Шапир Ольга Андреевна - Авдотьины дочки

. Как гора снега тает незаметно для глаза. С Катей только в самом начале было несколько разговоров, коротких, оборванных. Она так страдала, что, очевидно, все слова были излишни и бессмысленно жестоки.

   Мужчины - отец и Виктор - находили, что тут не может быть вопроса. Всем хотелось только поскорее проскользнуть через предварительную процедуру ухаживания и сватовства, вырисовывавшую положение с такой досадной отчетливостью. После свадьбы - а! сделайте одолжение! - тогда будет совсем другой разговор...

   Виктор Николаевич, одетый по-бальному, но очень кислый, ждал в гостиной в обществе одного только бального платья. Он явился с каретой, чтобы везти сестру в Дворянский зал. Весь этот бал злил его, прекрасное платье на рояле точно дразнило. Он знал, что Катя будет в этом туалете неудачна, гораздо хуже обыкновенного, и не понимал ее желания разыгрывать ingИnue] наивность (франц.)[ в паре с семнадцатилетней институткой.

   Брат точно заранее боялся подметить какой-нибудь такой взгляд Звездочкина, от которого ему захочется схватить своего приятеля Петьку за плечи и крикнуть в это упитанное и добродушно-лукавое розовое лицо; крикнуть, что он не стоит мизинца влюбленной девушки со своими грошовыми расчетами в двадцать два года, со своими наивно-подловатыми приемами ласкового теленка!

   Вообще за последнее время Виктор Николаевич чувствовал себя точно приподнятым нравственно: как бы то ни было, а он еще не дошел до того, чтобы расценить свою особу в два десятка тысчонок, хоть проклятые долги и его донимают все сильнее, а возможность изворачиваться предательски сокращается! Ба! Это не помешало ему обещать Арише модную мастерскую, если б эта дурочка захотела бросить для него жениха! Зрелище чужой трусости перед жизнью наполняло веселого поручика благородным волнением, которое он называет верой в свою звезду.

   Наконец Ариша в последний раз пробежала из кухни с горячими щипцами, и француз кончил свое дело. Сейчас в зале начнется важная процедура надевания бального платья.

   Офицеру пришлось перебраться в столовую. Но и туда тоже доносились из кухни какая-то возня, голоса, восклицания, перебегания...

   Наконец Авдотья вошла в столовую, пробралась до двери и стала возбужденным шепотом вызывать из гостиной Аришу.

   Виктор Николаевич от скуки заглянул мимоходом в неплотно притворенную дверь - и, как бомба, в один миг пролетел дальше.

   Саша готова. Она стояла посередине кухни и в нерешимости поворачивала в руках бутоньерку из живых цветов, только что поднесенную ей нареченным зятем.

   Афанасий Иванович забежал полюбоваться на сестрицу; проходя мимо цветочного магазина, он вдруг ощутил ревнивое желание отличиться перед своими прекрасными барышнями. Теперь награда сияла на лице Афанасия Ивановича - эффект подарочка превзошел все его ожидания.

   Саша колебалась, приколоть ли цветы на плечо или в волосы, как настаивала Авдотья.

   Виктор Николаевич стал бесцеремонно выражать свои восторги:

   -  Скажите, пожалуйста, когда это вы, Сашенька, успели превратиться в настоящую красавицу?!

   Старательно причесанная и перетянутая, она выходила из гладкой черной юбочки роскошным розовым букетом, со своими пышными плечами, высокой грудью и сияющей головкой.

   "Вот бы на кого бальное-то платье надеть! Небось тут декольте не чета оконному переплету моей сестрицы!" - подумал Виктор, разглядывая девушку разгоравшимися глазами.

   Саша  сконфуженно  попросила  барина  так не  шутить.

   -  Какие шутки, помилуйте! Настоящая роза махровая! Смотрите, вы у сестры жениха не отбейте, оно всегда ведь с цветочков начинается... ха-ха!..

   Барин фамильярно кивнул на солидного человека в пальто, которого он видел в первый раз. Он пожелал знать, куда это Сашенька так расфрантилась?

   -  В театр, что ли?

   Такое скромное предположение задело Сашу; она казалась себе в эту минуту несравненно великолепнее.

   -  Нет-с, не в театр. А должно быть так, что туда же, куда и ваше благородие изволите собираться с сестрицею.

   Это отчеканил в ответ Афанасий Иванович с особенным удовольствием.

   Виктор вопросительно посмотрел на Сашу, но в эту минуту в кухню вбежала Ариша, как человек, которому остается жить всего несколько минут:

   -  Где? Что? Покажите!

   С видом знатока и апломбом будущей закройщицы Ариша выхватила у Саши цветы; приложила сначала к груди, потом приставила к узлу волос, а сама вся перекинулась назад, чтобы лучше судить.

   -  Так, так! Прикалывайте в волосы! - вмешался неожиданно Виктор Николаевич.

   Они еще колебались. Тогда барин подошел, нетерпеливо взял у Ариши цветы, отбросил на пол стекляшку и приложил их по-своему к блестящей черной головке.

   -  Шпилек давайте! Так будет хорошо.

   Так оригинально начался для Саши этот знаменательный вечер. Андрей Михайлович ждал ее у ворот. Тут же стояла карета молодого барина. Сердце девушки радостно дрогнуло: жизнь раздвигала перед нею одну из своих перегородок...

    

    

   Растерянность Саши длилась недолго - всего несколько минут, пока они поднимались среди толпы по ярко освещенной лестнице, и она ловила в зеркалах какую-то смутную розовую тень и не была уверена, действительно ли это она... и не знала, как держать руки в белых перчатках, от которых руки сделались большие и неловкие.

   Саша сразу почувствовала себя гораздо спокойнее, как только поднялась наверх по узенькой лесенке, оставив в стороне блестящий зал, с ослепительными люстрами, белыми колоннами, красными скамейками и гудящей тысячной толпой. На хорах было не так светло и была почти одна молодежь. Женщины не особенно нарядны, а среди студентов Саша чувствует себя свободно. Андрей Михайлович усадил свою даму в первом ряду, где так удобно смотреть вниз, в светлую бездну, откуда поднимаются кверху волны света, красок и звуков.

   Концертное отделение длилось долго и не сделало на Сашу ожидаемого впечатления. Андрей Михайлович считал своей обязанностью все время давать разъяснения, близко пригибаясь к розовому шелковому плечу, чтобы не беспокоить соседей. Он пустил в ход все свои музыкальные познания, но этот непрерывающийся поток незнакомых слов и чужих имен только мешал слушать и утомлял Сашу. Раза два он поймал, как она зевнула, и должен был убедиться, что в оценке голосов, льющихся с эстрады, его дама руководствовалась исключительно одним соображением: у кого выходит громче.

   Андрей Михайлович обожает музыку. В первый раз еще он испытывал некоторое раздражение перед таким отсутствием впечатлительности...

   Саше казалось, что перепонки в ушах могут лопнуть от грохота аплодисментов, а им все еще мало, каждого насильно повторять заставляют! Казалось, что это никогда не кончится. Сидеть неподвижно с лишком три часа и только слушать - привело ее в томительное оцепенение. Она сразу ожила, когда толпа вокруг заволновалась и загудела.

   В антракте студент отвел свою даму вниз, в буфетные залы, где от тесноты люди двигались плечо к плечу и видны были одни головы и бюсты. Он взял приступом уголок какого-то стола и принес Саше стакан чаю. Она ждала его встревоженная, так долго он проходил за чаем.

   -  Ну вот, а я думала, что вы потерялись! - улыбнулась она ему с облегчением.

   -  Я-то не потеряюсь! Вот вы отсюда никуда не извольте шевелиться. Я сейчас!

   Он опять нырнул в толпу. Саша жадно разглядывала проплывавших мимо женщин. Она вообразила себе, что на балу все должны быть как-нибудь невероятно нарядны и красивы; и теперь чувствовала себя разочарованной - без всякой неприятности... Все оказывалось гораздо проще, легче, приятнее! Даже совершенно несомненно, что на нее много смотрели. По выражению лиц, по долетавшим словам видно, что она заметна в этой огромной толпе.

   Виктор Николаевич был прав: две живые розы в волосах оттеняли еще ярче ее удивительную свежесть и жизненность. Ничто так не украшает женщин, как цветы, но мода всесильна: в целом море женских головок не было видно цветов, и увенчанная двумя розами высокая, цветущая девушка у стола невольно каждому бросалась в глаза.

   "Махровая роза"! - вспомнилось вдруг восхищенное восклицание молодого барина, и Саша вся зарделась под пристальным взглядом какого-то высокого инженера.

   Инженер сказал что-то, улыбаясь, своему штатскому соседу. Дойдя до конца комнаты, приятели повернули обратно и минуты через две опять смотрели на Сашу и улыбались. Когда Андрей Михайлович вернулся с бутербродами - инженер проходил мимо стола в третий раз.

   Саше вдруг показалось, что он сейчас заговорит с нею... Откуда-то из самой глубины поднимались теплые и трепетные волны безотчетного веселья и искрились влажным блеском в широко раскрытых темных глазах.

   -  Как жарко! Уйдемте отсюда,- позвал ее беспокойно студент.

   Ему вдруг что-то не понравилось в выражении Сашиного лица.  Ему  необходимо  очень серьезно  поговорить  с  ней.

   Они вернулись на хоры, где было рассеяно только несколько уединенных парочек. Внизу натирали паркет и гремели, точно ружейные залпы, ряды связанных на палках стульев, ловко вскидываемых на эстраду. Посреди эстрады военные музыканты устанавливали свои пюпитры. Люстры сияли тусклее сквозь поднятую, пыль. На хорах казалось свежо после душных маленьких зал, где стеснилась вся толпа.

   -  Сядемте - все равно куда! Мне нужно сказать вам несколько слов,- приступил к разговору Андрей Михайлович.

   Лицо у него было серьезное, голос странный, какого Саша никогда еще не слыхала. Она тревожно взглянула на него. Неужто опять примется отчитывать ее за Аришу? Нашел время! Однако она не решилась ничего сказать и только тихонько вздохнула.  Он  сейчас же  насторожился.

   ...О чем она? Устала! Ей невесело?

   Господи! Невесело! Саша принялась горячо благодарить за бал, радостно и благодарно взглядывая на него.

   ...Кажется, это еще больше мешает приступить к разговору. Он вдруг оказался таким тяжеловесным, сложным и жутким... Вдруг жаль стало согнать радостное сияние с розового лица. Какой-то смутный страх прополз по горячему сердцу, точно прикосновение чего-то холодного.

   Между тем на хорах прибывала публика. Уединенные парочки смешались с шумно рассаживавшимися и весело болтавшими группами. Молодой смех звенел на всех концах. Внизу грянул оркестр. По пустому еще залу весело носились группы студентов, волновались распорядители с белыми бантами, на красных скамейках зрители спешили занять места.

   Бал закипал.

   Андрей Михайлович опомнился: как мог он думать, что в эту минуту возможны серьезные разговоры! Получив от Саши ответ невпопад, он весело рассмеялся и вскочил на ноги.

   -  Идемте плясать! Слышите? Начинается!.. Когда устанете, тогда вернемся сюда разговаривать.

   .....................................................................................................................

   Но вернулись они на хоры только к концу бала.

   Саша танцевала - бог уж один знает как! Ее упрашивали, тащили, и ей самой страстно хотелось. Она танцевала что-то такое, что она называла "простым вальсом"... Ей оттого было ничуть не меньше весело. Кучка знакомых студентов с безобидным смехом передавала ее с рук на руки. Андрей Михайлович не отходил от нее ни на шаг, совсем не танцевал с другими.

   В толпе Саша видела мельком Екатерину Николаевну, в ее прелестном платье и высокой прическе над напряженным, жалким лицом. Видела Виктора Николаевича, откровенно хохотавшего над ее импровизированным вальсом, и чужого инженера, преследовавшего ее красноречивыми взглядами.

   ...Так вот какие бывают настоящие балы! Вот как веселятся все эти избранницы - бледные, вялые, усталые, малокровные, петербургские барышни. Пульс Саши бил сто двадцать ударов. В голове стоял сладкий чад.

   В том же чаду она снова очутилась на хорах - далеко где-то, в самой глубине. И началось объяснение.

   Впрочем, он говорил нескладно, страшно волнуясь, долго... Это дало ей возможность сколько-нибудь собраться с мыслями.

   Андрей Михайлович хотел выяснить совершенно свои взгляды, чтобы изгладить фальшивое впечатление, какое должно было остаться у Саши от их последнего спора. Предварительно между ними должно быть до конца понято и выяснено что-то главное, основное... Что-то, к его отчаянию, не укладывавшееся в немногих простых словах.

   Но говорил он больше о любви - и опять так говорил, как не умеет любовь понимать Саша. Его любовь кажется Саше слишком строгой, нерадостной и мудреной. Кажется чересчур большой: та любовь, которую Саша понимает, несравненно проще, светлее и скромнее.

   Андрей Михайлыч чем-то ужасно огорчается... Должно быть, тем, что, как бы внимательно Саша ни слушала ему в угоду,- в глазах ее он читает, что ее мысли идут своим путем. О, да! Он огорчен. Но он не может примириться с этим, не в силах допустить этого,- а в таких случаях всегда открываются внезапно какие-нибудь новые, неведомые тропинки... По этим тропинкам можно пуститься в обход большой дороги, загроможденной препятствиями.

    "Не ясно? Нет? Ну не беда! Не все вдруг",- утешает он себя, неистово натирая туго свернутым носовым платком свой высокий, мокрый лоб.

   ...Она это называет "ссориться"! С какой стати такая пошлость?! Не ссориться, а, как говорит Щедрин - "друг о друга околачиваться". Все равно без этого двум людям не сжиться.

   -  Надо только одно: чтобы вы мне верили! Верите вы, что я не собираюсь какое-то превосходство, что ли, разыгрывать? Совсем напротив. Я хочу, чтоб вы сами - сами дошли до моих точек во всем. И дойдете! Я помогу вам! Вы о многом совсем еще не думали. Это гораздо лучше, чем засорять себе мозги готовой трухой!

   Саша слушала молча. Лицо ее легонько дрожало, точно она удерживается, чтобы не заплакать. Она стала бледнее. Одна из роз упала во время танцев, другая свернулась и жалобно повисла над ухом. Внизу музыка гремит не так уже весело издали, сквозь стоящий над залой смешанный гул движения и криков.

   Саша смущена, но она не предчувствует, какое слово друг ее скажет сейчас. Кажется, что речь идет о чем-то туманном, далеком, от чего сладко и грустно волнуется ее душа...

   Он сказал. Девушка бессознательно вскочила на ноги - точно хотела бежать.

   -  Что вы! Что вы! Разве возможно?! - зашептала она трепетно.

   Можно подумать, что она вовсе и не рада. Он сказал, что им надо теперь же обвенчаться, чтобы не тратить сил напрасно на какую-то нелепую борьбу. Чтобы все это сгладилось легко, само собою, в их счастье.

   ...Надо! Точно речь шла о чем-то предрешенном бесповоротно - как будто иначе не могло и быть. Он именно так это чувствовал... Он заставил Сашу сесть опять на скамейку и спросил просто - любит ли она его?

   -  Да мало ли что люблю - разве в этом дело?! - воскликнула она тоскливо.

   -  О, да-да-да! Только в этом все дело!

   То был ликующий крик страсти. Но в смятенной душе девушки росла тревога. Саша не стала уверять его в своей любви - как об этом говорить? И зачем? Он и сам знает... Этого просто не могло не быть! Ее это вполне удовлетворяло.

   Саша стала говорить о жизни.

   Никогда никто вам не позволит жениться на кухаркиной дочери. Не один же вы как перст на свете?

   ...Ну, хорошо, хорошо! Пусть он ни на кого не поглядит - с родными поссориться не побоится - да сам-то он что будет чувствовать?! Ведь мать она ей! Сыном его звать будет... Безграмотная!

   Полгода тому назад, после блестяще выдержанного экзамена, Саша, поддразнивая Аришу, твердила, что замуж она пойдет не иначе как за студента. Теперь она отбивалась в страхе. Она видит жизнь целиком, как рисуется жизнь в ее несложных понятиях, и собственные чувства бессильны заслонить хоть на миг эту строгую картину. Для таких чувств в ее душе нет места.

   -  Ты не любишь!.. Не любишь?! - восклицал он в отчаянии.

   Уверять его Саша не стала. Поглядела на него с тоской...

   -  Не знаю... Может быть, не так люблю? Вам лучше знать, какая вам любовь нужна.

   -  Саша!   Как  ты  говоришь  это?!   Ты  соглашаешься?

   Она покраснела.

   -  Не соглашаюсь я вовсе. Да как же мне спорить с вами? Я ведь не барышня, любви расписывать не умею. Сами знаете - к чему же тогда и допрашивать? Только напрасно мучаете! Кого же мне любить, коли не вас? Знаете сами.

   Опять они чувствовали по-разному. Нет, он не хотел вовсе ее мучить. Хотелось насладиться словами - музыкой любви - всем, что в наших понятиях составляет ее сияющий и благоуханный ореол...

   Но у Саши нет таких слов, и, пожалуй, никогда их у нее не будет. Ее любовь не тепличный роскошный цветок - это простой акт жизни, как и все ее чувства. Любовь будет сливаться с жизнью, воплощаясь во всех ее мельчайших делах и заботах. Не будет любовь ни лежать роковым балластом на сердце, ни витать над жизнью самодовлеющим идеалом - чересчур бесплотным, в котором часто таятся зародыши всех разочарований. Андрей Михайлыч любит ее, и Саша будет счастлива. Если б он не полюбил - они оставались бы друзьями, и Саша не была бы несчастна.

   Двадцатипятилетнему философу, отважно шагавшему через все условности и предрассудки, казалось, что и он понимает любовь точно так же "трезво", серьезно, без всякой распаленности воображения. Очень искренно казалось.

   Но вот, однако, в эту минуту ему не хватает привычных звуков, знакомых красок... Не хватает слов, хоть он знает и верит, что Саша любит его,- как знаешь, не спрашивая, не размышляя. Как читаешь в раскрытом беззащитном взоре, в голосе, звучащем впервые для собственного слуха этими новыми, неведомыми колебаниями.

   Вопрос должен быть решен теперь же, прежде чем они спустятся с опустевших хор громадного зала, где замирали последние взрывы бала. Саша его любит. Он этого хочет. Она не может сопротивляться ему.

   -  А вы потом не пожалеете?.. Никогда не пожалеете?- допрашивала девушка, строго заглядывая в самую, самую глубину влюбленных глаз.

   Внизу упорно звенел колокольчик. Они были одни на хорах. Вместо всякого ответа он привлек ее к себе и поцеловал в губы.

   -  О, тогда - тогда надо только ждать, когда вы кончите!- зашептала Саша прерывающимся от счастья голосом.- И мне ведь тоже - Калинкинские курсы два года - так вы, значит, еще раньше меня кончите!..

   Решение, продиктованное житейской мудростью. И вся его пылкая любовь должна была разбиться об него, как разбиваются могучие живые волны о неподвижный и холодный утес.

   Саша решила ждать. Сворачивать со своего пути она не хочет.

    

    

    

   роман Бурже - Поль Шарль Жозеф Бурже (1852-1935), французский писатель и критик, широко известный произведениями на темы светской жизни

   матине - франц. - женская утренняя домашняя одежда в виде широкой и длинной кофты из легкой ткани

   роббер - англ.- в карточных играх - период, состоящий из трех отдельных партий