, если бы не спешность доклада, с которым я пришел к вам, ваше высочество, я, конечно предпочел бы отдохнуть!..

   - Я вас слушаю! - спокойно ответила Анна Леопольдовна.

   - Я вынужден начать издалека и заранее прошу у вашего высочества прощение за время, которое я отниму у вас. Вы изволите припомнить, что при вас два года назад состояла камер-юнгферой молодая девушка, вывезенная из Курляндии, по имени Регина Альтан?..

   - Как же, прекрасно помню!..

   - Вам, конечно, памятно то, что эта камер-юнгфера, отлучившись с вашего разрешения в город из дворца в Сарыни, где в то лето проживал двор, более на службу к вашему высочеству не возвратилась?

   - Да, я помню и это, но о ее судьбе мне до сих пор ничего не известно.

   - Так я могу сообщить вам подробности ее действительно исключительной службы!.. Я затем и явился к вам, чтобы исполнить этот долг.

   - И это то неотложное дело, о котором вы пришли беседовать со мною ночью?

   - Так точно, ваше высочество... Мне извинением служит то необыкновенное сообщение, которое я должен сделать вам.

   - Я слушаю вас.

   - Регина Альтан не скрылась, как старались уверить в то время люди, плохо осведомленные или... имевшие интерес скрывать истину. Она не умерла, так как то, что постигло ее, даже не может назваться смертью. Регина и не убита, и не казнена!.. И убийство и казнь совершаются мгновенно, не влекут за собой долгого и мучительного страдания.

   - Я слышала о пытке. Она и теперь еще существует?.. Осужденные на нее долго и мучительно страдают...

   - Нет, ваше высочество, в тех испытаниях, в тех изощренных пытках, которым подвергаются лица, вызываемые в Тайную канцелярию и пытаемые в застенке...

   - Скажите, к чему вы завели этот весь вовсе не интересный для меня разговор об этой иностранной камер-юнгфере? - нетерпеливо прервала его Анна Леопольдовна.

   - Вы - тоже иностранка, ваше высочество!..

   - Нет, вы ошибаетесь! Я - русская и от души ненавижу все некоренное русское!..

   - Но... ваш супруг - иностранец и в жилах вашего сына течет иностранная кровь.

   - Это составляет предмет моего глубокого и неустанного горя! Но прошу вас возвратиться к предмету вашего доклада... уже поздно... Вы говорили...

   - Я докладывал вашему высочеству, что несчастная Регина Альтан сделалась жертвой страшного насилия и мучения. Она живая заложена в стену того дворца, который строился перед свадьбой вашего высочества в Сарыни и... в котором императрице после этого не угодно было оставаться ни одного дня.

   Он умолк. Молчала и Анна Леопольдовна. Слова, произнесенные герцогом, сковали ее ужасом. Действительно, перед такою пыткой немело всякое воображение.

   - И... она... эта несчастная... и теперь там? - едва могла выговорить принцесса.

   - Да, ваше высочество, она и теперь "стоит" там, ожидая себе христианского погребения!

   При последних словах герцога, при этом выражении "стоит там", так явственно памятным ей и произнесенным перед ней покойницей в вещую ночь, предшествовавшую ее свадьбе, Анна Леопольдовна пронзительно вскрикнула и почти без памяти опустилась в близ стоявшее кресло.

   Бирон сделал движение, чтобы помочь ей. Однако она отстранила его руку.

   - Нет, не надо... Ничего!.. Я уже оправилась, - произнесла она. - Продолжайте!

  

  

   - Мне немногое остается досказать вам, ваше высочество! Казнь, постигшая несчастную Регину Альтан, долгое время оставалась тайной для меня, - произнес Бирон.

   - О, какая неслыханная, бесчеловечная казнь! - с ужасом едва могла выговорить Анна Леопольдовна. - Но кому же отдан был этот бесчеловечный приказ?

   - Не мне, ваше высочество. Я узнал об этой страшной смерти только перед кончиной ее величества.

   - И кроме вас об этом никто не знает?

   - Никто! В этом я глубоко убежден! Прошла полная минута молчания.

   - И никогда больше... эта страшная казнь не повторилась и не повторится на Руси? - спросила правительница.

   - Она повторилась сегодня, ваше высочество, и я пришел доложить вам об этом! - злобно произнес Бирон.

   - Се-го-дня? Где? Над кем?

   - Над человеком, заслужившим ее своей дерзкой... непрошеной преданностью, своей любовью к особе, о которой мечтать для него было преступлением.

   - Говорите! Говорите! Что такое? Я не понимаю вас.

   - В свите вашего супруга, герцога Антона, был офицер, из армии переведенный в гвардию... Этот офицер почему-то стал высказывать никому не нужную и непрошенную преданность вашему высочеству.

   Анна Леопольдовна, слушая это, постепенно бледнела.

   - Что тут общего? - едва владея собой, проговорила она.

   - То же, что было общего между несчастной Региной Альтан и... причиной ее безвременной и страшной гибели.

   - Я не о том! Что общего между тем страшным делом, о котором вы узнали перед кончиной императрицы, и той преданностью, которую вы ставите в вину указываемому офицеру?

   - Ваше высочество, вы упорно не даете мне договорить. Этот офицер...

   - Я настоятельно объявляю вам, что к нему прикоснуться я не позволю! Я обращусь к защите своего народа, если здесь открыто станут казнить и пытать людей только за преданность их мне и их законному государю!

   - Ни пытать, ни казнить офицера, о котором вы изволите говорить, никто и никогда уже не станет! - тихим и спокойным тоном, медленно выговаривая слова, проговорил Бирон. - Над ним бессилен суд людской; над ним уже произнесен Божий суд!

   - Как Божий суд? Что вы говорите?! Я не понимаю!

   Бирон молчал, пристально смотря на правительницу и словно любуясь ее смертельным страхом и смущением. А она между тем продолжала:

   - Где тот офицер в настоящую минуту? Прикажите сейчас же призвать его сюда, и я прямо при вас скажу ему, чтобы он ничего и никого не опасался, что ничто и никто не может угрожать ему гибелью за его преданность законной власти.

   Бирон продолжал молчать.

   - Вы слышите, что я вам говорю! - уже почти крикнула правительница. - Я прошу вас... Я, как правительница, от имени государя императора приказываю вам!

   - Ваш приказ не может быть исполнен, ваше высочество: офицера Гладышева нет!

   - Как нет?.. Где же он?

   - Там же, где Регина Альтан, ваше высочество, в Сарыни!

   - Но кто же послал его туда? И зачем он послан туда?! Там, сколько мне известно, нет караулов.

   - Он не сойдет со своего поста, ваше высочество; он "стоит" там... в том же флигеле, вероятно, в той же стене, где до сих пор стоит несчастная Регина!

   Анна Леопольдовна вскочила как ужаленная.

   - Как?! Что вы сказали? - воскликнула она, вся бледная от ужаса.

   - Ваш поклонник там же, где моя бывшая любовница, ваше высочество!.. Жизнь за жизнь! Гибель за гибель!!! Так суждено пышному дворцу богатой Сарыни... У зданий, как и у людей, есть свое предназначение!

   Анна Леопольдовна вскрикнула и упала без памяти.

   Бирон, вышедши от нее, спокойным и ровным шагом прошел в комнату Юлианы Менгден и послал ее помочь правительнице.

  

   Этот разговор был решительным между Анной Леопольдовной и Бироном. Ни тот, ни другая не забыли его, и в тот день, когда Миних красноречиво уговаривал правительницу покориться необходимости и смело и безжалостно низвергнуть дерзкого временщика, одной из побудительных причин, заставивших Анну Леопольдовну согласиться на его смелое предложение, были воспоминания об этой роковой беседе и призрак того рокового дворца, где страшными, навек поставленными часовыми стояли две жертвы той страшной, далекой эпохи истории России.

  

  

   С тех пор прошло почти полтора века.

   Скромная деревня Сарынь была преобразована в Сарское, а затем в Царское Село, и успела сделаться уже любимой резиденцией русских царей. И вот во время перестройки одного из дворцов, самого старого по времени, в разобранной для перекладки стене рабочие, разбиравшие эту стену, наткнулись на два хорошо сохранившихся скелета, заложенных между кирпичами толсто и прочно выложенных каменных стен.

   О страшной находке немедленно было дано знать в дворцовое управление.

   На замечательное открытие съехались усердные археологи; о нем несколько дней кряду проговорили во всех придворных кругах и в одной из немногочисленных в то время газет было сообщено о страшной находке с добавлением, что, судя по материям, остатки которых сохранились на скелетах заложенных в стене людей, это событие относится к царствованию императрицы Анны Иоанновны.

   Последующие изыскания доказали, что немногим ошиблись ученые археологи. Один из скелетов действительно нашел себе вековой приют в стенах царскосельского дворца по готовности людей, ведавших делами розыска при императрице Анне Иоанновне, а другой был только следствием того преступного потворства, благодаря которому иностранный выходец долгие годы самовластно распоряжался судьбами великой монархии, чуждой ему и по духу, и по понятиям, и по рождению.

   Вещее предсказание, во сне сделанное принцессе Анне Леопольдовне замурованною Региною Альтан, исполнилось со странной и загадочной аккуратностью: случайное открытие обоих трупов состоялось действительно в царствование императора Николая I, по счету шестое после кончины императрицы Анны Иоанновны.